Текст книги "Собрание сочинений и писем (1828-1876)"

Автор книги: Михаил Бакунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Но прежде чем коснусь этого предмета, расскажу вкратце историю приобретения Амура. Муравьев приехал с этою мыслью в Сибирь и еще до отъезда своего из Петербурга успел уговорить императора Николая снарядить морскую экспедицию вокруг света для отыскания устья Амура. Под предводительством капитана, ныне контр-адмирала Невельского 12 она открыла устье Амура в мае месяце 1849 года. В 1852 году по предписанию Муравьева Невельский заложил Николаевск. В 1849 году Муравьев ездил в Камчатку для ознакомления с краем, особенно же с берегами Тихого океана. В этом же году у него зародилась мысль об образовании Забайкальской области как точки отправления и опоры для завоевания Амура. В 1850 году началась борьба его против всего министерства за исключением Киселева (Павла Дмитриевича.) и Перовского13. Главными его противниками были Нессельрод[е], Чернышев14 и Блудов15 , а за ними и все другие. Его публично называли государственным сумасшедшим, а все амурское предположение – гибельным предприятием. Образование Забайкальской области встретило сильное, страстное сопротивление, особенно когда он потребовал от императорского кабинета жертвы, а именно жертвы 40.000 крепостных крестьян кабинета. В борьбе со всеми министрами и видя стесненное положение наших финансов, Муравьев знал, что ему не дадут денег, и решился совершить огромное дело остаточными суммами от управления Восточной Сибири, с помощью Забайкальского края.

Не он завел казацкое сословие в этом крае, оно издавна существовало на границах Китая, преимущественно на берегах Онона (У Драгоманова напечатано "Аноны") и Аргуни, и простиралось уже до 60.000 душ обоего пола, когда он прибыл в Сибирь. Но ему нужны были рабочие руки на берегах Ингоды (У Драгоманова напечатано "Инады") и Шилки для сплавов вниз по Амуру. Тут жили преимущественно горные крестьяне в числе 40.000. А знаете, что такое горные крестьяне? Это-крепостные, в десять раз более разоренные, утесненные и несчастные, чем самые бедные помещичьи крепостные. Их теперь благодаря Муравьеву в Нерчинском округе более нет, но я ознакомился с их состоянием в Томской губернии, где их приписано более 130.000 к Алтайским горным заводам. Они платят подати и несут все прочие натуральные и денежные повинности, как и другие крестьяне; рекруты их поступают только не в солдаты, а на 25-летнюю каторжную работу в серебряных рудниках. Как крепостные императорского кабинета, которому принадлежат все заводы, "ни несут (У Драгоманова напечатано "носят".) барщину и какую еще барщину! Во всякое время, во время работ, в распутицу, они должны по приказанию, по чистому произволу горного начальства возить лес, дрова, уголь, руду за 100, за 200, иногда за 300 верст. Кроме того они обязаны продавать свой хлеб исключительно на заводы и по предписанию Чевкина 16, изданному в 1832 году, отнюдь не дороже 28 к[опеек] за пуд ржаной муки. Как крепостные они лишены всякой свободы и управляемы знаете кем? Местным горным ведомством, а знаете ли, что такое горное ведомство? Вы знаете, как бессовестны, алчны, вороваты русские инженеры, – ну вообразите себе российское потомственное инженерство, касту вроде поповской; вот вам и горное ведомство. За весьма редкими исключениями горные офицеры – дети горных же офицеров, потому что им предоставлено почти исключительное право воспитывать детей своих в горном корпусе, (которые поэтому всасывают в себя вороватость с кровью, с первыми впечатлениями детства, с корпусным воспитанием и являются на завод уже готовыми ворами. Жены и матери их – также дочери и сестры горных офицеров. Все горное ведомство составляет поэтому как будто одно дружное, тесно связанное семейство, основанное на систематическом воровстве. И вот оно-то управляет горнозаводскими крестьянами. Должно ли еще мне вам рассказывать, как хорошо жить на свете этим бедным крестьянам? Подробности о их прошлом житье-бытье в Нерчинском округе вы впрочем найдете в прилагаемой мною статье Антонова (полит [ического] преступника поляка Вебера) в "Иркутских Ведомостях". Вот из этого-то положения вырвал их Муравьев, обратив их в казаков. Эта мера навлекла на себя преимущественно гнев Завалишина, не в начале, потому что, как я докажу впоследствии, пока он жил в ладах с Муравьевым, он был не только горячим поборником его действий, но даже сам незванный-непрошенный прикладывал нечистую и тяжелую руку к исполнению его предначертаний. Потом он на него рассердился и стал на него клеветать, и первым и главным предметом его литературных гонений сделалась система казачества и насильственного заселения Амура посредством казаков, – система колонизации, правда несообразная с чистыми началами экономической науки, но при тогдашних обстоятельствах необходимая. За неимением денег, за отсутствием всякой народной инициативы, за невозможностью инициативы народа обленившегося, опустившегося, связанного по рукам и по ногам, нужно было или прибегнуть к ней, или отказаться от Амура. Итак, скажут, 40.000 горных крестьян, весь Забайкальский край были принесены в жертву амурскому делу? А если бы и так, что значит эта временная жертва в сравнении с огромностью добытых результатов? Но если мы докажем, что ни Забайкальский край, ни горные крестьяне не только что не потеряли, но существенно выиграли, быв пожертвованы таким образом в пользу великого предприятия, что ж останется из всей завалишинской аргументации?

