Текст книги "Серебряная свадьба"

Автор книги: Мейв Бинчи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

3. ХЕЛЕН

Старик посмотрел на Хелен с надеждой. Он видел перед собой двадцатилетнюю девушку в сером свитере и такой же юбке. Волосы прихвачены сзади черной резинкой, но кажется, что в один прекрасный момент им удастся вырваться и рассыпаться по плечам; глубокие живые глаза синего света и веснушчатый нос. В руках она держала черный полиэтиленовый пакет и болтала им из стороны в сторону.

– Мисс, – обратился к ней старый пьянчуга, – не могли бы вы сделать мне небольшое одолжение?

Хелен сразу остановилась, как будто давно была готова к этой просьбе. Бывают прохожие, которые спокойно идут себе дальше, но бывают и такие, что останавливаются. Многолетний опыт научил старика отличать одних от других.

– Разумеется. Чем же я могу вам помочь? – спросила девушка.

Он еще колебался. Ее улыбка была слишком открытой. Слишком благожелательной. Обычно люди бормотали в ответ что-нибудь вроде того, что у них нет мелочи или что они очень спешат. И даже если и соглашались помочь, то особого рвения при этом отнюдь не выказывали.

– Деньги мне не нужны, – сказал он.

– Конечно же нет, – подхватила Хелен таким тоном, будто сама мысль о том, что этому старику в подвязанном веревкой балахоне с пустой бутылкой в руках могут понадобиться деньги, была оскорбительной.

– Я всего-навсего хотел попросить вас зайти в это заведение и взять для меня еще одну бутылочку. Эти сукины дети сказали, что больше мне не дадут, не разрешили даже показываться в их чертовой лавке. Так что я дам вам два фунта, а вы пойдите и купите мне бутылку.

На его землистом лице, обрамленном нестриженными космами и заросшем щетиной, поблескивали хитрые глазки. Он просто наслаждался гениальностью своего плана.

Хелен присмотрелась к нему повнимательней.

Конечно, это ирландец, в крайнем случае – шотландец. У Хелен создавалось впечатление, что пьяницы из Уэльса навечно осели в сонных долинах своего края, а настоящие англичане, наверное, никогда не пили в таких количествах и так напоказ. В этом была какая-то тайна.

– По-моему, вам уже хватит.

– Откуда вам знать, хватит мне или нет? Ну да не будем спорить. Сойдемся на том, что обсуждению это не подлежит.

Хелен встрепенулась: он говорил так гладко, прибегал к таким выражениям… Как же низко опустился этот человек, выражающийся подобным образом! Как такое могло произойти?

И тут же она почувствовала себя виноватой за эту мысль. Именно так сказала бы бабушка О'Хаган. А Хелен ни за что бы с ней не согласилась. И вот теперь Хелен двадцать один год, и она уже думает точно так же, как бабушка.

– Это не принесет вам пользы, – сказала она и добавила вдохновенно, – я говорю так, потому что желаю вам только хорошего, а еще одна порция алкоголя ни к чему хорошему вас не приведет.

Однако склонный к красноречию и утонченным выражениям пьяница только рад был случаю поспорить:

– Однако не от вас я получу спиртное, дорогая моя леди, – торжествующе объяснил он, – этот пункт не входит в заключенное между нами соглашение. Вы всего-навсего выступите в качестве моего доверенного лица на получение алкоголя. – Он не сомневался в неотразимости своих аргументов.

– Но ведь это убьет вас.

– Я могу получить свою выпивку в любом месте. У меня есть два фунта, и я всегда найду, где напиться. Сейчас мы спорим не об этом, а о слове, которое вы мне дали, а теперь хотите забрать обратно. Сказали, что готовы оказать мне услугу, а теперь отказываетесь.

Хелен, как буря, ворвалась в крохотную лавку.

– Бутылку сидра! – потребовала она, сверкая глазами.

– Какого?

– Не знаю. Любого. Этого, – она ткнула пальцем в сторону понравившейся ей бутылки. Снаружи пьяница стучал в окно и отчаянно тряс своей заросшей головой, указывая в совершенно другую сторону.

