Текст книги "Тибетское пророчество"

Автор книги: Мэйдлин Брент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Теперь я всегда старалась занять чем-нибудь себя и Элинор, когда после ужина мы вместе отправлялись в гостиную. В первый день ее приезда я буквально исстрадалась, пытаясь поддерживать разговор при том, что собеседница моя не проявляла никакой к нему склонности. Теперь мы изредка обменивались парой пустячных замечаний и возвращались к нашим занятиям до тех пор, пока я не найду, что еще сказать.

Мы обе вздрогнули, когда открылась дверь и вошел Вернон Куэйл.

– О, Вернон… – улыбнулась Элинор.

Я заставила себя улыбнуться тоже, но воздержалась от какого-либо приветствия, поскольку мы расстались в столовой менее получаса назад. Он, пододвинув кресло, устроился лицом к окну, не обращая ни малейшего внимания на Элинор. Подперев подбородок рукой, он несколько минут смотрел на меня с любопытством, а потом произнес своим сочным голосом:

– Как я понял, во время своей жизни в Смон Тьанге вы несколько раз побывали в Тибете.

Я изумленно подняла глаза и медленно отложила в сторону перо.

– Да, верно, мистер Куэйл. Мы называли его Бод.

– И при этом вы предпочитали перевал Чак, а не Шарбу или Коре?

Я изумилась еще больше.

– Совершенно верно, потому что Чак находится не так высоко, как остальные два. Но откуда вы о них знаете, мистер Куэйл?

– Я бывал в Тибете, – ответил он так же равнодушно, как будто речь шла о том, что он бывал в Винчестере.

– Бывали? – возможно, это прозвучало невежливо, хотя я отнюдь этого не хотела.

Мне трудно было представить себе, что этот худой, бледнолицый англичанин неопределенного возраста мог путешествовать по земле Бод.

Элинор проговорила немного взволнованно:

– О, но ведь Вернон очень много путешествовал, разве я не говорила тебе об этом, Джейни? Он был в Индии, Китае, Египте, Вест-Индии, очень многих местах.

– Простите, если мое удивление прозвучало невежливо, – я обращалась к Элинор и ее мужу одновременно. – Но я в самом деле очень удивилась, потому что в Тибете были немногие. Ведь там нет дорог, туда не доедешь в коляске, и вообще путешествовать там очень тяжело, в особенности на больших высотах.

Губы Вернона Куэйла изогнулись в чем-то, что, по-видимому, было презрительной гримасой.

– Когда тело послушно разуму, проблем не существует, – высокомерно сказал он. – Я вступил в Тибет по главной дороге, к северу от Дарджилинга. Район, в котором путешествовали вы, я не знаю совсем.

– Я тоже знаю его не очень хорошо, мистер Куэйл. Мы просто шли старой торговой дорогой до Магьяри, а потом тем же путем возвращались назад.

– Тогда вы должны были проходить в нескольких милях от Чома-Ла и большого монастыря, который там находится.

– Да, я видела его с хребта, по которому проходил караван. Он расположен по другую сторону долины и, по-моему, построен в горе.

– А вам не случалось бывать внутри? Я улыбнулась.

– О нет, мистер Куэйл, меня туда ни за что бы не пустили. Разве что по приказу самого верховного ламы.

Он глядел на деревья в саду.

– Что вы знаете о Чома-Ла?

– Почти ничего, только то, что это важный монастырь. Конечно, ведь туда раз в год на особый праздник приезжает сам далай-лама.

Он полузакрыл глаза.

– Но ведь наверняка, когда вы проходили по дороге в Магьяри и видели большой монастырь по ту сторону долины, ваши спутники о нем что-то говорили, делали какие-то замечания, рассказывали, что они о нем знают, разве не так?

Я задумалась, стараясь припомнить, но в конце концов покачала головой.

– Думаю, что да, но сейчас я уже ничего не помню. Вероятно, я была слишком занята яками, чтобы обращать внимание на что-либо другое.

