Текст книги "Уроки итальянского"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Эй, Фрэн! Видишь того парня, который сказал: «Mi chiamo Bartolomeo»? Это случайно не Барри из твоего универмага?

И впрямь, на другом конце комнаты сидел Барри. Видимо, сверхурочная работа все же помогла ему обзавестись заветным мотоциклом. Они приветственно помахали друг другу.

Какая необычная подобралась компания! Вот сидит элегантно одетая женщина – наверняка из тех, которые закатывают роскошные фуршеты в своих домах. Что, черт побери, могло привести ее в такое место, как Маунтенвью? А вот изумительно красивая девушка с золотистыми локонами, которая твердит: «Mi chiamo Elizabetta». Рядом с ней, судя по всему, ее парень – очень серьезный и в новом пиджаке. Вот черноволосый, насупленный Луиджи, а рядом с ним мужчина постарше, которого зовут Лоренцо. Удивительно, что их всех объединяет?

Синьора была сама приветливость.

– Я знаю вашу домохозяйку, – сказала ей Фрэн, когда они угощались маленькими кусочками салями и сыра. Заметив, что преподавательница смешалась и покраснела, Фрэн поспешила добавить: – Она очень благодарна вам за то, что вы помогаете ее сыну.

Лицо Синьоры осветила широкая улыбка. Когда она улыбалась, то превращалась в настоящую красавицу. Вряд ли эта женщина могла быть монашенкой, подумала Фрэн. Скорее всего, Пегги Салливан ошибается.

Занятия нравились и Кэти, и Фрэн. После их окончания сестры бежали на автобусную остановку, весело, словно дети, смеясь над своими ошибками в произношении и всякими забавными историями, которые рассказывала им Синьора. Кэти потом пересказывала их своим школьным подругам, и девочки восхищенно охали.

В группе возникла удивительная атмосфера. Казалось, все они попали на необитаемый остров, где единственная возможность спастись – это освоить незнакомый язык и запомнить все, чему их учат. Синьора, похоже, искренне верила в то, что ее ученики способны на великие подвиги, и в итоге они сами поверили в это. Она умоляла их использовать итальянские слова при любом удобном случае, даже если у них не получалось сложить целое предложение. И вот они говорили, что им пора возвращаться в casa,[31]31
  Дом (итал.).


[Закрыть] что в их camera[32]32
  Комната (итал.).


[Закрыть] очень тепло, и, желая сообщить, что устали, произносили слово stanca.

А Синьора смотрела и слушала. Все происходящее было ей приятно, но не вызывало ни малейшего удивления. Она всегда была уверена, что любой человек, столкнувшись с итальянским языком, не может не загореться желанием как можно скорее овладеть им. Рядом с ней постоянно находился мистер Данн, которому, собственно, и принадлежало авторство всего этого проекта. Им было очень хорошо рядом друг с другом.

– Может быть, они дружат уже много лет, – предположила Фрэн.

– Нет, – возразила Кэти, – у него жена и взрослые дети.

– Ну и что? Он может иметь жену, детей и при этом дружить с Синьорой, – сказала Фрэн.

– Нет, я думаю, у них все только начинается. Посмотри, они то и дело обмениваются улыбками. Харриет говорит, что между ними назревает роман.

Харриет была ближайшей подругой Кэти и весьма интересовалось всем, что связано с сексом.

Эйдан Данн следил за успехами итальянского класса с удовольствием, равного которому не испытывал еще никогда в жизни. Неделю за неделей продолжались занятия с Синьорой. Ученики приезжали в школу на велосипедах, мотоциклах, а одна роскошная женщина подкатывала на БМВ. Эйдану нравилось готовить для них все новые и новые сюрпризы. Они с Синьорой мастерили бумажные флажки, учащиеся раскрашивали их, а потом все вместе хором учили, как называется по-итальянски тот или иной цвет. Эти взрослые люди вели себя по-детски, как веселые и жадные до знаний школьники. А после окончания занятий мрачный мужчина, которого звали Лу – или Луиджи, – помогал наводить порядок. Было странно видеть, как этот угрюмый тип прибирает в классе, собирает пустые коробки и расставляет стулья. В этом, по-видимому, была заслуга Синьоры. Она всегда ожидала лучшего и получала за это сторицей.

