Текст книги "Кселуча и другие фантазии"

Автор книги: Мэтью Шил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Для починки бочонка был у меня бурав, долото и брус, а также несколько гвоздей; работа оказалась несложной, поскольку обручи были в порядке. Я перекатил бочонок повыше, окружив смоляными факелами, каковые разместил в трещинах на скале; ибо глубоко внизу не хотелось мне разводить огонь, а на такой высоте факелы давали немного света.

Когда бочонок был исправлен, я приготовил страницы для письма, разделив на полосы сердцевины камыша; но обнаружились на их поверхности прорехи, которые я не мог покрыть копотью (используемой вместо чернил) с помощью обломка кости, каковой служил мне пером. Так и не удалось мне записать все, как подобает. Я вообще сомневался, что смогу писать; и перо дрожало в моей одряхлевшей руке, и пергамент дрожал, когда сотрясались стены склепа. Но я постепенно, в слабом свете факелов, приноравливаясь к этой дрожи, заполнял листы – буква за буквой, слово за словом. В итоге пятнадцати листов камышовой бумаги оказалось недостаточно, и сейчас я пишу на двух обрывках рыбьей кожи.

Но теперь все кончено; и я посылаю свою рукопись, надеясь, что в верхнем мире сыщется добрый человек, который прочтет ее и обо всем узнает. Прозвание мое, ежели я ранее об этом не писал, было Джеймс Дауди Саул, и родился я неподалеку от боро Байдфорд в графстве Девоншир.

Боже мой! Боже мой! Зачем Ты сотворил меня?

Я вопрошаю Тебя, ибо вопрос сей порожден суровыми обстоятельствами моего затруднительного положения. И все же сердце мое ведает, Господи Боже, что все роптания лживы; ибо тайная вещь прекраснее жены, ребенка или сияния всякого света, и она подобна сокровищу, зарытому в поле[143]143
  …сокровищу… это поле – парафраз библейской притчи о сокровище (Мф. 13:44).


[Закрыть], сокровищу, которое найдет некий счастливец, продаст и купит самое это поле; и я благодарю, благодарю Тебя – за твой голос и за мой удел, ибо именно Ты привел меня сюда. И волшебство Твоей тайны превыше всех красивейших, совершенных слов.

ПРИЗРАЧНЫЙ КОРАБЛЬ

Пер. А. Шермана

1

дин посылает своих валькирий выбирать убитых, – сказал викинг Сигурд своему племяннику Гурту. – Я ухожу и могу не вернуться; ты знаешь мою волю – смотри, Гурт, исполни ее.

Руки Сигурда лежали на головах двух девятилетних детей. Он поцеловал детей и прыгнул в свой ял; два воина доставили его на лежащий неподалеку на воде драккар. Когда прямоугольный парус вздулся на ветру и длинная галера, сверкая позолоченным рангоутом и пурпурным флагом, двинулась вниз по фьорду, Сигурд, стоявший на корме, поднял взгляд от рулевого весла и помахал рукой. Его богатое вооружение блестело в лучах заходящего солнца. Он стоял, нависая над всеми, громадный, с длинной волнистой бородой древних ассирийских царей; в красновато-коричневом потоке волос блестели тут и там серебряные нити.

Сигурд взмахнул рукой – восемьдесят его гребцов запели морскую песню, – и они скрылись из глаз за утесом, выйдя из залива.

Залив находился в дальнем длинного извилистого фьорда. От берега полого поднимался зеленый склон; на вершине начинался лес, а на полпути к лесу стоял приземистый, привольно раскинувшийся бург или господский дом владений викинга. Гурт направился к нему, держа детей за руки. Он шел так быстро, что буквально тащил детей за собой; его хватка причиняла им боль. Ликование плясало в его сердце и мрачных глазах. Наконец-то он стал хозяином – возможно, навсегда, потому что Один уже отрядил своих валькирий, а викинг Сигурд был всего лишь смертным.

В те времена большинство мужчин были воинами, но Гурт воином не был; об этом говорило его лицо – пухлое, смуглое, как у норманнов, изборожденное глубоким и морщинами, безволосое, с бегающими темными глазами и сломанным носом. Он заметно сутулился. Когда Гурт стоял рядом с Сигурдом, его голова еле доставала викингу до плеча.

Поздним вечером он пировал в низком, широком зале; вокруг, на скамьях, развалились оставшиеся люди Сигурда, прихлебывая из рогов мед. Дым от длинных очагов у стола поднимался к открытым люкам крыши. Гурт, задумавшись, сидел во главе стола, поглаживая пальцами чеканную чашу. Затем он вскочил, не совсем твердо держась на ногах, и наступила тишина.