Чего он не придумал для того, чтобы оправдать свое поддельное негодование и чтобы запугать воображение своих читателей! И сравнение с аракчеевскою системою и разорение всего Забайкальского края и голодную смерть несчастных переселенцев на Амуре и погибель всего амурского дела. "Амур стал язвою Сибири", – восклицает он торжественно, и глупая публика. ему поверила. А между тем 3авалишин, так долго живший в Забайкальском крае, знает лучше всякого, что обращением 40.000 горнозаводских крестьян в казачье (У Драгоманова напечатано "казенное".) сословие Муравьев извлек их из худшего и несчастнейшего положения, какое русское воображение себе представить может, и что их настоящее в сравнении с недавним прошедшим может быть названо царством небесным. Он знает, что кроме всех горно-заводских притеснений и разорений они были еще отданы горным начальством на окончательное высасывание нескольким купеческим домам, которые подобно жидам в Белоруссии опутали их долгами и держали (У Драгоманова напечатано "держат") их у себя в крепостной зависимости, и что первою муравьевскою мерою было гракховское освобождение их от этих неоплатных долгов и от мошенников заимодавцев-купцов. Он знает, что в забайкальском казачестве нет и тени применения аракчеевской системы, что никто не вмешивается в их домашнюю жизнь, и что дома они совершенно свободны, что они освобождены ныне от всех повинностей, что рекрутский набор на каторжную подземную работу в серебряных рудниках заменен обязательством каждого совершеннолетнего казака от 18 лет до 40-летнего возраста являться один год в три года в батальон на местную службу, а горно-заводская барщина заменена рубкою леса для барж, постройкою барж на Ингоде и на Шилке и сплавкою их вниз по Амуру, причем они получали – правда небольшую -плату (20 коп. в день), но они и этого не получали, когда были горными крестьянами, а несли работу несравненно тягчайшую (С нынешнего года, чего я не знал, отменена всякая принужденная работа, так что уже в прошедшую осень все работы производились наймом. (Примечание Бакунина.))

Прибавьте к этому то, что как горные крестьяне они и дети их обречены были на безнадежное, безвыходное рабство, в то время как со времени их обращения в казаков им всего предстояло 10 или много 15 лет, а теперь уже никак не более 5 лет принужденной работы (теперь уж ей положен конец), после чего кроме военной повинности они уже не будут нести никакой и вполне будут наслаждаться своим сравнительно с казенными крестьянами истинно-льготным положением, так что придется подумать и об уничтожения самого казачества, теперь еще необходимого, [а] вскоре совсем ненужного (На-днях ушло представление в Петербург о преобразовании 12 батал. в батальонное казачье управление – первый шаг к прекращению казачьего ведомства. (Примечание Бакунина.))

