Текст книги "Не могу забыть"

Автор книги: Мэрил Хенкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Мэрил Хенкс

Не могу забыть

Не могу забыть: Роман / Пер. с англ. О.В. Антоновой. – М.: Издательский Дом “Панорама”, 2001. – 192 с.

Мона и Брет случайно встретились спустя год после их непродолжительного, но искрометного романа. Мона по-прежнему любит только его, но теперь она уже невеста Рика, который обожает се с какой-то маниакальной страстью. Она же мечтает порвать с женихом, но не может, потому что чувствует вину перед ним: ведь из-за нес произошла авария, в результате чего Рик уже полгода прикован к инвалидному креслу. Но тут за дело взялся Брет…

Мона вышла на застекленную террасу “Ред-стоуна”, дома, где она прожила полгода. Покрытые зеленой листвой деревья Ридли-парка казались только что политыми, на траве и цветах лежала густая роса. Над землей поднимались клубы утреннего тумана, похожие на призраков, задержавшихся после ночного сборища.

Мона очень дорожила этими ранними утренними часами, когда в доме все еще спят и она может побыть одна. Она любила ощущение одиночества. Это было единственное время, когда она вырывалась из душной атмосферы роскошных апартаментов Рика, чувствовала себя свободной и раскованной и могла быть самой собой.

Неожиданно на нее нахлынули воспоминания и она мысленно перенеслась на год назад…

1

Только что приехавшая в Штаты, она жила в однокомнатной квартирке на верхнем этаже старого дома, который назывался “Вудбери”. Именно там в один прекрасный теплый вечер на исходе весны они и столкнулись.

Наклонив голову и глубоко погрузившись в свои мысли, она шла вверх по лестнице, прижимая к груди темно-коричневый бумажный пакет с покупками. Ей навстречу бежал какой-то мужчина, перепрыгивая через две ступеньки.

Они достигли площадки одновременно и столкнулись плечами; при этом Мона выронила пакет и зашаталась.

Не растерявшись, мужчина схватил ее за талию и удержал от падения, однако коробки, свертки и фрукты радостно загремели вниз по ступенькам.

Рост Моны составлял метр семьдесят, но широкоплечий незнакомец был выше ее на голову, имел красивые темно-синие глаза с пушистыми ресницами и черные, слегка вьющиеся волосы. Ему очень шел небрежный наряд, состоявший из джинсов стального цвета и рубашки с отложным воротничком. Узкобедрый, без грамма лишнего жира, он был похож на спортсмена.

Мона запрокинула голову, увидела тонкое худое лицо, раздвоенный подбородок, губы, от которых холодело под ложечкой, и у нее перехватило дыхание.

Темные глаза внимательно изучили ее безукоризненное лицо сердечком, и наконец незнакомец спросил:

– Вы в порядке? – Голос был низким и сексуально-хрипловатым.

Трепеща от его мощной сексапильноти, она еле слышно пролепетала:

– Да, спасибо…

От белозубой улыбки молодого человека у Моны отчаянно забилось сердце.

– Прошу учесть, что я чуть не сбил вас с ног, и простить мне столь пристальный осмотр,

Мона заставила себя отвести взгляд и вспомнила, что солидной двадцатитрехлетней женщине не к лицу вести себя как сопливой школьнице.

Пытаясь скрыть оторопь и говорить непринужденно, Мона промолвила:

– Я не из сердитых. К тому же, если быть честной, тут есть доля и моей вины.

– Честная и не из сердитых, – с добродушной насмешкой повторил он. – Таких женщин одна на миллион. – Прежде чем Мона успела придумать подходящий ответ, он добавил: – И, несомненно, англичанка.

С неосознанной гордостью она ответила:

– Наполовину американка…

– Ни за что бы не подумал.

– Правда, я никогда не была в Штатах, но недавно получила возможность год поработать в американском отделении нашей компании.

– Это какой же?

– “Лондон-Филадельфиен груп”.

– Знаю, – тут же ответил он. – У меня были кое-какие деловые контакты с Риком Хаббар-дом, человеком, которому фактически принадлежит “ЛФГУ И чем вы у них занимаетесь?

