Текст книги "Москва Краснокаменная. Рассказы, фельетоны 20-х годов"
Автор книги: Михаил Булгаков
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
В воскресный день измученный недельной работой дядя Иван сидел за пивом в пивной «Красный Париж» и рассказывал:
– Чистое мученье, а не должность. В понедельник топить начинаю, во вторник всякие работники моются, в среду которые с малыми ребятами, в четверг просто рядовые мужчины, в пятницу женский день. Женский день мне самый яд. То есть глаза б мои не смотрели. Набьется баб полные бани, орут, манатки свои разбросают. И главное, на меня обижаются, а я при чем? Должен я смотреть или нет, если меня приставили к этому делу. Должен! Нет, хуже баб нету народа на свете. Одна и есть приличная женщина – жена нашего нового служащего Коверкотова. Аккуратная бабочка. Придет, все свернет, разложит, только скажет: «Дядя Иван, провались ты в преисподнюю»… Одно нехорошо: миловидная такая бабочка с лица, а на спине у нее родинка, да ведь до чего безобразная, как летучая мышь прямо, посмотришь, плюнуть хочется…
– Что-о-о-о?! Какая такая мышь?.. Ты про кого говоришь, рыжая дрянь?
Дядя Иван побледнел, обернулся и увидал служащего Коверкотова. Глаза у Коверкотова сверкали, руки сжимались в кулаки.
– Ты где ж мышь видал? Ты что же гадости распространяешь? А?
– Какие гадости, – начал было дядя Иван и не успел окончить… Коверкотов подвинулся к нему вплотную и…
III. В СУДЕ– Гражданин Коверкотов, вы обвиняетесь в том, что 21 марта сего года нанесли оскорбление действием служащему при бане гражданину Ивану.
– Гражданин судья, он мою честь опозорил!
– Расскажите, каким образом вы опозорили честь гражданина Коверкотова?
– Ничего я не позорил… Чистое наказанье. Прошу вас, гражданин судья, уволить меня с должности банщицы. Сил моих больше нет.
* * *
Судья долго говорил с жаром, прикладывая руки к сердцу, и дело кончилось мировой.
Через несколько дней дядю Ивана освободили от присутствия в пятницу в женской бане и назначили вместо него женщину из ремонта.
Таким образом, на станции вновь наступили ясные дни.
Комментарии. В. И. Лосев
Банщица Иван
Впервые – Гудок. 1925. 9 апреля. С подписью: «Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
О пользе алкоголизма
На собрание по перевыборам месткома на ст. N
член союза Микула явился вдребезги пьяный.
Рабочая масса кричала: «Недопустимо!», но
представитель учка выступил с защитой Мику-
лы, объяснив, что пьянство – социальная бо-
лезнь и что можно выбирать и выпивая в состав
месткома.
Рабкор 2619
ПРОЛОГ
– К черту с собрания пьяную физиономию. Это недопустимо! – кричала рабочая масса.
Председатель то вставал, то садился, точно внутри у него помещалась пружинка.
– Слово предоставляется! – кричал он, простирая руки, – товарищи, тише!.. Слово предостав… товарищи, тише! Товарищи! Умоляю вас выслушать представителя учк…
– Долой Микулу! – кричала масса, – этого пьяницу надо изжить!
Лицо представителя появилось за столом президиума. На учкином лице плавала благожелательная улыбка. Масса еще поволновалась, как океан, и стихла.
– Товарищи! – воскликнул представитель приятным баритоном.
– Я представитель! И если он – Волна!
А масса вы – Советская Россия, [1]1
– Я представитель! И если он – Волна! А масса вы – Советская Россия…– Булгаков перефразирует известное стихотворение Якова Полонского (1819–1898) «В альбом К. III…»:
Писатель, если только он Волна,а океан – Россия,Не может быть не возмущен,Когда возмущена стихия. Но Булгаков тем самым указывал и на следующие строки этого стихотворения, которые в то время были весьма актуальны:
Писатель, если только онЕсть нерв великого народа,Не может быть не поражен,Когда поражена свобода.
[Закрыть]
то учк не может быть не возмущен,
когда возмущена стихия!
