Текст книги "Ящик Пандоры"

Автор книги: Мэри Шелдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– С огромным удовольствием, – ответила она и снова одарила меня улыбкой Сары из песни.

Возвращаясь в офис, я распевал эту песню в открытое окно машины и чувствовал себя прекрасно, как никогда за эти несколько месяцев в Лос-Анджелесе.

Наше первое свидание длилось почти пять часов. Для начала мы пошли в «Старбакс», выпили по два капуччино и съели шесть бискотти, а потом отправились ужинать в ее любимый ресторан «Ферма».

Я считал себя немногословным человеком, а тут вдруг обнаружил, что говорю без умолку, так что слова не поспевают за мыслями. Думаю, это недели одиночества так меня допекли. И Сара оказалась мне под стать. О чем бы мы ни заговаривали, нам все было интересно, мы с жаром обменивались мнениями, вступая в спор или соглашаясь друг с другом.

Когда официант принес нам счет, он упер руки в боки и вытаращил на нас глаза:

– Новобрачные?

Смутившись, мы с Сарой засмеялись. Я вдруг понял, что за годы знакомства с Пандорой, за все то время, что мы были близки, никто нас не принимал за новобрачных.

С того вечера мы с Сарой стали очень часто встречаться. Раз или два в неделю ходили пить кофе или ужинать, а в выходные гуляли по городу. Спустя какое-то время я понял, что Лос-Анджелес не так уж плох, если у тебя есть друг, с которым ты его осматриваешь.

Иногда мы вели себя как настоящие туристы – покупали пончики в «Фармерс-Маркет» или разглядывали витрины на Родео-драйв. Иногда отправлялись в горы Санта-Моника или на утиный пруд вблизи Малхолланда. Однажды я даже уговорил Сару на Похоронную экскурсию, и мы проехали на катафалке по всем местам, где умерли знаменитости. Правда, она мне отплатила за это, протащив по всем художественным галереям на Мелроуз-авеню.

Вечера мы обычно заканчивали у Сары. Смотрели видео, слушали музыку. У нее была милая квартирка на Ла-Пир, яркая, уютная. Она всегда позволяла мне отмокать у нее в ванне, сколько мне хотелось, а иногда готовила ужин, и это я ценил больше всего.

Нам было хорошо вместе, мило, легко и непринужденно. Раньше, когда я встречался с девушками, мне всегда хотелось побыстрее уложить их в постель, но с Сарой все происходило по-другому. С первой нашей встречи я понял, что у нас все может оказаться серьезно – может, из-за этой песни, – и мне не хотелось разрушить отношения своей поспешностью.

Я все думал, как и когда я расскажу Пандоре о том, что у меня появилась девушка. Вроде бы это так естественно, но почему-то я все откладывал и откладывал. Я уже достаточно крепко стоял на ногах, чтобы вскоре позволить себе снять жилье, и решил, что когда наконец это случится, тогда и сообщу Пандоре все сразу.

Через месяц после нашего знакомства я решил свозить Сару в Палм-Спрингс и познакомить с матерью. По дороге туда я немного нервничал, думая о том, как они поладят, но в тот момент, когда представил их друг другу, понял, что все будет прекрасно.

Мы приехали как раз к ужину. Сара помогла маме готовить и накрывать на стол. Обе они подшучивали надо мной, что я сижу, как паша на диване, но мне совершенно не хотелось ничего делать. Просто сидеть и смотреть, как они вдвоем ходят на кухню, разговаривают, смеются. Я чувствовал себя совершенно счастливым.

После ужина мы немного посмотрели телевизор, а потом мама сообщила, что пойдет отдохнуть. Я зашел к ней в комнату, и она сказала:

– Она мне нравится.

Я сразу вспомнил, как когда-то, в далеком прошлом, мама впервые увидела Пандору. Я тогда спросил, на какой она полке, и мама ответила: «Не могу понять, на верхней или нижней». А сейчас, с Сарой, мне не надо ни о чем спрашивать. Сара наверху, я это твердо знал.

Позже я повел Сару гулять по окрестностям. Стоял чудесный вечер, словно Палм-Спрингс специально захотел продемонстрировать все свои красоты, включая ослепительные объемные звезды в черном небе. Мы шли почти без слов, и помню, как мерно, в унисон звучали наши шаги.

