Текст книги "Уроки итальянского"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Синьора видела, как напряглась Рита, когда на пороге дома появилась их мать. Они находились на расстоянии всего в несколько метров от Синьоры, и, окликни она их, ее бы сразу услышали.

– Иду-иду, – ворчливо проговорила мать. – И нечего меня подгонять. Сама когда-нибудь старой станешь.

Обе женщины явно не испытывали никакого удовольствия от того, что увиделись. Мать даже не поблагодарила дочь за то, что та отвезет ее в больницу к старику мужу, да и его самого, судя по всему, обе не очень-то хотели повидать.

Сегодня, видимо, очередь Риты выступать в качестве извозчика, решила Синьора. Завтра будет очередь Хелен, а потом – невесток. Эти принудительные обязанности, очевидно, уже стояли у женщин поперек горла. Неудивительно, что они так страстно желали возвращения из Италии своей сумасшедшей родственницы.

Машина поехала по улице, увозя двух женщин, сидящих прямо, как манекены, и не разговаривающих друг с другом.

Наблюдая эту безрадостную картину, Синьора удивлялась самой себе. Каким образом она научилась любить, родившись и прожив столько лет в семье, где любить не умел никто?

Высоко подняв голову, Синьора пошла к автобусной остановке. Теперь ей все было ясно: она не будет испытывать ни сожалений, ни вины.

Остаток дня прошел так же бесплодно, как и вчерашний вечер. Работу Синьора так и не нашла, но, тем не менее, запретила себе впадать в уныние по этому поводу. Автобус привез ее на набережную Лиффи, и она пошла вдоль реки, высматривая глазами кафе, в котором работала Сьюзи. Вот и оно!

Увидев ее, девушка улыбнулась.

– У вас все-таки получилось! Мама сказала мне, что на них прямо с неба свалилась жиличка.

– Да, все сложилось просто замечательно. Я хотела поблагодарить тебя.

– Ничего особо замечательного тут нет, но хорошо хоть, что у вас появилась крыша над головой.

– Из окна твоей комнаты видны горы.

– Ага, и еще – пустошь, которая только и ждет, чтобы на ней понастроили уродливых коробок. Кстати, они думают, что вы были монашкой. Это правда?

– Нет, ничего подобного. Боюсь, что, скорее, наоборот.

– Мама еще сказала, что у вас погиб муж.

– Да, в известном смысле это правда.

– В известном смысле – умер, или что?

– Нет, я хотела сказать, что в известном смысле он был мне мужем, но я не вижу смысла подробно объяснять это твоей маме.

– Конечно, не надо! С какой стати! – фыркнула Сьюзи и налила Синьоре чашку кофе. – За счет заведения, – шепнула она.

Синьора улыбнулась самой себе. Если она и дальше будет правильно разыгрывать карты, то скоро сможет есть и пить на дармовщину во всех заведениях Дублина.

– Я делаю успехи, – сказала она Сьюзи. – Вчера меня уже бесплатно накормили в «Квентине», а теперь угощаешь ты.

– «Квентин»… Вот где я хотела бы работать, – призналась девушка. – Я оделась бы во все черное и была бы там единственной женщиной, помимо миссис Бреннан.

– Ты знаешь миссис Бреннан?

– А кто ж ее не знает! Ведь она – живая легенда! Я мечтаю поработать у нее года три, научиться всему, что знает она, а потом открыть свое собственное заведение.

Синьора с завистью вздохнула. Как это здорово – мечтать, а не слоняться по городу, пытаясь наняться посудомойкой и всюду получая отказы!

– Скажи мне, Сьюзи, почему я нигде не могу найти работу? Ведь я не претендую ни на что особенное и готова работать хоть уборщицей, хоть судомойкой. Чем я их не устраиваю? Может, я слишком стара?

Сьюзи задумчиво прикусила губу.

– Дело, наверное, в том, что вы слишком интеллигентно выглядите для той работы, которую просите. Как, впрочем, и для дома моих родителей. А люди от этого испытывают неловкость. Им это кажется странным, а странных людей всегда опасаются.

– Так что же, по-твоему, мне делать?

