Текст книги "Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина"
Автор книги: Михаил Филин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Глава шестая
УНЫЛАЯ ПОРА
Где время то?..
Эда
«Вот уж неделю как я в Болдине, – отчитывался поэт перед madame Pouchkine8 октября 1833 года, – привожу в порядок мои записки о Пут<ачёве>, а стихи пока ещё спят» (XV, 85).
В первые дни месяца он, полагаем, побывал на сельском кладбище [184]184
Ср.: «Пушкин приходил на могилу сына каждый раз, когда оказывался в Болдине» (Аринштейн. С.86). Скорее всего, так оно и было – тем более что кладбище, как гласит приведённый выше (в главе третьей) архивный документ, находилось рядом с усадьбой.
[Закрыть]; провёл деловые и нравоучительные беседы с Михайлой Калашниковым; свиделся и с его дочерью. Откладывать давно назревшую развязку, творить в напряжённом ожидании тягостного момента Пушкину не хотелось. Короткая аудиенция с привкусом мелодрамы прошла, скорее всего, вполне пристойно. Коллежская советница Ольга Ключарёва (намедни похоронившая второго ребёнка и снова бывшая в обременении) получила от коллежского советника Александра Пушкина – как говорится, за всё про всё – солидную пачку ассигнаций [185]185
Перед отъездом в путешествие Александр Пушкин взял взаймы у петербургского книготорговца И. Т. Лисенкова три тысячи рублей. Вероятно, Ольге поэт отдал значительную часть именно этих денег. К ним он мог добавить и 500 оброчных рублей, полученных по приезде в село от Михайлы Калашникова.
[Закрыть]. (Такую уйму денег Ольга Михайлова отродясь не видывала.) Взамен поэт, похоже, обязал её прекратить почтовые сношения [186]186
В дальнейшем Ольга к Пушкину уже не обращалась – так обычно сообщается во всевозможных комментариях. Точнее, на наш взгляд, говорить о том, что поэт больше не получал писем непосредственно от Ключарёвой.
[Закрыть]. Толковать с Ольгой о чём-либо ещё Пушкину было некогда: ведь сюда, в Болдино, он «уехал писать» – так, как три года назад, «роман за романом, поэму за поэмой» (XV, 81), – а не пустословить. На том они и раскланялись.
А вскоре на поэта, у которого камень с души свалился, «нашла дурь»; он «расписался» и в итоге за 40 дней сочинил «пропасть всякой всячины» (XV, 81, 87, 89) [187]187
Среди написанного им во вторую болдинскую осень – поэмы «Анджело» и «Медный всадник», повесть «Пиковая дама», «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях», стихотворения «Осень (Отрывок)» («Октябрь уж наступил…»), «Колокольчики звенят…» и др. Сергачский земский исправник С. П. Званцов, осуществлявший тогда секретное наблюдение за поэтом, доносил нижегородскому губернатору: «…Означенный г. Пушкин <…> во всё время проживания его, как известно мне, занимался единственно только одним сочинением, ни к кому к соседям не ездил и к себе никого не принимал…» [Цит. по: Тархова-4.С. 111.]
[Закрыть].Очень плодотворными стали для него две-три недели октября – время ненастья, уходящей красы и спокойствия. В постели или за столом, после утреннего «кофея» (XV, 89),работа спорилась.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы лёгкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут
(III, 321).
Тогда-то Пушкин и написал (или, что в данном случае несущественно, дописал) «Сказку о рыбаке и рыбке», свой третий по счёту опыт в фольклорном жанре. В конце черновой рукописи имеется авторская помета: «14 окт<ября> 1833 Болдино…» (III, 1089).Сказка была опубликована в 1835 году в майском номере петербургского журнала «Библиотека для чтения» и затем вошла в четвёртую часть «Стихотворений Александра Пушкина» (1835).
Публика читала и не подозревала, что эта небывальщина имеет отношение к частной жизни именитого сочинителя.
Среди русских народных сказок есть отдалённо напоминающие пушкинскую. Однако литературным источником «Сказки о рыбаке и рыбке» является, как установлено, иноземная «Сказка о рыбаке и его жене» («Vom Fischer und seiner Frau») – из сборника братьев Гримм «Детские и семейные сказки» («Kinder und Hausmärchen»), который был напечатан в 1812–1814 годах [188]188
Азадовский М. К.Источники сказок Пушкина // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии. Вып. 1. М.; Л., 1936. С. 137–143. В библиотеке А. С. Пушкина имелось французское издание 1830 года.
[Закрыть]. Смеем надеяться, что пушкинское сочинение читателям памятно; поэтому нам надлежит вкратце познакомить их только со сказкой померанского происхождения [189]189
Мы пользуемся самым полным и почти дословным (что важно) переводом, который сделал лектор Харьковского университета Г. Ю. Ирмер для книги Н. Ф. Сумцова «А. С. Пушкин. Исследования» (Харьков, 1900). Цит. по: Сказки Александра Сергеевича Пушкина. С приложением их главных источников, в том числе пушкинских записей народных сказок, рисунками поэта, ставшими иллюстрациями при содействии художника Георгия Юдина, а также пояснительным очерком Валентина Непомнящего. М.,1999. С. 151–158.
[Закрыть].
Начало её таково:
«Жили-были рыбак и его жена; они жили вместе в дрянной лачужке у самого моря. Рыбак ходил каждый день туда и удил рыбу. Так он однажды сидел за ужением и всё смотрел в блестящую воду, и он сидел да сидел.
