Текст книги "Треск штанов (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Все ведь хорошо.

Он законный герцог Мекленбурга, утвержденный Рейхстагом Священной Римской Империи. Основатель новой династии. Наталья Алексеевна поручила вдовью долю, после смерти мужа. И была вполне довольна своей судьбой, открывающей ей возможности для приятной жизни, лишенной всяких обязательств. Петр и Алексей светились от удовольствия, так как ввели Мекленбург в состав Российского царства. Фактически, хотя формально он, конечно, еще числился в Священной Римской Империи… но лишь номинально. Через что расширили российское присутствие в Нижней Германии и, особенно старых славянских землях.

Осталось что-то порешать с королевством Пруссия. Но тут еще пока конь не валялся и ничего кроме войны в голову не шло. Никому.

В Берлине тоже.

Отчего транжира и гуляка Фридрих I Гогенцоллерн скоропостижно скончавшийся от «удара табакеркой» или еще каких неприятных обстоятельств уступил престол своему сыну – скопидому и солдафону Фридриху Вильгельму. Который со всем возможным рвением занялся укреплением армии.

И деньги откуда-то взял.

Официально – из-за строгой экономии.

Злые же языки болтали, будто ему кто-то помогал. И оружие французы поставили. Считай подарили, чтобы перебить русский контракт. И прислали своих офицеров, чтобы помочь с переобучением старой армии.

По всему было видно – готовят Пруссию к войне.

Тяжелой.

С Россией…

В Саксонии тоже все шло не слава Богу.

Наталья Алексеевна ему недавно рассказывала, вернувшись из путешествия, что там, в Дрездене, очень непростые настроения. Август II, которому только «стукнуло» пятнадцать лет, захворал. Сильно захворал. Что грозило Саксонии династическим кризисом.

Мужские наследники, в случае смерти юного курфюрста, пресекались до Иоганна Георга I, дети которого и поделили старые земли Саксонии. Старший взял основной домен. Два других – отрезали себе куски поменьше. Через что были установлены самостоятельные династии. В курфюршестве же действовал полусалический закон престолонаследия.

Это порождало казус, так как ситуацию можно было трактовать двояко. С одной стороны, передать Саксен-Вейсенфельской ветви корону курфюршества. Апеллируя правом мужского первородства династии. С другой, вручить корону Кристиану Эрнсту маркграфу Бранденбург-Байрейта, супругой которого была Эрдмута София – дочь вполне себе законного курфюрста Саксонии Иоганна Георга II. Кристиан, кстати, был отцом супруги Августа Сильного и дедом тяжело больного Августа II.

Ну или его сыну – Георгу.

Меншиков рассчитывал втянуть Пруссию в эту войну. И вообще – устроить тут знатную заварушку. С целью попробовать поймать как можно более крупную рыбку в мутной воде. И решить вопрос не только с померанскими землями да Бранденбургом, но и найти способ объединить Бремен-Ферден и Мекленбург сухопутным коридором…

БАБАХ!

Раздался гулки взрыв, потрясший всю округу.

В подвале дворца взорвалось с десяток бочек с порохом, унося и жизнь Меншикова, и его беременной супруги, и его дочки…

Протестанты, раздраженные политикой сильных налоговых послаблений при переходе в православие, решили отомстить. При некоторой поддержке со стороны, разумеется. До царя или его сына добраться они не могли. А до Меншикова – вполне. Тем более, что он у них ассоциировался и с хозяином Фердена – города, ставшего нарицательным в Европе, как место игры и разврата…

* * *

Министр иностранных дел Кольбер ехал в карете.

Большой.

Просторной.

Окруженный по своему обыкновению конвоем из десятка всадников. После того, как русские в Речи Посполитой стали резать иезуитов, в качестве ответного шага, он тревожился. Рыло то имел не в пушку, а крепко заросшее натурально эдемскими кущами. Вот нигде и не оказывался без конвоя.

От греха подальше.

Да и сам нередко поддевал под одежду доспехи. Особо качественной выделки, ибо таки узнал, что там случилось на заводе. И почему царевич выжил после покушения…

Он дремал, покачиваясь в карете, которая катилась по брусчатке.