Такое начало польстило массе чрезвычайно.
– Стихами говорит!
– Кормилец ты наш! – восхищенно воскликнула какая-то старушка и зарыдала. После того, как ее вывели, представитель продолжал:
– О чем шумите вы, народные витии?! [2]2
– О чем шумите вы, народные витии?! —Представитель продолжает свою речь уже стихами Пушкина «Клеветникам России».
[Закрыть]
– Насчет Микулы шумим! – отвечала масса.
– Вон его! Позор!
– Товарищи! Именно по поводу Микулы я и намерен говорить.
– Правильно! Крой его, алкоголика!
– Прежде всего перед нами возникает вопрос: действительно ли пьян означенный Микула?
– Ого-го-го-го! – закричала масса.
– Ну, хорошо, пьян, – согласился представитель. – Сомнений, дорогие товарищи, в этом нет никаких. Но тут перед нами возникает социальной важности вопрос: на каком таком основании пьян уважаемый член союза Микула?
– Именинник он! – ответила масса.
– Нет, милые граждане, не в этом дело. Корень зла лежит гораздо глубже. Наш Микула пьян, потому что он… болен.
Масса застыла, как соляной столб. [3]3
Масса застыла, как соляной столб. —Булгаков даже в фельетонах использует библейские эпизоды. В первой книге Моисея «Бытие» сказано: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих… Жена же Лотоваоглянулась позади его, и стала соляным столпом» (XIX, 24–26). Господь запретил смотреть на гибнущие города, но жена Лота нарушила этот запрет.
[Закрыть]
Багровый Микула открыл один совершенно мутный глаз и в ужасе посмотрел на представителя.
– Да, – милейшие товарищи, пьянство есть не что иное, как социальная болезнь, подобная туберкулезу, сифилису, чуме, холере и… Прежде чем говорить о Микуле, подумаем, что такое пьянство и откуда оно взялось?.. Некогда, дорогие товарищи, бывший великий князь Владимир, прозванный за свою любовь к спиртным напиткам Красным Солнышком, воскликнул: «Наше веселие есть пити!»
– Здорово загнул!
– Здоровее трудно. Наши историки оценили по достоинству слова незабвенного бывшего князя и начали выпивать по малости, восклицая при этом: «Пьян, да умен – два угодья в нем!»
– А с князем что было? – спросила масса, которую заинтересовал доклад секретаря.
– Помер, голубчики. В одночасье от водки сгорел, – с сожалением пояснил всезнайка-секретарь.
– Царство ему небесное! – пискнула какая-то старушечка. – Хуть и совецкий, а все ж святой.
– Ты религиозный дурман на собрании не разводи, тетя, – попросил ее секретарь, – тут тебе царств небесных нету. Я продолжаю, товарищи. После чего в буржуазном обществе выпивали девятьсот лет подряд, всякий и каждый, не щадя младенцев и сирот. «Пей, да дело разумей», – воскликнул знаменитый поэт буржуазного периода Тургенев. После чего составился ряд пословиц народного юмора в защиту алкоголизма, как-то: «Пьяному море по колено», «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», «Не вино пьянит человека, а время», «Не в свои сани не садись», и какие, бишь, еще?
– Чай не водка, много не выпьешь! – ответила крайне заинтересованная масса.
– Верно, мерси. «Разве с полведра напьешься». «Курица и та пьет». «И пить – умереть, и не пить – умереть». «Налей, налей, товарищ, заздравную чару!..»
– Бог зна-е-ет, что с нами случится, – подтянул пьяный засыпающий Микула.
– Товарищ больной, прошу вас не петь на собрании, – вежливо попросил председатель, – продолжайте, товарищ оратор.
– «Помолимся, – продолжал оратор, – помолимся Творцу, мы к рюмочке приложимся, потом и к огурцу», «господин городовой, будьте вежливы со мной, отведите меня в часть, чтобы в грязь мне не упасть», «неприличными словами прошу не выражаться и на чай не выдавать», «февраля двадцать девятого выпил штоф вина проклятого», «ежедневно свежие раки», «через тумбу, тумбу раз»…
– Куда?! – вдруг рявкнул председатель.