– Люди, – сказал он, – теперь я ваш предводитель; если имеется средь вас трэлл, или карл[144]144
  …трэлл… карл – в Скандинавии эпохи викингов, соответственно, раб и представитель свободного сословия крестьян и землевладельцев.


[Закрыть], или воин, оспаривающий это, пусть скажет. Клянусь поясом Тора…

Он хитро огляделся, но никто не пошевелился.

– Сигурд, – продолжал он, – ушел викингом в Бритланд. Кто знает, когда он вернется? Меж тем, у нас недостаток всего: зерна, тканей, золота. Сигурд гулял по морям, бражничал и терпел всякого лодыря – лишь бы тот был храбр и ловок в битве. Я стою за то, чтобы вести и преумножать хозяйство. Не будет праздности на наших землях, покуда я здесь владыка! Да трудится каждый трэлл в поте лица; и пусть каждый приносит свою долю с земли или моря. Тот, кто станет уклоняться, узнает мой гнев. Выпьем за это!

Воцарилась тишина. Злоба и болезненная тревога исказили лицо Гурта. Но люди, один за другим, медленно поднялись и выпили.

Когда за столом кое-где начал раздаваться храп, Гурт выскользнул во двор. Светильник Фригги, низко висевший на западе, тускло горел в небесах. Гурт пересек двор и, пройдя три коридора, постучал в дверь. Старая Гунхильда, вала[145]145
  вала – в древней Скандинавии провидица, колдунья, шаманка.


[Закрыть] бурга, впустила его в комнату. Он сел рядом, глядя ей в лицо.

– Вала, – спросил он, – ты заглянула для меня в будущее?

Старуха, кутаясь в шаль, многозначительно кивнула. Она была одета в белое. Заходящая луна, обрамленная пышными облаками, светила на них через окно.

– И что будет править моей жизнью, вала: добросердечие Фрейи или злокозненность Локи?

Гурт напряженно стискивал мягкие руки. Глаза на его морщинистом и строгом старообразном лице смотрели с мучительным ожиданием.

– Локи или Фрейя? – отозвалась Гунхильда, глядя куда-то вдаль. – И тот, и другая, если хочешь знать.

– А! расскажи мне.

– Ты покоришь живых.

Его глаза загорелись.

– Но остерегайся мертвых.

– Как это? Мертвых, говоришь?

Вала указала согнутым пальцем в угол, где на двух кроватях спали дети. Волосы девочки, Герды, тяжелым золотым ковром рассыпались по покрывалу. Хрольф, сын Сигурда, подложил под голову руку с сжатым кулаком.

– Если им будет причинено зло, – сказала Гунхильда, – Всеотец[146]146
  …Всеотец – одно из прозвищ Одина.


[Закрыть] этого так не оставит, говорю тебе.

Маленькая Герда была сиротой, дочерью соседнего ярла, близкого друга Сигурда. Ярл, умирая, поручил ее заботам Сигурда вместе со своими землями и бургом. Последний наказ викинга гласил, что дети должны вступить в брак, как только достигнут чего-то подобного зрелости. Сигурд давно лелеял этот замысел, и предчувствие того, что новое плавание может стать одним из бесконечных путешествий, которые предпринимали отважные люди по зову Одина, придало его словам характер сурового приказания.

– Если им будет причинено зло… – повторила Гунхильда.

– Но послушай, вала, – заговорил Гурт, разводя руками, – я не причиню им зла! Зло, говоришь? Если отец мальчика не вернется, мы через несколько лет отправим Хрольфа викингом: пусть изведает пути моря. Славна, как мы все знаем, смерть в битве. Что же касается девочки, то через семь или восемь весен она подрастет: то-то будет девица на выданье! Зло, вала? Почему бы мне самому не…

– Что?

– Ну… не жениться на ней?

Гунхильда спокойно покосилась на хитрое маслянистое лицо.

– И тем самым прибрать к рукам все богатства умершего ярла, Гурт?

Он негромко рассмеялся.

– Есть ли что-либо понятней желания заполучить и преумножить?

– И все же, Гурт, – сказала вала, предостерегающе погрозив ему пальцем, – обуздай свою жажду богатства! ибо, если я правильно читаю знаки… но тьфу! Герда ни за что не выйдет за тебя. У тебя в волосах уже проглядывает седина.

