Текст книги "Скованы страстью"

Автор книги: Мейси Ейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Зафар еще раз пристально вгляделся в свое отражение, уловив в глазах жесткий блеск, гордость и полное отсутствие всяческих сожалений. Да, все-таки это он.

Оторвавшись от зеркала, он направился к двери, намереваясь найти Анну, которую избегал последние дни, прячась за бесконечной работой. Но теперь он все же решил убедиться, что она одобряет его новый образ.

В комнате ее не оказалось, и Зафар, стараясь не обращать внимания на непонятно откуда взявшееся разочарование, после недолгих поисков все же отыскал ее во внутреннем дворике.

Она сидела на бортике фонтана, и ее плечи окутывало золотое облако блестящих на солнце волос.

− Анна, − позвал он, и стоило ей обернуться, как в ее глазах сразу же вспыхнуло неприкрытое изумление. Точно так же она смотрела на него после первого бритья.

Правда, если бы Зафар годами не учился владеть собой в любых ситуациях, он, наверное, выглядел бы сейчас не менее удивленным, любуясь Анной в коротком белом платье, оставлявшем открытыми плечи и ноги. И сейчас он бы с радостью продал душу, лишь бы на секунду прикоснуться к этой светлой коже, чтобы убедиться, что на ощупь она такая же мягкая и нежная, как кажется со стороны.

Но что это с ним? Какая разница, что ее волосы похожи на жидкое золото, а груди словно созданы для его рук? Все это не имеет никакого значения. Важен лишь народ Альсабы.

− Ты такой…

− Цивилизованный?

− Не уверена, что это слово тебе подходит. − Анна закусила губу, и Зафар чуть не взвыл в голос. Если бы он мог так же свободно обходиться с этими пухлыми губами… − Знаешь, все это для меня очень непривычно. Обычно я изо всех сил стараюсь быть вежливой и полезной, но сейчас… Сейчас я скажу прямо − ты невероятно красив. Сказав это, она снова покраснела.

− Не уверен, что мне хоть раз это говорили.

− Странно.

− Просто у меня уже очень давно не было отношений, в которых уместны такие признания. И я уже даже не помню, когда в последний раз говорил женщине, что она прекрасна. А ты именно прекрасна.

− Я?

− Ты. − Ему не следовало этого говорить, но он просто не мог с собой справиться.

− Я тоже нечасто слышу такие слова.

− Тогда я вынужден усомниться в здравомыслии окружавших тебя последние пять лет мужчин.

− Спасибо, но я уже четыре года помолвлена с Тариком и ни с кем другим за это время не встречалась. Да и с ним мы в основном общались на расстоянии, поэтому…

− И даже обнимая тебя в кровати, он ни разу не говорил, что ты прекрасна? − Зафар отлично понимал, что ему не стоило продолжать расспросы, но, только представив ее в кровати с другим мужчиной, он сразу же захотел разорвать этого счастливчика на куски.

− Я… мы не… наши отношения были очень старомодными. Тарик ухаживал за мной так, как было принято еще сто лет назад. − С каждым словом Анна краснела все сильнее.

− Дурак.

− Что?

− Тарик − дурак. Если бы ты была моей, я бы сразу же предъявил на тебя права.

− Я… − Она удивленно моргнула. − У нас не такие отношения.

− Но он все равно тебя любит?

− Я очень много для него значу.

− А ты его любишь?

− Ожидание еще не значит, что мы друг друга не любим. Зато яснее всяких слов показывает, как сильно он меня уважает.

− Наверное. Но если бы ты была моей, я бы предпочел показать свою страсть.

− Но я не твоя.

Только сейчас Зафар понял, как близко они подошли друг к другу, и теперь ему стоило лишь протянуть руку, и он бы прикоснулся к ее щеке.

Но стоит ли оно того? Он же только ранит ее своей грубой рукой.

− Верно. Тебе повезло. Судя по всему, твой жених гораздо лучше меня.

− Я в этом не сомневаюсь. Но я… Что это? − Она сама вдруг прикоснулась к его лицу.

− Ты трогаешь мое лицо, − пояснил Зафар, изо всех сил стараясь говорить ровно.