Как-то раз Синьора спросила Эйдана, позволит ли он ей сшить чехлы для подушек в его кабинет.

– Знаете что, – неожиданно предложил он, – приходите ко мне в гости, и я покажу вам свое обиталище.

– А что, неплохая мысль. Когда мне зайти?

– В субботу утром. У меня будет выходной. А вы не будете заняты?

– Я хозяйка своему времени, – ответила Синьора. Всю пятницу Эйдан убирал в своей комнате и наводил блеск на предметы обстановки. Он заранее купил бутылку марсалы, распаковал и поставил на видное место поднос с двумя маленькими бокалами красного стекла из Мурано, местечка неподалеку от Венеции. Они выпьют за успех вечерних курсов и за его новый кабинет.

Синьора пришла в полдень и принесла с собой образцы тканей.

– После того как вы описали мне вашу комнату, я подумала, что для нее лучше всего подойдут желтые тона, – сказала она, показывая кусок материала насыщенного солнечного цвета. – Эта ткань, правда, немного дороже, чем другие, но стоит ли в данном случае экономить? Ведь вам в этой комнате жить.

– Мне в этой комнате жить, – эхом повторил Эйдан.

– Вы хотите показать эту ткань своей жене, прежде чем я начну шить?

– Нет-нет, – торопливо ответил он. – Я уверен, что Нелл одобрит ваш выбор, и, кроме того, это ведь… моя комната.

– Конечно. Разумеется.

Синьора никогда не задавала лишних вопросов.

В то утро дома не было ни Нелл, ни дочерей. Эйдан не предупредил их о визите Синьоры, и теперь был рад, что его домашние отсутствуют. Вдвоем с Синьорой они выпили за процветание курсов итальянского и за Комнату Для Жизни.

– Мне бы хотелось, чтобы вы преподавали не только на курсах, но и в школе. Вам удается пробуждать в учениках энтузиазм и желание учиться, – с искренним восхищением сказал Эйдан.

– Это – лишь потому, что им самим хочется учиться.

– Однако возьмите хотя бы Кэти Кларк. В последнее время учителя на нее не нарадуются, а все из-за того, что она стала учить итальянский.

– Катерина… Очень милая девочка.

– Коллеги говорят, что она развлекает весь класс, пересказывая ваши истории, и что записаться на наши курсы хотят уже все ее одноклассники.

– Разве это не замечательно? – сказала Синьора.

Лишь одного не знал Эйдан: рассказывая подругам о курсах, Кэти не упускает и того, как он, мистер Данн, ухлестывает за старой учительницей итальянского. Подруга Кэти Харриет сказала, что она давно это заметила. В тихом омуте черти водятся, заявила она, добавив, что на самые сильные страсти способны именно тихони, и они же склонны к самому чудовищному разврату.

Мисс Хейс преподавала историю и старалась изложить события давно минувших дней современным языком, чтобы сделать их более понятными для детей. Например, рассказывая, что семейство Медичи покровительствовало искусствам, мисс Хейс использовала термин «спонсоры», и все сразу же встало на свои места.

– А теперь, может, кто-нибудь расскажет о людях, которых спонсировали Медичи? – задала она вопрос классу.

Ученики недоуменно переглянулись.

– Спонсоры? – переспросила Харриет. – Это типа страховых компаний или «Кока-колы»?

– Да. И вы, должно быть, знаете имена некоторых знаменитых итальянских мастеров.

Учительница истории была молода. Она еще не поняла, насколько невежественна одна часть ее учеников и насколько глубоко успела забыть все, что проходила, другая.

В этот момент из-за парты неслышно поднялась Кэти Кларк.

– Одним из самых знаменитых итальянских художников был Микеланджело. Когда один из представителей семьи Медичи стал Римским Папой Сикстом IV, он заказал Микеланджело расписать свод Сикстинской капеллы в Ватикане различными сценами из библейской жизни…

Тихим голосом, доверительным тоном она рассказала классу о том, как для великого художника строили «леса», с помощью которых он мог расписывать свод храма, какую технику он применял в своем творчестве. По ее словам, главная проблема гения заключалась в том, чтобы и через сотни лет краски выглядели свежими, словно их наложили только вчера.

