Текст книги "Недобрый день (День гнева) (Другой перевод)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

– Вот бы знать! У меня эта штука с незапамятных времен. Не помню, где подобрал. Может быть, в…

Он умолк на полуслове, с открытым ртом. И так и замер, не сводя глаз с Мордреда; краски медленно схлынули с его щек. Невооруженным глазом видно было: Габран вспомнил, откуда у него талисман; иных признаний не требовалось.

– Да что это? – спросили в толпе.

Никто не ответил. Мордред побледнел под стать Габрану.

– Я сам его сделал, – говорил принц ровным голосом; тем, кто не знал Мордреда, тон показался бы абсолютно бесчувственным. – Я сделал амулет для матери. Мать никогда с ним не расставалась. Никогда.

Мальчик впился взглядом в Габрана. Он не договорил, но наступившая тишина довершила фразу: «До самой смерти». И теперь отчетливо, словно признание прозвучало вслух, он понял, как умерла Сула. Кто убил ее и кто направил руку убийцы.

В руку сам собою скользнул нож. Споры о том, вольна ли королева убивать по своему желанию, вылетели из головы. Но принц может – и убьет. Мальчик оттолкнул стол с дороги, фишки разлетелись во все стороны. Кинжал Габрана лежал тут же. Оркнеец схватил его и выпрямился. Захмелевшие от вина наблюдатели поначалу сочли происходящее обычной стычкой за игорным столом и вмешиваться не спешили.

– Да ладно тебе, ладно! Раз эта штука твоя, так и забирай ее, – добродушно увещевал Лир.

Другой мужчина попытался перехватить рукоять, но Мордред, увернувшись, прыгнул на Габрана, уверенной рукой сжимая нож и целя снизу вверх, в сердце. Габран, окончательно протрезвев, понял, что угроза реальна и смертельна, и ринулся в нападение. Лезвия соприкоснулись, но удар Мордреда попал в цель. Клинок глубоко ушел под ребра и остался там.

Кинжал со стуком выпал из руки Габрана. Раненый обеими руками схватился за рукоять, торчащую из-под ребра, и согнулся вдвое. Его подхватили и уложили на пол. Крови почти не было.

Воцарилось гробовое молчание; тишину нарушало лишь прерывистое, вымученное дыхание раненого. Мордред, возвышаясь над ним, обвел потрясенных зрителей взглядом, что сделал бы честь Артуру.

– Он получил по заслугам. Он убил моих родителей. Амулет принадлежал моей матери. Я сам его вырезал, мать с ним не расставалась. Габран, должно быть, забрал талисман, покончив с делом. Он их сжег.

Каждому из собравшихся доводилось убивать самому и наблюдать, как это делают другие. Но при этих словах люди переглянулись, с трудом сдерживая омерзение.

– Сжег? – переспросил Лир.

– Сжег заживо в их собственной хижине. Я видел – потом.

– Не заживо.

Это прошептал Габран. Он лежал на боку, изогнувшись вокруг ножа, руками держась за рукоять, неуверенно, словно хотел извлечь лезвие, но страшился боли. Серебряная насечка подрагивала в лад с прерывистым, слабым дыханием.

– Я тоже это видел. – Гавейн встал рядом со сводным братом, глядя в пол. – Ужасное зрелище. Бедные люди, совсем старики. У них ничего не было. Если это правда, Габран… Ты сжег дом Мордреда?

Габран глубоко вдохнул, словно легким недоставало воздуха. Лицо его казалось бледнее пергамента, золотые кудри потемнели от пота.

– Да.

– Тогда ты заслужил смерть, – отозвался Гавейн, стоявший плечом к плечу с Мордредом.

– Но они умерли раньше, – прошептал Габран. – Я клянусь в том. Огонь… потом. Чтобы замести следы.

– Как они умерли? – потребовал Мордред.

Габран не ответил.

Мордред проворно опустился на колени, взялся за рукоять кинжала. Пальцы раненого дернулись, бессильно разжались.

– Ты все равно обречен, Габран, – проговорил Мордред с прежним обманчивым спокойствием. – Так что отвечай мне. Как они умерли?

