Текст книги "Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Прочитав его, я обратил внимание на свое поле и пришел в ужас. Я добивался душевного покоя, в то время как все мое существо разрывалось от боли. Я сам стал болью и потому ее не замечал. На своем фасе я насчитал 3 полевых спирали, закрученные от обиды на одного человека в 1987 году. Я сел и написал ему записку, подобную анекдотичному случаю, происшедшему в практике Сергея Николаевича: "Прошу вас извинить меня за то, что я обижался на вас за то, что вы рассказали о моем стрессе ..., что после оказанной мной и моим братом (на одиннадцать лет меня младшим) вам помощи, вы на прощание сказали "спасибо, ребята", за намек вами на родственную близость с тем человеком, кому нужна была помощь этим летом. Тем более, что в конечном счете она нужна была вам. Миша".

Написав ее, я не решился ее отнести, так как мне показалось что отношение, вызванное запиской, может меня если не отправить к праотцам, то намного усложнить мне жизнь посредством биополя. Я шел этой запиской "против течения", что с нестабильным внутренним гомеостазом вызывало у меня страх ментального противодействия мне. Но мне было достаточно и того, что эта записка у меня вызвала. После ее написания я утонул в своей энергии. Все тело дышало жаром и было как распаренным.

Прошло около суток. Энергия впиталась в мышцы, обнажив новые сглазы на моем психокаркасе.

После открытого при помощи С. Н. Лазарева, я пришел к пониманию причин смерти Брюса Ли. Все они, в том числе и непосредственная причина – невосприимчивость одного отдела мозга Мастера к лекарству, которое он принял перед смертью сводятся к одному – его отношениям с людьми.

Как известно, врагов у него было немало. В том числе и таких, которых у него могло и не быть – нажитых исключительно его темпераментом и самолюбием. Убили его именно они незаслуженно им оскорбленные и их близкие.

Информация целостна и материальна. Незаслуженно нанося обиды другим, Брюс не мог не понимать, если не сознательно, то подсознательно свою неправоту. Тем более, что он сам был миролюбивым человеком. Подсознание Мастера, в котором было осознание им несправедливых своих поступков (то есть это было слабым в полевом отношении местом) было постоянно атаковано агрессией пострадавших и их близких. Именно поэтому незадолго до смерти Брюс перестал появляться на людях: общение открывало слабые отделы психики, после чего наступали депрессии. Козни же злого духа, предвещавшие смерть Брюса Ли, предсказанные специалистами Фунг Шуи (предсказания судьбы) вполне имели место быть, если помнить, что мировой дух связан с сознанием каждого человека, а оно с Ним.

Однажды вечером я услышал выстрелы из пневматической винтовки или пистолета с соседского балкона и щелкание пулек по нашему. Я вышел на балкон сразу после очередного выстрела. Соседский десятилетный сын пристреливал свой пистолет. Я молча показал ему кулак и ушел.

Через несколько минут с улицы донесся пронзительный детский крик: "Дядя Миша, дядя Миша". Я почувствовал, что не надо идти, но я настолько отвык от такого обращения, а чувства были расплывчаты и задавлены, что все-таки вышел.

Следующим раздался крик: "Урод кучерявый!" и пуля хлестнула по балкону рядом со мной.

Я был так погружен в себя, что почти не отреагировал на это. Вздрогнув, я посмотрел на тот балкон. "Это Вовка, дядя Миша, это Вовка", – закричала соседская девочка с другого балкона, расположенного этажом выше. – Вон он.

Вовки, понятно, уже не было видно из-за перил балкона.

Я не хотел идти к ним разбираться, но боль от Вовкиного крика мне не давала успокоиться. Я понял, что он должен передо мной извиниться, иначе эта боль не пройдет, и я пошел к нему домой.

Оказалось, что и Вовка и его родители ушли к соседям этажом выше. Отец его с соседом вышли в коридор, стали со мной знакомиться.

