Текст книги "Недобрый день (День гнева) (Другой перевод)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Глава 6

С тех самых пор, как Нимуэ гостила у короля Урбгена Регедского и помешала Мордреду бежать, он ни разу не виделся с чародейкой. Она была замужем за Пелеасом, королем островов к западу от Летней страны, где река Бру впадает в Северн. Сама Нимуэ, урожденная принцесса Речных островов, знала мужа с детства. Их замок стоял почти в пределах видимости от Тора, и пока Пелеас, один из Артуровых Сотоварищей, находился при короле, Нимуэ заступала на место владычицы Озерных дев в монастыре на Инис-Витрине или одна уезжала в Яблоневый сад, тот домик, что Мерлин построил неподалеку от Камелота и завещал ей, равно как и собственный титул, и – судя по слухам – немало всего прочего. По преданию, во время затяжного недуга, что ослабил старого колдуна и привел к мнимой смерти, Мерлин передал все свои познания ученице Нимуэ, запечатлев в ее разуме даже детские свои воспоминания.

Мордред слышал эти россказни, и, хотя вместе с возмужанием и чувством уверенности пришел известный скептицизм, молодой человек отчетливо помнил, сколь сильное впечатление произвело на него в Лугуваллиуме могущество чародейки, так что подъезжал он к Яблоневому саду с чувством, весьма похожим на робость.

Квадратный дом, сложенный из серого камня, примыкал к внутреннему дворику. В одном углу торчала старая башня. Дом стоял в распадке среди холмистых пастбищных нагорий, в окружении садов. Вниз по склону, под стеной, струился ручей.

Мордред свернул с наезженной дороги на тропинку, что вела вдоль ручья вверх по холму. Он уже проделал половину пути, как вдруг впереди показался всадник на серой кобыле. К вящему своему удивлению, юноша узнал короля.

Артур натянул поводья.

– Ты искал меня?

– Нет, сир. Я и не подозревал, что вы здесь.

– А, так значит, Нимуэ за тобой послала? Она сказала мне, что ты приедешь, но не объяснила когда и зачем.

Мордред изумленно воззрился на собеседника.

– Нимуэ сказала, что я приеду? Как так? Я ведь и сам о том не знал. Я… мне захотелось спросить у нее кое-что, вот я и поскакал сюда, можно сказать, поддавшись порыву.

– А, – отозвался Артур и оглядел Мордреда не без иронии.

– Чему вы улыбаетесь, сир?

Про себя Мордред с благодарностью подумал: «Отец и не догадывается, что у меня на уме. Ведь наверняка не догадывается! Но Нимуэ…»

– Если ты еще не встречался с Нимуэ, то перепоясай чресла и вооружись щитом, – рассмеялся Артур. – Никакой тайны здесь нет; во всяком случае, доступной простым смертным вроде тебя и меня. Нимуэ в любом случае узнала бы, что ты приедешь, потому что она знает все. Очень просто. Ей даже известно зачем.

– Тогда и слов тратить не нужно, – сухо заметил Мордред.

– Я раньше так и говорил Мерлину. – Лицо короля омрачилось, но тут же просветлело. Артур снова развеселился. – Ну, удачи тебе, Мордред. Пора тебе познакомиться с повелительницей твоего повелителя.

И он со смехом поскакал вниз по холму к дороге.

Мордред оставил коня у арки и вошел во двор. Вокруг пестрели цветы, пахло целебными травами и лавандой, на стене ворковали голуби. Старик, судя по платью – садовник, набирал из колодца воду. Он поднял взгляд, поднес руку ко лбу и указал на дверь в башне.

«Ну что ж, – подумал Мордред, – она ведь ждет меня, верно?»

Он поднялся по каменным ступеням и распахнул дверь.

В маленькой квадратной комнате обнаружилось одно-единственное огромное окно, глядящее на юг, под ним – стол. Помимо него, из мебели были только шкаф, массивное кресло да пара табуреток. На столе красовался ларец, в нем – аккуратно свернутые свитки. У стола, спиной к окну и лицом к двери, стояла женщина.

Она не приветствовала гостя ни словом, ни жестом. Встретил его – неодолимо, точно порыв холодного ветра, – враждебный и леденящий взгляд.

Молодой человек застыл в дверях. Ощущение ужаса, бесформенное и тяжкое, навалилось на него, словно стервятники рока вцепились ему в плечи, когтями впиваясь в плоть.

