Текст книги "Недобрый день (День гнева) (Другой перевод)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)

Глава 4

За одно бесконечное мгновение полного столбняка, прежде чем кто-либо двинулся, братья разглядели все в подробностях.

Обнаженный Ламорак – сверху: на влажной от пота, мускулистой спине играют блики. Моргауза – под ним, скрыта в тени, видны только жадные, неугомонные руки, да длинные волосы разметались по подушке. Смятая ночная сорочка брошена на пол, рядом с одеждой Ламорака. Его пояс, вместе с мечом и кинжалом в ножнах, аккуратно уложен на стул в противоположном конце комнаты.

Гахерис издал звук, мало похожий на человеческий, и свирепо схватился за меч.

Мордред, в двух шагах от него, предупреждающе крикнул: «Ламорак!» – и снова поймал сводного брата за руку.

Моргауза взвизгнула. Ламорак тяжело выдохнул, повернул голову, заметил, скатился с постели и бросился к мечу. Это движение выставило женщину на безжалостный звездный свет: тело, распростертое на кровати, отметины любви, рот хватает воздух, руки все еще шарят в воздухе по тому месту, где только что был любовник.

Руки упали. Моргауза узнала и Гахериса, и Мордреда, что пытался удержать брата. Визг оборвался на выдохе, она поспешно села, потянула на себя смятое покрывало.

Гахерис, ругаясь на чем свет стоит, вырвал из ножен кинжал и пырнул Мордреда в руку. Лезвие вонзилось в плоть, хватка ослабла. Гахерис высвободился.

Ламорак добежал до стула и схватил перевязь с мечом. Неловко, еще не придя в себя от потрясения, он отчаянно дергал за рукоять, но в полутьме рука запуталась в завязках, и клинок застрял. Пытаясь высвободить лезвие, Ламорак развернулся навстречу второму мечу – как был, нагишом.

Мордред метнулся мимо Гахериса и встал между противниками, уперся ладонями брату в грудь. Порез сочился кровью.

– Гахерис! Подожди! Ты не можешь убить безоружного! Не так и не здесь. Да подожди ты, болван! Он – из Сотоварищей, право судить – за королем.

Сомнительно, чтобы Гахерис его услышал или почувствовал прикосновение ладоней. Он плакал, задыхался от сухих, судорожных рыданий, – казалось, он утратил рассудок. Он не попытался оттолкнуть Мордреда и пробиться к Ламораку. Напротив, резко отвернулся от обоих и ринулся к ложу королевы, высоко занеся меч.

Прижимая к себе покрывало, ничего не видя из-за завесы волос, Моргауза попыталась перекатиться на бок, уклониться от удара. И снова вскрикнула. Прежде чем те двое поняли, что происходит, Гахерис взмахнул мечом и со всей силы опустил его на шею матери. И еще раз. И еще.

Тишину нарушал лишь глухой, жуткий звук металла, вгрызающегося в плоть и перовой матрас. Моргауза умерла от первого же удара. Покрывало выпало из судорожно сжатых пальцев, нагое тело откинулось назад, в милосердную тень. Голове пришлось хуже; наполовину отрубленная, она выкатилась прямехонько в звездный свет на пропитанных кровью подушках. Гахерис, забрызганный первым, кошмарным фонтаном крови, занес обагренный меч для нового удара, затем, взвыв, точно раненый пес, с грохотом отбросил его в сторону, рухнул на колени в лужу крови, склонил голову на подушку рядом с материнской и разрыдался.

Мордред осознал, что удерживает Ламорака в захвате настолько крепком, что больно обоим. Убийство свершилось так быстро, так неожиданно, что ни один из мужчин так и не двинулся с места. Но вот Ламорак пришел в себя, дернулся, выругался сквозь зубы, попытался оттолкнуть Мордреда. Но Моргаузе он уже ничем не мог помочь, а сын ее отрешенно стоял на коленях, не замечая ничего вокруг, развернувшись к ним незащищенной спиной, и меч его валялся в десяти шагах на полу. Клинок Ламорака дрогнул – и опустился. Даже сейчас, даже в это мгновение суровая выучка давала о себе знать. Страшное смертоубийство свершилось под горячую руку. Но сейчас руки и сердца остыли, в комнате разливался холод, и поделать ничего было нельзя.