Ничего больше не сказав, Вернон Куэйл поднялся и прошелся по комнате. Примерно полминуты стояло молчание, а потом раздался звук закрывшейся двери. Элинор рассеянно сказала:

– Наверное, для этих листьев лучше взять не такие яркие нитки.

Я всегда была очень осторожна, пытаясь никоим образом не показать, какие чувства вызывает у меня Вернон Куэйл, и не обсуждать, что он делает или говорит, но на этот раз не удержалась:

– Как странно, Элинор. Почему мистер Куэйл спросил меня про Чома-Ла?

Она встала, растирая свои пальцы, словно они занемели.

– О, у него такие обширные интересы, – в ее глазах мелькнуло нечто вроде воспоминания. – Он увлекается естественными науками, астрономией, математикой, метафизикой… очень обширные интересы, правда, но все это не для моей головы, Джейни.

– Как ты можешь такое говорить? Ведь ты же сама – исследователь.

– Да, я тоже немного интересовалась ботаникой, но познания Вернона совершенно замечательны. Он понимает многое из того, что не могут постичь даже самые умные люди. Есть такие богатства сознания… богатства сознания, Джейни, которые… – Ее голос сорвался, глаза вдруг наполнились слезами, и она взволнованно продолжала: – Он коллекционирует красивые вещи. Ты об этом не знала? В них заключена красота, понимаешь, нечто неосязаемое, но обладающее настоящим могуществом. Все могущественное неосязаемо. Свет и тьма, порядок и хаос, добро и зло. Все дело в том, чтобы научиться… научиться впитывать и направлять эту силу…

Она резко оборвала себя на полуслове, опустилась на стул и уставилась неподвижным взглядом на сплетенные на коленях руки. Я подбежала к ней, обняла и прижалась щекой к ее щеке. Кожа у нее была холодной. Я не поняла смысла ее странной, бессвязной речи, но что-то в ней наполнило меня ужасом.

– Элинор, милая Элинор, – прошептала я, – я знаю, что ты несчастна, я знаю. Пожалуйста, поговори со мной, скажи, что мне сделать, как тебе помочь. Это все?.. – запнувшись, я все-таки отважилась: – Это все твой муж? Ты его боишься? Я тебя увезу, дорогая, я немедленно тебя увезу, если ты захочешь. Но ты должна мне сказать, ты должна говорить.

Я почувствовала, что она пошевелилась. Элинор повернула голову, и мне показалось, что в глубине серо-зеленых глаз, некогда столь спокойных, я вижу прежнюю Элинор, которая смотрит на меня с отчаянной мольбой. Затем она медленно покачала головой.

– Нет, – вздохнула она. – Только не ты, Джейни. Я не хочу тебя погубить.

Ее глаза закрылись. Через несколько мгновений она снова вздохнула, открыла их, взяла пяльцы и, наморщив лоб, спросила:

– Так для этих листьев лучше все-таки будет взять нитки тоном побледнее?

* * *

Десять дней спустя, сразу после полудня, я сидела у себя в офисе, когда вошел Вернон Куэйл. Мой офис был моим царством, которое я очень любила, и его вторжение вызвало во мне раздражение.

К тому же я еще и удивилась, потому что он сюда никогда не заходил и даже в первый день, когда мы показывали ему "Гнездо кречета", лишь заглянул внутрь.

Отложив перо, я поднялась и, изобразив любезную улыбку, с которой всегда обращалась к мужу Элинор, сказала:

– Пожалуйста, проходите, мистер Куэйл. Чем могу быть полезна?

Он не сразу ответил мне, а просто посмотрел мне в глаза. Обычно взгляд его был рассеян, или он мог смотреть сквозь меня, мимо меня, но на этот раз дело было не так. Его глаза, похожие на капли серого дождя, были устремлены прямо в мои, и тут я обратила внимание, какие огромные у него зрачки. Взгляд был настолько неприятный, что на секунду я почувствовала головокружение, но своих глаз все же не отвела и продолжала улыбаться.

Наконец он проговорил:

– Я был бы вам признателен, Джейни, если бы вы могли мне помочь в течение получаса.

Скрыв изумление, я автоматически ответила:

– Разумеется, мистер Куэйл. Вы имеете в виду – прямо сейчас?

