Текст книги "Треск штанов (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Сарацинское зерно – рис. В заболоченных землях дельты Волги высаживают. Особливо из далекой Аютии людишек вывезли, умеющих сие делать. Они там какие-то канавки капают да вообще странное делают. Но тут лучше самому посмотреть. Еще просто с сорго у казаков по Яику. Хотя… – задумался Платон Тихонович, – знаешь, а ведь маис молят.

– И где?

– Не у нас на Волге. Знакомец ко мне с Дона приезжал по прошлому году. Сказывал, что по нижнему его течению тоже, как у нас тыкву, фасоль и маис сажают. И там мельницы ветряные на бровках ставят. Им туда через Иван-озеро особые жернова привезли. Бочку из чугуна литую, да шары к ней. Внутрь сыплют зерна маиса, кладут те шары, да крутят бочку. Может одну такую поставили, а может и много – не ведаю. А то и набрехал. Кто же его знает? За ним такое водилось уже – любил приукрасить. Ты бы сам туда съездил – глянул. А потом мне отписал. Самому зело любопытны.

– А сам чего не поедешь?

– Так когда мне? Ты вон – в разъездах. А я дела тут веду. Не отлучиться. Видел ветряки у города? На холмах.

– Видел. Такое не пропустишь.

– То мои. Я с Алексеем Петрович ряд заключил.

– С царевичем? – удивился Семен Фомич, перебив собеседника.

– Так, – кивнул собеседник. – Я то как из Смоленска уехал? Рискнул. Пришел к нему на прием. Да удачно… Ему как раз был нужен человек для дел таких. Вот и пристроился удачно.

– Зерно мелешь?

– Дерево пилю. С севера баркасы большие спускаются с деревом, заготовленным чин по чину по Каме и притокам ее. Просушенным по уму да в сплав не пускаемым. А я тут его пилю. Чай ветра бесплатные, – улыбнулся Платон Тихонович. – На брус и доски распускаю. Их загружаю на баркасы и дальше через Астрахань в Бендер-Энзели.

– Это куда?

– В Иран.

– Куда?

– К персам. Они свою державу так кличут.

– И хороший навар?

– А то! Я уже все вложенное в мельницы отбил. Еще и опилками торгую.

– Опилками? Кому они надобны то?

– То Алексей Петрович подсказал. И даже оснастку прислал. Я из опилок кирпичи такие давлю, вроде глиняных. После просушки их как дрова можно использовать. Обрезки же и часть опилок идет на топку в этом деле. Тоже на юг везут. Денег не так много, но тоже прибыток.

– Интересно…

– Очень интересно. Так что – занят я так, что никуда не отъехать. Если поставки сорвешь, царевич голову оторвет. Вот – присматриваю за рабочими. А все ж хочет разобраться – как у них там. Больно меня эта мельница маисовая за душу взяла. Его ведь тут много растят. И говорят, что еще колхозов ставить будут столько же на будущий год.

– А что там по Дону вообще?

– Переселенцы от турка туда едут. И эллины, и болгары, и иные. И через них едут. Поговаривают, что царь-государь наш с ихним договорился. И османы откуда-то издалека нам охочих людей везут. Магометан. Светлых ликом. Но не турка и не арабы. Другие. И странные. Царевич их обзывает берберами, но мне говорили себя эти люди кличут иначе и по разному.

– И что же? Своим обычаем живут?

– Нет. Так их в разнобой по южным берегам селят. Стараются. В Крыму, по Дону аж до Воронежа, по нижнему Днепру до порогов. У нас то тут все больше переселенцы из Ливонии и Финляндии. А там эти. Наш люд тоже едет, но мало пока. Их промеж этих пришлых селят, чтобы язык учили. Да и оных мешают дай Боже.

– Не бунтуют?

– Так там полки стоят. Поди – по-бунтую. – усмехнулся Платон Тимофеевич. – Да и лихих казаков оттуда уже сковырнули. Шалить особливо то и не кому. Сказывают, что уже тысяч пятьсот люда всякого туда понаехало. Вот в дела их и вовлекают. От Царицына на запад сады разбивают. Вдоль дороги торговой. И по Дону всякое сажают. И в Крыму.