– Вы случайно не для того пьянчужки покупаете? – поинтересовался продавец.

– Нет, для себя, – произнесла Хелен виноватым голосом и совершенно ненатурально. Пьяница продолжал лихорадочно тыкать рукой, указывая на что-то совсем другое.

– Послушайте, леди, умоляю вас: не давайте ему больше.

– Да продадите вы мне эту бутылку сидра или нет? – Во время коротких вспышек гнева Хелен могла быть очень убедительна.

– Два восемьдесят, – сказал продавец.

Хелен протянула деньги, свои собственные деньги, и получила бутылку, упакованную для нее в полиэтиленовый пакет.

– Ну, – обратилась она к старику, – теперь я выполнила свое обещание?

– Нет! То, что вы купили – гадость, ослиная моча, годная только для разъездной торговли. Я не пью то, что продают в этих чертовых разрисованных бутылках.

– Ну и не надо! – На глазах Хелен выступили слезы.

– И как же хорошо, что я не потратил на эту дрянь ни пенни из своих честно заработанных денег.

– Можете взять бутылку в качестве подарка, – Хелен чувствовала бесконечную усталость.

– О Высокочтимая и Могущественная Леди Дрянь! – завопил пьяница во всю глотку и тут же основательно приложился к бутылке, даже не потрудившись вытащить ее из пакета.

Его лицо казалось Хелен бесконечно отвратительным, но отвести от него взгляд она была не в состоянии и с ужасом взирала, как исчезает выпивка в бездонной глотке.

– Ослиная моча! – снова заорал пьяница. – Эта банда трактирщиков разлила ее по бутылкам и теперь выдает за спиртное!

Он просунул голову в окно лавки и принялся кричать с новой силой:

– Выходи, ты, вор и разбойник, посмотри, что за пойло ты продаешь!

Неподалеку стояли лотки с яблоками, апельсинами, картофелем и грибами. Пьянчужка принялся методично переворачивать их один за другим, по-прежнему сжимая в руках уже почти пустую бутылку.

Из магазина выскочили служители. Двое схватили разбушевавшегося старика, а третий отправился за полицией.

– Спасибо вам большое, – обратился к Хелен продавец, обслуживший ее в лавке. – Отличная работа!

– Будешь знать, как меня не слушаться! – продолжал орать пьяница, и пена выступила у него на губах.

– Такие, как она, не слушают никого, приятель, – раздраженно сообщил ему хозяин лавки, безуспешно пытаясь унять буяна.

Хелен неуклюже бочком поплелась от неприглядной сцены. Ей казалось неудобным повернуться спиной к тому хаосу, к той неразберихе, которые она натворила. Но подобное случалось с нею так часто!

Всюду, где бы она ни появилась.

Вернувшись в монастырь, Хелен решила ничего не рассказывать сестре Бриджид. Ведь так легко можно было бы истолковать все это неправильно! Сестры ничего бы не поняли, как это обычно и происходило. А ведь тот человек мог бы стать еще более буйным и опасным, если бы никто не поднес ему выпить. Он мог бы разбить окно или кого-нибудь покалечить. Но Хелен вовсе не собиралась говорить об этом. Не то Бриджид будет опять смотреть на нее с жалостью и гадать, почему же неприятности словно ходят по пятам за Хелен Дойл.

Ведь ей все равно придется задаться этим вопросом в тот день, когда Хелен предложено будет принять обеты и стать членом общины, а не прихлебательницей на птичьих правах, каковой она пока еще себя ощущала. Ну сколько еще можно ее испытывать? Почему сестра Бриджид все откладывает и откладывает тот день, когда Хелен, наконец, будут принимать всерьез? Ведь она трудится так же старательно, как и другие сестры. Она прожила с ними уже три года, и все-таки ее приход в монастырь все продолжают рассматривать как преходящий каприз.

Даже самые незначительные и случайные события в жизни Хелен способствовали сомнениям на ее счет. Это было ужасно несправедливо, и сейчас ей вовсе не хотелось рассказывать сестрам о неприятном инциденте, невольной участницей которого она стала, ведь и этот случай можно истолковать не в ее пользу.