– Да, – он уже отвернулся. – Пожалуйста, это в "Круглой комнате".

Я недоуменно моргнула, глядя на опустевший дверной проем, и прислушалась, не донесется ли до меня звук его шагов, но ничего не услышала. Никто из моих знакомых мужчин или женщин не двигался так бесшумно, как Вернон Куэйл. Я закрыла свою бухгалтерскую книгу, убрала ее в стол, навела на нем порядок, взяла ручку и блокнот и пошла наверх, испытывая какое-то смутное беспокойство.

Я знала, что Элинор у себя в комнате отдыхает перед обедом. Раньше, до появления Вернона Куэйла, когда ее энергия была беспредельна, подобное и представить себе было невозможно. Мое беспокойство не было связано с опасениями, что он вздумает поухаживать за мной, поскольку я была уверена, что совсем ему не нравлюсь, да и вообще сомневалась, интересуют ли его женщины. Хотя мне и не хотелось об этом думать, но я была практически убеждена, что с момента приезда в "Приют кречета" он ни разу не заходил в спальню Элинор. Что именно меня тревожит, я не понимала, но ощущение было довольно сильным, и оно росло по мере того, как я поднималась по лестнице, а потом постучала в дверь "Круглой комнаты" и, услышав приглашение Вернона Куэйла, вошла.

Я бы ни за что не поверила, что эта комната может так измениться. Мое первое впечатление было, что она стала вроде светлее – да, со всех окон были сняты занавески. Пол был выложен белой плиткой, мебель – жесткая, из отполированного черного дерева, совершенно лишенная обивки – выглядела довольно странной. В комнате стояли два кресла, широкая деревянная скамья с высокой спинкой, табуретка с восьмиугольным сиденьем и полукруглый письменный стол.

Два сектора комнаты были покрыты полками с сотнями книг, многие из которых, судя по переплету, имели весьма почтенный возраст. В другой сектор оказался встроен стеллаж с раковиной и водопроводным краном над ней. На стеллаже стояли реторты, пробирки на специальных подставках и горелка Бунзена. Выше размещались десятки стеклянных бутылок, наполненных порошками и какими-то веществами самых разных цветов. В четвертом секторе на полках находились свитки, а рядом с ними на стене висела карта звездного неба, с виду очень древняя. Пол посредине комнаты был пуст, но во всех углах лежали длинные коврики – яркие и со странным рисунком, который, однако, явно свидетельствовал об их восточном происхождении.

В помещении было много и других предметов, потому что "Круглая комната" была большой, но я просто не могла все их сразу охватить взглядом. К тому же меня что-то раздражало. Я медленно огляделась вокруг в поисках источника растущего раздражения. И тут, вспомнив, как улыбнулся Вернон Куэйл, впервые увидев "Круглую комнату", я поняла, в чем дело. Как я уже говорила, комната была несимметричной, окружность была до некоторой степени искажена. И вот эта искаженность, асимметрия стали ключевой темой во всей обстановке. В мебели, в декоре, буквально во всем присутствовала хоть и легкая, но несомненная несоразмерность.

На белых стенах между полками был выписан вроде бы простой рисунок из черных линий. Однако формы, которые принимали эти линии, утомляли глаз, создавая неприятную оптическую иллюзию неровности и многомерности. Стулья стояли достаточно ровно, но вместе с тем были каким-то особенным образом искривлены в различных направлениях. Поверхность стола была не совсем полукруглой, но и по-иному ее назвать тоже было нельзя. Я почти не сомневалась, что она не была ровной, как и поверхность полок, но в какой-то мере здесь мог быть и обман зрения. Когда я пригляделась к одной из ковровых дорожек, то заметила, что она сужается, и опять же неровно, причем она была не обрезана, а именно так и выткана.

Ни одна вещь в "Круглой комнате", похоже, не была совершенно круглой, квадратной, прямой или симметричной по форме. В отсутствии симметрии, обнаруживающейся в комнате Вернона Куэйла повсюду, не было ничего артистичного, ничего изящного. Все вместе производило впечатление злобного уродства, оскорблявшего зрение и словно бы наслаждающегося неприятным эффектом, которое оно производит.