– Яд.

При этом слове все неуютно поежились.

Весть передавалась из уст в уста, шепот зашелестел в воздухе, точно змеиный шип. Яд. Оружие женщины. Оружие ведьмы.

Не сдвинувшись с места, Мордред почувствовал, как напрягся Гавейн.

– Ты отнес им яд?

– Да. Да. С подарками. В вине.

Никто из местных не проронил ни слова. А оркнейцы в словах и не нуждались.

– От королевы, – тихо проговорил Мордред, и слова его прозвучали утверждением, а не вопросом.

– Да, – подтвердил Габран, хватая ртом воздух.

– Зачем?

– На случай, если женщина знает… догадалась… про тебя.

– При чем тут я?

– Не знаю.

– Ты умираешь, Габран. При чем тут я?

Габран, любимец королевы, игрушка в ее руках, солгал ради королевы в последний раз.

– Я не знаю. Клянусь…

– Тогда умри, – проговорил Мордред и выдернул кинжал.

Мальчика тотчас же отвели к верховному королю.

Глава 15

Артур был поглощен самым что ни на есть мирным занятием – выбирал одного щенка в помете из шести. Мальчик-псарь принес их в покои; тут же беспокойно металась сука, а шестеро белых и пятнистых щенят с тявканьем возились и боролись у ног короля. Мать, не находя себе места от тревоги, то и дело бросалась вперед, подхватывала щенка и возвращала неслуха в корзинку, но не успевала словить следующего, как первый уже выбирался наружу и присоединялся к возне на полу.

Король весело смеялся, но едва стражники ввели Мордреда, лицо владыки омрачилось, словно погасили свет. Артур вздрогнул, но тут же взял себя в руки.

– Что случилось? Арриан?

– Смертоубийство, сир, – бесстрастно отозвался стражник. – Один из оркнейцев заколот кинжалом. Виновник – этот отрок. Я не понял, в чем дело. Там, за дверью, очевидцы. Впустить их, сир?

– Может быть, позже. Сперва я поговорю с мальчиком. При необходимости я пошлю за ними. А пока пусть идут.

Стражник отсалютовал и вышел. Псарь принялся собирать щенков. Один из них, белый, вывернулся из-под руки и, пища, точно разозленная мышь, метнулся под ноги королю, ухватил зубами конец шнура и, рыча, яростно затеребил его. Щенка оттащили, Артур проводил его взглядом.

– Да, этот. Снова назвать Кабалем. Благодарствую.

Паренек с корзинкой умчался прочь, собака – по пятам.

Мордред застыл в дверях. Слышно было, как снаружи стражники снова садятся на коней. Король встал со скамьи у огня, пересек комнату, подошел к массивному столу, заваленному бумагами и дощечками для письма. Уселся за стол и жестом указал прямо перед собой. Мордред шагнул вперед и прирос к месту. Ему потребовалось все самообладание, чтобы сдержать нервную дрожь: сказывались и потрясение первого убийства, и леденящее воспоминание об обугленной хижине, и ощущение той, обветренной кости в руке, а теперь еще – наводящая ужас встреча лицом к лицу с человеком, которого он привык считать смертельным врагом. В дым развеялась рассудочная убежденность: дескать, верховному королю нет дела до таких, как он. Не сам ли Мордред обеспечил ему превосходное оправдание? В том, что его сей же миг казнят, мальчик не сомневался. Он затеял драку в королевском дворце, и хотя погибший из числа оркнейцев и понес справедливую кару за гнусное убийство, Мордред, несмотря на титул принца Оркнейского, не надеялся избежать наказания. Правда, Гавейн поддержал его, но теперь, наверное, отступится, ведь признание Габрана бросило тень на Моргаузу.

Но в лице бастарда не отразилось ровным счетом ничего. Бледный как полотно, он застыл на месте, сцепив руки за спиной, чтобы король не заметил, как дрожат пальцы. Взгляд потуплен, губы сжаты. Но Артур знал людей, и угрюмое, упрямое выражение его не обмануло: король подметил предательское подрагивание нижних век и учащенное дыхание.