− Ты знаешь, о чем я. И я знаю… что ты знаешь ответ.

И он действительно знал. Химия. Сексуальное притяжение. Похоть. Желание. У этого чувства было множество имен, но Зафар не собирался перед ней открываться.

Все так же пристально глядя ему прямо в глаза, Анна осторожно притронулась к нему и второй рукой.

− Ты же мне даже не нравишься! Наверное, где-то в глубине души я тебя уважаю, но ты слишком жесткий. И ты меня пугаешь. Так почему же нас так неодолимо друг к другу тянет?

− И ты все это осознала после того, как я побрился? Наверное, все дело в том, что я красив. Во всяком случае, если верить твоим словам.

− Нет, еще раньше.

− Тогда тебе следует следить за языком. Излишняя честность до добра не доводит.

− Наверное, ты прав, но можно я… просто попробую… − С этими словами она закрыла глаза и подалась вперед, прижимаясь губами к его губам.

Легчайшее прикосновение, но Зафар ощутил его так, словно его током ударило. Поцелуй длился едва ли пару секунд, но он успел прочувствовать его всем телом, а потом Анна резко отстранилась и уставилась на него огромными глазами.

− И как, получила ответ?

Она кивнула.

− И я был прав, верно? Думаю, отныне нам стоит тщательно выбирать слова и избегать излишней откровенности.

Анна сама не понимала, зачем решила к нему прикоснуться и поцеловать, но теперь она чувствовала, как все внутри ее горит ярким пламенем, а руки дрожат от волнения.

И стоило их губам лишь соприкоснуться, как она сразу же нашла ответ на свой вопрос. И он ей не понравился.

Она несколько раз целовалась с Тариком, а до него, еще в школе, с парочкой знакомых парней, но все это были легкие поцелуи. Почти без языка.

Но этот поцелуй оказался так не похож на все предыдущие, что ей просто не верилось, что сейчас она делала то же самое, что и с теми парнями. Ощущения были совершенно иными, так неужели раньше она неправильно действовала? Но тогда ей так не казалось… И ей действительно нравилось целоваться с Тариком, и порой она даже мечтала, как они перейдут к чему-то большему… Мечтала, что станет его настоящей женой и всегда будет рядом с ним…

Но тут в ее жизнь ворвался Зафар и небрежным взмахом руки перевернул все с ног на голову…

− Только ответь мне на последний вопрос, и на этом с честностью покончим.

− Спрашивай, а я подумаю, стоит ли на него отвечать, habibti.

− Хорошо. − Анна никогда не решилась бы об этом спрашивать, но обычно она и не целовала едва знакомых мужчин. Обычно она всегда и все делала правильно, готовая на все, лишь бы угодить окружающим. Во всяком случае, она стала такой, когда ушла мама, не вынесшая общества непослушного ребенка, испортившего ей всю жизнь. Но за последние две недели столько всего случилось, что как-то незаметно для себя Анна изменилась. − Это всегда так?

− Что?

− Поцелуи. После них всегда так горят губы? Спрашивая, я как бы предполагаю, что ты сейчас чувствуешь то же, что и я. Что внутри тебя зажглось то же пламя, и ты мечтаешь о продолжении, но при этом понимаешь, что и его будет мало. Так это…всегда так?

− Мне не стоит отвечать на этот вопрос.

− Ответь. Пожалуйста.

Зафар слегка подался вперед и легонько провел большим пальцем по ее нижней губе, и Анна невольно лизнула слегка солоноватую кожу.

− Нет, − выдохнул он едва слышно.

− Нет − не ответишь или нет − не всегда?

− У меня никогда еще так не было, и я даже не подозревал, что прикосновение твоих губ может разбудить во мне огонь, которого я еще ни разу не испытывал даже во время секса. Но это не важно.

− Ошибаешься. Это важно.

− Но разве это что-то меняет?

− Нет.

И это действительно ничего не меняло, но все же приятно сознавать, что у них с Тариком нормальный уровень притяжения, а все эти странные чувства к Зафару − сплошной нонсенс.

Иначе ей было бы гораздо труднее выйти замуж за своего шейха. Скорее всего.