– Когда… когда Сигурд вернется?

– Ты хочешь спросить, – сказала она с горечью, – вернется ли он вообще?

– Положим.

– Этого я не могу тебе сказать. Даже мне не все открыто. Но я знаю, что он из тех великих и храбрых воинов, которые возвращаются домой, хотя весь мир им противостоит. И я говорю тебе, Гурт, твори свою волю и процветай; но остерегайся причинить зло этим детям.

Гурт встал. Серость утра смешивалась с темнотой. Он преклонил колено и вышел.

2

Спустя девять лет Сигурда больше никто не ждал. Викинги уходили в плавание раз в год, и все понимали, что кости героя, не возвращавшегося девять лет, давно белеют, должно быть, на каком-нибудь берегу или перекатываются в морских волнах вместе с приливами и отливами.

Меж тем, Гурт «покорил живых». Воины не любили его, но послушно складывали к ногам Гурта трофеи своих походов. Этот худощавый, смуглый человек приобрел над ними железную власть. Его боялись.

Дитлев, берсерк, ярился как йотун[147]147
  …йотун – В скандинавской мифологии йотуны (ётуны) – существа, противопоставленные асам и людям, часто понимаются как великаны или чудовища.


[Закрыть] и менее других страшился духов-охранителей бурга; однажды он вернулся из похода к побережью Тронхейма и счел себя обделенным при разделе добычи. Глубокой ночью Дитлев покинул бурт и бежал, нагрузив коня украденным.

Берсерк – огромное тело, оканчивающееся крохотной бородатой головкой – достиг мест, где мог больше не опасаться преследователей, и тут-то, выступив из лесной тьмы, на тропе вырос Гурт. Дитлев не подозревал, что Гурт, как и он, был охвачен леденящим страхом, хотя рядом затаились, готовые прийти на помощь, шестеро трэллов. Меч поник в руке звероподобного берсерка перед этими бдительными глазами и всеведущим мозгом. Он покорно вернулся домой вместе с Гуртом и с той ночи превратился в жалкого пса, ждущего одобрительного взгляда хозяина. Так, одного за другим, кого силой, кого обманом, Гурт подчинил всех своей воле.

Лишь одного не удавалось покорить никакой хитростью. В семнадцать лет юному Хрольфу велено было идти в викинг[148]148
  …идти в викинг – Понятие «викинг» употреблялось в древней Скандинавии и как обозначение морского плавания или разбойничьего похода.


[Закрыть]. Умирая от желания отправиться в поход, он отказался. Дитлев, поймав взгляд Гурта, потащил юношу к заливу. Только когда норвежское побережье превратилось в узкую полосу над горизонтом, его освободили. Хрольф тотчас прыгнул с кормы в море. О своем возвращении он возвестил поджогом сарая на утесах – сторожевой башенки часовых, чьей обязанностью было оповещать о внезапном приближении врага, разводя огни на высотах. Гурт уже считал, что в его владения вторглись, а Хрольф сушил свою ало-желтую одежду викинга у горящей сторожки.

Но в восемнадцать ни своенравие, ни страсть к несогласию более не могли удержать его от радостей моря. Герда, выросшая стройной, как молодая лиственница на склоне холма, застегнула пряжку кольчуги Хрольфа и с легким насмешливым поклоном вложила ему в руку «Тюрфинг» – фальшион[149]149
  …«Тюрфинг»… фальшион – «Тюрфинг» – волшебный меч скандинавских сказаний; фальшион – короткий меч с расширяющимся к острию лезвием и односторонней заточкой.


[Закрыть] деда. Хрольф наклонился и коснулся губами шелковистого розового румянца ее щеки. Герда едва заметила эту ласку; но три дня спустя, когда Хрольф был далеко, она вспомнила о поцелуе, складывая его одежду, и чуть покраснела.

И Хрольф испил восторг битвы и вернулся загорелым, и соленое море украсило его лицо короткой рыжеватой бородкой. Герда, подметив сигнал, порхнула к берегу фьорда, и Хрольф, увидев ее белое платье, ступил на землю и встретил ее без обычного поцелуя; и они вместе пошли в бург.

Гурт, завидя их, сказал себе: «Не спешите, мои птенчики! Из вас вышла бы красивая парочка, и ваши крылья быстро растут, но я определенно намерен их подрезать – и время, кажется, пришло».