Муравьеву было без сомнения приятнее населить с первого раза Амур вольными поселенцами, да где же их было взять? В старину лихие казаки без спроса и даже без ведома начальства сами открыли, овладели Амуром, построили на нем город Албазин. С тех пор русский народ, связанный впродолжение веков, потерял всякую инициативу, всякую способность к движению; уничтожение нынешнего крепостного и полицейского порядка без сомнения возвратит ему утраченную жизнь, но до тех пор ждать было невозможно и за недостатком народной инициативы должно было прибегнуть к правительственной. Для занятия Амура, для учреждения на нем постоянного сообщения, для окончательного его присвоения надо было прибегнуть к системе принужденной .колонизации посредством казаков. По требованию Муравьева император Николай отдал 40.000 своих крестьян и утвердил образование Забайкальского края. От 1851 до 1854 года все время было употреблено на собрание известий об Амуре, на устройство нового края и на приготовления к Амурской экспедиции, которая была наконец разрешена, несмотря на противодействие всего Петербурга, в 1854 году благодаря разрыву с Англиею, раздражить которую появлением своим на Амуре мы пока боялись.

Итак 9 мая 1854 года состоялась первая экспедиция из 380 солдат и казаков вниз по Амуру под предводительством самого Муравьева. В Айгуне, китайской губернаторской резиденции, немного пониже нынешнего Благовещенска и где была сосредоточена далеко превосходная военная сила, его хотели задержать. но он продрался далее и через Николаевск, Татарский пролив и Охотское море отправил 380 человек в Камчатку довольно вовремя, чтобы отстоять ее против англичан, сам же в сентябре месяце отправился в Аян, а оттуда в Иркутск через Якутскую область вполовину на собаках, вполовину верхом. В 1855 году в конце апреля он предпринял вторую экспедицию вниз по Амуру уже с 5.000 войска, с угрозою пробился сквозь Айгун, и когда англичане явились в залив де-Кастри, они нашли его, по словам английскиго корреспондента "Times" – "herisse d'hommes et de canons" (Газета "Таймс", "Ощетинившимся людьми и пушками".). В этом же году перевезено вниз по Амуру первое вольное население, занявшее оба берега Амура близ Нико-лаевска. В 1856 году состоялся несчастный обратный поход 1.300 человек войска из Николаевска в Забайкалье, причем в самом деле от голода, холода и болезней погибло около 300 человек. Я знаю, этот факт был сильно раскритикован в "Колоколе", но, любезные друзья, где ж справедливость? И разве вы не знаете, сколько англичан погибло в Афганистане и северных американцев в военных экспедициях в западных равнинах и по Скалистым горам? Что ж касается до несправедливой награды главного виновника этой катастрофы, майора Облеухова 17, то это явная клевета, ибо он и теперь живет в полной немилости и горько жалуется на свою судьбу в Иркутске.

С 1857 года началась регулярная колонизация Амура казаками. Первые поселения были без сомнения невольные, это была необходимая жертва, принесенная амурскому делу, и жертва гораздо более в воображении, чем в действительности. Принимаются во-первых всевозможные меры, чтобы переселенцы были доставлены целы и невредимы со всем имуществом на место своего назначения, и все предпринятые до сих пор переселения были за весьма редкими исключениями удачны. Без административных ошибок и сопряженных с ними частных страданий, при недостаточной степени образования, умения и добросовестности в русских исполнителях вообще, такое трудное дело, каково население нового, совершенно пустынного края, разумеется, обойтись не может; но этих ошибок в сравнении с тем, что происходит даже внутри России при переселении народа из одной губернии в другую, было очень, очень мало, и эти страдания никак уже не могут идти в уровень с тем, что переносили северо-американские колонисты, поселявшиеся на болотистых берегах Миссисипи и Арканзаса. Амурские казаки поселены на местах привольных, здоровых, изумительно плодородных. В доказательство здорового климата приведу только одно обстоятельство: относительная смертность на Амуре менее, чем в самом Забайкалье, менее, чем в Иркутской губернии. Правда, что в первый год поселения некоторые места оказались несовсем здоровыми для скота, в иных падали кони, в других слепли бараны, в третьих телята родились без шерсти, но все эти странности, в которых известная сибирская и еще более известная забайкальская лень и распущенность принимали участие немалое, слава богу кончились с первым годом.