– Я личная помощница Ивлин Хаббард, сестры мистера Хаббарда. Мы познакомились, когда она прилетала в наш лондонский офис. Узнав, что я наполовину американка, она предложила мне эту должность.

– Понятно. И кто же из ваших родителей был американцем?

– Мать. Она родилась в Норфолке.

– Какое совпадение! Моя тоже американка.

– Значит, вы американец? А по произношению не скажешь.

– Наверное потому, что я наполовину американец, наполовину англичанин, как и вы. Родился и вырос в Штатах, но учился в Оксфорде. Там до сих пор живет мой дед по отцовской линии. Хотя вообще-то наша семья родом из Шотландии. – Не успел он закончить, как апельсин, осторожно покачивавшийся на верхней ступеньке, со стуком покатился вниз. Опустив взгляд, незнакомец сказал: – Хотя стоять здесь и держать вас в объятиях очень приятно, лучше собрать покупки, пока они не очутились в вестибюле.

Задумчиво следя за тем, как он ловко собирает помятые фрукты и другие продукты, Мона поняла, что случилось нечто невероятное.

Когда все снова оказалось в коричневом бумажном пакете, молодой человек заметил:

– Ущерб невелик, за исключением яиц. Они больше никогда не будут прежними. – Он уныло посмотрел на промокший сверток и добавил: – Надеюсь, вы не собирались есть их на ужин?

– Честно говоря, собиралась.

Мужчина посмотрел на ее левую руку без кольца и спросил:

– Вас ждал ужин в одиночестве?

– Да, – призналась она.

– В пятницу вечером, накануне уик-энда?

– Я в Филадельфии всего несколько дней и еще не успела ни с кем познакомиться.

Хотя Мона любила людей, природная застенчивость, усугубленная воспитанием, мешала ей легко обзаводиться друзьями.

Он хлопнул себя по лбу и трагически воскликнул:

– Бедная маленькая Кэтти! Совсем одна в чужом городе!

Эта непритязательная шутка заставила ее рассмеяться.

Незнакомец уставился на нее как зачарованный и пробормотал:

– Ямочки на щеках и прекрасные зеленые глаза… Две вещи, которые я люблю больше всего на свете. Знаете, Кэтти, я никогда раньше не встречал такого сочетания.

– Меня зовут Мона, – сказала она. – Мона Мэрчант.

– А я – Брет Роуд.

Они чинно пожали друг другу руки.

– Ну, раз уж я толкнул вас и лишил ужина, самое малое, что я могу для вас сделать, это угостить пиццей. Что скажете?

Следовало согласиться, но Мона вспомнила строгие предупреждения бабушки и заколебалась.

– Если вы не любите пиццу, то можно заменить ее спагетти.

Она едва заметно покачала головой.

– Я люблю пиццу.

Следя за ее лицом, Брет невозмутимо произнес:

– Я вижу, вас предупреждали, что не следует соглашаться на приглашения незнакомых чудаков.

Ответом был легкий румянец, появившийся на се щеках.

Брет усмехнулся.

– Конечно, у меня есть свои странности, но к чудакам я не отношусь.

Тут в Моне проснулось озорство, и она ответила:

– Может быть, вы и не чудак, но я слишком мало знаю вас, чтобы судить.

– Это легко исправить.

– Боюсь, тогда будет слишком поздно.

– Разумно. В таком случае позвольте заверить, что намерения у меня самые серьезные, а заодно рассказать вам о моем семейном положении, привычках и видах на будущее. Я не претендую ни на ваш кошелек, ни на вашу персону. Я не женат и ни с кем не помолвлен. Рогов и хвоста у меня нет, и людей я не убиваю. Во всяком случае, без предварительного предупреждения. С другой стороны, если вы предпочитаете более серьезные рекомендации, то мы оба наполовину англичане, наполовину американцы и живем в одном доме. Иными словами, я ваш сосед…

– Не уверена, что последний довод может кого-то успокоить, – лукаво ответила Мона. – Думаю, даже Бостонский душитель был чьим-то соседом.

Он притворился обиженным.

– Если вам не нравится моя внешность, то так и скажите. Я мог бы пойти и утопиться в Делавэре, но ведь вы при этом не испытаете ни малейшего угрызения совести…

Мона, довольная этим шутливым разговором, рассмеялась.

