Текст книги "Серебряная свадьба"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Фрэнк сел в машину и поехал домой к Джой. Он звонил в звонок, стучал – все без толку. Потом нашел телефон-автомат и позвонил ей. Она сразу же взяла трубку.

– Почему ты мне не открыла?

– Не хотела.

– Сама сказала, что хочешь поговорить.

– Я просила позвонить, а не приходить. Разные вещи.

– Джой, не делай этого, не устраивай сцен перед Ренатой. Это несправедливо, она этого не заслужила, совсем не заслужила. Не будь жестокой.

– Ты умоляешь? Я и вправду слышу в твоем голосе мольбу?

– Черт возьми, можешь слышать что угодно, но подумай, что плохого она тебе сделала?

– Так ты принимаешь мое приглашение или нет? – спросила она с вызовом.

– Послушай…

– Нет, я не буду больше слушать. Да или нет? В голосе ее слышалась угроза.

– Да.

– Так я и думала, – сказала Джой и положила трубку.

Это был тот самый ресторан, где они с Джой обедали в январе. Тогда у Джой еще не было живота, и тогда они смеялись на глазах у родственниц Нико. Теперь все было по-другому.

Джой, которая, к огромному облегчению Фрэнка, до сих пор сидела на минералке, была сама любезность и хлопотала о том, чтобы они устроились поудобнее и удачно выбрали блюда. Говорила в основном она: Фрэнк слишком нервничал, а Рената вела себя очень сдержанно.

– Знаете, как в фильмах всегда говорят: «Вы, наверное, удивляетесь, зачем я попросила вас сегодня прийти сюда», – проворковала Джой.

– Вы сказали, что хотите о чем-то поговорить, – вежливо напомнила Рената.

– Хочу. Я долго думала и наконец пришла к определенному решению. И я полагаю, будет правильно, если я вам об этом расскажу. Тебе, Фрэнк, в связи с работой, а вам, Рената, – вам из-за Фрэнка.

Начиналось самое страшное. Будь она трижды проклята! Это не просто уязвленная женщина, это фурия. Надо было играть с ней честно.

– Да? – встревожилась Рената.

Фрэнк молчал, боялся, что голосом выдаст себя.

– Так вот, я о ребенке… – начала Джой. Она выжидательно посмотрела на Фрэнка, потом на Ренату. Казалось, молчание длится целую вечность, хотя на самом деле прошло, вероятно, не более трех секунд. – Я думаю, это изменит мою жизнь намного сильнее, чем мне казалось раньше. Месяц-другой я все раздумывала, правильно ли я поступаю. Не лучше ли расстаться с ребенком, отдать его в хорошие руки, в дом, где он найдет любовь и заботу, ведь из меня вряд ли получится прекрасная мать. – Она сделала паузу, чтобы они могли из вежливости заверить ее в обратном. Никто из них не потрудился это сделать. – Но потом я сказала себе: нет. Я же знала, на что иду, и не должна останавливаться на полпути.

На ее лице заиграла счастливая улыбка.

– Да, но при чем тут мы… Я не совсем понимаю… – На лице Ренаты застыл страх.

– А вот при чем. Если бы я собиралась отдать кому-нибудь ребенка, я бы, скорее всего, предложила его вам. Вы были бы такими хорошими родителями, я знаю. Но раз я не собираюсь этого делать, а вы, наверное, питали какие-то надежды…

– Никогда!.. У меня и мысли такой не было! – чуть не задохнулась Рената.

– Неужели? Но у тебя-то, Фрэнк, наверняка была. В конце концов, все эти общества по усыновлению тебе ничем не помогли, как я слышала от Карло.

– Отец не имеет права говорить о таких вещах! – возмутилась Рената, густо краснея.

– Да, наверное, не имеет. Но все равно говорит. Одним словом, я затем вас и пригласила сюда, чтобы расставить в этом деле все точки над Скоро я уеду на север, намного раньше, чем кто-либо предполагал. Я уже продала свой дом и купила там другой – старый загородный домик в георгианском стиле. Правда, он требует ремонта, но зато очень изящный и красивый, и для ребенка лучшего места не придумаешь. Если бедняжечке придется довольствоваться лишь моим обществом, то пусть у него или у нее хотя бы будет пони и место для игр.