– Может, вам стоит поднять планку? Попробовать наняться, к примеру, секретаршей. Или… Мама говорила, что У вас есть какое-то необыкновенно красивое покрывало со сказочной вышивкой. Почему бы вам не взять его с собой и не показать в магазине? В хорошем магазине, естественно, а не в какой-нибудь лавочке.

– У меня смелости не хватит.

– Если вы в вашем возрасте жили в Италии с мужчиной, который даже не был вашим мужем, значит, смелости вам не занимать, – категорически заявила Сьюзи.

После этого они составили список салонов мод и студий по дизайну одежды, где бы могло прийтись ко двору высокое искусство вышивания, которым владела Синьора. Глядя на Сьюзи, сосредоточенно грызущую карандаш, соображая, не упустила ли она какое-нибудь подходящее заведение, Синьора стала мечтать. Она представила, что когда-нибудь возьмет эту чудесную девушку с собой в Аннунциату и представит ее своей племянницей. Это вполне возможно – у Сьюзи тоже рыжие волосы. Она покажет тамошним жителям, что у нее есть жизнь и в Ирландии, а здесь будут считать, что в Италии она важная персона.

Однако все это были лишь мечты, а Сьюзи, когда Синьора вернулась с небес на землю, как раз говорила о ее волосах.

– Один мой друг работает парикмахером в шикарном салоне красоты. Всего за пару фунтов – по блату – он вам такую прическу отгрохает – закачаешься! А приди вы со стороны, это обошлось бы вам раз в тридцать дороже.

Неужели люди здесь на самом деле платят шестьдесят фунтов за то, чтобы постричься? Мир, наверное, сошел с ума! Марио всегда нравились ее длинные волосы. Но Марио мертв. И если он уже из могилы приказал ей возвращаться в Ирландию, значит, не стал бы возражать и против того, чтобы она постриглась.

– Где находится эта парикмахерская? – деловито спросила Синьора и записала адрес.

– Джимми, она остриглась! – прошептала Пегги Салливан.

Джимми увлеченно слушал телевизионное интервью с менеджером футбольной команды.

– Ага, я просто счастлив, – пробубнил он.

– Нет, честно! Она не та, за кого себя выдает! Ты ее не узнаешь, она помолодела лет на двадцать!

– Ладно-ладно, – буркнул Джимми и прибавил звук, но Пегги вырвала у него из рук пульт дистанционного управления и уменьшила громкость.

– Имей хоть немного уважения! Мы берем с этой женщины деньги, так не надо оглушать ее своим дурацким ящиком!

– Хорошо, только перестань болтать. Дай мне дослушать передачу.

Пегги села и, наморщив лоб, стала размышлять. Все-таки эта Синьора, как она себя называет, весьма странная особа. Такой простушке в этом мире не выжить. Имея пустой бумажник, нельзя делать стрижку, которая стоит целое состояние. Пегги ненавидела загадки, а тут попахивало настоящей тайной.

– Вы должны меня извинить, но сегодня я забираю свое покрывало с собой, – оправдывалась Синьора за завтраком на следующее утро. – Не подумайте чего-то дурного. Видите ли, мне кажется, что люди меня немного чураются. Я должна доказать им, что умею работать руками. Я сделала стрижку в салоне, в котором стажеры тренируются на добровольцах. Одна девушка сказала мне, что таких, как я, они называют морскими свинками для опытов. Как, по-вашему, теперь я выгляжу более нормальной?

– Вы выглядите прекрасно, Синьора, поверьте моему мужскому опыту, – галантно заверил ее Джимми Салливан.

– Стрижка выглядит очень дорогой, – компетентно подтвердила Пегги.

– А волосы вы покрасили? – с неподдельным интересом осведомился Джимми.

– Нет, они вымыли их с хной, но сказали, что шевелюра у меня – экзотического цвета, как у дикого животного, – просто ответила Синьора, ничуть не обижаясь ни на бестактный вопрос Джимми, ни на вердикт молодого парикмахера.

