Текст книги "Кремлёвский амур, или Необычайное приключение второго президента России"
Автор книги: Михаил Чулаки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Амур опомнился первым, дернулся куда-то в сторону. Видно, он назван все-таки в честь водного потока, а не сына златокудрой Афродиты: сын Афродиты отвлекать бы их не стал.
Стрельцов с сожалением прервал поцелуй.
– Он что-то чует. Или кого-то.
– Да-да, пора идти. Нельзя нам бросать наши державы так надолго, засмеялась Оксана.
115
За поворотом показался свет.
Но не дневной здоровый свет, обещавший выход на волю, а болезненный желтушный свет от огня или тусклой лампочки.
Здесь в подземельи и должны собираться троглодиты. Какие – вот вопрос. То ли мирные бродяги, то ли бандиты, празднующие очередную разбойную удачу.
– Останься, – прошелестел Стрельцов. – А мы разведаем.
– Только недолго. Я боюсь одна.
Она быстро обняла его и чуть подтолкнула – напутствуя.
Полагалось бы ступать бесшумно. Но как обойдешь хрустящий мусор под ногами – невидимый?
Огонь медленно приближался. Стрельцов застывал, вслушивался. Постепенно проявились неясные голоса.
Славные стратеги всегда оставляли резервы. Стрельцов отстегнул поводок.
– Сзади, Амур, сзади.
И рукой подтолкнул назад. Амур понял.
Так и двинулись дальше – в кильватер. Впереди Стрельцов, за ним Амур. А где-то в тылу и Оксана.
Огонь был уже близко, очерчивая дверной проем. Голоса сделались различимы – не меньше троих мужчин гомонили – когда в очередной раз некстати хрустнуло стекло под ногой.
Гомон разом стих. В проеме показалась фигура с факелом – пылающей головней.
– Ты что здесь шпионишь?!
– Просто иду, ищу выход, – с достоинством объяснил Стрельцов.
– Знаем таких – искателей. А ну иди сюда! Резво!
– Сам сюда иди. Тягонуть хочешь – не борзей!
Стрельцов вспомнил, как играл когда-то в блатной пьесе – и пошел по роли.
– Ты мне уши не шлифуй. Тюшку он ищет, – примирительней ответил троглодит.
Казалось, они мирно разойдутся, почуяв в нечаянном встречном силу, но из-за спины первого троглодита выскочил второй, истерично размахивая длинным предметом.
– Он те метет пургу, а ты раскрыл хлебало! Ложись, а то сейчас маслину проглотишь!
Пулю – значит.
Унизительно президенту ложиться – даже перед стволом.
Стрельцов отпрыгнул в сторону, а из-за его спины без команды кинулся Амур, ударил сходу, опрокинул обоих троглодитов, раздался выстрел – и в потолке подвала расцвела как бы зеленая звезда: в руках у троглодита оказалась ракетница.
В зыбком зеленом сиянии Стрельцов бросился вслед за Амуром, и оказался в низкой камере, похожей на склеп. Троглодитов по стенам сидело не трое – шестеро.
– Всем лежать лицом! – в волнении Стрельцов смешал команды, но его поняли правильно. – Лизать пол!
В руке у Стрельцова неведомо как оказался кирпич, которым он размахивал как гранатой, но троглодиты, пожалуй, и не видели импровизированной гранаты – раз уж лизали пол. С них довольно было рычащего Амура.
Победа была одержана – но непонятно было, что делать с плодами победы. Как и с поверженными троглодитами.
И кто они такие? Зачем здесь? В другое время такие вопросы должны были волновать Парфена – или Феоктиста. Но сейчас Стрельцов являл собой всю власть – сверху донизу.
116
Стрельцов наклонился над первым троглодитом, который лежал в самом проеме, опрокинутый Амуром.
– Ползи на выход. Змеей, змеей, по-пластунски. Остальным лежать! прикрикнул он для перестраховки, хотя они и так лежали.
Метрах в трех от проема Стрельцов остановил змеившегося троглодита: чтобы достигали отблески костра.
– А теперь говори, только тихо: чего делали? Потом сверю твою исповедь. Соврешь – Амуру отдам.
Троглодит медлил. Мялся – сказать бы в других обстоятельствах. А тут – ерзал по полу.
