Текст книги "Недобрый день (День гнева) (Другой перевод)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Глава 7

Но возможность представилась отнюдь не с прибытием следующего корабля и даже не в следующем году.

В конечном счете Мордред, верный себе, предпочел наблюдать и ждать. Да, он уедет, но не раньше, чем сможет на что-то рассчитывать. Он отлично знал, как мало надежды судит запредельный мир неискушенному мальчишке-неучу; без гроша в кармане, такой непременно окажется в тяжкой кабале либо в рабстве, будь он хоть сто раз бастардом королевских кровей. Жизнь на Оркнеях и то отраднее! Но вот на третье лето его пребывания во дворце в гавань вошел корабль с большой земли и внес изрядное оживление.

«Меридаун», небольшое торговое судно, совсем недавно вышло из Каэр-ин-ар-Вон, как в народе называли теперь древний римский город-гарнизон Сегонтиум в Уэльсе. Корабль привез гончарные изделия, руду, выплавленное железо и даже оружие для незаконного сбыта на черном рынке под сенью жалких кузниц, притулившихся за казармами укрепленного порта.

Прибыли также и пассажиры, а для островитян, что гурьбой высыпали на причал навстречу судну, гости представляли интерес куда больший, нежели даже насущно необходимые товары. Корабли привозили новости, и «Меридаун» с его разношерстной толпой приезжих доставил вести, важнее которых не слыхивали уже много лет.

– Мерлин умер! – закричал первый же новоприбывший, ступив со сходней на твердую землю.

Но прежде чем толпа, жадно напиравшая вперед, успела расспросить его пообстоятельнее, следующий громко возразил:

– Ничего подобного, добрые люди, ничего подобного! То есть когда мы вышли в море, старец был еще жив, да только и вправду недужен и, верно, не дотянет до конца месяца…

Толпа шумно требовала подробностей. И постепенно узнавала все больше. Старый ведун и впрямь серьезно болен. Снова начались приступы падучей, недужный много дней пролежал без сознания, не говоря и не двигаясь. Возможно, что «сон, во всем подобный смерти», уже перешел в смерть.

Заодно с горожанами на пристань подоспели и мальчики, предвкушая новости. Младшие принцы, возбужденные, раззадоренные сутолокой и видом корабля, рвались вперед вместе с толпой. Но Мордред держался поодаль. Он слышал гул голосов: кто-то выкрикивал вопросы, кто-то самодовольно отвечал; но, затерянный в шуме и гвалте, мальчик не замечал ничего и никого. Он словно вернулся в давний сон. Некогда встарь, где-то среди размытых теней, он услышал ту же самую весть, доверенную испуганным шепотом. И напрочь позабыл о ней – вплоть до сегодняшнего дня. Всю свою жизнь он слышал легенды о Мерлине, королевском заклинателе, наряду с рассказами о верховном короле и дворе в Камелоте; так почему где-то в глубинах сна уже прозвучало известие о смерти Мерлина? Тогда новости явно не подтвердились. Может, лживы и сейчас…

– Ложь.

– Что такое?

Вздрогнув, Мордред пришел в себя. Похоже, он заговорил вслух. Гавейн глядел на спутника во все глаза.

– Ложь? О чем ты?

– Я так сказал?

– Сам знаешь, что сказал. Что ты имел в виду? Слух о старике Мерлине? Тогда откуда ты проведал? И, по чести говоря, нам-то что за дело? Вид у тебя – словно призрак тебе померещился!

– Может, и так. Я… я сам не знаю, про что я.

Мордред отвечал неуверенно, запинаясь, и это было так на него непохоже, что Гавейн пригляделся повнимательнее. В следующее мгновение мальчиков оттеснили в сторону – сквозь толпу решительно пробирался мужчина. Принцы возмутились было, но тут же отступили с дороги, узнав Габрана. Фаворит королевы властно крикнул поверх голов:

– Эй, вы, там! Да, ты, и ты тоже… Пойдете со мной. Прямиком во дворец, не мешкая. Королеве подобает первой выслушать новости.

