Текст книги "Большой футбол Господень"

Автор книги: Михаил Чулаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

* * *

Галочка только и думала о Сергее – теперь она хоть знала, как его зовут. И её злило, что она не может сделать для него такую малость: свести его с Денисом.

В школу он не являлся. Она ещё раз позвонила к нему домой, и его мамаша зло ответила, что Денис срочно уехал. Галочка сразу почувствовала, что она врет. Если бы Денис должен был уехать, он бы непременно предупредил ее, бедненький: ведь он так влюблен.

Мальчишки в классе тоже ничего не знали, а какого-нибудь близкого друга, которому бы Денис рассказывал всё-всё-всё, у него не было. Он пытался найти в Галочке разом – и друга и подругу.

По всей логике оставалось, что кроме дома о Денисе можно спросить только в церкви, куда он ходил. Галочка верит в Бога сама по себе, но не любит попов. Они похожи на ментов, только на свой лад: такие же пронырливые и всё хотят знать.

Галочка отправилась в церковь. Мимо нищих у ворот она прошла не останавливаясь – и совершенно напрасно, потому что Онисимов ещё не бросил своего здешнего промысла и как раз стоял на дежурстве. В самой церкви было пустынно. Шмыгала маленькая старушка в синем халате, чего-то прибирала. Тетя Груша. Галочка подумала, что такие служительницы всегда всё видят и знают. И устремилась к цели без всяких сомнений: пусть старая сплетница думает всё, что хочет – что она гоняется за Денисом, вешается к нему на шею.

– Здравствуйте, простите пожалуйста, вы не знаете Дениса Мезенцева, который сюда часто ходит?

Служительница сразу прониклась сознанием своей значительности – и осведомленности:

– Денисочку? Конечно, знаю!

– А он давно здесь был?

– Давно! Сколько-то дней. Отец Левонтий его увещевал, обличал гордыню, и он больше не показывался.

– Какую гордыню?

– Ну – как сказать? Вообразил, что он какой-то святой, я не знаю. Что он может благословлять. Две юроды к нему кинулись, а он их ка-ак благословит! Такой важный стал. И ушёл с тех пор.

– А куда?

– Не знаю. С юродами этими ушёл. Потом у нас говорили, у одной сын двоих ножиком распорол до смерти!

Об этом мальчике Галочка наслышалась! Потому что и он, и те двое убитых учились у них в школе. А убийца – самый маленький из тех троих, вот что интересно! Говорили, он неподсуден по малолетству и вернется даже в свой класс. Но пока не приходил. И все родители подписали протест.

– Ушёл с мамой этого Мишки-Потрошителя? – так его теперь прозвали в школе.

– Ушёл. Утешал её очень.

Ну вот, появилась все-таки зацепка: мать Потрошителя.

Галочка что-то соврала и узнала в школе адрес Потрошителя. Пришла, позвонила. Открыл ей тот самый маленький Миша.

Галочка посмотрела на него с невольной опаской. Хотя она и старшая, и мастер спорта – координирована, значит, на случай борьбы и самообороны.

– Здравствуй, а мама твоя дома?

– А зачем тебе моя мама?

Вот нахальный мальчишка! Не желает ответить прямо.

– Затем, что у меня к ней дело.

– А какое дело?

Нужно было или дать маленькому негодяю хорошую затрещину – или рассказать, какое дело. Если бы не слава Потрошителя, Галочка для краткости дала бы затрещину – но с таким опытным убийцей предпочла переговоры.

– Я ищу мальчика по имени Денис.

– Который святой?

Такой аттестации Галочка не ожидала, но ей было все равно: ей нужен был адрес, а эпитеты её не интересовали.

– Да-да, тот самый!

– А мама сейчас пошла к Денису, – охотно сообщил Миша.

– А когда твоя мама придёт?

– Не знаю. Может, поздно.

– Хорошо, я её подожду.

– А я тебя не пущу. Если только одно дело сделаешь?

– Сделаю. А какое?

– А не скажу. Обещай, что сделаешь.

– Сделаю. Если смогу.

– Сможешь, – обнадежил мальчик Миша.

Знала бы Галочка – какое дело!

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Миша, вводя наконец в комнату нечаянную гостью. – Вот смотри.

