Текст книги "Лилобус"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Лилобус

Нэнси

Нэнси пришла намного раньше – впрочем, как и всегда. Ей не хотелось быть замеченной: могут решить, что ей нечего делать, раз так не терпится уехать домой. Остальные бежали к остановке впопыхах, боясь, что уедут без них – ведь если кто не успевал, тот и впрямь опаздывал. Ровно в шесть сорок пять Том включал зажигание и «Лилобус» выруливал на шоссе; в результате он, как обещал, к десяти вечера доставлял всех домой. Том считал, что нет смысла возвращаться домой на выходные, если не поспеваешь в паб к десяти. Нэнси его точку зрения не разделяла – просто она всегда и везде приходила заранее. Так получалось само собой. Она зашла в магазин, в котором продавались журналы и открытки. Большинство открыток она знала наизусть, потому что изучала их каждую пятницу. На одной были нарисованы крупные капли слез: «Прости, забыл поздравить тебя с Днем рождения». На прилавке лежала и местная газета, но Нэнси ее не покупала никогда. Дома все равно будет свежий номер, вот и узнает последние новости.

Нэнси принялась разглядывать свою новую прическу в большом круглом зеркале. Точнее, это было не столько зеркало, сколько устройство для наблюдения за покупателями: оно висело высоко и под наклоном, от этого отражение искажалось – во всяком случае, Нэнси надеялась, что это так. Иначе можно было бы решить, что она выглядит очень странно. Она с тревогой смотрела на свое отражение; какой-то запуганный зверек с курчавой шерсткой и большими глазами – такой она видела себя в зеркале. Но ведь люди тут, внизу, видят что-то другое? В конце концов, там, в зеркале, все выглядят смешными. Она провела рукой по волосам и снова в ней шевельнулась подозрение: страшно похоже на старомодную завивку, которую делает мама в парикмахерской Ратдуна. Химия летом, химия под Рождество. Кудряшки, колечки, упругие локоны, которые со временем становятся похожи на торчащие провода. Да ты с ума сошла, сказали девушки в парикмахерской: это новая завивка, самая современная. А сколько бы это стоило, если бы пришлось платить! Нэнси мрачно улыбнулась. Платить! Такие деньги! Нэнси Моррис не заплатила бы за химию ни половины, ни даже четверти той суммы. Нэнси Моррис отправилась на другой конец Дублина и нашла салон, где приглашали добровольцев – их называли «моделями», но Нэнси смотрела на вещи трезво: парикмахерам требовались обросшие волосами головы – и смышленые люди, такие как Нэнси, выведывали, где находятся большие парикмахерские, в которых много учеников, и по каким дням у них занятия и показы. За все шесть лет в Дублине Нэнси платила парикмахеру только два раза. «Неплохой результат», – гордо улыбнулась она. Но, в любом случае, дело сделано – теперь без толку переживать и пялиться в зеркало. Пора идти к остановке и садиться в автобус. Кто-то наверняка уже там – на часах больше чем полшестого.

Том сидел за рулем и читал вечернюю газету. Он поднял голову, улыбнулся и произнес: «Привет, мисс Маус», – и одним легким движением поднял на крышу ее большой чемодан. Раздраженная, она села в автобус – Нэнси терпеть не могла, когда ее звали «мисс Маус». Впрочем, она сама была виновата: позвонив по телефону, чтобы забронировать место в мини-автобусе, она представилась как «мисс Моррис». Так ведь она привыкла к деловому тону – такая у нее работа, в конце-то концов. Откуда ей было знать, что сперва надо назвать имя. К тому же он ее фамилию не разобрал. Теперь Том упорно не желал звать ее «Нэнси», что ее очень злило, хотя старуху миссис Хикки он всегда звал «Джуди» – даром что та ему в матери годится.

«Легкий, надо же, а по виду не скажешь», – заметил он с улыбкой. Нэнси молча кивнула. Ей не хотелось сообщать, что других чемоданов у нее нет, а целых пять фунтов на какую-нибудь бесформенную сумку она тратить не намерена. И в любом случае, нужно что-то вместительное: все время приходится везти из дома в Дублин, к примеру, картошку, или другие овощи, или еще что подвернется. Однажды подруга ее мамы, миссис Кейзи, хотела выбросить шторы – так Нэнси забрала их: оказалось, они прекрасно смотрятся на окнах у них в квартире.