– А что там в Крыму сажать то? Там же воды нет.

– Чего-то, – пожал плечами Платон Тимофеевич. – То мне не ведомо. Самому любопытно. Да… Что еще? О! По Дону, кстати, как и у нас – по Волге леса сажают.

– Это еще зачем?

– Чтобы ветра землю не обдирали от снега зимой. А летом влага в земле держалась. Государь наш целую службу создал. С севера молодую поросль везут по реке на юг. И вон – высаживают вдоль реки, нарезая квадраты верста на версту[1]. Сосны на песках, дубы на кромках всяких, где солнца побольше, а лиственницы в остальных местах.

– Что-то я не заприметил.

– А ты приглядись. Саратов уже прошли. И дальше на юг идут по правому берегу Волги. Отступая на три таких квадрата от реки. Покамест. Но по слухам, до самого Дона поведут их потом. Да и от него тоже стали высаживать. Навстречу.

– Дело, судя по всему, доброе, но пользы с него немного. – покачал головой Семен Фомич. – На саженцах то далеко не уедешь.

– И то верно. Но это добре иметь в виду. Сажают их не просто так, а под посевы и колхозы новые. Так что торг едой всякой только усилится. Что тут, что там.

– Но то потом. Сильно потом. Когда эти посадки вырастут? А сейчас что из дельного еще примечал?

– Калмыки да башкиры коз ангорских разводить начали, да овес гишпанских. Еще у башкир, тех, что на восходе, какие-то дивные животные – альпаки. Все они с очень мягкой шерстью. Но той доброй шерсти мало. И ее всю царевич выкупает для своей ткацкой фабрики. Пока.

– Думаешь и другим можно будет перехватить?

– А почему нет? – улыбнулся Платон Тимофеевич. – В наши дни многое меняется. И быстро. Это я к чему? Ты бы подумал, помозговал, да к Алексею Петровичу на прием пошел. Он деловых людей любит.

– Сказывают, что там к нему столько желающих попасть. Годами можно очереди своей ждать.

– Так ты поезди. Посмотри, что по Волге да Дону делается, а лучше еще и Крыму наведайся. И заезжай на обратном пути. Расскажешь. Подумаем. Я в долю войду. И Алексею Петровичу письмецо отправлю. Посодействую, чтобы он тебя принял без промедления, поручусь…

* * *

Казак пыхнул дымком из трубки, меланхолично рассматривая войска Цин. Спокойно. Без всякой опаски.

Здесь, в Удинске, узнали еще зимой о том, что творится что-то неладное. Беженцы ведь отходили через них. С того же Нерчинского завода, откуда люди лишь чудом смогли убежать. Поэтому как чуть просохло, всем миром принялись строить здесь новые укрепления. Старый, ветхий деревянный острог «на малую статью» о пяти башнях не внушал никакой уверенности. Тем более, что часть стены даже полноценно рубленной не сделали, оставив тын, то есть, частокол. И лет этому укреплению насчитывалось прилично.

Стройку начали под началом артиллерийского командира, присланного год назад сюда вроде как на повышение. Вырос он из простого солдата, за смышленость переведенного в артиллеристы и ставшего там сначала командиром орудия, а потом и до поручика дорос. И вот – сюда попал – начальствовать над артиллерией острога. По армейским меркам – уровень где-то между командиром огневого взвода и батареи.

Но его, как и генерала пришлого, местные воспринимали не серьезно. И лишь когда запахло жаренным решили послушать. Ведь он вполне себе представлял устройство простых укреплений и артиллерийский позиций на них – учился этому в полковой школе.

Укрепления эти новые представляли собой земляной вал с бастионами и сухим рвом. Этакую продвинутую версию редута. Которая возводилась вокруг деревянных стен острога, выполняющего функцию второй линии обороны.

На бастионы он предлагал перенести те пять орудий, которые имелись в крепости. Маленькие однофунтовки. Ну и сосредоточить стрелков для массирования огня.

Люди старались.

Строили.

Не сильно рвались, но и не отлынивали.