– Садитесь, пожалуйста, – предложил Вернон Куэйл.

Я подчинилась, и он опустил занавеси на двух маленьких окнах. Они были синими, с треугольным золотым рисунком, но и этот рисунок тоже создавал тяжелую оптическую иллюзию, раздражающую зрение. Я вспомнила изысканный вкус Элинор, которому так завидовала, и удивилась, как она может находиться подолгу в этой комнате, да и как вообще кто бы то ни было в состоянии жить среди подобных чудовищных форм и рисунков. Словно прочитав мои мысли, Вернон Куэйл сказал:

– Если сознание хочет полностью освободиться от эмоций и стать подлинно объективным, его следует приучать не обращать внимания на внешние пустяки.

С этими словами он подошел к небольшому шкафу.

Я плохо поняла, что он говорит, и не поняла бы вообще ничего, если бы в свое время не слышала разговоры монахов и лам в Смон Тьанге. Я знала, что они выполняли разные обряды и предавались всяким упражнениям для того, чтобы воспитать в себе равнодушие к материальному миру, однако это делалось ради роста в них духовного начала, чего, бесспорно, нельзя было сказать о Верноне Куэйле.

Он обернулся, и, увидев, что у него в руках, я похолодела. По телу у меня пробежали мурашки, и ощущение было такое, что волосы на голове встали. На черно-белом мозаичном подносе стояла небольшая чаша из флинтгласа, а рядом с ней высокая бутыль с черной жидкостью вроде чернил. Поставив поднос на стол, он уселся, налил черную жидкость из бутыли в чашу и поставил ее на другой край стола, где сидела я.

– Будьте любезны, возьмите чашу в обе руки, – произнес он голосом, лишенным всяких эмоций, – и смотрите на поверхность жидкости. Ни о чем не думайте. Просто смотрите.

Я сидела выпрямившись, все мои мускулы напряглись, руки крепко вцепились в поручни стула. Я едва прохрипела:

– Нет!

– Простите? – Его блеклые глаза были так же холодны, как обычно, красивый голос так же сочен, но я заметила, что его толстые губы сжались.

– Нет, мистер Куэйл, – решительно заявила я. – В Галдонге такая вещь использовалась для того, чтобы погрузить прорицательницу в транс. Я не желаю подвергаться месмерическому воздействию, или как это там называется.

– Месмерическому? – Он провел рукой по редким серебристым волосам, и на его лице отразилось презрение. – Франц Месмер был невежественным шарлатаном, новичком, который… – Он остановился, пожал плечами и сделал вялый жест в сторону чаши. – Однако продолжим. Это всего лишь средство активизации памяти. Мне интересно побольше узнать о Чома-Ла, и я полагаю, что вы можете знать больше, чем вам удается припомнить. Черная жидкость помогает разуму сосредоточиться, а это, в свою очередь, создает условия для того, чтобы с помощью правильно поставленных вопросов открыть двери памяти. Это простая научная процедура и совершенно безвредная.

Я удивленно вытаращила глаза.

– Научная?

– О да, – мягко сказал он. – О да, Джейни, научная. Что бы там ни говорили узколобые дураки, которые пишут учебники.

Я встала, сердце бешено колотилось.

– А Элинор тоже этим занимается? Вы заставляли ее смотреть в чашу?

Его глаза стали совершенно безжизненными, и я почувствовала, что, кажется, вся сжимаюсь под его взглядом, но заставляла себя выдерживать наваливающееся напряжение, несмотря на то, что лоб покрылся потом.

– Вы позволяете себе дерзости, – проговорил он наконец. – Что делает моя жена, вас совершенно не касается. Будьте любезны, возьмите чашу.

Я отрицательно покачала головой.

– Не хочу вас обидеть, но я не намерена этого делать. Ненавижу подобные вещи. Мне не нравится, когда люди впадают в транс, предсказывают будущее или совершают нечто, представляющееся магическим. Я насмотрелась всего этого во время жизни в Смон Тьанге и считаю подобные занятия нездоровыми и отвратительными.