Она устроилась на одном из сидений в середине, расправила подол, чтобы не помять юбку, и достала леденцы без сахара. В больнице, где она работает, их навалом, и можно брать, сколько хочешь. Обычно она такие не ест, но в автобусе карамельки весьма кстати. Все покупают леденцы или конфеты, но зачем тратить деньги на сладости, если можно взять даром? Нэнси раскрыла газету, которую один из пациентов оставил в приемной. Ей все время что-то перепадает – в приемной врача люди нередко забывают газеты и журналы, так что почти каждый вечер ей было что почитать. И она находила, что разнообразие – это замечательно: как бы сюрприз каждый раз. А Мэйред этого не понимает. При мысли о Мэйред Нэнси нахмурилась. Надо будет разобраться. Что это на нее нашло. Ужасно нечестно так поступать.

Развернув перед носом газету – пусть Том думает, что она читает, – Нэнси принялась еще раз вспоминать все по порядку. Как Мэйред пришла домой в среду вечером и стала ходить по квартире, словно ей не сиделось на месте, то и дело брала что-то в руки, потом ставила на место. Даже вовсе непроницательный человек мог бы догадаться, что ее что-то гложет. Нэнси думала было, что она снова заговорит про телевизор. У них отличный черно-белый телевизор и, в основном, прекрасно показывает – только изредка изображение двоится и троится. И зачем, вообще, кучу денег платить за прокат цветного телевизора? И видео – Мэйред как-то предлагала купить видеомагнитофон, будто они миллионеры. Нэнси оторвала взгляд от телевизора, которому сегодня как раз нездоровилось, так что о происходящем на экране можно было догадываться только по звуку. Но у Мэйред на уме было нечто куда более важное.

– Нэнси, целую неделю я думала на работе, как тебе сказать, но ничего не придумала, поэтому просто скажу все, как есть. Я хочу, чтобы здесь жил кто-то другой, и мне придется попросить тебя съехать. Разумеется, когда найдешь квартиру – на улицу я тебя не выставляю… – Она нервно усмехнулась. Нэнси была так потрясена, что не могла ничего ответить. – Все-таки, – продолжала Мэйред, – мы не договаривались насовсем. Мы решили: посмотрим, как нам понравится…Так было дело. Такой был уговор… – Ее голос виновато оборвался.

– Но я живу тут уже три года, – сказала Нэнси.

– Знаю, – затравленно отозвалась Мэйред.

– Так в чем же дело? Я ведь плачу вовремя за квартиру и за электричество, разве нет? И привожу из дома продукты, и занавески на окна, и…

– Конечно, Нэнси, никто тебя не обвиняет.

– Тогда в чем дело?

– Просто… Да нет никакой нет причины. Давай разойдемся тихо и мирно, без ссор и вопросов. Ты просто найдешь другую квартиру, и мы будем видеться время от времени – ходить там в кино, и в гости друг к другу. Нэнси, будем вести себя как взрослые люди.

Нэнси кипела от возмущения. Мэйред, какая-то продавщица цветочного магазина, смеет ей объяснять, как ведут себя взрослые люди. Мэйред, у которой ни одной высшей отметки в аттестате зрелости, велит Нэнси убираться из квартиры. Из ее квартиры. Которую, впрочем, Мэйред и нашла – только потом мисс Кейзи, мамина подруга, предложила Нэнси заселиться во вторую комнату и разделить на двоих арендную плату. Но что взбрело Мэйред в голову – и главное, почему? И кого это Мэйред собралась подселить вместо нее?

Самое ужасное, что у Мэйред никого не было на примете, и ее это не заботило – она сказала, что ей просто хочется перемен. Тогда Нэнси выключила мерцающий экран телевизора и приготовилась выслушать задушевное, чистосердечное признание Мэйред в том, что ее посетила какая-то неземная любовь. Но нет. Мэйред сосредоточенно посмотрела на календарь. Скажем, через месяц, в середине октября? Наверняка за это время что-то найдется.

– Но с кем я сниму квартиру? – простонала Нэнси.