После того как она закончила говорить, в классе воцарилось молчание. Этот увлекательный рассказ стал неожиданностью и для учеников, и для молодой учительницы истории. Придя в себя, мисс Хейс с трудом выдавила из себя:

– Что ж, Кэти Кларк, спасибо. Может ли кто-то еще рассказать о выдающихся деятелях искусства того периода?

И вновь в воздух взметнулась рука Кэти. Учительница обвела класс взглядом в надежде, что выступить хочет кто-то еще, но таковых не оказалось. В следующие несколько минут девочки и мальчики, затаив дыхание, слушали рассказ Кэти Кларк о дневниках Леонардо да Винчи, включающих в себя свыше пяти тысяч страниц и написанных справа налево. То ли потому, что ему так было удобнее, то ли таким образом он хотел зашифровать свои записи. И еще о том, как он неоднократно обращался к правителю Милана Лодовико Моро с просьбами дать ему работу, уверяя, что в случае войны может создавать неуязвимые для вражеских пушек корабли, а в мирное время – прекрасные статуи. Кэти знала все и рассказывала об этом так, что реальные исторические события звучали волшебной сказкой.

– Святые Мария и Иосиф! Ох уж эти вечерние курсы итальянского! То еще предприятие! – сказала мисс Хейс, заходя после занятий в учительскую.

– Что вы имеете в виду? – спросили ее.

– Сегодня на уроке встала Кэти Кларк – можете себе такое представить? – и прочитала целую лекцию об эпохе Возрождения. Я даже в университете ничего подобного не слыхала!

В другом конце учительской комнаты, потягивая из кружки кофе, сидел Эйдан Данн и улыбался широкой счастливой улыбкой.

В результате совместных занятий итальянским языком Кэти и Фрэн сблизились еще больше. Осенью из Англии приехал Мэтт Кларк и сообщил, что женится на Трейси из Ливерпуля, но сначала они проведут некоторое время на Канарских островах. Признаться, все члены семьи вздохнули с облегчением: значит, им не придется ехать в Англию, чтобы присутствовать на свадьбе. А узнав о том, что медовый месяц состоится не после, а до свадьбы, немного похихикали. Но Мэтт настаивал на том, что это необходимо.

– Мы сначала должны присмотреться друг к другу, – с энтузиазмом доказывал он. – Если мы поймем, что семья не получается, то просто разбежимся в разные стороны и, таким образом, избавим себя от муторной процедуры развода.

Мэтт дал матери денег на игральные автоматы, а отца пригласил в паб на пару кружек.

– С чего это сестры вдруг вздумали учить итальянский? – поинтересовался он.

– Спроси чего полегче, – пожал плечами отец. – Я сам теряюсь в догадках. Фрэн и без того выматывается в своем универмаге, крутится как белка в колесе от зари до ночи. Парень, с которым она встречалась, уехал в Штаты. И я понятия не имею, зачем она решила взвалить на себя еще одну обузу. Тем более, в школе говорят, что Кэти и без того чересчур усердствует в учебе. Но девчонки просто в восторге от этих курсов. Только и говорят о том, что на будущий год поедут в Италию, и все такое. Ну и ладно, ну и на здоровье!

– А Кэти становится хорошенькой, правда?

– Пожалуй, да, – немного удивленно ответил отец. – Хотя, знаешь, я вижу ее каждый день, и, наверное, мне это не так заметно, как тебе.

А Кэти и впрямь хорошела прямо на глазах. Это не укрылось и от взгляда ее школьной подруги Харриет.

– Ты в последнее время выглядишь какой-то другой, – заметила она. – Парня себе завела на стороне? Или кого-то в итальянской группе?

– Нет, – засмеялась в ответ Кэти, – там все старые. А училка велит нам разбиваться по парам и как будто бы договариваться на итальянском о свидании. Уписаться можно! Мне достался дядька – ему, наверное, лет сто – по имени Лоренцо. Я думаю, на самом деле его зовут Лэдди. Ну вот, этот Лоренцо мне и говорит: «Е libera questa sera?»[33]33
  Вы свободны сегодня вечером? (итал.)


