Текст книги "Драконий бог Нары"
Автор книги: Мидзуна Кувабара
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
Опустив руки, Наоэ еще раз осмотрелся. Страшно вот так быть одному в пустом храме против огромных будд. Он слышал, что Залу Третьего Месяца в насмешку зовут “музеем чучел будд”, но не соглашался с этим. Напротив, присутствие этих высочайших созданий всколыхнуло в нем суеверный ужас. Он замер на месте, с душой распахнутой и обнаженной, будто на допросе.
Зачем ты пришел сюда?
Что ты тут делаешь?
Все разом требовали ответов. Он едва смог побороть желание сбежать отсюда. Одновременно ему хотелось упасть перед ними ниц и покаяться во всем, о чем молчало сердце. Но сделать это – не значит спастись.
Спасение…
“Глупое заблуждение, рожденное из пустоты…”
Наоэ опустил взгляд. Спасение… На самом деле, это…
Далекое желание, которое вечно ускользает из-под руки.
Он ощущал, будто здесь его всегда кто-то ждет. А Бодхисаттвы по обе стороны Фукукендзяку Каннон – увидеть их он возвращался раз за разом. Слева смотрела Бодхисаттва Лунного света (5), а справа – Бодхисаттва Солнечного света (6). Их очертания были величественны и тоже вызывали непонятную ностальгию. Исполненный достоинства взгляд Каннон падал на него, взгляд, который прогонял ужас всех дрожащих живых существ. В этих глазах горело белое пламя – два светлых языка пламени тянулись к небу. Каждый раз, когда он видел этого Бодхисаттву, в его воображении неизменно появлялось одно и то же лицо. И чего тут неясного: он приехал, чтобы снова увидеть ее.
В бодхисаттве он видел лицо женщины, которая однажды спасла его.
“Минако…”
И только ее.
В первый раз он повстречал ее в аду той резни, что разгорелась тридцать лет назад. Все началось с того, что они спасли Минако и ее семью, когда их, как и многих других, затянули замыслы Оды. Кагетора много сражался, чтобы защитить их…и совсем скоро, совершенно неожиданно он и Минако полюбили друг друга. Она была женщиной с нежными глазами и неиссякаемым запасом прочности в сердце. А еще у нее была необыкновенно широкая душа, и быть с ней значило чувствовать себя легко. В мучительные дни бесконечных боев именно Кагетора, сам о том не задумываясь, страдал больше всех: его семью убили, и война пожрала даже тех, кто вообще был здесь не при чем. У него не было убежища, и он мог только отдаваться битве. Он не мог ничего, не мог найти исцеления для израненного сердца. Перед ним лежала единственная дорога: продолжать бесконечную борьбу, баюкая собственную изорванную и усталую душу. Как много для него тогда значила Минако? Маленький мирок в океане напряжения и нетерпимости, жажды крови и ужаса – как, должно быть, он лелеял спокойствие, которое она дарила ему. Скудная доброта, крохотная любовь, которые так легко теряются в вихре сражений тех жестоких дней – насколько незаменима была для него Минако? Он нашел своему сердцу исцеление…
Да как же он любил ее…?
Наоэ следовало знать больше о подобных вещах: он-то знал боль Кагеторы лучше прочих. И не смог спасти его. Более того, он загнал Кагетору на край. Как защитник Кагеторы, как солдат Призрачной армии Уэсуги, он видел своей обязанностью уничтожить Оду, иначе его существование не имело смысла. Он не мог отвести взгляд, не мог отвернуться… Не мог позволить господину сбежать. Такова обязанность вассала.
Он должен был беречь Кагетору…так почему получилось только загнать его в угол? Он больше всех жаждал спасти Кагетору…но почему получилось лишь причинить ему боль? Он не понимал этого. И не понимая, сражался вслепую. Он не мог позволить Кагеторе бросить их миссию! Вот и приходилось ранить его все глубже и глубже. Когда Кагетора начал ненавидеть его? Его, который был рядом четыре сотни лет, верного и преданного вассала…и Кагетора стал ненавидеть его яростнее, чем кого бы ни было. Под маской спокойствия Наоэ сражался сам с собой: пускай Кагетора возненавидит его, но это ведь для его собственного блага. Вполне естественная мысль для любого вассала. И он притворялся, что не замечает мучений Кагеторы, и тихонько наблюдал за ним и Минако…
Теперь-то Наоэ понял, что только того и ждал, когда все перехлестнется через край и выльется наружу. Он вздохнул и отвел взгляд от Бодхисаттвы Лунного света.