Толпа недовольно подалась назад, пропуская вестников. Те охотно последовали за Габраном, напыжившись от важности и явно уповая на награду. Люди проводили их взглядами и снова обернулись к пристани, готовые приняться за вновь прибывших.

Эти, верно, промышляли торговлей: первый, судя по пожиткам, которые тащил его слуга, был золотых дел мастером, за ним поспешал кожевник, а последним – странствующий врачеватель, и при нем – раб, нагруженный всевозможным добром: сундуками, мешками и склянками. Люди тотчас же обступили его тесным кольцом. На северных островах своего целителя не было, и недужные обращались к знахаркам либо, в самом крайнем случае, к святому отшельнику с острова Папа-Уэстрей, так что возможность упускать не следовало. Сам врачеватель, времени даром не теряя, уже открыл торговлю. Обосновавшись на солнечной стороне набережной, он принялся на все лады расхваливать свой товар, а раб тем временем распаковывал снадобья от всех мыслимых болезней, что только могут поразить оркнейца. Голос его, зычный и уверенный, звучал нарочито громко, дабы заглушить любую попытку конкуренции, но златокузнец, сошедший с корабля раньше прочих, даже не попытался установить свой прилавок. То был седой, сутулый старик; собственное-его платье украшали изысканные образчики ювелирного искусства. Он несмело остановился поодаль от толпы, огляделся по сторонам и обратился к случившемуся рядом Мордреду.

– Вот ты, мальчуган, не скажешь ли мне… ах, прощения прошу, молодой господин! Уж извини полуслепого старика! Теперь я доподлинно разглядел, что передо мною знатный вельможа, и молю подсказать мне великодушно: как бы пройти к чертогу королевы?

Мордред указал в нужном направлении.

– Ступай прямо по этой улице и сверни на запад у черного каменного алтаря. Дорога выведет прямехонько ко дворцу. Вон он виднеется, этакая махина, – ах да, у тебя ведь с глазами неважно? Ну так иди вслед за толпой; думаю, большинство поспешит как раз туда, до новостей-то все охочи.

Гавейн шагнул вперед.

– А может, ты и сам еще чего знаешь? Эти приезжие, что так и сыплют придворными новостями, – откуда они? Из Камелота? И сам-то ты, златокузнец, откуда?

– Я из Линдума, молодой господин, с юго-востока, но я странствую, странствую по свету…

– Вот и расскажи нам, чего на свете нового. Ты, верно, знаешь не меньше этих людей: небось наслушался в пути немало любопытного!

– Ох, нет, я-то почитай ничего и не слышал. Мореход из меня никудышный, так что на палубу я и не поднимался. Но эти парни кое о чем умолчали. Думаю, они хотят первыми доставить вести во дворец. На борту – королевский гонец. Ему, бедняге, изрядно недужилось, вроде как мне; впрочем, в любом случае не думаю, чтобы он стал откровенничать с мелкой сошкой вроде нас.

– Королевский гонец? Где он сел?

– В Гланнавенте.

– Это в Регеде?

– Так, молодой господин. Он ведь еще не сошел на берег, верно, Кассо?

Последние слова относились к высокому рабу, нагруженному кладью. Раб покачал головой.

– Помяните мое слово, он тоже отправится прямиком во дворец. Если хотите послушать новости с пылу с жару, молодые господа, вам бы лучше пойти следом. Что до меня, я старик; и пока ремесло мое при мне, мир пусть живет сам по себе. Пойдем, Кассо, ты ведь все слышал? Вон по той дороге до черного каменного алтаря. А там свернуть на восток…

– На запад, – быстро поправил Мордред, обращаясь к рабу. Тот улыбнулся, кивнул, взял хозяина под руку и повел его вверх по грубым ступеням к дороге. Господин и слуга неспешно побрели прочь и вскоре скрылись из виду за хижиной смотрителя гавани.

Гавейн рассмеялся.