[Закрыть] При этом закатывает глаза и накручивает воображаемые усы. Мы все прямо полегли от смеха.

– А эта ваша тетка учит вас чему-нибудь стоящему, полезному? Ну, на эту же тему, я имею в виду?

– Можно сказать и так. – Кэти покопалась в памяти, подыскивая нужную фразу. – Вот, например: «Vive solo» или sola – я точно не помню. Это значит: «Живешь ли ты одна?» И еще фраза, которую я тоже наверняка не помню: «Deve rincasare questa notte?» – «Должна ли ты возвращаться домой этой ночью?»

– Эта училка – та самая старая тетка с разноцветными волосами, которую мы иногда видели в школе?

– Да, ее зовут Синьора.

– Подумать только! – вздохнула Харриет. Происходящее вокруг казалось все более странным.

– Вы все еще посещаете эти курсы итальянского, мисс Кларк? – спросила Пегги Салливан.

– О, там так здорово, миссис Салливан. Передайте это Синьоре, ладно? Мы просто обожаем ее. Можете ли себе представить, еще никто не пропустил ни одного занятия! Невероятно!

– Она тоже с удовольствием говорит об этих курсах. Синьора, конечно, очень скрытный человек, мисс Кларк. Уверяет, что была замужем за итальянцем и двадцать шесть лет прожила в каком-то провинциальном городишке. Но у нее нет фотографии этого человека, и она ни разу не получила из Италии ни одного письма. А теперь выяснилось, что вся ее семья живет здесь, в Дублине. Мать в дорогой квартире на побережье, отец в больнице, а братья и сестры – по своим домам.

– Ну что ж… – Фрэн не хотелось слышать ни единого дурного слова в адрес Синьоры и уж тем более в чем-то ее подозревать.

– Странно все это, не правда ли? С чего бы ей ютиться в одной комнатенке в нашей трущобе, если у нее в городе целая куча родственников?

– Может, она не ладит с ними?

– Она навещает мать каждый понедельник, а отца – аж дважды в неделю. Одна из медсестер сказала Сьюзи, что Синьора вывозит отца на прогулку в его инвалидном кресле, а потом они сидят под деревом, и либо молчат, либо она читает ему вслух, либо пытается разговорить, хотя он практически не открывает рта.

– Бедная Синьора! – внезапно сказала Фрэн. – Она заслуживает лучшей доли.

– Что ж, вам виднее, мисс Кларк, – сказала Пегги Салливан.

У нее были все основания испытывать благодарность по отношению к своей странной жиличке вне зависимости от того, была та монашкой или нет. Синьора оказала огромное влияние на жизнь всей их семьи. Сьюзи подружилась с ней и теперь навещает родительский дом гораздо чаще, чем прежде, а Джерри смотрит на нее, как на своего персонального учителя. Синьора сшила красивые занавески в гостиную и замечательные чехлы для диванных подушек. Синьора покрасила стол и буфет на кухне, посадила цветы в ящики на окнах. В ее комнате, напоминавшей кукольный домик, всегда царит идеальная чистота. Иногда, не удержавшись, Пегги тайком пробиралась туда и осматривалась, однако ни разу не заметила, чтобы после приезда Синьоры там появилось что-либо новое. Видимо, она ничего для себя не покупала. Да, это была необыкновенная женщина. И очень хорошо, что ее полюбили в классе итальянского.

Кэти Кларк была самой юной из студентов Синьоры. Она отдавала учебе всю себя и пыталась разобраться даже в грамматике, которую другие не знали, да и не интересовались. Голубоглазая, темноволосая, она была хороша той красотой, которую Синьора никогда не встречала в Италии. У тамошних смуглых красавиц были неизменно огромные черные глаза.

Иногда Синьора задумывалась: чем займется Кэти после окончания школы? Время от времени она замечала девочку в библиотеке, погруженную в чтение каких-то книг. Наверное, она надеется поступить в университет.

– Что думает мама о твоем будущем после окончания школы? – спросила она Кэти однажды вечером, когда вся группа прибирала класс и расставляла стулья. Обычно после занятий никто не торопился уйти восвояси. Синьора знала, что некоторые студенты отправлялись в паб выше по улице, другие шли в кофейню. Все складывалось именно так, как ей хотелось.