Ее покрывало вызывало всеобщее восхищение. Всем нравилась затейливая вышивка и необычный цветочный орнамент, окружавший каждое из названий городов. Это было приятно, но работы для нее все же не находилось. Владельцы магазинов говорили Синьоре, что будут иметь ее в виду, и удивлялись, взглянув на записанный ею адрес, будто изначально полагали, что она должна обитать в каком-то более респектабельном районе. В этот день, как и в предыдущие, Синьора также получила от ворот поворот всюду, куда только ни обращалась, но теперь ей отказывали в более уважительной форме и без прежней оторопи. Модельеры, хозяева нескольких бутиков и две театральные фирмы очень заинтересовались ее рукоделием. Сьюзи права: нужно поднимать планку.

Отважится ли она попробовать себя на поприще преподавателя или гида? Ведь на протяжении половины всей своей сознательной жизни, проведенной в сицилийском городишке, она прекрасно этим занималась!

Вскоре у Синьоры вошло в привычку по вечерам разговаривать с Джерри. Он приходил и стучался в ее дверь.

– Вы заняты, миссис Синьора?

– Нет, заходи, Джерри! Хорошо, что ты пришел. Мне одной ужасно скучно.

– Но ведь вы в любой момент можете спуститься вниз. Родители не будут против.

– Нет-нет, я всего лишь сняла у твоих родителей комнату. Они вправе рассчитывать на то, что я буду жить на втором этаже, а не у них на шее.

– А что вы делаете, мисс Синьора?

– Вышиваю маленькие кукольные платья для бутика. Мне их заказали целых четыре штуки. Нужно, чтобы они получились на славу. Видишь ли, я потратила на материал свои последние деньги, поэтому нельзя допустить, чтобы их не приняли.

– Вы – бедная, мисс Синьора?

– Нет, не то чтобы бедная, но денег у меня действительно маловато. – Этот ответ она посчитала вполне разумным и логичным. Джерри был им полностью удовлетворен. – Кстати, почему бы тебе не принести сюда свои тетрадки и учебники? – предложила она. – И тебе скучно не будет, и я смогу тебе помочь, если потребуется.

Они просидели в ее комнате почти весь май, не переставая непринужденно болтать. Джерри советовал ей сшить пять кукольных платьев и притвориться, будто она думала, что ей и заказали именно столько – чтобы получить побольше денег. Совет мальчика попал в «яблочко» – в магазине взяли все пять и заказали еще.

Синьора проявляла неподдельный интерес к домашним заданиям Джерри.

– Прочти-ка мне еще раз это стихотворение, – просила она. – Давай вместе подумаем, в чем его смысл.

– Но ведь это очень старое стихотворение, мисс Синьора!

– Я знаю. Но ведь должен же в нем быть какой-то смысл. Давай подумаем вместе.

«Будь у меня ожерелье из девяти бусин…» – вместе декламировали они.

– Почему именно из девяти, как ты думаешь? – спрашивала она.

– Но это же какой-то старый поэт, мисс Синьора. Наверно, он и сам не знал, зачем ему это нужно.

– «…Я бы жил на прогалине, где гудят пчелы». Только представь себе, Джерри: он мечтал о том, чтобы вокруг него раздавалось только гудение пчел. Он не хотел слышать городского шума.

– Ясное дело, он же был старик, – объяснил загадку Джерри.

– Кто?

– Ну этот самый… Иейтс…[19]19
  Уильям Иейтс (1865–1939) – ирландский поэт, драматург и прозаик. Мистик, философ, лауреат Нобелевской премии (1923 г.) по литературе.


[Закрыть] Который написал стишок. Мало-помалу ей удалось заинтересовать мальчика буквально всем.

Синьора делала вид, что у нее самой плохо с памятью, и, покуда она шила, просила его повторять задание снова и снова. Вот так Джерри Салливан учил стихотворения, писал сочинения, решал задачки по математике. Единственным предметом, которым он хоть сколько-то интересовался сам, была география. Причиной тому был учитель – Тони О'Брайен. Судя по всему, это был замечательный человек. Мистер О'Брайен рассказывал ученикам о руслах рек, составах почвы, процессах эрозии… И хотел, чтобы они это знали, в отличие от других учителей.

– Знаешь, в следующем году он будет нашим директором! – сообщил как-то Джерри.

– Правда? Ну и как, в Маунтенвью этому рады?

