Текст книги "Советский полпред сообщает…"
Автор книги: Михаил Черноусов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Две недели спустя Потемкин напишет в Москву о преступной «нерешительности и робости Франции», в числе причин которых назовет следующую:
Столкнувшись с примиренческой позицией Англии, Франция опасается проявлять такую настойчивость и твердость, которые могли бы привести к ее разрыву со своим могущественнейшим партнером. К этому надо добавить, что в среде ее союзников и друзей обнаруживаются те же колебания и страх перед возможностью войны с Германией.
В планы Гитлера об установлении «нового порядка» в Европе не вписывались победы партий Народного фронта на выборах 1936 года – в феврале в Испании и в мае во Франции. Победа Народного фронта во Франции преградила путь к власти фашизму. Боясь «распространения большевизма», реакция выдвинула вперед свой авангард – фашистские режимы. При молчаливом согласии «западных демократий» Берлин и Рим помогли испанским правым во главе с Франко подготовить мятеж в республиканской Испании, что было ударом и по Народному фронту во Франции. 18 июля в эфире прозвучал условный сигнал к началу франкистского мятежа: «Над всей Испанией безоблачное небо».
25 октября 1936 года Гитлер и Муссолини подписали соглашение, названное «ось Берлин – Рим». В нем разграничивались сферы интересов на Дунае и на Балканах. Германия признавала захват Италией Эфиопии. В документе содержалась также договоренность о совместной политике в международных делах, в частности в Испании.
Лондон, четверг, 5 ноября 1936 года
Майский, приглашенный Черчиллем на завтрак, с интересом слушал хозяина. Они беседовали с глазу на глаз. Мнение Черчилля о последних событиях было важно для Майского. Опыт и интуиция подсказывали полпреду, что рано или поздно Черчилль окажется хозяином резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, его время придет.
– Попомните мои слова, – горячился Черчилль, – год-другой, и катастрофа разразится. Германия так просто не остановится, этот маньяк в Берлине одержим идеей захватить весь мир. Единственное, что может обуздать его, – это блок миролюбивых, но решительных наций. Сейчас борьбе с Гитлером должны быть подчинены все прочие политические проблемы.
– Я полностью согласен с вами, – сказал Майский.
– Согласны? Почему же вы тогда вмешиваетесь в испанские дела? Неужели непонятно, что это отвлекает всех нас от главной цели и затрудняет сближение Англии с Россией?
– Вмешательство? – вспылил обычно спокойный Майский. – Вмешательство – это политика невмешательства западных держав! Вам прекрасно известно, что Франко готовил мятеж и ведет сейчас гражданскую войну при открытой поддержке Берлина, Рима и Лиссабона. Они поставляют ему оружие и солдат, помогая в борьбе с законным правительством, которое избрано большинством народа и представлено в Лиге наций!
– Ну кто кому и что поставил, пусть разбирается Комитет по невмешательству, в котором вы столь блистательно представляете Советский Союз, – примирительно сказал Черчилль.
– Комитет почти два месяца этим занимается, – ответил полпред. – Вернее, должен заниматься, а на деле играет в бирюльки. Когда в конце августа мы подписывали соглашение о невмешательстве, мы собирались строго его соблюдать, если и другие страны будут его придерживаться. Испанцы сами бы решили свои проблемы. Сентябрь был месяцем испытания. Мы не посылали в Испанию ни оружия, ни амуниции, ни людей. А Германия и Италия тем временем при невмешательстве Англии и Франции поставляли Франко сотни самолетов и посылали ему в помощь тысячи своих солдат и офицеров.
– Комитет расследует это, – вставил Черчилль.
– Комитет занимается оттяжками и проволочками, не без удовольствия выслушивая антисоветские эскапады представителей Германии и Италии.
– Соглашение о невмешательстве и создание комитета предложил французский премьер Леон Блюм…
– А я слышал, что эти идеи ему подбросил ваш премьер Болдуин.
– С Блюмом, – ухмыльнулся Черчилль, как бы не расслышав слов Майского, – вам должно быть легче иметь дело. Как-никак социалист.
