Текст книги "Тибетское пророчество"

Автор книги: Мэйдлин Брент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

– Полагаю, что нет. Я ведь росла и в Смон Тьанге, где брак считался делом несущественным, и в приюте Аделаиды Крокер, где были уличные девчонки вроде Большой Алисы и Плаксы Кэйт. – После некоторого колебания я, наконец, отважилась: – Адам, ваши отец и мать хотят, чтобы вы вернулись домой.

Его пальцы застыли, лицо превратилось в маску, и через мгновение он проговорил:

– Откуда ты знаешь моих родителей, Джейни?

– Кто-то в Министерстве иностранных дел рассказал вашему отцу про письмо Сембура, а он уже знал из армейских отчетов, что именно вас послали его арестовать. Они приехали ко мне. О Адам, я знаю, что все эти годы вы находились в ссоре с отцом, но неужели вы никогда не думали о том, какую боль причиняете своей матери, о том, как она тревожится за вас?

Он снова взялся за резец.

– Это тебя не касается, Джейни.

– Нет, касается! – воскликнула я и взяла его за руку. – Перестаньте скрести эту штуку и послушайте меня, Адам Гэскуин! Вы спасли мне жизнь и дали свой медальон, подарок вашей матери, для того, чтобы "помнить о друге". Если вы действительно имели это в виду, если мы действительно друзья, то все, что с вами происходит, меня касается. Вы были легкомысленны и бессердечны, но это – дело прошлое. Вы говорили, что никогда не вернетесь домой, если отец не попросит вас об этом. Ну, так сейчас он просит вас вернуться домой, – я все еще крепко держала его за руку. – Адам, он умирает. Я не хочу сказать, что это случится сегодня-завтра, но жить ему все равно осталось недолго. Пожалуйста, вернитесь домой, если не ради него, то ради вашей матери.

Наступило долгое молчание. Его незрячие глаза были обращены в сторону реки, лицо не выражало ничего. Наконец он накрыл мою руку своей и задумчиво произнес:

– Как жаль, что я не могу тебя видеть.

Мои глаза тут же наполнились слезами.

– Пожалуйста, Адам. Вы сделаете это?

– Я не хотел быть жестоким, Джейни. Я думал, что для матери лучше меня забыть. А когда я потерял зрение, то решил, что пусть она думает, будто я умер, чем видеть меня слепым и жалким.

– О Адам, какой вы дурень, – прошептала я и, склонившись, положила щеку на ладонь, лежавшую на моей руке. – Неужели вы совсем ничего не знаете про женское сердце? Неужели вы в самом деле думаете, что она может забыть своего сына? Или что ей лучше, чтобы вы умерли, чем ослепли?

Он помолчал и вздохнул.

– Сначала ты вымочила мне рубашку, а теперь манжету. Не знаю, что с тобой произошло, Джейни Берр. Или Джейни Сэксон. Или Ваше Высочество. За все те недели, что мы провели вместе, и при всем том, через что тебе пришлось пройти, ты ни разу не всхлипнула.

Я подняла голову, вытерла глаза и, запинаясь, пробормотала какие-то извинения. Адам Гэскуин не знал, что со мной случилось, но зато внезапно я сама поняла это очень хорошо. Я была влюблена и начинала подозревать, что была влюблена задолго до того, как Дэвид Хэйуорд в шутку высказал подобное предположение. Когда я принималась плакать, причиной тому могло быть счастье, горе, отчаяние, ревность, надежда или все вместе.

Какое-то время мы сидели молча, затем он кивнул:

– Хорошо, Джейни. Я вернусь домой, если ты пойдешь вместе со мной. Ты будешь мне там нужна, особенно первое время.

– Адам, но я не могу навязывать себя вашим родителям подобным образом.

– А ты и не будешь себя навязывать. Настаиваю я, и если они действительно во мне нуждаются, выполнить мою просьбу им будет совсем легко. Видит Бог, дом, как и штат прислуги, достаточно велик. Кроме того, если они с тобой знакомы, я не сомневаюсь, что они будут в восторге. Правда, Джейни, я действительно в тебе нуждаюсь. Они будут для меня как совершенно незнакомые люди, я не буду знать, о чем с ними говорить, а с тобой мне легко и спокойно, так что ты будешь своего рода… катализатором перемен. Тебе со мной легко?