А после того, как появились первые беженцы из Нерчинска, принесшие известия о его падении, то все ускорились до предела. Стало ясно – мелкие остроги вряд ли задержать войска Цин. И осада Удинска вопрос времени, причем весьма небольшого.

Сдача Нерчинска была ударом по репутации России. Серьезным. Но стратегически ничего не меняла. А вот Удинск выступал в роли важного логистического узла, через которого шла и торговля с Кяхтой, и Амурская торговля и велось снабжение Забайкальских острогов. Этот город был южными воротами Иркутска, который – суть – центр всех восточных владений – место, где сходились многие дороги региона, если не все.

Сдавать его было никак нельзя.

Совсем.

Поэтому в виду мрачных известий начальные люди стали бомбардировать Иркутск письмами о помощи. В первую очередь пытаясь выпросить артиллерию. Хоть какую-то. Так как имевшихся у них пяти по сути фальконетов вряд ли хватило бы, чтобы остановить надвигающуюся армию Цин.

Все эти письма, отправляемые сначала почтовым буером, а потом и катамараном, потонули в канцелярии. Глава ее, как вскрылось, был прикормленным с руки Цин. И обыски показали немало денег, которые он за все эти несколько лет скопил на взятках.

А обыски эти генерал учил на утро после побоев.

Слишком уж много всяких странностей за канцелярией припомнили. Переписки не нашли, но раскаленный прут многое помог выяснить. И заодно позволил вскрыть шпионскую сеть.

Что же до Удинска, то на третий день после той расправы генеральской, в него пришли лодки привезшие и пушки чугунные, и мушкетов две сотни, и служивых сотню и припасов разных в достатке. Так что, с учетом отошедших сюда гарнизонов, в Удинске получилось собрать кулак в добрых шесть сотен служивых да казаков. И сотню артиллерийской команды, которая обслуживала десяток 6-фунтовых чугунных пушек. Осип Фомич отправил сюда все до чего мог дотянуться. Включая новые орудия, приехавшие с ним, но так и простоявшие «на складе», так как деревянная крепость Иркутска не позволяла их разместить.

Слободы, как завершили работы по крепости, начали разбирать. Чтобы организовать просторное предполье. Сто двенадцать деревянных построек. Материал их был сложен внутри крепости, как и часть скарба. Людей же слободских, а также женщин и детей с имуществом отправили в Иркутск. На время.

Успели впритык.

Последний дом разобрали буквально за день до подхода армии Цин…

Около четырех тысяч из знаменитых цветных полков маньчжуров, при поддержке отряда артиллерии. Целых два десятка легких пушек, вроде тех, которыми пользовались и сами казаки со стрельцами. Ибо можно было достаточно просто протаскивать по всяким трудным рельефам…

Казак вновь пыхнул и едва заметно усмехнулся, оценивая всю нелепость ситуации. Вон их пушки в сторонке. Даже на дистанцию огня не выводят.

Сунулись было.

Приголубили их дальней картечью. Одного залпа двух 6-фунтовок хватило. Била то она на весьма представительное расстояние. Отчего неприятель явно поскучнел.

Шагов на восемьсот к крепости не совались. Их ведь с такого расстояния «угостили». В принципе можно было перейти на правый берег Селенги и продолжить движение на север – к Иркутску. Но оставлять в тылу такое укрепление выглядело крайне опасным. Да еще стоящее на единственной нитке снабжения.

Во всяком случае без надежного запирания его. Сил для которого не имелось…

Генерал Цин задумчиво изучал в русскую зрительную трубу эту крепость. Уже второй день.

Численность гарнизона он оценить примерно уже сумел.

Прилично. Но главное пушки…

Они выглядели крайне неприятным обстоятельством. Находящийся рядом с ним француз уже успел объяснить многое. И за земляную крепость, на первый взгляд невзрачную. Четырехлучевая «звезда» с артиллерией на бастионах. Без подавления пушек защитников любой штурм мог закончиться бесплодной мясорубкой для нападающих. Даже собери тут вдвое большой войск.

И про деревянные рубленные стены, возвышающиеся за земляным валом как второй контур укреплений. Для Европы – обычное явление, только в виде не деревянных стен, а старых тонких замковых из камня. Они позволяли разместить там стрелков из мушкетов, поддерживающих оборону четырех угловых бастионов.