Затем туман рассеялся. Мордред выпрямился. Тяжесть отпустила. Комнату заливал солнечный свет, а напротив него стояла высокая, прямая как стрела женщина в сером платье, с холодными серыми глазами; темные волосы забраны назад и перевиты серебром.

– Принц Мордред.

Юноша поклонился.

– Госпожа.

– Прости, что принимаю тебя здесь. Я работала. Король частенько сюда заглядывает и принимает все как есть. Ты присядешь?

Мордред пододвинул табуретку и сел. Оглянулся на беспорядок на столе. Нимуэ вовсе не снадобье варила над жаровней, как он склонен был предположить. «Работа» скорее сводилась к кипе бумаг и дощечек для письма. В оконном проеме стоял незнакомый ему инструмент, одним концом направленный в небо.

Нимуэ уселась и выжидательно обернулась к Мордреду.

Гость перешел сразу к делу:

– Прежде мы не встречались, госпожа, но я вас уже видел.

Минуту Нимуэ глядела на него, затем кивнула.

– Замок в Лугуваллиуме? Я знала, что ты рядом. Ты прятался во дворе?

– Да. – И хмуро добавил: – Вы стоили мне свободы. Я пытался сбежать.

– Верно. Ты испугался. Но теперь-то ты знаешь, что причин для страха не было.

Мордред нерешительно помедлил. Голос собеседницы по-прежнему звучал холодно, во взгляде читалась неприязнь.

– Тогда зачем вы меня остановили? Вы надеялись, что король предаст меня смерти?

Брови ее взлетели.

– Почему ты спрашиваешь?

– Из-за пророчества.

– Кто рассказал тебе? Ах да, Моргауза. Нет, я велела Урбгену не спускать с тебя глаз и позаботиться о том, чтобы ты благополучно добрался до Камелота, потому что всегда лучше, если угроза остается в пределах видимости; упустишь – и гадай потом, откуда последует удар.

– Стало быть, вы согласны, что я представляю угрозу. Вы верите в пророчество.

– Приходится.

– Значит, вы тоже это видели? В кристалле, либо в заводи, либо… – Мордред оглянулся на инструмент у окна, – прочли по звездам?

Впервые в лице ее отразилось нечто иное, нежели враждебность. Нимуэ глядела на гостя с любопытством и отчасти озадаченно.

– Мерлин видел, Мерлин изрек пророчество, а я есмь Мерлин, – медленно проговорила она.

– Тогда объясните: почему, если Мерлин верил в свои пророческие голоса, он позволил королю сохранить мне жизнь? Я знаю, зачем так поступила Моргауза: она спасла меня, полагая, что я стану погибелью Артура. Она сама мне так сказала, а когда я вырос, попыталась настроить против короля. Но почему Мерлин вообще допустил, чтобы я родился на свет?

Нимуэ надолго замолчала. Серые глаза напряженно изучали гостя, словно пытаясь вытянуть все секреты из потаенных уголков его сознания. Наконец она заговорила:

– Потому что Мерлин не хотел, чтобы Артур запятнал себя неправедным убийством, какова бы ни была причина. Потому что он был достаточно мудр, чтобы понимать: мы не можем заставить богов отклониться в сторону, но должны идти, как сможем, по дорогам, что они для нас проложили. Потому что он знал: из мнимого зла порою возникает великое добро, а деяния во благо зачастую несут гибель и смерть. Потому что он видел, что в миг Артуровой смерти слава его достигнет своего апогея и пойдет на убыль, но через смерть эту останется жить, став светом, и трубным гласом, и дыханием жизни для тех, кто еще не родился.

Нимуэ договорила: казалось, что слабое эхо ее голоса, точно перезвон струны, все вьется и вьется в воздухе и, вибрируя, умолкает.

Наконец Мордред заговорил снова:

– Вы наверняка знаете, что по своей охоте я не причиню королю зла. Я многим ему обязан, я не видел от него ничего, кроме добра. Артур знал о пророчестве с самого начала и, веря каждому слову, все-таки призвал меня ко двору и принял как сына. Как же вы можете думать, что я по доброй воле стану ему вредить?

– Не обязательно по доброй воле, – отозвалась Нимуэ более мягко.

– Вы пытаетесь меня уверить, что я бессилен предотвратить предсказанное?