– Ага, придворный жеребец на сей раз оплошал! Торжественно провожает к королеве пару сплетников и ведь даже не задержался узнать о том, что на борту – королевский гонец! Любопытно…

Он так и не докончил фразы. Крики и суматоха на корабле свидетельствовали о появлении важной персоны, и вскорости на палубу поднялся человек, щегольски одетый, гладко выбритый, но все еще бледный как полотно – следствие морской болезни. У пояса его висела сумка королевского гонца, с замком и печатью. Посланец важно прошествовал вниз по сходням. Позабыв о врачевателе, зеваки подступили было к нему, а с ними и мальчики, но остались разочарованы. Гонец никого не удостоил вниманием, на вопросы отвечать отказался, поднялся по ступеням и стремительно зашагал в направлении дворца. Уже миновав последние городские лачуги, он столкнулся с Габраном; тот торопился навстречу гостю, на этот раз с королевским эскортом.

– Ну что ж, теперь узнала и она, – отметил Гавейн. – Пойдем скорее. – И мальчики со всех ног бросились вверх по холму вслед за посланцем.

Письмо, доставленное гонцом, оказалось от сестры королевы – Морганы, правительницы Регеда.

Венценосные дамы друг друга не жаловали, но соединяли их узы крепче любви: ненависть к брату, королю Артуру. Моргауза ненавидела его, зная, что Артура отталкивают и страшат воспоминания о грехе, в который она его ввела; Моргана – потому, что, хотя и будучи замужем за могущественным и воинственным королем Урбгеном, она мечтала о любовнике помоложе и королевстве пообширнее. Человеческой натуре свойственно ненавидеть тех, кого мы безвинно стремимся уничтожить, а Моргана готова была предать и брата, и мужа во имя собственных страстей.

Именно о первой из помянутых страстей она и писала сестре. «Помнишь Акколона? Теперь он мой. Он готов умереть за меня. Возможно, тем оно и кончится, если Артур или этот демон Мерлин прослышат о моих замыслах. Но не тревожься, сестра: я знаю доподлинно, что колдун недужен. Тебе, верно, известно, что он взял в дом ученицу – девчонку, дочку Дионаса, короля Речных островов; она воспитывалась в монастыре Озерных дев на Инис-Витрине. Теперь поговаривают, будто она его полюбовница и, пользуясь слабостью чародея, тщится перенять его магию и, того и гляди, украдет все, что есть, высосет его досуха и оставит навеки скованным. Да, по слухам, колдун смерти не подвластен, но ежели молва не лжет, тогда, как только Мерлин утратит силу и на место его заступит какая-то там девица Нимуэ, мы, истинные колдуньи, отыграем для себя немалую власть – и кто знает, сколь великую?»

Моргауза, читавшая письмо у окна, досадливо и презрительно скривила губы. «Мы, истинные колдуньи»! Если Моргана полагает, что когда-нибудь сумеет дотянуться хотя бы до краешка сестринского искусства, она – ослепленная честолюбием дурочка. Моргауза, некогда преподавшая сводной сестре первые уроки магии, так и не смогла признать, даже про себя, что благодаря врожденной способности к колдовству Моргана уже превзошла оркнейскую ведьму с ее приворотными зельями и ядовитыми наговорами почти так же далеко, сколь Мерлин в былые дни превосходил их обеих.

На этом, собственно, письмо и заканчивалось. «Что до остального, – писала Моргана, – в стране тихо, и, боюсь, это значит, что господин мой король Урбген вскорости вернется домой на зиму. Поговаривают, будто Артур собирается в Бретань – с миром, в гости к Хоэлю. Пока же он пребывает в Камелоте, наслаждаясь супружеским счастьем, хотя наследника по-прежнему не предвидится».

Дочитав до этого места, Моргауза улыбнулась. Итак, Богиня вняла ее молитвам и порадовалась ее жертвам. Слухи не солгали. Королева Гвиневера бесплодна; верховный король не желает отослать ее от себя и, стало быть, останется без наследника. Моргауза глянула в окно. Вот он, тот, кого все эти годы почитали утонувшим. Стоит себе рядом со сводными братьями на ровной полоске дерна за пределами стен, где слуга златокузнеца уже установил хозяйский шатер и плавильную печку, а сам старик раскладывает инструменты да толкует с мальчиками о том о сем.