Вернон Куэйл слегка пожал плечами.

– Я, по-видимому, переоценил ваш интеллект. Хорошо, я не буду настаивать.

Подойдя к двери, я задержалась, пытаясь найти какой-нибудь приличный ответ, но не смогла. Извиняться за свой отказ я решительно не собиралась.

В последующие дни я ожидала, что Вернон Куэйл начнет проявлять ко мне враждебность, но его поведение ничуть не изменилось. Он по большей части по-прежнему игнорировал мое присутствие так же, как игнорировал присутствие других людей, но не с явной грубостью, а словно не замечая ничего происходящего вокруг.

Я стала ненавидеть этого человека. Пусть это было дурно, но я ничего не могла с собой поделать. Не оставалось сомнений, что каким-то образом он обрел абсолютную власть над Элинор, заключив ее сознание в оковы, от которых она была не в силах освободиться. Я слышала о месмеризме и гипнозе, но знала о них всего лишь то, что с их помощью человека погружают в транс. Возможно, подчинение Элинор происходило постепенно, во время тех долгих недель, что она провела в Греции перед тем, как выйти замуж. Однако не вызывает сомнений, что именно Вернон Куэйл – виновник происшедших в ней изменений. Стоило мне вспомнить Элинор такой, какой я увидела ее, придя в "Приют кречета", – сильной, энергичной, веселой, всегда готовой вступить в борьбу, импульсивной, отзывчивой, любящей, – как меня захлестывала ненависть к человеку, превратившему ее в пустую оболочку.

Не знаю, решил ли Вернон Куэйл избавиться от меня потому, что я отказалась подчиниться ему в "Круглой комнате", или потому, что чувствовал мою ненависть. Удар был нанесен однажды вечером, когда после ужина я уговорила Элинор сыграть со мной на лужайке в крикет. Дело было в конце августа, заходящее солнце касалось на западе верхушек деревьев. Вернон Куэйл вышел из дому и, как всегда, медленно и заложив руки за спину, двинулся через лужайку туда, где стояла я, наблюдая за Элинор, готовившейся нанести удар. Она не заметила его появления, и я, не желая ее пугать, тихо сказала:

– Элинор!

Подняв глаза, она слегка вздрогнула и испуганно прикусила нижнюю губу.

Остановившись в нескольких шагах от меня, Вернон Куэйл произнес таким тоном, будто делал какое-то малосущественное замечание о погоде:

– Я решил, что для нас неудобно ваше дальнейшее проживание в "Приюте кречета", Джейни. Не будете ли вы любезны уехать в течение ближайших двух-трех дней?

Лицо Элинор словно оцепенело. Вероятно, точно такое же выражение было у меня тоже, потому что от потрясения я покрылась холодным потом. Собравшись с силами, я спросила как могла спокойно:

– Я не понимаю, мистер Куэйл. Почему вы хотите, чтобы я уехала?

– Вы не вправе требовать объяснений, – ответил он без тени злости или враждебности в голосе, – но я, желая быть вежливым, отвечу: вы не занимаете в этом доме никакого определенного положения.

Элинор стояла с опущенной головой и закрытыми глазами. Я заметила, что она стиснула клюшку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Я снова посмотрела на ее мужа и, не в состоянии сдержать дрожь в голосе, сказала:

– Элинор и ее отец ввели меня в этот дом три года назад, мистер Куэйл. Я готова здесь жить в любом качестве, которое будет угодно Элинор, – в качестве служанки, компаньонки, подруги. Если вы находите, что функции, которые я здесь выполняю, не покрывают расходов на мое содержание, то у меня есть небольшой доход, и я готова платить…

– Нет! – закричала Элинор ужасным низким голосом, от которого сердце мое пронзила острая боль. – Нет! Нет! Нет!

Ее муж посмотрел на нее и произнес:

– Элинор.