Последний год Кольбер трудился каждый день как последний. В тесном сотрудничестве с австрийскими коллегами. Требовалось скоординировать и подготовить «комариные укусы» для организации проблем России и ее союзникам.

Отвлечь ее силы.

Растащить их.

Распылить.

Поэтому он от усталости едва ли не засыпал на ходу. А уж в такие моменты – и подавно…

И тут раздались выстрелы. Частые. Слишком, просто удивительно частые. От чего Кольбер открыл глаза.

Ржали кони.

То тут, то там падали какие-то горшки, судя по звукам. И разбивались.

Пахнуло жаром.

Министр иностранных дел Франции выглянул в окно.

– Огонь? – удивился он, заметив языки пламени. – Почему огонь?

Он достал свой пистолет. Взвел курок. И резко распахнув дверцу постарался выскочить наружу.

В лицо сразу ударило раскаленным воздухом. И даже немного опалило брови. А потом, почти сразу, его что-то ударило в живот. Выбивая дух. Пытаясь. Кираса поддетая вполне спасла от такого поворота событий. Но удар…

Он был нанесен палкой.

Обычной толстой палкой. Жердью от забора, торцом которой его и приложили. А потом и запихнули обратно в карету.

Пистолет при этом вылетел из рук и упал.

Он встряхнул головой. И ринулся на выход в другую дверь. Но едва он распахнул дверцу карету то в него полетел тычок такой же жердью. Министр от него увернулся. И, схватившись за конец палкой, с ней выскочил наружу.

Получилось.

Только при этом он обоими ногами вступил в лужу горящего спирта. И, несколькими мгновениями спустя, сам превратился в живой факел.

Нервный вздох.

В легкие врывается обжигающе горячий воздух…

И та самая палка, которой он уже получал под дых, довольно деликатно толкнула его обратно в карету…

Лейб-егеря выполняли свое первое серьезное поручение. Для чего сюда, в Париж, из Речи Посполитой перебросили шесть лучших пар ликвидаторов. Они добрые два месяца наблюдали за целью, изучая маршрут, готовились…

Несколько десятков пистолетов найти не представлялось какой-то значимой трудностью. Поэтому в нужный момент, заняв позиции на втором этаже прилегающих квартир четыре пары открыли шквальный огонь. Выложив на подоконник заряженные и взведенные пистолеты. По десятку на каждого стрелка. Да еще по несколько карабинов у стенки изнутри приставили. Их цель – конвой, лошади и извозчик, по которым и били в упор. Ну и прикрытие, для чего карабины и требовались.

Две другие пары кидали в карету глиняные горшки со спиртом. С подожженными фитилями. И орудовали жердями…

Кольбер сделал для России уже столько зла, как удалось выяснить, что убить его хотели демонстративно. Как нечисть. Как человека, продавшего душу дьяволу.

На все про все от первого выстрела, до финального заталкивания горящего министра в карету – меньше двух минут. Слишком быстро для того, чтобы местные как-то отреагировали конструктивно.

Однако – успели.

Все-таки Кольбер иногда перестраховывался и имел в прикрытии до полусотни всадников. Которые перемещались невдалеке, которых лейб-егеря не просчитали. Слишком непредсказуемым было их появление в ордере. Так что, услышав стрельбу, они бросили на помощь, а ликвидаторам пришлось спешно отходить. Не дожидаясь результата – Кольбер то вон – еще ворочался.

– Пиастры! Пиастры! – кричали убегающие лейб-егеря.

И кидали пригоршнями золотые монеты в разные стороны. Вызывая на улицах взрывное столпотворение.

Сами же, отбежав по узкому переулку, забежали в дверь. Быстро накинули там рясы монахов. И уже минуту спустя по улице от места покушения отходило чинно и благородно дюжина духовных лиц…

[1] 24 сажени = 60,96 м, 12 сажени = 30,48 м; если быть точным 11148 м2. При такой площади и компоновке храм мог вмещать порядка 20 тысячи прихожан.