Моргауза резко отвернулась от окна и кликнула пажа. Тот бегом явился на зов.

– Тот человек у стены – он ювелир? Только что прибыл с кораблем? Ясно. Так пусть принесет и покажет мне свою работу. Если мастер и впрямь искусен, дело для него найдется и жить ему во дворце. Но работа должна быть изрядно хороша, достойна двора королевы. Упреди его заранее, в противном случае пусть мне не докучает.

Паж умчался. Королева, уронив письмо на колени, вгляделась в даль, за вересковые пустоши, за зеленую черту горизонта, где небеса отражали блеск бескрайней глади моря, и улыбнулась. Ей снова открылось видение, прежде явленное в хрустале: высокие башни Камелота, и она сама, вместе с сыновьями, несет Артуру богатые дары, что послужат для нее пропуском к почету и власти. А драгоценнейший из даров стоит здесь, под окном, – Мордред, сын верховного короля.

Хотя до поры о том знала только королева, принцам не суждено было провести на островах вместе еще одного лета, и это, последнее, выдалось на диво погожим. Сияло солнце, дули теплые, ласковые ветра, охота и рыбалка неизменно приносили удачу. Мальчики проводили на воздухе целые дни. Уже давно под водительством Мордреда они ходили в море: островитяне нечасто делали это забавы ради, ибо здесь, в месте слияния двух великих морей, течения были изменчивы и опасны. Гахерис поначалу страдал от морской болезни, но, стыдясь уступить первенство «рыбацкому ублюдку», проявил изрядное упорство и вскоре сделался вполне сносным мореходом. Остальные трое чувствовали себя на море, точно чайки – на гребне волны, и «законные принцы» прониклись к старшему мальчику новым уважением, видя, как умело и ловко он управляется с ладьей в этих коварных водах. Впрочем, сноровка его, по чести говоря, в скверную погоду не испытывалась: снисходительность королевы быстро иссякла бы при первом же признаке настоящей опасности. Так что все пятеро держали языки за зубами касательно острых переживаний и беспрепятственно осваивали побережье. Если советники Моргаузы и знали лучше госпожи, сколь рискованны подобные прогулки даже летней порой, королеве они не обмолвились и словом: в один прекрасный день Гавейну предстояло стать королем, и его благосклонности уже добивались всеми силами. Саму Моргаузу за пределами дворца мало что занимало. «Ведьмы моря не любят», – наивно говаривал Гарет, не подозревая об истинном смысле своих слов. И в самом деле, принцы явно гордились тем, что мать их слывет ведьмой.

В течение лета репутация королевы отчасти оправдалась. Бельтана-златокузнеца и его раба Кассо разместили в одной из дворцовых пристроек; всякий день они трудились во дворе, у всех на виду. Трудились, исполняя королевин заказ: Моргауза вручила им серебра и небольшой запас драгоценных камней, вывезенный из Дунпелдира много лет назад, и велела изготовить крученые ожерелья, браслеты и прочие украшения, «достойные короля». Моргауза никому не объяснила причины, однако разнеслись слухи, будто королеве явлено было волшебное видение, все про сокровища великой красоты и ценности, а теперь вот приехал ювелир – благодаря магии или случаю, как угодно, – и воплотит грезу наяву.