Пять человек вдруг, крадучись, вылезли из рядов и шмыгнули в дверь.
– Не выдержали речи, – пояснила восхищенная масса, – красноречиво убедил. В пивную бросились, пока не закрыли.
– Итак! – гремел оратор, – вы видите, насколько глубоко пронизала нас социальная болезнь. Но вы не смущайтесь, товарищи. Вот, например, наш знаменитый самородок Ломоносов восемнадцатого века в высшей степени любил поставить банку, а, однако, вышел первоклассный ученый и товарищ, которому даже памятник поставили у здания Университета на Моховой улице. Я бы еще мог привести выдающиеся примеры, но не хочу… Я заканчиваю, и приступаем к выборам…
ЭПИЛОГ«…после чего рабочие массы выбрали в кандидаты месткома известного алкоголика, и на другой же день он сидел пьяный, как дым, на перроне и потешал зевак анекдотами, рассказывая, что разрешено пить, лишь бы не было вреда».
(Из того же письма рабкора)
Комментарии. В. И. Лосев
О пользе алкоголизма
Впервые – Гудок. 1925. 15 апреля. С подписью: «Из того же письма рабкора, Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Как Бутон женился
В управлении Юго-Западных провизионки вы-
дают только женатым. Холостым – шиш. Стало
быть, нужно жениться. Причем управление бу-
дет играть роль свахи.
Рабкор № 2626
А не думает ли барин жениться.
Н. В. Гоголь («Женитьба»)
Железнодорожник Валентин Аркадьевич Бутон-Нецелованный, человек упорно и настойчиво холостой, явился в административный отдел управления и вежливо раскланялся с провизионным начальством.
– Вам чего-с? Ишь ты, какой вы галстук устроили – горошком!
– Как же-с. Провизионочку пришел попросить.
– Так-с. Женитесь.
Бутон дрогнул:
– Как это?
– Очень просто. Загс знаете? Пойдете туды, скажете: так, мол, и так. Люблю ее больше всего на свете. Отдайте ее мне, в противном случае кинусь в Днепр или застрелюсь. Как вам больше нравится. Ну, зарегистрируют вас. Документики ее захватите, да и ее самое.
– Чьи? – спросил зеленый Бутон.
– Ну, Варенькины, скажем.
– Какой… Варенькины?..
– Машинистки нашей.
– Не хочу, – сказал Бутон.
– Чудачина. Желая добра тебе говорю. Пойми в своей голове. Образ жизни будешь вести! Ты сейчас что по утрам пьешь?
– Пиво, – ответил Бутон.
– Ну, вот. А тогда шоколад будешь пить или какао!
Бутона слегка стошнило.
– Ты глянь на себя в зеркало Управления Юго-Западных железных дорог. На что ты похож? Галстук, как бабочка, а рубашка грязная. На штанах пуговицы нет, – ведь это ж безобразие холостяцкое! А женишься, – глаза не успеешь продрать, тут перед тобой супруга: не желаете ли чего? Как твое имя, отчество?
– Валентин Аркадьевич…
– Ну, вот, Валюша, стало быть, или Валюн. И будет тебе говорить: не нужно ли тебе чего, Валюн, не нужно ли другого, не нужно ли тебе, Валюша, кофейку, Валюте – то, Валюте – другое… Взбесишься прямо!.. То есть что это я говорю?.. не будешь знать, в раю ты или в Ю.-З. же-де!
– У ней зуб вставной!
– Вот дурак, прости Господи. Зуб! Да разве зуб – рука или нога? Да при этом ведь золотой же зуб! Вот чудачина, его в крайнем случае в ломбард можно заложить. Одним словом, пиши заявление о вступлении в законный брак. Мы тебя и благословим. Через год зови на октябрины, выпьем!
– Не хочу! – закричал Бутон.
– Ну ладно, вижу, вы упрямец. Вам хоть кол на голове теши. Как угодно. Прошу не задерживать занятого человека.
– Провизионочку позвольте.
– Нет!
– На каком основании?