– Ну?!
– Вы не поверите... Мы не какие-нибудь... Мы решили подменить азбуку.
– Что?!
– Подменить алфавит. Подарить народу латиницу.
– Зачем?
– Удобнее вообще-то. Телеграф чтобы единый, телетайп, компьютеры, шрифты. Наша особица – все равно как широкая колея под паровозом: мешает въехать в Европу. Ну и вообще...
– Чего – вообще?
– Мы Мефодия не любим.
Дался всем Мефодий! А кто-то только его и полюбил.
– Почему не Кирилла? Ведь кириллицу убрать хотите.
– Мефодий – хуже. Кирилл – он открытый, простой, он свое имя под азбуку дал, не постеснялся. А Мефодий из-за кулис, как Шафиров. Мефодий и свою отдельную церковь завел в Америке – методистскую.
– Какой – Шафиров?! Третий брат отыскался?
– При Петре который. Думаете, Петр реформы придумал, перестройку первую? Петр – простой. А все – Шафиров из-за спины. Шапиро – на самом деле. Так и Мефодий. Они хотя братья, но разных наций. С Кириллом.
Стрельцов не знал – плакать или смеяться. Собственная его идея: придумать угрозу самой кириллице, отвлечь внимание от Буренина с его демагогией о защите орфографии, чуть было не материализовалась в виде зеленой ракеты, пробивающей живот или голову президента-изобретателя!.. И ведь эти троглодиты-филологи верят, что сами додумались подменить азбуку. Уже и густо-лиловой идеологией обросли. Братьев-разнородцев Стрельцов и вообразить не мог.
– Как это – разных наций? Они же братья!
– Очень просто! Даже близнецы бывают разных наций, а не только что погодки. Кирилл – он наш славянин, а Мефодий – даже не грек, а хуже. Наука объясняет: когда отец мешанный, то дети делятся. Расщепление – называется. А почему иначе родители по виду белые, а вдруг рождается негритенок? Профессора Барбаша почитайте, очень крупнокалиберный ученый. Кириллу чистая славянская кровь отошла, а Мефодию все остатки – от греков и хуже, чего есть на Востоке.
Троглодит-филолог даже голову приподнял – увлекся.
– Ну положим – решили подменить кириллицу. А каким образом?
– Книгу издадим. "Новая русская рулетка" называется. Там самый доскональный способ, как стать миллионером. В долларах. Достоверный. Самая нужная книга для всякого человека. Святослав Репин написал – самый богатый русский на свете. А три года назад был беднее меня.
Вот он – великий миф современности: Святослав Репин, который три года назад был беднее самого бедного – а стал сегодня богаче самого богатого. Все мифы начинаются одинаково: "блаженны нищие".
Блаженны нищие – ибо обогатятся.
Блаженны нищие – ибо их станет Царствие Земное.
Блаженны нищие – ибо для них написана Книга, указующая путь к обещанному блаженству.
– Издадите – и что?
– Святослава Репина издадим – на латинице. Все купят, все прочитают, все привыкнут по-латинице читать и писать.
– Понятно. Хватит с тебя. Говори теперь, где здесь выход? И помни: сейчас твою исповедь сверю!
– От нашего бункера налево. И направо первый поворот, а дальше наверх в люк. Выйдем на Сытный рынок.
– Понятно. Ползи назад. Змеей.
Троглодит зазмеился в свой склеп. Нет, оказывается, в бункер.
117
Пора было подтянуть сюда Оксану.
Оставить троглодитов под присмотром Амура и сходить за ней.
Чтобы проверить перед отлучкой, все ли в порядке, Стрельцов, инстинктивно пригибаясь, шагнул в бункер.
Амур сидел посредине у затухающего костерка и профилактически рычал.
– Всем лежать. Лизать пол! – повторил Стрельцов уже звучавший здесь совет.
Удовлетворенный порядком, установленным в бункере, он попятился к выходу, стараясь оставаться лицом к возможно большему числу пленников – но троглодиты расположились по всему периметру, и значит хоть один оставался за спиной.
И этот один бросился сзади!
Амур не мог достать его в броске – мешал сам Стрельцов своим телом. В баскетболе такая позиция называется заслоном.
– Разом, ребята! Всех не перелопает!