– Приятно слышать. Потому что на самом деле противиться угрызениям совести я не умею.

– А противиться дружеским уговорам умеете?

– Не очень, – призналась она.

– А если бы я сказал, что был бы счастлив угостить вас пиццей?

– Я могла бы проявить слабость.

– Слава Богу! – с жаром воскликнул Брет, ~

Ну что, может, поднимемся и оставим покупки, пока мы не умерли с голоду? Вы на каком этаже живете?

– На самом верхнем, в задней части.

– Я тоже живу на верхнем, только в передней части. Так что мы действительно соседи.

– Странно, что мы до сих пор не встретились, – удивилась Мона.

Он покачал головой.

– Наоборот, странно, что все-таки встретились. Вы сказали, что живете здесь всего несколько дней. А я не был у себя намного дольше. В подобных домах люди живут дверь в дверь, но видятся только случайно… Вообще-то в такое время я дома не бываю, но клиент, с которым я должен был обедать, позвонил в последнюю минуту и сказал, что не сможет прийти. Я чувствовал себя дурак дураком, поэтому решил зайти домой, надеть что-нибудь попроще и сбегать перекусить. – Он улыбнулся и добавил: – И вижу, что правильно сделал.

Первые недели влюбленности – а она влюбилась без памяти – были самым чудесным временем в ее жизни.

Брет был самим совершенством. Помимо физической красоты и обаяния, он был весел, умен, добр, чуток, обладал чувством юмора и неистощимой любовью к жизни.

Кроме того, он был трудоголиком: просиживал в своем офисе до девяти вечера и посвящал работе даже значительную часть выходных.

Однако загруженность Брета не мешала им видеться почти каждый день. Иногда по утрам

они гуляли в соседнем маленьком парке, иногда поздним вечером пили кофе – то у нее, то у него.

А в выходные, если у него было для этого время, вместе обедали и распинали бутылку вина.

Накануне запланированной заранее поездки за город Брет огорченно сказал:

– Извини, милая, но ничего не получится. У меня назначены деловые встречи и на субботу, и на воскресенье.

Предчувствуя еще один одинокий уик-энд, Мона взбунтовалась:

– Сколько можно?

– Бизнес, связанный с недвижимостью, требует жертв, – непринужденно ответил он.

– Но разве это нормально, если человек работает допоздна и по будням, и в выходные?

– Моя работа – это общение с людьми, а не просиживание за письменным столом. Перспективные клиенты считают, что я должен быть в их распоряжении двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. – Брет взял ее руку и слегка сжал. – Обещаю, так будет не всегда. Но теперь у меня просто нет выбора.

Мона вздохнула, смирилась с неизбежным и сказала, проявив обычный для нее здравый смысл:

– Ладно, займусь хозяйством.

Но субботним утром Брет неожиданно позвонил ей в дверь и заявил ликующим тоном:

– Ты знаешь, у меня есть дела с твоим боссом?

Мона кивнула. Он действительно упоминал об этом, а однажды она сама заметила, как Брет заходит в кабинет Рика.

– Так вот, Хаббард наконец согласился выделить сумму, которой мне недоставало, чтобы начать широкую перестройку Глостер-стрит! Такое событие нужно отпраздновать. Едем!

– Но мне нужно переодеться и причесаться. Брет обвел взглядом ее платье в серо-белую

полоску, сандалии на плоской подошве, рассыпавшиеся по плечам шелковистые черные волосы и сказал:

– Наряд вполне подходящий. А распущенные волосы тебе к лицу.

– Куда? – только и спросила Мона, когда Брет вихрем повлек ее по лестнице.

– Мы едем в Горгас-парк.

Изрядно обветшавший и напоминавший лишь тень прежнего пышного парка с аттракционами и ярмарочными кавалькадами, Горгас все еще мог произвести впечатление на новичка.

Что же касается неизбалованной Моны, то простые здешние развлечения и обилие отдыхающих привели ее в восторг.

Купив по хот-догу, пакету жареной картошки и баночке кока-колы, они с Бретом прогуливались и наслаждались ярким солнышком, музыкой и ароматом цветов.