В полумиле от бурга, в глубине леса, раскинулось озеро, по которому плыл высоконосный челн. В осенние дни Герда часто заплывала здесь на мелководье, в заросли осоки, слушая перекличку моевок или наблюдая за крачками, чайками или скопами. И там, прячась за деревом, Хрольф стоял через два дня после своего возвращения – стоял и смотрел на нее. Он ни за что на свете не смог бы объяснить, почему прятался. Озеро было залито послеполуденным светом заходящего солнца, а посреди его была Герда, вся в сиянии, волшебная, с опущенной головой, а грудь ее то и дело вздымал неслышный вздох, подобный нежной тревоге, покачивавшей уток на мягкой зыби озера. Вскоре, бросив почти безотчетный взгляд, она заметила краешек красного рукава, побледнела и вздрогнула так, что уронила весло в красную от закатных лучей воду.

– О, Один! Она уронила весло, – сказал Хрольф своему дереву, словно случилось что-то важное.

Тогда он выбежал на берег, восклицая:

– Погоди немного, я сейчас.

– Нет, нет, – крикнула она издалека.

– Что ты сказала?

– Не беспокойся.

– Но что ты будешь делать?

– Все хорошо.

– Что именно?

– Ты замочишь одежду.

– Я? Ни за что.

– Так и будет. Ну почему…

– Сейчас, сейчас.

Он погрузился в поросшую тростниками жижу, распугивая бакланов и кроншнепов, поднявших громкий крик, подплыл к веслу и, как бывалый мореход, потащил его к челну. Герда следила за ним со странным волнением и страхом и привстала в челне, то краснея, то бледнея.

– Ну вот, я же сказала.

– Что сказала?

– Что ты замочишь одежду.

– Ну, конечно…

– А сказал, ни за что.

– Ха! ха! мне это теперь привычно.

– Ты такой взрослый… викинг.

– Я уже убил своего первого.

– И у тебя борода.

– Ты тоже изменилась.

– Кто, я? почему бы и нет?

– Ничего не пойму. С тех пор, как я вернулся, ты выглядишь совсем по-другому.

– Мне очень жаль, Хрольф. Мы всегда были такими хорошими друзьями. Почему по-другому?

– Ты кажешься мне гораздо выше ростом, а твои глаза… какие же у тебя чудесные голубые глаза, Герда!

И она опустила эти голубые глаза, что-то бормоча и видя свою вздымающуюся в волнении грудь. Ощущая острые уколы в сердце, она готова была закричать от радости.

– И потом… – Хрольф оказался рядом с ней, держа руку на планшире, – ты не… знаешь… не поцеловала меня… когда я вернулся.

– Кто не поцеловал?

– Ты.

– Ты уверен, Хрольф? Я думала…

– Нет, не поцеловала, не поцеловала. Думаешь, я бы не запомнил?

– Ты меня не просил, Хрольф.

– Ну… можно мне в лодку?

– Нет – не надо! Хрольф, не надо! Ты перевернешь…

– Разреши мне!

– Не выйдет, разве ты не видишь?

– Если ты сядешь вон там, может, и получится.

Она подвинулась. Хрольф подтянулся на руках, но под весом его рослого тела челн резко накренился. Он вскоре сдался.

– Глупая скорлупка! Если я попробую забраться, ты быстро окажешься в воде.

Герда еще сильнее налегла на противоположный борт.

– А теперь попробуй еще раз, – сказала она.

Он попробовал еще раз, и в следующее мгновение Герда уже была в воде, лежа на его руке. Свободной рукой Хрольф цеплялся за челнок.

– Ну вот… – только и смог он выдохнуть.

Ее густые волосы, закрученные вокруг головы на манер Евы, были едва влажными. Она плавала, как рыба. Но сейчас глаза ее были закрыты. Женщина в ней лишилась чувств – или притворялась.

– Милая Герда! – он целовал ее в приподнятые губы, – какой я неуклюжий медведь… ты простудишься, Герда…

Она крепче обняла его. Ее глаза открылись, улыбнулись и снова закрылись, содрогаясь от новой бури его губ. То был величайший миг ее жизни, тот миг, что она бессознательно ждала, а после не переставала вспоминать.

Гурт увидел, как они приближаются к дверям бурга в грязных одеждах, и пошел им навстречу. Он заметил, как изменились их лица, заметил новый смысл в их глазах, их сладостный заговор и радость.

– Что случилось? – воскликнул он.

– Ничего… оставь, – ответил Хрольф. – Упали в воду.

«Нынче вечером», – сказал себе Гурт.