Мы вернулись домой часам к десяти. Мама поместила Сару в бывшую комнату Джанин, и Сара уже распаковала там свой чемодан. Но когда мы стояли рядом в прихожей, я понял, что мы оба чувствуем одно и то же – ей нужно остаться со мной.

Она стала моей первой женщиной после Пандоры. В самом начале было так странно касаться незнакомого тела, вдыхать запах другой кожи. Но я понимал, что это нормально. Вскоре я привык к ее запаху, смеси имбиря и каких-то таинственных экзотических духов. Ее тело выглядело таким светлым по сравнению с загорелым веснушчатым лицом, груди и бедра почти пугали своей белизной. Я чувствовал, что это правильно – ее крепкое ладное тело рядом со мной, запах ее духов от моей подушки, и, засыпая, вспомнил, как официант в ресторане принял нас за новобрачных.

Утром я повез Сару в пустыню. До этого она никогда не ездила на мотоцикле – в Эрроухеде обычно пользуются скоростными катерами, – но оказалась способным водителем и здорово держала равновесие.

А днем мы отправились в путешествие по Палм-Спрингс, и я показал ей места, которые так много значили для меня: Индейский каньон, Живую Пустыню, мою бывшую школу. Но кое-что исключил из списка – водопад Таквиц, школу Кэтрин Финчи, аэропорт. Эти места все еще принадлежали Пандоре.

Саре нравилось все. Она не переставала удивляться, как я мог променять Палм-Спрингс на Лос-Анджелес.

– Я и сам этого не понимаю, – отвечал я.

Мы немного задержались с отъездом в Лос-Анджелес и попали туда в час пик. Шум и свет так оглушали и ослепляли, что наши два дня в Палм-Спрингс показались нереальными.

Сара предложила мне переночевать у нее. Я, конечно, с радостью согласился, но сначала надо было съездить в офис, взять кое-какие документы. Я отвез ее домой и пообещал вернуться через час. Потом отправился в Западный Голливуд.

Я припарковался на улице у соседнего с офисом дома и пошел пешком по Сансет. И тут заметил мужчину и женщину метрах в пятнадцати от себя. Я узнал Лори. Мужчина был высокий, темноволосый, одетый в черную кожаную куртку. Они меня не видели.

Они медленно шли по улице и, судя по всему, говорили о чем-то важном. Я не разобрал слов, но интонации слышал отчетливо. Приглушенный голос Лори звучал настойчиво. На работе она никогда Так не говорила, я будто слышал другого человека. Услышав слово «она», я навострил уши, но тут Лори вновь понизила голос. Я подумал, что они говорят о Пандоре, но полной уверенности у меня не было.

Но я был абсолютно уверен, что знаю спутника Лори. В какой-то момент он обернулся к ней, и я увидел его лицо. Тот самый красавец с бульвара Санта-Моника. Я так и не понял тогда, чем он занимался – сутенерством, наркотиками, грабежом, но мне очень не понравилось, что они вдвоем оказались рядом с офисом Пандоры.

Я старался не делать пока никаких выводов. Что с того, что Лори прогуливалась с этим парнем? Это просто моя излишняя подозрительность. Я решил ничего не говорить Пандоре.

Однако на следующий день в офисе Лори вела себя так ласково, говорила настолько сладко, до такой степени не походила на себя вчерашнюю, что я решил не оставлять это без внимания и пошел в кабинет Пандоры.

– Конечно, это не мое дело, но мне кажется, ты должна знать. Вчера вечером я видел, как Лори крутилась поблизости с очень подозрительным типом.

Пандора подняла брови:

– С каких пор ты занялся слежкой?

Я сразу понял, что заинтересовал ее и ей страшно хочется узнать побольше. Но она сдержалась и не задала мне ни одного вопроса.

Я вернулся к себе, злой на нас обоих.

Приближался День святого Валентина. Мне хотелось, чтобы для Сары он стал особенным, и я покупал для нее все подряд – серьги, цветы, духи. А в магазине открыток провел целую вечность, стараясь найти что-нибудь наиболее подходящее для наших теперешних отношений. Я подумал, не купить ли открытку и для Пандоры, но потом передумал. Пусть Сара в этот праздник станет моей единственной любовью.