Ламорак застыл неподвижно, уже не пытаясь вырваться. Зубы его застучали: сказывались пережитый ужас и леденящий холод потрясения.

Мордред выпустил пленника. Подобрал одежду рыцаря с пола и всучил ему в руки.

– Вот, держи. Одевайся и уходи. Оставшись, ты ничего не выиграешь. Даже если бы он был в состоянии сразиться с тобой сейчас, здесь оно не пристало, сам знаешь. – Бастард проворно нагнулся за позабытым мечом Гахериса, затем ухватил Ламорака за руку и потянул его к двери. – Выйди в соседнюю комнату, пока он не опомнился. Случившегося не поправишь, и в наших силах только помешать безумцу ухудшить дело.

В передней по-прежнему спали. Мордред прикрыл дверь и задвинул задвижку; монахиня зашевелилась во сне, пробормотала нечто похожее на «Госпожа?» и снова уснула. Мужчины застыли на месте, напряженно прислушиваясь. Ни звука, ни движения. Крик Моргаузы, тут же оборвавшийся, заглушили толстые стены и запертые двери.

Ламорак уже взял себя в руки. Вид у него был больной и затравленный, лицо – белее мела, но возражать Мордреду он не пытался и принялся быстро одеваться, лишь пару раз кинув косой взгляд на закрытую дверь жуткой опочивальни.

– Я убью его, – хрипло объявил Ламорак.

– Но не здесь, – невозмутимо отозвался Мордред. – До сих пор ты не совершил ничего предосудительного. Король и без того разгневается из-за бесчинства, незачем тебе усугублять дело. Послушайся моего совета и уходи по-быстрому. Как ты поступишь позже – твое дело.

Ламорак, что возился с завязками туники, поднял взгляд.

– А ты что намерен делать?

– Выдворить тебя отсюда, затем выпроводить Гахериса и вернуться с докладом к королю. В конце концов, за этим-то меня и послали. Не то чтобы это имело значение теперь, но, полагаю, история о ее недуге, прямо-таки смертельном, была чистой воды выдумкой?

– Да. Она искала встречи с королем, чтобы самой молить его о свободе. – И очень тихо добавил: – Я хотел на ней жениться. Я любил ее, а она – меня. Я пообещал сам поговорить с королем завтра… то есть уже сегодня. Ведь стань она моей женой, Артур непременно позволил бы ей покинуть монастырь и снова жить в миру?

Мордред не ответил. «Еще одно слепое орудие, – думал он. – Некогда я был ее пропуском к власти, а теперь и этому бедному легковерному глупцу предстояло стать ее пропуском к свободе». Ну что ж, Моргауза мертва, и король тому вряд ли глубоко огорчится, но и в смерти, как в жизни, женщина эта станет нарушать покой всех, кто к ней близок.

– Ты знал, что король послал за Гавейном и остальными двумя? – осведомился Мордред.

– Да. Что они… что здесь произойдет?

Косой взгляд на дверь.

– Ты про Гахериса? Кто знает? Что до тебя… я же сказал, что тебя винить не в чем. Да только они обвинят, уж будь уверен. Очень возможно, что они попытаются убить и Гахериса тоже – а что, выходка вполне в их духе! Для них это дело семейное: и постельные радости, и смертоубийства.

Этот сухой, точно молотые в пыль пряности, ответ заставил Ламорака, несмотря на горе и ярость, пристально приглядеться к юноше. Точно открывая для себя новую истину, он медленно произнес:

– Ты… но ты же один из них! Ее родной сын. А говоришь так, словно… словно…

– Я другой, – коротко бросил Мордред. – Держи свой плащ. Нет, об этом пятне не тревожься, это моя кровь. Гахерис пырнул меня в руку. А теперь, ради самой Богини, уходи и предоставь его мне.

– Что ты сделаешь?

– Запру опочивальню, чтобы женщины, проснувшись, не разнесли своим визгом весь монастырь, и выведу Гахериса тем же путем, каким он пришел. А ты явился через главные ворота, верно? Страже известно, что ты еще здесь?