Скот скоро освоился с Амуром, а люди живут на нем припеваючи; да– иначе и быть не могло; обеспеченные полным двухгодовым содержанием, т. е. мукою, мясом, солью, крупою и спиртом, даже кирпичным чаем, без которого сибиряк жить не может, равно как и всеми необходимыми инструментами для земледелия и для постройки домов – все это выдает им казна безвозмездно,-они без всякой заботы о будущей зиме и даже о целом будущем годе могли в одно лето поставить себе дома и приготовить землю для пашни, так что на будущий год, еще вполне обеспеченный им правительством, они могли бы даже продовольствовать сами себя, если бы не сибирская лень и не казачья беспечность. И несмотря на эту лень и на эту беспечность, большая часть казачьих поселений производят уже так много хлеба, что могут уделить часть на торговлю. Прибавьте к тому, что все амурские казаки навсегда избавлены от всех податей и сборов и на два года со времени поселения и от всякой службы. Казаки для населения Амура назначаются по жребию; впрочем им предоставлено право поставить за себя охотников, что им обходится каждый год дешевле, ибо число охотников на Амур увеличивается с каждым годом,-опять доказательство, что на Амуре жить не худо. Таким образом от 1857 по 1861 год будет населено казаками на Амуре до 60, а на Ус[с]ури | до] 33 пунктов, всего 3.200 казачьих семейств, около 15.000 мужских и женских душ. В 1861 году отправится последняя казачья колония, состоящая из 600 семейств и 3.000 душ. Тем окончится для забайкальских казаков жертва людьми, жертва, которая оказывается уже на второй год благоденствием для новых поселенцев.

Теперь остановимся на минуту и посмотрим, что сделал Муравьев от 1854 года, со времени первой экспедиции на Амур, до 1859 года включительно. Он сделал лично две экспедиции, благодаря которым он мог отстоять Камчатку и залив де-Кастри против англичан. Я позабыл сказать, что в 1855 году, когда флотилии графа Путятина18 удалось скрыться в устье Амура от преследования англичан и французов, блокировавших и устье Амура и весь Татарский залив, Муравьев, которому было необходимо вернуться в Иркутск, успел со счастьем, ознаменовавшим большую часть его предприятий, пробраться на зафрахтованном американском судне сквозь весь английский флот благодаря туманам и своей истинно геройской смелости в Аян, а оттуда, равно как и в первый раз, возвратился в Иркутск через Якутскую область верхом, на собаках, на оленях и только последние 1.500 верст в возке.

С тех пор он почти каждый год предпринимал поездки на Амур. В 1857 году провожал вниз по Амуру графа Путятина, в 1858 заключил Айгунский трактат, в силу которого Китай уступает нам весь левый берег Амура, оставляя себе правый берег до впадения в Амур реки Уссури, правый же берег Амура от Уссури до Тихого океана оставляет в неопределенности до будущего разграничения, что мы растолковали так, что фактически заняли весь Уссурийский край, целое царство и благодатное царство, – от Амура на севере до Кореи на юге. В 1859 году Муравьев отправился из Николаевска в Печелийский залив, а оттуда в Японию, с которою у него идут переговоры об острове Сахалине, южную часть которого гр. Путятин трактатом, заключенным с ними в 1857 году, уступил им без всякой надобности, даже без всякого требования с их стороны. Переговоры опять окончились фактом, т. е. занятием всего Сахалина двумя или тремя ротами.