Но с другой стороны, даже жалко, что ей довелось испытать эту необузданную страсть к человеку, с которым у нее нет ничего общего. К человеку, к которому она больше никогда не прикоснется.

Глава 9

Заранее предупредив Зафара, что сегодня вечером они будут ужинать по всем правилам этикета, и услышав в ответ, что шейх оденется подобающим образом, она тщательно осмотрела свой новоприобретенный гардероб, остановившись на золотых туфлях на шпильках и красном платье до колен с шифоновым лифом. Волосы Анна собрала во французский узел, помаду подобрала в тон платью, а потом, направляясь в обеденную залу, всерьез задумалась: зачем она, собственно, вообще так старательно прихорашивается?

Она же Тарика любит… Или нет?

Все предшествующее похищению казалось теперь каким-то далеким и словно окутанным туманом… При всем желании она лишь с трудом смогла припомнить смутный образ жениха, а вот лицо Зафара так и стояло перед глазами.

Неправильно все это.

Не стоило ей все-таки краситься, но, с другой стороны, раз уж она сама начала жаловаться, что ей не хватает косметики, глупо теперь ходить ненакрашенной.

Не в силах разрешить это противоречие, Анна толкнула дверь и с изумлением замерла на пороге, разглядывая длинный высокий стол c фарфоровым сервизом и многочисленными серебряными приборами. Так странно… Подобный стол она вполне могла бы сама накрыть для гостей отца, но ужинать среди всего этого великолепия, рассчитанного минимум на двадцать человек, с одним Зафаром…

Только взглянув на самого шейха, устроившегося во главе стола, она сразу же забыла обо всем на свете.

Черный пиджак, черный галстук, черная рубашка… Истинный образчик мужской красоты и элегантности. Настоящий джентльмен.

С виду.

Но стоило присмотреться чуть внимательней, как она сразу же разглядела ставшего уже привычным опасного хищника, лишь временно позволившего надеть на себя ошейник. Из чувства долга.

Но если бы этого долга не было, его поведение вообще невозможно было бы предсказать.

А когда Зафар встал и Анна смогла еще раз оценить великолепие затянутой в черный костюм фигуры, она с невероятной отчетливостью поняла, что еще ни разу в жизни не видела такого красивого мужчину. Ни в кино, ни на обложках журналов. Вообще нигде.

И ей вдруг безумно захотелось развязать ему галстук и слегка взъерошить волосы. Но что это с ней? Даже если забыть, что она помолвлена и этот мужчина не имеет к ней никакого отношения, с чего ей вдруг хочется придать ему легкий налет небрежности, когда она сама так настойчиво пыталась его окультурить?

− Добрый вечер, − любезно улыбнулся Зафар. − Надеюсь, ты успела как следует отдохнуть?

Отдохнуть? Она поцеловала этого мужчину, а потом весь день не могла ни о чем думать, кроме сжигавшего ее огня.

− Немного.

− Прошу, садись. − Зафар услужливо отодвинул ей стул по правую руку от своего.

Не отрывая глаз от его лица, она послушно устроилась на стуле.

− А как прошел твой вечер?

− Весьма плодотворно. Мне принесли заказанный костюм, а потом еще два часа подгоняли по фигуре.

− Отлично, давай ненадолго отойдем от вежливого спокойного разговора.

− Ты считаешь необходимым заранее меня предупреждать?

− Это так, на всякий случай, чтоб ты не вздумал заговорить о чем-нибудь подобном на приеме.

− Ладно, я слушаю.

− Ты когда-нибудь злишься?

− Постоянно, но, возможно, ты спрашиваешь о чем-то конкретном?

− Об этом. − Она указала на костюм. − По праву ты всегда должен был так одеваться и сидеть во главе стола, а не прятаться от палящего солнца в палатке. Ты злишься, что у тебя все это украли?

Не успела Анна договорить, как поняла, что спрашивает в первую очередь потому, что сама все время злится, что у нее отобрали принадлежащее ей по праву.

Отобрал эгоизм окружающих. Отобрала оставившая ее мать, из-за которой она годами ненавидела саму себя, раз и навсегда сжавшись в гладкой скорлупе, чтобы никогда и никому не мешать. Чтобы никогда больше не быть самой собой.