Первые слова короля прозвучали вполне миролюбиво.

– Может, расскажешь, что произошло?

Мордред поднял голову: король неотрывно смотрел на него, но не тем взглядом, что бросил Моргаузу на колени по дороге в Камелот. Мальчику вдруг показалось – всего на миг, зато необычайно отчетливо, – что король поглощен чем-то иным, отнюдь не недавним преступлением Мордреда. Это придало гостю храбрости, и вскорости он разговорился, свободно и непринужденно, не замечая, как расспросы Артура, на первый взгляд поверхностные, заставили его выложить все подробности – не только гибели Габрана, но и собственной его истории почитай что с самого начала. Слишком взвинченный, чтобы задуматься, с какой стати короля это занимает, мальчик рассказал все: о жизни с Брудом и Сулой, о встрече с Гавейном, о приглашении королевы и ее благоволении, о поездке в Тюлений залив с Габраном и наконец о кошмарном возвращении к обугленной хижине. Впервые после смерти Сулы – а на том и закончилось его детство, – он беседовал – и даже разоткровенничался! – с человеком, общаться с которым настолько просто. Просто? С верховным королем? Мордред даже не заметил несообразности. Он продолжал говорить. Он уже дошел до гибели Габрана. В какой-то момент он шагнул к столу и положил перед королем деревянный амулет. Артур взял талисман в руки, рассмотрел его со всех сторон, ничем не выдавая собственных чувств. На руке его блеснул огромный резной рубин, в сравнении с ним жалкая поделка показалась топорной игрушкой, не более. Король отложил амулет в сторону.

Мордред дошел до конца. В наступившей тишине языки пламени трепетали над огромным очагом, точно флаги на ветру.

И снова слова короля прозвучали полной неожиданностью. Вопрос словно явился продолжением давней затаенной мысли и к сути дела отношения вроде бы не имел.

– Почему она назвала тебя Мордредом?

После разговора столь задушевного гость не замедлил с ответом, хотя еще час назад подобная прямота показалась бы немыслимой.

– Это значит «мальчик с моря». Там-то меня и нашли – среди обломков ладьи, на которую вы приказали погрузить неугодных детей.

– Я?

– Мне уже доводилось слышать, будто вы, лорд, здесь ни при чем. Правды я не знаю, но поперву мне указали на вас.

– Разумеется. От нее я ничего иного и не ждал.

– О ком вы?

– О твоей матери.

– Нет же! – быстро возразил Мордред. – Сула ни о чем таком не упоминала: ни про лодку, ни про избиение младенцев. Это королева Моргауза мне все рассказала, много позже. Что до имени, да половину островных мальчишек зовут Мордред, Медраут… Море-то повсюду.

– Я понял. Вот почему мне понадобилось столько времени на то, чтобы отыскать тебя, даже при том, что мать твою я из виду не терял. Нет, я не про Сулу. Я имею в виду твою настоящую мать, женщину, которая родила тебя.

– Вы… знаете? – сдавленным голосом выговорил Мордред. – Вы… Вы и в самом деле меня искали? Вы знаете, кто моя мать… кто я сам?

– Еще бы. – Слова тяжело повисли в воздухе, словно исполненные глубокого смысла, но тут Артур изменил ход беседы и просто добавил: – Твоя мать – мне сводная сестра.

– Королева Моргауза? – задохнулся мальчик, точно громом пораженный.

– Она самая.

Здесь Артур предпочел выждать. По одному откровению за раз. Мордред часто-часто заморгал: ум его жадно вбирал в себя потрясающую новость, возвращался к былому, заглядывал в будущее…

Наконец мальчик поднял глаза. Страх был забыт; прошлое, в том числе и недавнее, – тоже. Глаза его вспыхнули: казалось, возбуждение полностью подчинило его себе.

