Текст книги "Кселуча и другие фантазии"

Автор книги: Мэтью Шил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Кажется, Антонелло, – сказал он, подчеркивая слова, – недавно в приюте Сан-Джорджо умер сумасшедший нищий. Понимаешь?

Антонелло нервно и подобострастно закивал.

– Судя по этому документу, родственника усопшего уговорили взять на себя погребение, а город предоставил, как обычно, свинцовый гроб. Здесь нет ни имени, ни адреса; несомненно, человек этот был последним отребьем; но все это можно узнать в приюте. Надеюсь, Антонелло, ты следишь за нитью моей мысли? Безумцу был присвоен номер Л-385. Повтори: Л, 3, 8. 5.

– Л, 3, 8, 5, – повторил Антонелло.

– Очень хорошо. Есть ли сейчас у шлюзовых ворот свободная быстрая гондола?

– Только одна, ваше превосходительство – гондола синьорины Бельведеры.

– Годится. Возьми ее и не забудь это подписанное мною приказание о передаче тела покойника за номером Л-385. Узнай адрес родственника и доставь тело по этому адресу.

Антонелло начал пятиться.

– Стой! Правильно ли я помню, Антонелло, что ты работаешь в лодочной мастерской?

– Да, ваше превосходительство.

– Значит, я правильно понимаю, что ты вполне способен вбить в дерево гвоздь – ровно и прямо?

– О, да, господин.

– Тогда, как спустишься, ступай к Джеронимо, он даст тебе острые длинные гвозди и молоток, а также свинцовый груз и веревку. Все это ты возьмешь с собой. Гроб будет, как принято, закрыт скользящей крышкой, которую, я думаю, ты найдешь лишь слабо завинченной. Посреди Джудекки[179]179
  …Джудекки – имеется в виду канал, отделяющий одноименный остров от центральной части Венеции.


[Закрыть] ты откроешь крышку, надежно прикрепишь к телу груз и опустишь тело в воду. Полагаю, ты меня понимаешь.

– Да, ваше превосходительство!

– Я могу, пожалуй, кое-что пояснить, Антонелло, – сказал Беллини, чуть дернув рукой. – Один бедный юноша… был убит… в стычке, и в интересах Лиги тело его должно быть скрыто навсегда. Если бросить тело в канал, останется небольшой шанс, что в один прекрасный день оно будет найдено и явит всем свои раны. У номера 385 ран на теле нет и, даже если тело найдут, он останется неопознанным. Поэтому я и решил похоронить убитого юношу как подобает. Его труп ты найдешь под аркой у Санта-Мария-делла-Салюте; положишь его в гроб сумасшедшего, крышку заколотишь гвоздями и доставишь гроб в дом родственника, взявшего на себя погребение. Я думаю, человеку его круга едва ли захочется осматривать тело давно позабытого безумца; а если даже так, твои гвозди помешают этому проявлению излишнего любопытства. Сделай все как следует, Антонелло – и побыстрее.

Через десять минут Антонелло уже мчался к островку Сан-Джорджо; через тридцать, посреди Джудекки, он вытащил тело из гроба – простого продолговатого ящика, не напоминавшего по форме обычный гроб. Стоя в темной каютке, он уставился на труп.

– Пресвятая Мадонна! Да он чернее распятия из черного дерева! – прошептал Антонелло.

Потом ему пришла в голову занятная мысль.

– Так это же тот пес, папаша Али! ха! Помнится, отец у черного и вправду сидел в сумасшедшем доме. Значит, мне в Красный дворец его превосходительства!

Он чиркнул спичкой и сверился с бумагой, полученной у ворот приюта. И верно: на ней значилось имя Али и адрес Красного дворца. Это был один из трех палаццо Беллини – весьма старинный и выстроенный в ориентально-готическом стиле; дворец давно уже стоял темным и пустым, и лишь Али и кучка других подручных Беллини занимали несколько комнат.

Через две-три минуты тяжелое тело, как округлая колонна, перевернулось и исчезло в воде; глубины изрыгнули светящиеся пузыри; еще через несколько минут Антонелло склонился над трупом Брешии.

– Это ли бедный юноша, о котором говорил его превосходительство? – удивленно пробормотал он. – А может, его превосходительство так шутил? О да, он осторожен! – Антонелло со знающим видом приложил палец к своему подвижному носу. – Его превосходительство не станет болтать впустую. Уж он-то слов на ветер не бросает; нужно понимать его намеки – и повиноваться!