− Я все это заслужил, так что из-за этого я никогда не злился.

Она раньше тоже не злилась.

− Просто я хочу сказать… ты чего-то ждешь от жизни, рождаешься в какой-то среде и думаешь, что по самому праву рождения у тебя есть определенные гарантии. Ну например, ты появляешься на свет в семье и… рассчитываешь на какое-то конкретное будущее, а потом… а потом его не получаешь.

− Мы все еще обо мне говорим? − уточнил Зафар.

− Наверное, я и сама не знаю. − Она глубоко вздохнула. − А что у нас на ужин?

Анна сама не понимала, почему рядом с этим человеком раз за разом пускается в такие откровения, да и вообще мыслит и ведет себя совершенно несвойственным ей образом.

− А чего ты ждала?

− Я? От жизни?

− Да.

− Я не ждала, что в один прекрасный день мама просто возьмет и уйдет. И что отец станет столько всего от меня требовать, и что познакомит с Тариком, и что наш союз будет так важен, и…

− Но ты же говоришь, что любишь его?

− Я… конечно. − Но почему-то на этот раз ее ответ звучал уже не так уверенно, как раньше.

− Но при этом говоришь о нем как о не слишком приятном сюрпризе?

− Скорее как о неожиданности. Понимаешь…Когда мама ушла, мне было тринадцать, а я мечтала, что стану рассказывать ей о мальчиках, с которыми буду встречаться, как буду расти нормальным ребенком в нормальной семье. Но… но именно из-за меня она и ушла. − Анна до сих пор помнила, как мама тогда держала в руках разбитую куклу и кричала на нее, что все из-за того, что она такая неуклюжая. − Поэтому… поэтому мне пришлось самой заботиться об отце, я просто не могла стать для него очередной бесполезной обузой. Но у него было мало времени на меня, поэтому мне пришлось оставить дом, а в школе все хотели, чтобы я была тихой. И невидимой. А когда я возвращалась домой, мне нужно было быть такой же хорошей хозяйкой и организатором, как была бы моя мама. И не важно, что я еще совсем ребенок.

− Твой отец не сумел смириться с ее уходом?

− Нет. Она всегда была очень хрупкой и импульсивной, но при этом невероятно красивой и умелой хозяйкой дома, отлично принимавшей гостей и устраивавшей любые мероприятия. А еще она клялась быть с ним до конца жизни, неудивительно, что он не смог смириться с ее уходом.

− И ты старалась исполнять ее обязанности, чтобы как-то все исправить?

− Но кто-то же должен поступать правильно!

− Верно. − Черные глаза вдруг стали еще темнее. − Кто-то всегда должен поступать правильно, даже если ему это и не нравится и хочется совершенно иного. Но у нас с тобой совершенно разные истории. Я не могу винить судьбу, потому что сам навлек на себя все эти испытания и теперь обязан исправить причиненное мной зло. Твоя же жизнь изменилась не из-за твоих ошибок.

Не из-за ее? Возможно. А возможно, и нет. Анна с удивлением отметила, что впервые в его словах угадывается чувство вины.

− Чувствуешь себя виноватым?

− Это совершенно бесполезное чувство, которое в любом случае не в силах ничего исправить.

− Но ты все равно его испытываешь.

− Значит, сегодня у меня день бесполезных эмоций.

− Тебе видней. А ужинать мы все-таки будем? Словно ожидавшие ее вопроса, слуги вступили в зал с серебряными подносами, на которых покоились арабские кушанья из риса и баранины, совсем не вязавшиеся с европейскими столами и фарфоровыми тарелками.

− Аппетитно выглядит, − улыбнулась Анна.

− Соли?

− Нет, спасибо.

− А как же вежливый разговор? Не можешь же ты просто так отказаться.

− Да, ты прав, вежливость превыше всего.

− Ни на секунду не можешь забыть, что ты хозяйка этого ужина?

− Разумеется. Ведь я здесь именно для того, чтобы учить тебя хорошим манерам.

− Верно, тогда посоветуй мне. Вежливо ли говорить хозяйке ужина, что она невероятно красива?

− Все зависит от контекста. Не стоит слишком сильно увлекаться похвалами.