[2] В данном случае автор ровнял на технологии примененные в т. н. «чугунных куполах» Исаакиевского собора, Белого дома и прочих. Только без подъема готового изделия.

Часть 1

Глава 9

1711, ноябрь, 19. Москва – Пермь – Казвин

Серафима медленно вышагивала чуть впереди, идя вдоль аквариумов. И скучала. Хотя вида и не подавала…

Океанариум в зоопарке на Измайловском острове медленно, но неумолимо развивался. На местных технологиях. Что затрудняло и удорожало его создание и содержание. Но превращало в натуральное чудо света.

Сначала соорудили первый зал с трехметровыми потолками и крупными аквариумами. Да такими, что стекла в пол. Впрочем, у них была только одна прозрачная стенка – обращенная в зал. Так было и проще, и удобнее из-за трудностей с производством толстых стеклянных листов большого размера.

Их отливали на оловянные ванны в здоровенных противнях. Медленно остужали. И в еще вязком виде пропускали через валки, выравнивая толщину и формируя более равномерную структуру. А потом довольно долго термически обрабатывали.

Покамест – штучный товар.

Их специально для океанариума начали производить. И дела только-только налаживались…

Освещали аквариумы и помещение с помощью системы зеркал. Чтобы не морочиться с подсвечниками и лампами. Насыщение воды кислородом и прокачку их через фильтры решили совместить.

Вода отбиралась с самой нижней части наклонного пола аквариума. Протекала через сменный фильтр и попадала в накопительный бассейн, проходя через каскад ступенчатых водопадов. Откуда ее забирала помпа, приводимая от паровой машины. Маленькая. Крошечная можно сказать. К которой вместо оси или тяги подходила трубка из котельной, с паром под небольшим давлением. И такая же отходила от нее в общий расширительный бачок. Разумеется, в керамическим кожухе поверх асбестовой обкладки, чтобы меньше пустых тепловых потерь.

Первый зал был полностью готов.

И сюда уже ходили студенты и ученые, чтобы понаблюдать за рыбами. Ну и просто посетители. А также началась местная научная деятельность. Хотя, конечно, не особо активно. Ведь здесь разместили только лишь обычных, местных рыб, не вызывавших особого интереса. Отчего Серафима и скучала.

Заканчивались работы по еще трем залам.

Их бы и раньше ввели в эксплуатацию. Но рыбы дохли, которые привозили издалека. Не удавалось подобрать подходящего режима для них. Вот и возились, подбираю температуру и химический состав воды. Для каждого бассейна – свой.

Самая же большая ценность и гордость этого океанариума планировался аквариум с акулами и иными крупными рыбами. В принципе – бассейн. Обычный вполне, хоть и здоровенный. Только через него по дну планировали проложить стеклянную арку. Для чего требовалось не просто изготовить внушительных размеров листы толстого стекла, но и выгнуть их правильно. А потом еще придумать, как да на что закрепить. Чем герметизировать. И так далее…

Вот туда – в эту недостроенную арку – Алексей с супругой и зашли.

– Брат письмо прислать, – словно невзначай произнесла она.

– Что-то важное?

– Он просить сообщить, что не смочь помочь с улус. Он идти воевать пуштуни.

– Понятно. – кивнул супруг, а потом, чуть помолчав добавил. – Не нравится мне все это…

– Почему?

– Это восстание выглядит ловушкой… провокацией. Их лидер показал, что отлично понимает политическую обстановку. На что он рассчитывает?

– На удачу.

– А еще?

– Мало?

– В таких делах? Нет. Удачи для победы решительно недостаточно. Тут расчет нужен. А даже мне понятно, что пуштуны подняли восстание не просто так. Правильно выбранный момент говорит о многом. Вот ты знаешь кто их поддерживает?

– Моголы? – пожала она плечами.

– А французское оружие они откуда получили? Как минимум несколько тысяч мушкетов. Все не так просто, – покачал головой Алексей. – Да, поставить его могли и через Великих моголов. Но там не очень удобно. Я могу о заклад биться, что его завозили через иранские порты. Ведь у твоего брата есть политические оппоненты. Да даже религиозные фанатики, которые посчитали наш с тобой брак позором. Думаешь, они не могли помочь Мир Вайс Хотаки получить то, что нужно? И сообщить важные сведения о делах твоего брата?