– Похоже, что да. Старый Уолш просто козел тупорылый!

Синьора посмотрела на мальчика долгим взглядом, как если бы не поняла сказанного. Этот прием срабатывал всегда.

– Мистер Уолш, теперешний директор… Он старый и всем нам не нравится.

– Ага, теперь понятно.

Как доложила Синьоре Сьюзи, язык Джерри изменился до неузнаваемости, но еще важнее было признание одного из учителей относительно того, что мальчик стал гораздо лучше заниматься.

– Это они должны вам платить, – сказала Сьюзи, подразумевая своих родителей. – Вы работаете с Джерри, как частная воспитательница. Как жаль, что вы не можете найти работу преподавателя!

– Твоя мама просит меня принять участие в семейном чаепитии в четверг, чтобы я смогла «познакомиться» с тобой, – сказала Синьора. – По-моему, школьный учитель Джерри тоже приглашен. Она, наверное, хочет иметь какую-то поддержку.

– Этот Тони О'Брайен – настоящий ловелас. Про его похождения легенды слагают, так что будьте осторожны. Теперь, когда у вас такая современная, модная стрижка, он вполне может положить на вас глаз.

– Я больше никогда не взгляну на мужчину, – спокойно ответила Синьора.

– Я тоже так говорила, когда рассталась со своим первым, но потом поняла, что аппетит никуда не девается.

Чаепитие началось не очень удачно. Пегги оказалась неопытной хозяйкой, она совершенно не умела принимать гостей, поэтому за столом поначалу царило неловкое молчание. Синьора взяла инициативу на себя. Негромким голосом она завела разговор о том, как сильно изменилось все в Ирландии со времени ее отъезда, причем изменения эти – к лучшему.

– Все школы теперь такие светлые, радостные. И Джерри рассказывал мне о том, как интересно проходят у вас уроки географии. Когда я училась в школе, ничего подобного и в помине не было.

После этого все сидевшие за столом оттаяли. Если поначалу Пегги Салливан собиралась использовать визит учителя для того, чтобы высказать все свои претензии к сыну, то теперь отказалась от этого намерения. Она, по ее словам, не ожидала, что Сьюзи и Синьора сумеют так хорошо повлиять на мальчика. Кстати, Джерри не рассказывал мистеру О'Брайену о том, что он придумал? Хочет выяснить, откуда происходят названия всех окрестных улиц. Джимми появился в гостиной, когда беседа была в разгаре. «Как повезло Джерри, – сказала Синьора, – что его отец так хорошо знает город – ему никакая карта не нужна!»

Эти люди разговаривали друг с другом гораздо вежливее, чем это происходило во многих других семьях, которые приходилось посещать Тони О'Брайену. Он всегда полагал, что Джерри Салливан относится к категории неисправимых детей, но эта необычная, располагающая к себе женщина, которая, похоже, играет заметную роль в этой семье, несомненно, оказывает на мальчика благотворное влияние.

– Вы, должно быть, сильно полюбили Италию, если оставались там так долго?

– О, да! Я ее очень, очень любила!

– Лично я там никогда не был, но мой коллега, Эйдан Данн, буквально бредит этой страной. Дай ему волю, и он будет говорить о ней сутки напролет.

– Мистер Данн преподает латынь, – с мрачным видом сообщил Джерри.

Глаза Синьоры радостно вспыхнули.

– Значит, ты можешь выучить латынь, Джерри?

– Вот еще! С какой стати? Это нужно только занудам, которые собираются после школы поступать в университет, чтобы стать адвокатами и докторами.

– Ничего подобного! – пылко произнесла Синьора. Одновременно с ней попытался что-то сказать Тони О'Брайен, однако сразу же умолк и предоставил слово даме.

– Продолжайте, пожалуйста, – попросил он.

– Я очень жалею, что не изучала латынь, поскольку это мать многих языков: французского, итальянского, испанского, – горячо заговорила Синьора. – Если ты знаешь латынь, то сможешь безошибочно определить происхождение любого слова в этих языках.