Вместо этого Хелен принялась думать о серебряной свадьбе родителей и о своем возможном участии в подготовке праздничных мероприятий.

С одной стороны, у нее нет денег или какого-нибудь имущества, так что рассчитывать на ее вклад в этом смысле родственники вряд ли могут. А кроме того, она приняла обет бедности, или, точнее говоря, собиралась принять, и теперь в какой-то мере утратила представление о мирских заботах. И хотя она, как и прочие сестры, ежедневно выходила работать за стены монастыря, размышлять о более практической стороне жизни, столь важной для мамы и Анны, она не могла. А вот договориться о праздничной мессе… Но и тут она была не вполне уверена: вдруг старый священник из их приходской церкви не справится с этой задачей на современном уровне?

Нет, лучше предоставить все это Анне, у нее свободного времени хоть отбавляй. Анна так сердилась каждый раз, когда Хелен пыталась ей чем-то помочь, что лучше, пожалуй, вообще не вмешиваться и только отвечать по мере необходимости: «Да, Анна» или «Нет, Анна». Такие ответы наверняка бы понравились сестре Бриджид. Она-то умела отвечать тихим и ласковым голосом, что иногда казалось Хелен проявлением равнодушия и даже лицемерия. Но Бриджид уверяла: это именно то, что требуется людям. И порою Хелен с тоской думала, что, наверное, так оно и есть на самом деле.

Что касается мамы, то она вообще не любила ясности, предпочитала туманность, недоговоренность, а еще лучше умолчание. Пожалуй, она была бы даже рада, если бы Хелен родилась глухонемой.

С этой мыслью Хелен добралась до здания монастыря св. Мартина, где обретались сестры. Впрочем, Бриджид никогда не называла этот дом монастырем, хотя, конечно же, это был настоящий монастырь. Бриджид называла его обителью св. Мартина или просто Домом. Но и не запрещала Хелен Дойл использовать для именования этого краснокирпичного здания, где жили сестры и куда возвращались они после трудового дня, слово более формальное и официальное.

Нессе было поручено работать с молодыми мамашами, многим из которых не исполнилось еще и шестнадцати. Она пыталась обучить их некоторым навыкам материнства. Когда-то у нее самой был ребенок – Хелен не могла припомнить, мальчик или девочка, – Несса выходила его в одиночку, но, к несчастью, он умер, едва ему исполнилось три года. Сестры не слишком распространялись на этот счет. А позже у Нессы появилась неутолимая потребность заботиться о чьих-нибудь детях. Сама Бриджид чаще всего работала в дневном центре по призрению нищих. Готовила обеды, пыталась обеспечивать несчастным ванну и обработку от блох. Сестра Морин занималась реабилитацией группы бывших заключенных. Да, прошли те дни, когда монахини только и делали, что полировали столы в приемной у епископа. Теперь сестрам пришлось вступить на путь труда во славу Божию, благо, улицы Лондона предоставляли для этого полный набор возможностей.

Хелен несколько раз переходила с места на место, пока не попала к св. Мартину. Ей понравилось работать с сестрой Бриджид в ее центре. И больше всего привлекало то, что Бриджид предоставляла ей абсолютную свободу действий, лишь изредка заглядывая посмотреть, как идут дела. Таким образом, Хелен почувствовала себя нужной и умелой, а значит, и готовой стать полноправным членом монастырского сообщества.

Хелен полагала, что обеты послушания, бедности и целомудрия не составят для нее никаких проблем. Ей не нравилось устанавливать собственные законы и создавать новые правила, она предпочитала следовать правилам уже установленным и устоявшимся. Ей не нужны были деньги на яхты или драгоценности, она только смеялась, когда кто-то упоминал о подобных вещах. И целомудрие. Она была уверена, что в этом заключено ее призвание. Ее собственного, весьма скромного опыта оказалось вполне достаточно, чтобы окончательно утвердиться в этом мнении.

Хелен приходилось работать на кухне, когда наступал ее черед быть «прислугой». Бриджид не нравилось это слово, хотя в наше время ничего оскорбительного в нем нет.