– Мог. Очень мог. Южные город. Многие. Там нет власть брат. Кланяться ему. Да. Но не власть. Там сильны арабы.

– Вот-вот. – покивал Алексей. – Слишком это все похоже на ловушку.

– Я написать ему.

– Только не отговаривай его. Просто передай мои опасения и попроси быть осторожнее. Быть может я просто дую на воду.

– Понимать. После Шверин, – покачала головой Серафима.

Взрыв в Шверине потряс всю Европу и особенно Россию. Исключая, пожалуй, Францию, где обсуждали прожарку Кольбера.

Тем чудеснее оказалось, что на второй день после взрыва в ходе разбора завалов, сумели добраться до Меншикова. Он держался на последних крупицах силы. Ему раздробило упавшей балкой правую ногу. Но без открытой раны. И левую кисть. Из-за чего пришлось сразу после спасения сдавать его эскулапам. Под нож. Для ампутации. Прям на завале добротно перетянув жгутом поврежденные конечности[1]. А потом долго бороться за жизнь герцога.

Семья его погибла.

Вся.

Слуги, что находились недалеко от места взрыва – тоже.

Выжил только он.

Точнее дождался откапывания. Так то, разборы завалов показали – в течение суток после взрыва еще как минимум десять человек были живы. Среди которых и старшая дочь Александра Даниловича. Но они не дотянули.

А он выжил.

Оставшись одноногим и одноруким.

Нормальных протезов в эти годы еще делать не умели. Поэтому Алексей уже представлял его в облике матерого пирата, который ступая деревянной ногой поправляет парик остро наточенным крюком…

Но это если выживет. Что не так вероятно, как хотелось бы. Ибо его поразила тяжелейшая депрессия. Меншиков просто лежал и безвольно смотрел в потолок не желая ничего. Даже ел с великим трудом и особыми уговорами. С таким настроем обычно не живут…

Ситуация с гибелью Кольбера спровоцировала во Франции целую цепочку событий. Так, при Людовике XIV стремительно укрепился герцог Орлеанский – крайне честолюбивый Филипп, племянник короля. Который потащил за собой и своего воспитателя – Гийома Дюбуа, который сумел преуспеть в расследовании убийства Кольбера.

Конкретных исполнителей он, безусловно не нашел. Их уже вечером не было в Париже. А через трое суток – во Франции. Однако он смог положить на стол Людовику XIV подробный доклад о том, что было сделано и как. А также кошмарное резюме, дескать, те, кто это сделали с Кольбером, могут сие повторить с любым человеком во Франции. Даже с королем.

Это привело к сложному разговору Людовика с Гийомом. И назначение его по сути и.о. министра иностранных дел. С тем, чтобы урегулировать стремительно нарастающей конфликт с Россией. В покушении на Меншикова нашли французский след, что было совсем не нужно. Равно как и новые акции в Париже, в качестве ответных действий… Столь демонстративная прожарка «well done» целого министра выглядела чрезвычайно пугающей. Особенно после слов Дюбуа, который проанализировал методы, которыми действовали нападающими, и заявил, будто бы для них не составит проблем сжечь даже Версаль посреди ночи… вместе с королем…

Вообще правительство новой Западной Римской Империи менялось буквально на глазах. Испугавшись, король стал тащить на разные высокие посты людей амбициозных и талантливых. Насколько он мог до них, конечно, дотянуться. То есть, холодную войну, которая нарастала между Парижем-Веной с одной стороны и Москвой-Исфаханом с другой попытались разрядить. Спуская накал в гудок. А все потому, что люди, принимающие решения, «внезапно» и предельно отчетливо осознали свою смертность.

Понятно, многие дела, начатые ранее, не так-то и просто было остановить… Да и резко сдать свои позиции Париж с Веной не могли. Опасаясь уже внутренних последствий. Но лед тронулся. И ситуация начала меняться. Тем более, что Дюбуа был человеком герцога, который на дух не переносил испанского Бурбона и сам желал стать королем Франции. То есть, весь этот проект с Западной и Восточной Римской Империями желал похоронить…

Ситуация развивалась очень интересно.