Я увидела, что глаза ее раскрылись, а голова медленно повернулась, чтобы встретиться с его взглядом. Загоревшееся в ней пламя погасло, тело расслабилось, клюшка выпала из руки. Наступило молчание. Вернон Куэйл опять посмотрел на меня и сказал:

– Вы не нужны здесь ни в каком качестве, Джейни. Поскольку теперь Элинор замужем, компаньонка и подруга излишни. Она выросла из увлечения ботаникой, которое некогда ее занимало, поэтому в ваших услугах как секретаря тоже не нуждается. Что же касается домашней прислуги, мы будем нанимать ее по мере надобности.

За исключением случая в "Круглой комнате" я всегда избегала малейшего столкновения с мужем Элинор, но сейчас я была вынуждена бросить Вернону Куэйлу вызов, ибо иначе как мне было соблюсти данное обещание не оставлять ее? Я выпрямилась, встала очень ровно и произнесла медленно и вежливо:

– Прошу прощения, мистер Куэйл, но в этот дом меня пригласила Элинор, и это ее дом. Никто, кроме Элинор, не имеет права приказать мне покинуть его.

Блекло-серые глаза с огромными зрачками впились в меня.

– Элинор? – мягко сказал он.

Посмотрев на нее, я увидела, что бледное лицо бедняжки исказилось, словно на нее навалилась огромная тяжесть. Затем она сказала резким голосом, напоминающим голос безумца:

– Уезжай, Джейни, все бессмысленно. Ты не можешь здесь оставаться. – Внезапно ее чудесные глаза сверкнули каким-то диким блеском. – Уезжай! – снова закричала она. – Я не хочу, чтобы ты здесь оставалась! Уезжай, Джейни! Ради всего святого, уезжай, раз я тебе говорю!

Она повернулась, подобрала юбки и, спотыкаясь, пошла к дому, прикрывая лицо рукой.

– Обращу ваше внимание на то, – спокойно добавил Вернон Куэйл, – что чем дольше вы будете здесь оставаться и спорить, тем больше страданий вы доставите моей бедной жене, ибо совершенно очевидно, что ваше присутствие здесь является для нее источником огорчений.

Я поняла, что потерпела поражение, потому что человек этот держал Элинор в своих руках, как беспомощную куклу. Расплачиваться за мою непокорность придется именно ей. Не пытаясь скрыть ненависть и отвращение, я спросила:

– Если я уеду завтра до полудня, вас это устроит?

– Вполне, – ответил он и пошел в сторону розария. Я собрала клюшки и пошла в комнаты слуг, чтобы объявить миссис Берке, что уезжаю.

Она сокрушенно покачала головой.

– Я так и знала, мисс Джейни. Видно было, что дело к тому идет. Этот человек – сущий дьявол, вот что. Дьявол, самый настоящий. Будь я помоложе и будь мне посподручней найти другое место, меня бы здесь не было, да так скоро, что никто и глазом бы не успел моргнуть.

Остаток вечера и два часа с утра я провела, разбирая свои вещи и укладывая их в два чемодана, купленные мистером Лэмбертом, когда я впервые уезжала за границу вместе с Элинор. Удивительно, как много вещей накопилось у меня за то время, что я прожила в Ларкфельде. На сумму, которую мистер Лэмберт и Элинор всегда выделяли мне за ту работу, что я выполняла, я накупила целую кучу книг, одежды и разных личных мелочей.

Мне вспомнился день, когда я впервые пришла в "Приют кречета". На мне были ветхие юбка и соломенная шляпка, из ботинок торчали пальцы. Здесь меня чудесным образом одарили огромным доверием и любовью, дали образование, дали работу. Теперь никто уже не может отнять у меня этих полученных в прошлом даров. Но, обретя здесь счастье, я здесь же его и потеряла, ибо никогда не смогу быть до конце счастлива, зная, во что превратилась Элинор. Забыть же о ней я не смогу никогда.

В соответствии с решением, принятым накануне, я съездила на ферму Стэффорда и до завтрака успела вернуться к себе в комнату. Миссис Берке прислала его с Бриджит, но у меня не было аппетита, и я почти не притронулась к еде. Я попросила Бриджит сообщить мне, когда мистер Куэйл уйдет в «Круглую комнату», и как только она постучала, я спустилась вниз и около часа потратила на то, чтобы привести в порядок свой офис и кабинет мистера Лэмберта.