Майский подумал: «Видимо, прав был Болдуин, когда сказал, что Блюм кончит так же хорошо, как Макдональд, – приспособится к нуждам момента и подзабудет социализм».
– Впрочем, он, кажется, похож на наших лейбористов, – продолжал Черчилль. – Вы думаете, они социалисты? Никакие они не социалисты. Они просто буржуазные радикалы, которые хотят немножко улучшить жизнь маленького человека и слегка подпилить когти капитализма. Но уничтожить капитализм? Нет, нет! Если бы кто-нибудь предложил это сделать моим лейбористским друзьям, они просто умерли бы со страха.
…Правый лидер социалистов Леон Блюм, который был назначен на пост премьер-министра после победы Народного фронта, родился в семье банкиров, выходцев из Эльзаса. Он получил среднее образование в одной из самых аристократических гимназий Парижа – лицее Генриха IV, а затем, как и Франсуа-Понсе, окончил Высшую нормальную школу. В 1895 году, в 23 года, был принят на государственную службу. Занявшись одновременно литературой и театром, он стал известным критиком в Париже. Перед ним открылись двери салонов высшего общества.
Во время мировой войны Блюм – начальник кабинета одного из министров-социалистов. На этом посту он быстро расширил связи в деловом и политическом мире. В 1919 году Блюм был избран в парламент и сразу же возглавил социалистическую фракцию. С этого момента, стоял ли он за спиной одних правительств или находился в оппозиции к другим, Блюм был верен своему кредо: «О реформах очень хорошо говорить, но их очень опасно осуществлять». Он скатывался вправо, повторяя путь Макдональда. Став премьером, он не занял во внешнеполитических делах ту позицию, которая была провозглашена Народным фронтом. Вместе со своим министром иностранных дел Ивоном Дельбосом Блюм отменил уже готовую сделку о продаже оружия испанским республиканцам, а затем разорвал торговое соглашение с Испанией, по которому она могла закупать у Франции оружие.
«Поддержать Испанскую республику, – говорил Дельбос, – значит вызвать недовольство Англии, которая настроена против всякого вмешательства. Тем более что сейчас Лондон ищет почву для соглашения с Германией и Италией. Нам нужно сделать выбор между сотрудничеством с Англией и оказанием поддержки Испанской республике!»
И Блюм, вопреки настроениям народа и части правительства, сделал выбор в пользу Англии. Напуганный буржуа, он сказал:
– Для нас речь идет о перенесении во Францию гражданской войны, которая опустошает Испанию. Это была бы революционная авантюра. Пойти на это невозможно.
…Майский продолжал спор с Черчиллем.
– Создается впечатление, – сказал полпред, – что ваша и французская делегации тянут дело в Комитете по невмешательству умышленно.
– Зато вы-то времени не теряете. Великобритания строго выполняет соглашение о невмешательстве, а вы? Как прикажете понимать заявления в Комитете, сделанные вами лично от имени вашего правительства, о том, что Россия не будет считать себя связанной соглашением? И как, наконец, понять вот это?!
Черчилль взял газету.
– Эту телеграмму лидеру испанских коммунистов Диасу опубликовала вся мировая пресса! – он потряс газетой, а затем прочитал: «Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а общее дело всего передового и прогрессивного человечества. Братский привет. Сталин».
Выдержав паузу, Черчилль спросил:
– Разве это не самое откровенное признание вашего вмешательства в испанские дела?
– Как я уже сказал вам, – спокойно ответил Майский, – мы выжидали сентябрь. Когда мы увидели, как Германия, Италия и Португалия помогают Франко, мы решили поставить оружие, снаряжение и продовольствие законному правительству. Мы не хотим играть роль простачка, которым пользуются для того, чтобы задушить республику.
– Ну что ж, помогайте, – ответил Черчилль. – Лично я считаю, что, не вмешиваясь в дела Испании, Болдуин поступает правильно.