Вдруг глубоко погрузилась в воду его удочка, и когда он стал её вытаскивать, то выволок большую камбалу. Тогда сказала ему камбала: „Слушай-ка, рыбак, прошу тебя, отпусти меня на волю, я не настоящая камбала, я заколдованный принц. Какая польза будет тебе умертвить меня? Я ведь тебе не по вкусу прийдуся: брось же меня лучше опять в воду, снова плавать“. – „Ну, – сказал человек, – тебе и не надо тратить столько слов; камбалу, умеющую говорить, я бы и без того, конечно, отпустил плавать“. С этими словами он отпустил её в блестящую воду опять, и пошла камбала на дно, оставив за собою длинную кровяную полосу. Рыбак же встал и пошёл к своей жене в лачужку.
„Муж, – сказала жена, – разве же ты ничего не поймал сегодня?“ – „Нет, – сказал муж, – я сегодня изловил камбалу, которая сказала мне, что она – заколдованный принц; я и отпустил её плавать“. – „Неужели ты себе у неё ничего не выпросил?“ – сказала жена. „Нет, – сказал муж, – да чего же мне у ней просить?“ – „Ах, – сказала жена, – да ведь противно жить всё здесь в этой лачужке, где столько вони и грязи: ты мог выпросить нам у неё маленький домик. Ступай-ка и позови её: скажи ей, что мы желали бы иметь маленькую хижину, и она наверно нам даст её“. – „Да с какой же стати мне к ней ворочаться“, – сказал муж. „Но ведь ты же её изловил, а потом опять отпустил её плавать; она наверно это сделает. Ступай же сейчас“. Не хотелось мужу идти, но и не хотелось перечить жене, и пошёл он к морю.
Когда он пришёл туда, море было совершенно зелёное и жёлтое, и совсем не такое блестящее, как раньше. И так он подошёл и сказал:
Мантье, Мантье, Тимпе Те
Камбала, камбала в море,
Моя жена Ильзебиль
Не хочет так, как я хочу.
Тогда приплыла к нему камбала и сказала: „Ну что же ей нужно?“ – „Да вот, – сказал рыбак, – я ведь тебя поймал, а теперь жена моя говорит, будто я должен у тебя выпросить себе что-нибудь. Ей не хочется жить больше в лачужке, она желала бы иметь маленький домик“. – „Ну, ступай только, – сказала камбала, – она его уже имеет“.
Пошёл муж домой, и его жена не находилась уже больше в лачужке; а на месте лачужки стоял маленький домик, и его жена сидела у двери на скамье».
Итак, поначалу супруги были вполне счастливы; но спустя неделю или две жена рассудила, что камбала наверняка способна делать и более щедрые подарки. И – пошло-поехало… Захотелось ей, неугомонной жене, «жить в большом каменном замке». Потом Ильзебиль решила превратиться в «королеву». Но и «королевы» супруге рыбака было мало; возжелала стать «императрицей». А вскоре «императрица» потребовала сделать её римским папой.
Подчеркнём: перепадало от щедрот камбалы и мужу. Он, правда, робко возражал ненасытной спутнице жизни, но всегда подчинялся и регулярно ходил на морской берег. С каждым его визитом море и погода ухудшались. Сперва «вода была совершенно иловая, тёмно-синяя и серая, и густая <…> однако ж ещё не волновалась». На следующий раз она «испускала совсем гнилой запах», а море «было совершенно тёмно-серое». Позже морское пространство «совсем почернело и загустело, и вздулось, и пузырилось»; вдобавок налетел «сильный ветер». Когда же речь зашла о папском престоле, на побережье «дул сильный ветер, тучи покрывали небо, так что стало сумрачно на западе, срывало с деревьев листья, а вода плескалась и шумела, как бы кипя, и разбивалась о берег. <…> Но всё-таки на середине неба ещё был заметен маленький клочок лазури».
Достигнув мрачного берега, рыбак призывал камбалу привычным словом – и та исправно приплывала, исполняла прихоти его жены.
Однажды утром новоявленная папесса толкнула мужа локтём под рёбра и молвила: «Муж, проснись, иди к камбале, я хочу быть самим Богом». Тут-то и пришёл сказке конец, да какой: «Поднялась буря и бушевала так, что он (рыбак. – М. Ф.)едва мог держаться на ногах; дома и деревья падали, и горы тряслись, и обломки скал скатывались в море, и небо было совсем черно, и гром гремел, и молния сверкала, и такие высокие, чёрные волны ходили по морю, как колокольни или горы, увенчанные большой короною из белой пены. Тогда закричал он и не мог расслышать собственных слов:
Мантье, Мантье, Тимпе Те,
Камбала, камбала в море,
Моя жена Ильзебиль
Не хочет так, как я хочу.
„Ну чего же она хочет?“ – сказала камбала. „Ах, – сказал он, – она хочет быть самим Богом“. – „Ступай домой; она опять сидит в лачужке дрянной“.
Так они ещё и до сего дня сидят».
Сопоставив это повествование с черновым и печатным вариантами «Сказки о рыбаке и рыбке» [190]190
Белового автографа не сохранилось.