Кагетора предвидел, что сражение перейдет в войну без правил, и знал, что больше не сможет защищать Минако. Той ночью Кагетора подозвал Наоэ и велел:
– Бери Минако – и уходите.
Разница сил, вызванная уходом Наоэ, стала очевидной, но Кагетора, для которого безопасность Минако была превыше всего, решился на этот шаг. Или на самом деле он уже нацелился на то, чтобы нанести Нобунаге последний удар.
А если подумать теперь…
Кагетора пытался приостановить перемены, происходящие в Наоэ, приказав: “Защити Минако”. Наверное, он хотел показать Наоэ свое доверие… Эх, как же он просчитался!
Ведь Минако была возлюбленной Кагеторы.
Если бы Кагетора знал о том, что грызет Наоэ, он бы тогда понял, КАК Наоэ ее ненавидит. Кагетора должен был это понять просто из обрывков его жестоких фраз, по поведению… Износилось и изжило себя что-то, что прочно держало Наоэ в узде: он больше не мог прятать чувства, кипевшие внутри.
Он ненавидел Минако. Ненавидел больше всего на свете.
“Если бы только этой женщины не было”, – думалось ему. Он хотел разорвать ее на части – эту женщину, которую любил Кагетора. Ревность душила его… А внешность Минако только подливала масла в костер эмоций.
Его обуревали разные чувства: он мог потерять человека, который был рядом сквозь века. Но ведь не важно, кого любит Кагетора – в конце концов ему придется вернуться. Не важно насколько любит Кагетора – рано или поздно женщина умрет, придет время, когда они с ней разлучатся. И останется только Наоэ. Не важно, вколачивал он сам себе. Пускай он пока не получил того, что истинно желал, но придет день, когда он снова станет самым важным человеком в жизни Кагеторы. Просто надо немного потерпеть, потому что в конце они с Кагеторой все равно останутся вдвоем.
Просто потерпеть…а он уже терпел так долго. Нет, он сможет…почему бы и нет. Но…
И почему он хочет этого человека так сильно, прямо сейчас?!
Глупая самоуверенность: недостаток, который возрождается вместе с ним. Наоэ видел себя со стороны, человека, который способен возбудить в Кагеторе лишь ненависть.
Минако не пришлось пробиваться через преграды, чтобы привязать к себе Кагетору. А он-то мог…только завидовать ее мягкости и сопереживанию.
“Надо было осознать опасность…”
А Кагетора осмелился доверить возлюбленную Наоэ.
“Потому что после всего этого, в конце всего…он все еще доверял мне…”
И даже этого Наоэ не оценил, предал последнюю кроху веры. И насилуя Минако, в самых потаенных глубинах души он выкрикивал имя Кагеторы.
Ненависть к Минако? Нет, глубже…гораздо глубже. Сошло бы все. Любое, связанное с ним, что можно было бы сжать в руках, любое. Не обязательно Минако… Потому что она была его любимой Минако…потому-то он ее и хотел. Пусть на момент. Пусть то, чего уже нет. Пусть то, что Кагетора отдал другому человеку. Даже осколки. То, чего нет у Наоэ, до чего не дотянуться… Его любовь…его сердце – Наоэ хотел выкрасть их из чужой души.
Он предупреждал себя сотни раз: что это ошибка, что это безумие и эта ревность, которые изглодали его до костей – лишь заблуждение. Что эти чувства ненастоящие и их вообще быть не должно.
Но…
Нельзя обманывать себя вечно. Он пытался избавиться от этих чувств, но не мог заставить их просто исчезнуть…! Его руки искали Кагетору…искали в безумном желании. Для него, живущего в долг, Кагетора и был жизнью.
– Люблю тебя!…кричал Наоэ, и в его воображении на месте Минако был Кагетора
Наоэ уже потерял всякое подобие рассудка. Он хотел, чтобы кто-то сказал, объяснил ему это уродство, эти эмоции, это безумие. Он хотел, чтобы кто-то поведал ему об истинной природе этого глубокого помешательства, которое разрушало и тело, и разум. Он молил о луче света, который бы мог показать дорогу в бесконечной грозовой ночи. И только.