Консерватор Стэнли Болдуин, сменивший на посту премьера Макдональда, крупный промышленник, уже не раз возглавлял правительство. В своей деятельности он, казалось, стремился к спокойствию – примирить все и вся. Но так казалось лишь на первый взгляд. В 1922 году он способствовал падению правительства Ллойд Джорджа, которого ненавидел. Лидер либералов платил ему той же монетой. Майский вспомнил характеристику, которую Ллойд Джордж дал Болдуину: «Он, несомненно, человек здравого рассудка, но беда в том, что по натуре он очень ленив и не обладает большой энергией. Ему в конце концов все безразлично, лишь бы он мог сидеть у камина и курить свою трубку». Для политика характеристика убийственная.
При правительстве Болдуина в 20-х годах впервые в истории Англии разразилась всеобщая стачка, усилилось соперничество с Францией, которое закончилось в пользу Лондона. Англия тогда выступала активным врагом СССР и пыталась даже, правда неудачно, организовать новую интервенцию в Советский Союз. Спокойствие, за которое ратовал Болдуин, было обманчивым, он и стоявшие за ним силы знали, чего хотели. Он был опытным политиком и организатором партии, но на фоне колоритных Черчилля и Ллойд Джорджа выглядел бледно. Его правительство 20-х годов называли «кабинетом второклассных умов». Внешне самодовольно-благодушный, Болдуин был похож на преуспевающего фермера.
После отставки Хора Болдуин взял в свой кабинет Идена на пост министра иностранных дел. Так он хотел продемонстрировать свою мнимую веру в Лигу наций и коллективную безопасность, с которыми у многих англичан ассоциировалось имя Идена. На деле же Болдуин пугал сограждан тем, что любой решительный шаг против агрессоров неизбежно приведет к войне. Нейтралитет в испанском вопросе он объяснял заботой о локализации войны и сохранении мира в Европе. По существу же нейтралитет позволял Англии не ссориться с Гитлером.
– Да, я согласен с Болдуином, – продолжал Черчилль. – Стэнли рассудительный человек. Правда, он сероват, нерешителен, далек от внешней политики и военных дел, мало знает Европу, а что знает – то ему не нравится. Зато он разбирается в вопросах партийной политики, и главное – у него необычайная способность выжидать развития событий. В испанском вопросе я с ним согласен.
Слова Черчилля лишь дополняли ту характеристику, которую мысленно дал Болдуину Майский.
– Кстати, почему он не назначил вас министром обороны? – спросил полпред. – Он ведь так долго подбирал человека на этот пост.
– Еще бы! Болдуин искал человека, который был бы еще меньше по калибру, чем он сам. Такого найти нелегко.
Майский сдержал усмешку: все-таки речь шла о премьер-министре.
– Откровенно говоря, – сказал Черчилль, – победа Франко с точки зрения британских интересов выгоднее, чем победа республиканцев. Красная Испания напугала бы многих здесь, в Англии, и вызвала бы большие пертурбации во Франции. На Франко же мы могли бы надавить и обеспечить свои позиции на Средиземном море.
– Ваши позиции? Британский престиж в Европе падает, влияние Гитлера и Муссолини, а теперь уже «оси Берлин – Рим» растет. В случае победы Франко на Средиземном море будут хозяйничать фашистские диктаторы! Вы плохой империалист, господин Черчилль!
– Что же вы хотите, чтобы я поддерживал диктатуру пролетариата в Испании? Но я же не коммунист!.. Хорошо, – примирительно сказал Черчилль, – я обещаю вам быть нейтральным и сегодня вечером не стану выступать в парламенте по испанским делам. И, вообще, не стоит портить друг другу нервы. Нам нужно как можно больше единства в главном: Гитлер одинаково опасен для вас и для нас. Да и к чему спорить? Пройдет неделя, и весь этот неприятный испанский вопрос исчезнет. Вы видели сегодняшние газеты? Еще день, два, три, и Франко окажется в Мадриде. Кто тогда вспомнит о республике?
– В истории нашей гражданской войны бывали моменты, когда многим казалось, что для большевиков все потеряно. И все-таки сегодня я имею честь беседовать с вами в качестве полпреда Союза Советских Социалистических Республик!