И престарелый Людовик XIV на волне нарастающей паранойи стал стремительно терять контроль над страной. Сам же проводил все больше времени с духовником. Ему стало страшно.

Он видел своего министра.

В гробу.

И запомнил этот запах жаренного человека. Слишком хорошо запомнил. И как доносили злые языки, он ему теперь постоянно мерещился повсюду…

Проведя инспекцию океанариума и зоопарка, Алексей с супругой откушали здесь же. Она такую привычку мужа не разделяла. Но он продолжал таким образом проверять качество кормежки работников. И Серафиме приходилось уступать.

Через силу.

С трудом скрывая свои вспышки раздражения.

После чего они направились на крупный подмосковный завод. На открытие новой, круговой печи для обжига. Ее Ньютон разработал под заказ. К нему заводчик обратился с просьбой помочь в надежде как-то оптимизировать свои расходы на растущем производстве. Он и к Лейбницу и другим обращался, но они до таких низменных вещей не опускались. А Ньютону требовались деньги, так как жить он любит сытно и уютно. Вот и взялся. Тем более, что задача ему показалась простой…

Конструктивно у него получился аналог печи Гофмана. Здание представляло собой круглый в плане тоннель под общей крышей. В нем имелась дюжина чугунных – по количеству условных секций.

Как это работало?

Через дверь номер 1 подавали воздух, банально ее открыв. Огонь же горел в третьей секции. Из-за чего входящий воздух остужал уже обожженные кирпичи, заодно подогреваясь. Жар распространялся на новые кладки, подсушивая их. А продукты сгорания вытягивались через окно в центральную трубу.

Надо «переключить» секцию? Через окно сверху начали засыпать топливо во «включаемую» секцию. Там открывали задвижку к дымовой трубе, а в «выключаемой» закрывали. И все. Огонь перебегал, а тут прогорал и затухал…

Никаких механизмов.

Спокойная, размеренная работа. Хотя по крыше над тоннелем в плане была небольшая чугунная дорога для того, чтобы гонять вагонетки с топливом. И наклонная плоскость имелась для закатывания их наверх…

Разработанная Ньютоном печь получилась небольшой – около 300 кубов. Но даже она позволяла по расчетам получать около 3,6 миллионов кирпичей в год. Без учета брака, разумеется. Однако он тут должен получатся небольшим из-за плавного нагревания и остывания. Тратя при этом около 7–8 пудов торфа на обжиг каждой тысячи кирпичей. Втрое меньше обычного!

Алексей отчетливо осознавал роль и значимость такого открытия.

В его глазах это был прорыв!

Настоящее открытие века! Способное в самые сжатые сроки увеличить кратно выпуск керамического кирпича и черепицы. Уменьшив существенно их себестоимость. Что-то сродни паровой машине. Так что приглашение Ньютона на открытие не мог проигнорировать. И даже заготовил речь. Пригласив, заодно, всех остальных производителей, которым такая печь могла бы пригодится. Чтобы ее продвинуть и постараться внедрить как можно скорее… как можно больше…

* * *

Строганов стоял на берегу Камы и кутался в шубу. Ветер стоял немилосердный. Холодный. Казалось, вот-вот мороз ударит. Да еще и сырость давила после недавнего дождя…

– Зачем ты меня позвал? – спросил он, услышав шаги за спиной.

– Пришло наше время.

– Это славно. А для чего?

– Чтобы избавиться от этой бесовского отродья.

Заводчик повернулся.

Перед ним стоял старый раскольник. С огромным опытом, ибо начинал он еще при Алексее Михайловиче. Матерый. Убежденный. Один из немногих лидеров, что отказался от примирения на том знаменательном соборе.

Твердый взгляд горящих глаз… каким-то неправильным, безумным огнем.

Суровое, сухое лицо.

Строганов знал его… давно… хорошо. Тот еще с отцом дела вел. Такие же. Хм. Духовные. Но не брал себе ни копейки сверх необходимого. Все пуская на дело… дело… хотя какое же это дело? Во всяком случае доброе…

Щека предательски дернулась, выдавая отношения заводчика к просителю.