– Нет. В должный срок я ушел, а потом… У меня свой путь. Она обычно оставляла окно открытым, если знала, что…

– Да, конечно. Но тогда зачем брать на себя труд…

Мордред собирался спросить, зачем тогда усыплять прислужниц, но тут же сообразил, что любовные утехи Моргаузы приходилось скрывать от аббатисы. Святые сестры вряд ли поглядели бы на них сквозь пальцы.

– Мне, разумеется, придется покинуть двор, – проговорил Ламорак. – Ты расскажешь королю?..

– Я в точности доложу обо всем, что случилось. Не думаю, что король тебя осудит. Но тебе лучше скрыться до тех пор, пока не угомонятся Гавейн и прочие. Удачи тебе, и поторопись!

Ламорак, в последний раз оглянувшись на немую дверь опочивальни, исчез за порогом.

Мордред снова окинул взором спящих прислужниц, убрал окровавленный меч Гахериса в темный угол, за аналой, с глаз подальше, а затем вернулся в опочивальню королевы и закрыл за собою дверь.

Гахерис стоял покачиваясь, точно пьяный, и тупо озирался по сторонам, как будто позабыл что-то.

Мордред взял брата за плечо и отвел от кровати; тот не сопротивлялся. Старший из принцев нагнулся, наискось задернул забрызганное кровью одеяло, закрывая тело. Гахерис, двигаясь оцепенело, точно сомнамбула, покорно позволил увести себя из комнаты.

Оказавшись в передней и дождавшись, чтобы закрылась дверь, Гахерис впервые заговорил – глухо и хрипло:

– Мордред. Так было надо. Надо было убить ее. Она была мне матерью, но притом и королевой тоже, и поступать так… навлечь позор на нас всех и весь наш род… Никто не оспорит моего права, даже Гавейн. А когда я прикончу Ламорака… это ведь был Ламорак, верно? Ее… словом, он?

– Я не разглядел, кто это. Он подхватил одежду и ушел.

– И ты не попытался задержать его? Не убил?

– Ради Гекаты, оставь это все на потом, – оборвал его Мордред. – Мне кажется, я слышу шаги. Время ночной службы. Сюда может заглянуть кто угодно.

Это не соответствовало истине, но Гахериса привело-таки в себя. Он встревоженно оглянулся по сторонам, словно проснувшись и осознав, что в опасности.

– Мой меч? – резко потребовал он.

Мордред извлек клинок из-за аналоя и показал брату.

– Получишь, как только мы окажемся по ту сторону стены. Пойдем. Я видел, где ты оставил коня. Быстрее.

Они уже пересекали сад, когда Гахерис заговорил снова, истерзанный мучительным чувством вины.

– Этот человек, Ламорак. Я знаю, это был он, и ты тоже знаешь. Ты назвал его по имени. Не пытайся его выгораживать. Артуров прихвостень, из числа Сотоварищей. Он тоже должен умереть, и я об этом позабочусь. Но она, она… разделять ложе с таким… Знаешь, это ведь наверняка не в первый раз… Прислужниц опоили зельем. Эти двое – любовники… – Гахерис подавился последним словом, но продолжил: – Мать как-то рассказывала мне о нем. О Ламораке. Говорила, что это он убил нашего отца, короля Лота, и что она его ненавидит. Она солгала мне. Мне!

– Разве ты еще не понял, Гахерис? – тихо отозвался Мордред. – Она солгала, чтобы отвести тебе глаза, и солгала дважды. Ламорак не убивал Лота, как можно? Лот умер от ран, полученных в битве при Каледоне, а ведь они сражались на одной стороне. Так что, если только Ламорак не ударил Лота в спину, а он на такое не способен, убийца не он. Тебе это никогда не приходило в голову?

Но Гахериса снедали прежние мысли, грызущие и неотвязные; для иных просто не осталось места.

– Она взяла его в полюбовники, а мне солгала. Мы все остались в дураках, даже Гавейн. Мордред, ведь братья скажут, что я поступил как должно, правда?

– Ты знаешь не хуже меня, сколь вероятно, что Гавейн простит тебе содеянное. Или Гарет. Даже твой брат-близнец может не поддержать тебя. И хотя король вряд ли станет убиваться по твоей матери, ему придется прислушаться, ежели оркнейские принцы потребуют так называемой «справедливости».

– Они призовут к ответу Ламорака!