Затем, наклонившись к Герде, он шепнул:

– Вечером я хочу поговорить с тобой – наедине. Придешь к бочке с водой у бурга часов в девять – слышишь?

Мир плыл вокруг Герды в туманном сне. Она еле расслышала, но ответила:

– Да.

У бурга она высвободила руку и побежала переодеваться. Потом, задыхаясь, устремилась в святилище Гунхильды, вбежала и упала перед валой, пряча пылающее лицо в ее коленях и дрожа, дрожа. Гунхильда, наделенная немалой проницательностью в делах сердечных, все поняла, погладила золото ее волос и склонилась к горячему ушку, ритмически напевая:

 
Теперь пусть Всеотец,
Один, искусный в работе,
Громкогласный певец,
Радостный гребец,
Ведающий истину,
Плетущий паутину,
Один, шепчущий в ветре,
Дарует благой исход!
 

3

– Жениться на мне? – переспросила Герда.

– Да, так, – отвечал Гурт.

Было девять часов, около бочки с водой.

Герда хотела рассмеяться, но рыдания сорвались с ее губ. О, где же Хрольф? Ей хотелось прошептать ему все это и увидеть, как вспыхнет в нем презрение.

Гурт держал ее за запястье, его темные глаза горели.

– Никакой дрожи! никаких обмороков и судорог! Ты моя. Я воспитал тебя для этого. Ни слова! Если вздумаешь бунтовать – если задрожишь – я срежу твои волосы, я исщипаю и исцарапаю твои прелести, я измолочу тебя, как зерно под жерновом, и подчиню своей воле – слышишь?

– Но кто ты такой, что осмеливаешься…

– Молчать! и его тоже, помни – твоего молодого надутого петушка – я раздавлю его, если ты вздумаешь сопротивляться мне…

– Его! Да он может защитить себя и меня от тысячи таких, как ты, Гурт Хермодсон!

– Иди! – он отшвырнул ее от себя. – Скажем, через месяц. Я даю тебе целый месяц, чтобы привыкнуть к этой мысли. Тем временем за вами будут следить, не сомневайся. А теперь беги и скажи своей вале, если хочешь, что я поклялся громом Тора взять тебя в жены!

И Герда побежала к вале и, всхлипывая, рассказала сивилле на ухо обо всем. В полночь Гунхильда стояла, бормоча в одиночестве заклинания над огнем в жаровне, и к утру в ее мудрой старой голове созрел план.

Она привела Хрольфа к себе. «Тюрфинг» вылетел из ножен, когда Хрольф услышал ее рассказ. Он готов был объявить открытую войну – но вала, угрожая и умоляя, сумела немного успокоить юношу.

– Воля Локи решительно противится твоему союзу с Гердой, – сказала она. – Всё против тебя. Если у тебя не хватает мужества обуздать свою горячую кровь, можешь оставить надежду и забыть о Герде навсегда.

Хрольф сел и стал слушать. План Гунхильды заключался в бегстве. Это казалось ей единственным способом предотвратить трагедию в доме Сигурдсонов. Гунхильда знала, как хитер был Гурт, как удачлив и ловок в достижении цели, и призвала всю старую и дремлющую остроту своего ума на помощь в поединке с ним. Она была теперь очень слаба – это будет ее последняя битва, и старая вала будет сражаться хорошо.

Хрольфа и Герду больше не видели вместе. На третий день Хрольфу предстояло притвориться, что он едет в соседний бург, но тайком вернуться с полпути, а вечером они оба должны были ждать в условленных местах на скалах. Гунхильда знала, что соглядатаи Гурта следят за детьми, но в тот вечер собиралась призвать Гурта к себе. Пока они с Гуртом будут разговаривать, Фрида, одна из ее служанок, задвинет снаружи засов, и Гурт окажется взаперти. Тогда Фрида побежит и подожжет груду торфа у стены бурга, и это станет для детей сигналом, что пора им встретиться и спешить восвояси, поскольку соглядатаи, не обнаружив Гурта, не захотят или не осмелятся последовать за беглецами. Дети смогут спокойно добраться до Ивен-фьорда и бурга ярла Сведгира, который уж точно не откажет им в убежище. А когда справят свадьбу, битва будет почти выиграна.

В тот третий вечер – холодные вихри бушевали в моросящей дождем темноте – Герда стояла, закутанная в плащ, но промокшая с головы до ног, на утесах к северу от фьорда, а Хрольф ждал на южных утесах. Фрида должна была подать сигнал около девяти. Однако и в десять огонь не вспыхнул.