Она одарила их лучезарной улыбкой. Рената судорожно перевела дух.

– А отец ребенка, у него будет во всем этом хоть какая-то роль? – спросила она.

– Никакой. Отец ребенка – случайный знакомый, я повстречала его на ярмарке производителей упаковки. Корабль, который скрылся в ночи…

Рената ахнула и непроизвольно зажала рот ладонью.

– Вас это так шокирует? Я захотела ребенка, а он годился для этой цели, как любой другой мужчина.

– Я знаю, просто… я вдруг подумала… – Она умолкла и взглянула на мужа, который сидел с каменным выражением лица.

– Что вы подумали, Рената? – вкрадчиво проговорила Джой с невыносимо приторной улыбкой.

– Я знаю, это глупо. – Рената перевела взгляд с Джой на мужа. – Я вдруг испугалась, что отцом ребенка может быть… Фрэнк. И поэтому у вас и была мысль предложить его нам… Простите, я сама не понимаю, зачем все это говорю… ради Бога…

В глазах у нее стояли слезы. Фрэнк сидел как истукан, он до сих пор не знал, чего ожидать от Джой. Он не мог даже протянуть руку, чтобы попытаться успокоить жену.

Джой заговорила, медленно, тщательно подбирая слова:

– Ах, Рената, как вам такое могло прийти в голову! Чтобы мы с Фрэнком… Мы с ним слишком похожи, чтобы из этого вышел величайший роман века. Нет-нет. И потом, Фрэнк в роли отца… Как говорится, не судьба, так ведь?

– Что… Что вы имеете в виду?..

– О, Карло говорил мне о его проблемах… Боюсь, ваш отец бывает подчас чересчур откровенен, но только когда знает, что сказанное им не пойдет дальше… Пожалуйста, не выдавайте меня. Но он всегда так горевал, что Фрэнк не может подарить ему внука…

Фрэнк впервые за долгое время нарушил молчание. Он надеялся, что ему удалось совладать с дрожью в голосе.

– А твой ребенок? Скажешь ли ты ему, что это была всего лишь одна ночь в гостинице?

– Нет, конечно же, нет. Я придумаю что-нибудь куда более романтичное и грустное. Удивительный человек, которого давно уже нет в живых. Поэт, быть может. Что-нибудь печальное и красивое.

Как-то они закончили ужин, как-то нашли другие темы для разговора. Угасла боль и обида во взгляде Ренаты, сошло напряжение с лица Фрэнка. А в Джой Ист еще больше чувствовались безмятежный покой и свежесть здоровой беременности. Она уверенно заплатила по счету кредитной карточкой. Рената отлучилась в дамскую комнату, а Джой сидела напротив Фрэнка и спокойно смотрела на него.

– Ну, ты победила, – сказал он.

– Нет, это ты победил.

– Как это я победил, интересно! Сначала ты пугаешь меня до смерти, а теперь отнимаешь право маломальского участия в жизни ребенка. Хороша победа!

– Ты добился, чего хотел. Ты от меня отделался.

– Опять начинаешь?

– В этом нет необходимости. Я все разузнала в бюро по изучению рынка. Они сказали, что это ты их нанял, я даже узнала точную дату – это произошло сразу же после нашего обеда здесь, в этом самом ресторане. Как обычно, все вышло так, как ты хотел. Я больше не создам тебе проблем. Путь свободен для следующего проекта. Интересно, кто она будет. Я этого никогда не узнаю. Но и ты никогда не узнаешь, каково играть с двухлетним малышом – с твоим двухлетним малышом. Потому что ты бесплоден. Это твое алиби, а для меня – предлог, чтобы вычеркнуть тебя из жизни.

– Ты так и не сказала мне – почему. Откуда такая ненависть?

– Это не ненависть, это решимость. Откуда? Наверное, из-за того, что у тебя слишком холодный взгляд, Фрэнк. Я долго не замечала.

Вернулась Рената. Они встали, пора было уходить.

– Ты ведь будешь приезжать на совещания… И вообще? – спросил Фрэнк.