В понедельник, после Дня святого Валентина, Пандора была совершенно не в себе. Я никогда не видел ее такой. Она сидела как на иголках, и чувствовалось, что ей совсем не до работы.

Около шести я вышел, чтобы перекусить, и столкнулся с Эмметом, геем, который работал у Джона Брэдшоу. Эммет спускался по лестнице. Одарив меня широкой улыбкой, он спросил:

– Слышал про фотографию?

Я ответил, что понятия не имею, о чем речь.

Дрожа от нетерпения, он выложил все. О том, как в выходные Пандора подсунула под дверь офиса Брэдшоу собственную непристойную фотографию вместе с валентинкой.

У меня сразу мелькнула мысль, что Лори приложила к этому руку, но Пандору это не оправдывало. Я не мог поверить, что она оказалась способной на такие шалости.

– И что случилось, когда он нашел эту фотографию? – это единственный вопрос, который в тот момент я смог задать.

– Трудно сказать, что себе думает мистер Б. Одно точно: в мусорной корзине я этой фотографии не видел.

Он подмигнул мне:

– Ваша подружка очень даже ничего.

Я даже не знал, что меня больше взбесило – идиотское поведение Пандоры или то, что Эммет считал ее моей подружкой.

Голод куда-то неожиданно улетучился, и я просто прогулялся по бульвару, дожидаясь, пока Пандора уйдет с работы.

Но когда я вернулся, она все еще была там.

– Мне рассказали про фотографию.

Пандора залилась краской.

– Я просто пошутила, – ответила она. – Мне казалось, что это весело…

Она старалась показать, что не придает этому никакого значения, но от этого стало только хуже. Я хорошо представлял этого старого бедолагу, который открывает конверт и думает невесть что.

Я схватил ее за руку.

– Не притворяйся, Пандора. Никогда не думал, что ты можешь морочить человеку голову. Это так на тебя не похоже.

Лицо у нее было странное. Она стряхнула мою руку.

– А с чего ты взял, что я морочу ему голову?

Это меня окончательно вывело из себя.

– А что он, по-твоему, должен был подумать? Он ведь не знал, что это шутка.

Но она продолжала смотреть на меня этим странным взглядом.

– А может, это вовсе не шутка.

В тот вечер я должен был встретиться с Сарой и пойти в кино, но отменил наше свидание. Я знал, что хорошей компании из меня не получится. Я пошел бродить один и здорово напился.

Пандора

Шли дни. Брэдшоу так и не позвонил. А я все думала о его визите. Вспоминала его глаза, интонации его голоса. Может, когда-нибудь вы окажете мне честь поужинать со мной? А потом – ничего.

Я снова залезла в Интернет и набрала его имя, словно это могло опять установить связь между нами. Я пересмотрела ранние статьи и нашла еще одну фотографию Брэдшоу с Амандой. Там ей было шестнадцать. Значит, сейчас ей двадцать девять. То есть она старше меня. Мне понравилось, как Брэдшоу на снимке улыбался дочери. Выражение его лица напомнило мне, как он смотрел на меня в тот день. И теперь я снова сижу здесь, одержимая мыслью о нем.

В следующий вторник мне позвонила Стеф:

– Готовься, в пятницу я приеду в Лос-Анджелес. У меня там встреча, но мы можем встретиться и пообедать. Сводишь меня куда-нибудь, где подороже.

Я сгорала от нетерпения, дожидаясь ее приезда. Теперь я могла думать не только о том, что Брэдшоу не звонит мне. Правда, когда мы со Стеф уселись за стол в «Трилуссе», в первую очередь я заговорила о нем.

– Считаешь, я выжила из ума? Он мне в отцы годится. Он даже мог бы быть папиным старшим братом.

– Ну, если он выглядит как Харрисон Форд или Шон Коннери, то с тобой все в порядке, а если нет, то тебе лечиться надо.

Я расхохоталась:

– Дело не только во внешности. Мне кажется, что интересно встречаться с немолодым человеком. Особенно если этот человек – из Голливуда. Мне хочется узнать, как здесь было в старые добрые времена.

– Будем надеяться, что он об этом еще помнит.