Она вздохнула – вечно она понимает все не так, как другие, – и вошла в двери монастыря св. Мартина. В этом месяце была очередь сестры Джоан «работать по дому», как Бриджид предпочитала говорить. Джоан закричала из кухни, как будто заранее знала, кто пришел:

– Ты как раз вовремя, Хелен! У меня есть для тебя поручение.

Вздрогнув, Хелен вспомнила, откуда взялся тот пустой полиэтиленовый мешок, что свободно болтался у нее в руке по дороге к дому. Она обещала забежать на рынок и купить по дешевке остатки продуктов, которые торговцы не сумели распродать в течение дня. Хелен совершенно об этом позабыла, а ведь именно потому она и очутилась в районе дешевых лавочек, где встретила своего пьяного соотечественника, которому помогла утопить остатки разума. Ей дали три фунта на овощи. А она потратила их на выпивку для алкоголика!

– Присядь, Хелен, это еще не конец света, – сказала Джоан, которая, не успев ознакомиться со всеми подробностями, ухватила основное – рассчитывать на овощи уже не приходится. – Присядь и утри слезы. Я приготовлю тебе чашку чая, как только закончу мыть картошку. Сегодня у нас будет картошка в мундире и немного сыра. Всем хватит.

Несса устала. У нее выдались на удивление тяжелые сутки. Одна восемнадцатилетняя мамаша весь день проплакала в углу, пока ее историю обсуждали социальные работники и полицейский. Благодаря Нессе ее ребенок будет жить. Но что это будет за жизнь?

Два дня она не показывалась в приюте, и Несса забеспокоилась. Дверь в многоквартирном доме, где жила девушка, как всегда, была открыта, и только Несса вошла, она тут же обнаружила Саймона, ползущего по отвратительно грязному коридору. Повсюду были разбросаны винные и пивные бутылки, пахло мочой, валялись сломанные велосипеды и корзинки с торчащими прутьями. Саймон уверенно полз по направлению к открытой двери. Через минуту он мог оказаться на улице и попасть под первый попавшийся автомобиль или мотоцикл. Ребенок запросто мог погибнуть.

Но раз уж он жив, пришлось обработать дурно пахнущие раны на его теле. Были сделаны противостолбнячные прививки, а ушибленный глаз, к счастью, уцелел.

Мать не била его, в этом Несса была совершенно уверена, но она была слишком легкомысленна, чтобы следить за ребенком. А ведь кому-то надо за ним ухаживать, когда его выпишут из больницы. Еще долгое время он будет нуждаться в заботе. И это должна была быть настоящая забота, забота с большой буквы.

Несса была совершенно не в настроении слушать объяснения Хелен и смотреть на ее слезы. Она оборвала ее достаточно быстро:

– Итак, ты опять забыла про овощи. Ну и что? Успокойся, Хелен. Так будет лучше.

– Это я во всем виновата. Я не хочу, чтобы вы обвиняли сестру Джоан.

– О Боже мой, Хелен! Ну кто же в здравом уме будет обвинять сестру Джоан или какую-нибудь другую сестру? Прекрати сейчас же!

Это было одно из самых резких замечаний, прозвучавших когда-либо в доме св. Мартина, признанном центре мира и согласия.

Сестра Джоан и сестра Морин потрясенные смотрели на Нессу, поднимавшуюся по ступеням с бледным лицом.

Хелен уставилась на всех троих и снова разрыдалась.

Сестра Бриджид, казалось, не замечала возникающих иногда столкновений. Когда-то Хелен считала это недостатком безупречного во всем прочем характера, но позже поняла, что в этом проявляется благословение Божие, возможно, Бриджид даже развивает его в себе специально. Когда все они сели за стол, склонив головы и слушая, как сестра Бриджид благословляла трапезу, не было высказано ни одного намека на красные глаза Хелен. Никто не подал виду, что заметил, будто лицо у Нессы бледное и расстроенное; наоборот, все только заботливо передавали им соль, хлеб и улыбались, может быть, чаще, чем обычно. Все одиннадцать женщин, включая Бриджид, невозмутимую мать-настоятельницу, никогда не пользовавшуюся этим титулом. Она была очень сурова с Хелен, когда та называла ее преподобной матерью.