– Знаете, вам действительно необходимо встретиться с Эйданом Данном, – заметил Тони О'Брайен. – Он постоянно твердит то, что сейчас сказали вы. – Мне, кстати, тоже нравится, когда ребята учат латынь. Этот язык очень логичен, он тренирует ум, приучает думать – так же, как, например, разгадывание кроссвордов. Кроме того, тут нет особых трудностей с произношением.

После того как учитель удалился, беседа стала еще более оживленной. И Синьора поняла, что теперь Сьюзи будет навещать родителей гораздо чаще и не станет больше избегать отца. После сегодняшнего вечера ледяная стена между ними изрядно подтаяла.

Синьора договорилась с Брендой встретиться и погулять в парке святого Стефана. Бренда захватила с собой пакет с черствым хлебом, и женщины кормили уток, наслаждаясь солнечным теплом и царившим вокруг покоем.

– Я навещаю твою мать каждый месяц. Сказать ей, что ты вернулась? – спросила Бренда.

– А ты сама как думаешь?

– Я бы этого не хотела, но только по одной причине: боюсь, что ты сломаешься, переедешь к ней и превратишься в рабыню.

– Ты меня совсем не знаешь. У меня характер – кремень. А тебе она нравится? Ну, как человек? Только честно!

– Нет, не очень. Сначала я бывала у нее, только чтобы не обидеть тебя, а потом, когда ты уехала, стала навещать ее и постепенно втянулась. Она же выглядела такой несчастной, все время жаловалась на Риту, Хелен и своих снох.

– Я сама поеду к ней. Не хочу за тебя прятаться.

– Не надо, ты пойдешь на попятную!

– Поверь мне, этого не случится.

В тот же день Синьора отправилась к матери. Она просто подошла к двери под номером 23 и позвонила. Приоткрыв дверь, мать выглянула наружу и неуверенно спросила:

– Вам кого?

– Это я, Нора, мама. Я приехала навестить тебя.

В ответ – ни улыбки, ни приветственных объятий, ни приглашения пройти в дом. Лишь враждебность во взгляде маленьких бурых глазок, устремленном на непрошеную гостью. Женщины долго молча стояли на пороге друг напротив друга. Мать не посторонилась, чтобы пропустить Нору в дом, а сама Нора не спросила разрешения войти. Вместо этого она сказала:

– Я приехала повидать тебя и узнать, захочет ли папа увидеться со мной – дома или в больнице. Я хочу поступить так, чтобы всем было хорошо.

Губы матери искривились.

– С каких это пор ты поступаешь так, чтобы хорошо было другим, а не только тебе?

Синьора неподвижно стояла на пороге. Именно в такие минуты, как эта, ее умение держать себя в руках оказывалось как нельзя более кстати. Через некоторое время мать повернулась и вошла в дом.

– Заходи, раз уж явилась, – сварливо бросила она через плечо.

Осматриваясь по сторонам, Синьора узнавала некоторые вещи, стоявшие раньше в их прежнем доме. Тут, например, был старый буфет, в котором хранился фарфор и несколько серебряных вещиц. На стенах не было ни одной картины, на книжных полках – ни одной книги. В комнате владычествовал огромный телевизор, на обеденном столе стоял металлический поднос с оранжевым фруктовым напитком. Никаких цветов, никаких признаков того, что обитательница этого дома получает от жизни хоть какое-то удовольствие. Поскольку мать не предложила ей сесть, Синьора без приглашения устроилась на стуле у обеденного стола. «Много ли кушаний знал этот стол?» – подумала она, но затем решила, что не в том она положении, чтобы критиковать других. Целых двадцать шесть лет она прожила в комнате, куда никого и никогда не приглашали на обед. Может быть, это у нее в крови?

– Ты небось сейчас начнешь курить и задымишь мне всю квартиру?

– Нет, мама, я не курю.

– Откуда мне знать, что ты делаешь, а чего не делаешь! Негромким, спокойным голосом, который всегда выводил мать из себя, Синьора объяснила, что вернулась в Ирландию навсегда, что она уже нашла себе жилье и начала зарабатывать вышиванием, а в дальнейшем рассчитывает подыскать более серьезную работу. Пропустив мимо ушей презрительное фырканье матери при упоминании о районе, где она теперь живет, Синьора довела свой рассказ до конца и умолкла, ожидая ответной реакции.