По его оценкам выходило, что без представительной осадной артиллерии, способной сначала подавить бастионы защитников, а потом обеспечить пролом в деревянных стенах, брать такую крепость можно только осадой.

А осада…

Генерал не обладал такими запасами продовольствия. И не был уверен, что до завершения летней кампании Удинский острог исчерпает свои. Зимой же он сам оказывался в крайне невыгодном положении…

[1] Квадрат верста на версту в новой СИ это 2,54 × 2,54 км.

Часть 1

Глава 6

1711, август, 12. Москва – Новый Свет – Филиппины

Алексей Петрович медленно прогуливался среди страусов, стараясь не делать резких движений чтобы их не спугнуть и не спровоцировать. Они, конечно, были привыкшие к людям, но все равно.

Такие странные ощущения.

Птицы воспринимали его в известной степени равнодушно. Поначалу бросились к нему, думая, что их сейчас покормят. Но обнаружив, что еды нет – потеряли всякий интерес. Впрочем, нет-нет да подходили с некоторым любопытством. Все-таки его довольно яркий костюм сильно диссонировал с сотрудниками. Да и рост. Царевич в этом плане пошел в отца – высокий и худой, возвышаясь над окружающими как каланча. Чем среди прочего привлекал внимание не только людей, но и птиц…

Ферму эту небольшую завели недалеко совсем от Воробьева дворца. Она стала этаким отражением зоопарка. Его осколком, который приобрел хозяйственное значение.

Не единственным.

В самом зоопарке множилось и плодилось многообразие видов. А вот в ближайшем Подмосковье и стали появляться специализированные сельскохозяйственные предприятия.

Ферма страусов, которых разводили на мясо, перо, пух и кожу. Здесь уже насчитывалось две сотни голов.

Невдалеке делала первые шаги ферма крокодилов, которых хотели разводить ради шкур. Для чего пришлось делать им зимний бассейн в крытом ангаре. Отапливаемый. Не сильно. Главное, чтобы плюс.

Несколько рыбных ферм, вроде осетровой. Специально к столу царя.

Песцовая, соболиная, лисья и норковая фермы – на мех. Но тут больше опытные станции. Алексей пытался разобраться как это все нормально делать. Подготовить кадры. А потом развернуть зверхозы в удобных для этого местах, ища способ, как и с жемчугом найти дополнительные источники доходов.

Семь опытных пасек, в которых проводились исследования конструкций улья и организации пчеловодства. Сам царевич почти ничего про это не знал. Но мед ценил. И хотел все что можно оптимизировать. Кроме того, ему требовалось как-то решить вопрос с двадцатью тремя теплицами на паровом отоплении. Чтобы опыление растений шло круглый год. В них к столу выращивалась всякая зелень, ягоды, овощи и прочее, включая всевозможную экзотику такую как ананасы и лимоны.

Москва обрастала всякой экзотикой. Этой и другой.

И царевич порой любил по таким местам погулять. Просто отвлекаясь от дел и находя в посещении этих условных «коровников» какое-то успокоение.

– Алексей Петрович, – подбежал к нему запыхавшийся лейб-кирасир.

– Что-то случилось?

– Серафима Соломовна. Уф. – выдохнул он. – Просила передать, что разрешилась от бремени.

Алексей замер.

Он в этой жизни уже становился отцом. Но все это как-то проходило… странно что ли. Любовницы все ж таки не жена. И отношение к ним у него было совсем иное, как и к детям от них. Нет, конечно, он от них не отказывался и уделял им внимание с немалыми ресурсами, но прекрасно осознавал второсортность что ли их в глазах окружающихся. И это сильно угнетало и его, и их. Сильно искажая их отношения. А тут – жена… в законном браке… все чин по чину…

– Кто? – тихо спросил царевич.

– Сын.

Он молча кивнул и, оставив страусов, направился во дворец. Утром схваток еще не было. А вот – не вечер – и уже справилась. Видимо все развивалось стремительно, что не могло не радовать. В эти годы затяжные роды могли закончиться фатально…

Добрался он быстро.