– Россия и Испания – совершенно разные страны, – пробурчал Черчилль.
Майский сообщит в Москву о своей беседе с Черчиллем. В другой телеграмме в НКИД он напишет:
Британское правительство явно раздражено нашими последними выступлениями по испанским делам. Иден заявил, что его правительство при всех условиях будет продолжать политику невмешательства.
В те же дни Потемкин получит в Париже телеграмму из Москвы:
Если у вас есть удобный случай встретиться с Блюмом, разъясните ему: мы не можем безразлично относиться к тому, как Лондонский комитет по невмешательству, прячась за процедурные мотивы, фактически попустительствует дальнейшему наступлению мятежников, которые беспрерывно получают военную помощь извне. Мы не можем нести ответственность за последствия этого.
Пророчество Черчилля о том, что через неделю «испанский вопрос исчезнет», не оправдается. Три дня спустя после его беседы с Майским первые советские танки и самолеты вступят в бой под Мадридом. Столица выстоит. Советские добровольцы в частях интернациональных бригад, в которые вольются тысячи людей из 54 стран, будут сражаться в Испании.
Но силы будут неравными. При потворстве Англии и Франции, при «невмешательстве» США, которые сделают ставку на Франко как проводника своих интересов в Испании, фашизм будет наступать.
Весной 1937 года к Леону Блюму придет министр иностранных дел Испанской республики Альварес дель Вайо.
– Вам все еще нужны доказательства итало-германской интервенции? Я представил их уже Лиге наций! Я принес вам новые! Вот они!
– Дорогой дель Вайо, – ответит Блюм, – битву нужно вести в Лондоне. Франция изолирована в Европе и не может действовать без Англии!
– Подумайте, Леон Блюм, лидер французских социалистов: всякий раз, когда в окопах падет испанский республиканец, его последней мыслью будет проклятье вам. Он скажет: «Мой убийца – Леон Блюм!»
Осенью 1937 года Англия и Франция признают Франко де-факто и назначат при его правительстве своих представителей. В феврале 1939 года Лондон и Париж признают Франко официально, порвут дипломатические отношения с республикой и помогут организовать в Мадриде контрреволюционный мятеж. На Испанию опустится долгая ночь фашизма.
Япония, войска которой с 1931 года оккупировали Маньчжурию и Северо-Восточный Китай, искала сближения с Германией. Планируя агрессивные акции, японские милитаристы понимали, что в одиночку победить на Дальнем Востоке они не смогут. Это подтвердил провал вооруженных нападений на МНР в 1935—1936 годах. В марте 1936 года СССР заключил соглашение о взаимопомощи с МНР, которое предотвратило войну Японии против Монголии.
Стремление Токио и Берлина к союзу было взаимным. С помощью такого альянса Гитлер смог бы угрожать интересам СШЛ, Англии и Франции на Дальнем Востоке. 25 ноября 1936 года был подписан «антикоминтерновский пакт» – тайный военный союз Германии и Японии. Договоренность о борьбе против Коминтерна была пропагандистским прикрытием. Оформление «оси Берлин – Токио» привело к новому обострению в советско-японских отношениях.
ЦК ВКП(б) и Советское правительство внимательно следили за событиями на Дальнем Востоке. СССР стремился устранить любые поводы для конфликтов с Японией, неоднократно предлагал заключить с ней пакт о ненападении. Но эти предложения отклонялись.
Токио, четверг, 15 апреля 1937 года
Константин Константинович Юренев шестой год работал полпредом в Японии, сменив на этом посту Трояновского. Его дипломатическая карьера началась в 1921 году. Тогда он, тридцатитрехлетний большевик с большим опытом революционной и партийной работы, член партии с 1905 года, был назначен полпредом РСФСР в Бухаре. Через год его направили полпредом в Латвию, где он проработал два года. Затем по два года он был полпредом в Чехословакии, Италии, Иране. До назначения в Японию Юренев более пяти лет представлял Советский Союз в Австрии. Богатый опыт помогал ему разбираться в хитросплетениях японской политики, хотя здесь, пожалуй, было труднее, чем на всех прежних дипломатических постах. И без того сложная ситуация в Японии еще больше обострилась в прошлом году. Тогда активизировались группировки, намеревавшиеся сформировать правительство военных и установить фашистский режим. В феврале 1936 года после путча реакционной организации «молодых офицеров» к власти пришло правительство во главе с Хиротой, связанное с махрово шовинистическими кругами. Были распущены все левые организации, на компартию обрушилась волна арестов. Программа нового кабинета целиком отвечала требованиям военных. Ассигнования на прямые военные расходы превысили 40 процентов бюджета.
