Текст книги "Ящик Пандоры"

Автор книги: Мэри Шелдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Пандора

В ту зиму я работала как никогда в жизни. В какие-то дни просто ни на минуту не могла оторваться от дел. Контракты один за другим, суета переговоров, бесконечные телефонные звонки. Но мне это нравилось, и все чаще и чаще, подписав контракт или добившись для клиента прибавки, я ловила себя на мысли: дядя Джин гордился бы мной.

Однажды в начале февраля я стояла в очереди в банке, и ко мне подошла пожилая рыжеволосая женщина:

– Вы Пандора Браун?

Я кивнула.

– Меня зовут Алисия Эпштейн. Я дружила с вашим дядей. Вы, как я слышала, теперь управляете его агентством? Ну и как идут дела?

– Довольно хорошо. Хотя мне, конечно, далеко до дяди. Я таким агентом никогда не стану.

– Надеюсь, вы станете лучше.

– Что? – опешила я.

– Ваш дядя был очень славным, но удивительно несовременным. Он жил прошлым. Поэтому он так и не стал первоклассным агентом.

Ее слова не шли у меня из головы. Они преследовали меня – он жил прошлым. Как ни печально признавать, но это правда. Больше всего он любил поговорить о добрых старых деньках и своих тогдашних успехах. Мы с папой через некоторое время знали наизусть все его договоры, неважно, что большинство из них заключены десять лет назад. Тогда это внушало трепет, а теперь вдруг показалось грустным.

Я спросила Лори, насколько хорошим агентом был дядя Джин.

– О, самым лучшим.

Но ответ ее прозвучал слишком быстро.

На выходные я поехала домой в Палм-Спрингс. Дорога оказалась ужасной. На автостраде 10 машины двигались еле-еле, пока окончательно не остановились где-то в районе Помоны. Я просидела в машине три с половиной часа, пока совсем не стемнело. Потом я узнала, что на дороге выставили полицейский кордон. Какой-то человек застрелил из обреза свою жену и четверых детей. После того как он наконец вышиб мозги себе, движение возобновилось.

Когда я приехала домой, папа мучился от страшных болей. Мы с мамой усадили его в раскладное кресло и натерли ему ноги маслом. Его ступни в моих руках выглядели такими беззащитными, такими бледными, мягкими.

– Это было чудесно, Энди-Пэнди, – сказал он, облегченно вздохнув. – Но все-таки мне интереснее тебя послушать. Расскажи все, что там делается. Надеюсь, ты всех поставила на уши?

Я знала, как он будет рад услышать о моей сделке с «Хондой», и рассказала ему. Когда я дошла до того, как выбила прибавку Энрико, он даже порозовел. Он так резко поднялся с кресла, что мне показалось, будто он сейчас взлетит.

– Ты просто молодец! Твой дядя сделал бы то же самое!

Я вспомнила, что сказала Алисия, и решила никогда больше об этом не думать.

– Спасибо, – сказала я папе, – лучшего комплимента ты мне не делал никогда.

Позже мама мне сказала:

– Ты даже не представляешь, как он после этого изменился, он только и делает, что хвастается докторам, какие у тебя замечательные клиенты и какой у тебя успешный бизнес.

Я чуть не заплакала.

После обеда я поехала купить валентинки. Для Лори выбрала веселую, для Стеф – страшненькую, а для родителей очень красивую. Она была сложена гармошкой и растягивалась почти на метр, открывая слова «Я вас люблю».

Я долго раздумывала, как поступить с Гари, и в конце концов решила купить валентинку и ему. Мы почти четырнадцать лет посылали друг другу валентинки, и нет причин нарушать эту традицию.

Когда я вернулась в офис в понедельник утром, на автоответчике меня ждало сообщение. Джинетт Макдугал получила роль со словами в пробном сериале на Эн-би-си.

Первым делом я позвонила папе. Он был просто на седьмом небе. Я пыталась спустить его на землю, напомнив, что это всего шесть фраз и несколько сотен долларов. Но он и слушать ничего не хотел.

– Это еще раз доказывает, что ты первоклассный агент, – твердил он. – Это же ты ее открыла.

Потом я позвонила Джинетт и выслушала нескончаемые восторженные вопли.

После двух этих звонков я сидела в кресле, и по лицу у меня текли слезы. Это всего лишь очередной контракт, еще одна сделка, но меня распирало от гордости. Интуиция не подвела меня, все-таки я оказалась толковым агентом.

И уж конечно, я не могла не пойти к Лори и не выложить ей эту новость.

– Джинетт получила роль в пробном сериале.