– Не на все. Я думаю, если мы хотим, чтобы проект расширения на севере удался, нельзя создавать впечатление, будто мы чуть что мчимся в Лондон. Самые важные решения должны приниматься на месте. Иначе там подумают, что мы всего лишь захолустный филиал, и не станут воспринимать нас всерьез.

Конечно, она была права, права, как всегда.

Он проводил ее до такси и придержал дверь. Она сказала, что слишком растолстела и уже не влезает в свою маленькую спортивную машину.

На какой-то миг их взгляды встретились.

– Мы оба победили, – тихо сказала она. – Можно так сказать.

– Или не победил никто, – печально заметил он. – Можно сказать и так.

Когда они с Ренатой шли к своему «роверу», он обнял жену за плечи.

Этот вечер не пройдет для них бесследно. Но их жизнь лишь дала маленькую трещинку. А могла разбиться вдребезги. И это, можно сказать, тоже была победа.

8. ДЕЙРДРА

В статье говорилось, что любая женщина может стать настоящей красавицей, стоит только выделить для этого по двадцать минут в день. Сладко потянувшись, Дейрдра бросилась в кресло и придвинула к себе пакет сухого печенья. Естественно, двадцать минут в день она может выделить. Да и кто бы не смог? В сутках, слава тебе Господи, двадцать четыре часа. Двадцать минут – сущая ерунда.

Она повторила эти слова – настоящей красавицей! Когда-нибудь так будут говорить о ней, она уже мысленно это слышала. Не правда ли, Дейрдра настоящая красавица? Кто бы мог вообразить, что она уже двадцать пять лет замужем. Подумать только, у нее трое взрослых детей.

Она удовлетворенно вздохнула и принялась за чтение. Посмотрим, что от нее потребуется. В ее жизни теперь есть маленькая тайна – эти двадцать минут в день. А результат будет поразительный.

Для начала, говорилось в статье, необходимо посмотреть на себя трезвым взглядом и определить свои достоинства и слабые места. Дейрдра достала из сумочки маленькую серебряную ручку. Как забавно! Жалко, что приходится заниматься этим в одиночестве. Ее старшая дочь Анна сказала бы, что она и так хороша, не нужно выискивать недостатки фигуры и подсчитывать морщинки. Хелен, ее вторая дочь, сказала бы, что это абсурд – придавать такое значение внешности, когда в мире столько страдания. Непозволительная роскошь тратить время на изучение своих изъянов и раздумывать о том, какие у тебя глаза – глубоко посаженные или близко поставленные.

А ее сын Брендан, живущий далеко в Ирландии, в деревне, на родине своего отца… Что бы сказал Брендан? Она поняла, что уже практически не может представить себе, как бы отреагировал Брендан. Сколько ночей она плакала после того, как он покинул родной дом, ничего толком не объяснив и почти не извинившись. Но потом, когда он прямо спросил ее по телефону… Когда он вклинился в ее плач со своим вопросом: «А если бы все было в твоих руках, если бы ты могла выбрать мне судьбу и решить, чем мне заниматься, что бы ты для меня выбрала, какое хорошее и важное дело для меня бы нашла?» – она не знала, что ответить. Ей бы хотелось, чтобы все было по-другому, но она не могла так сказать – это был не ответ. Все равно что желать, чтобы круг сделался квадратным или черное белым.

Но в этой статье о макияже утверждалось, что есть вещи, которые можно и должно изменить. Вот, скажем, форма лица – если подойти с умом, немножко румян и осветлитель для волос могут творить чудеса. Дейрдра весело посмотрела на схемы – она обязательно освоит эту науку. Хуже не придумаешь – когда берешься за что-то, но делаешь это кое-как. Только выставлять себя на посмешище.

Так бы, наверное, сказала когда-то Морин Бэрри. Хорошее было время. Мать Дейрдры и миссис Бэрри крепко дружили, и девушкам предоставлялась полная свобода действий, пока они были вместе. Дейрдра подумала о каникулах в Солтхилле, куда они с Морин ездили много лет назад. Свой дом на Розмари-драйв она назвала Солтхиллом в память об этом морском курорте, но название на калитке настолько ей примелькалось, что уже не вызывало воспоминаний о море, солнце и безграничной свободе их юности.