– Но разве вы ею не являетесь? – робко пыталась возражать Хелен.

– Все мы здесь – сестры; это община, наш дом, а не учреждение, где установлены степени или отличия.

Было не просто усвоить это поначалу, но три года спустя Хелен почувствовала, что заслужила право жить в Доме. Покусывая губы, она смотрела на десятерых женщин, болтающих друг с другом во время нехитрой еды. Тем более нехитрой, что она позабыла про овощи.

Они спокойно разговаривали о работе, которую выполнили в течение дня, о поучительных или забавных случаях, о возможности кому-то помочь здесь или предупредить беду там. Бриджид говорила, что не следует приносить свои заботы к общему обеденному столу или даже просто в дом, иначе св. Мартин будет погребен под тяжестью всех переживаний этих работниц социального дна. Да и сами они будут слишком удручены, чтобы продуктивно работать, помогая людям преодолевать их горести. Каждой из сестер нужен отдых, время, для того чтобы прийти в себя. О роскоши замкнутой жизни в стенах монастыря, к которой привыкли монахини предшествующих поколений, они не могли даже и мечтать. Правда, у них не было и той ответственности и обязанностей по дому и семье, которыми связаны в миру замужние женщины. Им не приходилось заботиться о собственных детях, у них не было тесных связей и отношений с людьми за монастырскими стенами. Иногда Бриджид говорила, что маленькие монашеские сообщества, подобные общине св. Мартина, идеально приспособлены для служения постоянно возрастающим нуждам лондонского люда. Единственное, чего она опасалась и о чем постоянно предупреждала сестер, это чрезмерное погружение в себя или, напротив, в пучину повседневной суеты; и то и другое могло замутнить чистоту их религиозного служения, потому что помощь ближнему зачастую становится в этих случаях как бы самодостаточной.

Хелен оглядела лица сестер: кроме Нессы, которая по-прежнему выглядела не слишком хорошо, с остальными все в порядке. Случайно услышав их застольный разговор, и не подумаешь, что многие из них провели сегодняшний день в судах или полицейских участках, центрах для безработных или тайных пристанищах бездомных.

А как было приятно, когда все рассмеялись, выслушав ее рассказ о старой мешочнице, которая заявилась к ним в это утро и потребовала, чтобы ей дали пальто. В обязанности Хелен входили сортировка, чистка и мелкий ремонт одежды, которую жертвовали для бездомных. Одна солидная прачечная изредка позволяла им бесплатно пользоваться стиральной машиной при том условии, что все остальные ее клиенты никогда в жизни не узнают о том, чьи вещи стираются там вместе с их бельем.

Старуха была очень настойчива:

– Только не зеленое, сестра; зеленый цвет всегда был для меня несчастливым! Нет, это красное чересчур кричащее, в мое время только женщины определенного сорта ходили в красном. Мне нравится розовато-лиловый с сиреневым отливом. Нет? Ну, хорошо, давайте остановимся на коричневом. Раз у вас нет ничего более радостного по случаю наступления весны. Очень жаль, – последовал тяжелый вздох. Хелен Дойл изобразила ту женщину так живо, что все присутствующие почувствовали себя участниками сцены.

– Тебе бы в театре играть, Хелен! – восхищенно воскликнула Джоан.

– Может быть, когда-нибудь так и будет, – невинно заметила Морин.

Хелен помрачнела:

– Но почему? Ведь мое место – здесь. Почему никто из вас не верит, что я хочу остаться? Я присоединюсь к вам, как только вы мне это позволите. – Губы Хелен предательски задрожали.

Сестра Бриджид поняла, что пора ей вмешаться.

– Ну, и как она выглядела, та старушка, в коричневом пальто?

С усилием Хелен вернулась к рассказу о забавной нищенке. Еще ей нужен был шарф, что-нибудь в тон к пальто, как она выразилась, как будто была в магазине дамских аксессуаров или в модной лавке.