– Моя мама? – удивленно переспросила Кэти.

– Ну, конечно. Она такая энергичная, так всем интересуется!

– Да нет, она вряд ли знает, что происходит в школе и чем я вообще занимаюсь. В школу она не ходит и мало чем интересуется.

– Но ведь она посещает вместе с тобой наши курсы и, кроме того, работает в универмаге, верно? Миссис Салливан, у которой я живу, сказала, что она там – начальник.

– А, так это же Фрэн, моя сестра! – сказала Кэти. – Хорошо, что она вас не слышала, а то пришла бы в ужас.

У Синьоры был озадаченный вид.

– Ох, извини меня, пожалуйста! Я, видно, все перепутала.

– Ничего удивительного. – Видя, как смутилась учительница, Кэти ее пожалела. – Тут несложно ошибиться. Фрэн – самая старшая из нас, а я самая младшая. Немудрено, что вы приняли ее за мою мать.

Самой Фрэн об этом разговоре она ничего не сказала. Кэти не хотелось, чтобы сестра подходила к зеркалу и с огорчением разглядывала на своем лице ранние морщины. Бедная Синьора была рассеяна и постоянно все путала. Зато она была такой прекрасной учительницей! Ее любили все, включая Бартоломео – парня, который приезжал на мотоцикле.

Бартоломео нравился Кэти. У него была хорошая улыбка, и он все время рассказывал ей о футболе. Он сказал, что, когда настанут очередные каникулы, он покажет ей местечко получше, чем та дискотека, на которой ему и Фрэн приходилось встречаться. Кэти пересказала этот разговор Харриет.

– Так я и знала: ты пошла на эти курсы только ради секса, – категорично заявила подруга.

Они ужасно долго смеялись, хотя мало кто нашел бы тут повод для бурного веселья.

В октябре случилась сильная буря, и в пристройке, где занимался итальянский класс, протекла крыша. Общими усилиями студенты справились с бедой, натаскав в класс старых газет и раздобыв в чулане корявое ведро. Вытирая лужи на полу, они кричали друг другу: «Che tempaccio»[34]34
  Какое ненастье (итал.).


[Закрыть] и «Che brutto tempo».[35]35
  Какая ужасная погода (итал.).


[Закрыть] Чтобы вся группа не мокла под дождем в ожидании автобуса, Барри сказал, что он наденет плащ, сядет на мотоцикл и будет ждать возле автобусной остановки, а когда подойдет автобус, трижды мигнет фарой.

Конни, та самая женщина в драгоценностях, которая ездила на БМВ и, по словам Луиджи, владела несколькими квартирами в городе, сказала, что сможет развезти по домам четверых. Они забрались в ее роскошную машину: Гульельмо – симпатичный молодой человек из банка, его ослепительная подружка Элизабетта, Франческа и юная Катерина. Сначала подъехали к дому Элизабетты, и пока влюбленная пара выбиралась из машины и поднималась по ступенькам крыльца, долго кричали им вслед ciao и arrivederci.[36]36
  До свидания (итал.).


[Закрыть] Затем направились к дому Кларков. Фрэн, сидевшая на переднем сиденье, показывала дорогу. В этом районе, где жили небогатые люди, Конни ориентировалась плохо. Когда они подъехали, Фрэн увидела мать, выкидывавшую мусорное ведро: в стоптанных шлепанцах и неопрятном халате, которые она носила постоянно, и с неизменной сигаретой во рту, правда, размокшей от проливного дождя. Фрэн стало стыдно и за себя, и за мать, представшую перед Конни в таком неприглядном виде. Конни может подумать Бог весть что, а ведь мать прожила нелегкую жизнь и умела, когда это нужно, быть щедрой и отзывчивой.

– Мама промокнет насквозь, – проговорила Фрэн. – Неужели мусорное ведро не могло подождать до завтра!

– Che tempaccio! Che tempaccio! – театрально воскликнула Кэти.

– Вылезай, Катерина, – сказала Конни, – видишь, твоя бабушка держит для тебя открытой дверь.

– Это моя мама, – поправила ее Кэти.

Из-за шума дождя и хлопанья дверцами никто, казалось, не обратил внимания на эту реплику.