Впрочем, отец его опередил. Вон – бегал словно укушенный с выпученными глазами. А эмоций сколько! Первый внук и наследник! Законный во всяком случае. Тех, от негритянок он таковыми их не считал. Да, подарки дарил и был в меру ласков, но не более того.

– Лешка! У тебя сын родился! – наконец заметив царевича, воскликнул царь и бросился его обнимать. А потом вместе с ним ринулся в покое к Серафиме. Точнее он туда, а сын за ним.

Едва усидел без Алексея не ворваться…

Царевна вскрикнула от неожиданности. Но она лежала под покрывалом, а с ребенком возилась кормилица. Так что сильного смущения появление царя не породила. Кровавые тряпки же и прочее уже убрали.

Петр влетел.

Выхватил карапуза из рук кормилицы. И радостно поднял над собой. Вызвав невольную улыбку матери.

Алексей же тревожился.

Все-таки тот мог нечаянно уронить. Крепок отец, крепок, уже считай четверть века закладывает за воротник похлеще Борис Николаевича, и все еще на коне так сказать. Хоть иной раз и выпадает в осадок с потерей ощущения реальности. И чем дальше, тем больше. Но все одно – пока держится.

А если нет?

Если у него отказ пойдет не по мыслительной деятельности, а по координации движений? Все-таки должна была аукнутся эта синька рано или поздно. Поэтому, улучшив момент, он принял у отца сына и вгляделся в него.

Новорожденный.

Ничего еще толком и не разобрать во внешности. Кроме того, что не такой «шоколадный» как его первые двое выживших. Но все одно – держать вот собственное дите было приятно.

Умом Алексей понимал – не совсем-то и собственное. Тело то заемное. И его остались там – в будущем. Погибнув ранее отца. Но он гнал от себя эти мысли. В конце концов он тут живет, а старого владельца нет. Значит и тушка его. И, как следствие, ребенок…

Наверное…

Он пока никак не мог разобраться в своих ощущениях. Еще с тех пор, как «шоколадные» горничные детишек ему нарожали. Слишком уж сложными и противоречивыми они были…

* * *

Молодая женщина из местного индейского племени с тревогой наблюдала за толпой врагов. Здесь явно было несколько тысяч вооруженных мужчин. И ей приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы сдерживать свой страх.

Сзади подошел муж и обнял ее за плечи.

Казак.

Из сибирских. Еще его дед участвовал в походах по Лене, а отец – по Амуру. И вот он тут… на юге западного берега Северной Америки. В небольшой крепости – Ново-Архангельск.

– Шошоны… – тихо произнесла жена.

– Далековато они от своих кочевий забрели.

– Эти недалеко от моря кочуют. К северу отсюда. Меньше недели пути[1].

– А чего они без коней?

– Так эти шошоны без них. Они пешим обычаем охотятся.

– Пешим? Хм. А сюда чего пришли?

– Грабить, – насколько возможно более равнодушно ответила жена, хотя внутри у нее все тряслось. В городе был богатый торг и большие склады с ценными товарами. Это уде все в округе знали. Причем товарами очень важными и нужными для местных жителей. Вот шошоны первыми и не выдержали. Хотя она уже не раз слышала разговоры гостивших родичей, что многие облизываются на богатства этого маленького города.

Муж же усмехнулся.

Крепость здесь стояла хоть и не самая большая, но добрая.

По форме – квадрат сто на сто сажень[2], сформированный крутым земляным валом и глубоким сухим рвом перед ним. Стенки которых подкреплялись деревом от осыпания. Поверх вала шел высокий тын, перекрытый крышей и бойницами, сооруженный на обычный для Сибири манер.

По углам квадрата – бастионы с 6-фунтовыми пушками чугунными. Тоже земляные и прикрытые тыном. А в центре каждого пролета – проездные деревянные ворота с поднимаемым мостом через ров. Высокая башня. В них и колокольня находилась, и наблюдательные посты, и прочее.