[Закрыть], легко убедиться, что Александр Пушкин создал в Болдине вполне оригинальное произведение, существенно отличающееся от чужеземного текста. «Разность» между сказкой № 19 из гриммовского сборника и пушкинской подчёркнута русским национальным колоритом, но им отнюдь не исчерпывается. Например, Пушкин дал в руки своему старику иную рыболовную снасть, превратил камбалу в золотую рыбку, снял упоминание о заколдованном принце и т. д. Кроме того, он «значительно усилил мотив покорности мужа. В сказке Гриммов старик только покорный муж, не смеющий ослушаться приказов жены и пользующийся вместе с ней дарами чудесной рыбы; у Пушкина – старик совершенно отделяется от старухи, чем достигается бо́льшая художественная и психологическая глубина», – тонко подметил М. К. Азадовский [191]191
Азадовский М. К.Указ. соч. С. 142.
[Закрыть].
Любопытная – особенно для нас – метаморфоза произошла у «сказочника Александра Пушкина» и с женским образом.
Персонаж померанской сказки имеет имя: женщину зовут Ильзебиль. Её сословный статус неясен, она просто «жена рыбака». Жила в «дрянной лачужке» и поначалу жаждала обрести «маленький домик». Вот и весь портрет, вся интродукция.
У Пушкина же о безымянной старухе и её первых шагах рассказано гораздо подробнее (III, 534–536, 1080, 1084) – и сообщено, пожалуй, ровно столько, сколько требуется для определения прототипа.Она была «чёрной крестьянкой», то есть принадлежала к черни, низшему сословию, ютилась в «ветхой землянке» [192]192
Землянка – жильё, выкопанное отчасти в земле, вкопанное в землю, с битыми стенками, а иногда с дерновою кровлей (В. И. Даль). В черновике Пушкин даже подумывал о том, чтобы его жадная героиня жила «на Ильмене на славном озере» (III, 1080),то есть неподалёку от Михайловского.
[Закрыть]. «Пряла свою пряжу» [193]193
Вспомним, чем занималась Ольга в псковском сельце под приглядом Арины Родионовны. «Прядёт», кстати, и «дева» в четвёртой главе «Евгения Онегина».
[Закрыть]. Запросы у неё сперва были крайне скромные: хотела обзавестись даже не «домиком», а чем-то грошовым, типа «нового корыта». А потом крестьянка вдруг стала «столбовою дворянкой» [194]194
В черновой редакции есть вариант: «[честно́ю дворянкой]» (III, 1084).
[Закрыть]. И просить вознамерилась больше и чаще, с «усердными холопами» не церемонилась [195]195
Приведём ещё раз фрагмент из письма Ольги Ключарёвой Александру Пушкину от 21 февраля 1833 года: «…оные не стоют чтобы их выкупить…» (XV, 49).
[Закрыть], да и мужем своим помыкала всё наглее.
Последнее обстоятельство, на наш взгляд, и подтолкнуло Александра Пушкина к переработке на собственный манер гриммовской сказки. Полученное в январе 1833 года письмо от Павла Ключарёва поэт счёл – возможно, небезосновательно – следствием диктата не знающей удержу Ольги, её очередной проделкой [196]196
В июле – августе 1833 года Пушкин, на черновике незаконченного письма к Н. И. Гончаровой, изобразил двух лиц; Т. Г. Цявловская атрибутировала данный рисунок как портрет братьев Гримм (Цявловская Т. Г.Рисунки Пушкина. М., 1986. С. 339, 441; Абрамович.С. 426–427; Жуйкова Р. Г.Указ. соч. С. 134, 142; № 278, 307). Вероятно, изображение фиксирует какую-то стадию движения пушкинского замысла.
[Закрыть].
С болдинской осени 1830 года слишком много воды утекло, причём воды мутной, что и привело к поэтической аберрации. Если раньше в пушкинских стихах тихо струилась нежность: «Я думал – сердце позабыло…» (III, 1009),то теперь хлынул поток совсем других чувств:
«Что ты, баба, белены объелась?
Ни ступить, ни молвить не умеешь!
Насмешишь ты целое царство»
(III, 537).
Бессмысленно ломать копья, рассуждая о том, имел ли поэт – после случившегося в Михайловском в 1826 году – моральное право на подобные литературные жесты. Пушкин никогда не сомневался, что «поэзия выше нравственности – или по крайней мере совсем иное дело» (XII, 229).Поэтому, создавая в доме с мезонином «Сказку о рыбаке и рыбке» – притчу о вечных проблемах бытия, «о смирении и гордыне» (В. С. Непомнящий), – автор, по обыкновению, игнорировал «низкие истины», замыкался в мире высокой поэзии и руководствовался исключительно её – «сверхчеловеческими» – нормами.
Хвостом рыбка по воде плеснула
Да нырнула в синее море
Не дождался старик ответа
Воротился старик к старухе
Глядь – опять перед ним землянка
И в землянке его старуха —
[Перед ней старое корыто]
(III, 1088–1089).
Не успели высохнуть толком «тёмные, неразбавленные чернила» [197]197
Абрамович.C. 409.
[Закрыть], как это пророчество сбылось – вернее, почти сбылось.