– Не полагается вам.
– А почему Птюхину дали?
– Птюхин почише тебя, он женатый!
– Стало быть, мне без провизии с голоду подыхать?
– Как угодно, молодой человек.
– Это что же такое выходит, – забормотал Бутон, меняясь в лице. – Мне нужно или жизни лишиться с голоду, или свободы моей драгоценной?!
– Вы не кричите.
– Берите! – закричал Бутон, впадая в истерику, – жените, ведите меня в загс, ешьте с кашей!! – и стал рвать на себе сорочку.
– Кульер! Зови Вареньку! Товарищ Бутон предложение им будет делать руки и сердца.
– А чего они воют? – осведомился курьер.
– От радости ошалел. Перемена жизни в казенном доме.
Комментарии. В. И. Лосев
Как Бутон женился
Впервые – Гудок. 1925. 28 апреля. С подписью: «Михаил».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Смычкой по черепу
В основе фельетона – истинное про-
исшествие, описанное рабкором № 742
Дождалось наконец радости одно из сел Червонного, Фастовского района, что на Киевщине! Сам Сергеев, представитель райисполкома, он же заместитель предместкома, он же голова охраны труда ст. Фастов, прибыл устраивать смычку с селянством.
Как по радио стукнула весть о том, что сего числа Сергеев повернется лицом к деревне!
Селяне густыми косяками пошли в хату-читальню. Даже 60-летний дед Омелько (по профессии – середняк), вооружившись клюкой, приплелся на общее собрание.
В хате яблоку негде было упасть; дед приткнулся в уголочке, наставил ухо трубой и приготовился к восприятию смычки.
Гость на эстраде гремел, как соловей в жимолости. Партийная программа валилась из него крупными кусками, как из человека, который глотал ее долгое время, но совершенно не прожевывал.
Селяне видели энергичную руку, заложенную за борт куртки, и слышали слова:
– Больше внимания селу… Мелиорация… Производительность… Посевкампания… середняк и бедняк… дружные усилия… мы к вам… вы к нам… посевматериал… район… это гарантирует, товарищи… семенная ссуда… Наркомзем… Движение цен… Наркомпрос… Тракторы… Кооперация… облигации…
Тихие вздохи порхали по хате. Доклад лился, как река. Докладчик медленно поворачивался боком; и, наконец, совершенно повернулся к деревне. И первый предмет, бросившийся ему в глаза в этой деревне, было огромное и сморщенное ухо деда Омельки, похожее на граммофонную трубу. На лице у деда была напряженная дума.
Все на свете кончается, кончился и доклад. После аплодисментов наступило несколько натянутое молчание. Наконец встал председатель собрания и спросил:
– Нет ли у кого вопросов к докладчику?
Докладчик горделиво огляделся: нет, мол, такого вопроса на свете, на который бы я не ответил!
И вот произошла драма. Загремела клюка, встал дед Омелько и сказал:
– Я просю, товарищи, чтоб товарищ смычник по-простому рассказал свой доклад, бо я ничего не понял.
Учинив такое неприличие, дед сел на место. Настала гробовая тишина, и видно было, как побагровел Сергеев. Прозвучал его металлический голос:
– Это что еще за индивидуум?..
Дед обиделся:
– Я не индююм… Я – дед Омелько.
Сергеев повернулся к председателю:
– Он член комитета незаможников?
– Нет, не член, – сконфуженно отозвался председатель.
– Ага! – хищно воскликнул Сергеев, – стало быть, кулак?!
Собрание побледнело.
– Так вывести же его вон!! – вдруг рявкнул Сергеев и, впав в исступление и забывчивость, повернулся к деревне не лицом, а совсем противоположным местом.
Собрание замерло. Ни один не приложил руку к дряхлому деду, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы не выручил докладчика секретарь сельской рады Игнат. Как коршун, налетел секретарь на деда и, обозвав его «сукиным дедом», за шиворот поволок его из хаты-читальни.
Когда вас волокут с торжественного собрания, мудреного нет, что вы будете протестовать. Дед, упираясь ногами в пол, бормотал:
– Шестьдесят лет прожил на свете, не знал, что я кулак… а также спасибо вам за смычку!