На будущий год обещали привезти сюда оборудование для производства керамического кирпича – чтобы сначала ворота переделать в камне. А потом земляной вал им выложить и тын заменить, укрепляя Ново-Архангельск на случай войны с испанцами. А их ими стращали. Даже поговаривали, что те собирались осадную артиллерию сюда притащить…

Но шошоны – не испанцы.

Вон – толпа простых идейцев с копьями, топорами и луками. Преимущественно с каменными наконечниками. Идут беспорядочно. И явного рвения к бою не проявляют. Видимо крепость их сильно деморализовала. Или они рассчитывали на иное. Или… не ясно…

Жена трепетала при виде их численности.

Союзники из числа местных племен отошли, не связываясь.

Казак же усмехался. Он был уверен – ничего они сделают. Даже осадить толком не смогут. Еды с собой они не так уж и много несли. Неделю или две – это максимум, что гости смогут тут продержаться.

Не ясно было – на что они рассчитывали…

И кто их сподвигнул сюда отправиться…

Совсем другая ситуация происходила в тоже самое время к востоку от этих мест – в Каролине.

– По коням! – рявкнул сотник, вторя своим товарищам, поднимающим реестровые полки в седло.

Все три.

Полторы тысячи всадников губернатор Каролины единым кулаком выдвинул против индейцев сиу, вторгнувшихся в пределы новых русских владений. Честно купленных у шотландцев, которым они достались по разделу наследства.

– Сотня к бою! – закричал командир, вторя полковнику. – Пики бери!

Дождался, пока вся сотня снимет свои пики с плечевых и ножных петель, перехватив должным образом. Потом скосился на полковника.

Тот огляделся.

Оценил состояние выстроенного его полка и соседей.

Обменялся кивками с другими полковниками. И только после этого дал отмашку своим сотникам. Которые практически хором рявкнули:

– В атаку! Рысью! Марш!

И казаки всех трех реестровых полков ринулись вперед. Свободной лавой. На целую армию конную индейцев сиу. Полторы тысячи на добрые пять, которые даже растерялись от такого поведения. Ведь численное неравенство слишком уж сильно бросалось в глаза.

Зазвучал горн.

У каждой сотни свой.

Казаки на рысях молча скакали вперед.

Индейцы, тоже стали втягиваться навстречу. Но не так организованно. Все-таки в отличие от реестровых казаков они такой атаке не учились, равно как и хоть как-то организованному бою. Просто воспринимали это все как вызов и не собирались просто так сдаваться.

Конные массы начали стремительно сближаться.

Тысяча шагов.

Пятьсот.

Двести.

И вот – горны затихли, подавая тем особый сигнал.

И вся эта лава в полторы тысячи всадников пришпорив коней перешла на галоп, опустив при этом пики, зажимая их под мышкой. И что было мочи заорала:

– Ура-а-а-а-а-а!

Оглушительно. Неожиданно. И в чем-то даже пугающе.

Секунд десять.

И сшибка.

У сиу тоже были копья. И видя такой порыв они не стали затевать перестрелку с луками, а, пользуясь численным превосходством, пошли натиском. Но копьем они били с руки. И оно было существенно короче пики. Отчего преимущества при сшибке не давала. Да и не у всех оно имелось. Большинство в ближнем бою довольствовались томагавком.

Казаки смогли за буквально несколько секунд, пока сходились лавы, выбить свыше тысячи неприятелей. Пика их тела пробивала даже не заметив. Словно букашек протыкая булавкой.

Раз.

И всадник неприятеля, надетый глубоко на древко пики, начинал ее выворачивать.

Казаки бросали пику.

И начинали то тут, то там раздаваться выстрелы из седельных пистолетов. Картечью. Если не в упор, то накоротке. С каждым мгновением все больше и больше выстрелов, превращаясь в своего рода перестук. Словно палкой по плетню стучат. Только громче. Сильно громче.

При этом казаки продолжали продвигаться через лаву.

Не задерживаясь.

Не замедляясь.

Проскочили.

Разъехались.

Сиу были явно шокированы таким натиском. За какие-то минуту или даже меньше у них оказались убиты или ранены свыше двух с половиной тысячи человек. Добрая половина.

Шок!

Сокрушительный шок!

Просто оглушительный!