После обеда я спросила Стеф, не хочет ли она посмотреть агентство.

– Конечно, хочу. Надо взглянуть на эту девицу, которая заняла мое место в твоей душе.

Я бросилась ей на шею:

– Никто и никогда не сможет занять это место.

Я надеялась, что Стеф и Лори понравятся друг другу, но они не выказали ничего, кроме обычной приветливости. Зато Гари был просто счастлив увидеть Стеф и сразу же сгреб ее в объятия.

Когда ей пришло время отправляться на встречу, я вызвала такси, и мы вместе вышли на улицу.

И тут я схватила ее за руку:

– Это он!

Джон Брэдшоу шел по бульвару, направляясь к «Ле Клафути».

– Ну, что ты о нем думаешь?

Стеф задумалась:

– Если ты и тронулась умом, то совсем чуть-чуть. Все могло быть гораздо хуже.

Когда приехало такси и мы попрощались, я чуть не расплакалась. Лишь сейчас я поняла, как мне не хватало моей несравненной подруги.

Наверное, поэтому я сразу отправилась в кабинет Лори и рассказала ей о посещении Джона Брэдшоу.

Когда я закончила, наступило молчание.

– И ты мне рассказываешь это только сейчас? – сказала она.

Я чувствовала себя ужасно.

– Мне было так неловко. Я боялась, ты станешь смеяться.

Я подошла к ней и обняла ее:

– Прости. Теперь я все буду тебе рассказывать.

– Хорошо. И не волнуйся, что он не звонит. Позвонит, никуда не денется.

Но Брэдшоу не звонил. И я стала склоняться к мысли, что он вовсе не собирался это делать.

А через несколько дней я увидела его рядом с «Чин-Чин». Он посмотрел на меня в упор, кивнул и демонстративно отвернулся. Большего пренебрежения выразить просто невозможно. Мне яснее ясного указали на дверь. Я быстро прошагала мимо, чувствуя невыносимый стыд за то, что так много думала о нем, за то, что так долго ждала его звонка.

Он позвонил в тот же день.

– Мисс Браун? Это Джон Брэдшоу. Я только что получил приглашение на премьеру «Погоды на улице» вечером пятнадцатого марта. Буду рад, если вы составите мне компанию.

Голос его звучал холодно и отчужденно. В первый момент я чуть не отказалась, но пойти на премьеру – я мечтала об этом с десяти лет. И я ответила, что с удовольствием пойду.

– Значит, договорились. После просмотра будет прием, а потом мы пойдем куда-нибудь поужинать.

Я повесила трубку.

– Лори! – истошно завопила я.

До премьеры оставалось еще две недели, но Лори велела мне начать готовиться к ней немедленно.

– Что ты наденешь? – был ее первый вопрос.

Я мысленно пробежалась по своему гардеробу.

– У меня ничего нет.

От этой мысли мне стало жутко. Я знала, что представляют собой такие премьеры и как репортеры разносят в пух и прах туалеты дам. Я вдруг снова почувствовала себя жалкой провинциалкой из Палм-Спрингс.

– Пожалуйста, пойдем вместе в магазин. Мне так нужна поддержка.

– Мне будет только приятно, – улыбнулась Лори.

В субботу мы встретились около магазина «Нойман Маркус».

– Я все пытаюсь вспомнить, когда в последний раз покупала себе платье, – сказала я, когда мы зашли внутрь. – Кажется, на выпускной вечер. Бледно-розовый тюль. Мне оно обошлось в трехмесячные карманные деньги. Выброшенные.

– Это почему же?

– Род Старки позвал меня танцевать на террасу, и после этого я обнаружила спереди на платье огромное пятно.

Лори хмыкнула:

– Такую историю, по-моему, может рассказать каждая женщина.

– Правда? А мне было так стыдно. Я даже постеснялась отнести платье в чистку. Просто выбросила в конце концов.

– Трехмесячные карманные деньги? – она как-то странно посмотрела на меня. – И ты его выбросила?

Мы поднялись на третий этаж. Еще не сойдя с эскалатора, Лори указала на платье от «Прада», гладкое серебристое одеяние, облегающее как перчатка, висевшее на самом видном месте.

– Хватай скорее, – приказала мне Лори.