– В конце концов я подобрала ей шляпку, желтую шляпку с коричневым пером, и отдала свою собственную желтую брошку. Я ей сказала, что вместе они образуют прекрасную цветовую гамму. Она кивнула мне с видом королевы-матери, очень грациозно, потом подобрала с пола свои четыре мешка с мусором и вернулась обратно на набережную.

– Отлично, Хелен, – заключила сестра Бриджид. – Если ты хотела, чтобы все выглядело как в магазине с широким выбором товаров, то получилось как надо. Эта женщина ничего не взяла бы, если бы ей что-то предложили из милости. Молодец!

Все остальные тоже улыбнулись, и Морин шире всех.

– Никто лучше, чем Хелен, не сумел бы управиться с этим старым барахлом, – сказала Несса, стараясь загладить свою недавнюю бестактность.

– Наверное, это просто из-за того, что я там на своем месте…

– Не быть тебе мешочницей, Хелен, – сказала Бриджид ласково. – Ты растеряешь все свои мешки.

Смех, прозвучавший за монастырской трапезой, был добродушным и естественным, и Хелен прониклась чувством дома и умиротворения.

Среди ночи ей показалось, что она слышала, как Несса встала и спустилась вниз. Это был старый дом, наполненный стуками и скрипами. Каждая из сестер с легкостью узнавала звук шагов и покашливания любой из своих товарок. Как в семье.

Хелен уже готова была подняться и спуститься вниз на кухню вслед за Нессой, чтобы глотнуть колы и поболтать. Рассказать про того пьяницу и как она из-за него расстроилась. Но передумала. Бриджид часто говорила, что самое последнее, что нужно человеку, когда он находится наедине с собой, это чье-то вмешательство с предложением чашечки чая и сочувствия. Хелен так не думала. Ей-то всегда этого и не хватало. Отец вечно был усталый, мама – всегда чем-то озабочена, Анна слишком занята делами, а Брендан слишком занят собой. Вот почему Хелен пришлось искать другую семью, где у каждого находилось время для ближнего. Вот в чем был смысл их общины. В том, чтобы слушать.

Пока Хелен размышляла, на лестнице послышались легкие шаги сестры Бриджид. И Хелен тихонько спустилась послушать, о чем же они будут разговаривать.

Как ни странно, речь все больше шла о саде и о том, что надо посадить. Бриджид сказала, что на кустарник всегда приятно смотреть из окна.

– И когда только ты отдыхаешь, сестра? – воскликнула Несса с восторгом и некоторой долей упрека в голосе.

– Я часто присаживаюсь передохнуть. Это как при перезарядке аккумуляторов: посидела немного и можешь работать снова.

– Ты никогда не выглядишь усталой, Бриджид!

– Хотя, на самом деле, устаю, как и все. Уж поверь мне. Старею, наверное. Ведь мне скоро уже сорок.

Несса громко засмеялась:

– Не смеши меня, тебе только 34.

– Да, но сорок лет – следующая веха на моем пути. Я не жалуюсь. Просто, значит, у меня нет уже той энергии, что была раньше. Во мне накопилось слишком много чужой боли и горя. Кто займется садом, Несса? Ты же не можешь оторваться от своих детей.

– Мне кажется, после случившегося сегодня я смогу с легким сердцем отпустить на свободу только двоих. Мне трудно судить, но…

– Ш-ш-ш… Кто заставляет нас этим заниматься? Ты знаешь, ведь это тяжелая работа – превращать заросший бурьяном сад в нечто, исполненное тишины и покоя.

– Может быть, Хелен? – В голосе Нессы чувствовалось сомнение.

Хелен почувствовала, как краска разливается по ее лицу.

– Ну, уж она-то возьмется с охотой. К тому же, у нее столько воображения… – в голосе сестры Бриджид тоже звучало некоторое сомнение. – Беда только в том, что…

Несса тут же продолжила:

– Беда только в том, что она теряет интерес к любому делу на полдороге. Ты это имела в виду?

Хелен чувствовала, как в ней разгорается гнев.