Узнав, что Вовка в чем-то набедокурил, отец стал просить меня сказать в чем, обещая спустить с него три шкуры. Я побоялся, что у Вовки не хватит шкур, если я скажу причину моего прихода.

Когда его привели, он стоял, надув губы, и я, видя, что он переживает, не стал настаивать на его извинении передо мной, и уходя попросил отца не проявлять к нему жесткости. Сосед принес мне за Вовку извинение.

В этот вечер текущие дела заглушили мои чувства, но утром после сна я опять почувствовал боль. Я понял, что извинение у Вовки надо вытягивать.

Родителей дома не было.

– А ты все-таки так и не извинился передо мной, – сказал я, зайдя.

Он стоял передо мной, надув губы, словно собираясь с силами.

– Вы извините меня, я больше не буду, – наконец выпалил он классическую фразу.

Я отмяк. Я чувствовал, что его слова пусть неточно, но заполняют большую выемку в моей душе, вызванную его вчерашним поступком, но одновременно чувствовал, что для необходимого нужно подождать.

Я хотел с ним поговорить, но еще не мог войти в нормальное русло разговора, и я пошел домой.

Спустя два месяца, выходя с переговорного пункта, в дверях я столкнулся с парнем, который мне показался знакомым. Я тоже ему показался знакомым.

– Где мы с тобой виделись? – начал он допрашивать меня. Не в отделении?

Он, кажется, работал в милиции и хотел во мне увидеть одного из своих подследственных. Он хотел выйти на запанибратскую фамильярную ноту, но что-то во мне его удерживало от этого. Тем не менее он этим горел.

Выходящая из дверей молодая женщина с мальчиком сказала ему:

– Пошли.

– Подожди. Так где, черт возьми, мы с тобой встречались?

Я взглянул вдруг на мальчика, и меня начал душить смех.

– Я, наверное, пойду. Спроси об этом у Вовы, – сказал я парню.

– Ты его знаешь?

– Вова, ты меня знаешь?

Вова кивнув, отвернулся, пряча улыбку.

Несмотря на продолжившийся допрос, я ему не сказал об этом, не сомневаясь, что Володин ответ ему понравится больше.

Однажды среди ночи раздался телефонный звонок. Звонила молодая женщина вульгарного поведения. Телефон стоял рядом с матушкиным диваном, поэтому она взяла трубку. Звонившая настойчиво стала матушку спрашивать куда она попала. "В квартиру". Больше на ее вопросы матушка отвечать не стала, как и та на матушкины, и матушка положила трубку. Звонок раздался во второй раз. Лежа в другой комнате, я слышал как матушка безбожно тратит свою душу, отвечая на бесцеремонные вопросы той, которую нужно и легко было можно поставить на место. Ответив, посчитав что сильно, на самом деле отдав огромный кусок своей души в ответ на бессовестность, матушка опять положила трубку. Я лежал, переживая за каждый ее промах в отдаче лишнего, когда вдруг почувствовал в воздухе над собой огромную черную субстанцию, внушающую мне страх. Начав себя было успокаивать, я понял, что не могу успокоиться потому, что боюсь очередного звонка этой дамы. Я встал и пошел отключать телефон. Когда я искал соединительный узел, нечаянно разбудил матушку, успевшую уже заснуть. Она проснулась и начала ругаться почему я шарахаюсь ночью. Если бы причина моего шарахания была не в ее неумении правильно разговаривать с бессовестными, я принял бы ее слова спокойно.

–Тебе хорошо спится? А после твоего разговора над моей кроватью висит "программа уничтожения", – которую ты перевела ко мне.

–Я ничего к тебе не переводила. Я сразу заснула и так хорошо, а ты меня разбудил.

–И ты ничего не почувствовала?

–Ничего.

Тут я все понял.

–Ты просто отбросила от себя все лишнее и "закрылась" верой в хорошее, а "програма уничтожения" этой подруги, предназначенная тебе по полю от тебя, перешла ко мне.

Мы поменялись ролями. Я заснул и так хорошо. А матушка оделась и пошла на кухню пить чай и читать.