С Морин скучать не приходилось, и они обе знали, что у них нет и не может быть друг от друга никаких секретов.

Так продолжалось вплоть до того, лондонского лета, которое все переменило для них обеих.

Дейрдра подумала о других девушках, с которыми они учились в университете, которые в конце концов стали юристами или повыходили замуж за юристов. Интересно, часто ли они задавались вопросом, что стало с белокурой Дейрдрой О'Хаган? Они знали, что она рано вышла замуж, может быть, стоит даже поместить в «Айриш тайме» объявление о ее серебряной свадьбе. Напомнить им, ткнуть их носом, этих задавак. Дублин они считали центром мироздания, а весь остальной мир знали только понаслышке; «Хэрродз» для них был просто магазином, а Челси – просто местом проживания. Пиннер? Они произносили это «Пиннер» так, будто речь шла о какой-то деревушке в ирландском захолустье. А, так это в северном Лондоне?.. Понятно. Кто виноват, что они так невежественны и нигде не бывали? И все-таки она поместит объявление. Или, может быть, это должны сделать дети. Несколько строк с наилучшими пожеланиями по случаю двадцатипятилетней годовщины. Надо будет посмотреть в газетах, как это нынче делается.

Как жалко, что они уже не так дружны с Морин Бэрри. Если бы можно было вернуть то время, она бы просто набрала номер телефона и спросила у нее. Без всяких околичностей. И еще поговорила бы с ней об овале лица и о том, как скрыть морщинки у рта. Но теперь она уже ни о чем таком не поговорит с Морин. Никогда. Годы слишком все переменили.

Рядом не было никого, с кем она могла бы разделить удовольствие от этой затеи по улучшению внешности. Многие ее соседки работают, они либо и без того разбираются в подобных вещах, либо у них нет времени этим заниматься. В любом случае Дейрдре и в голову не пришло бы посвящать их в свои дела. Они и не узнают, какое важное место занимает эта мысль в ее жизни, так как это ее шанс доказать, что четверть века прошла не даром, что она чего-то достигла. Целью Дейрдры было скорее произвести на соседей впечатление, чем разделить с ними удовольствие. В сущности, они ничего для нее не значат, не то что дублинцы, и все же приятно показать им, что Дойлы – люди достойные, с которыми надо считаться.

Что бы сказал Десмонд, увидев, что она так скрупулезно изучает эту статью? Что-нибудь высокопарное вроде того, что она и так настоящая красавица? Или он всего лишь произнес бы «чудненько» своим странным, равнодушным тоном, как он частенько говорил, думая при этом о чем-то своем? Или он бы сел и сказал, что не стоит поднимать суету и начинать все эти приготовления. Десмонд часто говорит ей: «Не стоит поднимать суеты». Она терпеть этого не могла, вовсе она не поднимает суеты, просто следит за тем, чтобы все делалось как положено. Если бы все эти годы никто не тормошил, не подстегивал тяжелого на подъем Десмонда, интересно, что бы с ними сейчас было?

Нет, она не станет делиться с мужем своим тайным замыслом стать настоящей красавицей. Давно-давно, в то странное лето, когда все началось, Десмонд лежал на узкой кровати и любовался ею, пока она расчесывала свои длинные светлые кудри, и говорил, что всегда считал эти слова из песни – «персик и сливки» – сентиментальной чепухой, пока не увидел прелестное лицо Дейрдры. Вот он тянется к ней и говорит: давай помогу, надо взбить еще этих чудесных холодных сливок, можно немножко здесь, на шее… и на плечах. И… С трудом верилось, что Десмонд был таким. Но в журнале говорится, что всю эту свежесть можно вернуть, главное – правильный уход за кожей.

Она выполнит в точности все, что здесь сказано, каждую мелочь. Будет массировать шею всеми этими восходящими и круговыми движениями, будет избегать чувствительных участков вокруг глаз… Она сделает все, чтобы выглядеть в тот день как надо. Даже если это будет стоить ей жизни. Она покажет им, как сильно они ошибались, что жалели ее тогда, двадцать пять лет назад, когда она вышла за Десмонда Дойла, помощника в бакалейном магазине, парня из бедной семьи, живущей где-то на краю света, в Мейо. Из семьи, о которой никто никогда не слышал. Это будет день ее торжества.