– Значит, он тебя все же вышвырнул – этот Марио, или как его там?

– Не притворяйся, ты прекрасно помнишь, что его имя Марио. Нет, он не вышвырнул меня. Будь он жив, я бы и сейчас оставалась там. Но Марио трагически погиб в автомобильной катастрофе на горной дороге. И тогда я решила вернуться и жить в Ирландии. – Она снова умолкла.

– Значит, тебя оттуда вытурили после того, как он умер и уже не мог защищать тебя?

– Нет, ты ошибаешься. Я сделала как лучше и для меня, и для всех остальных.

Мать снова фыркнула. В комнате повисло напряженное молчание. Старуха никак не могла взять в толк, что же все-таки происходит.

– Выходит, вместо того чтобы воссоединиться со своими родными, ты предпочитаешь жить с незнакомыми людьми в отвратительном районе, кишащем безработными и преступниками? Значит, так ты решила?

– Я очень благодарна тебе, мама, за то, что ты предлагаешь мне кров, но мы слишком долго оставались друг для друга чужими людьми. Я привыкла жить по-своему, а у тебя, я уверена, сложились свои взгляды. Все эти годы ты не интересовалась моей жизнью, поэтому, если я стану рассказывать, это лишь утомит тебя. Ты довольно ясно дала мне это понять. Но, возможно, я могу тебя навещать? И скажи, захочет ли повидаться со мной отец?

– Можешь убираться и прихвати с собой все эти разговоры о визитах и посещениях. Никто из нас не желает иметь с тобой никаких дел, вот так.

– Мне бы не хотелось в это верить. Я пыталась поддерживать отношения со всеми, я писала письма одно за другим, я ничего не знаю о своих шестерых племянницах и пятерых племянниках, а теперь, когда я вернулась домой, мне очень хотелось бы познакомиться с ними и узнать их поближе.

– Повторяю: мы не желаем иметь с тобой ничего общего. Ты, наверное, спятила, если решила, что можешь как ни в чем не бывало заявиться домой и вести себя так, будто ничего не было! Откуда мы знаем, в кого ты превратилась? Взгляни на свою подругу Бренду: солидная, уважаемая женщина. Замужем, имеет хорошую работу и все прочее. Вот такую, как она, не стыдно назвать сестрой и дочерью!

– И, конечно же, у тебя есть Рита и Хелен, – добавила Синьора.

Ответом ей было очередное фырканье, но уже не такое вызывающее. Это означало, что две другие дочери тоже не в полной мере удовлетворяют требованиям матери.

– Так или иначе, мама, поскольку я здесь, мы с тобой могли бы как-нибудь выбраться в город – пообедать или попить чаю. И я все же выясню у родных, можно ли мне встретиться с папой.

Мать долго молчала, не в силах переварить происходящее.

Синьора не сообщила свой адрес, назвав только район, в котором поселилась, поэтому сестры не смогут выследить ее. Она не испытывала ни малейших угрызений совести. Теперь не оставалось никаких сомнений: мать не любит ее и не позаботится о ее благополучии. Так было всегда на протяжении долгих лет, когда Синьора страдала от тоски и одиночества.

Она встала, собравшись уходить.

– Ишь, какие мы спесивые и важные! Только не забывай: ты уже в возрасте, и вряд ли в Дублине найдется мужчина, который захочет взять тебя после всего, что ты натворила. Конечно, есть и разведенные, но все равно тебе не найти мужчину, который захочет связаться с пятидесятилетней бабой, которую, к тому же, до этого пользовав другой.

– Знаешь, мама, а я и не строю на этот счет никаких иллюзий. Мне это ни к чему. Через несколько недель снова зайду навестить тебя.

– Недель? – переспросила мать.

– Да, и, может быть, принесу пирожные или вишневый торт, и мы попьем чаю. Впрочем, там видно будет. Передай от меня привет Рите и Хелен. Скажи, что я им напишу.

Не дожидаясь ответа, Синьора вышла за порог. Она знала, что уже через пару секунд мать примется накручивать телефонный диск, звоня кому-нибудь из дочерей. В течение многих лет в ее жизни не происходило более важных событий, чем сегодняшнее.