– Теперь мне все ясно! Она и впрямь кое о чем упоминала. Туманные намеки… намеки, которых я не мог понять, потому что правда мне и в голову не приходила. Ее сын… Ее родной сын! – Глубокий вздох. – Вот почему она призвала меня к себе! Гавейн послужил только предлогом. А я-то удивлялся, зачем бы это ей воспитывать мужнина бастарда от какой-то там горожанки. Да еще и благоволить к нему! А ведь на самом-то деле я ее собственный сын, и бастард только потому, что родился до срока! О да, теперь я вижу! Я появился на свет спустя каких-нибудь восемь месяцев после свадьбы. И вот король Лот вернулся из Линниуса, и…

Мордред умолк на полуслове. Взволнованное понимание исчезло, словно перед глазами захлопнулись ставни.

Все новые подробности складывались в единое целое.

– Так это король Лот приказал истребить младенцев? – медленно протянул мальчик. – Потому что происхождение его старшего сына возможно оспорить? А мать спасла меня и отослала на Оркнеи, к Бруду и Суле?

– Истребить младенцев приказал король Лот. Да.

– Чтобы убить меня?

– Да. И возложить вину на меня.

– Но почему?

– Из страха перед людьми. Перед родителями, чьи дети и впрямь погибли. И еще потому, что, хотя под конец Лот сражался под моими знаменами, он всегда оставался моим врагом. Ну и в силу других причин тоже.

Последнюю фразу Артур выговорил медленно. Осторожно прокладывая путь к тому мгновению, когда можно будет открыть правду самую важную, король придал словам особую значимость, надеясь подтолкнуть Мордреда к уже подсказанному вопросу. Но Мордред не поддался. Его занимали собственные давние наваждения. Мальчик шагнул вперед, уперся ладонями о стол и выпалил:

– Да, в силу других причин! И я их знаю! Я – старший сын, но, поскольку зачат вне брака, король опасался, что со временем люди усомнятся в моем происхождении и в королевстве начнется смута! Куда разумнее от меня избавиться и обзавестись законным отпрыском, который в должное время унаследует трон – по праву, как само собою разумеющееся!

– Мордред, ты забегаешь вперед. Сперва послушай.

Вряд ли Мордред заметил, что верховному королю недостает обычной твердости. И вид у него, ежели слово это уместно по отношению к великому полководцу, смущенный. Но Мордред уже не вслушивался. Скрытый смысл тех истин, что он узнал за последние несколько минут, окутал его одуряющим облаком, но вместе с ним пришла новая уверенность, развеялись опасения, нахлынула бурная радость: наконец-то он вправе высказать все свои затаенные мысли, причем человеку, от которого зависит воплощение грезы в жизнь!

Чуть запинаясь, Мордред гнул свое:

– Получается, что я, по сути дела, наследник Дунпелдира, так? Или, если Тидваль хранит крепость для Гавейна, тогда – Оркнеев? Сир, два королевства, столь далеко отстоящие друг от друга, одному государю не удержать; право же, ныне самое время разделить их! Вы сказали, что Моргауза на острова не вернется. Дозвольте мне поехать вместо нее!

– Ты меня не понял, – возразил король. – У тебя нет прав ни на одно из Лотовых королевств.

– Нет прав! – Мальчик распрямился, точно туго натянутый лук, едва с тетивы сорвется стрела: ну ни дать ни взять Артур в юности! – Когда сами вы были зачаты вне брака Утером Пендрагоном, а госпожа ваша мать, в ту пору еще герцогиня Корнуэльская, не могла стать его женой до истечения месяца!

Едва слова эти сорвались с языка, как Мордред уже горько пожалел о сказанном. Король промолчал и не изменился в лице, но внезапная мысль заставила Мордреда умолкнуть, а вместе с ней вернулся и страх. Дважды за один вечер он вышел из себя – а ведь он, Мордред, в течение долгих лет смирял свой характер, чтобы облечься, точно в броню, против житейской неустроенности и неприкаянности в холодный, как морская пучина, панцирь самообладания!

Запинаясь, он принялся оправдываться.