– Ладно, – пыхтел Игнат, – ты у меня поразговариваешь. Ты у меня разговоришься. Я тебе докажу, какой ты элемент.
Способ доказательства Игнат избрал оригинальный. Именно, вытащив деда во двор, урезал его по затылку чем-то настолько тяжелым, что деду показалось, будто бы померкнуло полуденное солнце и на небе выступили звезды.
Неизвестно, чем доказал Игнат деду. По мнению последнего (а ему виднее, чем кому бы то ни было), это была резина.
На этом смычка с дедом Омелькой и закончилась.
Впрочем, не совсем. После смычки дед оглох на одно ухо.
* * *
Знаете что, тов. Сергеев? Я позволяю себе дать вам два совета (они также относятся и к Игнату). Во-первых, справьтесь, как здоровье деда.
А во-вторых, смычка смычкой, а мужиков портить все-таки не следует. А то вместо смычки произойдут неприятности.
Для всех.
И для вас в частности.
Комментарии. В. И. Лосев
Смычкой по черепу
Впервые – Гудок. 1925. 27 мая. С подписью: «Михаил Булгаков».
Печатается по тексту газеты «Гудок».
Шпрехен зи дейтч?
В связи с прибытием в СССР многих иностранных делегаций усилился спрос на учебники иностранных языков. Между тем новых учебников мало, а старые неудовлетворительны по своему типу.
Металлист Щукин постучался к соседу своему по общежитию – металлисту Крюкову.
– Да, да, – раздалось за дверью.
И Щукин вошел, а войдя, попятился в ужасе – Крюков в одном белье стоял перед маленьким зеркалом и кланялся ему. В левой руке у Крюкова была книжка.
– Здравствуй, Крюков, – молвил пораженный Щукин, – ты с ума сошел?
– Наин, – ответил Крюков, – не мешай, я сейчас.
Затем отпрянул назад, вежливо поклонился окну и сказал:
– Благодарю вас, я уже ездил. Данке зер! Ну, пожалуйста, еще одну чашечку чаю, – предложил Крюков сам себе и сам же отказался: – Мерси, не хочу. Их виль… Фу, дьявол… Как его. Нихт, нихт! – победоносно повторил Крюков и выкатил глаза на Щукина.
– Крюков, миленький, что с тобой? – плаксиво спросил приятель, – опомнись.
– Не путайся под ногами, – задумчиво сказал Крюков и уставился на свои босые ноги. – Под ногами, под ногами, – забормотал он, – а как нога? Все вылетело. Вот леший… фусс, фусс! Впрочем, нога не встретится, нога – ненужное слово.
«Кончен парень, – подумал Щукин, – достукался, давно я замечал…»
Он робко кашлянул и пискнул:
– Петенька, что ты говоришь, выпей водицы.
– Благодарю, я уже пил, – ответил Крюков, – а равно и ел (он подумал), а равно и курил. А равно…
«Посижу, посмотрю, чтобы он в окно не выбросился, а там можно будет людей собрать. Эх, жаль, хороший был парень, умный, толковый…» – думал Щукин, садясь на край продранного дивана.
Крюков раскрыл книгу и продолжал вслух:
– Имеете ль вы трамвай, мой дорогой товарищ? Гм… Камрад (Крюков задумался). Да, я имею трамвай, но моя тетка тоже уехала в Италию. Гм… Тетка тут ни при чем. К чертовой матери тетку! Выкинем ее, майне танте. У моей бабушки нет ручного льва. Варум? Потому что они очень дороги в наших местах. Вот сукины сыны! Неподходящее! – кричал Крюков. – А любите ли вы колбасу? Как же мне ее не любить, если третий день идет дождь! В вашей комнате имеется ли электричество, товарищ? Нет, но зато мой дядя пьет запоем уже третью неделю и пропил нашего водолаза. А где аптека? – спросил Крюков Щукина грозно.
– Аптека в двух шагах, Петенька, – робко шепнул Щукин.