Антонелло, однако, принял меры предосторожности и обыскал нишу; ничего не обнаружив, он понес тело к гондоле. Бриллиант на пальце привлек его взгляд; он наклонился, нервно помедлил – и закрыл крышку. На носу раздался смех, когда он рассказал гондольерам о белой женщине – папаше Али; и они отплыли. За поворотом канала покачивалась на воде гондола Бранда, а в нескольких ярдах от нее пустая гондола сбиров.

В это самое время Бранд вновь спасался бегством. Сбиры, стоя на пристани, не заметили его и побежали дальше. Он цеплялся за кольцо до тех пор, пока все тело его не охватила дрожь; тогда он выбрался из воды и вновь бросился бежать, пытаясь наугад добраться до своей гондолы. Так он очутился у берега канала и, едва узнав свою гондолу, услышал позади и совсем близко крик: «Вот он!». Бранд отчаянно рванулся вперед, прыгнул в гондолу, велел своим людям грести изо всех сил и нырнул в каюту. Он заметил, однако, что сбиры отплыли вслед за ними и теперь бешено гребли, стараясь догнать гондолу.

Антонелло, приоткрыв занавеску каюты, склонился над гробом; он был всего в десяти ярдах впереди. Он уже приладил крышку на место; молоток и гвозди были наготове, но при воспоминании о бриллианте его вновь одолело искушение. Он боялся и помаргивал крысиными глазками. Он был человеком очень нервным, этот Антонелло, вечно дрожал и верил во всеведение его превосходительства – а в приказаниях его превосходительства ни слова не было сказано о бриллианте. Что будет, если узнают о его самоуправстве? Антонелло с крайней осторожностью сдвинул крышку. Затем ему пришла в голову мысль, что тело можно бросить в воду, скрыв тем самым все следы кражи; подхватив труп под мышки, он установил его в полусидячем положении и задумался. В это мгновение его лодка прошла под фонарем и Бранд, находившийся достаточно близко, узнал роскошную гондолу Бельведеры и обитую бархатом каюту с золотыми инкрустациями. Антонелло, сжимая бриллиант в руке, в свою очередь выглянул из каюты и увидел две гондолы; решив, что это преследователи, он с виноватым трепетом бросился к гондольерам, приказывая им грести во всю мочь ради его превосходительства. Сердце Бранда тем временем терзали тысячи сомнений. Неужели она там? в беде, в опасности? от кого она спасается? что делает здесь – и сейчас? И если он тайком проберется на ее гондолу, не подвергнет ли он опасности себя? Он кинулся на корму и, осыпая своих людей щедрыми посулами, стал уговаривать их догнать плывущую впереди гондолу, испытывая двойственную дрожь нетерпения от сознания угрозы позади и обещания встречи впереди. Три изящных гондолы, легких, как жизнь, неслись словно стрижи над потревоженными водами.

О, Венеция! Безмолвная Сахара красоты! Каналаццо[180]180
  …Каналаццо – венецианское наименование Большого канала.


[Закрыть] был пуст; лишь где-то далеко изредка вспыхивала на миг лампа гондолы, исчезая в пространстве воздуха и воды, как метеор в космической пустоте. Они мчались мимо бледных старинных дворцов, мавзолеев восточной славы с золочеными и крашеными фасадами, с башенками, арками и куполами; фонари отбрасывали на воду длинные темно-малиновые потоки света, а фосфорические взмахи весел далеко позади расходились по воде кругами, лениво разбивавшимися о мрамор лестниц, колонн и стен; повсюду вокруг, до древних звезд небосвода, царило полнейшее одиночество, тишина мрака, и только странные заунывные вопли гондольеров, извещавших на поворотах встречных о своем приближении, нарушали молчание. Первая гондола словно изогнулась, как живое существо, сворачивая в паутину узких и совершенно темных каналов; лишь здесь и там струились по воде отблески редких угловых фонарей. У одного из них Бранд, пригнувшийся на носу, легко перепрыгнул на корму передней гондолы, в то время как Антонелло, прятавшийся за каютой, ощутил легкое сотрясение и тотчас в смертельном страхе соскользнул в воду с бриллиантом в руке. Каюта в форме катафалка скрывала Бранда от гондольеров Антонелло, но его собственные люди в ожидании прыжка перестали грести – и сбиры уже их настигали. Он проскользнул в каюту Бельведеры и, едва различая в темноте полулежащую фигуру, забормотал: «Любимая, во имя всего свято…» и порывисто наклонился вперед. Тут же он отпрянул и ахнул. Опять это тело – и здесь, в гондоле Бельведеры! Мысль о том, что она может быть хоть как-то замешана в темных делах своего дяди, вызывала у него тошноту; усилием воли он подавил подозрение. Но как оказался здесь этот труп? Много времени на раздумья ему не представилось: гондола пронеслась мимо коричневого, мавританского по виду здания с глухими стенами, за исключением одного ряда окон у самой крыши, стоявшего на пересечении двух каналов, повернула и остановилась у бокового причала. Бранд вскочил и увидел трех человек в освещенном дверном проеме; к каюте приближались два гондольера, собиравшиеся помочь Антонелло выгрузить гроб. Они в изумлении уставились на Бранда. Один из гондольеров закричал:

– Да ведь это иностранец! Он убил малыша Антонелло и бросил тело в воду – видите, на нем кровь!

– Вы, идиоты! – начал было Бранд, но остановился, заметив в дверях знакомого ему синьора. Это был Рональдо, явившийся во дворец после убийства Брешии. Рональдо вздрогнул, внезапно увидев перед собой Бранда, но сразу успокоился и что-то шепнул остальным. Они двинулись вперед и быстро вытащили Бранда на причал. Его британские кулаки замелькали в воздухе, но к тому времени, когда сражающиеся достигли дверного проема, он уже лежал лицом вниз, а руки его были по локоть связаны за спиной веревкой, которую раздобыл Рональдо. Бранда затащили в ближайшее помещение и заперли за ним дверь.

Тем временем оба гондольера вошли в каюту, вернули труп за место, поспешно задвинули крышку и с трудом понесли эту ношу в комнату Али, расположенную на верхнем этаже. Когда они вернулись к гондоле, Рональдо протянул им записку.

В половине третьего Мауро Беллини, все еще расхаживавший взад и вперед по залу, прочитал записку Рональдо. Бранд был жив, но находился под замком в Красном дворце; Рональдо ждал указаний. Увядшее лицо Беллини вспыхнуло от ярости.

– Эти тупые рабы! – пробормотал он. Произошла ошибка – и рухнул весь замысел. Не помня себя от гнева и презрения, охваченный злобой, он написал в ответ: «Пытка страхом до четырех; после я лично прибуду во дворец».

Половина третьего! Бельведера, бледная, с плотно сжатыми губами, сидела и ждала в комнате Брешии, положив ладонь на гибкое бедро. «Брешия не пришла», – сказала себе она. Затем, полная энергии и воли, она выскользнула наружу, побежала и на темном берегу канала села в наемную гондолу. Она добралась до арки близ Санта-Марии и увидела кровь. Ее или его? Она чуть не упала в обморок; затем, решительно повернувшись на высоких каблучках, вернулась в гондолу и назвала гостиницу Бранда. И там его не было!

– Я должна найти его, – сказала она.

Вскоре Бельведера стояла в убогой квартирке, а перед ней стоял горбун.

– Ты должен найти его, Паоло. Мне кажется, ты для этого достаточно умен.

Склонив голову, горбун кивнул. В глазах его светилось преклонение – преклонение влюбленного.

– Понимаешь, Паоло, он мертв или находится в большой опасности. Разошли по городу моих друзей – и своих; пусть ищут везде, пусть обыщут все потайные места. Я буду ждать одна в Палаццо Кальво. Пусть сразу же докладывают мне любые новости. Я все для тебя сделаю – все, что угодно, обещаю, Паоло – если ты добьешься успеха.

Через двадцать минут двадцать человек проворно прочесывали Венецию в поисках Бранда.

И однако, пытка страхом! это было достаточно тяжелое испытание. Бранд, видя, что сопротивление бесполезно, с совершенным презрением вышел из своей темницы и зашагал перед тремя тюремщиками на верхний этаж. Его заперли в просторной круглой комнате, освещенной скупым светом лампы. В комнате размещалось одно из фасадных окон, выходившее на канал и застекленное сплошным стеклом заподлицо со стеной. Стена, казалось, была обита потускневшей медью. На грязном полу валялись три старых сапога и бутылка из-под вина. Рядом с дверью – единственное подобие мебели – матрас; а на нем снова гроб Брешии. Это была комната Али, одна из старых пыточных камер инквизиции.