Все, на кого она рассчитывала, ответили согласием. Конечно, было несколько человек, приглашенных из чистой вежливости, и они знали, что им следует отказаться. Вроде брата Десмонда, этого чудака Винсента, безвылазно сидящего со своими овцами в горах, в глуши, где Брендан тоже решил прожить свою жизнь. Сын сообщил, что дядя очень сожалеет, но в такое время он никак не может вырваться. Дейрдра кивнула, довольная корректным ответом.

И, разумеется, Палаццо, хозяева огромной компании, где так долго работал Десмонд. Увы, они не смогут прийти, она получила от Карло и Марии милое письмо с собственноручными подписями. Они бесконечно сожалеют, что дата юбилея совпадает с их ежегодной поездкой в Италию, и желают Десмонду и Дейрдре счастья. От них будет подарок и цветы. Но это даже к лучшему, что Палаццо не придут. Птицы слишком высокого полета, своим присутствием они только стесняли бы всех остальных. И мать Дейрдры, которая никогда не испытывала трудностей в разговоре с кем бы то ни было, пожалуй, еще стала бы подробно обсуждать с ними карьеру Десмонда. И, чего доброго, узнала бы, что он в этой компании высоко не поднялся и когда-то был даже сокращен. Это будет плохо согласовываться с той радужной картиной, которую Дейрдра всегда рисовала матери.

Фрэнк Куигли и его жена Рената ответили, что с удовольствием придут. Дейрдра мрачно подумала, что Фрэнк, хотя и добился большого успеха и несправедливо обошел Десмонда еще до того, как стал мужем наследницы Палаццо, все-таки будет полезным человеком на торжестве. Он всегда знает, что следует сказать, и всегда говорит это к месту. Она вспомнила день своей свадьбы; Фрэнк, который был шафером, четко выполнял возложенные на него обязанности, и ничто и никто не могли сбить его с толку. Даже ее мать и отец, которые на протяжении всей церемонии и так называемого празднества смахивали на раннехристианских мучеников.

И отец Хёрли приедет. Он сказал, что просто счастлив навестить супружескую чету, чей брак оказался таким удачным. Дейрдра знала, что может положиться на любезного отца Хёрли, он весь вечер будет оживлять обстановку приятными словами.

Само собой, прибудет родня из Ирландии. Дейрдра заблаговременно известила всех о дате торжества и постаралась, чтобы никто не смог уклониться от участия. Возникла было опасность, что ее брат Джерард не сможет приехать, но Дейрдра обрушилась на него с таким негодованием, обидой и недоумением, что он сумел-таки изменить свои планы. Она прямо сказала ему по телефону, что нет смысла вообще праздновать серебряную свадьбу, если не может собраться вся семья.

– А что, разве будет вся родня Десмонда? – поинтересовался Джерард.

– Это совсем другое дело, – отрезала Дейрдра.

Приедут, естественно, мама с Барбарой, они вообще запланировали себе обширную программу развлечений с походом по магазинам и участием в нескольких вечеринках. Муж Барбары Джек, без сомнения, совместит поездку с делами по работе. Он всегда был на это мастер.

И когда все соберутся, ближе к вечеру, они устроят коктейль на свежем воздухе, на лужайке перед домом. Потом отправятся в церковь, на специальную службу, где священник произнесет небольшую проповедь о благости священных уз брака вообще и в частности приведет в пример Десмонда и Дейрдру. Далее отца Хёрли, венчавшего их, попросят сказать несколько слов… Потом, после того как будут сделаны снимки на фоне церкви и прочее, они вернутся на Розмари-драйв и откроют шампанское.

Тогда, в 60-м году, шампанского не было, но Дейрдра не собиралась вспоминать о грустном: если она хочет стать настоящей красавицей, она должна поменьше беспокоиться – от этого появляются морщины.

Она убеждала себя, что беспокоиться, в сущности, не о чем – все пройдет отлично.

А если даже… Нет-нет, не хмурить лоб, не поджимать губы!