Мэйред пожала плечами. Это ее не волнует, можно снять однокомнатную. Нэнси почти не готовит, не устраивает вечеринок, так что однокомнатная – вполне подходящий вариант. Но придется платить безумные деньги! Мэйред опять пожала плечами, будто это ее не касается.

На следующее утро на кухне Нэнси пила чай – завтрак она никогда не готовила: зачем утруждать себя, если в больнице все равно покормят, и вообще, какой смысл работать секретаршей у всех этих врачей, если нельзя бесплатно поесть в столовой, или, скажем, набрать леденцов без сахара? Мэйред влетела в кухню – она, как всегда, торопилась, – и Нэнси спросила, прощена ли она.

– Прощена, Нэнси? За что? Господи, за что же?

– Должно быть, я как-то провиниась, если ты просишь съехать с нашей квартиры.

– Квартира моя, и давай прекратим этот цирк. Нэнси, я тебе не жена. Ты подселилась, чтобы разделить со мной арендную плату – чтоб ты платила половину, и я половину – но теперь говорю: спасибо, мне больше это не нужно. Так? Вот и все, и нечего тут обсуждать. – Она поглощала хлопья с молоком, одновременно пытаясь натянуть ботинки. Мэйред от этих ботинок была без ума, а Нэнси они приводили в ужас: какая-то жалкая обувь стоила столько, сколько она получала за неделю.

А что я скажу в Ратдуне? – серьезно спросила Нэнси.

Мэйред изумилась.

– На тему?

– На тему того, почему мы поссорились.

– Да кому какое дело? Кто вообще знает, что мы живем вместе?

– Все: твоя мама, моя мама, твоя тетя миссис Кейзи – все знают.

– Ну и зачем им что-то говорить? – Мэйред искренне недоумевала.

– А твоя мама что подумает? Что я ей скажу?

И вдруг Мэйред вскипела. Нэнси не могла даже вспомнить об этом без дрожи.

– Моя мама – нормальный человек, такой же, как и все матери, как и твоя мать. Она ничего не думает. Ей только надо знать, что я не беременна, не колюсь и все еще хожу на мессу. Помилуйте, вот эти три пункта – единственное, что волнует любую мать. В Индии, в России – где угодно… ну, может, у них там не месса, а что-то другое. И всяких там матерей не волнует, с кем их дочери снимают квартиру, уживаются ли они, или доводят друг друга до ручки, как в нашем случае. Их волнует только самое главное.

– Мы не доводим друг друга до ручки, – тихо сказала Нэнси.

– Я хотела сказать, «раздражают друг друга». Какая разница? Зачем морочить себе голову, объяснять, рассказывать, докладывать? Это всем совершенно до лампочки.

– Я тебя раздражаю?

– Раздражаешь.

– Почему?

– Нэнси, я тебя умоляю, – обиженно произнесла Мэйред. – Ведь мы вчера договорились, что будем вести себя как взрослые люди, обойдемся без глупых ссор и выяснения отношений. Договорились. И вот ты опять начинаешь. Само собой, люди друг друга раздражают. И я, наверное, довожу тебя до ручки. Ну все, мне пора.

День сложился крайне неудачно: Нэнси выяснила, какова арендная плата за однокомнатные квартиры и отдельные комнаты, и оказалось, что цены заоблачные. Конечно, чем дальше от центра, тем дешевле, но ей хотелось поселиться в том районе, откуда можно добираться до больницы на велосипеде. Не хватало еще выкладывать свои кровные за проездной на автобус. Она все думала о том, что сказала Мэйред. Уму непостижимо, почему она ее раздражает. Нэнси не курит, не водит шумных компаний – не то что Мэйред, ее гости приносят каждый по бутылке вина, и потом еще идут в ресторан за курицей и жареной картошкой. Она не включает громко музыку – у нее вообще нет пластинок. И старается изо всех сил быть полезной. Часто вырезает из газет купоны со специальными предложениями и собирает ваучеры на еду или моющие средства. Она подала Мэйред идею ездить в Ратдун, потому что так выходит дешевле – на выходных в Дублине можно спустить целое состояние, а дома живешь бесплатно. И почему она ее раздражает?