– Чему быть, того не миновать, – молвила она.

– И вы не властны мне помочь?

– Уклониться от судьбы, начертанной в звездах? Нет.

Мордред порывисто вскочил на ноги. Нимуэ не двинулась с места, даже когда гость шагнул вперед и встал, глядя на нее сверху вниз и словно собираясь ударить.

– Нелепость какая-то! Звезды, тоже мне! По-вашему выходит, что люди – те же овцы, нет, хуже овец, – слепая судьба заставляет их исполнять волю какого-то там злокозненного божества! А как насчет моейволи? Неужто я, чего бы уж там ни хотел и ни делал, обречен погубить и уничтожить человека, которого чту, короля, которому служу? Неужто я обречен согрешить, нет, стать худшим из грешников, отцеубийцей? Что же это за боги?

Нимуэ не ответила.

Запрокинув голову, она неотрывно глядела на гостя.

– Хорошо же, – яростно выпалил он. – Вы сказали, и Мерлин сказал, и еще королева Моргауза, а она тоже ведьма, вроде вас…

В глазах Нимуэ вспыхнуло что-то похожее на досаду, и Мордред испытал свирепое удовлетворение от того, что задел-таки собеседницу за живое.

– Все вы сказали, что через меня короля настигнет рок. Вы уверяете, я бессилен предотвратить это. Да ну? Что, если я возьму кинжал – вот так – и убью себя, здесь и сейчас? Разве удар мой не зачеркнет судьбу, что, по-вашему, начертана в небесах?

Даже когда блеснула сталь, Нимуэ не дрогнула, однако теперь наконец-то сдвинулась с места. Она поднялась с табуретки, отошла к окну. Встала там, спиной к гостю, выглянула наружу. Под открытым окном росла груша, в ветвях пел черный дрозд.

Не оборачиваясь, Нимуэ заговорила:

– Принц Мордред, я не сказала, что Артур погибнет от твоей руки или даже через твои поступки. В силу твоего бытия, вот и все. Так что убей себя здесь и сейчас, если угодно, но возможно, что благодаря твоей смерти рок настигнет его куда раньше.

– Но тогда… – в отчаянии начал он.

Нимуэ наконец-то обернулась:

– А теперь послушай меня. Если бы Артур убил тебя в младенчестве, вполне могло бы случиться, что подданные, возмущенные подобной жестокостью, восстали бы против короля и в этой смуте Артур нашел бы свою смерть. Если ты убьешь себя сейчас, может статься, твои братья обвинят Артура и станут искать его гибели. Или даже сам Артур, услышав недобрую весть, сломя голову поскачет сюда, в Яблоневый сад, упадет с коня и расшибется насмерть или останется беспомощным калекой, наблюдающим, как королевство рушится на его глазах. – Чародейка воздела руки. – Теперь ты понял? У судьбы не одна стрела. Боги выжидают за непроглядной завесой.

– Значит, они жестоки!

– Ты в этом уже убедился, разве нет?

Мордред вспомнил тошнотворный запах сгоревшей хижины, отполированную морем кость в руке, тоскливый чаячий крик на взморье.

Он встретил взгляд серых глаз и прочел в них сострадание.

– Что же человеку делать? – тихо проговорил он.

– Всем нам остается одно, – ответила Нимуэ. – Жить тем, что приносит жизнь. Умереть так, как назначит смерть.

– То мрачный совет!

– Да? – отозвалась чародейка. – О том тебе неведомо.

– Не понимаю.

– Так пойми: тебе неведомо, что сулит жизнь. А я могу сказать тебе лишь одно: сколько бы лет жизни вам с отцом ни отпущено, годы эти увидят, как сбываются честолюбивые замыслы, и принесут исполнение желаний и заслуженную славу как ему, так и тебе.

Мордред надолго умолк. На столь многое он не уповал и не рассчитывал; не ждал, что Нимуэ даст ему не только обоснованную надежду, но и обещание достойно прожитой жизни.

– Значит, мне нет смысла уезжать от двора и жить вдали от короля? – спросил он.

– Нет.

Мордред впервые улыбнулся.

– Потому что мне должно оставаться в пределах видимости? Потому что стрела при свете дня лучше, чем клинок во тьме?

В ее ответе тоже ощущалась тень улыбки.