Самое интересное в этом случае для меня было то, что я зримо увидел как программу уничтожения, о чем я прочел у С. Н. Лазарева, так и то, что я действовал только своей интуицией. Это было у меня впервые.

Только чьей была та "программа уничтожения", сейчас мне трудно сказать, если это вообще была она. Хотя, может быть и была. Чьей-нибудь.

Пробив, наконец-то, эгрегор Вадима, я утонул в покое и умиротворении. Утонул до такой степени, что меня стал разбирать смех – как он может с таким сытым состоянием души всерьез воспринимать мои слова о каком-то полевом раздражении им моей психики. Одновременно я увидел всю классическую в эзотерике духовную структуру личности со всеми сверхсознательными центрами, или, как называл это Шри Ауробиндо – источник, находящийся выше головы. Только у меня их было 2. 2 цельных. Не только собственно источника, но и две полные духовные сущности – два духовных человеческих тела, вложенное одно в другое. Мое, поменьше, было внутри второго. Такое вложение было непос тоянным. Иногда происходило их сдвижение или раздвижение и мое сознание оказывалось в непосредственном контакте с чьим-нибудь другим филиалом, без всяких полевых прослоек. Но моим "домом" был прозрачный, правда, не всегда, полевой контур тела Вадима.

Когда я пробил его филиал, оказалось, что его вживание в меня было таким, что потерял в этот момент контроль за мочеиспускательной функцией мочевого пузыря. Благо, он был пустым. А когда я садился в медитацию, я его вообще не чувствовал.

Однажды после нескольких дней медитаций я вдруг почувс твовал, что полевая ткань очага в правом полушарии начинает поддаваться. Через мгновение две полевые пленки, сложенные папкой, развернулись, острой вспышкой самых полярных воспоминаний сюжетов психоза 93-года кольнув мне сердце. Опять я вспомнил, как был той апрельской ночью словно застигнут врагом врасплох. Укол я почувствовал не только от вспышки эмоций, а напрямую. Но воспоминание пережитого сердцем с пониманием невозвратимости прошлого было дорого. Я начал плавно углубляться в себя. Достигнув затылка, я остановился.

Сам мозг я не видел. Через полевые слои я видел лежащее передо мной мое тело. Спереди справа висел круглый темно-ко ричневый очаг, обведенный красной каймой. От созерцания своего, бывшего таким незначительным для пережитых мной эмоций, врага, мне стало плохо.

Пробивание моей душой глубин психики, закрытых от меня эгрегорами, началось с отправления отцу первой части рукописи книги. Едущую на запад матушкину знакомую Раису Ивановну Кузнецову я воспринял как послание и знак от Бога привлечь отца в соавторы книги. Я не чувствовал в себе способность до конца самостоятельно закончить свое дело. Мне нужно было верить в кого-то. Отец писал свою книгу и не мог мне помочь.

Патологию, а точнее изменение своего состояния от исходной формы – зимы 86-07 года – я понял лишь благодаря оккультным знаниям и учениям о человеке.

В книге "Свет на Пути" и "Голос безмолвия", передающей учение неизвестных Махатм, есть слова: "Не допускай, чтобы твой ум ристалищем для чувств твоих служил". Во время своего первого просветления я людям выкладывал всю свою душу, оберегая себя и их от возможности охватить целиком весь мой потенциал. Стресс уничтожил мне любовь. Но и мизантропом я не стал. На смену бесконтрольной любви пришло оптимальное и единственно правильное в жизни – Сознание Кришны. Я перестал быть фанатичным альтруистом. Я стал чистым. На добро я отвечу добром, на зло могу ответить злом, но предпочитаю не отвечать, и если можно терпеть – терплю.