– За что? – холодно осведомился Мордред. – Ламорак собирался на ней жениться.

Это заставило его умолкнуть. Братья дошли до стены; задержавшись под яблоней, Гахерис обернулся назад. Из-за гряды облаков вставала луна, и пятна крови на его груди казались совсем черными.

– Если братья не убьют мерзавца, его убью я, – объявил он.

– Попробуй, – холодно предложил Мордред. – И Ламорак прикончит тебя, это как пить дать. А потом твои братцы попытаются зарубить его. Видишь, к чему ведут события одной ночи?

– А ты? Тебе, похоже, все равно? Ты так говоришь, словно это тебя не касается!

– Еще как касается, – коротко отозвался Мордред. – Но мы зря теряем время. Что сделано, то сделано. Тебе придется покинуть двор, и ты об этом знаешь. И лучше бы ты скрылся до того, как сюда нагрянут братья. Ну же, Гахерис, перебирайся на ту сторону; твой конь там.

Гахерис перебрался через стену, а Мордред, вскарабкавшись вслед за ним, уселся на парапет верхом и оттуда наблюдал, как брат отвязывает коня и проверяет подпруги. Затем протянул Гахерису меч.

– Куда ты поедешь? – осведомился Мордред.

– На север. Не на острова, нет; а Дунпелдир тоже в руках Артура. Нет такого клочка земли, что не принадлежал бы ему. Но я уж найду, кому продать меч.

– А пока возьми мой кошель. Вот.

– Благодарствую, брат.

Гахерис поймал подарок на лету, вскочил в седло, оказавшись почти на одном уровне с Мордредом, и натянул поводья. Чалый нетерпеливо затанцевал на месте.

– Когда увидишь Гавейна и остальных…

– Рассказать им правду и заступиться за тебя? Сделаю что смогу. Прощай.

Гахерис развернул коня и растаял в ночи. Стремительный и глухой перестук копыт угас вдали. Мордред спрыгнул со стены и зашагал назад через сад.

Глава 5

Так погибла Моргауза, ведьма и королева Лотиана и Оркнеев, посредством собственной гибели заварив для ненавистного брата адское зелье новой распри.

А распря грозила последствиями. Гахериса отправили в изгнание; Ламорак, бледный и молчаливый, возвратился в гарнизон, сдал меч, был отстранен от командования и получил приказ исчезнуть до тех пор, пока страсти не улягутся.

А на это требовалось время, и немалое. Гавейн, вне себя скорее от оскорбленной гордости, нежели от горя, клялся всеми языческими богами севера отомстить как Ламораку, так и брату, и пропускал мимо ушей все, что мог сказать ему Артур, – как увещевания, так и угрозы.

Выяснилось, что Ламорак искал руки Моргаузы, а согласие дамы давало жениху доступ на ее ложе, а вместе с ним – право самому отомстить за убийство. От этого права Ламорак, один из первых и самых преданных Артуровых Сотоварищей, отказался, поклявшись не причинять зла Гахерису. Но Гавейн так и не смягчился: гнев его был по большей части подсказан самой обычной ревностью на сексуальной почве.

Столь же яростно Гавейн обрушился и на Гахериса, но здесь поддержки в братьях не встретил. Агравейн, неизменный лидер неразлучной парочки, без Гахериса словно не находил себе места. Теперь он потянулся к Мордреду, а тот, в силу собственных причин, охотно терпел его общество. Гарет ушел в себя и вслух говорил мало. В смерти, как и в жизни, мать причинила ему глубокую обиду: как ни горька оказалась правда о ее страшной гибели для младшего сына, но правда о ее порочности, ныне ставшая достоянием всех и каждого, ранила куда больнее.