– Ты такой же, как он, – только и сказала чародейка, но тягостное напряжение отчасти схлынуло. Суровая дама, ничего не скажешь. Красива, да, но Мордред скорее коснулся бы рассерженного сокола.

– Вы больше ничего не можете мне сказать? Совсем ничего?

– Я больше ничего и не знаю.

– А Мерлин знает? И захочет ли открыть мне?

– Что знает Мерлин, то знаю и я, – повторила Нимуэ. – Говорю тебе, я есмь Мерлин.

– Об этом вы уже поминали. Вы говорите загадками, желая дать мне понять, что сила его иссякла или что мне просто нельзя к нему? – И с вновь подступившей досадой воскликнул: – Всю жизнь я внимал слухам о магических смертях и исчезновениях, и все они обернулись ложью. Прошу, скажите мне прямо: если я поеду в Брин-Мирддин, найду ли я его?

– Да, если он сам того захочет.

– Значит, он все еще там?

– Он там, где был всегда, в ореоле света, в круговерти блуждающих огней.

Пока они разговаривали, солнце сместилось и луч из окна пал на лицо хозяйки. Мордред подметил легкие морщинки на гладком челе, тень усталости под глазами, прозрачные капельки испарины.

– Простите, если утомил вас, – отрывисто проговорил он.

Нимуэ возражать не стала.

– Я рада, что ты пришел, – только и сказала она, провожая гостя до двери.

– Спасибо за ваше долготерпение, – отозвался Мордред и набрал в грудь побольше воздуха, дабы распрощаться должным образом.

Но тут со двора донесся возмущенный вопль. Гость вздрогнул, резко обернулся, глянул вниз. Нимуэ проворно шагнула к нему.

– Ты лучше спускайся, да побыстрее! Твой конь отвязался и, сдается мне, изрядно пообгрыз рассаду. – Лицо ее, живое и юное, осветилось лукавством – ни дать ни взять ребенок, проказничающий в храме. – Если Варрон пристукнет тебя лопатой, а все к тому идет, то-то поглядим, как станут выкручиваться боги судеб!

Мордред поцеловал хозяйке руку и сбежал вниз, выручать коня. Нимуэ глядела вслед отъезжающему всаднику – и во взгляде ее снова читалась печаль, но не враждебность.

Глава 7

Мордред отчасти опасался, что король станет допытываться о поездке к Нимуэ, но Артур ни о чем не спросил. Он послал за сыном на следующий день и заговорил о предполагаемом визите к саксонскому королю Кердику.

– Я бы оставил тебя управлять страной в мое отсутствие, и опыт пошел бы тебе на пользу, однако для тебя полезнее будет познакомиться с Кердиком и побывать на переговорах, так что, как всегда, я оставляю Бедуира. В качестве регента, я бы даже сказал, раз формально я покидаю пределы собственного королевства и еду в чужие земли. А ты когда-нибудь видел живого сакса, Мордред?

– Никогда. А правда, что все они – великаны и пьют кровь новорожденных младенцев?

Король рассмеялся:

– Сам увидишь. По большей части они и впрямь высокие и рослые, и обычаи у них чудные. Но те, кто их знает и умеет изъясняться на их языке, уверяли меня, что их поэты и мастера достойны всяческого уважения. Воины – так уж точно. Тебе будет небезынтересно.

– А сколько человек вы с собою возьмете?

– Учитывая перемирие, только сотню. Королевская свита, не более того.

– И вы полагаетесь на то, что сакс станет соблюдать перемирие?

– Кердик – станет, хотя в отношении большинства саксов доверие подкрепляется лишь силой, да и память о Бадоне еще свежа. Но не повторяй этих слов, – отозвался Артур.

В избранную сотню вошел также и Агравейн, но не Гавейн с Гаретом. Эти двое вместе отбыли на север вскорости после совета. Гавейн собирался съездить в Дунпелдир, а оттуда, может быть, и на Оркнеи, и Артур не находил благовидного предлога ему воспрепятствовать, хотя и подозревал, что на самом деле племянник задумал нечто совсем иное. Надеясь, что Ламорак уехал на запад и присоединился к брату под знаменами Друстана, король удовольствовался тем, что послал в Думнонию гонца с предостережением.