Грусти в душе не было. Все закончилось давным-давно. Теперь у Синьоры оставалась лишь одна обязанность – быть сильной, сохранять здравый рассудок и найти способ обеспечивать себя. Нужно научиться быть самостоятельной и не зависеть от семьи Салливанов, как бы она ни привязалась к их веселой красавице дочери и как бы ей ни хотелось опекать их буку-сына. Она не может стать обузой для Бренды и Патрика, которые были эталоном удачливой дублинской пары, принадлежащей к поколению Синьоры. И еще, нельзя полагаться на одни только бутики, которые принимают ее рукоделие, но не дают никакой гарантии в том, что им удастся его продать.

Ей следует найти какую-нибудь преподавательскую работу. Неважно, что у нее нет педагогического образования, она, по крайней мере, сумеет преподавать основы итальянского начинающим. Сумела же она самостоятельно выучить этот язык! Может быть, тот человек, который работает в школе Джерри и, по словам Тони О'Брайена, помешан на Италии… Может, он знает какую-нибудь небольшую группу, где она могла бы – пусть даже за гроши – давать уроки итальянского, вновь ощутить его прелесть и наслаждаться волшебными звуками этого чудесного языка?

Как же его имя? Мистер Данн? Да, точно: мистер Эйдан Данн. Почему бы не поговорить с ним? Попытка не пытка, а если он и впрямь столь сильно влюблен в Италию, то просто обязан помочь.

Синьора села на автобус и поехала в школу. Как сильно здесь все отличалось от ее любимого Виста дель Монте, где со склонов холмов в это время года уже сбегали каскады летних цветов. А тут – бетонный двор, в котором грудами навалены велосипеды, и здание, истосковавшееся по кисти маляра. Хоть бы посадили в школьном дворе какую-нибудь зелень…

Синьора знала, что у общественных учебных заведений, будь то школа или колледж, всегда не хватает денег, и стоит ли в таком случае удивляться, что ребята вроде Джерри Салливана не испытывают ни гордости за свою школу, ни желания ее посещать.

Она спросила у группы учеников, где найти мистера Данна, преподавателя латыни.

– Он, наверное, в учительской, – ответили ей. Синьора постучалась. Дверь учительской распахнулась, и ее взгляду предстал мужчина с редеющими каштановыми волосами и тревожным взглядом. На нем была рубашка с коротким рукавом, но на стуле, стоявшем в глубине комнаты, висел пиджак. Было время обеда, и все остальные преподаватели, видимо, разошлись. Синьоре почему-то казалось, что мистер Данн должен быть гораздо старше. Может, из-за того, что он преподает древнюю латынь? Однако учитель был примерно ее возраста, а возможно, и моложе. И все же по сегодняшним меркам его наверняка считали стариком, когда пора не начинать жить сначала, а готовиться к выходу в тираж.

– Я пришла к вам, чтобы поговорить об уроках итальянского языка, мистер Данн, – сказала Синьора.

– А вы знаете, я был уверен, что однажды кто-то постучится в эту дверь и произнесет именно эти слова, – отозвался Эйдан Данн.

Они улыбнулись друг другу и сразу же поняли, что им суждено стать друзьями. А затем сели в большой неприбранной учительской, окна которой смотрели на горы, и стали беседовать – так, будто знали друг друга целую вечность. Эйдан Данн поведал о своей сокровенной мечте – вечерних курсах, но сказал, что этим утром он получил ужасные вести: начальство отказалось выделить деньги на организацию курсов. Недавно избранный директор обещал небольшую сумму из школьного фонда, но этого едва хватит на то, чтобы обустроить классы и подготовить помещение к началу занятий. Эйдан Данн сказал, что с самого утра его терзали самые мрачные предчувствия и страх, что проект умрет, еще не родившись, но теперь в его сердце вновь вспыхнул огонек надежды.