– Да нет. Просто не хочу, чтобы она думала, будто мы откладываем ее прием, не имея на то веских причин.

– Но ведь у нас есть эти причины? – Голос Нессы звучал удивленно.

– Да, ты прекрасно понимаешь это. И я понимаю. А Хелен – не понимает. Ну да ладно. Посмотрим. Пошли, Несса. Если мы, старухи, хотим, чтобы от нас здесь была польза, нам надо поспать хотя бы несколько часов. – Она рассмеялась. Смех у сестры Бриджид был такой милый, теплый.

– Спасибо, Бриджид!

– Я ничего не сделала и ничего не сказала.

– Все равно, ты очень мне помогла, – Несса, без сомнения, воспряла духом.

Хелен проскользнула обратно к себе в комнату и долго стояла, прижавшись к обратной стороне двери. Итак, они думают, что она не способна доводить дело до конца? Она еще покажет им, о Боже мой, она еще им покажет!

Она в одиночку перекопает всю эту землю! О, она разобьет прекрасный сад, где будет приятно посидеть, подумать, успокоиться, и тогда они поймут, что сестра Хелен ощущает важность их служения лучше, чем многие из них. И тогда они предложат ей, наконец, принять обеты. И тогда она окончательно станет частью их мира. И будет в безопасности. В безопасности от всего остального.

Вскоре Хелен поняла, что в занятиях садоводством, как и во всем на свете, есть свои плюсы и минусы. Она нашла трех парней, которые заявили, что рады помочь сестрам в их великом труде по устройству сада для отдыха, и готовы выполнить самую тяжелую работу. Они притащили с собой кирки и лопаты и привели в неописуемый ужас сестру Джоан неимоверным количеством чая, который выпивали каждый раз, и невероятным количеством масла, которое умудрялись намазывать при этом на хлеб. Во избежание полного разорения сестра Джоан уже хотела было заявить, что отныне работники будут получать еду только по вечерам, но страх совсем потерять бесплатную рабочую силу заставил ее отказаться от столь радикального решения.

Через три дня сестра Бриджид поблагодарила мальчишек и сказала, что не может больше пользоваться их услугами. Но те уже привыкли к хорошей еде и необычайной доброте сестер и вовсе не собирались покидать их. На участке они устроили невероятный беспорядок. Вся земля была перевернута, но ни малейшего намека на грядки не обнаруживалось.

Но Хелен продолжала работать. Она перекапывала землю до волдырей на руках. Все свободное время она проводила в библиотеках, перечитывая разделы «С чего начать» в книгах по садоводству. Она научилась различать виды почв и каждый вечер рассказывала сестрам забавные истории о размножении у растений.

– В школе нам никогда об этом не рассказывали, – возмущалась она. – А ведь это обязательно надо знать: в природе, с Божьего соизволения, мужское и женское начало обнаруживается повсюду, и в саду тоже, и даже растения изо всех сил стараются произвести на свет себе подобных.

– Будем надеяться, что все они будут расти и размножаться, ведь ты столько для них сделала, – сказала Бриджид. – Молодец, Хелен. Я не представляю, откуда у тебя столько энергии.

Хелен покраснела от удовольствия. Однако чуть позже неожиданно возникли новые проблемы. Откуда-то появилась некая приятная женщина. Не католичка и в чем-то даже не согласная с Папой, она искренне восхищалась деятельностью сестер. Но она принесла с собой в подарок монастырю несколько растений. Устав от борьбы с грядками и раскрасневшись от радости, Хелен убедила сестер, что это большая удача – им не придется покупать саженцы, за которые Бог знает какие деньги содрали бы в каком-нибудь центре садоводства.

Только кончился разговор, как пришла весть, что подаренные растения выкопаны в соседнем парке и у близлежащего отеля. О, сколько времени ушло на пересадку обратно каждого ростка и умиротворения прежних владельцев. Хелен сказала, что не выдаст имени дарительницы. Но слова ее были прерваны появлением молодой женщины из полиции, которая заявила, что речь здесь, вне всякого сомнения, идет о некоей миссис Харрис, а установить ее личность не представляет никакой сложности для любого полицейского констебля. Подобные поступки числились за миссис Харрис и раньше. По сведениям из полицейского участка, она изображала из себя этакого современного Робина Гуда в юбке, и не раз ее уличали в том, что она таскала белье из стиральной машины, гладила его и раздаривала жителям соседних домов.