Изделия и впрямь отличались редкой красотой. Старик в совершенстве владел мастерством, а в придачу мог похвалиться редким вкусом и обучался у лучших ювелиров (об этом он не уставал твердить всем и каждому). Он знал кельтские орнаменты, прелестные переплетения изломанных и словно перетекающих друг в друга линий, а также, по его же собственным словам, отчасти перенял у южных саксов технику работы с эмалью, чернь и изящную филигрань. Изделия посложнее Бельтан брал на себя; он был настолько близорук, что в повседневной жизни немногим отличался от слепого, но мелкие детали воссоздавал на диво кропотливо и точно. Украшения более крупные, а также всю рутинную работу выполнял раб Кассо; ему же позволялось время от времени брать вещи в починку и принимать заказы от местных. Молчун Кассо являл полную противоположность разговорчивому Бельтану, и мальчики – а они часами слонялись у плавильни, когда происходило что-нибудь интересное, – далеко не сразу обнаружили, что раб попросту нем. Так что все свои вопросы они обращали к Бельтану, а тот и болтал, и трудился безостановочно и в охотку, но Мордред, который наблюдал за происходящим почти столь же безмолвно, как и раб, подметил, что Кассо ничего не упускает, то и дело вскидывает глаза и кажется изрядно сметливее своего господина. Впечатление оказалось кратким и тут же позабылось – принцу недосуг размышлять о немом рабе, а Мордред к тому времени сделался принцем до мозга костей, принятый сводными братьями и – что его по-прежнему изрядно озадачивало – в большой милости у королевы.

Так прошло лето, и в конце концов магическое предвидение королевы оправдалось. Ясным сентябрьским днем в гавань вошел еще один корабль. Прибыли вести, изменившие жизнь всего оркнейского семейства.

Глава 8

То был королевский корабль. Мальчики увидели его первыми. В тот день они вышли в море на лодке и рыбачили в узком заливе. Корабль, гонимый попутным ветром, летел по волнам на всех парусах, а на золоченой мачте развевался флаг. У принцев дух захватило от волнения: они тотчас же узнали герб, хотя никогда прежде его не видели. Красный дракон на желто-золотом фоне!

– Штандарт верховного короля!

Мордред, сидевший у руля, первым разглядел рисунок.

Гахерис, никогда не умевший владеть собой, огласил море восторженным воплем – исступленным, точно боевой клич.

– Он послал за нами! Мы поедем в Камелот! Наш дядя, верховный король, наконец-то про нас вспомнил!

– Итак, видение матери оказалось истинным, – медленно произнес Гавейн. – Серебряные украшения и впрямь предназначены для короля Артура. Но если она ему сестра, для чего ей дары?

Братья пропустили вопрос мимо ушей.

– Камелот! – благоговейно вздохнул Гарет, и глазенки его расширились.

– Ты-то ему точно ни к чему, – резко одернул братишку Агравейн. – Мал больно. И вообще, мать тебя не отпустит. Но ежели твой дядя, верховный король, пошлет за нами,разве сможет она удержать нас?

– И ты поедешь? – хмуро осведомился Мордред.

– То есть как это? Выбора-то нет. Если верховный король…

– Да знаю, знаю. Я имею в виду, захочешь ли ты поехать?

Агравейн уставился на собеседника во все глаза.

– Ты что, с ума сошел? Как можно не захотеть? С какой стати?

– А с такой, что верховный король никогда не был другом нашему отцу, вот он о чем, – пояснил Гахерис. И мстительно добавил: – Понятно, почему Мордреду ехать боязно, но, в конце концов, верховный король – брат нашей матери, и с какой стати ему замышлять недоброе против нас, даже если он и враждовал с отцом? – Он оглянулся на Гавейна. – А ты ведь это и имел в виду, верно? Дескать, мать берет с собой все эти сокровища, чтобы откупиться?

Гавейн ничего не ответил: он возился с канатом. Гарет, понимая только половину из сказанного, возбужденно добавил:

– Если мама поедет, она и меня возьмет, я знаю, что возьмет!

– Откупиться! – возмущенно повторил Агравейн. – Что за чушь! Всякому ясно, в чем тут дело. Злобный старец Мерлин настраивал верховного короля против нас, а теперь наконец-то приказал долго жить: могу поспорить, что именно эти вести и везет корабль, так что мы сможем отправиться ко двору в Камелот и встать во главе королевских Сотоварищей!

– Все лучше и лучше, – отозвался Мордред еще угрюмее, чем прежде. – Когда я спросил, захотите ли вы поехать, я разумел, что вы не одобряете королевской политики.

– А, политика, – нетерпеливо отмахнулся Агравейн. – Не о ней речь. Похоже, подвернулась возможность вырваться отсюда и оказаться в гуще событий! Дайте мне только добраться до Камелота, дайте хоть малую толику шанса повидать мир да полюбоваться на сражения, а королевская политика пусть катится ко всем чертям!