Откуда-то – казалось, сверху – донеслось щелканье; подняв голову, Бранд увидел, что весь куполообразный потолок был усеян множеством продолговатых щелей, маленьких черных отверстий, прорезанных во всех направлениях; и некие предметы, подвешенные на струнах в каждом из этих отверстий, медленно раскачивались из стороны в сторону, как маятники. Его, неведомо почему, пронзил острый страх. Спустя десять минут он понял причину своего страха: воздух наполнился слабым свистом. Бранд заметил, что качающиеся струны начали удлиняться и что на концах их были подвешены массивные свинцовые шары. Кровь застыла в его жилах: это была ужасная и медленная смерть. Он стоял, запрокинув голову, и с восторгом ужаса глядел на приближающиеся шары, неотвратимые, как судьба, на их все усиливающийся размах и стремительность; казалось, их были тысячи, и они быстро рассекали воздух во всех направлениях – но адское устройство было так хорошо продумано, что они ни разу не столкнулись друг с другом. Бранд словно пережил целый век страданий, прежде чем уклонился от первого шара; комната превратилась в бедлам шипящей смерти; и через минуту Бранд уже нырял, метался, увертывался со связанными руками, с ловкостью клоуна и глазами безумца, от сложного полета и вездесущего бедствия мчащегося свинца.

Гонцы, один за другим, прибывали к Бельведере в Палаццо Кальво, сообщая, что поиски были безуспешны.

Бранд споткнулся и упал лицом вниз в ожидании смертельного удара, но внезапно шипение прекратилось, раздался грохочущий звук, и шары быстро ушли в потолок. Некоторое время он лежал, задыхаясь, но вскоре в удивлении вскочил. Теперь он заметил, что нижняя часть медной стены состояла из многочисленных арок и что под каждой из них, глубоко в толще стены, стоял на низкой медной платформе медный пес. Услышав вокруг себя какой-то шум – будто кто-то заводил тысячу часовых механизмов – Бранд прыгнул вперед; в следующую минуту его окружило низкое рычание разъяренных собак. Из каждой арки, кроме трех у постели Али, выскочил на конце медного прута лязгающий зубами пес. Крошечные колесики, на которых покоились их основания, были искусно приспособлены к материалу пола и в точности имитировали волчье рычание. Псы рванулись вперед, затем назад, после еще дальше вперед, снова отступили с непрерывным глухим рычанием, щелкая косо поставленными медными зубами. Эта старинная и некогда излюбленная пытка инквизиторов была известна Бранду; прочитанное в книгах заставило его вспомнить о центре комнаты – в надежде, что там он может оказаться в безопасности; однако собаки, как он теперь видел, не бросались симметрично к центру помещения, а носились по всей комнате в исчисленном хаосе невообразимо спутанных траекторий. Псы были разных размеров, и зубы некоторых щелкали у его пояса; если бы им удалось вцепиться ему в ноги, они разорвали бы их на куски. Бранд решил было лечь на пол, но тотчас сообразил, что будет мгновенно раздавлен обезумевшими механизмами. С последней надеждой он повернулся к постели, но путь к отступлению был уже отрезан; тяжело дыша открытым ртом, безрукий, он метался и прыгал, теряя рассудок, среди них, над ними, вокруг них. Мир, казалось, был полон слепых и ужасных зубов, грохота и рева этого жуткого бешенства. Он прыгнул влево, в левую ногу его впились зубы, и он упал без чувств среди собак.

В половине четвертого Бельведера уже мчалась от Кальво к жилому дворцу; за ее гондолой следовала еще одна – в ней сидели семеро вооруженных людей. Ее посланцам не удалось найти Бранда. В передней она потребовала встречи с Беллини.

Старик вызвал Дандоло, что-то торопливо шепнул ему и громко велел впустить синьорину.

Она, в янтарном платье и все еще в маске, быстрым шагом подошла к столу, положила на него ладонь, другой уперлась в безупречный изгиб своей талии и произнесла:

– Мауро Беллини! Англичанин, Бранд!

Бесформенные глаза взглянули на нее с мягким отеческим выражением.

– Должен ли я должен воспринимать это как открытое неповиновение? – спросил Беллини.

– Как хотите.

– Такое с тобой впервые, Бельведера.

– Разве для этого нет причины?

– Ты не должна думать, дитя мое, что можешь безнаказанно бросить мне вызов.

– Считаете, я испугалась? Англичанин, Бранд – скажите мне, где он, или завтра же до заката весь мир узнает о Лиге.

– Это пустая угроза, дитя мое. Но я скажу тебе, если хочешь.

– О, я хотела бы это знать.

– Ты, однако, можешь пожалеть, если я скажу тебе.