− Тогда, наверное, мне не стоит добавлять, что твоя кожа похожа на алебастр. Да и в любом случае, описывая тебя, я никогда не выберу именно эти слова, потому что такие признания подходят только шестнадцатилетним романтикам. Но с другой стороны, если я начну описывать тебя так, как подобает взрослому мужчине… боюсь, может получиться слишком уж солоно.

− Да, наверное, тебе действительно лучше воздержаться от подобных описаний. − Анна почти не сомневалась, что он слышит, как громко бьется ее сердце.

− Тогда я не стану ничего добавлять. Вежливый разговор превыше всего.

Какая может быть вежливость, когда ее губы до сих пор горят от того поцелуя?

− А я не стану говорить, что этот костюм скроен так, что лучше бы на тебе вообще ничего не было. Тогда, возможно, ты выглядел бы менее неподобающе. А так он только дразнит мое воображение.

− Боюсь, это уже совсем не похоже на вежливый спокойный разговор.

− Извини, сама не понимаю, что на меня нашло. Этого больше не повторится.

− Жаль. Ты меня разочаровываешь.

− Ничего не могу с собой поделать. Придется тебе ходить разочарованным. − Анна задумчиво покрутила в пальцах вилку для салата. − А салата нету…

− Да, кто-то явно недоглядел.

− Не верю.

− Просто ешь ею рис.

− Не могу. Это неправильно.

− Именно этого-то я и добивался, − объявил Зафар и погрузил означенную вилку в рис. − Раз уж ты взялась меня окультуривать, я решил оказать тебе ответную услугу и немного тебя раскультурить.

− Ты слишком многого от меня требуешь. Я не могу вот так запросто нарушить застольный этикет. − Анна взяла вилку для вторых блюд.

− Тогда предлагаю нарушить что-нибудь еще.

− Думаю, пока что нам стоит сосредоточиться на тебе.

− Ну не знаю, по-моему, некоторое раскультуривание тебе даже нужнее, чем мне окультуривание.

− Возможно, но, в отличие от тебя, меня в ближайшем будущем не ждут никакие глобальные события, так что давай все-таки заниматься тобой.

− Ну и что же ты предлагаешь со мной сделать, habibti?

− Танцевать ты, видимо, не умеешь?

− Сомневаюсь, что на приеме мне потребуется это умение.

− Рано или поздно оно тебе точно потребуется, а я обязана проследить, чтобы ты был подобающе развит во всех областях культуры.

Зафар задумчиво разглядывал маленькую блондинку в спортивных штанах и свободной футболке. И зачем он только сам в костюм вырядился? Неужели думал, что она снова наденет то красное платье?

− Ты даже костюм надел?

− А смысл мне учиться танцевать, если не смогу воспроизвести все это в костюме?

− Да, наверное, ты прав.

− Но я все равно сильно сомневаюсь в необходимости этого навыка.

− Но когда-нибудь ты же женишься!

Разумеется, любовницы у него были, но разделить всю свою жизнь с одной конкретной женщиной…

− Да, рано или поздно мне придется обзавестись женой.

− Вот поэтому тебе и нужно учиться. Чтобы, когда вы встретитесь глазами на балу, ты подошел бы к ней и… и мог бы предложить нечто получше разговоров о погоде.

− А я думал, мне жизненно важно уметь говорить о чем-то подобном.

− Верно, но не с теми, кого хочешь действительно узнать.

− А кто сказал, что мне нужно узнавать жену? Мне достаточно просто на ней жениться.

− Ужас! Неужели в моем распоряжении осталась всего неделя?

− Всего неделя до приема, но ты и после него можешь остаться. Точнее, тебе скорее всего придется остаться. Если помнишь, у меня есть тридцать дней.

− Помню. Протяни руку. − Зафар послушно повиновался, и Анна обвила вокруг его грубой ладони свои изящные пальчики, притягивая к себе мужскую руку. − Положи ее мне на талию, вот так, а вторую вытяни в сторону.

− А как же музыка?

− Вместо музыки мы будем считать. Вальс танцуют на три такта.

− Вальс? Ну и зачем мне твой вальс в стиле Джейн Остин?

− Ты знаешь, кто такая Джейн Остин?