Я забрала все рукописи и рисунки Элинор, находившиеся у меня, а также все неоконченные работы мистера Лэмберта, вполне отдавая себе отчет, что не имею права так поступать, но у меня было скверное предчувствие, что если они останутся в распоряжении Вернона Куэйла, он их просто-напросто уничтожит. Этого я допустить не могла.

Все сложив, я послала за молодым Уильямом, чтобы он отнес мой багаж вниз, в большой зал. Я попрощалась со слугами, включая старого Доусона и его помощников, сделав исключение только для Торпа, нового слуги, нанятого Верноном Куэйлом, а потом пошла в конюшню и минут десять разговаривала с Нимродом и другими лошадьми, объясняя им, что уезжаю. Тут появился молодой Уильям, чтобы запрячь Салли в двуколку, и мы вместе пошли к дому. Я поднялась к себе, надела шляпу и перчатки, затем направилась к Элинор. Я постучала в дверь ее комнаты. В течение всего времени я старалась сосредоточиться на делах, быть энергичной и сдержанной, ибо в противном случае мне, несомненно, трудно было бы сдержать слезы.

Войдя, я застала Элинор сидящей на стуле около окна, на столике рядом с ней стоял стакан молока. На ней был наглухо застегнутый синий халат, длинные рыжие волосы распущены, лицо утомленное. Меня захлестнуло смешанное чувство гнева, жалости и полной беспомощности. Хотя мне хотелось расплакаться, я каким-то образом сумела заставить себя, подойдя к ней, изобразить улыбку.

– Джейни, – сказала она, – я так рада, что ты пришла попрощаться. Я боялась, что ты… не захочешь.

Я сняла перчатку, взяла ее холодную руку и наклонилась к щеке, чтобы поцеловать.

– Как ты могла так подумать? Каждый день мои мысли будут о тебе. И я пришла не просто проститься, милая Элинор, я хочу еще раз поблагодарить тебя. Я выросла без матери или сестры", но ты заменила мне обеих, и к тому же была самым дорогим моим другом.

Губы у нее задрожали, и она отвела глаза.

– Но как же ты устроишься, Джейни? На что ты будешь жить?

– Я прекрасно устроюсь, глупышка. Вспомни только, что у меня было, когда я пришла сюда. А теперь средства, оставленные твоим отцом, ежегодно приносят мне сто фунтов, и я научилась выполнять разную работу, так что беспокоиться не о чем.

– Куда ты поедешь?

– О, с этим все уже решено. Знаешь маленький коттедж по дороге к ферме Стэффорда?

– Тот, в котором жил отец Тома Стэффорда?

– Да. С тех пор, как он умер в прошлом году, дом пустует. Там всего две комнаты, одна наверху, другая внизу, и кухня, но мне этого вполне достаточно. Утром я ездила к мистеру Стэффорду и договорилась, что сниму коттедж за два шиллинга в неделю. – Я сжала ее руку. – Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, милая Элинор, просто пошли за мной. Я приду, и никто и ничто меня не остановит.

Она прижала мою руку к щеке и тихо рассмеялась странным смехом.

– Моя неистовая Джейни, которая разбила нос Большой Алисе потому, что та сказала плохое про ее друга Мистера. Помнишь, ты рассказала мне об этом в первый день?

Я кивнула.

– Я думала, что из-за этого ты не захочешь меня оставить.

– Да я скорей выбросила бы золото, Джейни. Такую дружбу не купишь. Я могла только заслужить ее, как заслужил Мистер.

Отпустив ее руку, я потянулась к своей цепочке под платьем.

– Помнишь его подарок мне, Элинор? Серебряный медальон с золотой звездой и стихами на хинди.

Только что я видела проснувшуюся было прежнюю Элинор, но вот все ее оживление снова исчезло, как будто кто-то одним глотком выпил все ее силы.

– Да, дорогая, я что-то такое припоминаю, – вяло ответила она, потирая висок. – О чем эти стихи? Меня теперь часто подводит память.