На кухне миссис Кларк с гримасой недовольного удивления рассматривала свою размокшую сигарету.

– Я вся вымокла, дожидаясь, пока вы вылезете из этого лимузина.

– Господи, как я хочу горячего чаю! – проговорила Фрэн, бегом направляясь на плите.

Кэти устроилась за кухонным столом.

– Due tazzi di te,[37]37
  Две чашки чаю (итал.).


[Закрыть] – сказала Фрэн с великолепным произношением. – Con latte? Con zucchero?[38]38
  С молоком? С сахаром? (итал.)


[Закрыть]

– Ты знаешь, что я пью кофе без молока и без сахара, – словно издалека ответила Кэти. Она была бледна.

Миссис Кларк заявила, что не видит смысла оставаться здесь, если в ее присутствии говорят на незнакомом ей языке, поэтому отправляется спать, а если ее муж и их отец когда-нибудь соизволит вернуться из паба, то пусть не оставляет на утро грязных сковородок. С этими словами она удалилась, ворча, кашляя и скрипя ступеньками.

– В чем дело, Кэти?

Кэти подняла глаза на старшую сестру.

– Скажи, Фрэн, ты – моя мама?

Несколько секунд на кухне царила тишина. Раздавались лишь звуки дождя, барабанившего в окно, да шум воды, которую спустили в туалете на втором этаже.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Я хочу знать: да или нет?

– Ты же сама знаешь, что да, Кэти.

На сей раз молчание длилось гораздо дольше.

– Нет, я не знала. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Фрэн подошла к Кэти и хотела ее обнять.

– Нет, не трогай меня. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась.

– Кэти, ты знала, ты чувствовала это. Об этом не нужно было говорить вслух, но я была уверена, что ты знаешь.

– А кто-нибудь еще об этом знает?

– Что значит «кто-нибудь еще»? Те, кому надо, знают. Главное, ты знаешь, как сильно я тебя люблю, что я сделаю для тебя все и постараюсь дать тебе самое лучшее!

– Кроме отца, дома и имени.

– У тебя есть имя, есть дом, есть еще одна мама и папа.

– Нет у меня ничего. Я – незаконнорожденная, и ты от меня это всю жизнь скрывала.

– Такого понятия больше не существует. Ты – член нашей семьи с того самого дня, когда появилась на свет, а это – твой дом.

– Как ты могла… – начала Кэти.

– А разве было бы лучше, если бы я отдала тебя чужим людям на усыновление и дожидалась, когда тебе исполнится восемнадцать лет, чтобы познакомиться с тобой – и то лишь в том случае, если бы ты сама этого захотела?

– Все эти годы я считала, что Ма – моя мать. Не могу поверить!

Кэти потрясла головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее эту новую, пугающую мысль.

– Ма была матерью и для тебя, и для меня. Она ждала твоего появления на свет с тех самых пор, как узнала о том, что это должно случиться. Она была счастлива, что в доме появится еще один ребенок. Она постоянно говорила об этом, и это было так. И, Кэти, я правда была уверена, что ты все знаешь.

– Откуда я могла узнать? Мы обе обращались к родителям Па и Ма. Все вокруг говорили, что ты моя сестра, а Мэтт, Джои и Шон – наши братья. Откуда же я могла узнать?

– Ну, и что с того? Мы все вместе жили в этом доме, ты всего на семь лет младше Джои, так что все и выглядело, и было вполне естественно.

– А наши соседи… Они знают?

– Может, кто-то и знал, только теперь, я думаю, все давно забылось.

– А кто мой отец? Мой настоящий отец?

– Па – вот кто твой настоящий отец. Он вырастил тебя, он вырастил всех нас.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Это был мальчик из привилегированной школы, и его родители не захотели, чтобы он женился на мне.

– Почему ты говоришь «был»? Он что, умер?

– Нет, он не умер, но давно ушел из моей жизни.

– Из твоей, может, и ушел, но не из моей!

– Думаю, это не очень хорошая мысль.

– Неважно, что ты думаешь. Где бы он ни был, он все же мой отец. Я имею право знать, кто он, увидеть его, сказать ему, что я существую на свете благодаря ему.

– Пей чай, прошу тебя. Или хотя бы позволь это сделать мне.