Полпред сообщал в Москву:
Огромный военный бюджет, неслыханный рост военных заказов, превышающий производственную мощь индустрии, и увеличение пассивности торгового и платежного баланса вызвали резкое повышение цен на сырье, а вслед за этим на все остальные товары. Буржуазия спешит заранее переложить эту тяжесть на массы. Рост цен и общее вздорожание жизни ускоряют темпы инфляции и углубляют ее вредные последствия. Оппозиционное настроение к правительству Хироты, идущего на поводу у военщины, со стороны широких кругов усиливается.
Правительство Хироты разработало стратегический план агрессии под названием «Основные принципы национальной политики». Конечная цель его – установление господства Японии на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии. В нем намечалось расширить экспансию, завоевать огромные территории СССР, Китая, других стран, увеличить контингенты войск, расположенных в Маньчжоу-Го и Корее, для нанесения удара по советскому Дальнему Востоку. Одной из основных задач было создание военно-морского флота сильнее американского. И наконец, правительство Хироты подписало «антикоминтерновский пакт».
За неделю до того Юренев беседовал с министром иностранных дел Аритой о готовившемся в тайне японо-германском договоре. НКИД сообщил Юреневу содержание как самого договора, так и его секретных статей. Москва узнала все это из донесений разведчика Рихарда Зорге.
– Мне поручено, – сказал тогда Юренев, – срочно выяснить, соответствуют ли действительности циркулирующие сведения о японо-германском соглашении.
– Я об этих слухах знаю, – ответил министр, – но все это неверно. Япония боится распространения коммунизма у себя в стране и принимает меры внутри страны. Мы сочли нужным договориться с теми государствами, перед которыми тоже возникла угроза со стороны коммунизма. Я могу конфиденциально сообщить вам, что сейчас такие переговоры происходят, но, с каким государством, не могу сказать без его согласия. Весьма сожалею. Но заверяю вас, что речь не идет ни о союзе, ни о взаимной помощи. Любой договор не будет направлен против Советского Союза. Он может быть направлен только против Коминтерна. Наша политика в отношении СССР нисколько не изменилась.
– Но, господин министр, – сказал Юренев, – все понимают, что создание «антикоминтерновского пакта» направлено против СССР. А Коминтерн – независимая международная организация, за которую мы ответственности не несем.
– Раз Коминтерн – международная организация, – ответил Арита, – то ей также нужно противопоставить международную организацию и международные полицейские меры против коммунизма. Япония не ставит своей задачей спасение всего мира от коммунизма, как это делает Германия. У нас одно желание – спасти от коммунистической опасности Японию и Азию. Антикоммунистическая борьба – это не значит борьба против Советского Союза.
– Борьба против Коминтерна, – возразил Юренев, – это маскировка антисоветских планов Германии и Италии, которые готовят войну. Участие Японии в блоке с Германией будет означать ее участие в антисоветской комбинации. В этом мы видим политический смысл японо-германского соглашения. Хочу предупредить, что оно нанесет тяжелый удар отношениям СССР с Японией. Если соглашение еще не подписано, то я просил бы господина министра серьезно подумать над тем, что мы говорим.
Арита не поправил Юренева, когда тот прямо назвал японо-германское соглашение.
Более того, министр заявил:
– Не веря моему правительству, вы толкаете его в объятия Германии. Япония и Германия сейчас как молодой человек и девушка, которые, сохраняя свою невинность, совершенно несправедливо подозреваются в особых отношениях.