На эзотерической схеме планов человеческого сознания я увидел, что астральный – чувственный план находится на уровне груди у человека. Лежа в медитации, я вдруг обратил внимание на прямую зависимость видений, возникающих у меня в груди с тем, о чем я думаю. До этого я думал, что это

е прощение с Сахалина я получил, находясь в Благовещенске после того, как отправил ей открытку с извинением. Прощение, как и одна ее мысль во время не посредственного общения с ней, пришло на мой правый бок во весь его объем видением чувства, отношения. Филиал сестры в моей психике находится (находился) в левом полушарии. Налицо противоположная взаимосвязь полушарий головы и сторон тела.

Все, что нас окружает – многомерно. Раз многомерно все, многомерно и каждое из этого всего. Тем более то, что является копией Вселенной. Говоря это, я не хочу подорвать чью-то веру в возможность излечения. Наоборот. В норме трудность должна рождать интерес к ее преодолению, а сложность преодоления должна рождать концентрацию всего внимания и внимательности. Многомерность всего сущего как раз и говорит о том, что абсолютно любую проблему можно решить самыми разными путями.

Однажды вечером я лежал в кровати и увидел слова: "Церковь "Новое поколение"", прошедшие перед моим взором. Я принял эти слова за послание свыше и пошел в эту церковь.

С пастором произошел конфликт. Я спрашивал у него, почему он со сцены клеймит абсолютно всех экстрасенсов, а он говорил, что так написано в Библии. "Но ведь ты же сам накладываешь руки на больных",– думал я. Иной экстрасенс подобное делает также с именем Бога на устах. Я его не понимал и был уверен, что он неискренен. Особенно после помощи мне С. H. Лазаревым.

В конце концов у Саши – так звали пастора – лопнуло терпение:

–Ты исповедуешь, что Иисус – есть Христос?

Для меня он сказал набор слов.

–Ты крещен Духом Святым?

То же самое.

–Ты сам от дъявола и твой отец от дъявола, – сказал он.

Я был обижен до глубины души.

–Ты сам от дьявола, – сказал я ему.

На том мы и разошлись. Он был несколько обескуражен.

На следующий день я решил с ним помириться и пошел к нему домой.

Едва я сказал причину своего прихода, как почувствовал тепло, хлынувшее от него в мой правый бок в то место, где у меня находился его филиал. Мы пошли с ним в кухню, где я подвергся с его стороны самому обстоятельному расспросу. Пастор хотел знать обо мне все. Я не был против. Более того, я чувствовал перед ним какую-то обязанность и необходимость поделиться с ним о моем посещении психиатрической больницы, т.к. чувствовал, что его рассказ о его прошлом поставил его передо мной со слабой стороны. Я же хотел равных отношений. Это я сделал во второй свой приход к нему, сразу почувствовав, что совершил ошибку. Сейчас же мы в поисках точек соприкосновения душ делились друг с другом духовным фунда ментом, их наполняющим.

– Какая разница каким путем придешь к Богу? – говорил я. Ведь все религии, как и христианство, указывают на то, что Бог внутри нас, значит отрицать их глупо. Что же касается меня, я же не собираюсь со сцены говорить о них, тем более противопоставляя их христианству. Разве, может быть, когданибудь упомянуть о них, подтверждая или поясняя свою мысль?

– Иисус сказал, что его именем будут лечить людей, что он затмит всех мудрецов. Именем твоего Кришны лечат людей?

– У Кришны были другие дела на земле, чтобы так говорить, однако лечит сам его путь, оставленный людям. Что же касается его мудрости – то он равен Иисусу в знаниях и способностях, т.к. он, как и Иисус находится в Полном Знании.

– Как же ты собираешься читать проповеди, если ты не знаешь Библию?

– Но ведь ты же растолковываешь людям ее построчное содержание. Я смогу так делать сходу. И даже без Библии, если нужно будет говорить просто о духовном мире и о пути к # рмонии.

– Сможешь сходу? Ой ли?

– Ты меня вчера не дослушал. Я хотел предложить тебе в церкви сделать свободный приход, чтобы людей не гонять в нее понапрасну. Бога ведь не надо бояться? – спросил я, вспомнив как на вчерашней проповеди Александр говорил, что необходимо развить страх перед Богом.