– Да. Да, Адам. Но сначала я должна сходить к вашим родителям и предупредить их. Я сегодня же сообщу им, что нашла вас, что вы ослепли, но я постараюсь сделать это так осторожно, как могу, а потом я скажу, что вы к ним вернетесь.

– При условии, что ты будешь со мной.

– Хорошо. Надеюсь, что никаких трудностей с этим не будет. Когда вы пойдете, Адам?

Он помолчал, по-видимому, собираясь с духом.

– Не будем затягивать. Завтра утром ты за мной зайдешь?

– Да.

Внезапно я почувствовала, что совершенно обессилела, что могла бы положить голову на руки и тут же уснуть.

– Ты устала, Джейни? – спросил Адам.

– Угу. Прошу прощения.

Он рассмеялся и встал.

– Меня это не удивляет. Я пройдусь с тобой и с мистером Бэйли до Тауэра. Пошли.

– О, но кто же проводит вас обратно?

– Мне не нужно провожатого, я прохожу один целые мили.

– Я помою посуду, которую мистер Бэйли должен вернуть перед тем, как мы уйдем.

– Хорошо. Там, на полке, есть сода.

Я справилась быстро. Уложив все в две маленькие корзинки, я подошла к треснутому зеркалу, чтобы приколоть шляпу. Это зеркало Молли, с болью поняла я. Адам в зеркале не нуждается.

Не успела я это подумать, как отворилась дверь и в комнату вошла девушка. Я бы дала ей года двадцать два – двадцать три. Она была выше меня ростом, с пышной грудью, широкими плечами и тонкой талией. У нее было некрасивое, красное лицо, но великолепные глаза. Мышиного цвета волосы убраны в пучок на затылке, а на лоб надвинута старая шляпка с довольно жалкой имитацией виноградных гроздьев и вишен. На ней было коричневое платье, явно крашенное. Белые кружева на корсаже, воротнике и рукавах были чистые и отглаженные. Адам, прислонившийся к стене около окна, сказал:

– Ах, значит, ты меня простила, Молли. Когда я чувствую запах лаванды, то понимаю, Джейни, что прощен. Позволь тебе представить Молли, Джейни. Молли… Джейни.

Она захлопнула за собой дверь и стояла, глядя на меня, уперев руки в бедра и выставив вперед большие пальцы. Широко поставленные глаза излучали сначала подозрительность и хитрость, уступившие затем место печали и сожалению.

– Сестра, значит? – она тряхнула головой. – Если ты его сестра, то я – папа Римский. – Молли опять тряхнула головой и продолжала меня разглядывать. – Значит, ты и есть она.

– Дорогая моя Молли, а нельзя ли без ирландских загадок? Какая такая "она"? – произнес Адам.

Молли бросила на него взгляд, выражающий одновременно презрение и жалость.

– Пусть ты и образованный, Бафф, но такой же дурак, как все мужчины. – Она подошла вплотную ко мне. – Ты пришла, чтобы его отобрать, так?

– Он возвращается домой, к семье, его отец умирает, – ответила я.

Она пожала плечами.

– Это ждет каждого, ну и что?

– А то, Молли, что там его ждут и любят.

На ее глазах выступили слезы, и она яростно вытерла их кулаками.

– Мы были вместе целый год и даже больше. Этого у меня никто не отберет. Но я рада, что он возвращается к своим. Когда ты его заберешь?

– Я приду завтра утром, около десяти.

– Ладно, я соберу его вещички. Все будет чистеньким к починенным.

– Спасибо, Молли.

– Я буду признателен, если вы перестанете разговаривать так, будто меня здесь нет, – вставил Адам.

Молли рассмеялась и подошла к нему.

– Знаешь что, Бафф? Хочу тебе кое-что сказать. Я выхожу замуж за Сида, он все время меня об этом просит, да и ты говорил, чтобы я за него пошла, – она подняла руки и крепко обняла его за шею. – Но ты останешься для меня единственным, Бафф, единственным, черт тебя подери.