– У нас есть все основания подозревать, что отношения этой пары отнюдь не невинны. А такие подозрения, как известно, опровергнуть очень трудно. И, наконец, не собирается ли эта пара тайно обвенчаться, задним числом объявив о свершившемся?
В заключение Арита попросил считать беседу конфиденциальной. Однако Советское правительство, чтобы разоблачить готовящийся сговор, немедленно поручило ТАСС заявить:
Переговоры с третьим государством, которые признал господин Арита, велись с Германией и привели к парафированию соглашения. Хотя в тексте его, подлежащем опубликованию, говорится о борьбе с коммунизмом, на самом деле это соглашение является прикрытием для секретного японо-германского договора о согласованных действиях Японии и Германии в случае войны одной из них с третьим государством.
Юреневу же НКИД телеграфировал:
В ответ на претензии Ариты по поводу заявления ТАСС скажите, что это якобы произошло из-за непредвиденных технических затруднений: аппарат НКИД сообщил ТАСС содержание вашей беседы до того, как была получена, ваша следующая телеграмма с просьбой Ариты сохранить беседу в тайне.
Поскольку японское правительство постарается скрыть от прессы и общественности сообщение ТАСС, примите меры, чтобы его содержание стало известным.
Полпред сделал все от него зависящее. Из-за подписания «антикоминтерновского пакта» были сорваны советско-японские рыболовные переговоры. Япония хотела не оглашать текст пакта до самого последнего момента: она надеялась за несколько дней до этого заключить новую рыболовную конвенцию с СССР, выговорив для себя благоприятные условия. Но благодаря усилиям советской дипломатии этот план рухнул. А вскоре, в феврале, пало правительство Хироты. Новый кабинет сформировал генерал Хаяси. Портфель министра иностранных дел получил Наотаке Сато, к которому сегодня и направлялся полпред. Насколько мог судить Юренев, Сато представлял крупную буржуазию, которая считала рискованным быстрое сближение с Германией: у нее были тесные связи с США и Англией. А английские и американские промышленники и банкиры, после того как СССР публично разоблачил суть «антикоминтерновского пакта», забеспокоились: у них были крупные инвестиции в Китае и в Юго-Восточной Азии, к которой подбиралась Япония. В этих условиях токийские политики, связанные с крупной буржуазией, стали выступать за умелое маневрирование, чтобы не допустить ухудшения отношений с США и Англией, а, быть может, и поладить с ними. Поощрение агрессии Германии со стороны Англии и США, не без оснований считали они, это не только европейская политика, это стратегия. Значит, и у Японии есть возможность договориться с Лондоном и Вашингтоном.
В японской прессе замелькали резкие антигерманские высказывания. Геринг заявил даже официальный протест японскому послу. Отношения Токио с Берлином стали натянутыми. В парламенте Сато вновь подчеркнул необходимость согласия с Англией и даже позволил себе слегка покритиковать пакт, явно рассчитывая, что его услышат в Лондоне и Вашингтоне. Пакт, сказал он, носит чисто полицейский характер из-за существования Коминтерна.
Германский посол Дирксен поспешил нанести визит министру.
– Я должен выразить сожаление, – сказал Дирксен, – по поводу яростных нападок на пакт в прессе и парламенте. За границей создается впечатление, что не только сам пакт, но и вся пронемецкая политика не одобряются политическими кругами Японии.
– В определенном смысле вы правы, – ответил Сато. – Но вы должны учесть, что пакт ухудшил японо-русские отношения и сорвал подписание рыболовного соглашения. Общественное мнение моей страны сильно этим озабочено. Дальнейшие осложнения с Москвой для нас нежелательны. Кроме того, моя ближайшая задача – улучшение связей с Великобританией, так как доступ наших товаров на рынки третьих стран сейчас затруднен. И еще одно: чтобы государство Маньчжоу-Го стало на ноги, нужны крупные капиталовложения – без англичан нам обойтись трудно.
О содержании беседы сообщила пресса. НКИД поручил Юреневу ответить на авансы Токио и прояснить взаимные позиции.