На столе был раскрыт массивный художественный альбом – какие обычны в интеллигентных домах.

– Вот смотри.

Альбом был раскрыт на репродукции лежащей красавицы.

Совсем голой, прикрывающей только лобок ладошкой. Эта была знаменитая Венера Джорджоне, но Галочка в живопись пока не врубилась.

– Красивая. – неопределенно сказала Галочка.

– Все женщины такие. Только я не видел. Видел только немножко, как мама моется.

Галочка молчала.

– Вот ты разденься и ляг как она! – приказал Миша.

– Ах ты маленький нахал! – воскликнула Галочка, хотя не столько возмутилась, сколько позабавилась.

Действительно – рано развитый мальчик.

– А ты обещала.

– Ну, мало ли. Не такое же.

– Тогда уходи.

Галочка подумала, что выходит совсем забавно, и можно будет рассказать Серёже – Серёжа немножко возбудится, а то даже не пошёл в подъезд поцеловаться.

– Хорошо. Сейчас. Только не всё сразу.

Очень удобно – Галочка была в кофточке, не нужно стягивать платье.

– Вот смотри, это бюстгальтер называется. Женщины его носят, чтобы поддерживать грудь. Сзади застежка. Давай-ка, сам расстегивай, если ты такой смелый.

Миша исполнил – твердой рукой.

– Вот тебе и грудь.

Миша посмотрел очень серьезно.

Потом протянул руку – потрогал одним пальцем.

– Надо всей ладонью, чтобы ладонь накрывала – как чашка. И погладить потом.

Даже показалось приятно. Галочка никогда не думала, что будет вот так ласкаться с малолеткой. А оказалось – тоже приятно.

Может быть, образование Миши-Потрошителя и продолжилось бы, но тут послышался ключ в дверях. Галочка мгновенно натянула блузку и даже успела закрыть книгу на опасной репродукции.

Миша выбежал навстречу в прихожую, радостно сообщил, что пришла молодая таинственная гостья – таинственная тем, что недоразделась, но этого Миша маме не уточнил – и Наталья вошла настороженная, потому что после трагедии не ждала ничего хорошего от внезапных посещений.

Тем приятнее было узнать в чём дело и успокоиться.

– Вы простите, – зачастила ещё смущенная Галочка, – я ищу Дениса Мезенцева, я из его класса, а он уже третий день не ходит в школу и никто ничего не знает. Мы волнуемся.

– Дениса нашего? – нараспев переспросила Наталья. – Отрока Светлого, Сына Божия? А зачем вам, неверным?

– Но мы хотим его видеть, поговорить. Я хочу. Он и раньше со мной много говорил о Боге, – догадалась она подольститься. – Так интересно!

– Ну если говорил, значит доверял, – смилостивилась Наталья. – Приходи. Он всех принимает, всех просвещает. И тебя просветит до конца. Приходи.

Ну вот и можно звонить Серёже!

– Приходи, – подтвердил и Миша.

Но он имел в виду продолжение прерванного на таком интересном месте сеанса.

* * *

Вот даже дети своими способами утоляют тягу к интересному полу.

Господствующее Божество снова и снова вспоминало заманчивую идею: а что, если возжелать – и разделиться на два Господствующих Божества: Господа-Отца и Госпожу-Мать?! Правда, непонятно, как это получится два – Господствующих?! А если Господь захочет одного, а Госпожа – другого?! Непонятно – но все равно интересно.

Все-таки Оно не решилось действовать так же решительно, безо всяких сомнений и оглядок, как действовало Оно, когда преобразовало Хаос в Космос. Последствия ведь могли наступить такие же разительные, как и после того акта Творения.

Или даже – более разительные: тогда преобразовывался внешний, по отношению к Господствующему Божеству мир, само же Оно осталось прежним, лишь получило доступ к разнообразным впечатлениям, вырвалось из мучительного Самозаточения. Теперь же дело шло о гораздо более серьезном действии: о том, чтобы преобразовалось Оно Самоё!

На этот раз надо было подумать и прикинуть гораздо тщательнее. Представить Себе, как это может получиться в реальности.