Ребята заволновались. Приподнимали головы. Амур бросался то к одному, то ко второму. Он видел их – и не видел того третьего, который вжался, врос в Стрельцова сзади живым горбом.
– Тихо, мастер, тихо! – захлебываясь, шептал горб. – Власть перевернулась. Выходи тихо, убери пса.
И под ребра уперлось нечто твердое – дуло.
– Быстро слушаться. Иначе дыра в дорогом теле – вроде арки Главного штаба.
На размышление у Стрельцова была секунда.
118
Бывают очень долгие секунды...
Когда-то Стрельцов обмолвился на прессе:
– Если предлагают выбрать "Кошелек или жизнь?", порядочный человек должен сначала отдать жизнь. А после пусть забирают и кошелек впридачу. Даже не потому, что кошелька жалко, а потому что унизительно покориться бандиту. Честь дороже жизни.
Какой шум поднялся! Блистательная Мымра Сковродина порадовала читателей "МыМыМы" статьей "Бумажные бандиты президента".
А ведь так и есть, как он сказал. Мы – не "МыМыМы" – проигрываем собственному страху. Мы боимся бутылочек кетчупа, загримированных под гранату, и водяных пистолетиков, похожих на настоящие.
Но даже когда пистолеты настоящие, это не повод расставаться с честью. Не повод проигрывать схватку. Бандит вынимает свой браунинг, потому что знает, что навстречу ему не встанет мужчина, дорожащий честью. Давно не было бы захватов заложников и грабежей в подворотнях, если бы жертвы не покорялись заранее, если бы не было бы переговоров и сделок, а была бы только бешеная борьба – всегда. Люди слишком дорожат жизнью – и это приводит в конце концов к многочисленным жертвам. Честь – это когда ненависть к насилию сильнее страха – в том числе и страха за жизнь.
Все так – теоретически.
Но вот появилась возможность поверить практикой теорию. Мымра Сковродина издевалась: "Хорошо советовать президенту Стрельцову, всегда окруженному тройными рядами охраны!" Она могла бы с таким же успехом написать – "пятерными рядами". И она была права – в то время.
Под ребра упирался пистолет. Или ракетница – что то же самое. Или палка, играющая в пистолет.
Но если он покорно поведет бандитов к выходу – какой он президент?! Какой он жених Оксаны Личко?!
А погибать здесь в подвале – разве не глупо?! Из-за такой малости! Ну останутся на свободе шестеро сумасшедших со своей латиницей. Да выйди Стрельцов наверх – через час он поднимет армию, полицию, агентов УЙ – и суток не пройдет, как переловят голубчиков!
Но жить потом со знанием, что покорился бандитам. Что правит в его душе – страх.
Началось почти с шутки: с изобретения заговорщиков против родимой кириллицы. И обернулось выбором между унижением и гибелью.
Всегда наступает такой момент в комедии, когда понимаешь вдруг, что дело-то очень серьезно, а мечи, казавшиеся картонными, выкованы из чистого булата – и головы летят всерьез.
Честь или жизнь?!
А дуло вдавилось под ребра, и никаким приемом его не вышибить.
Неужели так глупо все кончится?..
Но жалкое продолжение – еще хуже.
119
... Даже самые долгие секунды истекают.
Стрельцов резко крутанул себя – подставив живой горб Амуру.
Амур бросился – и троглодит не решился выстрелить. Выстрелить в единственного своего заступника перед яростным псом.
– Убери!.. Отведи!..
Горб отвалился.
Стрельцов поднял упавшую машинку для стрельбы. Ракетницу. Поднял и нажал гашетку. Красная звезда расцвела под потолком.
Ствол был настоящий!.. Да-а, чуть было не образовались у него в боку собственные Красные ворота.
Не спеша он оттащил Амура.
Надо было застраховаться от дальнейших сюрпризов. А то ведь если не нападут снова – так разбегутся.
– Та-ак. По одному – раздевайсь! Ты – первым. И барахло – в огонь.
Завоняло паленым жиром и волосом, повалил густой дым. Но когда дым постепенно рассеялся, обнаружились в склепе – уже не в бункере – шестеро грязных голых людей. Пятеро стояли смирно, а шестой выставлял напоказ свои покусы.
– А столбняк? – ныл он. – А бешенство? Начальник, веди скорей к вакцине!