− Я провел в пустыне пятнадцать лет и мало знаком с современной культурой, но на классику-то мое невежество не распространяется!

− Ты даже готов считать ее произведения классикой?

− Я, конечно, варвар, но и мне ничто человеческое не чуждо. − Он прижал к себе Анну чуть крепче. − Должен же человек хоть как-то развлекаться. Но часто книги были для меня непозволительной роскошью, которую и при всем желании нельзя заполучить. Но однажды мне повезло, и я встретил торговца, продавшего мне «Гордость и предубеждение» на английском. Это была моя единственная книга.

− Я… я никогда не думала, что… что многим приходится жить без книг.

− Элизабет Беннет стала мне отличной спутницей. − Зафар пожал плечами. − Она весьма сообразительна и остроумна. Ты мне ее чем-то даже напоминаешь.

− Раз, два, три, − не зная, как реагировать на такие признания, начала считать Анна. − Двигайся за мной. Раз, два, три.

− А я думал, вести должен мужчина.

− Только если он умеет танцевать. Раз, два, три. Когда освоишь, поменяемся.

Зафар послушно шагал, но все его мысли были сосредоточены на теплых изгибах под его рукой и прижимавшейся к нему мягкой груди.

− Раз, два, три. − Он не отрываясь смотрел на пухлые губы, едва слыша произносимые ими слова и сгорая от такого палящего жара, которого ему не приходилось испытывать даже в пустыне.

− Говори мне что-нибудь вежливое и спокойное, − прошептал Зафар, стараясь не обращать внимания на сжигавший его изнутри огонь.

− Я раз за разом считаю до трех. Можно придумать что-нибудь скучнее? − Анна продолжала уверенно вести его в танце.

− Это все твои губы. Они меня отвлекают.

− Я не специально.

− Не важно, специально или нет, важен лишь результат. Я не могу отвести от них глаз и думаю лишь о том, как бы снова к ним прикоснуться.

− Я помолвлена. Помолвлена и влюблена, и…

Не в силах больше сдерживаться, Зафар приник губами к ее губам, и Анна сразу же застыла на месте, но уже через секунду вцепилась в лацканы пиджака обеими руками и, приподнявшись на цыпочки, углубила поцелуй.

Их языки сплелись, и Зафар растворился в бесконечной темноте, а внутри его с новой силой вспыхнул огонь желания, в десятки раз превосходя все когда-либо им изведанное и сжигая все на свете, кроме сладостного влажного трения.

До Анны Зафар очень давно ни с кем не целовался, а о тех временах, когда поцелуй был всего лишь поцелуем, не требовавшим немедленного продолжения, он и вовсе успел позабыть. Но от этой мнимой простоты переполнявшие его чувства только усиливались и обострялись.

Крепко прижимая к себе роскошную женщину, Зафар сам не верил, что всего пару недель назад считал ее лишь излишне хрупкой и светлокожей помехой, не способной самостоятельно выжить под палящим солнцем Альсабы. Да как он вообще посмел так думать о женщине, во власти которой находится судьба государств, а сила ее очарования ставит шейхов на колени?

Оторвавшись от сладких губ, Зафар принялся целовать нежную шею, а Анна с готовностью ухватилась за его плечи, стараясь сквозь пиджак и рубашку ощутить их напряженные мышцы. Но ему этого было мало… Слегка отстранившись, он сбросил на пол пиджак и негнущимися пальцами вцепился в узел галстука. Ну вот почему ему именно сегодня понадобилось напяливать на себя все эти тряпки? Эта европейская мода совсем не рассчитана на внезапные порывы страсти.

Разделавшись с галстуком, Зафар взялся за пуговицы воротника, чувствуя, как под его грубыми пальцами рвется тонкая материя. Но ему было наплевать. Шейх он, в конце концов, или не шейх? И разве можно думать о каких-то рубашках, когда все внутри горит ярким пламенем?

− Зафар… − Словно очнувшись от какого-то наваждения, Анна осторожно высвободилась. − Остановись. Перестань.

Он сразу же ее отпустил.

− Что? − спросил он, слыша в своем голосе злое удивление. Сжимая ее в своих руках, Зафар на несколько секунд почувствовал себя так, словно наросшая на нем грубая корка вдруг спала, и он вновь стал чувствительным и нежным, и теперь сам не верил собственным ощущениям.