А спустя несколько месяцев после атаки Оды его и Минако сделали приманкой для Кагеторы, а тот, великолепно зная о ловушке, пришел спасти их…и погиб, пожертвовав собой ради них. Другого выхода не было. Душа, отделенная от тела, уязвима, как безоружный воин. Без поддержки тела она не могла использовать силы. Хаконха Нобунаги наверняка уничтожила бы душу Кагеторы. Наоэ использовал свое отвратительное умение прежде, чем успел засомневаться. Властью Кэнсина ему одному была дарована сила совершать каншо над другими. Нобунага убьет душу Кагеторы…такого Наоэ не мог допустить, но в этот отчаянный момент только одно тело подходило для вместилища. А иного пути не было: Кагетора был единственным, кого Наоэ не мог потерять. Просто не мог. Не хотел – не сейчас, не впредь, никогда…
Не мог потерять…!
Никакого способа, никакого выбора. Только так: вселить Кагетору в тело Минако.
“Тебя одного я не прощу до конца вечности!”
Зала Третьего Месяца закрылась. Наоэ вышел из храма и, перед тем, как подняться по каменным ступеням Залы Второго Месяца, немного побродил по парку. Он пришел к храму спереди, теперь же решил полюбоваться видом с другой стороны. С платформы, выходящей на запад, открывался великолепный вид на Нару. И здесь было тихо. Никто из посетителей храма не разговаривал; собрались тут и влюбленные, и семейные пары, и просто друзья, но все они молчали, погрузившись, наверное, в собственные мысли. Они просто смотрели на заходящее солнце, уплывающее за горизонт. Наоэ тоже посмотрел в небо. Внезапно он услышал, словно шепот в сердце, слова, которые Минако сказала ему той ночью. Минако, которая должна была люто ненавидеть его – она стала единственной, кто все понял. Только она поняла эти безнадежные чувства. Раздумывая над этим теперь, он точно осознал…это потому, что ее обуревали те же глубокие чувства. К тому же человеку.
По мере того, как солнце скрывалось за горизонтом, небо менялось. Алые полосы горели в облаках над горными пиками, а сами облака сначала залились оранжевым, а потом темно-розовым. В конце концов яркий багрянец хлынул в небо – невыразимо прекрасное зрелище. Красные облака плыли на запад, несколько птиц пересекли безграничный простор. На момент Наоэ потерял дар речи: ему хотелось только соединить ладони в молитве, растворяясь в величественном свечении. Древние строители храма очевидно хорошо знали Чистые Земли, этот рай будд, который люди, измученные отмаливанием своих грехов, могут увидеть лишь мельком, в особые моменты. В один из таких моментов и попал Наоэ.
Безумие, подавленное виной и сожалением, постепенно возвращалось к жизни. Со дня их воссоединения он уже знал, что эти неприкрытые страсти, которые – он убеждал себя, повторял себе – были иллюзией, однажды выплеснутся из сердца и хлынут ярким неудержимым потоком. Даже если он больше никогда не увидит такое небо… Завораживающая красота этой минуты ворвалась ему в душу.
Вот здесь. Я хочу быть с тобой…здесь.
Ему хотелось молиться угасающему свету, просто молиться, забыв, что можно еще и плакать.
Это небо…совсем как моя любовь к тебе.
Небо потемнело, и в Наре вспыхнули неоновые огни. Зажглись фонари Залы Второго Месяца, и Наоэ, оставив толпу наслаждаться ночным пейзажем, отправился по крытому переходу к дорожке вдоль правой стены. Он еще обернулся, чтобы бросить взгляд на мягкий свет храмовых фонариков, а потом ступил на темную тропинку. Миновав залитый сиянием Зал Великого Будды, он прошел сквозь Большие Южные Ворота, очутился на оживленной улице и отправился к гостинице. Возможность связи между странными молниями и Ями Сэнгоку казалась не такой уж маленькой.
“Можно ли положиться на силу Кагеторы-сама…?”
Вот это беспокоило Наоэ в первую очередь. Да, Кагетора безупречно выполнил тебуку в случае Асина Мориудзи, и потом, в Токио, и не было причины полагать, что это умение исчезло. Его силы, вроде, более или менее стабилизировались после Сэндая. Но в то же время…
“Пройдет время – и Кагетора вспомнит.”