Сегодня утром она снова спросила, окончательно ли Мэйред приняла решение, и та беззвучно кивнула. Нэнси предложила обдумать все еще раз на выходных, но та спокойным, тихим голосом (не то, что утром накануне) ответила, что думать нечего, и она надеется, что Нэнси проявит понимание и начнет подыскивать жилье, не откладывая дела в долгий ящик.

От шума голосов она подняла голову. Появилась Ди Берк – на шее у нее красовался шарф колледжа, который она закончила еще два года назад. Она сама закинула на крышу свою большую сумку. Том засмеялся:

– Смотри, станешь чемпионкой по метанию диска.

– Пусть все знают, что мы женщины независимые – так вот. Да там и вещей почти нет, только пара трусов и учебники, я их как будто читаю.

Нэнси не поверила своим ушам: Ди, дочь доктора Берка из большого, увитого плющом дома – и так запросто беседует о трусах с Томом Фицджеральдом. И даже грубым это не показалось. Впрочем, Ди живет только по своим правилам, и она была такая всегда. Можно подумать, что у такой девушки, как она, должна быть своя машина – но Ди говорит, что при зарплате помощника нотариуса денег на машину не скопишь. И все-таки, по мнению Нэнси, автобус был ниже достоинства кого-то из Берков. В Ратдуне у них такое положение – наверное, им странно, что их дочь ездит с кем попало. Но Ди, похоже, это не заботило. Она по-дружески относилась ко всем: к подозрительному типу, Кеву Кеннеди, завидев которого на улице, Нэнси тут же перешла бы на другую сторону; к зануде Мики Бернсу, который всех замучил скабрезными шуточками. Ди была особенно внимательна к Нэнси; она зашла в салон, села рядом с ней, и, как это часто бывало, принялась расспрашивать ее о работе.

Удивительно, как Ди удавалось держать в уме имена всех врачей, секретарем которых работала Нэнси, и помнить, что один – окулист, другой – хирург-ортопед, а третий – ухогорлонос, что их зовут мистер Барри, мистер Уайт и мистер Чарльз. Даже мама Нэнси не могла всех запомнить, а что до Мэйред – та забывала, как зовут ее собственных начальников, не то что Нэнсиных.

С другой стороны, Ди – добрая, прекрасно воспитанная девушка. Люди ее круга всегда учтивы, думала Нэнси, из вежливости интересуются другими людьми.

Следующим в салон зашел Руперт Грин – в модной куртке.

– Боже мой, Руперт, она итальянская? Фирменная? – спросила Ди, ощупывая рукав, пока Руперт пробирался на место.

– Ага, фирменная, – бледное лицо Руперта зарумянилось от удовольствия. – А как ты догадалась?

– Еще бы не догадаться! Сама такую хочу не могу, в журналах видела. Шикарная штука.

– Наверное, это сэконд-хэнд, или модель устаревшая. Не знаю, в общем, один друг для меня раздобыл. – Руперт был очень доволен, что обновка произвела такой всплеск эмоций.

– Да уж, не иначе сэконд или что-то подобное, иначе твоему отцу пришлось бы продать свою фирму, чтобы ты мог за нее расплатиться, – рассмеялась Ди. Отец Руперта нотариус, и благодаря его связям она получила работу в Дублине. Нэнси глядела на них с завистью. Должно быть, здорово, когда можешь так запросто болтать со всеми подряд. Будто у них свой особый язык, думала она, в таких семьях все легко болтают друг с другом. Внутри ее что-то кольнуло: жаль, что ее отец, уже давно оставивший этот мир, был не юристом, а простым почтальоном. И тут же ей стало стыдно: отец работал много лет, не жалея сил, и радовался, что дети хорошо выучились и смогли стать секретарями или служащими.

Руперт устроился на заднем сиденье, и почти сразу вслед за ним появилась миссис Хикки. Даже зимой с нее не сходил загар; казалось, она была полна здоровья и сил, так что возраст ее угадать было непросто. Нэнси знала, что ей уже под шестьдесят, но такой вывод она сделала, прислушиваясь к разговорам. Джуди Хикки работала в какой-то экзотической лавке, где продавали лечебные травы, зерно и орехи, и кое-что она даже выращивала у себя. Потому и ездила домой на выходные: собрать растения для магазинчика в Дублине. Нэнси там ни разу не была, хотя Ди говорила, что это чудесное место и всем надо увидеть его своими глазами. Но Нэнси осознавала свою ответственность, как секретаря трех ведущих врачей Дублина. Разве ей пристало навещать лавку каких-то шарлатанов?