Вот вам, милые друзья, самые верные подробности об амурском деле. И когда подумаешь, что такое громадное дело, каково присвоение огромного края и первое население каких-нибудь 4.000 верст, совершенное впродолжение 6 лет от 1854 по 1859 год включительно, – население степей и лесов, чрезвычайно богатых в возможности, но в действительности еще совершенно пустынных, администрация вновь приобретенного края, его продовольствие, все дипломатические и чрезвычайные издержки, постройка барж, сооружение и содержание пароходов, все сплавы, военные экспедиции, не исключая даже защиты наших берегов на Тихом океане против англичан и французов, – когда подумаешь, что на все это издержано до 1859 года включительно не более 540.000 р. сер., взятых даже не у министра финансов, а из экономических сумм управления Восточной Сибирью,тогда, неправда ли, друзья, скажешь невольно, что другого такого примера нет, по крайней мере в нашей истории. Не уменьшая славы Барятинского, покорителя Кавказа 19, знаете ли, сколько употреблено им денег от 1856 года, со времени его назначения до 1859 года включительно, денег, взятых прямо из государственного казначейства? Около 28 миллионов рублей сер. Сравните и произнесите свой суд.

Но, говорит Завалишин, "не казна, а Забайкальский край поплатился за Амур, он разорен, он погибает". Но это уверение, ни на чем не основанное, странно противоречит факту всем известному, кто только был в Забайкальи, а именно значительному умножению производимого хлеба, скота и привозимых в Забайкалье потребляемых товаров. Прежде некуда было девать хлеба, а теперь он в огромных количествах покупается казною для Амура; прежде руки оставались без работы, а теперь в летнее рабочее время плохой работник может заработать рубль сер. и более в день. Прежде продуктов было довольно, но денег не было совсем в Забайкалья, а теперь в нем обращаются ежегодно значительные суммы, так что вы найдете деньги в каждой деревне. Кроме продовольствия Амура в Забайкалья ежегодно закупается снабжение всех судов в Тихом океане. Прежде забайкальские женщины ходили в грубом полотне, а теперь одеваются нередко по-немецки ситцевыми и шелковыми материями. Прежде Забайкалье по откупу считалось самою бедною областью, а теперь оно стало выше Иркутской губернии, – верный признак, что народ богатеет, потому что к несчастью во всем русском царстве, где только существует откупная система, все лишние и даже не лишние деньги народа идут в кабаки. Нет сомнения, что Забайкалье принесло жертвы Амуру, но эти– жертвы не истощили, а только расшевелили его и будут возвращены ему с лихвою в самое скорое время. Теперь уже оживляется оно каждое лето все возрастающим движением на Амур и обратно, с каждым годом появляются вновь фабрики и заводы мясосольные, мыльные, свечные, кожевенные, стеклянные, о которых прежде не было и в помине, и скоро придет время, когда в голодные годы, периодически возвращающиеся в Забайкальском крае через несколько лет вследствие засухи, он будет получать на (По-видимому в оригинале вместо "на" стоит какое-то другое слово ("я" или "все").) свое хлебное продовольствие с Амура.

Теперь скажу несколько слов о предположениях Муравьева касательно окончательного заселения Амура. Какие-нибудь 8 – 10 тысяч казаков не могут его наполнить, и устройство казачьих станиц не могло иметь другой цели как необходимое очищение места и дороги для будущего серьезного населения. В 1858 году Муравьев подал проект заселения Амура, основанный на следующих началах: во-первых, на Амур вызывались люди всех сословий, преимущественно же крестьяне казенные, удельные или помещичьи с тем условием, что лишь только кто из них объявит желание переселиться на Амур, он немедленно освобождается от всех обязательств и повинностей и становится вполне свободным человеком. Переселяться он должен на свой собственный счет (на путь ссуда из особых капиталов и хлебных магазинов); на Амуре ему дается земля на 20 лет в полное владение с освобождением его на это время от всяких сборов, служб и повинностей. Целые общины получают землю в вечное владение, но не в собственность, право которой исключительно предоставлено государству. Когда Муравьев писал свой проект, он был еще (У Драгоманом напечатано "ему".) решительным врагом собственности и говорил: "Je ne suis pas encore certain que la propriete ne soit un vol" ("Я еще не уверился в том, что собственность не кража"). В этом году он уступил явной необходимости и скрепя сердце согласился на признание прав собственности на Амуре, предоставляя каждому покупать сколько ему будет угодно земли по 10 руб. сер. за десятину; лицам же или общинам, которые захотят пользоваться землею на правах владения, предоставить ее на 20 лет, с тем, чтобы по прошествии оных они бы сохранили право первых покупателей, причем в первые 20 лет поселенцы освобождаются от всяких повинностей.