Сразу стали бы Они неразлучны – Им просто негде разлучиться. Но остались бы Они бесформенны, бестелесны – как бесформенно и бестелесно ныне Оно Единосущное. Бесконечную Вселенную поделить невозможно – это математический факт: бесконечность не делится даже на два. Значит, и Он, и Она присутствовали бы везде, образуя двухслойную Божественную Субстанцию. Естественно, Они полюбят Друг Друга: Оно для того и разделилось бы, чтобы Они могли полюбить. И это будет прекрасно.

Первые слова, первый ласковый лепет:

– Дорогая, этот мир принадлежит Тебе.

– Дорогой, этот подарок достоин Твоего величия.

– Ты понимаешь, Дорогая, Я всегда стараюсь сделать как лучше.

– Конечно, Дорогой, Я в этом не сомневаюсь. И Я тоже стараюсь. Теперь Мы можем постараться вместе.

Так хорошо! Хотя чего-то все-таки не хватает.

Мелкие, но неиссякаемо похотливые планетяне непрерывно касаются друг друга телами. Но у Них тел нет и быть не может – при Их-то бесконечности. Значит, чего нет, того никак нет, и весь этот любовный пласт отпадает. А что остается?!

– Какое счастье, что Мы вместе, Дорогая!

– Какое счастье, что Мы не одиноки. Дорогой!

– Ты – Моя Любимая!!

– А Ты – Мой Любимый!!!

– А Ты – Моя Любимая!!!!

Как прекрасно сказано.

Но сказано уже всё – на взаимную тему. А дальше – что?

А дальше – только заверения с нарастающим количеством восклицательных знаков.

– Какое счастье, что Мы всегда вместе!

– Да, Дорогая, Мы всегда вместе.

Поистине – вместе. Две абсолютные Сущности, равномерно размытые по всей бесконечной Вселенной, проникающие равно и в пылающие звёзды, и в межгалактические пустоты, и Друг в Друга – но неспособные даже погладить Друг Друга легчайшим эфирным прикосновением.

Но поговорить можно. Наконец-то.

– Ты знаешь, Дорогой, Нам надо подумать, как немного усовершенствовать мироздание. Что-то улучшить, перестроить.

Прежнее Божество кое-что недоработало. Понятно почему: в своем единстве Оно замкнулось Само в Себе, не с Кем было посоветоваться.

– Ты, конечно, права, Дорогая: что-то переделать и улучшить, конечно, можно и нужно.

– Я вот смотрю: все-таки мало любви! Почему они там на планетах все время поедают друг друга?!

– Понимаешь, Дорогая, преждесущее Оно тоже постаралось, как могло, устроило жизнь во Вселенной. Вся Его идея во взаимной регуляции: разные существа борются и уравновешивают одни виды – другими. Если слишком много мошек, расплодится больше пташек, которые мошек поедают. Станет меньше мошек, от голода вымрут и лишние пташки.

– Я Тебя прекрасно понимаю, Милый! Сами по себе мошки существовать не могут. И пташки – не могут. Кому-то кажется, что пташки ненавидят и поедают мошек, а они просто таким способом любят, с помощью клювов. Выходит, это тоже любовь.

– Вот именно! Пташки любят и поедают. Они иначе любить не могут: кого любят, того и поедают.

– Получается, Милый: везде любовь – только вполне разнообразная. Это уже утешает.

– Как хорошо, что Ты понимаешь Меня.

– А Ты – Меня!

– От мошек и пташек прямо перейдем к людям и людям, которые тоже очень любят друг друга, но только по-всякому.

– Ну конечно, Мой Единственный, у них там то же самое, что у мошек с пташками! Но что Нам до мошек и всех остальных? Давай говорить о Нас. Ведь Ты – Мой Любимый! И Единственный.

– А Ты – Моя Любимая и Единственная.

И этим всё сказано.

Настолько всё – что уже нечего и прибавить.

Это немножко и обескуражило: что всё сказано так быстро.

* * *

Сергей Пустынцев знал, за что его хотят убить – даже дважды.

Во-первых, он везет «в эту страну», как принято выражаться в кругу импортеров, слишком много бананов и прочего, а потому вынужден работать с точками, с которыми уже поработали другие поставщики. Он даже и не хотел этого делать, хотел соблюдать границы, но так получается. Когда дело налажено, оно начинает расти по своей собственной логике – и не остановить.