Джуди села сзади рядом с Рупертом, а на переднее сиденье стал протискиваться Мики Бернс. Смеясь и потирая руки, он рассказал анекдот про волосатые теннисные мячики. Все улыбнулись, и Мики, сказав непристойность, похоже, счел возможным успокоиться. Он с любопытством выглянул в окно.

– Может, мне сегодня повезет и рядом сядет прелестная Силия? Или мне достанется мистер Кеннеди? Ну вот, как всегда – идет мистер Кеннеди. Не везет тебе, Мики.

Оглядываясь через плечо, Кев прокрался в автобус, будто ждал, что полицейский вот-вот схватит его за рукав и, как в кино, скажет: «Можно вас на минутку?» Нэнси не видала еще человека, у которого был бы настолько затравленный вид. Если к Кеву Кеннеди кто обращался, он подпрыгивал на целый фут, и всегда был скуп на слова, так что его лишний раз и не трогали.

Наконец, появилась Силия. Высокая и можно сказать, что красивая – хотя подобная внешность у Нэнси не вызывала восхищения. Силия носила пояса – в больнице положено носить халаты с поясом – наверное, вошло в привычку. В результате фигура казалась очень рельефной. Не то чтобы привлекательной, но в верхней части отчетливо просматривалась выпуклость спереди, а в нижней – большая выпуклость сзади. Ей стоило бы носить одежду попросторней, подумала Нэнси.

Силия примостилась рядом с Томом: тот, кто приходил последним, всегда садился рядом с водителем. Времени было только без двадцати семь, и они тронулись раньше на пять минут.

– Как вы у меня по струнке ходите, – засмеялся Том, и автобус нырнул в гущу машин, в запрудивших в пятничный вечер улицы Дублина.

– Да уж, твоя правда, – сказал Мики. – И никаких остановок на пи-пи до самого Шеннона. – Он оглянулся в надежде встретить одобрение других пассажиров, но все молчали, и он повторил еще раз. Некоторые улыбнулись ему в ответ.

Нэнси поведала Ди о том, что мистер Чарльз, мистер Уайт и мистер Барри принимают пациентов по определенным дням недели, а она ведет книгу приемов, и если ее просят, записывает людей на более удобное время, они потом благодарят ее и дарят на Рождество сувениры. Ди поинтересовалась, какая репутация у докторов, и хвалят ли их люди. Нэнси попыталась припомнить хоть что-нибудь на эту тему, но безуспешно. Ее дело – секретарское, твердила она. Ди спросила, встречаются ли они в неформальной обстановке, и Нэнси стало смешно – придет же такое в голову. Хорошо быть дочкой доктора – невдомек, что на свете есть классовые различия. Само собой, в нерабочее время они вовсе не пересекаются. У мистера Барри жена, родом из Канады, и двое детей; жена мистера Уайта учительница и у них четверо детей, а у мистера и миссис Чарльз детей нету. Да, иногда она беседует с их женами по телефону. Они очень вежливые, все помнят, как ее зовут, говорят: «Здравствуйте, мисс Моррис».

Нэнси принялась рассказывать про больничный телефонный узел: он устаревший, и каждому доктору никак не выделят по отдельной линии, но скоро на телефонной станции поставят новое оборудование, и тогда, может быть, дело сдвинется с мертвой точки – и тут она заметила, что Ди спит. Нэнси это несколько озадачило. Она, кажется, заговорилась. Наверное, она слишком много болтает о пустяках, и поэтому раздражает людей. Даже мама посреди разговора иногда встает и уходит спать. Наверное, Мэйред права. Но нет, исключено, Ди явно интересуется ее работой, просто забрасывает ее вопросами. Нэнси нельзя назвать занудой. По крайней мере, в этом случае. Она вздохнула, и стала смотреть на проплывавшие за окном поля.

Вскоре и она начала клевать носом. Джуди Хикки и Руперт Грин за ее спиной обсуждали какого-то своего знакомого, который уехал в Индию и поселился в ашраме, где все носят желтые или оранжевые одежды. Напротив нее Кев Кеннеди в пол-уха слушал Мики Бернса: тот объяснял ему фокус с колодой карт и стаканом воды. Мики говорил: лучше, конечно, показывать, но если слушать внимательно, то и со слов можно понять, как это делается.