Не знаю, какова будет судьба этого проекта, но первый был отвергнут в Сибирском комитете, и первым его противником был министр государственных и удельных крестьян Муравьев вешающий20. Взамен его, согласившись с министром финансов, [он] предложил следующее: государство ежегодно жертвует 100.000 р[ублей], на которые около 300 семейств из крестьян [ведомства] государст[венных] имуществ будут ежегодно переселяться на Амур не по собственному желанию, а по назначению министра. Многие крестьянские общины в разных губерниях вызывались охотно к переселению, но получили от министра отказ, равно как 1.000 менонитских семей из Саратовской губернии, которые в 1859 году посылали уж депутатов на Амур с поручением осмотреть и выбрать землю. Только сибирским крестьянам предоставлено право вольного переселения, но сибирским крестьянам и в Сибири привольно. Так называемые вольные переселения государственных крестьян, назначаемых министром, начались только с нынешнего года; их переселено в лето 230 семей, около 1.600 душ. Кроме того, высочайше назначены для переселения в Восточную Сибирь 12.000 штрафных солдат с женами и без оных, из которых прибыло по сие время в Восточную Сибирь 8.000 человек; поселены в Байкальской области 6.000 взамен отбывших казаков и до 2.000 на Амуре. Прибавьте к этому около 900 человек каторжных, освобожденных Муравьевым из разных казенных заводов, и вы будете иметь приблизительно верный счет нынешнего амурского и уссурийского населения: без регулярных войск около ....... а с ними около .... душ (Пропуски в подлиннике. (Примечание М. Драгоманова.).).

Замечательно, что штрафные ведут себя отличным образом на Амуре, что в станицах, между которыми они распределены. нет ни большого воровства, ни грабежа, ни разбоя,-доказательство, что их никто .не притесняет, что им жить привольно и хорошо; доброе их поведение должно также отчасти приписать совершенному отсутствию кабаков на Амуре, откуда по высочайше утвержденному предложению Муравьева откуп исключен на вечные времена. Правда, что амурские жители, а именно соседние к манджурским деревням напиваются нередко манджурскою водкою, но не в водке главная сила, а в кабаках, которые систематически развивают пьянство в народе. По этому случаю, для того чтобы еще лучше выяснить вам направление Муравьева, посылаю вам статью об откупе, перепечатанную в 1859 году "Русским Вестником" из "Иркутских Ведомостей", статью, написанную политическим преступником Спешневым под диктовку Муравьева по следующему случаю: Бенардаки, держащий откуп всей Восточной Сибири, попытался было распространить его и на Амур, но обжегся и как громом был поражен печатным словом Муравьева. А должно вам сказать, что редко [кто] так хорошо, ясно, сжато и энергически пишет, как он. Его слог – [слог] человека действующего, а не литератора.

В предположениях Муравьева главною заманкою на Амур будет свобода, особенно же религиозная свобода. Муравьев, натура революционная, как диктатор может жертвовать иногда частным благом и даже частною волею для общего блага и для общей свободы. Но он – и по инстинкту и по убеждению отъявленный враг всякого притеснения; il a la religion de l'humanite, du mouvement historique des peuples, une religion a laquelle pour votre part vous avez; rononct comme a toutes les autres, mais il n'en a pas d'autre-il est plutot athee que chretien, et il professe et il exige en fait de religions et d'opinions une tolerance alsolue ("Он исповедует религию человечества, исторического движения Hародов, религию, которую вы с своей стороны отвергли, как и все прочие, но другой у него нет, он скорее атеист, чем христианин, и в области религий и мнений он держится и требует неограниченной терпимости".).

Вследствие этого он – первый друг и покровитель раскольников, против всех поповских и земских притеснений и надеется, что полная свобода верований на Амуре притянет туда много раскольников, а раскольники – самый полезный, деятельный и богатый народ в Сибири.