– Вы думаете, мне не все равно, дядя? Во всем мире для меня нет ничего, кроме него. Теперь вы знаете. Я уничтожу и вас, и Венецию, и все, что угодно, если вы посмеете расправиться с ним. А сейчас скажите мне, где он.

Рука со стола переместилась на талию, рука с талии – на стол.

– Ты вправду хочешь знать?

– Безусловно.

– Хорошо, я скажу тебе, но можешь мне поверить, что ты пожалеешь об этом.

– Вы ведь не собираетесь со мной шутить? Говорите сейчас же!

– Он в Палаццо Россо, в камере пытки страхом.

Она заломила руки.

– Клянетесь честью?

– Да.

Не говоря ни слова, она повернулась и направилась к двери, через которую вошла. Беллини дважды позвонил в стоявший рядом с ним на столе колокольчик. Бельведера нашла дверь запертой. Пять из оставшихся шести дверей также оказались запертыми; шестая дверь выходила в коридор, ведущий в спальню Беллини, откуда другого выхода не было.

– Значит, я стала пленницей? – воскликнула она.

Беллини, просматривая какой-то документ, не ответил.

Вскоре он удалился в свои покои, чтобы подготовиться к визиту в Красный дворец. Было почти четыре утра. Бельведера, рыдая, бросилась на кушетку.

Бранд очнулся, истекая кровью, одежда висела на нем лохмотьями. Хотя псы благополучно удалились в свои конуры, какой-то новый звук вторгся в его сознание, наполнив его новым страхом. Он был измучен долгими испытаниями, но с беспокойством старого скряги, ловящего слухом скрип пола под ногами полуночного вора, стал прислушиваться к этому лязгающему звуку, доносящемуся снизу – и одновременно заметил открывшееся в полу черное пространство. Он в ужасе вскочил. Весь пол, как он теперь видел, состоял не из прямых половиц, а из широких колец, каждое из которых делилось на несколько частей. Именно эти участки сейчас один за другим быстро проваливались, исчезая из виду, а затем снова поднимались, поворачиваясь на скрытых петлях. Мало-помалу их движение стало быстрым, неисчислимым: то здесь, то там, то снова здесь, в бесконечных перестановках, внезапно начинали зиять черные провалы – и он пустился в безумный танец от кольца к кольцу, от люка к люку. Под ногами был ужас, каждый нерв напрягался в попытке уловить любые признаки ловушки, на мокром лбу Бранда выступили вены. Гроб! Внезапно он подумал, что постель и гроб, вероятно, прочно установлены на безопасном участке пола, отчаянно рванулся туда и в конвульсиях упал на крышку.

Здесь, спустя некоторое время, он начал размышлять. Были ли эти ужасы только пыткой или казнью? Убить его можно было уже давно; вероятно, это лишь пытка, за которой последует смерть. Кого винить? Он вспомнил взгляд Беллини на маскараде в прокураторском палаццо; интуиция подсказывала Бранду, что Беллини, наслаждаясь своим зловещим торжеством, не преминет нанести ему визит. Затем, прижав лоб к крышке, он начал вспоминать последние слова Брешии о том, как Беллини «убил» ее и как ей хотелось бы «стать смертью» старика и «покончить» с ним. Приподнявшись, он увидел, что движение пола прекратилось и только в одном месте у самой двери, вероятно, из-за какой-то поломки, открывался темный провал. Это подарило Бранду последнюю, полусуеверную надежду; стоя теперь спиной к гробу, он нащупал пальцами связанных рук углубление на крышке и немного сдвинул ее. Бранд отчаянно надеялся, что немощный старик, узрев внезапно свою жертву, отшатнется назад, навстречу гибели. Он отбежал в самый дальний угол комнаты и стал ждать.

Была половина пятого. Бельведера недолго пролежала в рыданиях. Она подняла глаза, увидела, что вокруг пусто, и начала расхаживать по комнате. «Неужели я так глупа? – говорила она себе. – Неужели я ничего не могу сделать?» Внезапно, заметив на стуле сброшенную красную мантию Беллини и его четырехугольную камилавку, она превратилась в стремительную косулю. Подскочив к столу, она нашла ножницы и мигом обрезала бахрому скатерти, а затем, стоя перед зеркалом, надела головной убор и искусно и быстро создала под ним иллюзию седых волос. Завернувшись в мантию, она позвонила и отступила в густую тень. Кто-то вошел. Чуть повернув голову, она небрежно произнесла, подражая голосу Беллини:

– Синьорина удалилась в мои покои; теперь ты можешь отпереть дверь, Дандоло.