– Не хочешь помочь? – скривился раскольник.

Тот промолчал. Думая и подбирая слова.

– Продал нас, значит?

– Я хорошо знаю царевича. Петр ладно. Пьет. Пусть. – махнул он рукой. – Но царевич за дело радеет.

– Он за приход Антихриста радеет! – выплюнул ему в лицо слова собеседник.

– С чего ты это вообще взял? – с едва заметной усмешкой поинтересовался Строганов.

– Вот значит, как… – криво усмехнулся его визави. – Продался.

– Правильно Алексей Петрович говорил… да…

– Правильно? Ты поверил этому слуге Лукавого?

– Посмотри на себя. Ты одержим.

– Я ОДЕРЖИМ⁈ – вскинулся этот человек.

– Ты жаждешь крови. Какой христианин к такому будет рваться? И слушать ничего не хочешь. Не иначе слышишь только тех бесов, что захватили твою душу. Что это если не одержимость?

– Он отравил твою душу… я буду молиться о тебе.

– Только ты?

– Я попрошу братьев тоже молиться о тебе.

– И много вас?

– Это я с тобой обсуждать не будут.

– Серьезно?

– Серьезно. – холодно и жестко произнес раскольник.

Строганов кивнул одному из своих людей, что стоял у кареты невдалеке. И сделал жест, подзывающий.

Тот охотно подбежал.

А вместе с тем и еще несколько крепких ребят, окруживших раскольника.

– Возьми два десятка и езжай в дом, где Нектарий остановился. Вяжи всех и комиссару вези. И этого туда же наперед. В случае сопротивления – применяйте оружие смело. Но желательно взять и доставить всех живыми. И без шума, прошу тебя. Не надо поднимать на уши весь город.

– Тварь! – выкрикнул этот раскольник и попытался броситься на Строганова, выхватив откуда-то из-за пазухи нож. Но его тут же перехватили и скрутили.

– Не изломайте его! Вон – кожа да кости. Только на злобе жизнь и держится.

– Я прок… – начал было что-то кричать раскольник, но ему легонько ударили под дых, а потом ловко кляп в рот вставили, не давая опомниться.

– Я буду молиться о тебе, – спокойно произнес Строганов, глядя в бешенные глаза визави. – О спасении твоей души. На большее я и не надеюсь…

После чего коротко кивнул, прощаясь, и пошел к карете.

А все вокруг пришло в движении.

О появлении старого знакомца в городе он знал. Загодя удалось это выяснить. Хоть в Перми у него и не было столь выдающегося влияния, как в Сольвычегодске или еще где на севере, но связи имелись. В том числе по линии государственной безопасности…

– Как же глупо… – тихонько, почти шепотом произнес Строганов, горько усмехнувшись, когда карета тронулась.

Даже пожелай он оказать помощь этому старому знакомцу отца – не решился бы. За ним самим присматривали, зная о прошлом семьи. И такую встречу не пропустили бы. Да и этого дурака явно вели, выявляя врагов…

Он даже допустил мысль, что этот знакомец на царевича работал, выявляя потенциальных предателей. Но почти сразу от нее отмахнулся. Нет. Его вера была с искренним безумием. Фанатик. Одержимый фанатик. С таким не договоришься. Так что его совершенно точно использовали в темную… если использовали.

А он?

А что он?

Явил свои верноподданические чувства. Ну и спас несколько невинных душ, которые поддались бы на увещевания этого безумца. Хотя нужно быть откровенно хворым головой, чтобы на такое пойти…

* * *

Шах сдерживал коня.

Тот приплясывал и явно нервничал. Да и не только он. Вон – все вокруг волновалось. Ибо по чугунной дороге, которую проложили от Бендер-Энзели через Решт сюда – к Казвину, шел паровоз.

Первый за пределами России.

Дорогу «бросили» на скорую руку, прямо поверх уже существующих караванных путей. Достаточно обжитых. Благо, что прорубаться через горы не требовалось. Река сделала это работу за них, проложив через горный массив довольно просторную и пологую долину.