Я уже держала медальон в руках. Глядя на него, я прочла перевод, навсегда оставшийся у меня в памяти.

 
Это знак, что напомнит тебе о друге.
Не для удачи он,
Не для защиты от врагов иль злой судьбы,
Всего лишь для того, чтоб помнить.
Храни его, пока не станет нужен другу он,
Которому отдашь его ты с легким сердцем,
Чтобы идти своим путем.
 

Я взяла руку Элинор и вложила в нее медальон с цепочкой.

– Пожалуйста, носи его иногда ради меня, – прошептала я.

– О Джейни…

Отворилась дверь и вошел Вернон Куэйл.

– Доброе утро, дорогая. Доброе утро, Джейни. Я вижу, вы собрались уезжать.

– Доброе утро, – я ограничилась этими словами, ибо не собиралась прощаться с Элинор в его присутствии.

К моему разочарованию, он закрыл дверь и направился к нам. Элинор не шевелилась. Рука ее по-прежнему сжимала медальон со свисавшей цепочкой. Вернон Куэйл остановился, его серебристые брови слегка поднялись.

– Что это такое, Элинор?

Я ответила за нее:

– Это всего лишь небольшой подарок от меня, мистер Куэйл.

– Можно мне взглянуть?

Протянув руку, он взял медальон с ладони Элинор, и я заметила, что черты его мертвенно-бледного лица слегка исказились, и он едва слышно ахнул. Казалось, он вот-вот швырнет медальон на землю, но этого, однако, не случилось. Он положил медальон на стол и уставился на него, потирая руки так, будто пытался смыть с них прикосновение к медальону.

Никогда на моей памяти он не обнаруживал свои эмоции столь откровенно, хотя какого рода чувства он испытывал, я понять не могла. Губы его сжались, глаза сузились. Он прекратил потирать руки и опустил их вниз, погрузившись в какую-то странную неподвижность, заставившую меня вспомнить Рильда, когда я последний раз стояла перед ним в Галдонге, и он предсказывал мое будущее.

Внезапно из горла Вернона Куэйла донеслись какие-то неприятные звуки, словно у него с равными промежутками резко перехватывало дыхание. Лишь спустя несколько секунд я с содроганием поняла, что он смеется. Когда его отвратительный смех прекратился, с лица Куэйла исчезло напряжение, расслабилась и его фигура. Не сводя глаз с медальона, он спросил:

– Откуда взялась эта вещь?

Я ответила:

– Мне ее дал друг.

– А до этого?

– Я знаю только, что ему ее тоже дал друг.

– Н-да-а… – протянул Вернон Куэйл, склонив голову набок. – Да, действительно, очень мощный талисман. Когда вам понадобится найти какого-нибудь потерявшегося человека, можете прийти ко мне с этим медальоном.

Эти странные слова он произнес так небрежно, что я решила, будто ослышалась, и переспросила:

– Прошу прощения?

– Когда придет время, не сомневаюсь, вы вспомните то, что я только что сказал.

– Но… я вас не вполне поняла.

– С течением времени все выяснится, – он кивнул на медальон. – Заберите его, пожалуйста, с собой. Элинор весьма тронута вашей добротой, но этот подарок… неуместен.

Все во мне требовало, чтобы я вступила в спор и настояла на том, что решать должна сама Элинор. Но она сидела с опущенной головой, прекрасные волосы спадали на лицо так, что оно было наполовину закрыто. Глаз не было видно. Я вспомнила о случившемся накануне, когда я попыталась бросить вызов Вернону Куэйлу, и подумала, что не стоит подвергать Элинор испытанию, подобному вчерашнему.

Я взяла медальон с цепочкой и положила к себе в сумку. Желания надевать его на шею и застегивать на глазах у мужа Элинор у меня не было.

– До свидания, мистер Куэйл, – проговорила я, а затем, поцеловав Элинор в щеку, попрощалась и с нею.

Она прошептала что-то неразборчивое, так и не подняв головы. Я повернулась и, не оглянувшись, вышла из комнаты. Видеть их вдвоем было выше моих сил.