Водитель Том что-то сообщал Силии; та согласно кивала, хотя о чем они там беседовали было не разобрать. Ей стало тепло и уютно, и ничего, что она слегка наклонилась и придавила Ди. Она бы не позволила себе задремать, сидя рядом с кем-то из мужчин. Или с Джуди Хикки – она какая-то странная.

Нэнси уснула.

Она вошла в дом; мама сидела на кухне за столом и писала письмо дочке в Америку.

– А, добралась-таки, – сказала она.

– Собственной персоной, – ответила Нэнси.

Не сказать, что радушный прием, если учесть, что она проехала пол-страны. Но у них в семье не было принято выставлять чувства напоказ: обниматься, целоваться, держаться за руки.

– Как доехала? – спросила мама.

– Как обычно. Немножко поспала, теперь шея болит, – Нэнси потерла ее задумчиво.

– Хорошо тебе, можешь спокойно спать, когда все гоняют, как сумасшедшие.

– Вовсе нет, не гоняют.

Нэнси осмотрелась.

– Ну, что новенького?

Из мамы не так-то просто было выудить новости. Нэнси хотелось, чтобы она встала, заварила чаю, вернулась бы к ней и рассказала все-все в малейших подробностях: что случилось за неделю, кто гостил, от кого какие вести, какие тайны и слухи. Но почему-то все вечно выходило по-другому.

– А что может случиться? Ты и сама все знаешь, всего ничего тебя не было.

Мама снова обратилась к письму и вздохнула.

– Хоть раз написала бы Дидре. Имела бы совесть, твоя родная сестра живет в Америке, и ей, знаешь ли, интересны любые новости.

– И мне тоже. Но мне ты никогда ничего не рассказываешь! – обиженно вскричала Нэнси.

– Не говори глупостей. Ты и так тут живешь, верно? В Дублин уезжаешь на каких-то пару дней. А бедная Дидра живет на другом берегу Атлантического океана.

– У бедной Дидры муж и трое детей, и еще холодильник, морозильник, и поливалка в саду. Вот уж действительно, бедная Дидра.

– А ты сама разве не можешь все это себе позволить? Было бы желание! Хватит завидовать родной сестре. Будь умницей.

– Я и так умница… – у Нэнси дрожали губы.

– Ну, тогда не рассказывай мне про Дидру, лучше возьми лист бумаги, вложим твое письмо в конверт. Сэкономишь на марках.

Мама подвинула блокнот на другой конец стола. Нэнси даже присесть не успела. Большой чемодан с металлическими уголками стоял на полу посреди комнаты. Она понимала, что теплой встречу не назовешь, но все-таки здраво рассудила, что если сейчас накарябает страничку Дидре, значит, не придется это делать потом; к тому же мама останется довольна, и, может, пойдет и принесет печенья или кусок пирога с яблоками. Нэнси написала несколько строк, в которых выражала надежду, что Дидра, Шон, Шейн, Эйприл и Эрин живы и здоровы, и сообщала, что она была бы рада всех навестить, но цены на билеты просто заоблачные, и куда проще им самим приехать погостить, ведь сейчас выгодней менять доллары на фунты, чем наоборот. Она поведала Дидре, что у мистера Уайта новая машина, что мистер Чарльз решил провести отпуск в России, и что жена мистера Барри купила сумочку из кожи детенышей крокодила, которая стоит просто безумных денег. Она добавила, что здорово проводить выходные в Ратдуне, потому что… Тут она задумалась. В Ратдуне здорово, потому что… Она взглянула на маму на другом конце стола – та, хмурясь, дописывала письмо. Нет, не поэтому она едет домой. Маме почти все равно, если нет Нэнси – есть телевизор, или миссис Кейзи, или игра в бинго, или другие развлечения. Летом бывало, что Нэнси приезжала в десять вечера, а мамы еще не было дома. Она не ходит на танцы, как Силия, Мики и Кев. И близких друзей в Ратдуне у нее нет.

Она закончила письмо: «Здорово бывать на выходных дома, потому что билет на «Лилобус» обходится сравнительно недорого, а в Дублине за субботу и воскресенье можно спустить кругленькую сумму, так что и сам не поймешь, как это вышло».