Молли наклонила его голову и крепко поцеловала в губы, а потом резко развернулась и вышла из комнаты с гордо поднятой головой. Адам провел пальцами по своим густым черным волосам. Я опять повернулась к зеркалу и занялась шляпой, размышляя о Молли, о том, что моя жизнь могла сложиться так же, как у нее – собирала бы старые вещи, радуясь собственной тележке и ослику, не выпади мне великое счастье повстречать шесть лет назад в лесу мистера Грэхема Лэмберта из "Приюта кречета".

Адам надел потертую куртку. Застегнув ее, он открыл передо мной дверь. И тут мне снова пришел на ум вопрос, занимавший меня уже давно.

– Адам, почему они называют вас Бафф? Он немного поразмыслил и улыбнулся.

– Ты знаешь, я почти забыл. Конечно, это пошло от детей. Они так окрестили меня в честь своей игры – "ударь слепого".[1]1
  Бафф – удар (англ. разг.).


[Закрыть]

* * *

Тремя часами позже в очаровательной гостиной дома, выходившего на Риджент-парк, побледневшая леди Гэскуин говорила:

– Но почему мне нельзя пойти к нему, Джейни? Почему мне нельзя сейчас же пойти к нему и привести домой?

Пережитое эмоциональное напряжение оставило меня совершенно опустошенной, и, с трудом подбирая слова, я устало ответила:

– Пожалуйста, не надо, леди Гэскуин. Ему будет трудно, и я уверена, что будет куда лучше, если он придет сюда сам.

Стоя у окна и глядя в парк, сэр Чарлз сказал:

– Прислушайся, пожалуйста, к ней, Мэри. Она нашла его, она с ним говорила. Она лучше знает.

– Но Чарлз… он слеп! И живет в таком ужасном месте!

– Час назад ты была бы благодарна Богу, что Джейни вообще его нашла, не имеет значения, в каком состоянии. Главное, что он жив. Возьми себя в руки, моя милая.

– Да, извините, Джейни, я такая неблагодарная.

– Нет-нет, леди Гэскуин, я понимаю, какое это потрясение – и от хорошего, и от плохого сразу. – Бросив взгляд на сэра Чарлза в поисках поддержки, я продолжила: – Пожалуйста, не сочтите мои слова неуместными или дерзкими, но если вы хотите, чтобы Адаму здесь было хорошо, думаю, вам нужно относиться ко всему как можно спокойнее. Он не захочет… ну, он не хочет, чтобы ему сочувствовали… или как-то вокруг него суетились.

Сэр Чарлз подошел к низкой кушетке, на которой сидели мы с его женой.

– Ясно, – вздохнул он. – Мэри – жена дипломата, и, обещаю вам, она сумеет проявить необходимую сдержанность, – он с беспокойством посмотрел на меня. – Мы можем рассчитывать на то, что вы поживете с нами?

Я потерла пальцами лоб, стараясь избавиться от досаждавшей мне головной боли.

– Да, немного, если вы позволите, сэр Чарлз. Не могу сказать точно как долго.

– Конечно, конечно, мы не должны связывать вас какими-либо обещаниями. Однако могу ли я предложить сейчас свою коляску, чтобы довезти вас и мистера Бэйли, проявляющего столь замечательное терпение, до Грейс-Инн-роуд? Не могли бы вы сегодня сюда вернуться со своими вещами? В течение часа мы приготовим для вас комнату. Или мне послать за вами коляску завтра утром?

– Завтра, пожалуйста. У меня только небольшой саквояж. Через пару дней мне надо будет съездить на поезде в Ларкфельд и привезти сюда побольше одежды.

Леди Гэскуин озабоченно сказала:

– Мы должны взять на себя все проблемы Джейни, Чарлз. Я открою ей счет у Хэрродса и у моей портнихи, чтобы она могла обзавестись гардеробом здесь, в Лондоне.

– Разумеется, Мэри.

Мне не хотелось оказываться перед ними настолько в долгу, но я решила отложить все споры на потом. В данный момент я чувствовала себя слишком усталой.

– Не пришлете ли вы коляску немного пораньше, сэр Чарлз? Скажем, часов в девять? Я обещала быть в Уэппинге к десяти и терпеть не могу опаздывать.

ГЛАВА 14

Стоял необычно хмурый для сентября день, когда я привезла Адама Гэскуина к его семье, в фамильный дом на Честер-Гарденс и поселилась там сама.