– Милорд, я прошу прощения. Я не хотел оскорбить вас… или госпожу вашу мать. Я всего лишь имел в виду… Я так долго размышлял об этом, все обдумывал и так и этак, не могу ли по закону претендовать на какой-нибудь надел… надел, чтобы править… Я сумею, правда! Такое про себя всегда знаешь… И я подумал о вас и о том, как вы пришли к власти. А как же иначе! Всем ведомо… то есть… люди и впрямь говорят…

– Что я, строго говоря, бастард?

Удивительно, но король, похоже, нисколько не разгневался.

Мордред слегка приободрился. Для вящей надежности мальчик оперся кулаками о стол. И, осторожно подбирая слова, проговорил:

– Да, сир. Видите ли, я все гадал про закон. Закон большой земли. Я хотел выяснить доподлинно, а потом спросить у вас. Милорд, если Гавейн воцарится в Дунпелдире, тогда, клянусь Богиней, даю вам слово, что я подхожу для Оркнеев куда лучше Гахериса или Агравейна! И кто знает, что за распри и неурядицы начнутся на островах, если наследуют близнецы?

Артур ответил не сразу. Мордред тоже умолк: просьба высказана, заветные слова произнесены. Но вот король очнулся от раздумий.

– Я выслушал тебя до конца, потому что любопытствовал узнать, каким человеком ты вырос, при твоем-то своеобразном воспитании, почти под стать моему, – Артур улыбнулся краем губ. – Как «ведомо всем», я тоже был зачат вне брака и спрятан на долгие годы. В моем случае – на четырнадцать лет, однако я рос в доме, где с самого начала обучался наукам рыцарства. Тебе досталось менее четырех лет такого обучения, но я слышал, ты ими достойно воспользовался. Ты получишь то, что тебе причитается, поверь мне, но не так, как виделось тебе в замыслах и мечтах. А теперь послушай меня. И сядь, пожалуйста.

Недоумевая, мальчик пододвинул табурет и сел. Король, напротив, поднялся на ноги и прошелся по комнате из конца в конец, прежде чем заговорить.

– Начнем с того, что, каков бы ни был закон или прецедент, о том, чтобы передать тебе королевство Оркнейское, не идет и речи. Оркнеи – для Гавейна. Я намерен оставить Гавейна и его братьев здесь, в рядах моего рыцарского воинства, а после, когда придет время и ежели сам он того пожелает, пусть примет островное королевство из моих рук. А тем временем Тидваль останется в Дунпелдире.

Артур перестал расхаживать взад и вперед и снова сел.

– Мордред, несправедливости в том нет. Ты не имеешь права ни на Лотиан, ни на Оркнеи. Ты не сын Лота, – со значением проговорил он. – Король Лот Лотианский не отец тебе.

Пауза. В трубе ревело пламя. Снаружи, где-то в коридорах, кто-то кого-то окликнул и получил ответ.

– И вы знаете, кто мой отец? – осведомился мальчик ровным, безучастным голосом.

– Еще бы, – повторил король.

На сей раз понимание пришло мгновенно. Мальчик резко выпрямился. Глаза собеседников оказались почти на одном уровне.

– Вы?

– Я, – сказал Артур и выждал.

На этот раз Мордреду потребовалось секунды две, а затем в лице его отразилась, вопреки ожиданиям Артура, не тошнотворная неприязнь, но лишь удивление и неспешное осмысление новости.

– От королевы Моргаузы? Но это… это…

– Это кровосмешение. Знаю.

На этом Артур поставил точку. Не стал каяться, не стал ссылаться на собственное неведение – он, дескать, понятия не имел о родстве, когда Моргауза заманила юного сводного брата в свою постель.

– Понятно, – отозвался наконец мальчик, ничего к тому не прибавив.

Настал черед изумляться Артуру. Мучаясь сознанием собственного греха, во власти отвращения при мысли о ночи, проведенной с Моргаузой, которая с тех пор стала для него символом всего порочного и нечистого, он не принял во внимание отношение мальчика, воспитанного среди поселян, к греху, не столь уж редкому на островах, где кровосмешение – дело обычное. На родине Мордреда такие вещи и грехом-то, по сути дела, не считались. Римское право так далеко не распространялось, а Богиня Мордреда – та же, что у Моргаузы, – не слишком-то старалась укрепить в своих приверженцах понимание греховности.