Заметив ее сияющие глаза, Брет спросил:

– Что, напоминает детство?

– Нет. Я никогда не видела ничего подобного, – призналась она.

Черные брови Брета сошлись на переносице.

– Расскажи мне о себе. Я ведь про тебя почти ничего не знаю. Если не считать, что ты работаешь у Хаббарда, что твоя мать родом из Норфолка и что ты выросла в Англии.

– Да толком и рассказывать нечего. Жизнь у меня была очень скучная, – неловко промолвила Мона.

– Все равно. Рассказывай про свою скучную жизнь, а я постараюсь не зевать.

– Тебе будет неинтересно.

– Нет, интересно, – решительно возразил он. – Ты представляешь собой странную смесь робости и смелости, общительности и скрытности. Любишь людей и в то же время сторонишься их. В тебе много тихой гордости. Ты не считаешь себя вправе осуждать других, но в глубине души пуританка.

– Ты заставляешь меня краснеть.

– Отчего же? Ты именно та женщина, которую я всегда мечтал встретить…

У Моны захватило дух и зазвенело в ушах. А Брет добавил:

– Я хочу знагь, откуда ты такая взялась. Расскажи мне о своем детстве. Где ты выросла?

– В Манчестере.

– Какими были твои родители?

– Не знаю, – призналась она. – Они умерли, когда мне было два года.

– Жаль, – просто сказал он. – Как это случилось?

– Они оставили меня на попечение бабушки по отцовской линии и полетели во Францию кататься на лыжах. Хотели устроить себе второй медовый месяц. Но в первый же день их накрыло лавиной…

– Кто же тебя воспитывал?

– Бабушка по отцу. Ей не хотелось на старости лет обременять себя маленьким ребенком, но она была женщиной строгих принципов и большого чувства долга. За год до того она овдовела, денег у нее было мало, и мы жили очень небогато. Хотя она никогда этого не говорила, я знала – дети всегда чувствуют это, – что была для нее обузой. Она предпочитала одиночество, и я почти всегда была предоставлена самой себе.

– Разве у тебя не было школьных подруг?

– Мою дружбу не поощряли. Бабушка всегда говорила, что следует держаться особняком, и не понимала, почему я должна вести себя по-другому.

– Наверное, ты чувствовала себя очень одинокой?

– У меня было несколько воображаемых подруг. К тому же благодаря воспитательнице детского сада, которая много занималась со мной, я очень рано научилась читать… – Увидев мрачное лицо Брета и боясь, что он неправильно понял ее, Мона быстро добавила: – Я не хочу сказать, что бабушка плохо относилась ко мне. Наоборот, она делала для меня все, что могла. Она настояла на том, чтобы я поступила в университет, выбивалась из сил, чтобы найти деньги на мои путешествия. А когда я получила диплом с отличием и пошла работать в “ЛФГ”, она напыжилась от гордости как павлин и сказала, что игра стоила свеч.

– Что она сказала, когда ты собралась в Штаты?

– Она этого так и не узнала. Прошлой зимой она умерла. Иначе я ни за что не оставила бы ее… Смерть бабушки была одной из причин,’заставивших меня принять предложение провести год в Филадельфии. Срок арендного договора на дом кончился, и в Англии меня ничто не держало…

Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем. А вокруг звучали музыка, смех и звонкие детские голоса.

Затем, покончив с неприхотливой едой, они вытерли пальцы, бросили бумажные салфетки в ближайшее мусорное ведро и пошли дальше.

Брет дружески взял ее под руку и спросил:

– Ну, с чего начнем?

Мона, рядом с ним чувствовавшая себя счастливой, беспечно ответила:

– Не имею ни малейшего понятия. Решай сам.

– В таком случае как следует повеселимся на аттракционах.

Словно пытаясь возместить Моне безрадостное детство, Брет не пропустил ни одного аттракциона, и за остаток дня она испытала больше удовольствий, чем за всю предыдущую жизнь.

Когда раскрасневшаяся Мона благодарила его, Брет со странной нежностью сказал:

– Любимая, как легко тебя порадовать… Вспотевшие, усталые, покрытые пылью, но

безгранично счастливые, они шли к остановке. Проходя мимо лотка торговца ювелирными изделиями, Мона остановилась. Ее внимание привлекло узкое серебряное колечко необычной формы.