Но призывам к мести пришлось умолкнуть. Ламорак уехал, куда – никто не знал. Гахерис затерялся в туманах севера. Моргаузу похоронили на монастырском кладбище, а Артур и его рыцари возвратились в Камелот. Постепенно, из-за недостатка масла, огонь, вспыхнувший было в результате убийства, угас сам по себе. Артур, искренне привязанный к племянникам и втайне вздохнувший с облегчением при известии о смерти Моргаузы, со всей доступной осторожностью лавировал между мелями. Он старался по возможности занять принцев; предоставлял Гавейну столько власти, сколько мог позволить, и устало предчувствовал, что буря разразится снова. За Гахериса король не особо переживал, но Ламорак, повинный разве что в недомыслии, был обречен. Рано или поздно дорогой Артуру Сотоварищ столкнется с одним из оркнейских принцев и погибнет – в честном ли бою или от предательского удара. И на том дело не кончится. У Ламорака тоже был брат, ныне сражавшийся в Думнонии под знаменами некоего Друстана: этого рыцаря Артур надеялся привлечь к себе на службу. Вероятно, что этот воин, или даже сам Друстан – близкий друг обоих братьев, – в свою очередь принесет клятву и потребует мести.

Так что Моргауза в смерти сделала то, что замышляла сотворить при жизни. Благодаря ей цвет Артурова рыцарства теперь разъедала язва: и, по иронии судьбы, виной тому был не бастард, которого она воспитала Артуру на погибель, но трое законных старших отпрысков, ее буйные, непредсказуемые, не знающие никакой управы сыновья.

От всего этого Мордред держался в стороне. Он выказал находчивость и хладнокровие, предотвратил новое кровопролитие в ту роковую ночь и выиграл время для доброго совета. Его ли вина, если внять доброму совету оркнейские принцы не пожелали, а кое-кто утверждал, что и не могли? Примечательно, что при дворе его все реже и реже причисляли к «оркнейскому выводку». Неуловимо, мало-помалу, юноша все больше отдалялся от сводных братьев. Теперь, когда Моргаузы не стало, люди уже не утруждали себя выдумкой о «племяннике верховного короля». Он был просто «принц Мордред» – и, как известно, в большой милости у короля и королевы, любим и обласкан обоими.

Вскорости после возвращения в Камелот король созвал совет в Круглом зале.

Двое младших оркнейцев как Сотоварищи впервые удостоились чести присутствовать на таком совете. Но даже Мордреда, что вместе с Гавейном получил это право несколько лет назад, ждала перемена: вместо того чтобы занять место слева от короля (юноша пользовался этой привилегией уже два года), он был проведен королевским распорядителем к креслу по правую руку от Артура, туда, где обычно сидел Бедуир. Бедуир занял место слева. Если он и чувствовал себя обойденным, то ничем этого не выказал: рыцарь улыбнулся Мордреду, кажется, вполне искренне и церемонным наклоном головы признал новое положение юноши.

Бедуир, друг короля с детских лет и неизменный его сотоварищ в прямом смысле этого слова, человек тихий и сдержанный, с глазами поэта, после Артура считался самым грозным мечником объединенных королевств. Он сражался плечом к плечу с Артуром во всех великих войнах, с ним вместе отбросил саксонскую угрозу от британских границ и стяжал немалую славу. Пожалуй, только он один из числа знатных рыцарей не выказывал недовольства по поводу затянувшегося мира, и когда Артуру с воинством приходилось выезжать за пределы королевства по просьбе союзников или родни, Бедуир никогда не сетовал на необходимость остаться в качестве королевского регента. Слухи, как отлично знал Мордред, находили тому объяснение: Бедуир не был женат и проводил немало времени как с королем, так и с королевой, так что шептались, будто он и королева Гвиневера состоят в порочной связи. Но Мордред тоже находился при них неотлучно – и ни разу не подметил ни жеста, ни взгляда, подтверждающих подобные подозрения. Гвиневера держалась с ним так же весело и приветливо, как и с Бедуиром, и Мордред (возможно, не без искры врожденной ревности, усвоенной от Моргаузы) стал бы опровергать, если надо – с мечом в руке, любой откровенный намек на такого рода отношения.

Так что Мордред, в свою очередь, улыбнулся Бедуиру и уселся на новое, почетное место. Он подметил, как Гавейн наклонился к самому уху брата, шепнул что-то, и Агравейн кивнул, но тут король объявил совет открытым и все замолчали. Монотонное обсуждение тянулось своим чередом. Мордред, забавляясь, наблюдал за тем, как Агравейн и Гарет сперва пыжились от важности и прислушивались к каждому слову, но вскорости соскучились и нетерпеливо заерзали как на иголках. Гавейн, по примеру седобородого соседа, откровенно дремал, пригревшись в солнечном свете. Король, как всегда, терпеливый, радеющий о каждой мелочи, похоже, лишь усилием воли отгонял тягостные мысли. На круглом столе в центре залы горой громоздились бумаги и вощеные дощечки для письма; писцы, пристроившись тут же, трудились не покладая рук.