И как же все это не походило на испытанное им ранее… Даже с Фатин у него ничего подобного ни разу не было. А он так ее любил…

Поцелуй Анны заставил его почувствовать себя совершенно другим человеком.

Поцелуй Анны был чем-то таким, что он не заслуживал.

Но стоило ему немного успокоиться, как он содрогнулся от осознания того, что только что сделал.

Один поцелуй еще можно было списать на неосторожность, но два…

Два яснее всяких слов говорят о его собственной непрошибаемой глупости. Он вновь поддался желаниям тела и думал той головой, что прячется в штанах…

− Разумеется, нам нужно остановиться. − Он отступил на два шага.

− Я помолвлена с Тариком.

− Плевать мне на твоего жениха, но судьба целого народа в моих руках, и я больше никогда его не подведу. Меня не волнует, верна ты Тарику или нет, а вот война очень даже волнует. Я не готов жертвовать жизнями моих подданных только ради того, чтобы раздвинуть тебе ноги. Ты не настолько ценна.

С этими словами он развернулся и пошел к двери, чувствуя на себе удивленный, непонимающий взгляд и четко сознавая, что незаслуженно ее обидел. Обидел и ранил.

Но так даже лучше.

Его прошлая ошибка слишком дорого обошлась народу Альсабы, и он не вправе ее повторить.

− Что ты делаешь? − Не желая вот так все оставлять, Анна два часа спустя нашла Зафара в спортивном зале. В одних съехавших на бедра штанах он прыгал вокруг груши, а по литому мускулистому телу градом катился пот.

Едва посмотрев в ее сторону, он продолжил сосредоточенно колотить несчастный снаряд.

− Перестань! − Наверное, Анне не стоило кричать, но ей уже было все равно. Все равно, что он может разозлиться или решить, что она в очередной раз стала бесполезной обузой.

На ее крик он все-таки обернулся.

− Чего ты хочешь?

− Чтоб ты сперва обматывал костяшки, а только потом лупил со всей дури.

− А смысл?

− Чтоб твои кулаки не превратились в кровавые гамбургеры.

− Пусть превращаются. Мне все равно.

− Что значит − все равно? Да что с тобой такое?

− Я заслужил это.

− За что? За то, что меня поцеловал?

− За то, что снова думаю не той головой, что у меня на плечах, и ставлю под удар народ Альсабы.

Эти слова стали для Анны настоящей пощечиной.

− Тогда, наверное, мне вообще не стоит ничего тебе сейчас говорить.

− Можешь говорить что пожелаешь, это все равно никак не изменит того, что я думал не мозгами.

− Ты поцеловал меня, потому что любишь?

− Нет.

Она медленно кивнула:

− Я так и думала. Сомневаюсь, что ты вообще можешь любить.

− Спасибо.

− По-твоему, это комплимент?

− А разве нет? Я обязан думать о благе целой страны и не вправе тратить силы и энергию на ненужные чувства.

− Но разве любовь тебе не нужна?

− А зачем она мне?

− Но разве не она ведет тебя к цели? Неужели ты не любишь свой народ?

− Я верен ему, но любить-то мне его зачем?

− Любовь − это именно то, что стоит за верностью. Иначе она пуста.

− А за твоей верностью стоит именно любовь?

− Нет… − протянула она, до конца все понимая. − Здесь другой случай. Отец… Я просто должна это сделать. Потому что он меня любит. Потому что даже в самые тяжелые минуты горя мы друг друга поддерживали, и я боюсь, что если откажусь, то потеряю единственного человека, который всегда был рядом со мной и стольким пожертвовал ради моего счастья.

− И чем же именно он пожертвовал? Что твой драгоценный папочка тебе дал? Ты же сама все время говоришь, что одна пыталась наладить отношения и сохранить семью, а он просто отсылал тебя в школы, а потом милостиво разрешал устраивать для него приемы и банкеты.

− Он меня не бросил! Наверное, это и не слишком выдающееся достижение для родителя, но мать даже и с этим не справилась! Видимо, во мне есть нечто такое, из-за чего людям сложно находиться со мной рядом. Но он-то не ушел и терпел меня все эти годы!