В самом деле, Мордред был занят совсем иными мыслями.

– Это значит… это значит, что я…

– Да, – отозвался Артур, наблюдая, как в глазах, так похожих на его собственные, вспыхнуло изумление, а за ним, в глубине, угадывался восторг. Не любовь – откуда бы? – но отблеск властного, глубоко укоренившегося честолюбия.

«А почему бы и нет? – размышлял король. – У Гвиневеры детей от меня не будет. Этот мальчик – дважды Пендрагон и, по отзывам судя, ни в чем не уступит любому из сверстников. Сейчас он чувствует ровно то же, что и я, когда Мерлин открыл мне ту же самую правду и вложил в руку Меч Британии. Так пусть его! Что до остального – все сбудется так, как угодно богам».

О пророчестве Мерлина – о том, что бастард станет причиной его падения и смерти, – король и не вспомнил. Ничто не омрачило для него мгновения незамутненной радости.

Незамутненной еще и потому, что произошло чудо и Мордред воспринял историю давнего греха довольно-таки равнодушно. И благодаря этой невозмутимости Артур обнаружил, что сам в состоянии заговорить о случившемся.

– Это произошло после сражения при Лугуваллиуме. Моя первая битва… Твоя мать, Моргауза, приехала на север ухаживать за отцом, королем Утером: он был болен, и смертельно, хотя мы об этом не догадывались. В ту пору я не знал, что и я – дитя Утера Пендрагона. Я считал отцом Мерлина и любил его как отца. Прежде я Моргаузу не видел. Можешь себе представить, как прелестна она была в двадцать лет… В ту ночь мы разделили ложе. Только впоследствии Мерлин открыл мне, что Утер Пендрагон мой отец, а сам я наследник Верховного королевства.

Мордред, с присущей ему проницательностью, отметил недоговоренность.

– Однако Моргауза знала?

– Думаю, да. Но даже мое неведение не искупает моей доли греха. Я это понимаю. Своим поступком я причинил зло тебе, Мордред. И зло живет.

– Но как же так? Вы искали меня, призвали сюда. Хотя могли бы и не делать этого. Почему?

– Когда я приказал Моргаузе явиться в Камелот, – отозвался Артур, – я считал, что она повинна в смерти Мерлина, а он был – нет, есть! – лучший из людей этого королевства, и дорог мне превыше всех прочих. И вина с нее не снята. Мерлин состарился до срока и носит в себе семя яда, полученного из ее руки. Он знал, что отравила его Моргауза, но, радея о ее сыновьях, мне в этом так и не признался. Счел, что ей следует сохранить жизнь: вдали от двора, лишенная возможности чинить вред, пусть себе растит мальчиков вплоть до того дня, когда они смогут послужить мне. Я узнал про яд много позже: Мерлин лежал при смерти, как нам казалось, и в бреду помянул о настойчивых попытках Моргаузы извести его при помощи отравы или колдовства. Так что после похорон я послал за ней, дабы призвать к ответу за злодеяние и рассудив также, что сыновьям ее пора оставить мать и перейти под мою опеку.

– Всем пятерым! То-то удивились при дворе. Вы помянули про отзывы, сир. А кто вам про меня рассказывал?

Артур улыбнулся.

– У вас во дворце обосновался мой соглядатай. Подмастерье ювелира, по имени Кассо. Он мне написал.

– Раб? Он умеет писать? Вот уж никто бы не заподозрил! Он немой, и мы думали, бедняга вообще не может сноситься с людьми.

Король кивнул.

– Бесценный человек. Люди охотно откровенничают в присутствии раба, тем паче немого. Это Мерлин научил его писать. Иногда мне кажется, что даже самые пустячные его поступки подсказаны предвидением. Так вот, при дворе Моргаузы Кассо много чего нагляделся и наслушался. И отписал мне, что Мордред, переселившийся во дворец, скорее всего, тот самый.