Во-вторых, на нем висит долг, который никак не удается отдать.

Эти два обстоятельства диктовали действия прямо противоположные: чтобы заплатить долг надо расширять продажи – и значит, внедряться на новые точки, на чужие территории. Чтобы соблюдать линии раздела, пришлось бы откладывать отдачу долга.

Младший компаньон Зиновий Заботкин, или просто Зина для друзей, уговаривал слегка расширить дело, прихватывая с бананами немного наркоты: благо то и другое растет в Колумбии, бананы и кока – удобно совмещать. Но Пустынцев не хотел связываться. Элементарно боялся: возьмешься за эту зелень, попадешь в кабалу уже к совсем серьезным людям, которые куда страшнее всего интерпола вместе взятого. Хотя и менты станут охотиться всерьез – тоже счастья в этом слишком мало. Говорят, не бывает бывших «чекистов» – только если мертвые. Точно также не бывает бывших «почтовых голубей» – наркокурьеров.

Пустынцев привык – распоряжаться в своем деле. И никто кроме пули не может ему перечить. А если взяться возить зелень, придётся гнуться перед неведомыми пока, но грозными не наркобаронами – наркокоролями!

Никакие дворцы на Ривьере и Гавайях не обрадуют, если вечно жить в таком унижении.

– Зина, – сказал Пустынцев, когда они вместе ехали на дачу к Алику, профессиональному бильярдисту. – Зина, спокойный сон потом уже ничем не купишь. И свободу капитала.

Вокруг только и пишут, что о «свободе совести». Да провались она! Когда надо, можно сказать вслух всё что угодно – «Париж стоит мессы», как исчерпывающе выразился какой-то король. А вот без свободы капитала, которую успел уже ощутить Пустынцев, никакой жизни нет и не будет!

В их кругу принято ездить на собственной тачке – принцип: сколько гостей – столько тачек. Но Зина, хотя отстегивается ему почти столько же, сколько Пустынцеву, норовит проехать на халяву, дорогой бензин экономит. И потом с бодуна за руль сесть боится, когда вся кавалькада несется обратно под парами. Кто бережлив, тот и трусоват, Пустынцев давно это заметил. Да Зина ещё в школе был жилой, хотя мог нафарцевать за вечер зарплату учителя. Пустынцев таких презирал с детства, но Зину терпел и терпит: за то, что быстро соображает по делу. Трусость вообще развивает сообразительность.

– Я и так не сплю, когда подумаю, что завтра они раскрутят счётчик, – посетовал экономный Зина. – И тогда отдавать пятьсот процентов. Это уже штопор – не выйти.

Пустынцев и сам не очень спал, дома не решался показаться регулярно – налетал только сюрпризом, даже без звонка, потому что телефон могли слушать элементарно – и по проводам, и в эфире. Но связаться с кокаиновыми делами – ещё гораздо хуже.

– Я придумаю. Я уже думаю.

Заиграл тот самый карманный телефон – в защищенность которого Пустынцев давно не верил. Но и без телефона не прожить.

– Серёжа? Это Галя. Я его нашла!

– Хорошо. Молодец. Это далеко? Только без адреса – примерно.

– Нет, в центре, недалеко от…

– Не важно. Завтра встретимся там же и подъедем. В такое же время.

Выключив связь, Пустынцев посмотрел на Зину веселее:

– Ну вот, говорю ж: думаю. Уже налаживается.

Он всерьез верил, что мальчишка умеет читать мысли и предупредит об опасности. Однажды ведь уже предупредил.

Если бы Пустынцев сам мало-мальски мог читать мысли, он бы сейчас вычитал в голове у своего верного зама и компаньона Зины, что тот уже дал добро, чтобы в очередной пароход бананов добавили дорогие довески. Дал добро – и не посоветовался. А это означает: мысленно Пустынцева списал. Идея «грохнуть Пустыря» приобрела новый импульс.

– Так что выберемся нормальным путём, Зина. Ты с этими зеленщиками даже и не разговаривай. Отрезай сразу, если станут подъезжать: «Не наш профиль!»

– Ну что ты! Я – как вариант. Без тебя – ни шагу! – Зиновий изобразил предельную искренность.