Через минуту она уже летела через дворец к водному шлюзу; еще через минуту Беллини, возвратившись, обнаружил ее уловку и, в ярости топая ногами, велел пяти своим приспешникам следовать за ним. Когда часы на башнях Венеции пробили без четверти пять, три гондолы – нанятая Бельведерой впереди, за ней семеро вооруженных людей, позади Беллини, подгоняемый гневом – понеслись в бешеной гонке, вздымая пену, по посветлевшему Каналаццо.

Бранд, притаившись в темноте, услышал шаги за дверью. Беллини? Его зубы застучали. Кто-то отодвинул массивный засов; кто-то вошел, споткнулся, зашатался на краю провала и упал, но сумел спасти свою жизнь, вцепившись в противоположный край. Вошедший подтянулся и вылез, глядя с тупым изумлением на дыру в полу.

– Что все это значит? – прорычал он.

Бранд увидел огромную кучерявую голову, черное лицо: пьяный мавр вернулся домой из винной лавки. Он стоял приземистой тушей, покачиваясь на кривых ногах, и силился удержать глаза открытыми.

Вскоре Али заметил гроб с приоткрытой крышкой.

– Ну, здравствуй! – проворчал он. – Ты, значит, там, мой проклятый отец? Прекрасно!

Затем, поразмыслив, он ткнул в гроб указательным пальцем:

– Но ты не мой проклятый отец! Неужто покойники так бледнеют? И волосы длинные…

Али подошел ближе и заглянул в гроб. Подбоченясь, он затрясся от хохота.

– О, хо, хо! – он белый! Бедный мальчик весь побелел! Значит, вот что получается…

Внезапно он посерьезнел и мало-помалу начал сердиться.

– Послушай-ка, – сказал он трупу Брешии, – не нужны мне здесь никакие отцы. Кроме того, ты уж точно не мой треклятый отец…

Нижняя челюсть Али кровожадно выпятилась под верхней губой.

– Эй! А мне где прикажешь спать?.. – закричал он. – Убирайся отсюда, ты!..

Мавр рывком наклонился и схватил гроб.

– Вон, говорю тебе…

Пошатываясь, он добрался до окна; его ноша с грохотом проломила стекло и рухнула вниз. Вместе с гробом исчезла и последняя надежда Бранда.

В тот же миг в комнату ворвалась Бельведера, поспешно озираясь по сторонам. Увидев Бранда, она бросилась к нему и потащила его за руку.

– Быстрее!.. О, вы так ослабели? Он сейчас будет здесь, и с ним придет смерть!

Из коридоров доносился шум – эхо восклицаний, звуки торопливых шагов.

– Нас преследуют – слышите?.. О, ради всего святого…

Он бежал за ней быстро, как только мог, оборванный и окровавленный, со все еще связанными руками, пересекая множество темных коридоров, вниз по лестницам, задыхаясь. Бельведера, казалось, прекрасно знала дворец и выбирала задние лестницы и боковые переходы, удачно избегая преследователей; но в одном из коридоров они услышали прямо на пути топот ног. Она остановилась, сбитая с толку; повернула назад; побежала в затравленном страхе по боковому коридору, другому, третьему – и заблудилась. Преследователи не отставали. «Скорее! сюда!» – выдохнула она. Они проскользнули через открытую дверь в комнату и, сами того не зная, оказались в дворцовой спальне; здесь стояла кровать под балдахином, на которой некогда спали венецианские дожи. Бельведера подскочила к двери, ощутила под пальцами металл и заперла засов. Шаги приближались, приближались… остановились у двери. «О, я умру вместе с тобой!» – прошептала Бельведера. Снаружи подергали ручку – враги, казалось, совещались – и несколько человек разом ударили плечами в дверь. Косяки прогнулись, дверь слетела с петель и упала на пол, комнату залил яркий свет лампы. Бранд и Бельведера в страхе стояли посреди спальни.

Но ворвавшаяся толпа не обратила на них внимания, удостоив лишь беглым взглядом. Лица у всех были мрачные.

– Положите его на кровать, – приказал Рональдо. – Это единственная приличная кровать в доме.

Три человека подошли к кровати, неся тело. Лицо и голова были раздавлены и превратились в кровавое месиво. То был Мауро Беллини: когда его гондола в пылу погони мчалась под окнами дворца, гроб с трупом Брешии обрушился на старика сверху, проломив крышу каюты.

Бельведера спрятала лицо на груди Бранда. Затем они вместе вышли из Красного дворца – и утро было на небе и на воде.