– Что там в повозках? – спросил шах, глядя на приближающий и пыхающий парами локомотив. – Я думал он пойдет пустым.

– Русские прислали двадцать пять тысяч карабинов и сорок – пистолетов. Доспехи. Огненные припасы.

– Мы же столько не оплачивали.

– Они с запасом. Как сообщил их представитель – в силу надвигающейся военной кампании. Оплатим как сможем.

– Передай им нашу благодарность. – равнодушно произнес шах.

Несмотря на впечатления от паровоза, подарка и дороги он был мыслями далеко от сюда. Столько всяких неудобств из-за этого восстания…

[1] Местные так не делали, но кое-какие сведения по медицине с собой принес и Алексей. Он знал про «краш-синдром», через что о нем знали и все, подготавливаемые в Москве медики.

Часть 1

Глава 10

1711, декабрь, 12. Где-то на чугунной дороге

Поезд мерно постукивал колесами.

Часто.

Куда чаще привычного ритма. Все-таки стыки находились очень близко – каждые 25 дюймов[1]. Но невысокая скорость и конструктивная особенность делали этот стук сильно мягче.

Алексей сидел напротив отца.

Рядом было еще два условных купе – для жен. Евдокия Федоровна и Серафима Соломоновна не стали оставаться в столице и отправились в эту поездку с мужьями.

Это была официальная поездка по чугунной дороге в спецсоставе. Впервые в истории во всех отношениях. Отчего у царевича, прекрасно это осознававшего, был легкий мандраж.

– Смоленск, Вязьма, Москва, Владимир, Нижний Новгород, Казань, Пермь и Нижний Тагил. – тихо произнес Петр, словно бы смакуя. – Просто невероятно…

– Без пятой части тысяча верст[2], – улыбнулся сын.

– Когда ты только это начинал я, признаться, не верил. Мне казалось все это какой-то игрой.

– А теперь?

– А теперь я даже не знаю во что верить… – покачал головой отец, глядя в окно, где со скоростью около десяти верст[3] в час проплывала Россия.

– Я вижу, как горы падут на равнины под тяжестью силы ручного труда. – начал сын декламировать песню «Когда-то давно» Павла Пламенева. – И где жаркий зной, там стоять будут льдины, а там, где пустыня – прольется вода. Раз и навсегда! По прихоти ума!

– Что это?

– Просто слова… мы – люди слабы и порочны, часто совершаем глупые поступки. Но мы можем очень многое. Даже в такой убогой форме своего существования. Не зря же в Святом писании сказано, что Всевышний создавал нас по своему образу и подобию.

– Гордыня – это очень тяжкий грех, – усмехнулся царь.

– Это не гордыня отец, это вера в людей. В наши возможности. Чем является получившаяся дорога? Разве не новым чудом света?

– Да брось. Какое это чудо света? – отмахнулся царь.

– А почему нет? Она позволяет посуху пускать составы, способные перевозить грузы что корабли. Много и быстро. Это ли не чудо?

– Дорога и дорога. Славная, да, но неприметная. Кто это чудо в траве заприметит? Кто вообще под ноги смотрит в поисках чего-то грандиозного и великого?

– А ты хочешь, чтобы мы строили пирамиды? Или там колоссы Родосские?

– Ну… – задумался царь. – На них любой скажет, коли увидит – великое дело. И издали видать. И рядом, сказывают, те пирамиды словно давят, словно ты с какими поделками древних титанов столкнулся.

– Какое, однако, у тебя… хм… занятное представление о чуде света.

– Какое?

– Да нет, все верно, – чуть подумав согласился сын. – Чугунная дорога велика лишь для того, кто понимает ее величие. А это требует и ума, и кругозора. Да даже и у тех, кто ими обладает, совсем не обязательно будет правильная реакция. Пирамиды же давят своим размером. Грандиозные сооружения не нуждаются в трактовке. Они чудесны габаритами. И любой, самый темный человек, глянув на них, впечатлится. Даже если он вчера с пальмы слез или вышел из английского парламента.

– Дались тебе эти островитяне, – хохотнул царь.