Первая неделя была сущим кошмаром для каждого из нас. Мы все старались вести себя совершенно естественно, в результате же держались неловко, натянуто и заторможенно. В этом не был виноват никто. Между Адамом и его родителями пролегла пропасть в много лет. Он убежал от них мальчишкой, а вернулся мужчиной под тридцать, которому не хотелось рассказывать о своих приключениях и вообще ни о чем из прошлого.

При первой встрече с отцом он протянул руку и предложил:

– Забудем прошлое, отец, хорошо?

– Я буду очень признателен, Адам, если ты это сделаешь, – ответил сэр Чарлз.

Мать Адама боролась со слезами, вызванными отчасти радостью, отчасти шоком от вида аккуратной, но убогой одежды и незрячих глаз.

– Джейни сказала, что я был очень жесток. Прости меня, мама, – произнес Адам.

Начало было настолько хорошее, насколько я могла надеяться, но тут внезапно выяснилось, что говорить больше не о чем, может быть, потому, что говорить нужно было слишком о многом. После первых двух дней я начала бояться, что испытание оказалось для Адама слишком тяжелым, и заставила его дать обещание, что он не убежит однажды ночью и не растворится среди огромного лондонского населения. Судя по неохоте, с которой он его дал, такая мысль уже приходила ему в голову.

Четвертый день, к явному облегчению Адама, мы провели полностью вдвоем, потому что отправились на поезде до Борнемута и дальше на кэбе до Ларкфельда, чтобы взять в коттедже необходимые мне вещи. Его костюм был куплен в магазине готового платья, потому что заказанные для него вещи были еще не готовы, но я совершенно искренне уверила Адама, что он выглядит в высшей степени элегантным и красивым. Он рассмеялся.

Я была безумно счастлива оттого, что то, что могло превратиться в проблему, разрешилось в самом начале. Я боялась, что гордость Адама не позволит ему долго жить на деньги родителей, но вопрос об этом даже не встал. Утром после его приезда в Честер-Гарденс меня вызвал сэр Чарлз и попросил прочитать Адаму завещание его деда по материнской линии, умершего пятнадцать лет назад.

Будучи богатым человеком, он оставил треть своего состояния Адаму под попечительством до того, как ему исполнится двадцать пять. Теперь Адам был, в сущности, человек с независимыми средствами.

Я надеялась в первый же день своего приезда в Ларкфельд встретиться с Дэвидом Хэйуордом и познакомить его с Адамом, но мне не повезло. Дэвид рано утром уехал в Саусхэмптон, чтобы пронаблюдать за выгрузкой и транспортировкой племенной лошади, которую выписал из Франции коннозаводчик из Бишопс Тенби. Мистер и миссис Стэффорд устроили для нас чудесный ужин на ферме, во время которого нас посвятили во все самые свежие ларкфельдские сплетни и безмерно меня нахваливали Адаму, повергнув в полное смущение.

– Видели бы вы мисс Джейни с животными, сэр, – говорил мистер Стэффорд, качая головой словно в недоумении. Затем на лице его появился ужас – он понял, что сказал нечто совершенно неподходящее незрячему человеку. – О Боже, я не хотел… надеюсь, вы меня простите, сэр…

Адам совершенно непринужденно рассмеялся.

– Все в порядке, мистер Стэффорд. Вообще-то я видел, как Джейни ведет себя с животными и как она с ними разговаривает. У нас был як, с которым она вела долгие беседы.

– Як? А что же это такое, сэр?

– Вроде индийского быка. Он покрыт длинной шерстью.

– Ага?! И она, значит, разговаривала с ним на иностранном языке?

– Да, именно так. И, клянусь, як понимал каждое слово.

– А вот что вы скажете, сэр, на то, что мисс Джейни разговаривает по-иностранному с нашими добрыми английскими животными, и они тоже ее понимают? Как вы это объясните, а, сэр?

Адам торжественно покачал головой.

– Воистину, это выше моего понимания, мистер Стэффорд. Полагаю, все дело в том, что она – исключительно умная молодая леди.