«Только Хелен могла позволить миссис Харрис вовлечь себя в эту авантюру», – вздохнули про себя сестры.

«Только Хелен могла втянуть нас в это дело», – подумала Бриджид, но на этот раз промолчала.

Хелен решила, что не будет больше отдавать все время саду. И даже отказавшись от помощи прожорливых работников и садовых воровок, она чувствовала, что в качестве садовницы не до конца выполняет обязанности члена общины. Она сказала, что хочет взять на себя еще частично работу судомойки, освободив, таким образом, половину дня для Джоан и Морин.

Предложение было принято. Без большого энтузиазма.

Все привыкли к тому, что Хелен могла забыть вытереть стол или приняться за мытье пола, как только начнется дождь. Они знали, что она никогда не догадается, что у них кончилось мыло или не хватает кукурузных хлопьев для завтрака. Кроме того, Хелен не умела как следует мыть посуду, не могла вовремя вывесить на просушку скатерти и салфетки. Однако она всегда жаждала оказать помощь.

Хелен взяла на себя обязанность отвечать на телефонные звонки и более или менее с этим справлялась. Вот почему она оказалась «дежурной сестрой», когда явилась Рената Куигли.

Рената. Высокая и темноволосая, тридцать с небольшим.

Пятнадцать лет замужем за Фрэнком Куигли. Что вообще-то ей было нужно и как умудрилась она столкнуться с Хелен у св. Мартина? Хелен чувствовала, как стучит у нее сердце. Ей даже казалось, что оно колотится у нее в ушах. И в то же время было ощущение холода в самом низу живота.

Хелен не виделась с Ренатой со дня ее свадьбы, хотя ей и попадались фотографии Ренаты в журналах и среди деловых бумаг, которые приносил со службы домой отец. Миссис Фрэнк Куигли, урожденная мисс Рената Палаццо – вот она рассказывает какой-то забавный случай или следит с трибуны за ходом скачек, а вот вручает приз новичку года или направляется куда-то в окружении других высоких и важных персон по делам благотворительности. Она оказалась несравненно прекраснее, чем ожидала Хелен. Мама назвала бы ее кожу болезненной, но Ренате шел этот оливковый оттенок, подчеркивавший прекрасные громадные черные глаза и черные блестящие волосы, убранные в сложную прическу. Шарф, прихваченный брошью, казался неотъемлемой частью золотисто-зеленых одеяний. Маленькая кожаная сумочка тоже была разукрашена золотыми и зелеными квадратами. На лице видно было некоторое смущение, а длинные тонкие пальцы с темно-красными ногтями в нетерпении постукивали по краю сумочки.

– Могу я поговорить с настоятельницей? – обратилась она к Хелен.

Хелен смотрела на нее, раскрыв рот. Рената Куигли ее не узнала. Неожиданно Хелен вспомнился один старый фильм, где прекрасная актриса, которая, глядя прямо в камеру, произносила: «Монахиню никогда не узнаешь в лицо». Подобное рассуждение, наверное, очень бы рассердило сестру Бриджид. Но Хелен никогда не забывала его. Правда, до этого момента она и представить себе не могла, как это верно. Рената Куигли стояла у входа в комнату, смотрела прямо ей в глаза и не узнавала ее, Хелен, дочь Дейрдры и Десмонда Дойлов, близких друзей ее мужа.

Хелен, которая в последнее время принесла столько проблем своей семье.

Но, возможно, Рената ничего об этом не знает. Никто ей ничего не говорил.

Все это в мгновение ока пронеслось у Хелен в голове, когда она, девушка в сером свитере и юбке, с крестом на груди, стояла в дверях, выйдя на звук колокольчика; ее волосы были схвачены простой черной резинкой, а лицо загрубело от работы в саду.