– Сражения – да будут ли они? Здесь-то и загвоздка, верно? Вот почему вы злитесь. Если король и в самом деле вознамерился заключить прочный мир с Кердиком Саксонцем, никаких битв вы не увидите.

– Он прав, – согласился Гахерис.

Но Агравейн только рассмеялся в ответ:

– Поглядим. Во-первых, не думаю, что даже Артуру удастся принудить саксонского короля принять условия и соблюсти их; во-вторых, как только я окажусь там и под руку мне подвернется какой-нибудь сакс, есть там договор, нет ли, а драка будет, обещаю!

– Ишь, разболтался, – презрительно бросил Гахерис.

– Но ежели заключен договор… – возмущенно начал Гарет.

Но тут вмешался Гавейн. Голос его звучал нарочито ровно, сдерживаемое волнение почти не давало о себе знать.

– Придержите языки, вы все! Давайте-ка вернемся и все узнаем. Просто новости – и то хлеб. Мордред, можно, мы повернем к берегу?

Ибо Мордред с общего согласия неизменно возглавлял морские походы, а Гавейн – сухопутные вылазки.

Мордред кивнул и велел поднять парус. Самую тяжелую работу пришлось выполнять Агравейну, что вряд ли явилось простой случайностью. Но тот не возразил ни словом и, поймав конец каната, помог развернуть верткую лодочку. Челнок стремительно понесся к земле, подпрыгивая на расходящихся волнах в кильватере королевского корабля.

В самом ли деле корабль привез послание касательно мальчиков или нет, но на борту и впрямь прибыл королевский посланец: он сошел на берег, не успел корабль толком пришвартоваться у причала. Хотя гость ни с кем не обменялся ни единым словом, разве что коротко выразил признательность почетному эскорту, высланному королевой ему навстречу, новости уже отчасти распространились среди судовой команды, и к тому времени, как мальчики пристали к берегу, слухи передавались из уст в уста – с благоговейным ужасом, точно отзвук погребального звона, и с тайным восторгом, что испытывает бедный люд при мысли о великих переменах в чертогах высших мира сего.

Смешавшись с толпой, мальчики жадно прислушивались к обрывкам разговоров и расспрашивали мореходов, уже сошедших на пристань.

Догадки принцев подтвердились. Старый чародей наконец-то скончался. И был погребен с пышными почестями в собственной своей пещере Брин-Мирддин, близ родного Маридунума. Одному из солдат, сопровождавших королевского посланца, довелось по службе оказаться на месте событий, и теперь он охотно живописал торжественную церемонию и горе короля и в красках распространялся о том, как по всему краю, из конца в конец, запылали костры и как со временем двор возвратился в Камелот, а на Оркнеи выслали королевский корабль. Что до самого поручения, здесь матросы отвечали уклончиво; дескать, ходят слухи, что семейству королевы Моргаузы предстоит отправиться на большую землю.

– А я что вам говорил! – торжествующе объявил Гахерис братьям.

И мальчики сломя голову помчались по дороге ко дворцу. Мгновение поколебавшись, Мордред последовал за ними. Все словно переменилось – внезапно и сразу. Он снова изгой, а четверо сыновей Лота, сроднившись в преддверии блестящего будущего, едва его замечают. На бегу принцы деловито переговаривались между собой.

– Это Мерлин советовал верховному королю заключить мир с саксами, – тяжело дыша, говорил Агравейн.

– Так что, может статься, мы увидим, как наш дядя снова возьмет в руки меч, – радостно восклицал Гахерис. – И мы ему понадобимся…

– Король нарушит данную клятву? – резко бросил Гавейн.

– А может, ему нужны не только мы, – предположил Гарет. – Может, он прислал и за матушкой тоже – теперь, когда Мерлина не стало. Гадкий был человек, по словам матушки, и терпеть ее не мог, потому что завидовал ее могуществу. Она сама мне сказала. Может, раз чародей умер, матушка станет творить магию для короля вместо него.