– Ууу, это да, сэр. Помню, когда она приходила к нам с мистером Хэйуордом, чтобы помочь нашей Мэйбл…

Перед тем, как возвращаться в Лондон, я спросила про Элинор, но про нее не было ничего нового.

– Мисс Элинор теперь ни для кого нет дома, – вздохнула миссис Стэффорд. – Ее нет, даже когда заходит жена викария.

– На следующий день я написала Элинор, что нашла Мистера и что он воссоединился со своей семьей. Мне следовало написать Вернону Куэйлу, потому что найти своего старого друга мне удалось благодаря ему, но я просто не могла этого сделать, к тому же у меня было горькое убеждение, что Вернон Куэйл прочитывает каждое письмо, которое получает Элинор. Еще я написала майору Эллиоту, рассказав ему, что смогла помочь сэру Чарлзу и леди Гэскуин найти их сына и что некоторое время буду гостить у них в Лондоне.

Мое письмо Дэвиду Хэйуорду было длиннее и содержало больше подробностей. В заключение я говорила, что испытываю вину из-за того, что нахожусь так далеко от Элинор, но Адам нуждается во мне, чтобы приспособиться к жизни в родительском доме. Это была далеко не полная правда, потому что дело прежде всего было в том, что я любила Адама и вовсе не хотела его оставлять. Когда мы гуляли вдвоем и его рука опиралась на мое плечо, я чувствовала, что сердце у меня прямо-таки разрывается от желания, чтобы он обнял меня, прижал к себе и целовал до тех пор, пока у меня не перехватит дыхание. Это было замечательное ощущение, словно вдруг вся начинаешь таять внутри.

Дэвид немедленно ответил, написав, что я ничего не могу сделать для Элинор и должна перестать чувствовать себя виноватой. Он очень жалел, что не оказался на месте во время нашего короткого визита в Ларкфельд, но надеялся, что вскоре мы приедем еще.

Дней через десять в Честер-Гарденс дела пошли немного лучше, мы стали вести себя естественней. Я понимала, что решить наши проблемы сможет только время. Привычные мелочи совместного существования, которые, сколь бы банальны они ни были, являются общими для всех, обеспечивают темы для разговора и создают чувство принадлежности к одному миру.

Когда я и Адам оставались одни, он расслаблялся и охотно говорил о прошлом, вспоминая проведенные нами вместе недели. Я рассказывала ему о моей жизни в Смон Тьанге, а он спорил со мной обо всем на свете. Порой у меня возникало чувство, что он затевает спор не потому, что думает иначе, а просто для того, чтобы заставить меня шевелить мозгами и высказывать свое мнение.

Было неловко сознавать, что Адам чувствует со мной себя гораздо свободнее, чем с родителями, но их это, по-видимому, не сердило, и более того, они часто обращались ко мне за советом, как им действовать в том или ином случае, чтобы Адам был доволен. Я, как дура, чувствовала себя весьма польщенной этим обстоятельством, пока до меня не дошло, что играя в маленькую мисс Всезнайку, я ничуть не помогаю делу. Вместо того, чтобы превращаться в посредницу, мне следовало постараться сблизить Адама и его родителей.

Вскоре я устроила так, что сэр Чарлз начал сопровождать нас во время утренних верховых прогулок по парку. Мне удалось убедить его взять на себя руководство Адамом, и я была ужасно рада, заметив, что они не только стали разговаривать более непринужденно, когда их лошади ехали рядом, но и что они не испытывают никакой неловкости, погружаясь время от времени в молчание.

По части идей я не была мастерицей, и однажды мне пришлось провести целую ночь без сна, изобретая что-нибудь такое, что было бы интересно и для леди Гэскуин. Наконец, после долгих колебаний, я предложила Адаму снова заняться резьбой по слоновой кости – просто ради удовольствия изготовлять собственными руками что-то прекрасное. Он отнесся к моей мысли с восторгом, но удивился, когда я пригласила с нами в Лаймхауз его мать, чтобы она могла увидеть восточный магазин Чен By и, возможно, один из красивых шахматных наборов, который сделал ее сын.