Ясным, ветреным июньским днем король с сотней приближенных выехал в путь. Дорога уводила за высокие известковые холмы. Крохотные синие мотыльки и пятнистые фритиллярии стайками порхали над цветочным лугом. Пели жаворонки. Солнце проложило широкие золотые просеки через поля созревающих колосьев, а поселяне, белые от повисшей в воздухе меловой пыли, отрывались от работы и встречали проезжающих улыбками. Всадники ехали не спеша, переговариваясь и смеясь, настроение в отряде царило приподнятое. За исключением, пожалуй, Агравейна. Он пристроился рядом с Мордредом: тот скакал чуть поодаль от других, позади короля, увлеченного беседой с Кеем и Ворсом.

– Мы впервые выезжаем с королем, и на что же это похоже! Сущее гульбище! – презрительно фыркнул он. – Сколько было разговоров о войне и королевствах, переходящих из рук в руки, и о новом сборе армий на защиту наших берегов, а чем все закончилось! Король стареет, вот что я вам скажу. Надо сперва сбросить этих саксов в море, а потом будет время порассуждать… Но нет! Отряд во главе с военным вождем – и скачет с мирной миссией! К саксам. Союз с саксами? Тьфу! – Агравейн сплюнул. – Лучше бы меня отпустили с Гавейном.

– А ты просился?

– А то!

– Гавейн тоже не на войну собрался, – невозмутимо откликнулся Мордред, глядя прямо перед собой, промеж ушей коня. – В Дунпелдире никаких смут не предвидится, лишь дипломатические переговоры с Тидвалем, а благодаря Гарету все пройдет тихо-мирно.

– Не разыгрывай святую невинность! – сердито отпарировал Агравейн. – Ты-то знаешь, зачем уехал Гавейн!

– У меня есть свои мысли на этот счет. Да тут любой догадается. Но если Гавейн и впрямь отыщет Ламорака или хотя бы узнает что-то новое, будем надеяться, что Гарет убедит брата выказать хоть малую толику здравомыслия. А зачем, как ты думаешь, Гарет напросился к нему в спутники? – Мордред оглянулся на спутника. – А ежели Гавейн столкнется с Гахерисом, тебе стоит уповать на то же самое. Ты ведь наверняка знаешь, где сейчас Гахерис? Ну что ж, если Гавейн настигнет кого-то из этих двоих, лучше бы тебе ничего о том не знать. Да и я ничего знать не желаю.

– Ты? Ты ведь настолько близок к королю; удивляюсь, что ты не предостерег его!

– Нужды не было. Ему наверняка не хуже тебя известно, на что рассчитывает Гавейн. Но Артур не может навечно посадить его под замок. А на то, что не в силах предотвратить, король не станет тратить время. Он может только надеяться, хотя, возможно, напрасно, что здравый смысл одержит верх.

– А если Гавейн и впрямь столкнется с Ламораком, что вполне вероятно, даже по чистой случайности, что, по-твоему, произойдет?

– Ламораку придется защищаться. И это ему вполне по силам. – И добавил: – «Жить тем, что приносит жизнь. Умереть так, как назначит смерть».

Гавейн изумленно воззрился на собеседника.

– Чего? Что ты такое несешь?

– Да так, слышал кое-что на днях. Так как насчет Гахериса? Ты не боишься, что Гавейн и с ним тоже может столкнуться?

– Гавейн его не найдет, – уверенно сообщил Агравейн.

– О, так ты все-таки знаешь, где Гахерис?

– А ты как думал? Понятное дело, он послал мне весточку! А король об этом и не подозревает, уж будь уверен! Не такой уж он всеведущий, как тебе кажется, братец. – Агравейн искоса глянул на Мордреда и хитро зашептал: – Король много чего в упор не видит!

Мордред не ответил, но Агравейн в поощрениях и не нуждался.

– Иначе он вряд ли бы уехал на развеселую прогулку вроде этой, оставив Бедуира в Камелоте.

– Нужно же было кому-то остаться.

– С королевой?

Мордред снова оглянулся на спутника. Тон его и взгляд сказали все то, что не сумели выразить слова. В голосе звучали презрение и ярость.

– Я не глуп и не глух. Я слышу все то, о чем болтают грязные языки. Но свой изволь хранить в чистоте, братец.

– Ты мне угрожаешь?

– Зачем? Стоит королю один раз услышать…

– Если они и впрямь любовники, услышать ему следует.

– Но это неправда! Бедуир близок к королю и королеве, да, но…

– Говорят, муж всегда узнает последним.