– Немного шутки в любом деле хорошо, – улыбнувшись, ответил сын.

– Пожалуй. Да. Пирамиды – это пирамиды. Глянул и сразу все понял.

– Есть список из семи классических чудес света. – медленно произнес Алексей. – Пирамида Хеопса, висячие сады Семирамиды, статуя Зевса в Олимпии, храм Артемиды Эфесской, мавзолей в Галикарнасе, колосс Родосский и Александрийский маяк. Что их объединяет? Размер. Они все – здоровенные. Есть и не каноничные чудеса света, вроде Великой китайской стены, Колизея или Тадж-Махала. Ну или здоровенных пирамид индейцев центральной Америки. Но концептуально они ничем не отличаются от канона. Они большие. И это бросается в глаза.

– И к чему ты мне это говоришь?

– Храм Христа Спасителя у нас в принципе может потянуть на аналог храма Артемиды. В принципе шатровую часть еще не возвели и ее можно скорректировать. Убрать с маковки маленький купол и увеличить высоту за счет шпиля, доведя ее до каких-нибудь чрезвычайных значений. Хоть на сотню саженей добраться. Тут надо с Маттеусом поговорить. Но, как мне кажется, никаких серьезных проблем не будет. Вся конструкция шатра очень легкая и прочная, а фундамент и массивные стены основной конструкции имеют многократный запас прочности.

– И я все равно не понимаю тебя.

– Мы можем вокруг Москвы создать комплекс из чудес света. – улыбнулся Алексей. – Настоящих. Грандиозных. Подавляющих своими размерами и величием. Чтобы у любой макаки, даже самой заносчивой и недалекой, не было сомнения – она ступила на землю людей, которые могут. Многое могут, если не все.

– Ты серьезно?

– А почему нет? Что нам мешает? Мы сейчас на взлете. Деньги есть. Их все равно в экономику вводить. Почему не так? Через большие стройки. Заодно простимулируем развитие строительной отрасли. Вон – круговые печи уже придумали. Славная ведь вещь! А если ставить перед ними большие задачи, то, быть может, еще что изобретут. Все-таки перестройка малых городов вещь хоть и нужная, но… рутинная что ли. Масштаба нет. Грандиозности. А тут артель какая может ударить себя пяткой в грудь и заявить – мы строили маяк, что превосходит знаменитый Александрийский. Настоящее чудо света!

– Ну… Даже не знаю. Да и зачем нам под Москвой маяк?

– Действительно. Под Москвой не надо. Поставим в Керчи. Хотя нет – лучше в Риге. А в Керчи возведем аналог колосса Родосского. Там может потряхивать, поэтому статуя будет интереснее.

– Чем же?

– Так ее можно сделать металлической. Каркас из чугунных деталей да обшивка железом. Как мы крышу делаем в храме и в моем дворце[4]. Если все это поместить на крепкое монолитное железобетонное основание, то такая статуя сможет выдержать очень много.

– Ну… даже не знаю… – покачал головой Петр.

– А можно поставить две парные здоровенные статуи, – продолжил фантазировать Алексей, вспомнив, как интересно выглядели столпы Аргонат во Властелине колец. – Например, двух витязей, словно бы охраняющих вход в Азовское море. Представь только. Какой-нибудь здоровенный галеон там проходит… а слева и справа от него такие кованные великаны.

– Здоров же ты грезы выдумывать, – усмехнулся царь, явно вдохновленный и вместе с тем смущенный нарисованной перспективой. – А пирамида нам на кой бес сдалась?

– Так усыпальница царская. Чем ты хуже фараона? Или дед мой? Или прадед. Чай не пальцем деланные. Вот. Поставим ее… ну… пусть будет в селе Кунцево.

– А почему там?

– В мифологии многих народов – загробный мир находится на западе. Поэтому алтарь в православии и обращен на восток – на восход, к новым надеждам и восходящей звезде, что поднялась над Вифлеемом. Так что было бы логично расположить усыпальницу к западу от кремля. Но не в черте города, хоть и не сильно далеко. Да и высоко там. Ее много откуда будет видно, если сделать здоровой.