Настолько предельную, что убедил Пустынцева. Да и знает он Зину почти с детства: вместе в школе фирменными шмотками торговали. Первый друг – он друг бесценный.

* * *

Интересное явление природы – ложь.

Если брать Землю, ложь придумал человек. Земные животные, его ближайшие родственники и прямые предки, лгать не умеют. Другое дело – притвориться мертвым, чтобы хищник побрезговал тронуть. Но своим сородичам животные не лгут. Не поведет волк стаю, не скажет: «Я знаю, где лежит сочная корова!», а потом посмеется: «Я пошутил, серые!» Его бы за такие шутки разорвали вместо коровы. Но волк и не понимает, как можно своим сообщать неправду.

А человек придумал ложь. Сначала изобрел язык и вообще слова, а потом научился слова выворачивать. Кто-то ведь догадался первым, что можно сказать словами то, чего нет на самом деле. До него не догадывались, думали, что слова так же очевидны как вещи, ими обозначаемые: сказать «Мясо» то же самое, что показать это же самое мясо. А этот первый – догадался, извратил такое полезное изобретение как слова. Спросили его: «Осталась ещё нога мамонта?» Совсем недавно придумали язык для удобства, для того чтобы не показывать руками, не вынюхивать, где что лежит – а коротко и просто сказать: «Да – нет, здесь – там!». И вдруг догадался неизвестный потомкам гений: вместо того, чтобы ответить прямо и точно: «Да, лежит задняя нога в яме под еловыми лапами», сообщил то, чего не случилось на самом деле: «Нет, всё съели вчера».

А потом пошёл и нажрался сам, ни с кем не делясь. Жрал и думал: «Как просто и удобно, не надо мне больше бегать, охотиться, попадать быкам на рога. Скажу, что мяса больше нет, а потом пойду и наемся!»

Это был этап в истории, вроде изобретения огня: слова отделились от правды, стали существовать сами по себе.

Гения звали Сур и произнесена была первая ложь на берегах теплого южного моря, где теперь вечномерзлый полуостров Таймыр. Впрочем, земная ось перевернулась, поменяв местами юг и север, вовсе не от подрыва основ нравственности, а по причинам чисто астрофизическим. И не Дьявол, якобы, Отец Лжи, подучил бойкого Сура – просто Сур был трусоват и ленив, потому и старался сообразить, как можно поесть, отлынив от охоты. Оскорбительно думать, что Господствующее Божество допустило бы существование какого-то Дьявола, равного Ему по силам, но взявшегося постоянно портить Божественные начинания. Какое же тогда осталось бы у Него всесилие?! Дьявол людям не понадобился, они прекрасно справились сами, а «Отца лжи», потом нафантазировали так же, как прочих героев фильмов ужасов – для самооправдания.

Озарение Сура, понявшего, что слова не прикреплены неразрывно к предметам, но могут порхать сами по себе, имело и плюсы, и минусы. Плюсы – творческое воображение, сочинение романов, любовные клятвы в «верности до гроба», удобный способ отделаться от неприятных посетителей. Минусы – в том духовном развращении, которое ведет к дальнейшим порокам и преступлениям – ложь действительно всем порокам мать. Примеры известны. Быть может, минусов больше.

Интересно, что некоторые разумные существа на других планетах так и не научились лгать себе подобным. Правдивость у них – физиологическая. Как при попадании перышка в нос возникает рефлекс чихания, так при попадании в слух вопроса, возникает рефлекс произнести слова, точно передающие мысли.

Эти планетяне не представляют, что слова могут не соответствовать мыслям. Поэтому на таких планетах отсутствует юмор – ведь у юмора отношения с правдой сложные.

Господствующее Божество, пока Оно остается единым и неделимым, Само Себе лгать, естественно, не может и не желает.

Но если бы и произошло разделение на Господа и Госпожу, Они всегда были бы абсолютно правдивы Друг перед Другом, просто потому, что обладали бы взаимным всеведением, и следовательно, знали бы насквозь каждую мысль Своего Любимого Друга и Супруга. Супруги же земные постоянно обманывают друг друга – что создает массу забавных коллизий. Значит, между Ними такие комедийные ситуации окажутся в принципе невозможны. Да, наверное, и недостойно Их Божественного Достоинства разыгрывать между Собой банальный водевиль.