Они замедлились и растерянно озирались по сторонам и пытались сообразить, что случилось. А вокруг бегали лошади без всадников. Их лошади. Хорошо узнаваемые.

Казаки же, повинуясь короткому сигналу горнов, остановились.

Развернулись.

Достали карабины.

И легкой рысью сблизившись с индейцами шагов на двадцать, дали залп. После чего, уронив карабины на плечевых ремнях к бедру, выхватили палаши и, пришпорив коней, ринулись в собачью свалку. Со свистом и улюлюканьем…

* * *

Конвой из пяти русских галеонов шел мимо Филиппин. Испанских.

С местной администрацией отношения у них складывались… неоднозначно. Те явно выслуживались перед Мадридом, скованные по рукам и ногам инструкциями. А потому не позволяли использовать эти острова в качестве промежуточной базы по пути в Ново-Архангельск. Однако иногда «по братски» просили кого-то подбросить в Европу. Завозя таких гастролеров небольшим посыльным судном. А там, у Канарских островов, к конвою регулярно выходил аналогичный кораблик, чтобы таких гостей принять.

Небольшие маленькие услуги, которые облегчали жизнь на местах. И конвоям, и испанцам, живущим на Филиппинах. Которых не очень-то и жаловала метрополия.

И вот, проходя мимо привычных мест, русские галеоны вновь заприметили посыльное испанское судно. Оно сблизилось. И, вместо того чтобы запросить конец каната для пересадки гостя, с него стали кричать, чтобы русские отворачивали.

– Что случилось? – спросили с корабля.

– Дальше враги. Цин! Много!

Адмирал, которому доложили об этом, не поверил. Что тут, в такой дали от берегов, делать флоту Цин? Да еще и с засадой.

Махнул рукой.

Вздор.

Наверное, эти испанцы что-то напутали. Или переводчик.

Прошли дальше.

Первый остров. Ничего.

Второй. Тоже.

– Я же говорил, – усмехнулся адмирал. И пошел в каюту.

Однако, когда конвой проходил через группу небольших островов, появился он… флот Цин. Не пираты, а нормальные, большие боевые джонки. Которые от сигнальщиков загодя получили отмашки и подняли паруса. Вываливаясь из-за островов.

Со всех сторон.

Всего двадцать два вымпела. И водоизмещением не маленьким. Династия Цин, как и те, что правили до нее, умели и строили довольные крупные корабли. Вот на конвой и вывалили здоровенные пятимачтовые джонки по двадцать сажень длинной[3].

И в бой.

На сближение.

На абордаж.

Отсекая всякие возможности для прорыва. Куда не поверни – всюду галеоны оказывались на пересекающихся курсах с крупными кораблями неприятеля.

– К бою! – рявкнул капитан.

Адмирал это услышал быстрее, чем до него добежал вестовой.

Минуту спустя прозвучали первые пристрелочные выстрелы. 6-дюймовые карронады ударили дальней картечью, которой можно было вполне портить рангоут и такелаж этим джонкам. Ну и плетеные паруса.

Еще минута.

И конвой окутался дымами. А стрельба стала весьма частой.

Отчаянной.

Темп держался. И карронады стали даже поливать уксусом загодя, не давая перегреться раньше времени.

Однако неприятель сближался.

Хуже того – явно шел на таран, стараясь любой ценой обездвижить галеоны.

– Пять румбов влево! – закричал адмирал.

Капитан продублировал приказ. Рулевой стал бодро крутить штурвал. Так что галеон заметно накренившись, стал круто поворачивать в сторону. Чтобы по ветру проскочить между джонками Цин и островом.

Остальные корабли уже имели приказ «Делай как я» и повторили маневр командира. Только не все сразу отвернув, а проходя через одну точку с тем, чтобы сохранить линию и, как следствие огневую мощь конвоя.

Не прекращая при этом стрелять.

И не только из 6-дюймовых карронад, которые теперь в упор били по бортам джонок метров с 50–100 ядрами. И они их вполне проламывали. Оставляя после себя внушительные пробоины. Местами даже ниже ватерлинии.