В начале двадцатых чисел октября 1833 года в село Болдино пожаловало возмездие – в облике Иосифа Матвеевича Пеньковского. В данной ему от Сергея Львовича Пушкина доверенности, среди прочего, значилось: «…Прошу вас, означенное моё имение принять в полное ваше распоряжение и хозяйственное управление, и буде случится по означенному моему имению дела, то по оным иметь хождение, следующие прошения, объявления, и всякого рода бумаги от имени моего за вашим вместо моего рукоприкладством, во все Присутственные Места и лицам подавать.<…> От управляющего в селе Болдине крепостного жены моей человека Михайлы Калашникова принять всё в своё ведомство по имеющимся у него книгам и документам, и буде имеются наличные из моих доходов деньги, то оные тотчас от него приняв, доставить ко мне. <…> Словом, прошу вас по этому имению действовать и распоряжаться так, как бы я сам лично, собираемые с оного доходы доставлять ко мне, и что вы к пользе моей, и к выгоде имения моего учините, во всём верю и впредь спорить и прекословить не буду» [198]198
Щёголев.C. 231; Документы-2. C. 326.
[Закрыть].
Внезапный приезд вновь назначенного управляющего стал для большинства селян событием эпохальным, а для одной фамилии – почитай апокалиптическим. Выбил он из колеи и поэта. Установлено, что «в эти дни ритм работы Пушкина нарушается» [199]199
Абрамович.C. 435. Исследовательница предположила, что причиной тому был разговор Александра Пушкина «с исправником Званцовым, из которого поэт понял, что за ним учреждён полицейский надзор» (там же). Приезд же И. М. Пеньковского в имение С. Л. Абрамович отнесла (вслед за П. Е. Щёголевым) к «последним дням октября» (там же. С. 461), что едва ли верно, ибо новый управляющий выехал в Болдино из Острова (города в Псковской губернии) 11-го или 12-го числа. Сомневаемся, что торопившийся И. М. Пеньковский находился в дороге более двух недель. И ещё: 1 ноября 1833 года Н. О. Пушкина писала дочери о «смене правления» в Болдине как о свершившемся факте (Фамильные бумаги-1. С. 184). Возможно, родители поэта уже успели получить оттуда (от И. М. Пеньковского?) какие-то известия.
[Закрыть]; вдобавок его одолевает «хандра» (XV, 87–88).Однако скоро Александр Пушкин, отказавшись вникать в склочные подробности переходного периода, вернулся к любимым занятиям. (Чудно́, но факт: в его длинных болдинских письмах жене нет ни единого слова об отрешении Михайлы Калашникова от должности.) Лишь изредка он отвлекался от сочинительства и без вдохновения играл роль верховного арбитра в состязании двух наместников, старого и свежеиспечённого [200]200
В сельской баталии вздумал принять заочное участие и Сергей Львович. «Я написал Александру, который находится в Болдине, – поведал он 21 октября 1833 года О. С. Павлищевой. – Если он прочтёт моё письмо, то, быть может, приложит старания, чтобы эти господа возможно скорее покончили между собой»[Фамильные бумаги-1. С. 184.]. Александр Пушкин что-то ответил родителю 6 ноября (XV, 93).К месту сообщим, что у поэта возникла тогда и другая закавыка: появилась призрачная надежда выкупить у наследников В. Л. Пушкина (умершего в 1830 году) половину Болдина. Он даже вступил в переговоры, вёл их долго, но безуспешно. В 1835 году эта часть имения была продана с аукциона постороннему лицу.
[Закрыть].
Иосиф Пеньковский официально вступил в должность 1 ноября 1833 года [201]201
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 156.
[Закрыть]и по-молодецки взялся за дело: устранил прежнего бурмистра; завёл новенькую памятную тетрадь; досматривал магазины; считал четверти и рубли с копейками; слал депеши и деньги в Петербург; изучал «шнуровые книги» [202]202
Там же. С. 119.
[Закрыть]и изобличал упирающегося соперника в упущениях и корыстолюбии. Добавила масла в огонь и поданная «батюшке Александру Сергеивичу» жалоба болдинских крестьян, где было занумеровано 11 смертных грехов Михайлы Иванова (XV, 91–92).Пушкин принял всё это (и прочее) к сведению, выслушал вполслуха и патетические опровержения Калашникова, однако ничью сторону так и не взял и решительного вердикта не вынес. «Я не могу довериться ни Михайле, ни Пеньковскому, ибо знаю первого и не знаю второго», – объяснил он (позднее и по-французски) свою нейтральную позицию в письме П. А. Осиповой (XV, 179, 330).Поэт допускал, что ставленник Сергея Львовича, с виду бравый, может оказаться калифом на час.
Перечить отцу Пушкин не собирался. Но в своих владениях сын Сергея Львовича был вправе распоряжаться единолично. И, пораскинув умом, сверившись с сердцем, он склонился к соломонову решению: перевёл Михайлу Калашникова на «второе положение» [203]203
Щёголев.С. 110.
[Закрыть]и назначил временным управляющим в принадлежащую ему, Александру Пушкину, часть деревни Кистенёво. «Пеньковский, – резюмировал П. Е. Щёголев, – должен был с ним считаться» [204]204
Там же.
[Закрыть]. При этом горемычный Михайла с домочадцами могли по-прежнему жительствовать в Болдине, в былом достоинстве, а окончательное определение их судьбы откладывалось на будущее.
Помещик, таким образом, de jureпровозгласил в Болдине двоевластие,которое de factoявлялось паллиативом, отдаляющим крах Калашниковых (но не имения).
«Разбитое корыто» пока было лишь грозной строкой пушкинского черновика.
9 ноября 1833 года поэт оставил унылое Болдино на попечение дуумвирата. Ольге всё-таки удалось попрощаться с Александром Пушкиным и заодно упросить его взять с собой Гаврилу. Чем это для enfant terrible [205]205
Сорванца (фр.).