Проект улучшения внешности предполагал наличие календаря и таблицы. Ничто не могло прийтись более по душе Дейрдре, обожавшей составлять всякие планы и графики. В конце концов, она уже и так распланировала оставшееся до серебряной свадьбы время – предстояло много разных дел и приготовлений.

Десмонд печально покачал головой, но ведь мужчины ничего не понимают в житейских делах. Точнее сказать, сердито подумала Дейрдра, некоторые понимают, и таким-то все и удается в жизни. А подобные Десмонду, те, кто, ничего не достигнув, бросают место в «Палаццо» и вступают в долю с хозяином лавки на углу, – такие не понимают.

Погруженная в свой мысленный календарь, Дейрдра как раз подсчитала, что остается ровно сто десять дней, когда зазвонил телефон. Это была ее мать.

Она звонила каждое второе воскресенье вечером. Дейрдра сама завела этот обычай много лет назад, они поочередно звонили друг другу по воскресеньям. Иногда она чувствовала, что матери почти нечего ей сказать, но это не так уж важно. Эйлин О'Хаган не умела писать письма, поэтому разговоры по телефону были для Дейрдры необходимы как воздух. Она помнила все, что говорила мать, и даже держала у телефона блокнотик на пружинках, чтобы записывать на ходу имена ее друзей и делать памятки о вечеринках, на которых бывали Барбара с Джеком, о концертах, на которые Джерард водил ее мать. У Дейрдры поразительная память на мелочи, ахала иногда Эйлин О'Хаган. Но Дейрдра считала своим долгом интересоваться всем, что происходит в жизни родных. Ее всегда слегка раздражало, что мать почти никого не помнит из ее друзей, никогда не спрашивает о «Палаццо», не интересуется, как прошел какой-нибудь пикник, о котором сообщала ей Дейрдра.

Дейрдра никак не ожидала, что мать позвонит в середине недели, в середине дня.

– Что случилось? – ахнула Дейрдра, едва услышала ее голос.

– Ничего. Боже милостивый, ты прямо как моя свекровь.

Мать Кевина всегда начинала разговор с вопроса «Что случилось?».

– Но ты звонишь не в свое обычное время.

– Да-да, правда, – смягчилась Эйлин О'Хаган. – Просто я в Лондоне и подумала: позвоню-ка я Дейрдре, может, она дома.

– Ты в Лондоне?! – вскричала Дейрдра, прижав руку к горлу. Она оглядела неприбранную комнату, всюду были раскиданы газеты и бумаги – это Десмонд составлял сметы и набрасывал планы, чтобы потом обсудить их с Пателами, семьей, державшей тот магазинчик, на который он с радостью променял место у великого Палаццо, утверждая, что именно этим он всю жизнь и мечтал заниматься. Сама Дейрдра была в застиранном переднике, в доме все вверх дном. Она боязливо выглянула в окно, будто мать могла вот-вот появиться на пороге.

– Да, только что из аэропорта. Метро – это что-то удивительное, правда? Из конца в конец – почти мигом!

– Что ты делаешь в Лондоне? – проговорила Дейрдра почти шепотом.

Мама раньше времени приехала на серебряную свадьбу? За три месяца? Неужели и впрямь что-то произошло?

– Я тут проездом, можно сказать. Отправляемся-то мы из Лондона.

– Отправляемся? Куда вы отправляетесь?

– Дейрдра, я же говорила тебе о путешествии… Разве нет? Должна была. Я всем говорила.

– Я впервые слышу о каком-то путешествии! – возмутилась Дейрдра.

– Как же так, может, мы с тобой давно не говорили, и я еще не успела…

– Господи, мы созваниваемся каждое воскресенье, уже тысячу лет! Ты говорила со мной четыре дня назад!

– Дейрдра, дорогая, что-то не так? Ты какая-то странная. Можно подумать, мы ссоримся.

– Я не знала ни о каком путешествии. Куда ты едешь?

– Сначала в Италию, а потом садимся на корабль в Анконе и оттуда отплываем…

– Куда?

– По разным местам… Корфу, Афины, Родос, Кипр и еще какой-то город в Турции…

– Это же круиз, мама, ты едешь в настоящий морской круиз!

– По-моему, это слишком сильно сказано.

– Ничего себе вояж!