– Не надо.

– Чтобы не гонять людей каждый день в церковь, нужно тех, кто уже ходит давно и кто хочет посещать церковь свободно обязать привести в церковь двух новичков.

Жена пастора Наташа налила всем по кружке чая. Я их не убедил.

– Давай, Михаил, мы помолимся за тебя и на том сегодняшний разговор закончим.

– Но если я буду ходить в церковь, со временем ты мне дашь микрофон?

– Будет видно.

Я не был кришнаитом, но Кришна был Богом Шри Ауробиндо.

Знакомый моего знакомого для разрешения какой-нибудь проблемы загружал в себя всю информацию о нем и продолжал делать дело.

В скором времени вспышка озарения реализовывала эту ин формацию в готовые ответы на заданные себе вопросы.

Все лето я аналогично закладывал в себя программы, каким я хочу себя видеть. Помимо того что я не прекращал тренировки, я чувствовал, что закладываемое реализуется и от самих собственно закладываний.

Аналогично с осени я стал переживать все формы мышлений, которые позволяло мне производить мое поле. Создавалось чувство, что мое поле прикреплено к телу одной какой-то нитью, на которой вокруг моего тела вращается весь мой полевой конгломерат, подставляя под взор моего сознания ту или иную информацию без моих усилий на то. Нельзя сказать, что такое вращение моего поля вокруг меня не было болезненным, но боль тогда вообще продолжала оставаться моим существом и причинами ее возникновения были другими. Вращение же помогало мне в действиях. При видении какой-либо информации возникающее к ней чувство точно подсказывало мне, что нужно делать. Такая слабость удержания вокруг себя своей защиты и была причиной того, что мое поле пробивалось эманациями извне.

Мышление выше головы.

Над головой все лето чувствовалась какая-то жесткая структура, покрывающая голову сверху и не дающая душе осво бождения. Но от постоянного взгляда в себя я прошел всю толщину своей психики и почувствовал свободу где-то в ее глубине, за ней. Создавалось чувство окончания этой структуры над головой, где-то далеко за затылком, где сознание, вырываясь наружу, начинает свободно мыслить, осознавая как свой ум, так и обретя способность молниеносного нахождения единственно правильного решения в любой ситуации. Открыв в себе эту способность, мне уже не нужно было утверждаться в глазах людей в своем уме.

После поездки на Сахалин и переворачивания всего моего духовного гомеостаза я потерял этот выход души на свободу и опять продолжил битву за любовь в прежнем склепе души.

Весь следующий день я сидел в медитации, лишь изредка выходя из нее. Я был наполнен чувствами скорого выхода в люди. К концу светового дня вдруг верх моей головы стал быстро раскрываться, как будто она состояла не из мозга, помещенного в череп, а была открытой кверху полусферой, наполненной чем-то вроде пыли. Сейчас что-то тяжелое, упав на дно этой сферы, взметнуло всю эту пыль вверх. Одновременно мои глаза открылись как фары, а взгляд уперся в дверцу письменного стола. В одно мгновение его сила увеличилась в несколько раз: "Видишь? Не отвечай" – словно раздался голос. Я был потрясен пережитым. Это был не страх, а трепет от осознания посвящения. Я стал чувствовать на себе ответственность перед кем-то, кто еще не показывал мне свое лицо, но говорил во мне и иногда после через меня.

Правда, я не мог понять, что значит "не отвечай". То ли, что я имел в виду под этим этим летом?

Но вскоре я расслабился и решил просто начать жить.

Подобный взгляд из меня я чувствовал когда говорил одной женщине, молившей Бога о смерти, но обладательнице психики близкой к совершенству, что она нужна здесь.

В медитации я садился по несколько раз в день. Я ждал, что скоро будет пробивание макушки, после чего я попаду в долгожданную душевную свободу и Абсолют – в ту серую с виду безжизненную Высшую Реальность, в Ноосферу.