Мордред напряженно вспоминал:

– Сдается мне, я видел, как он вручает послание. У пристани стоял торговый корабль: лес сгружал. Я заметил, как Кассо поднялся на борт и кто-то дал ему денег. Я подумал, что раб, должно быть, подрабатывает частными заказами за спиной у хозяина. Тогда-то письмо и ушло?

– Очень может быть.

Это воспоминание вызвало к жизни и другие. Моргауза и эта ее многозначительная улыбка, стоило ему упомянуть о «матери». Ее попытка проверить, не унаследовал ли сын дар ясновидения. И Сула… Сула, должно быть, знала, что однажды мальчика у нее отберут. Она боялась. Неужто догадывалась о возможном исходе?

– Королева и в самом деле приказала Габрану убить их? – резко спросил мальчик.

– Если Габран сознался, понимая, что умирает, ты можешь не сомневаться, – отозвался король. – Для Моргаузы это все равно что спустить сокола на зайца. Она приказала зарезать твою первую кормилицу, Мачу, в Дунпелдире, подложила сына Мачи в королевскую колыбель вместо тебя и сама натравила Лота на ребенка. И хотя приказ об избиении младенцев исходил от Лота, подговорила его именно Моргауза. Мы это знаем доподлинно. У нас есть свидетельница. Много было убийств, Мордред, и одно грязнее другого.

– Столько смертей, и все из-за меня. Но почему? – Единственную подсказку, подброшенную много лет назад, Мордред, взволнованный встречей, опьяненный видениями будущего, позабыл напрочь – точно так же, как и Артур. – Зачем она сохранила мне жизнь? Зачем скрывать меня на протяжении стольких лет?

– Чтобы использовать тебя в качестве орудия, как пешку, если угодно. – Если король и вспомнил наконец о пророчестве, мальчика он тревожить не стал. – Может, как заложника, на случай, если я дознаюсь, что она погубила Мерлина. Только почувствовав себя в безопасности, она забрала тебя из потайного убежища, и даже тогда подобрала для тебя надежную личину – выставила Лотовым бастардом. Дальше этого ее замыслы я разгадать не в силах. Ее изощренным коварством я просто не владею.

В ответ на безмолвную мольбу в напряженном взгляде мальчика он добавил:

– Кровные узы здесь ни при чем, Мордред. Мне приходилось убивать, и нередко, но не такими способами и не из таких побуждений. Мать Моргаузы была родом из Бретани, и ворожея, как я слышал. Такая магия передается от матери к дочери. Тебе незачем страшиться темных сил в себе самом.

– Я и не боюсь, – быстро отозвался Мордред. – У меня нет дара ясновидения и никакой магии нет, королева сама так сказала. Однажды она попыталась проверить. Теперь понимаю: она боялась, как бы я не «увидел», что сталось с моими приемными родителями. Так что она свела меня в подземный склеп, к колдовской заводи, и велела выискивать там видения.

– И что за видения тебе явились?

– Ни одного. Я высмотрел в заводи угря. А королева сказала, видения были. Она разглядела.

Артур улыбнулся:

– Говорю тебе: по крови ты ближе ко мне, нежели к ней. Для меня вода она и есть вода, хотя мне доводилось видеть и волшебный огонь – Мерлин призывает его из воздуха, – и другие чудеса. Но все это чудеса света. А Моргауза показывала тебе что-нибудь из своей магии?

– Нет, сир. Она отвела меня в святилище, где творит чары и смешивает колдовские снадобья…

– Продолжай. В чем дело?

– Ничего такого. Честное слово, пустое. Вспомнилось кое-что, вот и все. – Мордред отвернулся к огню, заново переживая минуты, проведенные в хранилище: объятия, поцелуй, слова королевы. И медленно добавил про себя, словно открывая нечто новое: – И все это время она знала, что я ее родной сын!

Не сводя глаз с собеседника, Артур безошибочно угадал правду. И содрогнулся от гнева. А совладав с собой, мягко произнес:

– И ты тоже, Мордред?