– Увидела свою мечту?– спросил Брет, потянувшись за бумажником.

Ах, если бы речь шла о кольце, чуть не сказала она. Ах, если бы… Она слегка покраснела, покачала головой и отошла от лотка.

– Как ты относишься к сувенирам? – Хотя Брет не наблюдал за ней, но безошибочно взял колечко, на которое она только что смотрела. -Примерь-ка.

Когда Мона замешкалась, он взял ее левую руку и надел колечко на безымянный палец.

– В самый раз.

Посмотрев на продавца, Брет спросил:

– Сколько?

Торговец передвинул жвачку из одного угла рта в другой, смерил покупателя оценивающим взглядом, решил, что запрашивать лишнего не стоит, и процедил:

– Двадцать долларов.

Брет кивнул, и две помятые бумажки сменили владельца.

Когда они пошли дальше, Брет обнял Мону за талию и вполголоса сказал:

– Наверное, не стоит носить его слишком долго. Палец может позеленеть.

Мона подняла руку, полюбовалась колечком и сказала:

– Ничего, рискну.

Брет слегка привлек ее к себе.

– В один прекрасный день – надеюсь, не слишком далекий – я куплю тебе что-нибудь подороже. У Тиффани.

Мону переполняли радость и чувство благодарности. Брет любил ее и хотел жениться на ней.

Никакие будущие подарки не могли быть дороже простого серебряного колечка и счастья, которое она испытала в тот день…

2

Было почти одиннадцать, когда они добрались до дому и начали подниматься по лестнице. Чувствуя, что Брет проводит ее до дверей и уйдет, Мона быстро спросила: – Ты не зайдешь выпить кофе? – Она не хотела, чтобы этот волшебный день кончался.

Он посмотрел в ее умоляющие глаза и согласился.

– Но только на минутку. Мне придется рано встать, чтобы наверстать сегодняшний день.

Мона засыпала в кружки растворимый кофе и залила порошок кипятком. Они сели на застеленную ярким стеганым одеялом кушетку, которая служила Моне кроватью.

Когда кружки опустели, Брет поднялся и она проводила его до дверей.

Вплоть до сегодняшнего дня он ~ видимо, намеренно – вел себя очень сдержанно, ограничиваясь пожатием руки, братским объятием и поцелуем в щеку.

Но сейчас, когда он непринужденно наклонил темноволосую голову, Мона подставила ему губы. Последовала крошечная заминка, после которой Брет дал себе волю.

Это легкое прикосновение стало горящей спичкой, поднесенной к пороховому заряду.

Мона инстинктивно раздвинула губы, уступая легкому нажиму. Брет негромко застонал, крепко обнял ее, и их поцелуй стал еще более страстным.

Мона, у которой закружилась голова, прильнула к нему. Руки Брета погладили ее стройную талию, выпуклые бедра и ягодицы, а затем поднялись выше, к упругой груди.

Когда искусные мужские пальцы начали ласкать ее сосок, Мона затрепетала от наслаждения и неистового желания, о существовании которого до сих пор не подозревала.

Когда Брет с внезапной решимостью начал расстегивать пуговицы ее платья и переднюю застежку лифчика, Мона готова была помочь ему, но у нее слишком дрожали руки.

Раздвинув полы платья, он прижался лицом к ее груди и по очереди обхватил губами соски.

Ощущение было таким сильным, что Мона чуть не потеряла сознания. Тем временем он встал на колени, спустил с нее нарядные трусики, провел губами по плоскому животу и добрался до лобка, поросшего шелковистыми темными волосами.

Острое чувственное наслаждение заставило ее негромко вскрикнуть.

Брет поднялся на ноги и хрипло сказал:

– Все хорошо, любимая. Все хорошо.

Внезапно испугавшись, что он хочет уйти и оставить ее одну, Мона обвила руками шею Брета и прижалась к нему.

Долю секунды он колебался, а затем, к великому облегчению Моны, снова поцеловал ее. Спустя мгновение он нагнулся, легко взял ее на руки, отнес на кушетку и положил на одеяло.