– Аптека, – поправил Крюков, – мой добрый приятель, находится напротив нашего доброго мэра и рядом с нашим одним красивым садом, где мы имеем один маленький фонтан.
Тут Крюков плюнул на пол, книжку закрыл, вытер пот со лба и сказал по-человечески:
– Фу… здравствуй, Щукин. Ну, замучился, понимаешь ли.
– Да что ты делаешь, объясни! – взмолился Щукин.
– Да понимаешь ли, германская делегация к нам завтра приедет, ну, меня выбрали встречать и обедом угощать. Я, говорю, по-немецки ни в зуб ногой. Ничего, говорят, ты способный. Вот тебе книжка – самоучитель всех европейских языков. Ну и дали! Черт его знает, что за книжка!
– Усвоил что-нибудь?
– Да кое-что, только мозги свернул. Какие-то бабушки, покойный дядя… А настоящих слов нет.
Глаза Крюкова вдруг стали мутными, он поглядел на Щукина и спросил:
– Имеете ли вы кальсоны, мой сосед?
– Имею, только перестань! – взвыл Щукин, а Крюков добавил:
– Да, имею, но зато я никогда не видал вашей уважаемой невесты!
Щукин вздохнул безнадежно и убежал.
Комментарии. В. И. Лосев
Шпрехен зи дейтч?
Впервые – Бузотер. 1925. № 19. С подписью: «Тускарора».
Печатается по тексту журнала «Бузотер».
Угрызаемый хвост
У здания МУУРа [1]1
У здания МУУРа… – МУУР – Московское управление уголовного розыска.
[Закрыть]стоял хвост.
– Ох-хо-хонюшки! Стоишь, стоишь…
– И тут хвост.
– Что поделаешь? Вы, позвольте узнать, бухгалтер будете?
– Нет-с, я кассир.
– Арестовываться пришли?
– Да как же!
– Дело доброе! А на сколько, позвольте узнать, вы изволили засыпаться?..
– На триста червончиков.
– Пустое дело, молодой человек. Один год. Но принимая во внимание чистосердечное раскаяние, и, кроме того, Октябрь не за горами. Так что в общей сложности просидите три месяца и вернетесь под сень струй.
– Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаянье впал. Пошел вчера советоваться к защитнику, – уж он пугал меня, пугал, статья, говорит, такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отделаетесь.
– Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда ж вы? В очередь!
– Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня совесть…
– Тут каждого, батюшка, жжет, не один вы.
– Я, – бубнил бас, – казенную лавку Моссельпрома пропил.
– Хват ты. Будешь теперь знать, закопают тебя, раба Божия.
– Ничего подобного. А если я темный? А неразвитой? А наследственные социальные условия? А? А первая судимость? А алкоголик?
– Да какого ж черта тебе, алкоголику, вино препоручили?
– Я и сам говорил…
– Вам что?
– Я, гражданин милицмейстер, терзаемый угрызениями совести…
– Позвольте, что ж вы пхаетесь, я тоже терзаемый…
– Виноват, я с десяти утра жду, арестоваться.
– Говорите коротко, фамилию, учреждение и сколько.
– Фиолетов я, Миша. Терзаемый угрызениями…
– Сколько?
– В Махретресте – двести червяков.
– Сидорчук, прими гражданина Фиолетова.
– Зубную щеточку позвольте с собой взять.
– Можете. Вы сколько?
– Семь человек.
– Семья?
– Так точно.
– А сколько ж вы взяли?
– Деньгами двести, салоп, часы, подсвечники.
– Не пойму я, учрежденский салоп?
– Зачем? Мы учреждениями не занимаемся. Частное семейство – Штипельмана.
– Вы Штипельман?
– Да никак нет.
– Так при чем тут Штипельман?
– При том, что зарезали мы его. Я докладываю: семь человек – жена, пятеро детишек и бабушка.
– Сидорчук, Махрушин, примите меры пресечения!
– Позвольте, почему ему преимущества?
– Граждане, будьте сознательные, убийца он.
– Мало ли, что убийца. Важное кушанье! Я, может, учреждение подорвал.
– Безобразие. Бюрократизм. Мы жаловаться будем.