Этим покончу свою болтовню об Амуре. Для пополнения сведений прилагаю статью Антонова (полит[ического] преступ[ника] поляка Вебера) в "Иркутских Ведомостях", весьма дельную, составленную с большим знанием дела, хотя и плохо написанную; да еще статью Карпова (в газете "Амур"21), написанную слишком ругательно, но, тем не менее, интересную для характеристики Завалишина: и наконец печатные сведения о движении пароходства и торговли на Амуре за нынешний год, причем замечу, что Муравьев, безусловный поборник торговой, как и всякой другой свободы, всеми силами поощрял начинания американцев и вообще иностранцев на Амуре, что сильно не нравится сибирскому купечеству. Прилагаю вам также в подарок карту вновь приобретенного края.

2-ою заслугою Муравьева должно признать его обращение с декабристами и вообще с политическими преступниками, поляками и русскими. Должно отдать справедливость Сибири: при всех недостатках, укоренившихся в ней от постоянного наплыва разных часто весьма нечистых элементов, как то бесчестья, эгоизма, скрытности, взаимного недоверия, она отличается какою-то особенною широтою сердца и мысли, истинным великодушием в отношении к политическим и даже ко всем преступникам. В сибиряке нет предрассудков, он не грешит ни чрезмерным любопытством, ни излишнею деликатностью, ни злопамятством, и от всякого сосланного, что бы он ни сделал в России, зависит честным и главное умным поведением поставить себя на почетную ногу. Сибиряки, народ умный, дураков не терпят и прощают скорее подлость, чем глупость. Подлостью, злостью и какою бы то ни было нравственною мерзостью сибиряка не удивишь, он так много видал их в своей жизни. Но политические преступники еще с давних времен, я думаю со времен Меньшикова и Миниха 22, пользуются особым почетом в Сибири. Немало к тому способствовало в последнее время благородное влияние декабристов, так высоко себя поставивших в Сибири, равно как и не менее благородное влияние польских политических преступников, еще в гораздо большем количестве разбросанных по сибирским пустыням.

Такое общее расположение сибиряков к политическим и государственным преступникам не могло остаться без влияния и на начальство. Случались, правда, довольно часто разные официальные мерзости, – ведь русское начальство, еще более вороватое в Сибири, чем в самой России, не может же изменить своему коренному характеру, – но вообще должно оказать, что редко когда соблюдаются во всей строгости предписания драконо-русского закона в отношении к политическим ссыльным и каторжным. Более всего страдали они от произвола, капризов, привязок местных начальников. Нередко произвол этот доходил до оскорбления и до жестокости. Так напр[имер] какой-то плац-майор омской крепости, которого я позабыл фамилию и который судится еще до сих пор в Тобольске, поступал самым оскорбительным и жестоким образом с поляками, содержимыми там на работах, – бил их палками и заставлял при страшных морозах чистить нужники. Не знаю я таких примеров в Восточной Сибири, но случались и здесь очень нехорошие вещи. Главная заслуга Муравьева состоит, во-первых, в том, что он поставил политических преступников в совершенную независимость от каких бы то ни было начальников, так что было опасным не только обидеть, но даже поссориться с политическим преступником. Муравьев по принципу и по расчету брал почти всегда сторону последнего, что в частности могло иногда оказаться неудобным, несправедливым, в целом же для достижения его цели, а именно для возвышения положения политических преступников в Сибири, было необходимо. Он не пропустил ни одного случая, чтобы поднять их в общественном мнении; им, полякам и русским, особенно же декабристам, он расточал постоянно самое деликатное внимание, все любезности свои,и все признаки глубочайшего уважения. И это в 1848 году, при Николае, когда николаевская свирепая исступленность доходила до последних границ. Мало того, что он значительно облегчил участь каждого, исполнял, сколько было возможно и даже когда было невозможно, желание каждого, в противность строжайшим предписаниям позволял им жить, где хотели, ходить, куда хотели, в Восточной Сибири, и заниматься, чем хотели, – он их приблизил к себе, стал принимать их у себя как самых почетных гостей, посещать их как самых близких друзей.