По обычаю, на советах Круглого зала сперва разбирались с делами рутинными. Выслушивались прошения, записывались жалобы, выносились решения по тяжбам. Гонцы короля сообщали вести, подлежащие разглашению, а затем странствующие рыцари короля – те, что возвратились домой, – отчитывались перед советом о своих приключениях.

Эти разъезжающие по свету рыцари служили Артуру глазами и действовали от его имени. Много лет назад, едва закончились саксонские войны и улеглась пыль, Артур задумался о способе занять тех, кого Мерлин называл «праздные мечи и дух несытый». Король знал: длительный мир и благоденствие, устраивающие большинство людей, кое-кому из его рыцарей не по вкусу, причем не только юношам, но и закаленным в боях воинам, которые не представляют для себя иной жизни, кроме битвы. Отборный отряд рыцарей-Сотоварищей под предводительством Артура возглавлял конницу, которая использовалась как стремительное, смертоносное оружие в саксонских войнах, но теперь необходимость в нем отпала. Сотоварищи остались близкими друзьями короля, но боевыми командирами быть перестали. Теперь их назначали Артуровыми представителями; снабженные королевскими грамотами, каждый – во главе своего отряда, эти рыцари разъезжали по свету, откликаясь на призыв мелких правителей и вождей, нуждавшихся в помощи либо совете, и от имени верховного короля несли правосудие и мир во все концы страны. Охраняли они и дороги. В глуши все еще скрывались разбойники: лиходеи рыскали у бродов и на распутьях, подстерегая торговцев и богатых путешественников. Этих рыцари выслеживали и истребляли либо приводили на королевский суд. И еще одна, самая важная задача легла на их плечи – защита монастырей. Артур, хотя и не будучи христианином, признавал растущую значимость этих общин – оплотов культуры и поборников мира. Более того, монастырское гостеприимство стало залогом мирной торговли на дорогах.

Сегодня явилось трое таких рыцарей. Едва первый из них шагнул вперед, в зале возникло оживление и даже спящие проснулись и навострили уши. Иногда странствующие рыцари привозили вести о сражениях; порою приводили пленников или рассказывали о странных происшествиях в краях отдаленных и диких. Среди простецов даже возникло поверье: Артур, дескать, никогда не садится за вечернюю трапезу, не выслушав очередной повести о чудесах и небывальщине.

Но на сей раз чудес не предвиделось. Первый рыцарь приехал из Северного Уэльса, второй – из Нортумбрии, третий, из числа отряженных охранять саксонскую границу, – с верховьев Темзы. Этот сообщил о некотором оживлении, хотя и мирном, в Сатридже, области к югу от Темзы, занятой переселенцами из срединных саксов; к ним вроде бы нагрянуло что-то вроде посольства от западных саксов Кердика. Рыцарь из Северного Уэльса рассказал о новой монастырской общине, где на ближайший церковный праздник будет выставлен Грааль, или христианская обрядовая чаша. Гостю из Нортумбрии сказать было нечего.

Мордред, наблюдая за происходящим со своего места рядом с королем, не без интереса подметил, что Агравейн, с явным нетерпением дожидавшийся, пока выговорятся первые два рыцаря, замер и внимательно прислушался к последнему. Когда же тот умолк и был отпущен, удостоившись королевской благодарности, Агравейн заметно расслабился и снова принялся зевать.

«Нортумбрия?» – подумал Мордред, но тут же отогнал эту мысль и обернулся к королю.

Наконец-то в зале не осталось никого, кроме советников и Сотоварищей. Артур откинулся на спинку королевского кресла и заговорил.

И сразу начал с новостей, ради которых и созвал совет.

Накануне вечером с материка прибыл гонец с вестями великой важности. Двое из трех малолетних сыновей Хлодомера, франкского короля, убиты, а брат их укрылся в монастыре, откуда, как полагают, он не посмеет и носа высунуть. Убийцы, дядья мальчиков, несомненно, поделят владения короля Хлодомера промеж себя.