Всю дорогу Адам подготавливал мать к тому, с чем ее зрение и обоняние столкнутся в Лаймхаузе, к тому, что нас могут передразнивать и высмеивать, а также к убогому виду магазина Чен By, хотя про его товары, собственно, такого не скажешь. Адам все время держал мать за руку, пока мы тряслись по Коммершиэл-роуд и мимо доков канала Риджент. В этот день леди Гэскуин выглядела более счастливой и возбужденной, чем когда-либо.

Чен By оказался стариком с жиденькой бородкой, не выказавшим ни малейшего удивления, когда Адам ввел в его тесный магазинчик двух шикарно одетых леди и представил их. Для леди Гэскуин это был совершенно новый мир, она озиралась вокруг с ошеломленным видом и качала головой.

От Адама я знала, что китаец – выходец из Чунгкинга, поэтому когда он мне поклонился, я сказала несколько слов, которые выучила, торгуясь с желтолицыми людьми в Магьяри, предполагая, что он должен говорить именно на этом диалекте китайского. Чен By изумленно уставился на меня, а потом вежливо ответил мне на том же языке, спросив, откуда я его знаю.

Я объяснила, что путешествовала по земле Бод, но затем перешла на английский, сказав, что не хочу мешать его делам с мистером Гэскуином. Когда с ним заговорил Адам, я отвела его мать в сторону и показала два-три шахматных набора вроде того, который у меня на глазах вырезал Адам. В магазине Чен By многое притягивало глаз: цветные фонари, бумажные драконы, палочки благовоний, бронзовые фигурки сверхъестественных существ, филигранная резьба по слоновой кости, кольца и браслеты с большими цветными камнями, воздушные змеи, расписной фарфор, наборы ярких коробочек, резные изделия из нефрита.

Я слышала, как Чен By говорил своим певучим голосом:

– Итак, вы покупаете эту слоновую кость, мистер Бафф?

– Совершенно верно, – ответил Адам. – Но раз я делаю для тебя шахматный набор, ты, ловкий старый дьявол, должен за него заплатить, хотя бы я и не нуждался в деньгах.

– Ах, мистер Бафф, мистер Бафф, как вы можете так со мною говорить после того, что я для вас сделал, когда богиня удачи отвернулась от вас? Послушайте, я заплачу вам целый соверен.

Адам уже готов был согласиться, когда я остановила его:

– Подождите, Адам!

Я подошла к Чен By и, казалось, перенеслась на семь лет назад. Передо мной стоял один из желтолицых торговцев Магьяри. Я улыбнулась ему и извиняющимся тоном произнесла:

– Давайте сначала немного побеседуем, почтенный господин.

На секунду в его глазах мелькнуло удивление, смешанное с предвкушением удовольствия, затем он улыбнулся мне в ответ и сказал на китайском:

– Давайте побеседуем на моем языке, очаровательнейшая дама, ибо это лучший язык для того, чтобы торговаться.

– Неужели вы хотите поставить несчастное, неопытное дитя женского пола в столь невыгодное положение? – спросила я по-английски, качая головой. – Но если вам угодно, мы можем поговорить на языке земли Бод.

– Простите меня, недостойного, за то, что не владею этим прекрасным языком.

– В таком случае это должен быть английский, почтенный господин, и я питаю мало надежд, что столь жалкое красноречие, как мое, позволит убедить вас заплатить нашему другу, мистеру Баффу, хорошую цену, ибо вы – человек великого делового таланта и бесконечно терпеливый. Соответственно, мне следует уповать на вашу доброту и щедрость.

– Сердце мое наполняется страхом, дорогая моя юная леди, ибо я вижу перед собой ту, что способна обойти такого глупого и необразованного человека, как я, на каждом повороте.

Нам потребовалось пять минут, чтобы дойти непосредственно до вопроса о плате Адаму, и еще минут десять мы вежливо торговались, пока оба не поняли, что, наконец, сошлись в цене. Для меня это было точь-в-точь, как в торговые дни в Магьяри, и я получала колоссальное удовольствие. Хотя разговор велся по-английски, мы использовали слова и выражения, принятые в языках, на которых обучились искусству торговаться, поэтому речь наша была пышной и цветистой. Все это время Адам и его мать не произнесли ни единого слова, а просто стояли, взявшись за руки, и следили за происходящим.