Кроме того, адмирал приказал открыть оружейные комнаты и раздать оружие. Поэтому целая сотня ручных мортирок теперь закидывала ближайшие джонки маленькими 2-фунтовыми гранатами. Обильно. Густо. Часто.

Ну и из мушкетонов начали стрелять. Картечью. Забираясь повыше.

Рассеивание даже на ста метрах было – ого-го, но и цель – вон какая. Отчего каждая такая подача добавляла огонька на джонках.

Такая плотность обстрела совершенно опустошала корабли Цин. Верховую команду, что управлялась с парусами, просто сдуло. Да и остальные немало пострадали. Особенно когда высыпали на верхнюю палубу при слишком сильном сближении – для абордажа.

А парочка джонок так и вообще – сильно стали крениться, явно получив повреждения корпуса, «не совместимые с жизнью». Все таки 6-дюймовые ядра да почитай в упор – это аргумент.

Вышел конвой.

Прорвался.

Оставив после себе совершенно деморализованного неприятеля. Потерявшего всякий интерес к преследованию. Вон – головной их корабль тонул. Бросились спасать.

Адмирал же, что командовал конвоем, достал из кармана затертую золотую монету.

Подбросил ее.

И кровожадно усмехнулся, глядя на результат.

Капитан все понял без лишних слов.

И конвой, заложив большой вираж, пошел на новый заход, занимая более выгодное положение к ветру. Раз уж так сложилось – он должен был довершить эту битву победой. И обратить неприятеля в бегство. Чтобы ни у кого не хватило наглости обратить это сражение в поражение русского флота…

[1] Здесь речь о западных шошонах.

[2] 100 на 100 сажень в СИ это 254 на 254 м.

[3] 20 сажень в СИ это 50,8 м.

Часть 1

Глава 7

1711, сентябрь, 18. Москва – Охотск

– Значит война с Цин… – тихо и крайне недовольно произнес Петр, прохаживаясь по просторному помещению. – Как она не вовремя…

– Война часто начинается невовремя, – пожал плечами сын.

Отец на него скосился. Пожевал губами и заметил:

– Это все твои дела. Лез в Сибирь? Лез. Вот и спровоцировал.

– А чем?

– А бес их знает!

– Ну смотри. Торговля в Кяхте им самим на руку. Из-за нее воевать они точно не стали бы. Это же абсурд.

– Допустим.

– Дорога, что мы строим до Охотска, их тоже не должна волновать особо. Она проходит слишком далеко от их владений.

– А джунгары? – спросил Василий Голицын, занимавший в правительстве пост министра иностранных дел[1].

– Тут да. Мы продали им оружие. Ну так это что, повод разве для войны?

– Кто знает, что им сказали джунгары и как они сами все восприняли. – пожал он плечами.

– А почему не стали вести переговоров? Это ведь на китайцев не похоже. Да, ими сейчас правят маньчжуры, установив, по сути, оккупационный режим. Как если бы поляки Россию захватили в годы Смуты. Но все равно. Волей-неволей ханьцы же должны на маньчжуров как-то влиять. Да и сами маньчжуры раньше не чурались переговоров.

– Правда и не рвались их проводить.

– Почему они до сих пор нам ничего не предъявили? – спросил у Голицына царь.

– Судя по донесению командующего Иркутским военным округом глава его канцелярии был ими подкуплен. Вероятно, эту операцию они готовили давно. Год так уж точно. Значит переговоры начнутся как маньчжуры достигнут своих целей или окажутся в затруднительной ситуации.

– И какими силами, интересно, они будут оперировать на нашем направлении? – спросил Алексей.

– Основа армии маньчжуров восемь знаменных полков, – медленно произнес Василий Голицын. – Каждый в пятнадцать тысяч строевых. Половина их стоит в столице, остальные размещены в восемнадцати гарнизонах по всей стране.

– И эти четыре тысячи… это какой-то такой гарнизон с частями усиления? – спросил Алексей.

– Вероятно, – кивнул Голицын. – У них кроме собственно маньчжуров еще родичи халка на службе и ханьцы. И их совокупно ничуть не меньше. А вся их армия оценивается не меньше чем в пятьсот тысяч.

– Боже! – воскликнул Петр, представляя предстоящую тяжелую войну.