− И ты не хочешь его терять?

− Не хочу. Что в этом такого удивительного? От меня и так все слишком легко отказываются и уходят.

− Поверь, от тебя совсем не просто отказаться и уйти. И это тебе говорит человек с ледяным сердцем.

− Ну вообще-то ты тоже отказался и ушел.

− Я тебя спас и выкупил.

− А теперь хочешь медаль за то, что не бросил меня посреди пустыни с шайкой головорезов?

− Я отдал за тебя все деньги до последнего гроша. Думаю, это что-то да значит. За мной много грехов, но я никогда бы тебя там не оставил. Это просто неправильно.

− И ты предлагаешь мне расплакаться от умиления, что вложил в свой поступок не больше сердца, чем в выбор цвета нижнего белья?

− Намерения ничего значат. Однажды я уже от чистого сердца ответил на вопрос возлюбленной, а она и глазом не моргнув продала эти сведения врагам моей семьи. А потом моих родителей жестоко убили прямо у меня на глазах.

− Зафар…

− Когда все кругом мертвы, а сам ты брошен медленно подыхать под безжалостным солнцем, намерения ничего не значат. Так же как и любовь.

− Зафар…

− Думай что хочешь, но любовь − это всего лишь опасная ловушка из лжи, призванная обманывать дурачков вроде меня в юности.

− Не верю.

− Почему? Потому что тогда у тебя больше не будет причин делать то, что тебе говорят?

− Потому что тогда у меня вообще ничего не останется! Ты самый отвратительный человек на свете! Раз уж тебе так нравится, разбивай руки в кровь, мне все равно!

Резко приблизившись к Анне, Зафар крепко прижал ее к своему потному подтянутому телу и склонил голову так, что их носы едва не соприкасались.

− Ошибаешься. Ты не веришь, потому что иначе тебе пришлось бы выбраться из своего маленького уютного мирка и действовать. А ты боишься своих собственных действий.

С этими словами он поцеловал ее второй раз за день, но на этот раз поцелуй был жесткий и едва ли не болезненный. И совсем короткий.

Но когда он слегка отстранился, Анна и не думала отводить глаза.

− Меня похитили, утащили в богом забытую пустыню, а потом я оказалась в этом поганом дворце, где ты удерживаешь меня против воли. Мне пришлось полностью пересмотреть свое отношение к личной гигиене и отказаться от телефона, а я при этом еще и пыталась научить тебя танцевать… У тебя нет права называть мой мир маленьким, а меня саму − трусихой и считать, что твои грубые слова могут разрушить мой мир. Я гораздо сильнее, чем тебе кажется. И лучше.

Высвободившись из его рук, она развернулась и пошла к двери.

− Чудесная речь, только ты до сих пор делаешь все, что от тебя ждут. Тебя отлично выдрессировали, habibti.

Глава 10

Несколько дней она старательно его избегала, и Зафар отлично понимал, что сам во всем виноват. Сперва он ее поцеловал, потом наорал, а затем снова поцеловал.

Тогда он просто ничего не мог с собой поделать, но теперь, когда наконец-то настал день его… дебюта, он не мог в одиночестве выдержать все эти коктейли и креветки, и благодаря ретивым журналистам он не сомневался, что все собравшиеся будут пристально за ним наблюдать, терпеливо дожидаясь, когда он начнет буйствовать и кидаться на людей.

Все эти недели во дворце он буквально задыхался, постоянно вспоминая пережитый ужас и кровавую резню, и что-то ему подсказывало, что еще немного − и он по-настоящему начнет сходить с ума.

Уже надев костюм, Зафар понял, что ему необходимо глотнуть свежего воздуха, и стоило ему только выйти во внутренний дворик, как он сразу же увидел Анну. И на несколько секунд ему вдруг стало невероятно легко и хорошо.

− Анна, если бы ты могла хотя бы на минуту перестать на меня злиться, я был бы очень тебе благодарен. Сегодня важный день, и, может, хотя бы ради него забудешь о своей детской обиде?

− О детской обиде?

− Именно. Судьба целого народа всегда важнее мелкого раздражения.