Мордред сам изумился силе нахлынувшего бешенства. Он заговорил было, но тут же, оглянувшись на короля и всадников по обе стороны от него, ответил лишь одно, тихим, сдавленным голосом:

– Оставь. В любом месте речи эти глупые, а здесь тебя могут услышать. И в моем присутствии попридержи язык. Я в это дело вмешиваться не желаю.

– Когда оспаривали добродетель твоей родной матери, ты прислушивался весьма охотно!

– Оспаривали! – раздраженно повторил Мордред. – Бог ты мой, я там был! Я видел их на ложе!

– И тебе было настолько все равно, что ты дал любовнику уйти!

– Перестань, Агравейн! Если бы Гахерис зарубил Ламорака прямо там, на месте, в то время как король все еще вел переговоры с Друстаном, убеждая его покинуть Думнонию и присоединиться к Сотоварищам…

– Ты подумал об этом! В ту самую минуту? Пока она… они… на твоих глазах?

– Да.

Глаза Агравейна полезли на лоб. Кровь прихлынула к щекам, а затем побагровел и лоб. Презрительно фыркнув в бессильной ярости, он рванул на себя поводья так резко, что на трензеле выступила кровь. Мордред, избавившись от его общества, поскакал дальше один, но вот Артур обернулся, приметил его и поманил к себе.

– Глянь! Вон граница. И нас уже ждут. Тот, что в центре, – светловолосый муж в синем плаще, – это сам Кердик.

Кердик был высок и крепок, кудри и борода отливали серебром, а глаза сияли голубизной. Синий плащ с капюшоном, наброшенный поверх длинного серого одеяния, довершал наряд. Вождь саксов явился безоружным, если не считать кинжала, но стоявший позади оруженосец держал в руках тяжелый саксонский меч в кожаных ножнах, окованных чеканным золотом. На длинных, тщательно расчесанных волосах красовалась высокая корона, тоже золотая, прихотливо изукрашенная, а в левой руке вождь сжимал жезл – символ королевской власти, судя по золоченому набалдашнику и резной рукояти. Рядом ждал старик толмач, который, как выяснилось, был сыном и правнуком союзников и всю свою жизнь провел в пределах Саксонского берега.

Позади Кердика выстроились его таны, или лорды-воители, одетые так же, как и их король, только на Кердике была корона, а на них – высокие шапки из ярко окрашенной кожи. На заднем плане конюхи держали наготове лошадей: эти невысокие скотинки рядом с великолепных кровей скакунами Артура казались не больше пони.

Артур и его отряд спешились. Короли приветствовали друг друга – двое статных мужей, богато разодетые, в искрящейся россыпи драгоценных каменьев, темнокудрый и светлокудрый, – настороженно оглядели друг друга, памятуя о негласном перемирии, словно гигантские псы на надежной привязи. Затем, словно промеж них внезапно вспыхнула искра приязни, оба улыбнулись и одновременно протянули руки. Заключили друг друга в объятия и расцеловались.

Это послужило сигналом. Ряды высоких светловолосых воинов смешались, саксы устремились вперед с приветственными криками. Подбежали конюхи, ведя в поводу лошадей, и отряд снова сел в седла. Король поманил Мордреда вперед; Кердик церемонно поцеловал его в щеку, и юноша поскакал между саксонским королем и рыжим таном, который, как оказалось впоследствии, приходился кузеном королеве Кердика.

До столицы саксов было не так уж и далеко, около часа езды, и путь проделали не торопясь. Два короля, пустив коней неспешным аллюром, ехали бок о бок, беседуя на ходу, а толмач изо всех сил вытягивал шею, стараясь не пропустить ни слова и переложить сказанное сколь можно точнее.

Мордред, скакавший по другую руку от Кердика, вскоре перестал прислушиваться: речи толмача тонули в гвалте и смехе всадников – это саксы и бритты пытались объясняться друг с другом. Мордред и его спутник при помощи жестов и дружелюбных ухмылок кое-как представились друг другу: рыжего тана звали Брюнинг. Кое-кто из саксов – по большей части мужи постарше, те, что прожили всю жизнь на союзных территориях Саксонского берега, – наречие гостей знали неплохо; молодежь с обеих сторон находила общий язык через смех и изъявления доброй води. Агравейн, недовольно хмурясь, ехал поодаль в окружении молодых бриттов: эти тихо разговаривали промеж себя и на них внимания не обращали.