– Я тебе не мешаю. – Взгляд Кэти был холоден как лед. Фрэн понимала, что в данной ситуации от нее требуется больше такта и дипломатичности, чем когда бы то ни было. Чем даже тогда, когда сын директора универмага, которого взяли на время каникул на работу, был уличен в воровстве. Сейчас ситуация была куда как сложнее.

– Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать. Абсолютно все, – сказала она как можно более спокойно. – А если во время нашего разговора вернется Па, мы уйдем в твою комнату.

Комната Кэти была гораздо больше, чем у Фрэн. Там стоял письменный стол, на стене висела книжная полка и умывальник, который их отец-водопроводчик с любовью установил здесь много лет назад.

– Ты все делала для меня из чувства вины, не так ли? Отдала мне эту красивую комнату, покупала школьную форму, давала карманные деньги и даже на курсы итальянского со мной пошла. Ты платила за все это только потому, что чувствовала себя в долгу передо мной.

– Ни разу в жизни я не испытывала перед тобой никакой вины, – твердо сказала Фрэн. Ее голос звучал столь решительно, что истерика, которая было началась у Кэти, сразу сошла на нет. – Нет. Иногда мне было грустно из-за того, что ты так много занимаешься, и я жалела, что не в моих силах дать тебе все сразу. Я работала как вол, чтобы создать тебе достойную жизнь, каждую неделю откладывала деньги, чтобы со временем обеспечить тебе независимость. Я любила тебя больше всего на свете и, честно говоря, временами даже начинала путаться: то ли ты мне дочь, то ли на самом деле сестра. Ты для меня – Кэти, и я хочу для тебя всего самого-самого лучшего. Я думала об этом постоянно и, чтобы добиться этого, долго и упорно работала. Так что, уверяю тебя, я испытываю по отношению к тебе самые разнообразные чувства, но вины среди них нет.

На глазах у Кэти выступили слезы. Фрэн осторожно протянула руку и накрыла ладонью пальцы девочки, крепко сжимавшие чашку с чаем.

– Прости, – дрожащим голосом произнесла Кэти. – Я знаю, что не должна была говорить этого, но я была в настоящем шоке.

– Не извиняйся, все в порядке. Спрашивай меня о чем угодно.

– Как его имя?

– Пол. Пол Мэлоун.

– Значит, я – Кэти Мэлоун? – с некоторым удивлением произнесла девушка.

– Нет, ты – Кэти Кларк.

– А сколько лет ему тогда было?

– Шестнадцать. А мне – пятнадцать с половиной.

– Да-а, – задумчиво протянула Кэти, – вспоминаю, как ты давала мне эти взрослые советы относительно секса, а я слушала, развесив уши.

– Если ты вспомнишь все мои советы и немного подумаешь, то поймешь, что все они верны, поскольку основаны на моем личном опыте.

– Выходит, ты любила его, этого Пола Мэлоуна? – с оттенком презрения спросила Кэти.

– Да, и очень сильно. Я очень его любила. Я была совсем юной, но считала, что знаю о любви все. Он тоже так думал. Поэтому я не стану теперь называть это «ошибкой молодости». Нет, все было всерьез.

– А где вы с ним встретились?

– На концерте. Я так сильно в него влюбилась, что часто караулила его возле ворот. У него постоянно были какие-то дополнительные занятия, но из-за меня он прогуливал их, и мы отправлялись в кино. Какое сказочное было время!

– И что потом?

– Потом я узнала, что беременна. Пол сообщил об этом своим родителям, я рассказала Па и Ма, и под нашими ногами разверзся ад.

– А разве вы не могли пожениться?

– Да что ты! Какое там пожениться! Я много думала об этом, сидя в своей комнате, которая теперь принадлежит тебе. Я мечтала, что в один прекрасный день Пол с букетом цветов постучит в нашу дверь и скажет: «Ну вот, теперь, когда тебе исполнилось шестнадцать, мы можем обвенчаться».

– Но этого, судя по всему, не произошло?

– Как видишь, нет.

– Но почему он не захотел остаться рядом с тобой и помогать, пусть даже вы и не были женаты?

– Таковы были условия сделки.

– Какой сделки?