Наконец-то настал тот день. Очередное усилие внимания внутрь-вверх, и я отвалил очередной и последний пласт сознания. И о, Боже! Там, где была у меня макушка спокойно лежала информация о том, что Вадиму было непонятно мое противопоставления себя ему, после оскорбивших меня его слов. Это значило, что психоз этого года я пережил только из-за слов Стаса:

"Миша, твой дух ведь ничтожен по сравнению с духом Вадима". Остаток дня после этого открытия я рыдал, боясь сойти с ума от резкой перемены чувств. Через день отцу Вадима отнес письмо с объяснением причин написания мной того письма, явившимся началом нашего духовного размежевания:

"Мое письмо в январе этого года вы получили, потому что по профессии врач, а с виду -человек, Стас в беседе вдруг радостно воскликнул: "Миша! Твой дух ведь ничтожен по сравнению с духом Вадима (хотя к теме разговора это не относилось). А Вадим, на мои слова: "Интересное ( странное) у тебя понятие "духа", мило, хотя и чисто по-доброму, улыбнулся: "Физическое бессознательное". Все последовавшее – лишь следствие этого".

Прошло 3 дня. Вадим не звонил. Я стал сомневаться в пра вильности своего направления на сближение отношений. Но очередная медитация напомнила мне о том, что я весной в той записке, отвечая на его выражение в мой адрес, которое я воспринял как оскорбления, я ответил оскоблениями.

–Я же причинил ему сглаз, – с ужасом думал я, представляя 3 полевые спирали у него на теле, которые мешают его телу дышать. Но и его молчание останавливало меня быть черезчур с ним раскаявшимся.

Я написал еще одну записку с извинением за те слова, решив про себя больше не иметь с ним и с его семьей никаких дел, если от него и от них не будет никакой реакции.

После отнесения этой записки я стал утопать в энергии, иду щей из их дома. Но я старательно очищал сознание от всякой привязанности, думая это делать до тех пор, пока Вадим не выполнит свой долг передо мной – со своей стороны не извинится за обиды, причиненные мне. Мне было нужно не столько извинение, сколько гарантия, что он перестанет демонстрировать свою духовную свободу на моей душе. Но и извинение было бы не лишним.

Несколько дней прошли в ожидании звонка Вадима. Он не звонил. У меня с одной стороны начало лопаться терпение. С другой стоял принцип. Но с третьей... Все мое правое полушарие было залито голубым светом, сопутствующим обычно моему душевному комфорту. И чувства в нем присутствовали самые нежные. "Может быть, у него не хватает времени для звонка", – думал я. То, что он в городе, я не сомневался. Но в его молчании я видел прежнее равнодушие. И тем не менее каждый день ждал звонка. Надо ведь мне было знать как к нему относиться.

"Может, мне не надо его ждать, – думал я, – а просто пойти и восстановить отношения. Он ведь даже просто не умеет делать шаги навстречу первым". И я рискнул. Планы мести через написание всех его художеств в книгу отошли на второй план.

К этому шагу вело меня и другое. Мои тренировки перестали приносить мне прежнее удовлетворение. Когда нет постоянной ста бильности в душе о каком духовном росте или росте способностей может идти речь. Тем более, когда не знаешь для чего их разви вать: желание мести удовлетворялось написанием книги. А написать желаемое я мог и так в любое время.

И мое общее душевное состояние застыло и незначительно ко лебалось в плоскости одного прозрачного фона. Нечто подсказывало, что мне надо выходить в люди. Жизнь без людей стала безликой. От этого терял свою индивидуальность и я. Достичь Аболюта я мог и после. А также просто представить его по описанию Шри Ауробиндо. На том безликом фоне, каким стало становиться мое сознание, мне это было все равно.

–Даже дышать стало легче.

Я про себя усмехнулся. Павитрин, сам того не не подозревая, выкладывал мне все. Только я ли был тому виной, что ему плохо дышалось?