Мама собралась ложиться спать. Ни чая, ни яблочного пирога.

– Я, наверное, сделаю себе бутерброд, – сказала Нэнси.

– Ты чай еще не пила? Какая ты безалаберная, а еще секретарша. И за что тебе столько платят? – И мама ушла спать, даже не пожелав ей доброй ночи.

Субботнее утро выдалось ясным и солнечным. Туристов почти не было, но город, как обычно, наводнили любители гольфа. Нэнси гуляла без особой цели. Она могла бы купить газету и пойти в гостиницу, в баре заказать себе кофе, но даже если забыть про деньги, зачем строить из себя состоятельную, делать вид, будто ты из их круга? Какая-то женщина мыла ступеньки паба – Нэнси узнала маму Силии: она сильно постарела, лицо покрыли морщины, как у цыганистой Джуди Хикки. Нэнси поздоровалась, но та продолжала молча орудовать тряпкой. Нэнси подумала: интересно, Силия еще спит, или уже наводит в пабе чистоту? Она работает по выходным, потому и приезжает домой. Должно быть, мама платит ей как следует: все-таки тяжело еще субботу и воскресенье провести за стойкой бара, намаявшись на неделе в больнице. Но такая скрытная эта Силия: из нее не вытянешь даже который час. Странно, что вчера в автобусе они с Томом болтали; обычно она просто с безразличным видом глядит в окно. Не то что Ди – такая живая, всем интересуется. Нэнси порой становилось жаль, что она не может зайти в гости к Ди, предложить ей сходить куда-нибудь вместе. Но заявиться к Беркам она в жизни не посмеет. Даже близко к дому не подойдет. Хирурги – это другой мир, и ничего тут не попишешь.

Она подошла к коттеджу Джуди Хикки и увидела, что на заднем дворике кипит работа. Кругом валялись большие коробки, а Джуди в старых штанах и с платком на голове трудилась в саду. Дом обветшал и краска на стенах облупилась, но сад был в идеальном состоянии. Нэнси подумала: странно, столько народу по просьбе миссис Хикки поливают растения, пропалывают грядки и отгоняют птиц – кто бы мог подумать, что такие люди кому-то нравятся. Она ходит на мессу раз в месяц, и то в лучшем случае. И ни слова о муже и детях. Они уехали много лет назад, ее сын был тогда совсем малышом; Нэнси почти не помнила то время, когда в доме жили дети. Миссис Хикки не пыталась вернуть детей через суд: поговаривали, что ей было что скрывать, иначе она непременно прибегла бы к силе закона. К тому же, она много лет работает в лавке, где продаются всякие восточные штучки и подозрительные снадобья вроде жень-шеня. И несмотря ни на что, у Джуди немало друзей. Вот и сейчас у нее трудятся два брата Кева Кеннеди, а на прошлой неделе с лопатой в руках наведывался Мики Бернс. Юный Руперт, наверное, тоже был бы рад составить им компанию, но его отец очень болен – из-за отца он и ездит на выходные домой.

Нэнси вздохнула и двинулась дальше. Тень мысли предложить свою помощь исчезла, едва появившись. Разве она бесплатная рабочая сила – делать ей больше нечего, как только землю копать и возиться в саду Джуди Хикки. Но вернувшись домой, она нашла записку в кухне на столе и задумалась, а какие у нее дела. Мама едва разборчиво написала, что миссис Кейзи заехала за ней и уговорила прокатиться. Миссис Кейзи на старости лет научилась водить машину, и купила себе не внушавшую доверия развалюху, в которой, однако, души не чаяла, и которая стала отрадой для многих людей, включая маму Нэнси. Миссис Кейзи и миссис Моррис даже хотели доехать на ней до самого Дублина. Переночевать собирались у нее в гостях. Все-таки миссис Кейзи – тетя Мэйред. А теперь – ни квартиры, ни Мэйред. При мысли об этом у Нэнси екнуло сердце.

И на ланч ничего, и ни слова о том, когда вернутся, и ничего съестного ни в буфете, ни в маленьком холодильнике. Нэнси выбрала две картошки, поставила их вариться, и отправилась в магазин Кеннеди через дорогу от дома.