«На длительное улучшение отношений рассчитывать не приходится, – думал Юренев. – Но пока здесь считают, что Берлин больше Японии выиграл от „антикоминтерновского пакта“, можно попробовать. Германия рассчитывает с помощью Японии осложнить обстановку в Восточной и Юго-Восточной Азии: это оттянуло бы силы Советского Союза на Дальний Восток, а Англии, Франции и США – на Тихоокеанский театр. В результате усилились бы позиции Германии в Европе. Япония же ожидает от Гитлера поддержки своей политики против Советского Союза и Китая. Но СССР – не сегодняшняя цель Германии, а в Китае у Берлина и Токио трения. Япония хочет вытеснить германский капитал из Китая и целиком подмять эту страну под себя. К тому же японцы отказываются возвратить Германии ее колонии, утраченные после мировой войны».
…Как всегда, Сато был безукоризненно вежлив. Беседа велась с глазу на глаз по-французски, хотя Юренев мог изъясняться и по-японски, а Сато немного знал русский язык. В начале века он несколько лет служил в японском посольстве в Петербурге. Но деликатный характер беседы требовал знания тонкостей языка.
– Мое правительство, – начал Юренев, – с радостью восприняло весть о вашем назначении министром иностранных дел. Мы, однако, понимаем, что у вас будут затруднения. Мы имеем в виду японо-германское соглашение – не открытую его часть, в которой говорится о борьбе с Коминтерном, а секретный протокол. Не пытайтесь, по примеру Ариты, по крайней мере в частных разговорах, опровергать наличие этого протокола. Нам точно известен его текст. Соглашение нанесло тяжелый удар по нашим отношениям. Мы вынуждены теперь всегда, при разрешении всех спорных вопросов, помнить о нем. И, поймите меня правильно, речь идет не о репрессиях или мести, а о самозащите. Мы хотим жить с Японией в мире. Но мы будем оберегать наши границы и выступать по дипломатическим каналам или, если потребуется, иначе, как только появятся опасения, что японская агрессия может быть направлена в нашу сторону. Мы хотели бы улучшения отношений с Японией. Но если это теперь невозможно, то надо хотя бы воспрепятствовать их ухудшению.
– Я лично, – ответил Сато, – всемерно стою за упрочение связей между нашими странами, но прошу учесть то, что я не один…
Сато так и не закончил фразу. Подождав какое-то время, Юренев сказал:
– А ухудшение неизбежно и в связи с «антикоминтерновским пактом», и из-за столкновений на советско-маньчжурской и монгольско-маньчжурской границах. Чрезвычайно важно поскорее создать пограничные комиссии. Кроме того, если говорить о чисто дипломатических делах, большие сложности возникают из-за дискриминационного режима, который установлен для советского посольства… Это, конечно, не все причины, осложняющие наши отношения, и заявление мое не официальное, а частное. Я говорю это лишь для того, чтобы вы лучше понимали нашу позицию.
Сато, как доложит в Москву Юренев, был «весьма любезен, сдержан и осторожен в выражениях».
Такие зондажи не проходили бесследно, они оказывали влияние на отдельных политиков и на различные группировки в правящих кругах. К тому же они хотя бы на короткое время смягчали напряженность между Японией и СССР.
В июне правительство Хаяси – Сато падет. Ему на смену придет правительство принца Коноэ. Коноэ, зять барона Сумптомо – владельца одного из самых крупных японских концернов, был тесно связан с придворной бюрократией. Принц попытается сгладить противоречия между сторонниками продолжения агрессии в Китае и сторонниками войны против СССР, но не успеет этого сделать. Верх возьмет точка зрения тех, кто выступит за немедленную войну в Китае как подготовку к будущей войне с СССР. «Если рассматривать теперешнюю обстановку в Китае с точки зрения войны с СССР, – заявит начальник штаба Квантунской армии Т. Хидэки в июне 1937 года, – то наиболее целесообразной политикой является нанесение прежде всего удара по нанкинскому правительству Китая, что устранило бы угрозу нашему тылу».
План захвата всего Китая будет готов, останется лишь найти повод для начала военных действий.