– Ну, остается только надеяться, что там везде будет не очень жарко. Наверное, для такого путешествия это не самое лучшее время.

– Почему же ты едешь?

– Потому что так получилось. И вообще, хватит об этом. Так мы с тобой встретимся?

– Встретимся? Ты хочешь ко мне приехать? Сейчас? Эйлин О'Хаган рассмеялась.

– Ну, Дейрдра, большое спасибо, ты – само гостеприимство! Но, вообще говоря, я не собиралась в твой Пиннер… Я подумала, может, лучше ты приедешь сюда и мы вместе перекусим или выпьем кофе.

Дейрдру выводило из себя, когда Анна говорила ей «твой Пиннер». Это звучало так обидно, можно подумать, она живет в каком-то захолустье, в стороне от всего на свете. И надо же, ее собственная мать, которая сама из Дублина и вообще не знает, что где, говорит ей то же самое.

– Где ты остановилась? – спросила Дейрдра, стараясь не показать своего раздражения.

Ее мать остановилась в гостинице в центре – в самом центре, сказала она, всего две минуты ходьбы от Пикадилли-Лайн, и ты уже в вестибюле гостиницы. Просто замечательно. Найти ничего не стоит.

– Я знаю, как туда доехать, – заверила Дейрдра, вся белая от злости.

– Тогда, скажем, в здешнем баре в час тридцать… Успеешь?..

Дейрдра оставила на столе записку Десмонду. В последнее время он почти не бывал дома. Его отношения с «Палаццо» еще не завершились. Фрэнк Куигли сказал, что такого работника, как Десмонд, решившего открыть собственное дело, следует проводить достойно. То есть не ограничиться выходным пособием, премией, наградными и так далее. Дейрдре хотелось надеяться, что ко дню серебряной свадьбы все формальности будут улажены.

Понуро поднявшись наверх, она надела свой лучший костюм. Волосы были сальные, тусклые. Она планировала попозже вымыть голову, теперь на это не было времени. Свою дорогую сумочку она отдала в ремонт – сломался замочек. Запястье было обмотано бинтом не первой свежести – она обожгла руку о кухонную плиту. Менять повязку не стала – ей сказали, что лучше это делать в больнице.

В подавленном настроении и со смутным страхом в душе Дейрдра Дойл отправилась на встречу с матерью. Она чувствовала себя серой и непривлекательной. Поймав свое отражение в окне поезда, везущего ее на Бейкер-стрит, она решила, что выглядит, как и должна выглядеть. Немолодая уже домохозяйка из пригорода, жена человека не сказать чтобы преуспевающего, у которой нет ни работы, чтобы занять ум, ни денег, чтобы как следует одеться. К тому же, страдающая от синдрома опустевшего гнезда. Быть может, страдающая как никто другой. И правда, одна дочь мечтает принять постриг в монастыре, где ее не очень-то жаждут видеть, другая иногда не появляется у родителей по две недели, а сын, любимый сын, покинул ее, уехал жить в другую страну.

Она была уверена, что они с матерью поссорятся. Ей не понравился тон их разговора, было в нем что-то такое… Мать была нетерпелива, одергивала ее будто непослушную девчонку.

Все это было неприятно, но она постарается держать себя в руках. Жизнь научила ее терпению: ссоры на Розмари-драйв редкость. Дейрдра всегда этим гордилась. Это как бы оправдывало все прожитые здесь годы и все, что здесь происходило.

Эйлин О'Хаган сидела в углу обшитого панелями бара, точно завсегдатай. Выглядела она отлично, на ней была кремовая блузка, бежевые полотняные жакет и юбка; волосы только что уложены; должно быть, пока ее дочь мучилась, добираясь до центрального Лондона, она мирно сидела в парикмахерской. Сразу было видно, что чувствует она себя здесь совершенно раскованно, на душе у нее легко и спокойно. Она читала газету, и, если только не ломала искуснейшую комедию, читала ее без помощи очков.

Ей было шестьдесят семь лет, но она казалась как-то моложе и свежее собственной дочери.

Как раз в эту минуту Эйлин О'Хаган подняла глаза и широко улыбнулась. Подходя к матери, Дейрдра внутренне напряглась, движения ее стали скованными. Они поцеловались, и миссис О'Хаган подозвала официанта, с которым уже явно успела познакомиться и даже подружиться.