[Закрыть]кончилось, уже рассказано.
Глава седьмая
ГОД ПЕЧАЛИ И ВЗДОХОВ
Слезами скорби платишь ты…
Эда
Вслед за поэтом в ноябре 1833 года покинули Болдино два других персонажа нашей повести. Павел Степанович Ключарёв, получив от разбогатевшей Ольги крохотное пособие, бросился искать счастья в Москве и застрял там [206]206
1 января 1834 года И. М. Пеньковский сообщил С. Л. Пушкину, что муж Ольги Ключарёвой всё ещё находится в Москве (Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 123).
[Закрыть]. Михайла же Иванов, пытаясь перезаложить кистенёвских крестьян Александра Пушкина, отправился сначала в Нижний Новгород, а оттуда также в Первопрестольную. «Управитель твой приехал, бумагу выправил, – сообщил П. В. Нащокин приятелю в конце месяца, – а денег опять не дадут…» (XV, 97).К концу второй декады декабря Калашников уже добрался до села, где застал жену Вассу в критическом положении. «Старуха моя <…> так худа толки что жива и ноги распухли до поясницы и всё вдоль идёт что Бог даст не знаем», – собственноручно писал Михайла 19 декабря 1833 года барину Александру Сергеевичу. В том же письме он передал Пушкину поклон от своей дочери (XV, 100).
Потом пришёл год 1834-й, который оказался для Калашниковых по-настоящему чёрным, годиной «печали и вздохов» (Ис., 51, 11).
«Титулярная советница из дворян» быстро нашла применение ассигнациям, полученным от Александра Пушкина. 9 января она, с некоторых пор остро нуждавшаяся в прислуге, приобрела за 400 рублей «крестьянскую жёнку вдову Стефаниду Мартынову с дочерью ея Анною Даниловою и с сыном незаконноприжитым Алексеем Козьминым». Купчую вместо Ольги подмахнул брат, Гаврила Калашников, возвратившийся (увы, на щите) из златоглавой столицы. В те же сроки Ольга Михайлова Ключарёва купила – и снова на своё имя – одноэтажный пятистенный домик в Лукоянове, на берегу речки Теши [207]207
Куприянова.С. 136. «Купчая крепость» налом утрачена, однако в реестре дел Лукояновского уездного суда имеется регистрационная запись об этой сделке. Домик Ольги Ключарёвой сохранился; после наводнения 1927 года его перенесли с берега Теши на квартал выше; современный адрес строения: улица Коммуны, 7 (Борисова Н. А.«Крепостная любовь» поэта // Пушкин на пороге XXI века: Провинциальный контекст. Вып. 2. Арзамас, 2000. С. 32, 34).
[Закрыть]. На мужа она окончательно махнула рукой.
А Вассе Калашниковой было уже не до благополучия дочери: после Рождества она вконец сдала и медленно уходила. В январе Михайла оповестил Пушкиных, что его Бавкида находится «на смертном одре» (XV, 104).Но ещё два месяца Ольгина мать маялась и отмучилась лишь в марте, во дни Великого поста. «…Моя старуха в сей жизни молила Бога и в вышней обители тоже будеть молить за вас, – писал Михайла Калашников Александру Пушкину, – мы лишились сего марта 11 числа; я, дочь и сын молили за ваше здравия Бога, естли бы вашей руки помощи не было то и нечем бы было и предать земли…» (XV, 118–119).Выходит, что и похороны усопшей были оплачены из пушкинских денег.
Вскоре после сороковин, в конце апреля или начале мая 1834 года, Ольга Ключарёва родила сына Николая [208]208
«Я от правился в Нижней, оставил дочь свою при последних часах родить, – сообщал Михайла Александру Пушкину 2 мая 1834 года из Нижнего Новгорода, – и не знаю что с ней случится на одного Бога надежда, теперь матери нет и ненакова надеится» (XV, 138).Из другого источника выясняется, что Калашников уехал из Болдина 27 апреля.
[Закрыть]. Однако и третий её ребёнок умер в младенчестве: спустя три месяца, 3 августа, в метрической книге болдинской Успенской церкви была сделана запись о его смерти [209]209
Куприянова.С. 134.
[Закрыть].
Сверх того, Ольга лишилась звания помещицы Горбатовского уезда. Вернувшийся несолоно хлебавши из Москвы Ключарев узнал, что Новинки утрачены, проданы с аукциона. После бурных семейных сцен Павел Степанович сбежал в Лукоянов, где поступил на какую-то неказистую службу [210]210
Там же. С. 135. В записи в церковной метрической книге о смерти младенца Николая Ключарёва его отец упомянут как «проживающий в означенном селе Болдине» (там же. C. 134). Видимо, титулярный советник П. С. Ключарёв перебрался в уездный город в конце лета или осенью 1834 года.
[Закрыть].
Земля уходила у отца с дочерью из-под ног, но они крепились, надеялись сохранить свою власть в имении. И залётному дворянину Иосифу Пеньковскому дружина Калашниковых дала отчаянное сражение.
В многомесячной схватке противники не гнушались никакими средствами. К примеру, И. М. Пеньковский страдал болезнью глаз – и, ухватившись за это, Калашников стал уверять Александра Пушкина, будто «опекун ничего не видить» (XV, 104).Иосиф Матвеевич не остался в долгу и отписал Сергею Львовичу, что Михайла «проводит время приятное после потери своей жены» [211]211
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 152.