В то утро я проснулся от толчка в 5 часов утра. Я уже знал причины этого. Если я не просыпался в 5 утра, когда на Сахалине 7 и мою племянницу надо собирать в школу, я просыпался обычно часов в 8, когда вставала матушка и немного отходила ото сна. Заснуть после этого не было никакой возможности.

Вечером мое сознание было чисто, и я думал, что скоро полное освобождение души. Однако, поговорив с матушкой, я вдруг начал сходить с ума. И сказал вроде немного и ничего особенного, правда, о необходимости культуры матушкиного мышления, так как возник небольшой конфликт. Когда я начал разбираться в чем дело, я понял. Я уже вышел сознанием из тела в астрал. Только не в макушку, как Шри Ауробиндо в Бароде, а в затылок, где полевая пленка была разрушена. Макушка же с корой больших полушарий была по прежнему затянута пленкой, создавая душе ощущение склепа. Разрушив пленку биополя со всех сторон головы, кроме верха, я уже начал пробуждающимися чувствами познавать информацию ноосферы, но был от нее не защищен своей собственной верой в свою нормальность. К тому же после любого общения с кем бы то ни было из старых знакомых мне нужно было минут 10 дожидаться прекращения колебательных движений сознания, что нарушало душевный покой, как собой, так и чувством схождения с ума, порождаемым новым импульсом психической энергии своего бывшего собеседника, так и касанием филиалов своих близких, в которых более или менее было то же.

Сейчас я лежал, осознавая, в какую каверзу я чуть было не попал. Смерти я, правда, не боялся и сейчас, и даже полного схождения с ума, но боялся попасть в какое-нибудь состояние сознания, при котором бы полусойдя с ума, находился бы в состоянии самопроизвольного причинения себе боли при не отк люченном от нее сознании.

Мысль уходила все дальше и дальше в себя. Тут я обратил внимание на то, чем занимается мое подсознание. Уже три месяца со дня зарождения во мне книги, я облекал каждый свой маломальски интересный мне шаг или открытие в конечную форму изложе ния на бумаге. Это было и смыслом жизни и спасением от той духовной пустоты, которую окружающие мне никак не могли заполнить: ничьи знания мне практически не были нужны, а душевность в общении часто обрывалась или непониманием мотивов моих побуждений – говоримого мной, или моей, иногда проявлявшейся моей неуверенностью в себе в простом общении.

Сочетания фраз в глубине левого полушария сливались, рождая образ, подсознательно оценивамый сознанием. Правое полушарие теперь иногда включалось в мышление. И все чаще и чаще. Я начал успокаивать подсознание левого полушария. Но едва я тронул вниманием пленку, на которой рисовались образы, как она стала распадаться. Ее части, похожие на живую массу, шевельнувшись, пытались было придвинуться к центру, чтобы соединить несомые ими части образа в целую картину. Но, едва шевельнувшись, они опадали. Я не прилагал усилий им помочь. Мне оставалось лишь лежать и смотреть на этот процесс затухания мысли.

И тут я вспомнил Шри Раджниша. Ему был задан вопрос: "Происходит ли выход за пределы с раскрытием сахасрары (седьмой чакры, находящейся на макушке организма, что означает ее полное энергетическое раскрытие)?"

"Нет, выход за пределы это больше, чем раскрытие сахасрары. Понятие просветления имеет двойной смысл. Вопервых, это постижение умирающим умом (прекращающимся умом, умом, идущим к смерти, умом, дошедшим до предела, до последней своей возможности) просветления. Появляется граница, и ум не идет дальше этого. Ум знает, что он кончается, и он знает, что с этим концом приходит конец страданию. Этот ум знает также конец раздельности, конец существовавшего до сих пор конфликта. Все это кончается, и ум постигает это, как просветление. Так что это – просветление, постигаемое умом. Когда ум исчез, наступает настоящее просветление. Вы переступили пределы, но вы не можете ничего говорить об этом, вы не можете ничего об этом сказать. Вот почему Лао-цзы говорит: "То, что может быть сказано, не может быть истинным". Истина не может быть высказана. Можно только сказать это, и только это будет истинным. Говорящий не знает, знающий не говорит.