Гурт тем временем ходил взад и вперед по залу, сцепив руки за спиной. Всякий раз, подходя к двери, он слегка приоткрывал ее и смотрел на бурю. Его люди молча слонялись по залу. Ярко горели длинные очаги. Глаза Дитлева, берсерка, с сонной преданностью сторожевого пса следили за каждым шагом Гурта, не перестававшего расхаживать бесшумной кошачьей походкой.

Ближе к одиннадцати Хрольф сказал себе: «Борода Тора! где же костер?» – а Герда, дрожа, вся измученная страхом, громко заплакала: «Видно, случилось что-то ужасное!»

Гурт, остановившись перед Дитлевом, спросил:

– Ты уверен, что молодой Хрольф вернулся?

– Да, – ответил Дитлев, – я видел его.

– А девушка?

– Хенг, дворовой холоп, сегодня присматривал за ней.

– И где же Хенг?

– Я думал, эта деревенщина здесь.

– Нет – видишь ли, это не так, – произнес Гурт с дьявольской улыбкой. – А теперь вставай и приготовь у дверей шесть лошадей, как я повелел тебе сегодня утром. Потом возьми из огня головешку и разожги костер у задней стены бурга – вон там.

Дитлев тупо уставился на него.

– Сделай это, – сказал Гурт, продолжая расхаживать.

Служанка Фрида ничего не знала о плане, согласно которому должна была запереть Гурта, и теперь сидела и пряла, болтая, на женской половине.

– Значит, Гунхильда обманула нас – ах, нет… и все же… – бормотал Хрольф. Но вот он увидел вспышку огня в условленном месте, вскричал: «Хорошо!.. Наконец-то!» и галопом промчался через лес на другую сторону. У края обрыва он спешился и нашел Герду.

– А теперь быстрее, – выдохнул он. – Ах, как холодно, любовь моя! – и путь через лес далек…

– Милый Хрольф, – прошептала Герда, – я чувствую какой-то необычный страх… Почему сигнал так запоздал? Если с тобой случится беда…

Она зарыдала. Хрольф подхватил ее на руки, посадил в седло, вскочил сам и поскакал вниз по склону холма.

Из расщелины позади них выполз человек и побежал к бургу. Это был дворовой холоп Хенг. Он ворвался внутрь и шепнул Гурту:

– Они уходят – через лес!

– На лошадей! На лошадей, вы шестеро! – взревел Гурт, топая ногами и сверкая глазами. – Молодой Хрольф и девица Герда бежали через лес!

Шесть человек подбежали к ожидавшим их лошадям; двое по пути выхватили из черенков факелы. Углубившись в лес, они услышали впереди топот коня Хрольфа. Но конь его нес двойную ношу и был не самым быстрым в бурге; погоня была недолгой. Вскоре Хрольф, связанный, лежал на спине в ногах у воинов. «Тюрфинг», однако, успел пронзить Хенга, дворового холопа, и рассечь плечо Дитлева.

Мысль, что терзала сердце Хрольфа, была горькой, как гангрена от ножевой раны: «Вала предала нас – нас, своих собственных детей!» Герда стояла рядом под охраной воинов, оцепеневшая и подобная мраморной статуе.

Как только люди ускакали, Гурт помчался через двор. Бежал он странно: то несся, то на мгновение останавливался в нерешительности, полный сомнений; после снова бежал, останавливался и вновь бросался вперед. Очутившись у покоев валы, он сбросил с ног мягкие постолы и на цыпочках подобрался к ее двери. Дверь была заперта снаружи. С величайшей осторожностью Гурт отодвинул засов. Страх и торжествующая хитрость боролись на его кривящемся лице. Но сильнее всего был страх. Он совершил ужасное! Вала хотела заточить его, однако он сам заточил ее. И все же вала была святой избранницей богов, и на Гурта всей тяжестью легло жуткое бремя совершённого кощунства. И теперь, бесшумно отодвинув засов, он попятился назад, надел постолы и кинулся обратно через двор.

Три дня назад он подслушивал у двери, когда вала подробно рассказывала Хрольфу о своем плане. Тотчас в голове Гурта замелькали собственные замыслы. Можно было, например, сразу же задержать детей или на третий день послать людей в условленные места и захватить их по отдельности. Но им овладело желание добиться решительной победы, высшего триумфа. Юноша должен был быть пойман в момент похищения вверенной попечению Гурта девушки, что полностью оправдало бы в глазах обитателей бурга все последующие жестокости.