Под конец Чен By сказал:

– Итак, мы достигли согласия, дорогая юная леди, и мне предстоит понести серьезные убытки. Слоновая кость будет поставляться мистеру Баффу за мой счет, как и раньше, оплата за каждый готовый набор будет четыре фунта и восемь шиллингов, за заготовками будет приходить мистер Бафф. или его представитель, а все обрезки должны быть возвращены в лавку.

– Каждая из сторон платит за кэб в одну сторону, – внесла я поправку.

Он закатил глаза к потолку, пожал плечами, кивнул и поклонился.

– Я принесу слоновую кость для двух наборов. Когда он исчез в задней комнате, я посмотрела на леди Гэскуин.

– Прошу прощения. Я могла бы добиться лучшего, но ведь он с самого начала знал, что Адам согласится работать практически бесплатно.

Ее губы были сжаты, она кивнула, но ничего не сказала. У Адама тоже лицо казалось напряженным, и мое сердце упало, потому что я поняла: желая показаться умной, я, в сущности, устроила неприличную сцену. Мы взяли у Чен By пакет со слоновой костью, попрощались с ним и вышли к ожидавшей нас коляске. Когда она тронулась, я начала было извиняться, но не успела я произнести первые слова, как Адам откинулся в угол коляски, заливаясь самым отчаянным хохотом. Я увидела, что плечи леди Гэскуин трясутся, и она вытирает глаза, на которых от сдерживаемого смеха выступили слезы.

– Ах, Джейни, – выдохнул Адам, – это было великолепно! Даже отделавшись от акцента кокни, ты остаешься все такой же забавной. Ну разве она не сокровище, мама? Бьюсь об заклад, так прижать старого Чен By к стенке давно уже никому не удавалось.

Сначала я почувствовала возмущение тем, что меня сочли забавной, но потом обнаружила, что смеюсь вместе с ними. В тот вечер за ужином разговор проходил более свободно и весело, чем когда-либо со времени нашего приезда в Честер-Гарденс. Его по большей части вели Адам и его мать, которые, перебивая друг друга, рассказывали сэру Чарлзу о нашей поездке и в особенности о моем поединке с Чен By.

Позднее, когда на несколько минут мы остались одни, сэр Чарлз поблагодарил меня за все, что я делаю, чтобы помочь Адаму вновь почувствовать себя членом семьи.

Спать я пошла в этот вечер обнадеженная и без страха перед испытаниями, которые принесет следующий день.

Какое-то время я лежала без сна, мечтая о том, как было бы чудесно, если бы Адам влюбился в меня и попросил выйти за него замуж. Я понимала, что этого не случится, ибо была убеждена, что навсегда останусь для него той смешной маленькой полуиндианкой, полукокни, которую он знал в Смон Тьанге. Отчасти я была даже рада, что этого не случится, потому что в противном случае слишком велико было бы искушение отвернуться от Элинор и забыть о том, что с ней случилось. А если я покину Элинор, то никогда себе этого не прощу.

Я знала, что в конце концов вернусь в Ларкфельд и буду ждать… ждать столько, сколько потребуется, того времени, когда стану нужна Элинор. Оно может никогда не наступить, Но я все равно должна быть к нему готова. Вернон Куэйл может умереть, может ее бросить, и тогда я смогу прийти к ней, чтобы помочь вернуться к жизни. Так что ничего хорошего, если Адам в меня влюбится. Я не могу навязывать ему и никакому другому мужчине долг, который сама должна заплатить Элинор и ее отцу.

Неделя шла за неделей, атмосфера в доме Гэскуинов становилась все более семейной. Мы начали наносить и принимать визиты, и если они казались Адаму скучными, то он это умело скрывал. Мы часто отправлялись в театр, оперу или на концерт, иногда все четверо, а иногда только я и Адам. То были дни, которые могли бы быть для меня удивительно счастливыми, если бы меня постоянно не преследовала мысль о темнице, в которой оказалась Элинор. Но все равно сердце мое наполнялось радостью, когда я видела, как на осунувшееся лицо Адама возвращается румянец, как он делается все более довольным жизнью.