Сердце Моны стучало, во рту пересохло. Она во все глаза следила, как Брет снимал с себя одежду, а затем раскрыла ему свои объятия.

Первый опыт физической любви оказался чудесным. Несмотря на одолевавшее Брета желание, он оказался терпеливым, искусным и щедрым любовником.

Голова Брета лежала на ее груди. Мона гладила его волнистые волосы, полная любви, нежности и счастья. Не выдержав столь сильных чувств, она дала волю слезам.

Мону переполнял экстаз; ей и в голову не приходило, что Брет может испытывать другие чувства.

Поэтому она несказанно удивилась, когда он поднял голову и прерывисто прошептал:

– Прости. Поверь, я не думал, что так случится… – Потом он резко спросил: – Я сделал тебе больно?

– Нет, конечно нет.

– Тогда почему ты плачешь?

– От счастья. Пожалуйста, скажи, что ты тоже счастлив. Я не вынесу, если разочаровала тебя.

– Конечно, я счастлив. – Он поднес ее руку к губам, поцеловал в ладонь, а потом мрачно сказал: – Будем надеяться, что так оно и останется.

Но Мона, все еще находившаяся в состоянии эйфории, не могла понять, почему они не могут быть счастливы до конца жизни.

Он сел на край кушетки, опустил голову и погрузился в свои мысли.

Мона любовалась его великолепным мужественным торсом. Заметив, что у Брета напряглась шея, она спросила:

– Что-то не так?

– Я набитый дурак. – Брет обернулся к ней и с неожиданной силой сказал: – Ты была девушкой…

– Верно. – На ее лице мелькнула нежная и слегка насмешливая улыбка. – Но это не преступление. Да я и не собиралась вечно хранить девственность.

– Конечно, ты не предохранялась? – спросил он.

– Честно говоря, предохранялась. – Слегка улыбнувшись его недоумению, она объяснила: -

Врач прописал мне курс лекарств от небольшого гормонального дисбаланса. Брет облегченно вздохнул.

– А что, это действительно важно? – тихо спросила она.

– Да, – коротко ответил он.

– Ты не любишь детей?

– Конечно, люблю. Но сейчас не время. Может быть… В конце концов, они еще не

поженились. Но если они любят друг друга, это не такая уж большая беда.

Брет поднялся, вынул из-под Моны одеяло и укрыл ее. Но, вместо того чтобы лечь рядом, как надеялась Мона, он начал одеваться.

Когда он застегнул рубашку, Мона спросила:

– Тебе в самом деле нужно идти? Услышав в ее голосе искреннее огорчение,

он вернулся, сел накрай кушетки и нежно провел пальцем по ее щеке.

– Боюсь, что так,

– Но почему?

– Потому что мне не следовало это делать. Время неподходящее. Если бы это было случайностью, ничего не значащей для нас обоих, тогда другое дело. Но это не так. Все произошло слишком быстро. Сейчас у меня на счету каждая минута. Потребуется собрать все силы, которые у меня есть. – Затем он добавил со вздохом: – Я могу только одно: попросить тебя запастись терпением.

Мона молча кивнула. Она сделает все, о чем попросит Брет.

– Вот и умница. – Он поцеловал ее в кончик носа, выключил свет и спустя секунду тихо закрыл за собой дверь.

Мона молча смотрела в темноту, думала о странной реакции Брета на случившееся, и остатки владевшей ею эйфории медленно уплывали прочь.

Нет, она ни о чем не жалела. Это было так чудесно…

Но Брет так не думал; он и вправду не хотел, чтобы это случилось. Теперь, на трезвую голову, Мона поняла, что он стал ее любовником поневоле. Он действительно пытался сдержаться.

Потом он сказал, что счастлив, но его слова были не слишком убедительными. Наверное, он произнес их только по ее просьбе…

Но он хотел ее. Хотя у Моны не было опыта, ошибиться она не могла: Бретом владели голод и желание. И любовь тоже. Она потрогала подаренное им кольцо и приободрилась.

Все дело в том, решительно сказала себе Мона, что сейчас у него очень много работы и нет времени на жену и семью. Он сам сказал: слишком рано. Но разве у трудоголиков когда-нибудь бывает время?