– И станет королевской волшебницей? У него уже есть одна, – сухо возразил Гавейн. – Ты разве не слышал? Леди Нимуэ унаследовала силу Мерлина, и король шагу без нее не ступит. Во всяком случае, так говорят.

У самых ворот мальчики перешли на шаг. Гарет обернулся к сводному брату:

– Мордред, когда мы уедем в Камелот, ты ведь здесь один останешься. И что ты станешь делать?

Он останется здесь один… Первенец короля Оркнейского останется на Оркнеях – единственным из всех принцев? Мордред видел: Гавейну одновременно пришла в голову та же самая мысль.

– Я об этом не задумывался. Пошли узнаем, что за вести привез гонец, – коротко отозвался бастард.

И вбежал в ворота. Помедлив мгновение, Гавейн последовал за сводным братом, а с ним и все прочие.

Дворец гудел, как пчелиный улей, но никто толком ничего не знал – разве что основные новости, мальчикам уже известные. Посланец все еще беседовал с королевой с глазу на глаз. В коридорах и главном зале теснились люди, но перед принцами толпа расступалась: те, по-быстрому умывшись и переодевшись, пробились поближе к дверям покоев королевы.

Время шло. Сгущались сумерки; слуги обошли зал, зажигая факелы. Настало время трапезы.

По комнатам распространились запахи стряпни; мальчики только сейчас вспомнили, что голодны. Взбудораженные появлением корабля, они даже не съели ячменные лепешки, прихваченные с собою в лодку. Но заветные двери так и не открылись. Один только раз до принцев донесся голос матери, резкий и громкий, но что звучало в нем – радость или гнев? Мальчики неуютно поежились и переглянулись.

– Просто быть того не может, чтобы мы никуда не поехали! – воскликнул Агравейн. – С каким еще поручением наш дядя, верховный король, пришлет сюда королевский корабль?

– А если и не поедем, – заметил Гавейн, – что помешает нам отослать с тем же кораблем письмо к нашему дяде, верховному королю, и напомнить ему о себе?

«Если кто-нибудь из них еще хоть раз скажет „наш дядя, верховный король“, – подумал Мордред, с трудом сдерживая ярость, – я на весь дворец закричу про „моего отца, короля Лотиана и Оркнеев“; поглядим, что они на это скажут!»

– Тише! – проговорил он вслух. – Вот и гонец. Теперь-то мы узнаем наверняка!

Но до поры так ничего и не прояснилось. Дверь покоев королевы распахнулась, и посланец, миновав стражу, вышел в коридор – с каменным, ничего не выражающим лицом, как учат ему подобных. Не глядя по сторонам, он шагал вперед; толпа покорно расступалась. Никто не заговорил с гостем; даже принцы беспрекословно отступили к стене, не задав ни одного из вопросов, что жгли им губы. Даже здесь, на краю света, за пазухой у северного ветра, все знали: королевских послов не расспрашивают, все равно как самого короля. А тот прошествовал мимо, словно не заметив мальчиков, точно любой королевский гонец значил куда больше, нежели все островные принцы, вместе взятые.

Навстречу ему поспешил дворецкий, и почетного гостя торжественно проводили в отведенные ему покои. А двери так и не приоткрылись.

– Ужинать хочу, – пожаловался Гарет.

– Похоже, что поужинаем мы куда раньше, чем она надумает сообщить нам, что же все-таки происходит, – заметил Агравейн.

Так оно и вышло. Позднее, ближе к тому часу, когда мальчиков обычно отправляли в постель, королева наконец-то послала за сыновьями.

– Зовут всех пятерых? – переспросил Гавейн.

– Всех пятерых, – подтвердил Габран, как-то странно оглянувшись на Мордреда, еще четыре пары глаз обратились в ту же сторону. Мордред, внутренне напрягшись против накатившей волны волнения, надежды и тревоги, по обыкновению своему глядел отчужденно и равнодушно.

– И поторопитесь, – сказал Габран, придерживая дверь.

Принцы ждать себя не заставили.