– Бокал вина с содовой, – сказала Дейрдра.

– Может, что-нибудь покрепче, чтобы отметить приезд твоей старой матери в Лондон?

– Не может быть, что вы – мать этой леди, скорее сестра… – любезно заметил официант. Но для Дейрдры его слова прозвучали горькой правдой.

– Вино с содовой, – отрезала она.

– Дай-ка посмотрю на тебя… – начала Эйлин О'Хаган.

– Не надо, мама, я скверно выгляжу, лучше бы ты меня предупредила заранее…

– Но тогда бы ты подняла страшную суматоху и только измотала бы себе нервы…

– Значит, ты признаешься, что нарочно ничего мне не сказала, что у тебя не просто из головы вылетело?..

– Я лишь хотела как лучше, Дейрдра… Ты всегда принимаешь все так близко к сердцу, вот я и не стала ничего тебе говорить.

Слезы защипали Дейрдре глаза, она приложила огромное усилие, чтобы не выдать обиду.

– Ну, очень жаль, вот и все, что я могу сказать. Десмонд был бы очень тебе рад, и девочки расстроятся, что не повидались с бабушкой.

– Чепуха, Дейрдра. Анна работает, Хелен молится, у Десмонда дел по горло… Зачем поднимать суету?

Опять это ненавистное слово – суета! Дейрдра стиснула кулаки и заметила, что мать бросила взгляд на ее побелевшие костяшки. Это никуда не годится. Она же обещала себе, что не допустит никаких препирательств.

– Ладно, как-никак, мы встретились, – сказала она голосом, который показался ей до странности металлическим. – И ты, мама, выглядишь замечательно.

Эйлин О'Хаган просияла.

– Этот костюм – настоящая находка. Знаешь, я купила его три года назад в магазине Морин. У нее всегда был прекрасный вкус. Раньше я удивлялась, что некоторые вещи у нее стоят так дорого, но ее мать всегда говорила, что платишь за покрой и за то, что вещь никогда не выйдет из моды…

Она довольно похлопала себя по юбке.

– По-моему, для круиза это как раз то, что нужно. – Дейрдра старалась изобразить воодушевление.

– Ну да, я подумала, что не стоит запасаться всем этим шелковым тряпьем в цветочек, которое шьют специально для туристов. Лучше взять с собой что-то традиционное, привычное, а для осмотра достопримечательностей у меня есть несколько платьев из хлопка.

Она была оживлена и полна энтузиазма.

– Так что все-таки подвигло тебя на эту затею?

Еще не договорив, Дейрдра уже почувствовала, что правильный тон ей не удался: вместо того чтобы радоваться за самостоятельную родительницу, с которой не надо нянчиться, она брюзжала, словно старуха, отчитывающая упрямую дочь.

– Я же говорю: случай подвернулся. И потом, кое-кто предложил мне составить компанию, просто глупо было бы не воспользоваться такой прекрасной возможностью…

– А-а, так ты не одна едешь, это хорошо, – обрадовалась Дейрдра. Две старенькие леди на борту лайнера… По крайней мере, ей будет с кем поболтать, а потом поделиться воспоминаниями. Дейрдра стала припоминать приятельниц матери по бриджу, пытаясь угадать, кто из них будет ее спутницей в круизе.

– Да, и я подумала, что это удобный случай познакомить вас. Нет, не во время обеда – мы пообедаем с тобой одни, но Тони обещал, что заскочит поздороваться… Ага! Вот и он… Легок на помине!

К ужасу своему, Дейрдра осознала, что мать машет рукой какому-то человеку с красным лицом, в кричаще ярком блейзере. Оживленно потирая руки, он приближался к ним с другого конца бара. Ее мать отправляется в путешествие с мужчиной!

– Чудненько! – Тони сдавил горячую ладонь Дейрдры и заказал официанту большой джин с тоником и льдом – «Корк» и «Швепс».

У официанта вытянулось лицо. Эйлин О'Хаган ласково пояснила, что ирландские любители джина до фанатизма патриотичны и признают только «родные» марки.