Слова Косаки лежали на душе тяжелым грузом. Если этой дороги не избежать никакими силами, то остается только двигаться вперед. Назад пути нет. Наоэ уже решил за те несколько дней, которые они с Кагеторой провели в Сэндае и Токио. Второй раз он от Кагеторы не убежит. С такой нерешительностью Кагетору не защитишь, а он был единственным, кто может…и он это сделает. Такое вот тщеславие: каким бы ужасным он не был, а эти слова мог с гордостью сказать хоть перед всеми богами разом.
В отеле Наоэ направился к стойке регистрации. Там стоял хорошо сложенный юноша, который, видно, тоже только что вернулся. А рядом с ним – другой. Он заметил Наоэ, и на лице его промелькнуло узнавание. Удивленный, он тем не менее слабо и неловко улыбнулся Наоэ:
– Слушай, а ты шустро обернулся.
Наоэ с готовностью умиротворенно улыбнулся в ответ:
– С возвращением, Такая-сан.
Защитить тебя…
–
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Кинтецу-Нара-эки
Так же известна как Кин-Нара, Кин-На.
Конечная станция линии Кинтэцу Нара, включает четыре платформы и четыре пути метро. Была открыта в качестве временной станции Железной дороги Осаки в 1914, в настоящий момент обслуживает около 70 000 человек в день.
2. Тодай-дзи
Букв.: “Великий Восточный Храм”
Знаменитый комплекс буддистских храмов в Наре, основанный императором Сёмю в 743 году. Один из семи “Исторических памятников Древней Нары”, причем многие его храмы и прочие элементы числятся в списке Национальных сокровищ Японии. В Зале Великого Будды (Дайбуцудэн) размещается 16-метровая бронзовая статуя Дайничи Нераи (Дайбуцу), и Зал этот, говорят, самое большое деревянное строение в мире. По территории храмового комплекса свободно гуляют олени.
Самая высокая в Японии статуя Даиничи Нераи была переделана несколько раз, а Дайбуцудэн – отстроен дважды после пожаров. Теперешнее здание стоит с 1709 года, отстроенное после того, как было сожжено в результате конфликта Мацунага Хисахидэ с Миеси в 1567. Двух стражей Нио у Великих Южных Ворот реставрировали две группы (25 человек ) экспертов с 1988 по 1991/1993.
В комплекс Тодай также входят близлежащие храмы и сады.
В числе Национальных сокровищ Японии:
– Нандай-мон Великие Южные Ворота
Уничтожены ураганом в 962, отстроены в 1199 в соответствии с архитектурным стилем китайской династии Сонг.
– Кайзан-до Зал Основателя
Здание содержит деревянное изображение первого главного настоятеля, изготовленное в 9 веке. Святилище построено в 1200, его неф (вытянутое помещение, часть интерьера, ограниченное с одной или обеих сторон рядом колонн или столбов) – в 1250.
– Колокольня Сёро
Построена в начале 13 века, вмещает колокол, отлитый в 752 году, считалась самой большой в своем роде до Средних веков.
– Хокке-до/ Сангацу-до – Зала Цветущей Дхармы/ Зала Третьего Месяца
Храм стоит на восточной стороне комплекса у подножия горного хребта Вакакуса. Одно из немногих строений, сохранившееся с Периода Нара, предположительно сооружено в 743 году. В храме находится дюжина или более будд, главный из которых – Фукукендзяку Каннон.
– Нигацу-до Зала Второго Месяца
Храм назван в честь священной церемонии, наподобие буддистской мессы, которая проводится во втором месяце лунного календаря. Храм сгорел в результате случайного пожара во время одного из ритуалов, но был восстановлен два года спустя. В нем располагаются две восьмиликие богини милосердия – Большая Богиня Милосердия (Ооганнон) и Малая Богиня Милосердия (Коганнон), и никому не позволяется смотреть на них. Храм был превозглашен Национальным Сокровищем в декабре 2005 года.
– Тегай-мон Ворота Вращающегося Зла
Восьмифутовые ворота на северо-западе комплекса, одно из немногих строений, избежавшее огня и при битве Тайра но Сигехира в 1880 и при конфликте Миеси против Мацунага в 1567. Перестроены в эпоху Камакура, но сохраняют прежний вид.