И это последнее утверждение ума. Последнее утверждение имеет смысл, глубокий смысл, но оно еще не трансцендентно. Этот смысл есть все еще ограничение ума. Он все еще умственный, он все еще понимает умом. Это подобно пламени, пламени лампы, готовому погаснуть. Темнота опускается, темнота наступает, она окружает пламя. А пламя умирает, оно подошло к концу своего существования. Оно говорит: "Теперь – темнота", и уходит из бытия. Теперь темнота стала полной и совершенной. Но последнее утверждение

то время как ни они меня, ни я их убивать не хотели. Было разве что только неприятие и непонимание друг друга друг в друге.

Сейчас, когда я начал разбираться в причинах, побуждающих меня к действиям или недеянию, я начал чувствовать себя флюгером в межродственных отношениях. В своем отношении к тем людям, точнее, между ними, чьи эгрегоры я носил в поле вокруг моей головы. При этом мое личное отношение роли как будто не играло.

Один наш родственник, не подумав, обидел матушку. У меня ним были хорошие отношения. Более того, я постоянно чувствовал себя обязанным за его отношение ко мне. Обязанным почеловечески. Но с днем рождения поздравить его я не мог. Меня словно держала какая-то сила, преодолей я которую, я начал бы чувствовать себя плохо. Поздравлять нужно было почтой, так как родственник жил в другом городе.

Не имели значения и расстояния. Я также не мог поздравить жену одного моего близкого человека после их ссоры. К ней я был настроен весьма определенно за ее отношение к этому человеку, несмотря ни на то, что лично к ней я никаких отталкивающих чувств не испытывал. И даже напротив. Я знал, что и ко мне она относится хорошо. Более того, их ссора всколыхнула во мне причиненные ею мне давние обиды. К ней я был настроен также категорично и поздравлять ее не хотел, несмотря на то, что знал что надо, и что она обидится. Весь угол левого полушария был стянут категоричным настроением к ней, несущим силу и "правду", проливая на прошлое "свет".

Причина в этом моем проявлении была и еще одна. Постоянная потеря своего "я" делала меня безликим, о чем я переживал. А это восстановление мной справедливости в глазах людей и обеливало, и этого человека и меня показывало умным. Я говорил умные вещи, проявляя при этом эго того человека.

Я отправил его жене открытку с поздравлением и сообщением о том, что подарок выслан. Но я его так и не смог пересилить себя выслать. Зато на следующий год я выслал 2 подарка.

Боль после общения была такой нестерпимой, что я решил для возвращения назад всех несправедливостей прибегнуть к своему старому проверенному способу – запискам. Иначе вернуть все то, что бессовестно, часто открыто смеясь в глаза, мне навешивали на душу, я просто не мог. Отношение же ко мне не менялось.

1. За отношение к вам моего отца отвечаете вы, а не я.

2. Если я и говорил, как не принято у вас, то только пото му, что у нас принято принимать человека всерьез, а не фамиль ярничать с ним, как это делаете вы.

1. Я не обижаюсь, я действую.

2. У вас не просто, а запросто (это к проявленному вами отношению к нашей семье).

3. А что Света живет на Шевченко – я знаю.

Как ни странно, но отношения наладились, так как ко мне стали относиться серьезно.

Одному парню, которому я не мог простить его поступок, в разрешение которого мне пришлось вмешаться, и за унижения меня, длящиеся все лето на фоне этого вмешивания, при его непонима нии, что это может закончиться для него плачевно и для разрешения всего этого, что самопроизвольно не обещало закончиться, я написал письмо. Перед этим произошел разговор с его другом, с кем у нас были в какой-то мере сопернические отношения из-за разной жизненной позиции, и он мне прочитал нотацию, что перевоспитывать таких как наш общий товарищ -мое дело.Его же дело, если судить по его поступкам -спаивать этого парня.