Я примерила платье. Оно выглядело невероятно изысканно и очень сексуально. В общем, совсем не в моем стиле. Но когда я вышла из кабинки, Лори категорически заявила:

– Это само совершенство. Надо брать.

Я вспомнила розовый тюль. Неужели я так сильно изменилась с тех пор, как переехала в Лос-Анджелес?

– Но это скорее твой стиль, а не мой. Тебе тоже надо его померить. Просто для интереса.

Через несколько минут она вышла из кабинки. Я в жизни не видела ничего прекраснее.

Мы побродили в поисках чего-нибудь другого, но ничего подходящего не нашли. У меня возникло чувство, что я пребываю в состоянии куколки – уже не гусеница из Палм-Спрингс, но еще не лос-анджелесская бабочка.

Лори убеждала меня взять то платье от «Прада»:

– Ну, послушайся меня. Помнишь, как я оказалась права с этой фотографией?

Засмеявшись, я сдалась и купила его. Лори просто светилась от радости.

Когда мы вышли из магазина, перед тем как расстаться, я обняла ее.

– Ты действительно была права с фотографией. И если бы не ты, я никогда бы не попала на премьеру. И поэтому, когда все закончится, я подарю тебе это платье.

Я никогда не видела ее такой счастливой.

Чем меньше времени оставалось до премьеры, тем сильнее я волновалась. Сколько я ни пыталась убедить себя, что это всего лишь поход в кино и небольшой прием, ничего не помогало.

Папа здесь тоже оказался плохим помощником. Он вообще не мог ни о чем говорить, кроме этой премьеры.

– Как бы я хотел, чтобы Джин увидел это! – повторял он. Тут я с ним полностью согласна. Для дяди Джина дорогого бы стоило – увидеть, как я иду по красной ковровой дорожке под руку с Джоном Брэдшоу.

– А какую прическу ты думаешь сделать? – спросила меня Лори в понедельник.

Я призналась, что не подумала об этом.

– Значит, так. Тебе нужно сделать ее днем в пятницу, и не забудь про маникюр и полный макияж. Я запишу тебя в «Бель Эйдж» к Рози Кейси и Мари.

– А это не перебор? – засмеялась я.

Убедить меня в обратном оказалось очень просто.

На следующий день Брэдшоу позвонил, чтобы уточнить детали.

– Куда мне за вами заехать?

Я уже собралась дать ему домашний адрес, но что-то меня удержало. Мне почему-то не хотелось, чтобы он видел мою квартирку.

– Может, вы заедете за мной в офис?

– Вам так удобнее? – в голосе его звучало удивление.

– Да.

Повесив трубку, я подумала, что создала себе массу проблем. Теперь мне или придется одеться дома и вести машину в этом платье, или же все приготовить в офисе. Но все равно так лучше.

Наконец наступил день премьеры. Одеться я все-таки решила дома. От волнения с трудом застегнула «молнию» на платье.

Какая-то часть моей души страстно хотела одного – чтобы этот вечер благополучно закончился. Я прекрасно помнила, как рвалась на танцы в школьные годы и как ужасно они для меня всегда кончались. Ладно, подбадривала я себя, премьера – совсем другое дело, что там может случиться плохого? Я повзрослела на десять лет. Набралась опыта.

И все равно я так дрожала, что едва смогла довести машину до агентства.

В семь часов улицу осветили фары подъезжающего лимузина. В окно я увидела, как машина остановилась у дома, из нее вышел Брэдшоу. Он не стал открывать дверь своим ключом, а позвонил, как клиент. Я впустила его в здание.

В смокинге от «Армани» он выглядел элегантно и благородно, как на старых фотографиях, которые нашлись в Интернете.

Рядом с ним я совсем стушевалась. Вся жизнь промелькнула передо мной – прополка садовых грядок, поездки на велосипеде по грязным дорогам, проволочный забор аэропорта, у которого мы слонялись часами, одежда, купленная на распродаже в дешевом универмаге. А сейчас я стояла здесь в платье от «Прада» и собиралась на премьеру с человеком в смокинге от «Армани» – поверить в это было почти невозможно.

Он наклонился и поцеловал мне руку.

– Вы просто волшебно выглядите.