– Его родители сказали, что, поскольку мы не ровня и у наших отношений не может быть будущего, для всех будет лучше, если мы прекратим всяческие отношения.

– Вот гады!

– Не говори так. Я до того момента ни разу их не видела, а Пол не встречался с моими Па и Ма.

– Стало быть, сделка заключалась в том, что он должен был бросить тебя с ребенком и больше никогда не общаться?

– Они заплатили нам четыре тысячи фунтов, Кэти. В то время это были очень большие деньги.

– Они вас купили!

– Нет, тогда мы так не думали. Две тысячи фунтов я вложила в акции строительной компании, чтобы, когда ты подрастешь, у тебя был свой капитал. С тех пор сумма значительно выросла, тем более что время от времени я делала дополнительные взносы. Оставшиеся две тысячи я отдала Па и Ма, поскольку им предстояло тебя растить.

– А этот твой Пол Мэлоун… Он считал, что все сделано по-честному – бросить четыре штуки, как кость, чтобы отделаться и от тебя, и от меня?

– Он не знал тебя. Кроме того, родители постоянно вдалбливали ему, что шестнадцать лет – слишком рано для отцовства, что он должен думать о своем будущем, о карьере, что наши с ним отношения были ошибкой и так далее, и тому подобное. Видимо, им удалось его убедить.

– Ну, и как сложилась у него карьера?

– Да, теперь он бухгалтер.

– Мой папа – бухгалтер! – с нескрываемым сарказмом проговорила Кэти.

– У него теперь есть семья – жена и дети.

– Ты хочешь сказать, что помимо меня у него есть еще и другие дети?

– Ну, конечно, именно это я и сказала. Двое, кажется.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Не так давно о нем вышла статья в журнале про богатых и знаменитых.

– Но он же не знаменит?

– Знаменита его жена. Он женился на Марианне Хэйес. – Прищурившись, Фрэн следила за тем, какую реакцию вызовут ее слова.

– Мой отец женился на одной из самых богатых женщин Ирландии?

– Совершенно верно.

– А за то, чтобы отделаться от меня, заплатил каких-то жалких четыре тысячи?

– Сейчас это не имеет значения. В конце концов, в то время он еще не был на ней женат.

– Нет, это имеет значение! Потому что теперь он богат и должен дать нам что-нибудь.

– У тебя всего хватает, Кэти. Наша семья ни в чем не нуждается.

– Ничего подобного, у меня далеко не всего хватает, и у тебя тоже! – крикнула Кэти, и внезапно по ее щекам побежали слезы, которые она так долго сдерживала. Девочка плакала не переставая, а Фрэн, которую на протяжении целых шестнадцати лет она считала своей сестрой, гладила ее волосы, мокрые щеки и шею с той любовью, которую может испытывать только мать.

Когда на следующее утро семья собралась за завтраком, Джо Кларка мучило тяжелейшее похмелье.

– Кэти, будь хорошей девочкой, достань для меня из холодильника банку холодной кока-колы. У меня сегодня куча работы в Киллини, и за мной с минуты на минуту заедет грузовик.

– Ты сидишь ближе к холодильнику, чем я, – ответила Кэти.

– Хочешь вывести меня из себя? – спросил он.

– Нет, всего лишь констатирую очевидное.

– Ну, знаешь, я не позволю своим детям «констатировать очевидное» в таком недопустимом тоне! – выпалил Джо, покраснев от злости.

– А я не твой ребенок, – холодно парировала Кэти. Ее дедушка и бабушка – эти пожилые люди, о которых она привыкла думать, как об отце и матери, – даже не удивились. Женщина продолжала читать журнал и курить, мужчина проворчал:

– Я, черт побери, не хуже любого другого отца, который у тебя мог бы быть. Не упрямься, детка, подай мне коку, не заставляй меня вставать.

И тут Кэти поняла, что они вовсе не пытались от нее что-либо скрывать. Как и Фрэн, они полагали, что ей давно все известно. Кэти посмотрела на Фрэн, которая замерла, глядя в окно.

– Хорошо, Па, – сказала она, вынула из холодильника банку и налила коку в стакан.

– Хорошая девочка, спасибо, – сказал он и улыбнулся ей своей обычной улыбкой. Для него ничего не изменилось.