* * *

Денису на новом месте жилось очень хорошо. Он здесь был самый главный, вот что продолжало радовать его каждый день и почти каждую минуту. Его все любили и ему все поклонялись – ни того, ни другого Он не переживал прежде. И Он в ответ любил всех – благо, это ему ничего не стоило. А любить, оказывается, так приятно.

Он не задумывался, откуда берется ежедневная еда. Ясно же, что Сын Божий должен находить пропитание как птица небесная. Нищий достает – ну и счастлив должен быть, что у него такой необычный гость. Правда, и сам нищий немного необычный: и тем, что смеется, и тем, что зовут его редкостно – Орест Пантелеймонович. Короче говоря – Оркестр.

В этот раз все уселись за пшенную кашу, но истинные слова полезно повторять и за кашей.

– Супруги Небесные меня хорошо знают лично, – сообщил Денис буднично. – Сегодня опять беседовали во сне. Говорили, что больше и чаще надо передавать людям, что Создатель явился в двух равных ипостасях: Бог-Отец и Богиня-Мать или совокупно Божественные Супруги. Больше и чаще.

Мавра ела тут же из рук Дениса: она признала его главным хозяином и к Онисимову больше на колени не прыгала. Ну ясно, тоже чувствовала, откуда течет неиссякаемая благодать.

Онисимов машинально кивал, слушая знакомую проповедь своего гостя, но думал о том, что только вчера показывали по телевизору какого-то зека, не то вора, не то убийцу, который слышит божественный голос, подробно объясняющий, как этот вор или убийца должен спасти мир – журналист его расспрашивал и очень восхищался. Такая несправедливость! Вот юный Отрок, школьник, рассказывает гораздо интереснее, а никакое телевидение пока сюда не приходило. Надо найти выходы на рекламу, выходы надо найти!

И тут сипло задребезжал звонок.

Онисимов подумал, мысли его сбылись, корреспонденты гуртом повалили! Он, было, вскочил, но сосед Валёк уже открыл.

– Орик дома? – жеманясь спросила вошедшая.

Вовсе не корреспондентка, а Зоя Баева, наркоманка из нижней квартиры.

– Мне бы Орика… Ой, какой мальчик красивенький!

Зоя вообще питает слабость к мальчикам – но такого красивенького, такого златокудрого она ещё не встречала.

– Это Денис, возлюбленный Сын Божий, – строго сказала первозванная Нина.

– Возлюбленный? Ой! Конечно – возлюбленный! Ещё бы – не возлюбленный. А меня Зоей звать.

И Зоя без приглашения присела к столу.

У Зои совсем слабый мозжечок, поэтому она нетверда в движениях. мозжечок у нее получился слабый с рождения, а от многих наркотиков сделался ещё слабее. Поэтому она всегда легче садится чем встает. Легче ложится, чем садится.

– Каши дадите? Так жрать хочется – страсть!

– Бог велел делиться, – изрек Денис.

Эту фразу у них в школе часто повторяли старшеклассники, вытряхивая деньги из ребят поменьше, но в данных обстоятельствах та же мудрость прозвучала совсем иначе.

Зоя смотрела на мальчика, важно восседавшего за грязным столом в нищенской комнате – и желала, чтобы Бог послал ей – его. Желала почти также, как очередной дозы самопального варева, которое так хорошо умеет схимичить один землячок из соседнего подъезда – Зорик. Да и тот восхитительный предмет, который есть у каждого мальчика, так напоминает своим устройством шприц! Боян, как говорят жаждущие хорошего прихода посвященные. А бояны бывают разные – и размером, и мягкостью хода поршня. Также и предметы у мальчиков.

Зоя дружески положила руку на колено мальчику:

– Мне Орик говорил, Светлый Отрок к нему пришел. Это ты, да?

Зоя погладила отрока по колену, скользнула выше по бедру.

Денису было приятно. Никогда его так не гладили. Наверное, потому, что он был влюблен в Галочку и не проводил время с такими девочками, которые бы и погладили охотно.

А Галочка была уже у дверей, о чём Он не подозревал.

Как раз и задребезжал звонок снова.

Валёк уже ушёл в свое обиталище и не откликнулся – открыл Онисимов.