Амур рычал, но на другой ноте. Похоже – смеялся. Голые были вдвойне беззащитны перед ним.
120
Теперь можно было спокойно отлучиться за Оксаной.
Она держалась вдали – молодец, что послушалась. Хуже нет – своевольных женщин. Вот если бы захватили ее, Стрельцов оказался бы действительно беззащитен!
– Ну что? Я переволновалась ужасно! Но ты сказал стоять... Пальба эта. Или ты ракетницами освещался?
– Ага. Ерунда все. Чисто филологический заговор. Но картина там сейчас, извини, не для дам.
О секунде выбора он распространяться не стал. И доказательств не осталось, и вообще хвастаться – смешно.
Она сама что-то почувствовала.
– Ты молодец у меня!
Прекрасный повод поцеловаться.
Так что награда нашла героя.
Маршировали к люку они в таком порядке: впереди Оксана, которую направлял Стрельцов, как лодку с дистанционным управлением. Потом – он. Потом гурьбой трогладиты. И замыкал шествие гордый Амур.
К люку вел двухметровый колодец со скобами на гладком боку.
Стрельцов быстро поднялся, поднатужился как князь Гвидон в бочке – и выдавил наверх чугунную крышку. Вернулся.
– Ксаночка, придется тебе самой – руки мне сверху будет не подать.
– Ерунда какая. Уж ты и так рыцарствовал!
Оксана поднялась – и сверху сразу послышались оживленные голоса: явление женщины из люка не могло не произвести впечатления на рынке. Подобный сценический эффект древние греки называли Deus ex machina. В данном случае – Dea.
Стрельцов повернулся к голым троглодитам:
– Ну, вы! Стойте смирно – и ждите, когда за вами придут. Разбредаться не советую: все равно собака найдет в несколько минут. А неподвижность вам зачтется.
– Начальник, вакцины бы поскорей.
– Будет и вакцина. Сначала – ему: черт знает, чего он из тебя накусался!
Самое трудное оказалось – поднять Амура. Он, молодец, цеплялся за скобы, Стрельцов подталкивал снизу, наконец и Оксана смогла дотянуться, схватить за ошейник – и главный герой подвальной одиссеи оказался наверху.
За ним взлетел и Стрельцов.
121
Три бога из одной машины – это слишком даже для Эсхила.
Сбежавшаяся толпа получала полное удовольствие.
– Вы откуда? Из зоны через подкоп бежали?
– Не видишь? Черти! Грешников жарили и угорели, сердешные.
Видик у них, конечно, аховый: всю подвальную пыль собрали. А Стрельцов еще и подкоптился.
– Клад они рыли, клад! Где ж миллионы, как не под рынком. Купцы хоронили.
А среди всеобщего веселья у подножия ларька спал оборванец.
– А зачем он здесь спит? – с высокомерной наивностью владык осведомилась Оксана.
– В знак протеста. Протестует против отсутствия квартиры с балконом. Другие в знак протеста голодают, а этот – спит. Для здоровья полезнее, а результат один.
– Граждане-господа! А они на президентов похожи, черти эти из подвала.
– Мы и есть президенты! – с обидой выкрикнула Оксана.
Не надо было так – сразу, но Оксана устала и не соразмеряла слов.
Толпа едва не повалилась от хохота.
– Подвальной республики!
– Позолотите перышко, указик пожалуйте: чтобы Сытный беспошлинно с Аляской торговал. Там русская семга так и сигает до сих пор.
– Александр тоже был хорош – тезка, стало быть, – выделился оборванец интеллигентного вида. – Моду завел: полуостровами раскидываться! Будто у нас лишние – полуострова. Вот бы и другой указик – про полуострова. Пол-Сахалина вернули – надо продолжить.
Полуострова лучше было не затрагивать – при Оксане. Но толпу интересовало насущное – и про полуострова проехали:
– Цены укажите в десять раз снизить, – веселился народ. – А минимум в десять раз поднять – раз вас столько президентов зараз! Чтобы – два-восемьдесят семь! Три-двенадцать! Четыре-двенадцать!
Магические числа советской истории! Так просто быть оратором, так просто – юмористом: сказать с интонацией "три-двенадцать" – и полный успех обеспечен!