Синьора рассказала о том, что она очень долго жила в Италии и теперь могла бы не только преподавать язык, но и, скажем, знакомить с итальянской культурой вообще. Можно было бы, например, организовать занятия, посвященные итальянским живописцам, скульпторам, фрескам, итальянской опере и духовной музыке. На курсах можно было бы рассказывать об итальянской кухне, винах, дарах моря – все это хотя на первый взгляд и кажется не слишком важным, но очень помогает в освоении языка.

Ее глаза сияли, и сейчас она казалась Эйдану помолодевшей на несколько лет по сравнению с той дамой с тревожным взглядом, которая появилась на пороге учительской. Из коридора донеслись звуки детских голосов. Это означало, что обеденный перерыв подходит к концу. Скоро сюда придут другие учителя, и волшебству наступит конец.

Синьора, казалось, тоже это поняла.

– Я отняла у вас слишком много времени, но, как вы думаете, могли бы мы с вами поговорить об этом еще раз?

– Мы отделаемся в четыре часа. Ой, я, кажется, даже заговорил, как школьник.

Синьора улыбнулась.

– В этом, наверное, и заключается прелесть работы в школе: всегда чувствуешь себя молодым и даже думаешь, как мальчишка.

– Хотел бы я, чтобы это было так, – покачал головой Эйдан.

– Когда я преподавала английский в Аннунциате, я смотрела на лица учеников и думала: вот сейчас они не знают того, о чем я собираюсь им рассказать, но уже через несколько минут у них откроются глаза. Это было чудесное ощущение.

Пришло время отправляться в класс. Эйдан сражался с пиджаком, пытаясь поймать упрямо ускользающий рукав. Он даже не пытался скрыть, что в восторге от Синьоры, а она… Она уже давно не испытывала по отношению к себе чьего-либо восхищения. Жители Аннунциаты ее уважали, хотя весьма своеобразно, а Марио любил – в этом сомнений быть не могло. Он любил ее всем сердцем, но… никогда не восхищался ею. Приходя к ней под покровом ночи, он прижимал к себе ее тело, высказывал ей свои тревоги, но никогда, ни разу в его глазах не промелькнул огонек восхищения.

Синьоре понравилось новое ощущение. Как и этот человек, который бился, пытаясь поделиться с окружающими своей любовью к чужой стране. Он боялся только одного: у людей может не оказаться достаточно денег, чтобы во время каникул отправиться в эту страну, и тогда они сочтут занятия бесполезными.

– Можно, после четырех я буду ждать вас у ворот школы? – спросила Синьора. – Мы смогли бы обсудить все подробнее.

– Мне бы не хотелось отрывать вас… – начал было Эйдан.

– А мне совершенно нечем занять себя, – без тени кокетства ответила Синьора.

– Так, может быть, вы, пока идут уроки, посидите в библиотеке?

– С удовольствием!

Эйдан Данн повел ее по коридору. Вокруг них бурлили водовороты из детских голов. В такой большой школе, как эта, всегда бывало много посторонних, поэтому назойливыми взглядами Синьоре никто не докучал. Единственным человеком, кто обратил на нее внимание, был юный Джерри Салливан.

– Господи, Синьора! – изумленно пробормотал он.

– Здравствуй, Джерри! – приветливо сказала она – так, будто они встречаются в этом коридоре каждый день.

Оказавшись в библиотеке, Синьора стала просматривать литературу по Италии. В основном это были потрепанные, зачитанные книжки, по всей видимости, купленные Эйданом Данном на собственные деньги. Он такой добрый и настоящий энтузиаст! Может быть, он сумеет помочь ей? А она поможет ему. Впервые после возвращения в Ирландию Синьора испытала облегчение. Она больше не чувствовала себя загнанной в угол.

Несмотря на то что ей предстояло преподавать итальянский (а Синьора в этом уже ни секунды не сомневалась), все ее мысли занимала не Италия, а Дублин. Она размышляла о том, где и как они будут искать желающих посещать курсы. «Они» – это она и мистер Данн. Она и Эйдан.

Синьора внутренне одернула себя: довольно витать в облаках. Люди часто предсказывали, что именно это ее когда-нибудь погубит. Она вечно жила фантазиями, не замечая реальной жизни.

Прошло два часа, и вот Эйдан Данн, широко улыбаясь, уже стоит на пороге библиотеки.