– Благодарю вас, Джон.

Первый раз я назвала его по имени – и мысленно, и вслух.

Я заперла входную дверь на ключ, и мы сели в лимузин. Машина оказалась великолепна, нежносерого цвета изнутри, с деревянной отделкой. Все подогнано, будто в каюте корабля. Там помещался небольшой бар, полный графинов и хрустальных бокалов, и Джон предложил мне что-нибудь выпить. Я отказалась, понимая, что не смогу сделать ни глотка. Только взяла бумажную салфетку – в качестве сувенира для папы.

По дороге мы разговаривали мало. Обсудили «Погоду на улице», и я сказала, что читала этот роман, когда ходила в школу. И как только сказала это, сразу поняла, какую допустила ошибку – нам обоим это напомнило о разнице в возрасте. И, конечно, он умолк, а потом сменил тему разговора.

– Кора Макафи – одна из моих подопечных. Она играет Этти.

Я не могла удержаться от мысли, что десять лет назад Джон Брэдшоу был агентом ведущих актрис, а не второстепенных. Но так даже лучше. Мне и сейчас-то не по себе рядом с ним, а что я испытывала бы, находись он на пике славы?

Мы подъехали к Голливудскому бульвару. Я в жизни не видела такой толпы. Вся улица забита машинами, кругом полно полиции, и проехать было почти невозможно.

– Люди провели здесь всю ночь, чтобы поглазеть на знаменитостей, – сказал нам водитель.

Между машин пробирались дети и подбегали к нам. Они припадали к стеклам автомобилей, пытаясь разглядеть пассажиров. В этом было что-то жуткое, безликое. Их не интересовало, кто в машине – лишь бы кто-нибудь известный.

Наконец мы добрались до кинотеатра. Водитель вышел из лимузина и открыл мне дверцу. На мгновение показалось, что я попала в эпицентр ядерного взрыва, такое там было пекло. Миллион фотовспышек встретил меня, когда я вышла из автомобиля и ступила на красный ковер. Та девчонка из Палм-Спрингс, которой я оставалась до сих пор, содрогалась от ужаса и хотела спрятаться, но другая часть моей души пришла в восторг, настоящий восторг. Мне было все равно, сделала я хоть что-то, чтобы заслужить все это, но я жаждала этого, именно этого хотела.

Джон Брэдшоу встал рядом со мной. Снова крики и фотовспышки. Он крепко взял меня за руку, и мы вместе пошли по красному ковру. Толпа в три-четыре ряда стояла вдоль прохода, за ограждением.

Я заметила взъерошенную девчушку лет тринадцати, которая еле держалась на ногах. Похоже, она простояла тут весь день. Такой, наверное, в ее возрасте могла быть я, мечтающая увидеть Брэда Питта или Тома Круза. Я помахала ей рукой и улыбнулась. Она схватила за руку стоящую рядом с ней подружку и, ликуя, указала на меня. Надеюсь, она так и не узнала, что я никто.

Мы вошли в вестибюль. Там оказалось столько знаменитостей, что я старалась запомнить все, каждую деталь, и при этом не глазеть по сторонам, разинув рот. Все подходили к Брэдшоу. Элегантный, сдержанный, он был немногословен. Представляя меня, не упоминал, что я агент. Я старалась выглядеть умной и отстраненной. Удивительно, что делает с человеком застенчивость.

Свет начал гаснуть, мы вошли в зрительный зал и сели на свои места. Один из продюсеров произнес речь, а потом режиссер представил фильм. Когда на экране пошли титры, в зале аплодировали при каждом имени. Просто невероятно – здесь все свои, и на экране, и в зале. Я почувствовала, что испорчена навсегда, что никогда больше не смогу пойти в кино в Палм-Спрингс. Только сюда, в Голливуд, где каждый зритель лично знает каждого актера.

Когда начался фильм, я остро ощутила присутствие Брэдшоу рядом. Он сидел неподвижно, сосредоточившись на фильме, и я поняла, что он смотрел на экран точно так же, как на меня тогда у кафе «Чин-Чин». Тогда я увидела в его взгляде холодность, но сейчас в нем было другое. Пристальное внимание.