В ноябре, после долгих протестов, что это – бессмысленная трата времени, Адам на два дня лег в лечебницу, чтобы его глаза были тщательно обследованы специалистами. Их медицинское заключение заняло две страницы, однако смысл сводился к тому, что, по их мнению, глазной нерв в силу неизвестных причин подвергся атрофии. Когда я прочла его Адаму, он рассмеялся, пожал плечами и сказал, что на медицинском языке это означает: "Мы не имеем ни малейшего представления об этой болезни".

Насколько было возможно, он старался игнорировать свою слепоту и вести себя так, будто ее вовсе не было. В результате он зарабатывал синяки и царапины, а то и вовсе падал, однако не обращал на свои неприятности никакого внимания. Если ему случалось упасть, мы приучились не помогать ему и не выражать сочувствия, а просто делали вид, что ничего не произошло. Мы также приучились терпеливо ждать, когда за столом он пытался сам наощупь отрезать себе кусок. Думаю, всем нам при этом хотелось плакать, но было совершенно ясно, что ему самому себя не жалко.

Лишь однажды он упомянул о своей слепоте. Я повезла его прокатиться в двуколке, и когда мы проезжали казармы на Элбани-стрит, нам навстречу вышел военный оркестр. Наша кобылка, ужасно нервное создание, вздрогнула и чуть было не понесла, но я ее удержала и принялась громко успокаивать и уговаривать на языке Ло-бас. Она уже снова ровно бежала, когда Адам задумчиво проговорил:

– Похоже, нам пришлось пережить несколько опасных секунд. Как хорошо, что правила ты, – и затем, вздохнув: – О Боже, как бы мне хотелось увидеть тебя, Джейни.

В декабре я получила очень официальное письмо от мистера Р.Г. Милнера, парламентского государственного секретаря при Министерстве иностранных дел. Оно было напечатано на машинке, и в нем мистер Милнер сообщал, что до его сведения были доведены некоторые обстоятельства, касающиеся меня и княжества Джаханпур, и он будет весьма признателен, если я сочту удобным посетить его в Уайтхолле в пятницу, одиннадцатого декабря, в одиннадцать часов утра для того, чтобы обсудить эти обстоятельства.

Я прочла письмо Адаму во время утренней прогулки по парку, он сказал:

– Покажи его моему отцу, Джейни, и пусть он даст тебе совет. Он всю жизнь был дипломатом и точно знает, как нужно в таких случаях поступать.

Сэр Чарлз прочитал письмо за завтраком, и когда он поднял глаза, в них горел огонек.

– Значит, они решили затеять небольшую игру, вот как? Ну что ж, дадим им урок. Джейни, вы позволите мне взять это на себя?

– О, разумеется, сэр Чарлз, буду вам очень признательна.

– И вы подтверждаете мне сейчас, что у вас нет ни малейшего желания утвердиться в правах как махарани Джаханпура?

– Ни малейшего, правда.

– Прекрасно. Но, пожалуйста, не говорите этого никому и вообще ничего не говорите на эту тему без того, чтобы сначала не посоветоваться со мной.

Я удивленно согласилась. Леди Гэскуин заметила:

– У тебя такой вид, Чарлз, будто ты готовишься к битве.

– Так и есть, моя дорогая, – он довольно грозно рассмеялся, осушил чашку с кофе, извинился и быстро вышел из комнаты.

– Отец, судя по его виду, жаждет крови. Кое-кому следует быть настороже, – произнес Адам.

Через полчаса сэр Чарлз вышел на балкон, где я читала вслух Адаму, пока он работал над шахматным набором. В его руках был листок бумаги.

– Не взглянете ли на это, Джейни? – сказал он и, улыбаясь, сел рядом.

– Адам, это письмо, адресованное мистеру Милнеру, – пояснила я. – Я прочту его вслух.

"Дорогой сэр!

Я получил Ваше письмо, оскорбительным образом адресованное мисс Джейни Берр, вместо того, чтобы быть адресованным мисс Джейни Сэксон, Ее Высочеству маха-рани Джаханпура, чьим личным секретарем я имею честь состоять.

Довожу до Вашего сведения, что Ее Высочество не посетит Вас в Вашем офисе ни в предложенный Вами день, ни в какой-либо иной день. Если Вам угодно обсудить с нею какие-то дела, Вы можете нанести ей визит по данному адресу во вторник, пятнадцатого декабря, в половине пятого.