3. Нара Коэн
Большой парк в центре Нары, разбитый в 1880 году. В нем множество достопримечательностей, включая храмовый комплекс Тодай, святилище Касуга и национальный музей Нары. Парк является домом для сотен оленей (в синтоистском фольклоре они посланники богов) и занесен в список Национальных Сокровищ Японии.
4. Фукукендзяку Каннон
Также известен как Амогапаса
Воплощение Авалокитешвары, милосердный бодхисаттва, избавитель от страданий. Его имя означает “не пустая/не знающая промаха сеть/петля”. Воплощение его имеет восемь-двадцать рук, которыми он держит разные символические предметы, как-то: цветок лотоса, стрела, колокольчик, петля, молитвенное колесо, четки, посох или метелка. Иногда изображается в оленьей шкуре.
5. Гакко Босацу
Также известна как Гандрапрабха
Букв.: Бодхисаттва Лунного Света/Сияния. Под ее началом свет луны и хорошее здоровье. В храме Тодай она стоит слева от Фукукендзяку Каннон.
6. Никко Босацу
Также известна как Сюряпрабха
Букв.: Бодхисаттва Солнечного Света/Сияния. Под ее началом свет солнца и хорошее здоровье. Ее можно часто увидеть рядом с сестрой Гакко Босацу, Бодхисаттвой Лунного Света – вместе они служат Якусирюрико Нераи, Будде Медицины. Иногда они представляются служителями Каннон.
В храме Тодай эта бодхисаттва стоит справа от Фукукендзяку Каннон.
Призрачное пламя (том 5): Драконий бог Нары
Глава 4: Хирагумо
Перевод с японского: Асфодель
Перевод с английского: Кана
Когда Чиаки и Такая вернулись в отель, было уже около половины восьмого. И первым делом они отправились в японский ресторанчик на последнем этаже отеля.
– Одержимая Хирагумо…? – перебил Наоэ.
– Угу, – Чиаки запихал в рот порцию сасими. – Наоэ, я уверен…цукумогами, который привязался к дочери Сиохара – это точно Хирагумо. Я к тому и веду, что это не тот случай, когда изгнал и забыл.
– Если Хирагумо здесь, значит, и Мацунага Хисахидэ неподалеку?
– Какого фига вы имеете в виду? – раздраженно вклинился Такая, тыкая палочками гарнир. – Почему где Хирагумо, там и Мацунага Хисахидэ? И что это все-таки за штука этот чайник-цукумогами? Парни, отдохните от своей тарабарщины минутку и объясните мне нормальным языком!
Чиаки не дал никакого ясного ответа, вот Такая и злился. Тогда Наоэ, который более или менее свыкся с должностью “главного объяснителя”, терпеливо ответил:
– Хирагумо в свое время был одним из редчайших чайников, а потом стал цукумогами, знаменитым чудовищем, которое, бывало, появлялось в окрестностях Хегури у подножия Сиги. Если я не ошибаюсь, то по легенде, пускай у него были руки и ноги, все как положено, но изначально Хирагумо все же был чайником… Так что он приходил глубокой ночью в кухни жителей, выпивал всю воду из кувшинов, ваз, бутылок и вообще всех емкостей, причем при этом требовал: “Делайте чай! Делайте чай!” А еще по слухам Хирагумо уничтожал других чудовищ и злых духов, вот люди и считали, что его надо оставить в покое и относиться к нему с уважением. Некоторые даже оставляли лишнюю бутылку воды специально для Хирагумо… – Наоэ сцепил ладони на столешнице. – Но когда Хирагумо еще был обыкновенным чайником, то принадлежал Мацунаге Хисахидэ.
– Его хозяином был Хисахидэ?
– Верно. Говорите, жертва жила около Сиги?
– Ну и…?
Наоэ слегка подался вперед:
– На этой горе располагался главный замок Мацунаги Дандзе Хисахидэ. Он пал при восстании. Дело в том, что Нобунага предложил Хисахидэ отдать ему уникальный чайник, и тогда Ода сохранил бы ему жизнь. Но Хисахидэ отказался и вместо этого привязал Хирагумо к собственной шее, посыпал себя порохом и поджег запал.
– Подорвался вместе с чайником, что ли…? – проглотив кусок сасими, пробормотал Такая.
– Именно, – кивнул Наоэ.