Фильм показался мне замечательным. Когда появились финальные титры, все встали и зааплодировали. Я не могла поверить, что стала частью всего этого.

Наконец мы направились к выходу. Джон взял меня за руку и повел в вестибюль. Около кинотеатра, за оградой, все еще толпились поклонники. Я огорчилась при мысли, что все это время они простояли снаружи, дожидаясь нашего выхода.

Прием устроили на другой стороне улицы. Над автостоянкой натянули огромный полосатый тент, поверх асфальта положили паркет. Когда мы вошли туда, я почти утратила чувство реальности, потому что было слишком жарко и людно.

Выпив бокал шампанского, я постаралась сделать вид, будто меня нет. К Джону подходили люди, и меня снова поразило, как царственно он себя вел – даже в толпе казался в стороне от всех. Только с Корой, своей клиенткой, он стал немного раскованней.

Мы пробыли там недолго. Он поздравил режиссера и продюсеров фильма, потом спросил, готова ли я идти.

Мы снова вышли на Голливудский бульвар. Он был все так же забит машинами. Я не представляла, как мы найдем наш лимузин, но он оказался тут как тут, дожидаясь нас у кинотеатра, словно дрессированный пес. Когда мы сели в машину, в ушах у меня все еще стоял гул толпы. Джон, казалось, ничего вокруг не замечал.

– Мы едем в «Плющ», – сказал он водителю и, повернувшись ко мне, добавил: – Если вы не возражаете.

Я с радостью согласилась.

– Я там никогда не была, но дядя Джин очень любил этот ресторан. Он обещал, что сводит меня туда.

Повисло молчание. Я испугалась, что сморозила глупость, но тут Джон Брэдшоу насмешливо улыбнулся:

– Значит, я выполню обещание за него.

Какое-то время мы молчали. Наконец я открыла рот:

– Вам понравился фильм?

– Очень понравился. Хотя не настолько, как вам.

Я вдруг почувствовала себя деревенщиной – так легко купилась на этот фильм.

– Мне показалось, что Кора всех там затмила, – быстро заговорила я.

– Да, – согласился он, – я очень ею доволен.

Больше ничего мне в голову не приходило.

Мы подъехали к ресторану. Построенный из розового кирпича и окруженный выгоревшим на солнце частоколом, с кованой мебелью, обитой ситцем, он выглядел чудесно. При виде этого великолепия я почему-то представила себе французскую ферму, но вслух этого не сказала. Ведь я никогда не была во Франции.

Метрдотель провел нас к столу. Официант принял заказ на вино, и снова повисло молчание. Я заговорила о своем агентстве – это единственное, что пришло мне в голову. Рассказала о том, что случилось с Энрико Моралесом и Ким Хеленс, потом про Тони Маки, который уехал на Шри-Ланку, не предупредив меня. Я понимала, что несу чушь, но на меня что-то нашло, и я никак не могла остановиться.

Меня остановил Брэдшоу. Он внезапно наклонился вперед и взял меня за руку.

– Я все время думаю о вас.

Мне показалось, что я ослышалась. Я смотрела на наши руки. Его – белая, холодная, с прекрасным маникюром. Моя же показалась мне бесформенной, нелепо-розовой.

Я посмотрела на него. Он грустно улыбнулся и внезапно сильно постарел. Мне сразу вспомнился папа.

– Наверное, это все ваша валентинка.

– Простите меня. Это была очень, очень глупая шутка.

– Не говорите так, – сказал он.

Официант принес вино, и Брэдшоу убрал руку.

Он выпил вина и осторожно отодвинул бокал. И тут завесу молчания прорвал нескончаемый поток слов.

Он рассказал мне о Лорейн, своей жене. О том, как его словно поразило молнией в тот момент, когда он впервые увидел ее. Как они были счастливы целых двадцать пять лет и как она неожиданно заболела. И как он тосковал по ней, когда она умерла.

– Мне казалось тогда, что жить дальше незачем. Но я все-таки жил, хотя бы ради Аманды.

Я подумала о папе, о том, что случилось бы с ним, если бы мама умерла. Стал бы он жить ради меня?

– Вам, наверное, было очень одиноко.

Это единственное, что я могла сказать.

– Да. И я никогда не пытался избавиться от этого чувства. Я не слишком общительный человек. Я знал: то, что было у нас с женой, не повторится больше никогда.