Амур не выдержал шума – и залаял. Это прибавило веселья:
– Согласен! Еще бы: на три-двенадцать даже собака согласна.
Надо было звонить, вызывать Парфена – но куда звонить?! Стрельцов и телефона-то не знал. Да и жетона у него не было – для автомата. Милиция, насколько он помнил, отзывается и без жетона, но если набрать 02 и сказать: "Говорит президент", – там посоветуют перенабрать 03!
Люк по-прежнему был открыт, и оттуда некстати высунулась закопченная голова, а за ней – голые грязные плечи.
– Начальник, – воззвал плачущий голос, – тебе тут смехуечки, а меня уже столбняк колотит. Вакцины бы – и сразу побольше.
И этот просит 03 набрать.
Явление головы развеселило публику окончательно:
– Эти президенты, а вслед министр вылез!
– Черти наверху – грешникам свобода!
Стрельцов сомневался: звонить ли в милицию. Но по случаю скопления публики милиция явилась сама.
122
– Зачем скопляемся, граждане?.. Собака публично без намордника!.. Документики попрошу!
Голова поспешно спряталась, но картина и так предстала очень живописной: зияющий люк, грязная парочка с огромной собакой – не то вылезли из-под земли, не то собираются скрыться под землю.
Никаких документов у президентов не было и быть не могло – как и денег. Вообще-то выписывается торжественное удостоверение N 001, но оно валяется где-нибудь в малом кабинете в самой глубине стола. Кто же может спросить у президента документы?! Ни дома, ни на границе. Почетный караул – не пограничный наряд. Еще Брежнев это знал и вместо паспорта предъявлял брови.
– Видите ли, лейтенант, – Стрельцов ясно видел себя со стороны, и потому не смог вытравить из голоса нотки смущения, – вам придется осознать, что перед вами президенты Личко и Стрельцов. Посмотрите на нас внимательно – и поступайте в наше распоряжение.
Нотки смущения все дело и испортили.
– Будто я не слышал про выставку двойников! Да нам ориентировка была на вас. Но если двойник – все равно ведите как положено! Зачем проникали? Под рынок не положено – проникать! Тут, может, объекты или ценности! Документики попрошу настоящие. А то как бы вышло для вас... – он засмеялся, первым оценив собственный каламбур: – опасное сходство! Фильм был такой, короля подменили.
– Вот если б мы были двойниками, у нас были бы документы! – раздраженно сказала Оксана. – Как вы не понимаете? Вызовите лучше для нас машину!
С милицейскими лейтенантами таким тоном лучше не разговаривать.
– Я сам разберусь, гражданочка, что лучше делать, а что – хуже! Собака без намордника, как я указал уже. – Он достал портативный телефон. Товарищ капитан? Лушкин докладывает. Тут двое с собакой, похожие на двойников. Документы не предъявляют. Пытались в люк уйти.
– Да мы наоборот из люка! – воскликнула Оксана. – Спросите хоть свидетелей!
– Из люка?! Еще интереснее! А что вы делали в коммуникациях?! Сюда маленькую мину – и вся Петроградская сторона без канализации! И как раз к приезду президента!
Капитан явился очень оперативно. Что-то в нем чувствовалось – особо раздражающее. Амур, который молча стерпел лейтенанта Лушкина, дернулся на него и залаял.
– Чего, Лушкин, волынку тянешь?! Собака?! Повышенный источник! Истребить как опасность!
Капитан выхватил пистолет.
– Не надо!!! – завизжала Оксана.
Стрельцов успел спустить первым – кулак, а не курок. Угодил в капитана апперкотом. Когда-то он играл в провальной пьесе боксера-праведника, но зато режиссер успел пригласить к нему тренера.
Капитан осел – и Амур довершил начатое хозяином.
Великий момент – вложить силу в один удар. Мужской момент. Демократическое удовольствие, доступное последнему бродяге – но и президенту, как выяснилось. Стрельцову за время президентства удалось уже подписать многие договоры к славе и выгоде России, но никогда, ставя подпись, он не испытывал такого острого и мгновенного удовольствия, как вложившись в точный удар. Тем более, на глазах любимой женщины.
Но оставался лейтенант Лушкин, державший дистанцию. Потому в патруле и полагается двое: чтобы вести перекрестный огонь.
– Лейтенант! Подавай машину! Едем в "Палас"!
Бывают моменты – когда решаются судьбы и делаются карьеры. Наверняка, беспристрастный суд оправдал бы лейтенанта, если бы тот, находясь при исполнении, шмальнул бы по ногам подозрительного субъекта, напавшего на непосредственного начальника. А уж пристрелить агрессивную собаку он был просто обязан! Но какая сложилась бы у него после этого карьера?
– Машину, лейтенант!
Ноток смущения больше не было в голосе.
А была привычка повелевать. Способность повелевать. Та особая энергия, которая погнала миллионы людей к урнам и заставила проголосовать за него. Энергия, которая только что покорила Амура, разочарованного недоверчивого волкодава. Энергия, которая – Стрельцов уже торжествовал – покорила и Оксану.
И лейтенант – через пять минут полковник – Лушкин вернул в кобуру уже вытащенный было любимый нештатный кольт, и передал сигнал, специально данный чинам петербургской милиции в ориентировке перед приездом президента:
– Пэ-пятнадцать, Сытный рынок. Вариант омега-дубль.
Это означало, что президент в опасности.
Лейтенант Лушкин не знал, конечно, что по кабинету главного оперативного дежурного мечется Парфен, готовый снимать головы всем вокруг – чтобы сносить собственную.
123
Капитан молчал, распростертый: Амур не разрешал ему даже кричать и материться. Поэтому сцена получилась немая.
Лушкин весь был, как граната, из которой уже выдернули чеку.
Базарная толпа блаженствовала, как избранная публика на премьере "Кармен" в "Метрополитен". (Или – "Опасного сходства" у Додина).
Стрельцов стоял совершенно спокойно, приобняв Оксану за талию.
От усталости не стесняясь, она прислонилась к нему и прижалась щекой к плечу.
Немая сцена продолжалась минуты четыре.
124
На Сытный рынок пикировал вертолет.
Насколько может эта осторожная машина позволить себе столь несвойственный ей пилотажный прием.
Ну – поспешно спускался.
Развернулась шелковая лестница – и по ней посыпалась охрана.
Миг – и президенты оказались в кольце; лейтенант (полковник, правда, не вылупившийся) Лушкин уложен лицом в пыль; Амур... – и это был самый опасный миг в жизни Амура: "Никоновы" охраны еще в воздухе взяты наизготовку, огромная грязная собака – источник повышенной опас...
– Отставить! – перекрыл шум баталии известный всем глас президента. Не трогать собаку! – И тише: – Лейтенанта отпустите. Лейтенант мой.
Кольцо разомкнулось и сомкнулось вновь, включив в себя и Амура, попирающего недогадливого капитана, и восставшего из пыли счастливого Лушкина.
125
Парфен подоспел на второй машине: ему пришлось сначала взлететь, чтобы приземлиться затем к ногам президента.
(Первый вертолет не взлетал – он барражировал над городом, как ястреб над перепелиным полем, как дежурный ракетоносец с ядерными бомбами – потому и поспел так быстро!)
– Сэнсей! В вашем распоряжении!
И только во взгляде немая укоризна.
Стрельцов снова ощутил себя полноценным президентом: особая президентская кожа приросла к нему, сверхчеловеческие – но нормальные владычные – руки опять действовали.
– Парфен, быстро в эту дыру. Там ждут, чтобы сдаться, заговорщики. Совершенно голые, но особо опасные. И прежде всего изъять у них рукопись. Пока не выдадут рукопись – не одевать!
Парфен ничего не понимал – но не интересовался подробностями. Он услышал достаточно – чтобы командовать.
– Моего лейтенанта ко мне!
Стрельцов протянул руку потрясенному Лушкину, вполне понимая, что само рукопожатие стоит ордена.
– Полковник Лушкин, благодарю за верную службу!.. Парфен, оформишь производство.
– Я вас тоже благодарю, лейт... полковник, – мелодично произнесла Оксана. – Дайте же что-нибудь, чем посвятить!
Ей протянули радиотелефон. Подтолкнули вновь испеченного полковника на колени.
– Посвящаю вас в бароны Сытные! – она хлопнула его по плечу антенной. – Встаньте, мой рыцарь.