Чиаки отложил палочки и вздохнул:
– Наверное, горечь и возмущение воинов Мацунаги собрались в Хирагумо, вот что это было. Злоба погибших солдат воскресила Хирагумо в виде цукумогами. Этот Мацунага Дандзе Хисахидэ…убил сегуна и собственного господина, и Тодай сжег дотла…какой же он предатель…мерзкий жестокий ублюдок. Я слышал, он и с идиотом Нобунагой спеться успел, а потом и того вокруг пальца обвел…неудивительно, что сделался онре.
Наоэ спокойно добавил для Такаи:
– По слухам Мацунага Хисахидэ решил объединить территории вокруг старой столицы. Нет никакого доказательства, что у него действительно имеется некое секретное оружие, но, вроде бы, силы Оды насчет этого держат ухо востро. Думают, что здесь замешана удивительная сила…
Такая нахмурил лоб:
– Секретное оружие? Они ведь не про Хирагумо…?
– Ну, в этом надо убедиться. И мы до сих пор не знаем, при чем тут огни хоихои.
– А еще мне казалось, будто кто-то за нами наблюдает.
– Кто?
– Может, оншо какой, – Чиаки уплетал темпуру. – По-любому, это мы оставим на завтра. Мама моя, я совсем уже сдулся защищать этого дохляка, который о себе позаботиться не в состоянии.
– Это кого ты дохляком обозвал?
– Мог бы хоть помощь предложить пару раз.
– То есть я типа этого не делаю?!
– Ну все, тише, – одернул его Наоэ, и Такая поджал губы.
Эти двое, видимо, так и грызлись целый день – Наоэ снова порадовался, что вырвался пораньше.
– Ты бы по крайней мере позаботился, чтоб мне не мешать.
– Ага. Несусь и падаю!
Наоэ прикрыл лицо ладонью и застонал.
*
Измученные непривычной жарой, и Такая, и Чиаки ушли к себе в номер рано и быстро заснули. Несмотря на свои перебранки, они провели неплохое расследование – Наоэ даже удивился, как хорошо они поработали в паре. Но все же…
– Все-таки решили ехать со мной? – подытожил Наоэ, глядя на Такаю на пассажирском сиденье.
Утром следующего дня Такая и Наоэ покинули отель вместе, на прокатной Presia.
– Ты хоть водишь лучше.
– М? Доверяете моему вождению?
– А ты бы попробовал целый день куда-нибудь ехать с Чиаки за рулем! Да это просто ад какой-то! Только и гляди, чтоб каждую секунду не вмазаться!
Такая чувствовал, что должен благодарить богов за то, что еще жив.
– Наверняка, вас оберегал Бисямонтэн?
– Ага, естественно. Но я все равно решил!
Лицо Такаи вдруг сделалось серьезным, и Наоэ переспросил:
– Что решили?
– Что, как только в следующем году мне будет восемнадцать, сразу получу права. И если опять придется ездить с Чиаки, я ему даже дотронуться до руля не дам!
– Перестаньте, пожалуйста. Вы уже меня пугаете.
Автомобиль направлялся к югу по 24 Национальному Шоссе. На время они разделились с Чиаки: тот поехал в Санго, чтобы увидеться с Наги, дочерью Сиохары, а целью их поездки был дом Кизаки Миеко, любовницы Сиохара, который располагался в Такаде. Такая и Наоэ решили расспросить ее поподробнее об обстоятельствах смерти Сиохара.
– А ничего, что мы вот так просто заявимся?
– Я звонил ей на работу, и мне сказали, что Кизаки взяла несколько выходных. Она уходила по вечерам, даже когда работала, так что, думаю, сейчас она дома.
– А ты с ней уже связывался?
– Автоответчик сообщил, что ее нет дома, но я так не думаю. По рассказам коллег, Кизаки была сильно подавлена внезапной смертью Сиохара. Кажется также, на вчерашних похоронах она была пьяна.
Такая запрокинул голову и состроил гримасу:
– Она еще и алкоголичка? Блин, ненавижу…
– В таком случае, вам, вероятно, следовало ехать с Нагахидэ.
– Да ни за что! – отрезал Такая, отметив, как уверенно Наоэ держит руль. Да, вождение тоже играло свою роль, но и просто присутствие Наоэ действовало как-то…успокаивающе.