Потом он посмотрел на меня и медленно произнес:

– Молния так редко бьет дважды в одно и то же место.

Я чувствовала, что лицо у меня пылает. Я знала, что он сейчас скажет, испугалась этого. Извинившись, я встала и пошла в туалет и долго разглядывала в зеркало незнакомую мне женщину в серебристом платье от «Прада».

Когда я вернулась за стол, Брэдшоу не стал возобновлять разговор. Вскоре нам подали ужин, и за едой он держался очень мило, но слегка небрежно, как, наверное, вел себя с клиентами. Он рассказывал мне захватывающие истории о славных голливудских временах, и напряжение мое стало спадать. Я даже смогла сделать вид, что предыдущего разговора не было.

Поздно вечером лимузин доставил меня обратно к офису. Брэдшоу вышел из машины и проводил меня до входной двери.

– Спасибо, – сказала я. – Это был незабываемый вечер.

Он снова поцеловал мне руку.

В ту ночь я не могла уснуть. Я вспоминала, как он смотрел на меня, его холодную руку, лежащую поверх моей. Я твердила себе, что ошиблась, что неправильно поняла его, но знала, что никакой ошибки нет.

Я была изумлена. И польщена. И тронута. И при этом знала, что совершенно этого не заслуживаю. Джон Брэдшоу ошибался с самого начала. Что бы он ни воображал, какие бы видения ни посещали его, это не я. Он меня совсем не знает. Просто пришла пора. Он столько лет был одинок, столько лет прожил за глухой стеной. Он сам сказал, что необщителен (мне сразу вспомнилось, что в списке десяти самых ужасных людей в Голливуде он стоял под номером один). И он слишком горд, чтобы самому сломать все это, чтобы самому сделать первый шаг. И тут появилась я со своей идиотской фотографией и валентинкой – это я его растормошила, я сделала первый шаг.

Я больше не старалась уснуть. Необходимо решить, что же теперь делать. Я боялась. Не могла понять, хочется мне или нет, чтобы события развивались дальше. Несмотря на возраст, Брэдшоу всегда мне нравился, меня привлекало ощущение угасающей энергии, исходившее от него. И его уязвимость, которую в тот вечер я увидела, была так трогательна. Но есть и другая его сторона. Я не могла забыть его надменность, леденящую холодность, взгляд, брошенный на меня в магазине «Хьюго Босс», все, что происходило до того, как он начал «все время думать обо мне». И еще я все время вспоминала старческую пигментацию на его руках с наманикюренными ногтями.

Мысль о том, чтобы оказаться с ним в постели… Я гоню ее от себя, не хочу ничего представлять. И все-таки невольно думаю о том, как это могло быть.

Стеф и Лори позвонили утром. Обеим хотелось узнать, как прошла премьера. Ни одной из них я не рассказала, что случилось потом, даже Лори, несмотря на мое обещание. У меня не хватило духу говорить об этом, слишком все странно. Я просто сказала им, что все оказалось просто замечательно.

Джон позвонил мне домой на другой день. Он снова был очень сдержан, угрюм и холоден. На мгновение мне снова показалось, что я тогда неправильно его поняла. Но потом он произнес:

– Когда я снова увижу вас? Вы можете поужинать со мной в пятницу?

Я растерялась, но потом ответила:

– Да, конечно, с большим удовольствием.

Когда я приехала в офис в понедельник утром, меня там поджидал Гари.

– Я слышал, ты встречалась с Джоном Брэдшоу в пятницу вечером.

– Ну, это ни для кого не секрет.

Гари вытащил журнал – самую жалкую дешевку из тех, что стоят на газетных стендах, – на обложке поместили фотографию, на которой мы с Джоном Брэдшоу выходили из «Плюща», и заголовок: «Это его внучка?»

– Тебе не стыдно, Гари? С каких пор ты подписываешься на подобные журналы?

Он побагровел.

– Что ты вытворяешь, черт побери? – закричал он. – Зачем ты водишь за нос этого беднягу?

Я почувствовала, что где-то в глубине моего существа закипает и поднимается бешенство, точно как в тот момент, когда он сказал, что управлять агентством – не для меня.