Новости не сулили ничего доброго. Хлодомер (погибший год назад в битве с бургундами) был одним из четырех сыновей Хлодвига, короля салических франков, что увел свой народ из северных краев в благодатные земли бывшей Римской Галлии и по-хозяйски обосновался там. Свирепый и безжалостный, как и все Меровинги, Хлодвиг тем не менее создал сильное, прочное государство. По его смерти королевство, по обычаю, поделили промеж себя четверо его сыновей. Хлодомер и Хильдеберт, старшие из законных отпрысков, получили центральную часть Галлии: Хлодомер – восточные земли, пограничные с владениями враждебных бургундов, а Хильдеберт – западную часть Галлии, что граничила и отчасти включала в себя полуостров Бретань.

Вот здесь-то и заключалась загвоздка.

Бретань, она же – Малая Британия на языке простонародья, числилась, по сути дела, провинцией Верховного королевства. Около века назад полуостров заселили выходцы из Великой Британии, и с годами связь не ослабла: в общении трудностей не возникало, торговля шла ходко, а язык, с небольшими местными вариациями, оставался тем же самым. Правитель Бретани, Хоэль, приходился Артуру кузеном; этих двух королей связывали друг с другом не только кровные узы и союзные договоры, но и то, что Бретань по-прежнему оставалась частью объединенной общности под названием Верховное королевство в той же мере, как Корнуолл или та же Летняя страна вокруг Камелота.

– Положение отнюдь не отчаянное, – говорил король. – Напротив, возможно, дело обернется и к лучшему, ибо дети на троне – всегда источник бедствий. Но вы сами видите, что происходит. В прошлом году бургунды убили Хлодомера в Везеронсе.

И настроены они по-прежнему враждебно: только и ждут возможности напасть снова. Так что перед нами – основное королевство франков, с бургундами на востоке, а на западе – земли короля Хильдеберта, включая нашу собственную кельтскую провинцию Бретань. А теперь владения Хлодомера поделят заново и Хильдеберт продвинется еще дальше на восток, а братья его подступят с севера и юга. А это значит, что, пока мы в дружбе с этими королями, они все равно что барьер между нами и германскими племенами на востоке.

Артур помолчал, обвел глазами зал:

– Повторяю: пока мы в дружбе. Я сказал, что положение отнюдь не отчаянное. Но со временем может и ухудшиться. И нам должно подготовиться. Но не собирая воинства, как мечтает кое-кто из вас. Это еще успеется. Нужно создавать союзы и отковывать узы дружбы, скрепленные предложениями помощи и честной торговли. Если мы хотим обезопасить земли Британии от разрушителей с востока, все королевства в пределах наших огражденных морем берегов должны объединиться во имя их зашиты. Повторяю: все.

– Саксы! – выкрикнул кто-то. А именно – Киан, молодой кельт из Гвинедда.

– Саксы, или англы, – отозвался Артур, – по соглашению они владеют изрядными земельными наделами на восточном и юго-восточном побережье: тут и бывший Саксонский берег, и прочие поселения, пожалованные им Амброзием и мною самим после битвы при горе Бадон. Эти земли Саксонского берега – точно стена вдоль Узкого моря. Они могут стать нашим защитным бастионом, а могут и предать. – Король помедлил. Призывать ко вниманию не приходилось: все глаза были устремлены на него. – И вот что я сообщаю совету. Я намерен повидаться с самым могущественным из их вождей, с Кердиком, королем западных саксов, дабы обговорить с ним оборону. На следующем совете я смогу поведать вам об исходе встречи.

Артур сел, и распорядители повскакивали на ноги, предотвращая сумятицу и пытаясь установить очередность среди тех, кто требовал слова. Под прикрытием шума и гвалта Артур улыбнулся Бедуиру.

– Твоя правда. Осиное гнездо, иначе и не скажешь. Но пусть выговорятся, пусть выложат все, что на уме, так что, когда я поеду, это произойдет с их согласия, хотя бы номинально.

Король был прав. К ужину высказались все, кто хотел. А на следующий день в деревню, которую король западных саксов величал столицей, отправили гонца, и встреча была назначена.

Мордреду предстояло сопровождать короля. В ожидании ответа от Кердика он успел съездить в Яблоневый сад и повидаться с Нимуэ.