Послушайте, что говорит масса поляков, воротившихся недавно из Восточной Сибири на родину благодаря его же широкому, возможному и невозможному применению кривой и хромой, истиннонемецкой императорской амнистии. Они единогласно благословляют его и говорят, что он помирил их и с русскими и с фамилиею Муравьева. Спросите у живых декабристов кроме Завалишина и Раевского 23. Все были и остаются друзьями, приверженцами, почитателями Муравьева.

Кстати поговорим о политических преступниках – врагах Муравьева: о Завалишине, Раевском, Петрашевском и Львове; других я не знаю, разве присоединить к ним полуполитического жидка Розенталя 24, и то только потому, что он также, как Петрашевский и Завалишин, пишет читанные нами здесь доносы в 3-е Отделение, а может быть, бог вас знает, корреспондирует и с "Колоколом". A tout seigneur tout honneur ("По заслугам и честь".) начну с Завалишина.

Когда меня отправляли из Шлиссельбургской крепости в Западную Сибирь в 1857 году, я прожил почти неделю в 3-м Отделении (Всего 3 дня: с 5 по 8 марта 1857 года.). Туда приходил ко мне всякий день брат Алексей, приехавший нарочно и живший в доме наших семейных друзей у Пущиных (У Драгоманова опечатка; сказано: "Кущиных".). Тут он познакомился и сблизился с только что возвратившимся из Сибири декабристом И. И. Пущиным 25. Иван Иванович послал мне через брата свое благословение и между другими местными рекомендациями заповедывал мне не знакомиться с Дмитрием Завалишиным ни с братом его 26: второй– отъявленный доносчик даже на брата, а первый-также доносчик, только действующий более искусно и тайно, повредивший всем много своими двусмысленными речами при допросах и бывший потом в Петровском замке, равно как и все время поселения в Сибири, язвою для всех декабристов. То же самое повторили мне в Сибири Басаргин, Фаленберг, По[д]жио, Бесчастный, М. А. Бестужев и Кюхельбекер 27. То же самое услышал я от большинства и от лучших поляков, знавших Завалишина за Байкалом. Все единогласно описывали его как человека желчно-самолюбивого, завистливого, злого, не останавливающегося для достижения своекорыстных или самолюбивых целей ни перед ложью, ни перед клеветою. От декабристов в Иркутске я узнал следующий любезный фактик: в Петровском замке 28 он был в самом деле язвою для товарищей. Вы знаете, как дружно и свято жили там декабристы. Это была, может быть, самая лучшая эпоха их жизни, эпоха, в которой, очищенные страданием, чувством великой ответственности, взятой ими на себя перед целой Россией, они, может быть, впервые возвысились до нравственного сознания своего подвига. Потом, по выпуске их из Петровского замка, обыденная российская пошлость взяла свое, разъединенная жизнь без дела и без цели в пошлой обстановке, мелкие нужды, мелкие страсти спустили многих далеко ниже Петровского диапазона. На этой высоте немногие вполне удержались, но в Петровском замке все были равно велики и святы, все были равны: и умные и глупые, и образованные и невежи, и бедные и богатые. Они братски друг с другом делились всем; и мысли и чувства и материальные средства – все было общее между ними. В этой святой дружной семье завелась одна паршивая овца: Дмитрий Иринархович Завалишин. Он всем завидовал и всех равно ненавидел. Он сплетничал, наговаривал и старался ссорить их между собою. Он доносил, клеветал на всех доброму коменданту Лепарскому 29, и за то, что покойник его не слушал, он до сих пор его ненавидит. Я сам слышал, с каким презрением он о нем отзывается и как ругает благородного старика, память которого благословляется всеми декабристами. Наконец злость Завалишина доходила иногда до того, что, не зная чем отомстить досадившему ему товарищу, он зимою в 30 и более градусов мороза выбивал у него метко брошенным камешком стекла, что становилось тем более чувствительным, что не только в Петровском замке, но даже в самом Иркутске часто бывает трудно, а иногда и просто невозможно заменить разбитое стекло, так что наказанный должен был замазываться от мороза бумагою.