– Да пустое, – повторил мальчик поспешно, словно стремясь отделаться от досадной мысли. – Ничего такого, правда. Просто теперь я понял, откуда те чувства… – Быстрый взгляд через стол. – Да это в порядке вещей, всяк знает, что в порядке вещей. Но не так. Брат и сестра, это одно дело… но мать и сын? Нет, никогда. Во всяком случае, я о таком не слыхивал. И ведь она знала, верно? Знала. Так зачем бы ей…

Не договорив, Мордред умолк, опустил взгляд на руки, сцепленные на коленях.

Мальчик не ждал ответа.

И он, и король знали его заранее. В бесстрастном голосе его звучало лишь недоуменное отвращение, с которым обычно воспринимаются порочные склонности. Все краски схлынули с его щек, лицо побледнело и осунулось.

С растущим облегчением и благодарностью король подумал о том, что никаких уз рвать не придется. Сильные переживания налагают собственные оковы, но то, что еще связывает Моргаузу и Мордреда, возможно разрубить здесь и сейчас.

Наконец Артур заговорил нарочито негромко и сдержанно, как равный с равным, как королевский сын с королевским сыном:

– Я не стану ее казнить. Мерлин жив, а прочие ее убийства меня не касаются и не мне их карать. Более того, ты сам поймешь: я не могу удержать тебя рядом – здесь, при дворе, где многие знают нашу историю и подозревают, что ты мой сын, – и первым делом предать смерти твою мать. Так что Моргаузе дарована жизнь. Но не свобода.

Артур помолчал, откинулся в кресле, приветливо глянул на мальчика.

– Ну что ж, Мордред, мы с тобой вступаем на новую дорогу. Куда она нас заведет – неведомо. Я обещал обойтись с тобой по справедливости и слово свое сдержу. Ты останешься при моем дворе, вместе с остальными оркнейскими принцами и, подобно им, будешь считаться королевским племянником. Если кто-то и догадается о твоем происхождении, ты сам увидишь, что уважения к тебе только прибавится, а не наоборот. Но пойми также и вот что: из-за того, что произошло в Лугуваллиуме, и щадя чувства королевы Гвиневеры, я не могу открыто назвать тебя сыном.

Мордред упрямо не поднимал глаз.

– А когда королева родит вам других сыновей?

– Не родит. Королева бесплодна. И довольно об этом, Мордред. А будущее покажет. Принимай то, что жизнь предлагает тебе здесь, под моим кровом. Все принцы оркнейские заживут в почете и уважении, как то и подобает сиротам королевской крови, а ты… сдается мне, что в итоге ты обретешь и большее. – В глазах бастарда снова что-то вспыхнуло. – Я говорю не о королевствах, Мордред. Но возможно, что сбудется и это, если ты в достаточной мере мой сын.

И вдруг самообладание оставило мальчика. Он задрожал. Закрыл лицо руками.

– Пустое, вздор, – глухо произнес он. – Я-то думал, меня накажут за Габрана. Может, казнят. А теперь – вот это все. Что теперь будет? Что теперь будет, сир?

– Если ты о Габране, то ничего, – отозвался король. – Его можно только пожалеть, но смерть его в известном смысле заслуженна. Что до тебя, пока все останется как есть, разве что нынче вечером ты не вернешься в общую спальню. Тебе нужно побыть одному, свыкнуться с тем, что ты только что услышал. Никто удивляться не станет; все решат, что тебя держат взаперти из-за убийства Габрана.

– А Гавейн и остальные? Нужно ли сообщить им?

– Я поговорю с Гавейном. Остальным достаточно знать только то, что ты сын Моргаузы и старший из племянников верховного короля. Этого довольно, чтобы объяснить твое положение при дворе. Но Гавейну я скажу правду. Он должен понять, что ты не претендуешь ни на Лотиан, ни на Оркнеи, – Артур обернулся к двери. – Слышишь: снаружи меняется стража. Завтра день Митры и христианское Рождество, а для тебя, я полагаю, какой-нибудь зимний праздник в честь ваших чужеземных оркнейских богов. Для нас всех – начало новой жизни. Так что добро пожаловать в Камелот, Мордред! А теперь ступай и попытайся заснуть.