Они чередой вошли в покои Моргаузы и молча застыли в тревожном ожидании, до глубины души потрясенные увиденным. Отпустив гонца, королева воспользовалась долгой передышкой для того, чтобы отужинать и переговорить с советниками, и после бурной, но не лишенной приятности интерлюдии с Габраном, приказала прислужницам приготовить ванну, подать парадные одежды и обеспечить необходимое убранство: Моргауза желала принять сыновей по-королевски.

Из зала перенесли высокое золоченое кресло и установили у очага, где ярко пылал торф. Моргауза уселась, поставила ножки на кармазинную скамеечку. На столике рядом стоял золотой кубок с остатками вина, а возле лежал врученный посланником свиток; королевская печать с драконом алела на нем, точно кровавое пятно.

Габран проводил мальчиков в покои, пересек комнату и встал за креслом королевы. Никого больше не было, прислужниц давно отослали. Время перевалило за полночь; полная луна за окном померкла от оттенка календулы до серебряного. Резко очерченный луч света наискось пал на трон Моргаузы, вспыхивая на золоте и теряясь в складках ее платья. Королева облачилась в один из роскошнейших своих нарядов: мерцающий поток красновато-коричневого бархата облегал фигуру, пояс искрился золотом и изумрудами; волосы, перевитые золотыми нитями, венчала одна из королевских корон – тонкий обруч красного кельтского золота, некогда принадлежавший королю Лоту. До сих пор мальчикам доводилось видеть этот венчик только в те дни, когда им дозволялось присутствовать на торжественных советах.

Факелы потушили, а светильников не зажгли. Моргауза восседала между заревом очага и потоком лунного света: по-королевски величественная и несказанно прекрасная. Пожалуй, из всех пяти принцев только один Мордред заметил, как бледны ее щеки под непривычным румянцем. «Она плакала, – подумал он, а затем, с типично артуровским хладнокровием, поправился: – Она пила. Гавейн прав. Все они уезжают. И что станется со мной? Зачем за мною послали? Они боятся оставлять меня здесь одного – меня, первенца короля Лота? Королевский отпрыск, и один на острове – что со мной будет?» Но в лице мальчика не отразилось и следа обуревающих его мыслей; он стоял недвижно рядом с Гавейном, на полголовы выше брата, и бесстрастно ждал, словно происходящее занимало его куда менее прочих. Затем он заметил: королева смотрит только на него, Мордреда, и сердце его подскочило в груди и резко, неистово заколотилось.

Но вот Моргауза отвернулась от Мордреда и некоторое время молча созерцала всех вместе. А затем заговорила:

– Всем вам уже известно, что корабль, вставший на якорь в гавани, пришел от моего брата, верховного короля Артура, и что на корабле этом прибыл посланец с письмом для меня.

Ответа не последовало. Впрочем, Моргауза его и не ждала. Она оглядела шеренгу мальчиков: все лица обращены к ней, глаза разгораются радостным предвкушением.

– Вижу, вы про себя уже строите догадки, и думается мне, что правильные. Да, наконец-то оно пришло, то самое повеление, которого, как мне ведомо, вы с нетерпением ждали. И я тоже ждала, хотя того, что случилось, одобрить не могу… Вы поедете в Камелот, ко двору верховного короля, вашего дяди.

Она замолчала. Гавейн, которому всегда позволялось больше, чем прочим, не замедлил отозваться:

– Госпожа матушка, ежели известия огорчили вас, я о том искренне сожалею. Но ведь мы всегда знали, что рано или поздно этого не миновать, верно? Ровно так же, как знаем, что отрокам столь высокого рода, как наш, в один прекрасный день предстоит обучаться и стяжать славу на большой земле, в гуще событий, но не здесь, на островах.

– Безусловно.

Узкая ручка нетерпеливо постукивала по столу, где лежало письмо короля, наполовину развернутое. В каких же выражениях составлено это послание, размышлял про себя Мордред, чтобы Моргауза схватилась за бутыль с вином и разволновалась так, что каждый нерв зримо вибрирует, словно туго натянутая струна лютни?