“Ну да, по сравнению то с Чиаки.”
– Извините?
– А, ничего. Кстати, не расскажешь еще про того Мацунагу Хисахидэ?
Наоэ с полминуты порылся в памяти:
– Изначально Мацунага Хисахидэ был вассалом клана Миеси, под властью которого находился Сегунат Асикага. По слухам, он убил главу семьи, Миеси Нагаеси, и довел тогдашнего Сегуна – Асикага Еситэру – до самоубийства. Общество осудило его за предательство хозяев. Потом он пытался завоевать Ямато и окрестности из своей крепости в Сиги, а еще сражался с кланом Миеси и атаковал Триумвират Миеси в храме Тодай. Войска его сожгли Тодай дотла, даже Зала Великого Будды была уничтожена.
– Храм Тодай…тот самый Тодай?
– Вы правы. Один из замков Хисахидэ, Тамон, как раз располагался к северу оттуда. В любом случае, замок этот он потерял, когда сдался Оде, тогда он и начал служить Нобунаге. Хисахидэ участвовал в некоторых битвах Оды, например, в нападении на Храм Исияма Хонган, но несколько лет спустя восстал против него. А в конце концов, он обосновался на Сиги, где был окружен войсками Оды и уничтожен.
– А, так про это была вчерашняя история Хирагумо?
– Да. Хисахидэ несомненно был человеком изысканного вкуса. Он страстно коллекционировал редкие мечи и чайную утварь…как, впрочем, и Нобунага. Только в случае Хисахидэ эта страсть граничила с помешательством. – Наоэ отвлекся на дорожные знаки, затем продолжил: – Я слышал, когда Хисахидэ прибыл в столицу, чтобы поступить под начальство Оды, то подарил ему великолепную чайницу по имени “Цукумогами”. И позже, доказывая свою преданность, он дарил Нобунаге другие редкие предметы сервиза, хотя ему наверняка было больно расставаться с экземплярами любимой коллекции. Впрочем, я так думаю, Хисахидэ просто хотел жить…что, правда, не помешало ему в конце концов взорваться с Хирагумо…
– Так это был реальный чайник?
– Шедевр среди шедевров. Нобунага очень давно хотел заполучить его: даже при осаде Сиги пообещал Хисахидэ жизнь в обмен на Хирагумо, а тот упрямо отказался. Наверное, таким образом бросил вызов Оде.
– Ммм, – Такая кивнул. – Непростой нрав, да? Могу представить, каково ему было, хотя…
– Хисахидэ был тот еще коварный мерзавец. Сделал шоу из присяги Оде, а сам затевал восстание против человека, который так быстро захватил центральную власть. Должно быть, он ненавидел Нобунагу достаточно сильно, – Наоэ следил за убегающей назад дорогой. – Обаяние Нобунаги служило залогом долгой верности, вот только ненависть он внушал в той же степени. Видимо, страх Хисахидэ перед Нобунагой и подтолкнул его к восстанию.
– …
– Вне всяких сомнений, Нобунага был баловнем своей эпохи. Хорошо это или нет, а я немного сочувствую Хисахидэ и остальным, которым пришлось восстать против него. Хотя… – Наоэ слегка улыбнулся, – им такие бесполезные сантименты по вкусу не пришлись бы.
Такая посмотрел на него несколько разочарованно:
– Расхваливаешь Нобунагу, несмотря на то, что он твой враг?
– Если бы его не было, наша страна, должно быть, не стала такой, какая она есть сейчас, – Наоэ поймал взгляд Такаи. – Нельзя отрицать все то, что он сделал для развития Японии. Конечно, он наш враг, но нужно признать и его достижения…если мы желаем одобрить наше теперешнее общество, вот так.
Взгляд Такаи потяжелел. А Наоэ рассказывал дальше:
– Хотя посмотрите глубже, наверное, нет никого, кто бы не совершил свой вклад в развитие современного мира, независимо от того, осталось его имя в истории или нет.
– Наоэ…
– Капелька гордости, да? – Наоэ мягко улыбнулся, и Такая придержал язык.
*
Машина, продвигаясь на юг, пересекала открытые голубоватые пространства рисовых полей. По адресу, выведанному Чиаки, располагался красивый кирпичный дом. Автомобиль затормозил перед ним, и Наоэ с Такаей выбрались на улицу. Уже около двери Такаю осенило:
– Постой, а представляться-то кем будем? Собираешься, как Чиаки, показывать визитную карточку корреспондента журнала?