Перед ним стоял мужчина именно такого облика, о котором Онисимов и мечтал с тех пор, как приютил этого Сынка Божия.

Девочка при нем Онисимова не заинтересовала.

Но заговорила девочка:

– А у вас здесь находится Денис Мезенцев?

– У нас, у нас, – с готовностью закивал Онисимов.

Пришелец уверенно двинулся в глубь открывшейся квартиры. Интерьер Пустынцева нисколько не смутил: пророк очень вписывается в трущобу. Онисимов едва успевал показывать ему дорогу. А Галочка морщилась презрительно и брезгливо: никогда бы она не могла минуты задержаться в такой грязи и вони!

Денис посмотрел на вошедших – и первым узнал того мужика, с которым встретился однажды в мороженице – в последние дни прошлой жизни, ещё до ухода.

Уход – великий этап, значащий лично для него ничуть не меньше, чем для Мухаммеда бегство из Мекки в Медину. Не только для него – когда-нибудь весь мир будет отмечать День Ухода Сына Божия!

Первым узнал мужика, чем-то, значит, запомнившегося, хотя Денис и не помнил, что напророчил ему чего-то по внезапному наитию.

А следом заметил и Галочку. Но вовсе не поспешил снять руку Зои со своего колена.

– Здравствуйте, – непринужденно заговорил Пустынцев. – меня зовут Сергей.

– Здравствуй, Серёжа, – ответил Денис, не вставая. – Садись с нами.

Пустынцев сел, не чинясь, а Галочка осталась стоять у двери, стараясь не прикоснуться здесь к чему-нибудь.

– Здравствуй, Галя, – поздоровался Денис с нею отдельно. – Садись.

Ей показалось, он пригласил её насмешливо.

Хотя Он всего лишь удивился, что она не присаживается.

Когда-то Денис ждал, что она придёт к нему – не важно, куда. Важно, что придёт сама – и это будет означать самое подлинное счастье, какое может быть на свете.

И вот она вошла, а Он даже как следует не обрадовался.

Галочка хотела так и простоять до конца визита, но Пустынцев приказал раздосадовано:

– Садись, – и она поспешно присела на самый край стула, который почище.

Совсем другим тоном Пустынцев заговорил с нужным ему мальчишкой:

– Рад тебя видеть, Денис. Хочу с тобой познакомиться поближе.

– Знакомься, – одобрил Денис. – Я Сын Божественных Супругов. Ты, наверное, ещё не знаешь, что наш мир создали Бог-Отец и Богиня-Мать, вкупе Божественная Чета. Я пришел, чтобы объяснить людям эту последнюю Истину, Третий Завет.

Пустынцеву было совершенно безразлично – что Чета, что Троица. Важен конечный результат. Если мальчик через свою Чету добивается результата – значит он прав.

– Очень хорошо. Но у меня такое дело: хотелось бы поговорить вдвоем.

– Пожалуйста, – заторопился Онисимов, – пожалуйста! У меня тут ещё одна комната.

За дверкой находится закуток, почти чулан, который Онисимов пышно называет второй комнатой. Там сейчас спальня Учителя.

Денис уселся на кровать в чулане и посмотрел на гостя без всякого смущения, даже снисходительно: все вокруг ничтожества рядом с Сыном Божиим! Пустынцев остался стоять – не от брезгливости, а от возбуждения.

– Ты меня тогда в кафе едва увидел – и сразу предостерег. Жизнь спас. Киллеры меня ждали, а я не пришел под мушку после твоего предупреждения.

Пустынцев не сомневался, что так оно и было. Денис же, услышав нежданную приятную новость, естественно, ни минуты не усомнился в Своем пророческом даре. Не усомнился, но лишнее подтверждение все равно приятно.

– Ну, это нетрудно, – кивнул Он. – Божественная Чета Меня любит.

– Я хотел бы, чтобы ты и дальше. Отслеживал моих возможных убийц. Я конечно, сделаю вклад на церковь, как полагается, – поторопился уточнить Пустынцев. – Или – не церковь? Ну как ваше общество называется?

Между прочим, своевременный вопрос. Денис до сих пор не задумался, как же ему вместе со своими сподвижниками называться? Но тут же и пришло озарение – возникло по мере надобности: Небесные Родители не оставили Сына Своего даже на минуту.