[Закрыть]. Размен подобными наветами не прекращался.
А Ольга Ключарёва не только присматривала за семейным хозяйством [212]212
Как вычислил И. М. Пеньковский, у Калашниковых было три лошади, пять овец и «4 штуки рогатого скота»[Там же. С. 121.].
[Закрыть], но и в селе подвизалась, при случае подавая на людях голос. Скорее всего, она и направляла старого отца, возглавляла поход против И. М. Пеньковского. И тому порою приходилось туго: ведь Ольга Михайлова была второразрядной, но дворянкой, ровней Иосифу Матвеевичу, и, следственно, по-господски осадить или застращать нахрапистую молодицу он не мог.
Делать ставку на одни оговоры «бывших начальников» [213]213
Там же. С. 124 (из письма И. М. Пеньковского С. Л. Пушкину от 16 января 1834 года).
[Закрыть]И. М. Пеньковский не собирался: превозмогая недуг, управляющий повседневно трудился. «До описи Имения недопущу, постараюсь выплатить, какое небудет взыскание», – уверял он Сергея Львовича [214]214
Там же. С. 143 (письмо от 6 марта 1834 года).
[Закрыть]. В другом письме Иосиф Матвеевич предстал ригористом: «Я очень давно знаю все притворства и хитрости Крестьян, вступив в Управление Вашего Имения, я взошёл подробно во все части и уже очень много по знакомился с Крестьянами болдинскими – точно есть многие любители Кабака, но Я строгие меры предпринял, другие уже закаились нетолько вино пить, даже и мимо кабака ходить» [215]215
Там же. С. 137 (письмо от 12 февраля 1834 года).
[Закрыть]. Появились у него и вроде бы разумные прожекты: «Болдинская земля непременно требует удобрения. Крестьяне некоторые старательны, возют позём [216]216
Навоз.
[Закрыть]на пашьню, однако редкие, удругих просто валяется по дворам позём, или вывозют на улицу, дабы очистить двор – Селовая пашня тоже требует удобрения, очень хорошо былобы за вести скотской двор, без етаго невозможно удобрить земли…» [217]217
Там же. С. 124 (письмо от 16 января 1834 года).
[Закрыть]
Более всего старался И. М. Пеньковский преуспеть в главном для владельцев имения вопросе – финансовом. Он выплачивал «взыскания» в Опекунский совет и тем самым отодвигал потерю имения, продавал зерно и коноплю, собирал «по частям года» оброчные суммы и недоимки. «Душевно бы желал доставить Вам более доходов, – написал он однажды C. Л. Пушкину, – естлибы были средства приобрести» [218]218
Там же. С. 149 (письмо от 11 апреля 1834 года).
[Закрыть].
Но чудесных «средств» тогда попросту не существовало: Болдино находилось в аховом состоянии, было буквально «на волос от полного разорения» (XV, 179, 330).Работники умирали в огромном количестве: со времени 7-й ревизии (1816) население Болдина увеличилось только на 13 душ, а Кистенёва – на 47. Мерзость запустения усугублялась двоевластием: Калашниковы, отец и дочь, всеми силами, причём открыто, противодействовали начинаниям нового управляющего. «Прошу меня известить, Милостивый Государь Сергей Львович, – терял терпение И. М. Пеньковский, – накаком положении должен жить Мих<айло> Иван<ов>» [219]219
Там же. С. 123 (письмо от 1 января 1834 года).
[Закрыть].
Однако вместо разъяснений Иосиф Матвеевич вскоре стал получать из Петербурга «неудовольствия» – одно за другим.
Там, на Неве, от И. М. Пеньковского ждали не деклараций и не грёз о позёме, но денег, единственно денег – значительно больших, нежели поступало прежде от Михайлы. Когда же Пушкины уяснили, что их доходы за истекший период едва выросли, а имению вновь грозит катастрофа, то стали подумывать об очередной субституции. В начале весны 1834 года было решено, что Болдино возьмёт в свои руки Александр Пушкин [220]220
Эта идея возникла ещё в конце 1833 года. Наталья Николаевна Пушкина была против такого поворота дел.
[Закрыть]. Тот не только завёл «Щёты по части управления Болдина и Кистенёва», но и наметил возвести в управляющие собственного дворецкого, тридцатилетнего Василия Калашникова, брата Ольги. Сделать из него продолжателя династии наместников поэт собирался осенью, по приезде в село. Пока же он приказал Василию готовиться к отъезду; а сам направил опальному И. М. Пеньковскому строгую директиву:
«Батюшке угодно было поручить в полное моё распоряжение управление имения его; по сему утверждая доверенность им данную вам, извещаю вас, чтобы отныне относились вы прямо ко мне по всем делам, касающимся Болдина. Немедленно пришлите мне счёт денег, доставленных Вами Батюшке со времени вступления Вашего во управление, также и Вами взятых в займы и на уплату долга, а за сим и сколько в остатке непроданного хлеба, несобранного оброка и (если случится) недоимок. Приступить Вам также и к подворной описи Болдина, дабы оная к сентябрю месяцу была готова.
13 апреля. А. Пушкин» (XV, 126).
Тогда же, 13 апреля, набросал послание к И. М. Пеньковскому и Сергей Львович Пушкин, который повелел Иосифу Матвеевичу «отсылать все доходы Селовые иобо всём относится к Александру Сергеевичу» [221]221
Там же. С. 152 (письмо от 30 апреля 1834 года).