– Мне два ломтика ветчины, пожалуйста.

– Два фунта, так? – отец Кева Кеннеди редко слушал людей, он лишь радио слушал, которое работало в магазине.

– Нет, только два ломтика.

– Хм, – сказал он, отделив и взвесив два ломтика.

– Просто мама еще не ходила за покупками, а я не знаю, что надо купить.

– Понимаю, от двух-то ломтиков вреда не будет, – мистер Кеннеди кивнул, угрюмо завернул их в жиронепроницаемую бумагу и сунул в пакет. – Никто не скажет, что из-за тебя семья по уши в долгах.

Она услышала чей-то смех и к своему неудовольствию заметила в магазине Тома Фицджеральда. Почему-то ей не хотелось, чтобы он слышал, как над ней смеются.

– О расточительстве мисс Маус ходят легенды, – сказал он.

Нэнси вымучила улыбку и вышла.

День казался нескончаемым. По радио не передавали ничего интересного, и читать было нечего. Она выстирала две своих блузки и повесила их сушиться. И с тревогой осознала, что никто, даже мама, ничего не сказал про химию. И зачем было завиваться, если люди не замечают? Платить большие деньги за модную завивку. Ну, если бы пришлось платить – к счастью, не пришлось. В шесть вечера она услышала, как хлопают двери в машине. Раздались голоса.

– А, Нэнси, ты здесь, – мама, казалось, постоянно не ждала ее увидеть. – Мы с миссис Кейзи славно покатались.

– Здравствуйте, миссис Кейзи. Очень за вас рада, – сказала она уязвленно.

– Ты приготовила нам ужин? – спросила мама с надеждой.

Нэнси смутилась:

– Нет. Ты ведь не просила. И в холодильнике пусто.

– Мора, ладно, она так шутит. Нэнси, ты ведь приготовила маме ужин, правда?

Нэнси ужасно раздражал высокий голос миссис Кейзи: она говорила с ней как с глупой девочкой пяти лет.

– Нет, и с какой стати? Еды не было. Я подумала, мама что-то купит.

Повисла тишина.

– И на ланч ничего не было, – обиженно заметила она. – Пришлось сходить в магазин Кеннеди, купить ветчины.

– Отлично, – просияла миссис Кейзи, – съедим на ужин ветчинки.

– Я уже все съела, – сказала Нэнси.

– Как, все? – изумилась миссис Кейзи.

– Я купила только два ломтика.

Снова повисла тишина.

– Так, теперь все ясно, – произнесла миссис Кейзи. – Я уговаривала твою маму поехать ко мне, но она сказала: нет, наверное Нэнси приготовила нам чай, не хочу ее подводить. Я говорила ей, что на это мало надежды, если верить тому, что я слышала. Но она заупрямилась: надо вернуться и все, не переубедишь. – Миссис Кейзи направилась к двери. – Пойдем, Мора, оставим молодежь в покое… Им недосуг готовить чай для таких, как мы с тобой, у них есть дела поважнее.

Нэнси взглянула на маму – ее лицо словно окаменело от огорчения и стыда.

– В таком случае, Нэнси, желаю приятно провести вечер, – сказала она.

И они уехали. Машина подскочила, подпрыгнула, и все-таки завелась.

Что такое слышала миссис Кейзи? Что она хотела сказать? Что-то наговорить про нее могли только Мэйред или ее мама. Что они могли ей сообщить – что Нэнси доводит всех до ручки? В этом все дело?

Ей не хотелось оказаться дома, когда они вернутся, но куда пойти? Нэнси ни с кем не договаривалась, например, поехать на танцы. Она скорей удавилась бы, чем вышла в одиночестве на дорогу, чтобы поймать машину и добраться до ночного клуба, тем более что подобные заведения ей не доставляют никакого удовольствия. Она подумала: а почему бы не пойти в «Райанс». В пабе наверняка встретятся какие-нибудь знакомые – это ее родной город, ей уже двадцать пять, и она имеет право делать все, что хочется. Нэнси надела одну из свежевыстиранных блузок, отутюжив ее как следует. Она пришла к выводу, что завивка несомненно хороша, побрызгала себя духами, которые подарила маме на прошлое Рождество, и отправилась в паб.