Многочасовая задержка с костром была просто капризом тигра, играющего со своей добычей.

Утром одна из служанок, войдя в комнату валы, обнаружила ее сидящей с напряженно сжатыми руками и выражением ужасающего удивления и оскорбленной гордости в застывших глазах. Она, столь уважаемая, почитаемая, дожившая до преклонного возраста, умерла от унижения.

Гурт напрасно ступал на цыпочках, ибо мертвая уже не могла его услышать – так в страхе бегут нечестивцы, когда их никто не преследует.

4

Успех превратил Гурта Хермодсона в нечто очень похожее на дьявола – успех и смерть валы Гунхильды. Он не помышлял о таком исходе. Случившееся расстроило Гурта и извратило его сознание. Если человек считает, как счел Гурт, что на него пало проклятие небес, он впадает в глубокую порочность и больше не обращает внимания на пустяки.

В течение трех недель Герда и Хрольф, мучительно теряясь в догадках о судьбе друг друга, оставались под стражей в двух близлежащих помещениях бурга. Дитлев, потирая рассеченную руку, наблюдал, как Хрольф беспрерывно ходил по комнате и скрежетал зубами. Герда, растрепанная, убитая горем, сидела, глядя перед собой и отказываясь от еды. После похорон валы Гурт дважды навещал ее. Она отпрыгивала в угол, как испуганная молодая косуля, отчаявшаяся, но готовая отбиваться, если ее тронут. На его разговоры о браке и угрозы применить силу Герда отвечала молчанием, презрительно кривя верхнюю губу.

«Если бы мальчишка умер!» – думал Гурт. Но он пока не видел способа совершить хладнокровное убийство. Обстоятельства этого не оправдывали, а его люди оставались мужчинами, храбрыми и порой великодушными, и могли счесть убийство неприемлемым. Эти рассуждения, однако, навели Гурта на превосходную мысль, и на следующий день Дитлев, по его приказанию, проскользнул в комнату Герды.

Он говорил ласково, рассказывал о Хрольфе; сказал, что тот рядом – такой же заключенный, как она. Герда приблизилась к нему, упиваясь его словами. Значит, Хрольф здесь, поблизости!

– Я пришел как друг, чтобы предупредить тебя, – сказал Дитлев, – и пришел тайно: никто об этом не знает. Над головой юноши нависла смертельная опасность.

– Опасность!

– Ты же знаешь Гурта Хермодсона. Он всегда добивается своего. Он ничего не говорит, но я хорошо понимаю, как он поступит, если ты будешь ему противиться.

– Поступит? С Хрольфом?

– Да. Если парень будет мешать, его уберут, говорю тебе. Опасность грозит ему каждую минуту. Может быть, этой ночью… во сне…

– О! – Герда подскочила к нему, схватила за рукава и упала на колени.

– Дитлев! ты же мужчина! Спаси его, ради меня! У тебя сердце тигра, добрый Дитлев! Разве я когда-нибудь причиняла тебе зло? Он – все, что у меня есть, Дитлев… моя жизнь… спаси его, Дитлев…

– Ах, теперь ты бредишь, – сказал он, – что я могу поделать?

Он высвободился из рук Герды и ушел, оставив ее в обмороке на полу.

Через час она известила Гурта, что готова завтра же выйти за него.

Наутро алтарь на зеленой лужайке залился бычьей кровью, и новая вала пела перед ним, и Гурт, наконец, стал бесспорным хозяином земель старого ярла.

Как будто стыдясь этой комедии, он исполнил свою роль заикаясь, застенчиво и неуклюже, но потом блаженно направился в бург, пронзительно трубя в рог. Для Герды он достал из кладовой шелковое платье, которое она надела. Она покорно и отрешенно соглашалась на все, оговорив лишь, что в этот день Хрольф не должен быть освобожден, но на следующий отвезен в бург ее отца и отпущен невредимым.

И рядом с Гуртом, во главе стола, она просидела всю вторую половину дня. И все вольнее и вольнее тек мед, и все громче звучал шум веселья и забвения печали, и наконец Гурт, то и дело подносивший к губам свою чашу, впервые повернулся к мраморной невесте и благосклонно сказал:

– Выше голову, красавица! Ничего дурного с тобой не случится. Нет более безобидного старого пройдохи, чем твой Гурт – если ему позволяют спокойно идти своей дорогой.