– Воспользуемся этим.
Такая бросил взгляд на то, что показал ему Наоэ, и застыл на месте:
– Чего…полицейское удостоверение? За каким фигом оно у тебя? Подделка…?!
– Нет, настоящее.
– Ты его украл?!
– Нашел.
– Ааааа, дьявол, ну знаешь…!
С самым невинным выражением лица Наоэ позвонил. Никто не подходил. Тогда он позвонил еще несколько раз, но ответа по-прежнему не было.
– А если она спит?
Наоэ не сдавался, но только после трех-четырех попыток добился результата.
– Кого черти принесли? Хватит трезвонить…!
Дверь наконец распахнулась, и лицо, которое увидел Такая…да, это была та женщина с похорон, Кизаки Миеко. Длинные растрепанные волосы на этот раз были собраны сеточкой, а неприлично привлекательную фигуру прикрывала только тонкая рубашка.
– Вы кто? – угрюмо поинтересовалась женщина.
– Простите, что потревожили вас. Мы проводим расследование…
Наоэ показал удостоверение, и Миеко мигом проснулась.
– Ра-расследование? – негромко вскрикнула она и тут же стала более любезной.
Поспешно прибрав со стола пустые бутылки из-под виски, Миеко провела Наоэ и Такаю в комнату.
– П-пожалуйста…
– Благодарю.
Из комнаты не выветрился запах алкоголя. Наоэ покосился на перекошенное лицо Такаи и начал задавать вопросы.
– Давайте сразу перейдем к делу…хотелось бы немного расспросить вас о Сиохара-си.
Миеко, казалось, еще не до конца протрезвела, тем более что полностью не отошла от шока и горя, и Наоэ начал с самых безобидных вопросов:
– Насчет ваших отношений с Сиохара-си… – и он осекся, заметив как непонимающе Миеко таращится на Такаю.
– О, извиняюсь, что не представил нас. Это Оги-сан, мой напарник. А я Татибана, Особый Отдел Расследований от Национального Полицейского Агентства.
– Вот как…
– Я отвечаю за раскрытие этого уникального происшествия, так, пожалуйста, можете рассказывать все, что, на ваш взгляд, кажется странным. Пусть даже в этом не будет смысла или его сложно объяснить среднему обывателю. Вообще все. Даже если в это трудно поверить, привидения там или проклятия. Ключом к решению проблемы может оказаться все, что угодно.
На лице Миеко отразились одновременно изумление и доверие. Такая наградил Наоэ подозрительным взглядом, но тот сделал вид, что не заметил.
– Всякое вроде того, что его загрызли призрачные лисицы или убили мстительные призраки… – не унимался Наоэ, пристально глядя на Миеко. – Или сожгли таинственные шаровые молнии.
– ! – Миеко внезапно изменилась в лице. – И-инспектор!
Странные сдавленные звуки, которые принялся издавать Такая, говорили о том, что “напарник” вот-вот расхохочется. Однако Миеко с убийственной серьезностью воскликнула:
– Он…он не случайно погиб! Его прокляла дочь!
– Смертельное проклятие?
– Эти молнии и есть ее проклятие! Он все время боялся чего-то и говорил мне: “Меня скоро убьют. Моя дочка прокляла меня.” Он все время носил с собой уйму амулетов! Это его дочь виновата!
Такая и Наоэ переглянулись, а Миеко продолжала отчаянно стоять на своем:
– Как он боялся, так и вышло! Как он и говорил: “Драконий бог убьет меня. Дочь наслала на меня проклятие, и теперь Драконий бог убьет меня”!
– Драконий бог…?
– Точно! Его дочка сотни раз ходила просить Драконьего бога о смерти отца! И однажды он ей ответил! Это он его убил! – Миеко начала громко всхлипывать.
Наоэ взглянул на Такаю, а тот, сохраняя холодный взгляд, подался вперед:
– То есть, Сиохара-сан знал, что его убьют?
Заливаясь слезами, Миеко кивнула.
– И, как вы сказали, из-за проклятия собственной дочери.
Миеко продолжала кивать.
– В смысле, Сиохара-сан каким-то образом узнал, что дочь прокляла его?