– Храм Божественных Супругов, – сообщил Денис: и Пустынцеву, и Себе Самому.

– Отлично. Значит, я пожертвую на храм, как полагается.

– Это ты поговори с Оркестром, – небрежно отмахнулся Денис. – Он у Меня на хозяйстве. А для того, чтобы была помощь от Меня, надо, чтобы ты познал истину, поклонился бы Божественным Супругам.

Пустынцев был готов. Он никогда не интересовался догматами, но веровал в некую Высшую Силу, которая может быть и дружественной, и враждебной. Желательно было бы, чтобы Сила оказалась дружественной. И коли этот мальчик уже доказал однажды свои возможности – почему бы не поставить на него?

Православная церковь, например, на которую он умеренно жертвовал, как и большинство бизнесменов, никакой реальной помощи ему до сих пор не оказала.

Денис протянул ему руку тем же движением, как протягивал руку под поцелуй отец Леонтий. Пустынцев догадался, что от него требуется – и почтительно поцеловал.

– Ну а как ты будешь – извещать меня, если срочно? – уточнил деловитый Пустынцев.

– По телефону.

Денис тут же вспомнил, что здесь у гостеприимного нищего телефона нет. Непривычно. Раньше ему казалось, что в городе телефоны есть у всех.

– Нужно только телефон здесь поставить сначала.

– Я тебе куплю мобильник. Сегодня.

Они вернулись в большую комнату. Четырнадцатиметровую, но после пятиметрового чулана – большую.

– Порадуйтесь, верные братья и сестры, – с улыбкой объявил Денис. – Вот и Серёжа Пустынцев теперь с нами.

Первозванная Нина встала навстречу и поцеловала нового верного брата в губы – но по-сестрински. Даже Галочка это поняла.

Но все равно ей не нравились эти братья и сестры при Денисе. Дениса она понимала: выбивается как может, все теперь как-то выбиваются: лучше стать вот таким главарем секты, чем поступить в вуз после школы. Настоящий деловой из Дениса бы никогда не получился, а сколотить секту – в самый раз. Всегда был елейным мальчиком и про Бога много умствовал. Может быть, постепенно что-то и получится, но пока – грязная конура и полоумные богомолки вокруг. А самая молодая – просто явная проститутка.

Онисимов одобрял приход нового брата больше всех. Он встал и придержал Пустынцева за локоть.

– Теперь давайте мы с вами поговорим.

Дома он ходил в старом, но достаточно приличном спортивном костюме и никак не был похож на нищего. Спецодежда до часа дежурства ждала в шкафу.

– Нам очень приятно, что к нам приходят такие люди. Не вы первый, – приврал он, – но таких ещё немного. Зайдемте сюда же?

И теперь Онисимов уединился в чулане с завидным гостем.

– У мальчика удивительные способности, на нем явное благословение Божие, – заговорил он вполне светски. – Но алмаз нуждается в огранке.

– Ты и есть Оркестр? – догадался Пустынцев.

– Так меня удостоил прозвать Учитель. Орест на самом деле. Да, я веду дела. Не может же мальчик вникать во всякие мелочи. Не царское дело, а уж не Божеское – тем более. Он здорово развернется, кто сейчас поддержит, не прогадает.

– Да, я уже обещал. Мобильник куплю, чтобы он всегда был на связи. Ну и взнос.

– Да, взнос.

Пустынцев искренне хотел помочь такому полезному мальчику. Получалось вроде вложения в охрану. Но всякое вложение имеет разумные пределы.

– Тысяча баксов.

Онисимов порадовался и этому. Но надеялся он на большее.

– Спасибо. Как сказано в Писании, всякое даяние – благо. Но нужна большая раскрутка. Для начала выходы на радио и ТВ. Ну и газеты на худой конец. Есть возможности?

– Заплатить, состряпают любую передачу.

Они оба говорили осторожно, не давали излишних обещаний. Но преисполнились уважения друг к другу. Пустынцеву нравилось, что при маленьком провидце имеется спокойный менеджер, а не какие-нибудь кликуши. Лишний довод за то, что с этим Храмом… как его?.. можно иметь дело.