[Закрыть].
В тот же день царапнул цидулку в Болдино, к Михайле Калашникову, его сын Василий. По распоряжению барина, Александра Пушкина, он сообщил старику о грядущих преобразованиях.
Триада писем была доставлена в село единовременно – 25 апреля, в среду на Светлой неделе, и произвела должное впечатление. Разумеется, И. М. Пеньковский впал в уныние, а Калашниковы возликовали. Они устроили в Болдине и Кистенёве натуральную вакханалию, и Ольга Ключарёва, которая со дня на день должна была родить, ни в чём не отставала от отца [222]222
Не исключено, что случившиеся события приблизили её роды.
[Закрыть]. Их торжество, шаг за шагом, и возникшую в имении анархию Иосиф Матвеевич запечатлел в обширном донесении C. Л. Пушкину. Оно датировано 30 апреля 1834 года:
«Получил я Вашее письмо 25-го апреля, писанное от 13-го <…>. Спешу Вас Уведомить, что тогоже числа получил Михайло Иванов Сведенье из С<анкт->Петербурга, что его сын Васильии вскором времяни приедет в Болдино на моё место Управлять Вашим Имением. Успел Михай<ло> Иванов известить по всем дворам <…>. Дочь его Ольга Михай<лова> с большою Уверенностию утверждает, что она меня как Грязь с Лопаты с должности сбросит, только бы приехал Александр Сергеевич в Болдино, тогда что она захочет, всё для неё сделает Александр Сергеевич! [223]223
М. А. и Т. Г. Цявловские, прочитавшие это письмо в подлиннике (ещё до его публикации), поместили 6 февраля 1933 года в своём дневнике «Вокруг Пушкина» примечательную, не совсем академическую реплику: «Ольга Ключарёва такой бабец крутой, судя по упоминаниям о ней Пеньковского»[ Цявловский М., Цявловская Т.Вокруг Пушкина. М., 2000. С. 113.].
[Закрыть]После етаких слухов я просил Михай<лу> Ивано<ва> и его дочь, дабы ожидали терпеливо так для них радостной цели, дабы необявляли етого Крестьянам, чем можете разстроить Хозяйство – некоторые избалованные Крестьяне по родстве некоторых обстоятельств с Михай<лой> Иванов<ым>, которых я старался понемногу приучать к трудам и быть полезными Господину своему – очень бы ради поступить под покровительство к Михай<ле> Иванову.
После моего Совета Михай<ло> Иван<ов>, собрав в Кистенёве Крестян части Александра Сергеевича, читал письмо выш описанного Сведенья, и сказал, что вы и вся часть Сергея Львовича опять мои».
Заключала письмо разобиженного Иосифа Матвеевича просьба: «Покуда поступит новый Управляющий, очень бы желал получить от Вас или от Александра Сергеевича повеление Михай<ле> Иванову, дабы не возмущал народ своею развратностию – и жылбы по скромнее с Своим Семейством…» [224]224
Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 152.
[Закрыть]
Если И. М. Пеньковский искал у Сергея Львовича какой-либо правды и защиты, то Михайла Калашников обратился к своемублагодетелю по-иному – со словами надежды и совершеннейшей преданности. Через день после прихода судьбоносных писем он, окрылённый, упорхнул по хозяйственным нуждам в Нижний Новгород и уже оттуда, поостыв, писал 2 мая Александру Пушкину: «Василей ко мне писал что вы изволели ему приказать ко мне написать; естли ваша милость будет для нас верноподанных рабов ваших не лишите своею отеческую милостью, за что мы по гроб нашей жизни будем Бога молить – и моей старухи Богу неугодно было вас в нынешнем свете поблагодарить со слезами то в будущем веке молить Царя Небесного о вашем здравие и долгоденствие» (XV, 138).Снова Михайла уповал на пушкинские «милости», ради них бил поклоны: дело продвигалось успешно, но ведь до осени было ещё далеко, и барин мог передумать.
А именно так вскоре и случилось. И вновь все карты заговорщикам спутал клочок бумаги, проклятое письмо – теперь щелкопёра И. М. Пеньковского. Живописный рассказ управителя разозлил, задел за живое и Сергея Львовича, и – особенно – Александра Сергеевича. Речи же парвеню Ольги («Что она захочет, всё для неё сделает Александр Сергеевич!»), которая, сама того не подозревая, шла по стопам героини сказки, и вовсе покоробили поэта. Он отложил отправку Василия Калашникова в нижегородское имение. Династическое правление, к тому же с вульгарным матриархальным душком, стало внушать ему серьёзные опасения.
Впрочем, мученика И. М. Пеньковского Александр Пушкин по-прежнему не жаловал. И когда давний приятель Алексей Вульф порекомендовал ему агронома Карла Рейхмана (управлявшего Малинниками, тверским имением П. А. Осиповой), поэт размышлял недолго. Уже в середине мая немцу выправили соответствующую доверенность, и тот отправился в Болдино.