Нет, она не должна так думать. Он просил ее потерпеть. Если она выполнит его просьбу, все в конце концов наладится. Или нет?

Воскресенье было долгим, одиноким, и к половине одиннадцатого Мона потеряла надежду на приход Брета. Она почистила зубы, надела топкую хлопчатобумажную ночную рубашку, и тут раздался еле слышный стук в дверь.

Мона торопливо открыла.

– Привет, – улыбнулся он. – Я боялся, что ты уже спишь.

От радости и облегчения Мона на мгновение лишилась дара речи. А затем, не в силах выказать обуревавшие ее чувства, светски спросила:

– Выпьешь кофе?

Он отрицательно покачал головой.

– Я только хотел убедиться, что у тебя все в порядке.

Не желая принуждать его, Мона с улыбкой ответила:

– Все нормально.

Наградой ей стал легкий поцелуй в щеку.

– Тогда увидимся завтра в половине седьмого. Если погода позволит, погуляем в парке. А если будет дождь…

Боясь продолжения, Мона быстро прервала его:

– Если будет дождь, я приготовлю тебе завтрак. Брет улыбнулся и сказал:

– Когда я буду читать вечернюю молитву, то попрошу Господа послать дождь.

После этой прогулки Брет уделял ей все время, которое мог выкроить, и две недели Мона была на седьмом небе.

Хотя Брет больше ни разу не делал попытки заняться любовью и не форсировал событий, его теплота и нежность были красноречивее всяких слов.

Время от времени он бросал на нее странный взгляд, и Мона видела желание, горевшее в его миндалевидных глазах.

Желание, вызывавшее ответное пламя.

Если бы Брет сделал хоть малейший намек, она с радостью согласилась бы на что угодно.

Но он держал себя в руках, проявляя силу воли, которой можно было только восхищаться.

Отказ Брета принять то, что она была готова ему дать, лишь усиливал ее чувство.

Как сказал поэт, любовь не спрячешь, и сияние, исходившее от Моны, озаряло весь офис “ЛФГ”.

Вернувшись из командировки, Ивлин Хаб-бард заметила это и сказала своей персональной помощнице:

– Ты сияешь так, словно получила от жизни подарок. – А затем добавила: – То есть мужчину. Как его зовут?

– Брет Роуд, – пролепетала Мона.

– Брет Роуд? – слегка испуганно и не слишком довольно повторила Ивлин. – Ничего себе! – Хотя Ивлин улыбалась, Мона услышала в ее голосе зависть. Заметив недоуменное выражение ее лица, Ивлин сочла нужным добавить: – Я видела его пару недель назад, когда он приходил к Рику по делу… – При виде серебряного колечка Моны она осеклась, пристально рассмотрела его, спустя мгновение решила, что это пустяк, и продолжила: – Конечно, он не кинозвезда, но парень красивый, а его сексапиль-ность ошеломляет, как удар в челюсть. Где ты с ним познакомилась? Здесь?

– Нет. Он живет в соседней квартире.

– С какой стати владелец собственной компании поселился в такой дыре? – Ивлин нахмурилась.

Мона, которая никогда над этим не задумывалась, только покачала головой.

– И давно он там живет? – не отставала Ивлин.

– Кажется, недавно.

– Странно… Надо будет спросить у него об этом в четверг вечером. Я пригласила его на прием…

В “ЛФГ” приемам уделялось большое внимание. Как и Брет, Рик Хаббард считал, что следует предоставлять людям больше возможностей узнать друг друга, поскольку лучшие сделки совершаются не за письменным столом, а в непринужденной, дружеской обстановке.

Ивлин окинула свою личную помощницу взглядом светло-голубых глаз и небрежно спросила;

– Надеюсь, ты тоже придешь? Понимая, что шефиня ждет совсем другого

ответа, Мона решительно ответила:

– Да. Брет сказал, что возьмет меня с собой.

– Везет же некоторым, – негромко пробормотала Ивлин. – Не могу сказать, что я не ревную…

Наступил четверг. Брет постучал в дверь Моны, опоздав на добрый час, и она уже перестала его ждать.

Услышав его извинения, она махнула рукой и сказала:

– Это неважно. Я не любительница многолюдных сборищ.

– И часто ты на них бывала?