Амур подошел и со своей стороны милостиво лизнул полковника Лушкина, барона Сытного. Незадачливого капитана между тем незаметно убрали.
126
Прорезав толпу, прямо в рынок влетел разномастный кортеж. Из первой машины впереди всех спешил мэр Мурин, граф Невский. За ним – личные русалки Личко и Платон Выговский.
– Александр Алексеевич! – приветствовал граф. – Как вам наше традиционное рыночное гостеприимство?
– Я протестую! – кипел Платон. – Налицо попрание протокола! Биг мэ, как можно подвергать президентку, пренебрегая предосторожностями.
От волнения он немного путался в словах, но все было понятно.
– Экий в нем панталык играет! – проворчал Парфен.
– Чего?
– Спесь, по-ихнему. Я ж под Очаковым служил. Ничего, мы еще там умели с панталыку сбивать... Между прочим, президент вас сейчас не принимает, пан Выговский! Потому приберегите протесты. Подадите письменно потом. И добавил тихо: – Никакой Биг-Бог тебе не поможет.
И действительно, Парфен сбил с панталыку: Платон замолчал. Вот ведь и красавец, и умный мужик, и воля в нем, но не ровня – и ничего с этим не поделать: простой министр, а перед ним помазанники народные.
Кстати, пора было к народу обратиться – перед тем как отбыть в персональном броневике.
– Беспошлинно торговать с Аляской будете! – объявил Стрельцов. – Специальную Сытную привилегию подпишу. Везите дешево икру и морошку.
– А мы морошкой торгуем! – радостно сообщил граф Невский. – Тут вот специальная палатка: "Морошка имени Пушкина" и златая цепь кругом.
– Вот и славно. У нас морошка – ягода Пушкина, а на Аляске – Джека Лондона. Помирятся. Продукты перевариваются без перевода.
Взгляд Стрельцова упал на оборванца, по-прежнему спавшего у подножья ларька.
– Протестанту этому – дать квартиру и разбудить. Спящих забастовок нам не хватало.
Такова и должна быть президентская милость: внезапной и стихийной, как судьба. Скорей всего, он квартиру пропил, может быть, он вообще вор, и уж наверняка тысячи хороших семей нуждаются больше. Но – президентский перст указал на него.
– Сначала разбудить, а потом дать квартиру? – уточнил Парфен.
– Нет, сначала дать – потом разбудить.
– Еще за полуострова просили! – раздались выкрики.
– Два-восемьдесят семь... Три-двенадцать...
– С полуостровами подождите. Вот станут полными островами – тогда решим проблемы разом. Три-двенадцать вернуть не трудно – вопрос только в какой валюте? Я предлагаю в экю: раз вы из окошка в Европу смотрите, надо и питье перевести на европейское счисление.
Амур изо всех сил махал хвостом и оттирал головой Парфена.
– Кстати, я тебя не познакомил, Парфен: это Амур, новый член нашей старой бродячей труппы. Пусть теперь – команды. Свой, Амур, свой, можешь не бодаться.
Президенту показалось, Парфен посмотрел ревниво на нового фаворита хотя бы и хвостатого.
Делегация мясников поднесла персональную вырезку для Амура.
– Выбери ему кусок, – кивнул Стрельцов.
– Уже нельзя, Сэнсей, – возразил Парфен. – Раз он член команды, непроверенным мясом кормить нельзя. Как и вас лично. Только если пустить через лабораторию.
– Извини, Амур, Парфен прав. Отныне – век тебе свободы не видать.
– Зато вы, Сэнсей, попробовали свободы, – осмелился наконец проворчать Парфен.
127
Подали броневик.
Сейчас они с Оксаной сядут – и кончится их побег вдвоем. Никто не сможет поручиться, что в каждой спинке кресла не сидит электронный "клоп". Язвительный Билибин сказал когда-то: "Из кремлевских спален никаким дустом не вывести особых насекомых". А уж шофер – агент УЙ явный.
Стрельцов жестом отодвинул Парфена. Вот они все еще наедине – посреди Сытного рынка. Только верный Амур остался у ноги.
– Слушай, выходи за меня замуж!
– Сразу "замуж"... А про любовь?
Это прозвучало как согласие.