Однако в болдинских управляющих К. Рейхман не задержался. Прибыв в имение 30 мая 1834 года, он уже 9 июня отказался от суетной должности и удалился восвояси. Причины столь спешной ретирады были изложены им в письме Александру Пушкину от 22 июня:
«Вы может быть будете сомневаться что я не остался в Болтине. Ибо некак мне остаться возможности не было <…>. Вы меня рекомендовали Михайле Иванову но я в нём ничего не нашёл благонадёжного, чрез его крестьяне ваши совсем разорились в бытность же вашу прошлого года в вотчинах крестьяне ваши хотели вам на его жаловаться и были уже на дороге но он их встретил не допустил до вас и наказал. И я обо всём оном действительно узнал не только от ваших крестьян, но и от посторонних по близости находящихся суседей. <…>
А потому как я всё сие узнал, сам не знал что делать <…>. Но я же уверен был естьли буду в месте с Михайлом Ивановым управлять хорошего нечего не предвидил чрез что самое опасался что вы мне не поверите. Лутче согласился оставить сие место чтоб вам и крестьянам вашим убытку не было…»
О Пеньковском же Карл Рейхман, напротив, отозвался с похвалой: «Осип Матвеевич человек порядочьный и ведёт во <в>сём порядок и он благонадёжен то я ему опять предоставил управлением» (XV, 163).
Двоевластие в Болдине продолжилось. До конца лета соперники без устали докладывали Александру Пушкину о своих достижениях и лаялись друг на друга; просили о «милостях» и надували губы [225]225
После визита в имение Карла Рейхмана И. М. Пеньковский даже вернул Пушкиным данную ему ранее (в сентябре 1833 года) доверенность, однако с трудами не покончил.
[Закрыть]. «Я нанялся не капитал наживать, – доказывал И. М. Пеньковский, – а единственно дабы оправдать тех особ которые меня рекомендовали к Сергею Львовичу и вместе заслужить у Сергея Львовича и у Вас о себе хорошее мнение; без чего бедному человеку в нонишних временах мудрено прожить» (XV, 159).«Мы всё молим Бога, – гнул свою линию тёртый Михайла Калашников, – чтобы продлил ваши лета во всяком благополучии и здоровьи…» (XV, 165).Поэт пробегал такие излияния – и ничего не предпринимал, вспоминал былое,колебался, никак не мог выбрать меньшее из зол.
Для Пушкина 1834 год тоже был печальным. На старости лет он угодил в камер-юнкеры и воспринял пожалование как дурную шутку. Жена его выкинула; письма перлюстрировались полицией; в отставку подать не удалось; с царём поэт «чуть было не побранился» (XV, 178);долги устрашающе выросли, денег же ниоткуда не предвиделось. Выводили Александра Пушкина из себя, лишали остатних сил и неурядицы с нижегородским имением. «Из деревни имею я вести неутешительные. Посланный мною новый управитель нашёл всё в таком беспорядке, что отказался от управления и уехал. Думаю последовать его примеру», – признавался он Natalie (XV, 170).А Прасковье Александровне Осиповой поэт исповедовался по-французски: «Вы не можете себе представить, до чего управление этим имением мне в тягость» (XV, 179, 330).
С подобными настроениями «титулярный советник в звании камер-юнкера» (XV, 210)Александр Пушкин, испросив дозволение на трёхмесячный отпуск «по домашним обстоятельствам», отправился в середине августа 1834 года из Петербурга в Калужскую губернию – в Полотняный Завод, где тогда пребывала Наталья Николаевна с детьми. В гончаровском имении он находился до 6 сентября [226]226
Тархова-4.С. 225, 229.
[Закрыть]. По всей видимости, там, в Полотняном Заводе, накануне отъезда, поэт и получил письмо И. М. Пеньковского от 21 августа [227]227
Послание было направлено в Северную столицу. «Не знаю получите ль моё донесение в Петербурге, – обмолвился И. М. Пеньковский. – Я слышел от г-на Безобразова что Вы изволите проживать в Москве» (XV, 187).
[Закрыть].
Первая половина послания управляющего была посвящена финансовым и хозяйственным проблемам. «Я по сие время тружусь с истинным к Вам, милостивый государь Александр Сергеевич! усердьем ни в чём не упуская пользы Вашей» – так завершил экономическое обозрение Иосиф Матвеевич. И обратился к насущному вопросу о двоевластии:
«При сём принуждён Вас просить естли угодно будет принять во уважение мою прозьбу о решение моей участи. Михаил Иванов хотя живёт со мной по наружности дружно по совету его сына Василья который в письме [228]228
Допускаем, что и эта эпистола Василия Калашникова писалась по указанию Александра Пушкина. Поэту, кстати, не была чужда приведённая Василием пословица (VIII, 303).
[Закрыть]пишет дабы со мной жить дружески и в том же письме пословицу, худой мир лучше доброй ссоры, и так Михай<ла> Ивано<в> придерживается этой пословицы, ходит по своим любовницам и твердит что скоро меня выживет и грозит строгим наказанием некоторых крестьян за их дерзость, как они смели на него говорить правду Рейхману о недоимке и беспорядках его правления.Мною заведён порядок и ровна справедливость над всеми крестьянами мало по малу растроивается сплетнями Михаи<ла> Иванова и мстительными угрозами. Нониче дочего уже доходит, мною отданные приказания старостам по хозяйственной части запрещает им исполнять, что это всё будет иначей как приедет Александр Сергеевич! Старосты ходят как сонные не знают кого слушать, крестьянам нестарательным этого только и нужно – мудрённо очень управлять при этаких растройствах».
Далее И. М. Пеньковский привёл другие примеры происков Михайлы Калашникова и наконец перешёл к самому важному; вот ключевые строки его письма:
