Текст книги "Кремлёвский амур, или Необычайное приключение второго президента России"
Автор книги: Михаил Чулаки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
– "Голодная воля", – улыбнулся Стрельцов. – Это вы хорошо сказали.
– Не я сказала. Панас Мирный сказал. Вы ведь не то что не читали, вы имени такого не слыхали! Вот вы говорите про нас: такие-сякие националисты...
– Я не говорю! – быстро вставил Стрельцов.
– Значит, думаете... Да всякий наш самый-самый патриот и Пушкина знает, и Толстого. Про нашего Гоголя уж не говорю. А вы такие широкие на Руси, такие борцы за права народов, а кто украинскую литературу хоть по именам знает? Одного Шевченка, может быть. Я бы сказала не Панас Мирный, а Панас хоть Червоный – вы бы и не заметили!
"Ого, подумал Стрельцов, не зря ее избрали! И никакой Платон ей в суфлеры не нужен!"
– Еще Лесю Украинку знаю. По имени, – смиренно сказал он вслух.
– Спасибо что признались: "по имени". И Тараса ведь не читали! "Як умру, то заховайте мене на могиле", вот и все. Я вот русский знаю, а вы в украинском не смыслите.
– Сдаюсь-сдаюсь! – поднял руки Стрельцов.
Подумав при этом: "А зачем мне знать украинский?"
– Ой, мамо! – укоризненно пропела Олеся.
– Она уже вас защищает! Ну не буду, не буду. Хотя обидно бывает. Вам-то как работается? У нас ведь только и слышно: "Вот Стрельцо-ов!" Жили бы вы хотя бы в Харькиве, а лучше – на Полтавщине – неприменно стали бы и у нас президентом. И я бы за вас голосовала.
– А я бы – за вас! Но вообще-то вы правильно сказали: будто спутанный ходишь, стреноженный! Про чиновников этих не говорю. Им указ, например, чтобы каждый по праву чистым воздухом дышал, а они: "Невозможно технически до две тыщи двадцать пятого года!" Какое право ни возьми – технически оно невозможное! Но еще хуже, что законов всюду нагорожено – как заборов. Дырявые заборы, все сквозь них лазают – кроме меня. Я только шагну – сразу в забор упираюсь. В закон. Нет, законы полезны, само собой, но только чтобы до глупости не доводить, до абсурда! На все случаи законов не придумаешь, и должен быть человек, который может законы преодолевать. Который выше. Президент, кто ж еще. Как правила движения. Без них нельзя, но если "Скорая" начнет по правилам ездить и пожарники, все умрут и сгорят, пока до них доедут. Раз меня выбрали, доверили, значит и доверьте, когда надо, законы преодолевать!
– Вам бы самодержцем родиться, – улыбнулась Личко. Поощрительно. – Не даром вы, я слышала, с Александром Македонским родством сочлись.
– А самодержавие – лучшая система! – запальчиво сказал Стрельцов. Законы при самодержавии действуют, без законов ни одна страна не стоит. Но есть человек, есть самодержец, который выше, который всегда может преодолеть закон, если закон довели до идиотизма. Почему сейчас монархистов много снова? Потому что люди это чувствуют. Народ. Говорят, власть законов, а на самом деле – власть чиновников, которые законом вертят. Для чиновников законы – что отмычки в других руках. И нету наверху человека, который может чиновничьи загородки сломать. Даже президент не может: тотчас крик – "он закон нарушает!" А это должна быть моя работа: различать благо, которое выше закона... Ладно, не выдавайте только. Это я как президент президентке душу раскрыл.
– Не выдам, – ласково пообещала Оксана.
– Смотрите, а то ведь я теперь в ваших руках, – преувеличенно сокрушался Стрельцов. – Выдал вам себя головой. Слово скажете, и такой вой поднимется! Импичмент на импичменте.
– А я слышала, вы спиваете. Олеся нарочно гитару принесла.
Это был лестный знак внимания.
По обыкновению салонных гитаристов, Стрельцов очень долго настраивал инструмент. Слушатели почтительно молчали.
Наконец он удовлетворенно взял пару аккордов, поднял голову и как бы заново увидел присутствующих.
Случайно и просто мы встретились с вами...
Он знал свою силу – и не колебался пустить ее в ход.
Песня – всего лишь песня. Романс – лишь романс. Поется всегда о других встречах, других людях. Но ничто не мешает слегка, как бы наспех, примерить к себе далекие чужие судьбы.
Мы просто знакомы – как странно...
Не боясь наскучить, он исполнил чуть не половину репертуара, пока наконец прижал струны пальцами, погасив последний аккорд.
– Ну хватит, пора и честь знать.
– О господи, в кой-то веки посидели по-человечески. Кажется, в первый раз, с тех пор как выдвинулась. Спасибо! Завтра на официальном обеде артисты будут, но все равно вы лучше их спиваете.
– Да уж, на официальных обедах папа больше не поет, – подал голос Гришка.
– Завтра не то. Завтра и обранцы явятся, – подхватила Олеся.
– Явятся – кто? – кстати ухватился Гришка за загадочное слово.
Ведь не пристало самому президенту выказывать свое непонимание.
– Обранцы! По-русски – депутат, а по-нашему – обранець.
Олеся вложила в единое слово весь заряд иронии, естественной для президентской дочки по отношению к разного рода депутатам.
– Обранец! Обранец! – засмеялся Гришка. – Во здорово. По-русски так и не скажешь.
– А наш язык вообще красивый, – застенчиво, но твердо возразила Олеся.
Разговорилась под занавес молодежь.
65
Пока хорошо семейно сидели, пошел дождь. Самые терпеливые пикетчики покорно мокли, потому что плакаты – не зонтики.
"Москали – геть до хаты!"
"Русь – у нас общая матерь".
– Ну, девки у ней, – поделился Парфен. – Ножкой стену прошибают.
– Полк амазонок? – предположил Стрельцов.
– Они себя "русалками" представляют. Я говорю: "Какая ж от русалок польза для обороны?" – "А защекотим!", – смеются. А сами кирпич в лапшу рубят.
– Газета здесь тоже – "Русалка". Или просто, или "Днепровская". Перепутаются.
– Не-ет, газетные русалки другой породы. Они там, пожалуй, и въедливей, как пьявки, а наши – щуки щекастые.
Для Парфена – стали "наши".
66
Розовое утро началось с возложений. Цветов и венков. Цветы – Кобзарю, символизируя, что он вечно живой. Как вручили бы букет на поэтическом вечере. Ведь не засыпают поклонницы поэтов венками.
При возложении произошел казус, какие случаются время от времени с высокими особами. Случаются по той простой причине, что особы – тоже люди. Как это ни странно.
Если вдуматься, это действительно странно. Чтобы управлять людьми, точно так же, как и для того, чтобы их судить, нужно быть выше их. Или вовсе принадлежать к особой породе. Это прекрасно понимали короли и императоры, возводившие свой род к бессмертным богам, объявлявшие себя помазанниками – опять-таки божьими. Они – не такие! Они – как доги среди дворняжек! А если владыка такой же как все, почему он распоряжается?! Но и не распоряжаться – нельзя! Владыка – предмет первой необходимости, какой бы титул он ни носил. И потому подданные невольно начинают забывать о мелких человеческих подробностях властелина. А подробности – такие же как у всех.
Стрельцов носит подтяжки, так удобнее: ведь ему надо постоянно смотреться, а брюки на подтяжках никогда не приспустятся на туфли, но и не задерутся, открывая носки.
И вот, резко выйдя из машины, он почувствовал, что от рывка плечом расстегнулась застежка подтяжек справа. А все уже смотрят, объективы нацелены, и уж операторы никогда не упустят карикатурный кадр: президент России всенародно застегивает подтяжку!
Правая брючина предательски поползла вниз. Раздувая живот и прижимая правый локоть, он пошел к небольшому подиуму, с которого предстояло произносить речь. А навстречу плыла пани-президентка, протягивая руку для дружеского пожатия.
Нарушая согласованный ритуал, Стрельцов схватил руку Оксаны Личко своей левой, поднес к губам и поцеловал – но не ощутил прелести прикосновения к нежной коже: он ощутил с ужасом, что, не выдержав двойной нагрузки, от движения левого плеча расстегнулась и левая застежка – предательский крокодильчик, державший верхнюю кромку брюк, разжал пасть.
Это уже грозило катастрофой.
Прижимая оба локтя, он отбарабанил приличествующую случаю речь – но дальше надо было брать букет в руки и лично поднести его к подножию поэта.
Между речью и возложением оставалась спасительная минута.
Стрельцов нашел глазами Парфена и резким движением кисти подозвал его. Парфен подскочил. Но и главная русалка, понимая, что происходит нечто чрезвычайное, подскочила следом. Пресса смотрела с интересом.
– Распорядитесь, – телеграфно приказал Стрельцов. – Пусть за меня несут цветы. Я не могу. За пани тоже.
Парфен метнулся. Где-то мобилизовал двух лейтенантов. Обычных войсковых из оцепления – важно, что при фуражках. Спас положение.
Впрочем, и с пустыми руками двигаться было опасно. Прижимая локти, он шел мелкими шажками как начинающий паралитик. Поправил стебелек букета. Поклонился. Повернул вспять.
Ретирада совершилась благополучно, и Стрельцов оказался наконец в броневике – как в долгожданном убежище.
Следовать к очередному объекту возложения президентам предстояло вместе.
– Что с вами? – наконец прорвалось беспокойство Оксаны Николаевны. Словно радикулит разыгрался.
Легко было сослаться на несуществующий радикулит. Но Стрельцов не захотел выглядеть в глазах Оксаны развалиной. И объяснил с подкупающей откровенностью:
– Подтяжки разом расстегнулись, черт бы их побрал!
Личко рыдала от хохота. Значит, разрядилось напряжение. Она ведь видела, что что-то не так, и даже спросить не могла во время церемонии.
– Выкину эти застежки-крокодильчики, прикажу суровой ниткой пришить.
– Проволокой, – захлебывалась Оксана, – проволокой!
Обсуждение таких подробностей очень сблизило.
67
"Днепровская русалка" тотчас оповестила читательниц, что приезжий президент Стрельцов страдает детским параличом в начальной стадии – полумиолитом. Когда миолит сделается полным, передвигать президента придется в носилках – как древнего деспота.
"Впереди несут портшез – позади несут портфель", – объяснила подпись под карикатурой.
"МыМыМы" с неменьшей оперативностью сообщили, что Стрельцов пострадал желудком после президентского ужина: северный желудок не переварил полтавского сала.
Информация шла со ссылкой на "хор. инф. ист." Мымра Сковродина, хотя очень одобряла сообщения на желудочно-кишечные темы, но лично подписывать брезговала.
68
Когда всюду, куда полагалось возлагать, было возложено, начались официальные переговоры.
Красавец Платон Выговский по праву вице-канцлера сидел по правую руку Оксаны Николаевны, с вызовом поглядывая на Стрельцова. Да еще то и дело склонялся к уху своей пани-президентки – советовал.
Стрельцову же советовать не решались – могли дать справку, если спросит. Но справки требовались редко. Стрельцов всегда пускал вперед Богдана Березовского, упорного переговорщика, чтобы измотать противоположную сторону.
Богдан сразу выложил пакет: сохранение колеи, снижение на четверть цены на пресную воду, взаимное признание присяг.
– Биг мэ! – воскликнул Платон. – Давайте отдельно: сначала присягу, потом воду. А лучше – наоборот.
Стрельцова заинтриговало: что за "биг мэй?" "Большой май", что ли? По-английски заговорил Платон?
Богдан стоял твердо:
– Вода плюс присяга. Либо – ни воды, ни присяги.
– Теперь понятно, почему вы в Москве говорите: "В огороде бузина – в Киеве дядька", – отозвался Платон. – Где вода, а где присяга?! Биг мэ.
Или дата какая-то славная в мае?
Богдан умел повторять одну и ту же формулу каждый раз с оттенком новизны, приводя в отчаяние партнеров по переговорам:
– Цены на воду прямо вытекают из соглашения по присяге. Колея – другое дело, колею мы можем вычленить.
– Спасибо за колею! Биг мэ, ее никто сужать и не собирается. Сами придумали – сами теперь щедро уступаете.
Аж вспотели, упираясь друг в друга, хоть и порхали по зале кондиционированные зефиры. Пришлось прерваться.
С бокалом кофе-гляссе Стрельцов подошел к Личко. Свитские отшагнули: потентанты беседуют! (Хорошее петровское слово откопал когда-то Билибин).
– Что это, Оксана Миколавна, ваш вице-канцлер все "биг мэй" да "биг мэй?"
– "Биг мэ". Это значит "бог мой" по-галичански. Галичане – больше украинцы, чем сами украинцы.
Вот и майская годовщина!
– Всего лишь? "Биг" – "Бог?" А я-то думал, ваш вице-канцлер – запорожец. Что-то в нем есть от Тараса Бульбы.
– Нет, не от Бульбы. А между прочим, мой Знак Стомаха – Бульба. Это я под Бульбой родилась. А он, кажется, Рак. Или Редис, не помню, – засмеялась Оксана.
При желании, можно принять за намек: мол, не надо ее связывать с Платоном.
Передохнув, приступили с новым пылом.
Богдан атаковал параграфами и трактовал прецеденты, но наконец Стрельцов перебил его нарочито по-домашнему:
– А например, мама у меня в Полтаве, а жена – в Воронеже. Послужил я при маме и попросился к жене. Канитель с переприсягой получается.
– Понятие вы вводите не переговорное и вообще не правовое: "канитель", – почувствовав опасность, парировал Платон.
– Кухонное понятие, кухонное, – кивнул Стрельцов. – Или елочное: на елку золотую канитель навешивают и серебряную, я любил в детстве. Только я скажу, на кухонный уровень нам еще подняться надо – возвыситься, достичь! Самые главные людские уровни: кухонный да постельный. А мы внизу барахтаемся – в политике. На кухонном уровне Воронеж с Полтавой никогда не поссорятся, и на постельном – тем более. И никогда не поймут, зачем жене и маме присягать отдельно. Зачем вообще присягать, я вам скажу крамольно! Не присяга – человек важен. Если честный, он и так слово держит, а нет – никакая присяга его не остановит. Кто-то учил – сам Христос или апостолы: "Не клянись!". – Отлично он помнил, кто сказал, как вообще помнил все, что читал и слышал, мог бы дать точную ссылку: "Матфей 5:34", но не хотел выглядеть занудным педантом. – И д'Артаньян просто говорил "да – нет", но не клялся. А дай бог и нам и вам таких офицеров, как д'Артаньян.
– Зачем же тогда все разговоры про присягу, если она не важна вовсе?! – возмутился Платон..
– Для впечатления. Присяга сама не важна индивидуально, но очень важно, чтобы мы про присягу в общем договорились. Сняли как таможенный барьер. Присяга и есть – вроде армейской таможни. А пусть офицеры свободно циркулируют – без канительных формальностей. Об этом договоримся, впечатление произведем: о том, что Полтава с Воронежем так же не могут столкнуться, – Стрельцов даже слова не допускал "конфликт" или "война" в таком контексте! – как Тульская моя дивизия – с Рязанской.
Все уже стало почти хорошо, если бы Стрельцов не проговорился напоследок: "моя дивизия"! Одно местоимение сорвало соглашение!
– Вот-вот! А завтра скажете: "моя полтавская", "моя львовская"! Меня рядят в главного националиста! А я хоть раз сказал, что надо Кубань присоединить, хотя там украинцев – половина? А ваши депутаты сколько раз на Донецкую область покушались?!
– Обранцы, – отмахнулся Стрельцов.
– Избранники!
Пришлось передать вопрос в комитеты.
69
– Я ж говорил, что визит не подготовлен! – горячился Богдан. – Зря приехали.
– Хорошо приехали, – улыбнулся Стрельцов. – Познакомились. Считай, подружились. А параграфы твои нарастут – как мясо на кость.
70
Стрельцов старался стать президентом прямого действия. Каждый государственный служащий должен был знать, что со своей глупостью или подлостью (глупость даже опаснее) он может попасться на глаза самому Стрельцову – и тотчас поплатиться. Пусть вероятность ничтожна – но ведь ничтожна и вероятность главного выигрыша в лотерее, а играют чуть ли не все.
В Киеве, отдыхая, он включил радио "Орфей" из Москвы и услышал:
"Помните, чем закончился знаменитый суд Париса? Приз за красоту был отдан не Гере, жене владыки Зевса, и даже не самой Афродите, а прекрасной легкомысленной Елене..."
Вот уж – ни сна, ни отдыха! Соединился с дежурным и приказал тотчас в течение часа уволить автора, редактора и диктора! Невежество должно быть наказуемо.
Тем более, оскандалилось радио имени Орфея, а он, принимая близко к сердцу Александра Македонского, должен стоять на страже античных богов и героев. Да и как рыцарь Оксаны Личко не мог он допустить поношения Афродиты в своих пределах!
Кунгуров, выслушав приказ, осмелился – нет, не возразить! – переспросить:
– И диктора?
– Именно диктора! Диктор виновней всех. Он оповещает мир. Как Райкин пускал по стране словечки, а не его спичрайтеры, юмористы закулисные. Диктор должен понимать, что читает. Как солдат понимать приказы – и преступный приказ не выполнять. Пусть все дикторы знают! Сегодня дикторскими устами оскорбили Афродиту, а завтра другому диктору подсунут сенсацию, будто президент устанавливает диктатуру, Волгу в Ледовитый океан поворачивает – и диктор тоже прочитает?! Именно диктора уволить. Первого – диктора! Проверю.
71
Богдан сообщил полушепотом – должны же стены иметь глаза, уши и прочие органы чувств. Язвительный Билибин когда-то определил: "КГБ – это чувствилище нашей эпохи". С тех пор появились УЙ, УД и другие – но чувствилище остается чувствилищем.
Богдан сообщил полушепотом:
– Сэнсей, правительство здесь не кончается Платоном. Есть, например, Максим Межа.
– Значит, дружись с ним, Богдаша. А я вступлю, когда созреют сроки.
72
На официальный обед пани-президентка явилась в парчовом платье. Стрельцов только глянул и вспомнил слышанные строчки:
Перед мальчиками – ходит пальчиками, Перед добрыми людьми – ходит белыми грудьми.
Глянул и самонадеянно решил, что сегодня она ходит для него.
После первых обязательных тостов и мясной перемены объявили небольшой променад.
Стрельцов предложил Личко руку, как в полонезе, и свитские вышколенно отступили: снова потентанты беседуют.
– Ну что ж, Оксана Миколавна, – чуть наигрывая горечь, заговорил Стрельцов, – значит, Платон у вас верховодит по всем пунктам.
– Та ни, Олександре Олексеевиче. Платон говорит – а я думаю.
– Но думаете то, что он потом проговаривает?
– Та ни! Нельзя ж сразу. Девка и та не сразу соглашается, а вы честь державы щекотите.
А глазами вверз-вниз, словно не о политике речь.
– Но ведь правда, что мы должны дружно...
– Правда, она не для бедных. Блаженны нищие, да? Ибо утешатся... А чем? Гордостью державы.
Стрельцов посмотрел с уважением – словно бы разглядел впервые. Да она Макиавелли – в лучшем смысле слова.
(Билибин когда-то говорил: "Будьте популистом в лучшем смысле слова, но в то же время не будьте популистом в худшем смысле слова!")
Короткий променад закончился – настала рыбная перемена.
73
Богдан нашептал перед десертом:
– А мужа вовсе на обеде нет. Не пускает она на люди своего консорта. Зато Платон себя не сдерживает. Говорил громко: "У меня все спереди мне сорока не сровнялось! Еще поплячете!" Я не понял: "попляшете" или "поплачете".
Стрельцов слушал – и смотрел на Гришку с Олесей, уединившихся у окна. Богдан проследил взгляд патрона и заулыбался:
– Хоть у этих – согласие.
74
Перед десертом успели выступить и солисты.
Стрельцов разнежился, когда контральто запело "Прощальный ужин" Вертинского. Словно бы от имени Оксаны. Ведь она ("ходит белыми грудьми"), если поет, то контральто. Должна петь – украинка же!
Сегодня наш последний день В приморском ресторане...
Нет уж, не последний!
– Теперь вы ко мне приедете, – сказал он.
– Приеду, – сразу согласилась она.
– Через две недели!
– Слишком торопитесь, – она засмеялась. – Рано.
– Через месяц!
– Через месяц – можно.
– К себе домой повезу. В Петербург. Я в детстве хулиганом был. Атаманом во дворе.
– Я тоже – отчаянная. Мама гулять не пустила, а я со второго этажа выпрыгнула.
Значит, и Платон не удержит.
Платон и подошел, нарушил тихую беседу.
– Ты его слухай, но штоб верувати – ни-ни! Верувати москалям не можно. Биг мэ, Русь была у Киеви, а вони на Москву утащили!
На "ты"!!!
– Успокойся, Платон, – по-домашнему отозвалась Оксана Николаевна. Отдыхай.
И Стрельцова ревниво кольнула эта домашняя интонация.
Платона отвели под руку, и она улыбнулась Стрельцову так, словно не привечала только что Платона.
Ну, Макиавелли! В лучшем смысле, надо надеяться.
75
И вспоминались среди московских трудов и дней не проводы в аэропорту, где Личко была в каком-то полувоенном жакете, а парчовое платье и тихая беседа: "Приедешь?" – "Приеду. Только не торопись".
Но и домашняя фамильярность с Платоном вспоминалась: "Отдыхай". Стрельцов ведь далеко, а Платон – рядом.
Куда муж смотрит?! Хоть и консорт!
76
Вспомнил, проверил – уволили диктора. Остальных оставили. Пришлось напомнить, что автор тоже за свои слова отвечает.
77
"МыМыМы" откликнулась на разгром "Орфея" статьей "Орфей" в аду".
Президент посмеялся и приказал пустить по "Орфею" прославленную оперетту со столь подходящим к случаю названием.
78
Троша – кошка будущего – родила дочку Писклю.
Котенку прозвал Гришка, за то, что та все время пищала. Но не жаловалась, а разговаривала. Подойдет, пискнет, Гришка ей ответит или даже сам президент, а Пискля в ответ президенту еще что-то пискнет. Долгий диалог получается.
Но наконец Гришка не выдержит, схватит Писклюшку и скажет:
– Чего "мяу"? Почему "мяу"? Какое может быть "мяу" в переходный период от социализма к ком... капитализму?!
79
Стрельцов имел подробный разговор с Феоктистом Огуренковым. УЙ информировал, что лидер лиловых Буренин продолжает копить материалы о подготовке Грамматического путча. Серьезных доказательств пока нет, но он упорно ловит какие-то слухи.
– Я не понимаю, – медленно говорил Стрельцов, как бы читая невидимую книгу, написанную неразборчивым почерком, – неуже-ли нет опасностей более страшных, грозящих нашей грамматике? Неужели нет безумцев, которые хотят увлечь нас на латинский алфавит? Вот где грозит нам потеря самобытности!
– А вы полагаете, Александр Алексеевич, что есть безумцы?
– Полагаю, что безумцы всегда есть. Надо только их найти. Таких, которые искренне уверены, что сами дошли до своего безумия. И УЙ проявил близорукость, что не отыскал их до сих пор.
А сам Стрельцов когда-то проявил непостижимую наивность, когда не сжег свой черный пружинный блокнот. Романтизм в духе Пестеля, который спрятал когда-то свою "Русскую правду". Закопал, но не сжег.
Огонь надежнее земли.
80
Стелла Стрепетова была вне себя.
– Двойную присягу придумали! Почему не тройную?! Как в некоторых семьях: жизнь втроем!
– Именно потому и двойную, Стеллочка, что это естественный союз, освященный самой природой: вдвоем. Заключим что-то вроде законного брака двух армий – очень хорошо.
– Это будет уже не наша армия, если в ней действительна чья-то чужая присяга!
– Наша, Стеллочка, наша... Кстати, если говорить о союзах, у тебя есть естественный союзник – Платон Выговский. Вы просто созданы друг для друга!
– В чем-то он лучше твоей двуличной Личко! Но тоже ничего не понимает. Ему армия не нужна вообще. Мы бы прикрыли его своими базами.
– Это и есть одинарная присяга по-твоему, Стеллочка: наша присяга действительна везде, а все остальные не нужны вовсе.
– Это не так глупо, как ты хочешь изобразить. Войны потому и происходят, что есть разные армии. А была бы одна, ей бы и воевать не с кем!
– Замечательно! Остается вопрос: чья – одна? Наша? А если соседи не согласятся? Потому я и предложил компромисс: армии разные остаются, но присяга одна.
– Не запутывай меня своей политикой. Не нужна им никакая армия. Между прочим, дешевле выйдет. Сэкономят – и нас же обгонят по колбасе. Я им подарок предлагаю, а они недовольны!
– Ладно, Стеллочка, все кончится хорошо, вот увидишь.
– Ты пой своим избирателям! Пусть они верят, что ты приведешь их в город Карашок! А я-то вижу.
– Что ты видишь?
– Что ты не разбираешься в людях, например. Эта двуличная Личко тебя уже обвела вокруг пальца. Богдаша твой – он же на себя работает, желает влезть в историю великим миротворцем, потому не может, когда надо, кулаком стукнуть. Министр должен раствориться в президенте, что это за собственная политика?! Одна страна – одна политика, а у нас пять политик в одной стране!
– А ты разве растворилась? Я веду одну линию – а ты мне все наоборот.
– То – не твоя линия, то Богдан с Личко спелись, а ты не замечаешь!
Стелла быстро обошла стол, встала перед креслом Стрельцова.
– Шурик, ты мне верь, – она погладила его по голове. – Одна я – за тебя. Мужики всегда ведут свою линию, Богдаша твой спит и видит самому на следующий срок выставиться. А мне – не нужно, не бабское это дело. На Личко эту смотрю – и снова убеждаюсь. Я за тебя до конца!
Она снова погладила его по волосам. Настойчивее.
Боже, до чего же он сейчас беззащитен перед женским прикосновением! Давно ли он не мог оторвать взгляда от Оксаны: "Перед добрыми людьми ходит белыми грудьми..." – но Оксана далеко – в Киеве, а Стелла рядом...
Но он помнил совет Селивохина, собственные планы, собственные мечты. Он президент, а не мальчик. И каждый его шаг – государственный. Если случится поцелуй – то и поцелуй государственный. И другого ему не надо: меньший масштаб ему не интересен.
"Синдром королевской подоздительности", болезнь всякого владыки, остро дал о себе знать. Слишком сладко Стеллочка поет. И как копает под Богдана Березовского! Как лиса подкоп под курятник.
Стрельцов встал.
– Спасибо, Стеллочка. Я тебя, конечно, ценю.
– "Но не верю", хотел ты добавить. Убедишься, да поздно будет.
Глядя вслед своей военной министре – а когда-то дважды невесте Стрельцов подумал, что если сбудутся его мечты и планы, то Стелла станет лишней в правительстве. Рядом с Оксаной ей не ужиться. Как и Платону подле Стрельцова, впрочем.
Да и фамильярность ее становится утомительной. Конечно, старая дружба дает права, и пусть они на "ты" – но существует же какой-то предел. Кремль – не общага на Мытнинской.
81
Феоктист Огуренков доложил, что собирается маленький митинг в защиту орфографии.
– Да кто на нее нападает?! – запальчиво спросил Стрельцов.
– Они думают, что нападают.
– Очень хорошо, – согласился президент. – Я к ним выйду. Я тоже на страже алфавита.
Взял да и подменил небрежно: "орфографию" на "алфавит".
Выход в люди – всегда аврал для Парфена. Но он привык, терпит. Ближняя охрана перекрыла сектора, агенты ушли вперед, чтобы внедриться в толпу.
Митинганов (Билибин когда-то вывел гибрид со словом "хулиган") собралось едва за тыщу. Они жались к подножию Лермонтова у Красных ворот и совсем не ожидали прибытия президента. Приветствия раздались вперемешку с робкими проклятиями.
"ЗАЩИТИМ БЕЗУДАРНЫЕ ГЛАСНЫЕ!" гласили плакаты.
"НЕ ДОПУСТИМ ГРАММАТИЧЕСКУЮ УНИЮ!"
"ДА ЗДРАВСТВУЕТ МЕФОДИЙ!" почему-то.
Стрельцов сразу устремился к знаменосцу при последнем плакате.
– Почему один Мефодий? А куда Кирилл потерялся?
– Не знаю. Мефодий лучше, – отвечал застенчивый юноша в толстовской рубахе. – Кирилл везде выставляется, и даже два имени у него. И почему называется одна "кириллица"? А я за Мефодия и за справедливость.
– Я тоже! – возвысил голос Стрельцов. – Мы навечно обручены с кириллицей или пусть – с кирило-мефодицей. Хотя я знаю, что есть силы, готовые разорвать этот тысячелетний союз. Но я никогда такого не допущу!
Митинганы подумали, что президент поддержал их всех. Приветствия прозвучали громче, а редкие проклятия в спину – совсем уж робко.
82
И вообще он знал, что его любят. Кремлевская экспедиция постоянно получала любовные письма президенту. После увода Рогнеды их понесли мешками. Самые забавные ему передавали.
"С детства готовлю себя в президентские супруги. Владею всемирным кругозором и тактом".
"Саня, тебе же нужна простая баба! Надоели дипломатки с когтями лаковыми, скажи?"
"Во мне вулкан энергии, срочно ищу сильного вампира – энергетического. Напою по самые ноздри. Через президента направим мою энергию на подъем благосостояния страны".
Стрельцов однажды даже ответил всем – через телевидение:
– Бабоньки, дорогие вы мои, спасибо вам всем! Если б мог, бросился бы по всем адресам разом. Так ведь не разорваться же!
Да как же его не любить?!
83
Оч-чень интересная новость пришла из Киева: пани-президентка резко и категорически развелась со своим консортом после учиненного им неприличного дебоша в знаменитом ресторане "Литак", что значит "Самолет".
Кажется, все благоприятствовало Стрельцову.
84
"УШЕЛ В СЕБЯ"
Стрельцов задумал принять "Закон о хорошей погоде".
На днях он сделал задиктовку, по обыкновению, а теперь правил собственный текст.
Во-первых, назвать надо строже: "Закон о погоде" – чтобы плохую погоду тоже законодательно регулировать. А что россияне заслужили право пользоваться преимущественно хорошей погодой должно быть закреплено соответствующими статьями.
Регулирование погоды включает три аспекта: предсказание, управление, оправдание.
Право на хорошую погоду состоит из прав на солнечные дни, на умеренные осадки и на освежающие ветры.
Количество осадков должно быть достаточным для орошения полей и наполнения рек и водоемов.
Количество солнечных дней должно обеспечивать бурный рост культурных и дикорастущих растений, а также инсоляцию населения.
Нормы солнечных дней и осадков устанавливаются по климатическим зонам с учетом широты, долготы и уровня правопорядка в регионе.
Финансирование конденсации нежелательных облаков и расстрела опасных для населения и посевов туч производится за счет средств местных бюджетов. Сюда целевым назначением направляются фонды, сэкономленные за счет снижения уровня преступности. Таким образом устанавливается естественная и гуманная пропорциональная зависимость: чем ниже преступность – тем лучше погода. А хорошая погода нужна в конце концов всем, даже самим преступникам – и таким образом преступники будут заинтересованы в том, чтобы бороться с самим собой.
"ВЫШЕЛ ИЗ СЕБЯ" усталый, но удовлетворенный.
И тотчас получил по факсу донесение УЙ:
"Бывший резидент внешней разведки генерал Сухоплетов выступил с заявлением, что будто под его руководством были похищены американские секретные разработки сейсмического оружия. Генерал Сухоплетов утверждает, что именно такое оружие Россия применила недавно в Карпатах".
85
Поначалу на Сухоплетова не обратили внимания. Общественность больше интересовал развод Личко.
"МыМыМы" выходили дополнительными тиражами. Мымра Сковродина с плохо скрытой завистью описывала "нравы киевской элиты", собирающейся над днепровским обрывом на парящей над краем бездны террасе, отчего ресторан и получил название "Литак" – вид открывается, как с самолета.
Героические телевизионщики, писала Сковродина, проникли в "Литак" переодетые цыганами и сами подверглись в качестве мнимых певцов и танцоров приставаниям тогда еще мужа Личко. А когда пьяные подвиги последнего были запечатлены, им угрожали "неизвестные в железных масках" – пуленепробиваемых, надо полагать.
– Богатая идея, – задумчиво сказал Парфен. – А то жилеты-жилеты, а лицо открыто. Как будто пулю в рот проглотить – что вишню с косточкой.
86
Феоктист Огуренков объяснил, что произошло на самом деле.
– Мужа убрал Платон Выговский. Этот бедняга Тарас Романович в последнее время держался, после домашних выговоров и предупреждений, так Выговский нашел старого друга, еще когда-то по армии: Тарас служил на Севере, охранял синоптиков на Новой Земле, там без спирта одни медведи живут. Друг обижается: стал мужем Личко, зазнался – и наливает по старой памяти. "Что нам горилка, когда мы спирт не закусывали! А поверх массандровским портвейном наслаивает. Повело мужика. Стал цыганам "белых лебедей пускать", как делали герои литературы: сторублевые бумажки за корсаж. Только в современном издании – стодолларовые. Между прочим, бумажки ненастоящие, Платон фальшивки принес, которые для выкупов террористам приготовлены, – не удержался от подробностей Феоктист, похвастался тщательностью работы. – Он же и телевизионщиков привел. В общем, жалко мужика.