И, словно в ответ, с залива донесся слабый звук рога. Он раздался в тот миг, когда в гуле празднества наступило мимолетное затишье – и, кажется, его услышали все. Воцарилось молчание. Гурт вопросительно обвел глазами гостей.

В ту же минуту к нему подбежал холоп и прошептал:

– Сигурд Сигурдссон вернулся, и половина его воинов с ним. Он только что высадился в заливе.

Чаша упала, и Гурт рухнул ничком на стол с пронзенной судьбою грудью. Можно сказать, что он упал в обморок – весь мир рванулся куда-то прочь от него. Но это продлилось не более мгновения. Затем его хитрая натура вновь возобладала – эта рана не была смертельной.

Гурт вскочил и выпрямился, сразу отрезвев, и поманил к себе Дитлева. Герде он прошептал, обводя взглядом зал: «Ступай теперь с Дитлевом; позже я приду к тебе».

– Поскорее запри ее там же, где и раньше, – шепнул он Дитлеву, – и присматривай хорошенько за мальчишкой, а ключи оставь при себе. Сигурд вернулся. Потом приходи и держись поближе ко мне. Возможно, ты мне понадобишься.

Затем, когда берсерк и Герда вышли, он возвысил голос:

– Люди! у меня для вас хорошее известие. Сигурд Сигурдсон здесь. Давайте окажем ему радушный прием, говорю я. Но о своей женитьбе я хочу рассказать Сигурду сам. Смотрите же, ничего ему не говорите. Помните!

Он повернулся, и люди последовали за ним. На полпути к берегу он встретил на склоне Сигурда. За десять лет викинг постарел. Борода у него стала седая, волосы тоже побелели. Но спина героя не согнулась, взгляд был спокоен, и величие отважного воина, победившего случай, жизнь и смерть, облагораживало и венчало его чело и придавало его внешности нечто богоподобное.

– А, Гурт Хермодсон! – сказал он с беспечным спокойствием. – Рад видеть тебя.

Его рука легла на плечо Гурта.

– И я счастлив видеть тебя, – отозвался Гурт, – хоть мне это и странно.

– Ну что ж, Гурт, мир – это поле битвы для нас, бедных сынов божьих, и человек должен сражаться, пока в нем остаются силы, и умереть в битве. Я побывал далеко, в Бритланде, присоединился к сонмищу саксов, сражался со скоттами, сражался с пиктами, бился здесь, воевал там. Я понял, что дело того стоит, и во имя богов пошел и сделал его. Но, человече, дети!

– Дети? – переспросил Гурт.

– Да, друг мой.

Тридцать долгих секунд Гурт колебался. Когда его губы снова зашевелились, он стал потерянной душой.

– Дети? Они недавно поженились. Ушли вместе в бург старого ярла.

Он знал, что через день, самое большее, ложь непременно будет раскрыта – если Сигурд проживет этот день.

– Доброе известие! – воскликнул Сигурд и похлопал его по плечу. Они вошли в бург. Остальные, обмениваясь приветствиями, толпой вошли вслед за ними. Сигурд и Гурт уселись и погрузились в беседу.

– У тебя сегодня радостный день, – сказал Сигурд, кивая на стол.

– Да, утроил праздник для здешних прохвостов. Но что с добычей? Ты вернулся полным?

– Полным, Гурт, даже слишком полным. И кроме того, в прошлом году я оставил часть груза на сохранении в Леруике, на Хьятланде[150]150
  …Хьятланде – Хьятланд – древнее норвежское название Шетландских островов.


[Закрыть].

Глаза Гурта вспыхнули.

– Кто хранит груз?

– Старый Рагнар. Он нынче ярл в Леруике.

– Но за грузом надо послать.

– Брось, дружище. Я устал, Гурт, от битв и сокровищ, от блеска моря и блеска меча. Пусть лежит там.

– Я отправлюсь за грузом.

– Как хочешь.

– Сегодня же.

– Как пожелаешь, друг мой.

Глаза Сигурда смотрели куда-то вдаль – так люди после долгой ночной бури ждут утра. Гуртом же двигала необходимость оказаться – и поскорее! – как можно дальше от бурга; все должны были знать, что он далеко.

До наступления темноты на борт «Скидбладнира»[151]151
  …«Скидбладнира» – «Скидбладнир» – в скандинавской мифологии корабль асов, «лучший из кораблей».


[Закрыть], стремительного драккара, взошли сорок человек. Под палубой, оставшись наедине с Дитлевом, Гурт тайком сунул в руку берсерка пузырек с зеленой жидкостью.