Оглядываясь по сторонам, Мордред усматривал вокруг немало любопытного; очень скоро, через каких-нибудь несколько миль, ландшафт начал меняться, обретая чужеземный, непривычный вид. За отсутствием толмача, он и Брюнинг довольствовались тем, что время от времени обменивались улыбками и порою указывали на какую-либо примечательную подробность. Поля здесь обрабатывали иначе; орудия местных поселян выглядели чудно, одни – примитивные, другие, напротив, замысловатые. Встреченные постройки разительно отличались от привычных Мордреду каменных сооружений; здесь камень почти не использовали, но хижины и коровники поселян являли собою великолепные образчики работы по дереву. Пасущийся скот и домашняя птица казались упитанными и ухоженными.

Стадо гусей, гогоча и хлопая крыльями, потянулось через дорогу; кони в первых рядах заметались, встали на дыбы. Гусятница, девочка со светлыми, точно лен, волосами, круглыми синими глазенками и прелестным разрумянившимся личиком, со всех ног бросилась за ними, размахивая хворостиной. Рассмеявшись, Артур кинул ей монетку. Девочка крикнула что-то в ответ, поймала подарок и побежала вдогонку за гусями. Саксы, похоже, перед королями благоговения не испытывали; в самом деле, кавалькада, которую Агравейн в сердцах обозвал гульбищем, теперь вполне оправдывала это название. Воины помоложе засвистели и загомонили вслед убегающей девочке, а та, подобрав длинные юбки, мчалась легко, как мальчишка, выставляя напоказ стройные обнаженные ножки. Брюнинг указал на нее рукою и обернулся к Мордреду.

– Hwaet! Faeger maegen!

Мордред, улыбнувшись, кивнул и вдруг с изумлением понял то, что медленно доходило до него вот уже несколько минут. Сквозь гомон и смех то и дело пробивались слова, а то и целые фразы, которые он, не переводя осознанно, тем не менее понимал. «Пригожая девица! Глянь-ка!» Отчасти мелодичные, отчасти гортанные звуки в сознании его сливались с образами детства; запах моря, пляшущие на волнах лодки, голоса рыбаков, красота остроносых кораблей, что иногда пересекали рыболовецкие угодья островитян; высокие светловолосые мореходы, что заходили в оркнейские гавани в шторм, ища убежища, а в ясные дни – по делам торговым. Вряд ли то были саксы, но, должно быть, у саксов и скандинавов есть немало общих слов и окончаний. Мордред заставил себя прислушаться и обнаружил, что понимание и впрямь возвращается – урывками, словно заученные в детстве стихи.

Но, будучи Мордредом, он ничего не сказал и виду не подал. Просто ехал себе и прислушивался.

Отряд перевалил через гребень поросшего травою холма – и внизу раскинулась столица саксов.

Первой мыслью Мордреда при виде столицы Кердика было: ну ни дать ни взять убогая деревня! А в следующее мгновение он от души позабавился: изрядное же расстояние прошел он, сын рыбака, с тех пор, когда еще более жалкая деревня на островах повергла его в немой восторг и восхищение.

Так называемая столица Кердика представляла собою огромное, беспорядочное скопище деревянных строений, обнесенное частоколом. Внутри частокола, в центре, высился королевский чертог, объемное прямоугольное сооружение, размером с сарай и целиком сделанное из дерева, с крутой крышей, плетеной кровлей и в середке – выходным отверстием для дыма. В обоих концах чертога было по двери, а в стенах, на равном расстоянии друг от друга, шли узкие высокие окна. Симметрично построенный, дом показался бы внушительным, пока в памяти не вставали золоченые башни Камелота и гигантские, римского образца каменные постройки Каэрлеона и Акве-Сулис.

Прочие дома, тоже симметрично сложенные, но размером куда поменьше, окружали чертог короля, судя по всему – как придется. Между ними, и рядом, и даже стена к стене, притулились хлева для скота. На открытых пространствах между домами кишели куры, свиньи и гуси, собаки и дети играли, шныряя туда-сюда под колесами запряженных волами телег или среди редких деревьев, где высились поленницы. В воздухе пахло навозом, свежескошенной травой и древесным дымом.