– Никогда, – призналась она.

– Тогда я изо всех сил постараюсь, чтобы ты получила удовольствие.

Хорошо сшитый вечерний костюм делал Брета неотразимым. Мона, знавшая, что публика на вечере соберется самая изысканная, разорилась на новое платье. Денег у нее было негусто, поэтому пришлось выбрать что-нибудь попроще. Она остановилась на темно-зеленом с серебром платье в обтяжку длиной по щиколотку.

– Далеко не каждая женщина может надеть такую вещь, – сказала ей продавщица, – но с вашей фигурой…

Сомнения Моны вызывало лишь глубокое декольте, открывавшее изрядную часть ее высокой девичьей груди.

Она надела свою единственную драгоценность – длинную тонкую серебряную цепь, дважды обвивавшую шею. Цепочка принадлежала ее матери. Бабушка подарила ее Моне на восемнадцатилетие, и с тех пор она часто носила это украшение.

Брег смерил ее восхищенным взглядом.

– Любовь моя, ты очаровательна, – хрипловато сказал он.

Затрепетав от удовольствия, она спросила:

– Как считаешь, декольте не слишком глубокое?

– Нет… – Глядя на длинную петлю цепочки, скрывавшуюся в ложбинке между грудями, он огорченно добавил: – Но достаточно глубокое, чтобы у меня подскочило давление.

Увидев пламя, вспыхнувшее в темно-синих глазах Брета, Мона надеялась, что он предложит остаться дома. Однако этого не случилось. Тогда она прозаически сказала: – Если мы поедем на метро, то я надену пальто. Он покачал головой.

– Не нужно. Вечер теплый, а вся изысканная публика приедет на такси.

Когда они добрались до отеля “Хилтон”, неподалеку от Кенсингтон-авеню, прием был в самом разгаре. Люди стояли группами, пили шампанское, смеялись, болтали; воздух был наполнен ароматом духов и сладким запахом успеха.

Обведя взглядом большой красивый зал и собравшуюся публику, Мона заметила, что почти все женщины в платьях от знаменитых модельеров, а их драгоценностями можно заполнить пещеру Аладдина. Мужчин в безукоризненных вечерних костюмах окутывала безошибочно узнаваемая атмосфера власти и уверенности в себе, присущая только богатым людям.

Хотя Моне в платье из магазина готовой одежды и простенькой цепочке было здесь явно не место, она держалась гордо. Брет был рядом, а ничего другого ей не требовалось.

Может быть, она и была чужой на здешнем празднике жизни, но к Брету это явно не относилось.

Он, который мог бы без всяких усилий затмить как моральным превосходством, так и родословной всех этих выскочек, непринужденно держался среди богатых и могущественных людей, и несколько косых взглядов сказали Моне, . что женщины завидуют ей.

Она пожалела, что одета слишком бедно; ей не хотелось, чтобы Брет стыдился ее.

Очевидно, догадываясь о ее чувствах, Брет взял Мону под руку и хладнокровно повел к хозяину и хозяйке.

Ивлин с красно-золотыми волосами, собранными в сияющий шлем, была в броском изумрудно-зеленом переливающемся платье. Шею и уши этой женщины, обладавшей всеми качествами супермодели, украшали бриллианты.

Ее брат, казавшийся спокойным и любезным, был облачен в безукоризненный вечерний костюм.

Хотя Мона работала с боссом в одном крыле, до сих пор она видела его только издали, да и то мельком.

Она знала, что Рику немного за тридцать и что он на год моложе Ивлин, которая любовно называла его “мой малыш”.

Вблизи он казался еще моложе. Увидев его рядом с сестрой, Мона поняла, насколько они похожи.

Оба были высокими и хорошо сложенными, с золотисто-рыжими волосами того цвета, который часто называют имбирным. Правда, Ивлин была немного темнее брата. У обоих были голубые глаза, слегка веснушчатая кожа и короткий нос. На этом сходство кончалось.

У длиннолицего Рика были впалые щеки и квадратный подбородок, в то время как лицо Ивлин было гладким, безукоризненно овальным, с высокими скулами.

Каждый из них был красив по-своему, а Рик вообще пользовался репутацией завзятого донжуана.