– Я все время твержу тебе про любовь! Последние часы – только про любовь! Я ж уже говорил: с первого взгляда! Вот и Амур для нас нашелся.
– А как же наши государства?
– Государствам придется это принять. Они ведь называются не Капулеттия и Монтеккия, а немного иначе.
Она благодарно рассмеялась:
– И правда ведь: не Капулеттия и Монтеккия.
Они шли вдвоем и только вдвоем, словно бы разговаривая о государственных делах.
Да так, в сущности, и обстояло. Только у царей и президентов могут быть сладостные государственные дела.
Распахнутая дверца броневика была уже в одном шаге.
– Я не слышал "да".
– Да! Да-да!! Да-да-да!!!
128
"УШЕЛ В СЕБЯ", пока Оксана переодевалась и приводила себя в порядок. Пора было подвести кое-какие итоги.
Слишком уж хорошо организовал Феоктист Огуренков "латинский след".
И раньше, когда докладывал о происках Буренина, о том, что лидер лиловых что-то знает про подготовку Грамматического путча – говорил слишком отстраненно, многозначительно. Будто сам Феоктист знал больше, будто бы слазал в отдушину в ванной, взглянул на черный пружинный блокнот – и положил обратно.
Настал момент бесповоротно сжечь блокнот, благо в президентских аппартаментах уютно пылал камин. Блокнот сгорит – одна пружинка останется. А с Феоктистом что делать?
А как он поучал про "факты и факторы"! Но не предвидел, каким фактором слелается "Новая русская рулетка", если выйдет на латинице! А надо срочно издать ее по-русски, в смысле – на нормальной кирилице, и пусть миллионы желающих испытают свою судьбу! Написанную книгу не задушишь и не остановишь – это аксиома свободы, но можно скорректировать знаки, которыми она будет набрана.
Если бы филологи-троглодиты успели издать ее на латинице – получился бы уже не отвлекающий маневр. Задумали отвлекающую акцию – и чуть было не получили неуправляемую цепную реакцию. И только сам президент в последний момент предотвратил!..
Фактов, что Феоктист Огуренков повел свою игру, пока не набиралось. Когда появятся факты – окажется поздно.
УЙ – слишком большая сила, чтобы позволить себе роскошь дожидаться фактов. Само президентское сомнение – вполне достаточный факт: начал сомневаться – пора сменять.
Или даже наоборот: сначала сменять, а потом уже на досуге сомневаться.
"ВЫШЕЛ ИЗ СЕБЯ" и подписал Указы насчет Феоктиста и Стеллы Стрепетовой. Давно ведь собирался снять и Стеллу, так очень удобно заодно с Феоктистом. Да и с Оксаной ей не ужиться.
129
Вечером давался плановый пресс.
За кулисами Феоктист Огуренков, еще не знавший, что на его счет уже распорядились, потешал президента очередной историйкой про знание жизни Жорой Голубчиковым:
– Выхожу из метро, – всем рассказывает, -а в Теплом Стане грузин гусями торгует. Спрашиваю:
– Ты что же гусей из Грузии привез?
– Из Грузии, дорогой, из Грузии. Я в Поти яйца гружу, а они по дороге вылупляются. Очень теплый поезд потому что!.. Не забыть Фалдееву сказать, чтобы доплату брал за инкубатор на колесах! Расскажет – и ждет каждый раз, чтобы посмеялись хорошенько. А Жоре этот случай племянник пересказал. С трудом племянник нашелся, который пока еще своими ногами в метро ходит.
Стрельцов усмехнулся рассеянно: мысленно он уже сообщал прессе великую новость.
Жора Голубчиков подбежал, взглянул на Феоктиста подозрительно:
– Пора, Сэнсей. С боем часов, как всегда.
Журналистов, что-то прослышавших про утренние приключения, набилось множество. Но главную сенсацию они не могли и вообразить! Стрельцов посматривал снисходительно, как отец семейства, приготовивший детям нечаянный подарок.
Президенты уселись дружною четой.
– Дамы и господа, паны и паненки! Сегодня впервые в городе на Неве...
Стрельцов не вслушивался во вступительное красноречие Жоры Голубчикова: он перешептывался с соседкой.
– Коротко погуляли, – шепнула Оксана. – Я потом посмотрела: двух часов не прошло. Ну может, с половиной.