Огромные ворота были распахнуты настежь. Отряд въехал внутрь, под поперечной балкой, на которой развевалось знамя Кердика: синий раздвоенный флаг с узким полотнищем пощелкивал на ветру, словно плеть. В дверях чертога стояла королева Кердика, готовая ввести гостей в дом, так же как ее супруг ввел их в пределы королевства. Ростом она почти не уступала мужу; чело ее тоже венчала корона, а длинные светлые, точно лен, косы были перевиты золотом. Она приветствовала Артура, а за ним Мордреда и Кея церемонным поцелуем, а потом, к удивлению Мордреда, прошествовала в дом вместе с королем и его спутниками. Остальные гости остались снаружи; спустя какое-то время издали донеслись крики и звон металла и цокот копыт – молодые воины, саксы и бритты заодно, устроили дружеские состязания на поле за пределами частокола.

Король и его окружение, с толмачом тут же, расселись у центрального очага; огонь в нем только что разложили, но еще не зажгли. Две девушки, прелестные копии Кердика, внесли кувшины с медом и элем. Сама королева поднялась на ноги, приняла кувшины из рук дочерей и наполнила чаши гостей. Затем девы ушли, но королева осталась и снова уселась по левую руку от супруга.

Беседа, вынужденно замедленная потребностью в переводе, продолжалась весь вечер. Поначалу обсуждались исключительно дела домашние: торговля и рынки и в будущем – возможный пересмотр границ между королевствами. Лишь как следствие этого, разговор со временем перешел на возможность взаимной военной помощи. Кердик уже знал, что соплеменников его на непрестанно сужающихся континентальных территориях теснят все сильнее. Восточные саксы, более уязвимые, нежели племя Кердика, искали союза с англами между Темзой и Хамбером. Сам он обращался к срединным саксам Сатриджа. Когда Артур спросил, не рассматривал ли он, Кердик, возможность союза с южными саксами, чье королевство в дальнем юго-восточном конце Британии было ближайшим местом высадки для любого корабля из-за Узкого моря, Кердик отвечал весьма сдержанно. После смерти великого вождя южных саксов Эллы мало-мальски пристойного правителя среди них не водилось. «Ублюдки», – выразительно подвел итог король западных саксов. Артур не стал продолжать эту тему, но вернулся к новостям с большой земли. Кердик еще не слышал о гибели детей Хлодомера и заметно посерьезнел, задумавшись о возможных переменах и все более опасном положении Бретани, единственного государства, отделявшего прибрежные территории Британии от оказавшихся под угрозой франкских королевств. По мере того как шло время, мысль о том, что в ближайшем будущем бриттам и саксам, возможно, придется вместе защищать родные берега, уже не казалась столь нелепой.

Наконец переговоры подошли к концу. В дверной проем лился мягкий, приглушенный солнечный свет. С поля уже не доносился шум состязаний. Мычали коровы, ведомые на дойку, в воздухе тянуло гарью лесных костров. Ветер стих. Королева поднялась и вышла, и вскорости подоспевшие слуги принялись расставлять столы для вечерней трапезы. В очаг сунули факел, и дрова ярко вспыхнули.

Где-то затрубил рог. Воины – из дружины и Кердика, и Артура – толпой хлынули в зал, все еще раззадоренные состязаниями, расселись вдоль длинных столов, кто где придется, и громко принялись требовать еды и питья, крича во весь голос, словно на открытой возвышенности, и колотя по столу рукоятками кинжалов. Шум поднялся неимоверный. Артуровы Сотоварищи, в первое мгновение оглушенные и слегка сбитые с толку, радостно присоединились к общему гвалту. Языковые различия утратили значение. Все сказанное воспринималось яснее ясного. Подали эль и мед, и крики зазвучали с новой силой; затем внесли огромные подносы с жареным мясом; кушанье, только что снятое с огня, дымилось и шипело, и саксонские таны, до сих пор пытавшиеся общаться при помощи жестов и взрывов смеха, резко прекратили разговоры и жадно набросились на еду и питье. Кто-то вручил Мордреду рог – отполированный, точно слоновая кость, и изящно оправленный в золото. Кто-то щедрой рукою наполнил рог так, что питье хлынуло через край; теперь и Мордред в свой черед вынужден был сосредоточить все свое внимание на еде; вскорости дело свелось к тому, что молодой человек по мере сил противился попыткам соседей снова и снова наполнять его блюдо отборными яствами.