Я ожидала какой-то неловкости. Должна же она помнить, что вообще отказала Джинетт в каком-либо таланте. Но Лори и бровью не повела.

– Поздравляю, это просто потрясающе! – сказала она и широко улыбнулась.

В тот день я поехала по делам и на обратном пути увидела Джона Брэдшоу, подходящего к зданию с другой стороны.

Я ускорила шаг, на ходу пытаясь нащупать в сумке ключи. Надо во что бы то ни стало войти в здание до того, как он окажется у двери.

Но тут я остановилась. Что за глупость, в конце концов. Я веду себя как ребенок. Больше я не позволю ему запугивать меня своим высокомерием.

Я вынула ключи и демонстративно встала у двери, дожидаясь, пока он подойдет. Улыбаясь, я открою дверь для нас обоих, как равная равному.

Джон Брэдшоу дошел до здания, взглянул на дверь, увидел меня и направился дальше по улице.

Сейчас, перебирая в памяти все события, я понимаю, что в тот День святого Валентина заработал некий механизм, в результате чего моя жизнь сделала крутой поворот. Когда тот день прошел и выбор был сделан, конец оказался предопределен, и ничего изменить было нельзя.

Правда это или нет, но с этой мыслью мне легче нести бремя вины.

В то утро, помнится, я проснулась чуть ли не в слезах. Так грустно, когда в Валентинов день у тебя нет любви.

Но, приехав на работу, я повеселела. Лори вручила мне коробку шоколада, почтальон принес прелестную валентинку от мамы с папой и смешную открытку от Стеф.

Но, странное дело, от Гари я не получила ничего. Я все утро ждала, что он войдет и принесет мне открытку, как обычно, но он так и не появился.

Наконец я не выдержала и отправилась в закуток, где он сидел и работал.

– И где же моя валентинка? – спросила я игривым тоном.

Он покраснел и смутился:

– Знаешь, в этом году я ничего для тебя не приготовил.

У меня в сумке лежала валентинка, купленная для него, но теперь, конечно, дарить ее будет странно.

– Ну и прекрасно, – ответила я. – И мне меньше хлопот.

Однако я так расстроилась, что рассказала об этом Лори, когда мы пошли вместе обедать.

Выслушав мой рассказ, она пожала плечами:

– Что же тут странного? Мужчины всегда чувствуют себя неловко в такой ситуации.

– В какой ситуации?

– Разве ты не знала? – она подняла брови. – У Гари появилась девушка.

Я вытаращила глаза:

– Девушка? Да что ты, не может быть.

– Я несколько раз видела их вместе около офиса. Такая маленькая, рыжая.

– Ну и что? – упорствовала я. – Почему обязательно девушка? Может, это клиент.

Лори расхохоталась:

– С клиентами так себя не ведут.

Эта новость буквально выбила меня из колеи. Дело не в том, что Гари завел себе подругу, – он, без сомнения, заслуживает самой прекрасной девушки на свете, – а в том, что он мне ничего об этом не сказал. Я поняла, что совсем ушла из его жизни, и это огорчило меня. А может, он просто не хотел задеть мою гордость?

Остаток дня прошел еще хуже. После обеда позвонили из «Гном Продакшн» и сказали, что корпорация «Вестингхаус» восемнадцатого числа хочет иметь в своем распоряжении Тони Маки. Я позвонила ему домой, потом на сотовый, но нигде не брали трубку.

Я продолжала звонить, пока наконец на сороковой раз мне не ответила его мать.

– Да он же уехал в поход на Шри-Ланку, на два месяца, – сказала она. – Что, этот негодник забыл вас предупредить? Вечно он так.

А потом позвонил Эйб Мартин из Эн-би-си. Они запускают новый сериал, и он хочет пригласить на пробы Конни Хилбрайт. Я в полной эйфории тут же перезвонила Конни и сообщила ей эту новость.

Ответом было долгое молчание.

– Я не могу, Пандора. Прости.

– Что значит – не могу?

– Не могу, и все.

– Но в чем дело? – не сдавалась я. – Такого шанса у тебя, может, больше не появится. Объясни хотя бы причину.

– Ну слушай, – проговорила она. – Муж меня избивает. У меня поврежден сосуд около глаза, и при съемке это видно сквозь любой грим. Я не могу больше сниматься. Годится такая причина?

Потом я считала минуты до конца рабочего дня. В шесть я заторопилась домой. Но на полпути вспомнила, что забыла взять несколько документов, и повернула назад.

Открыв дверь офиса, я услышала в комнате Лори какой-то шум, грохот и крики.

Я бросилась туда. Там царил хаос – опрокинутые стулья, разбросанные бумаги, разбитая посуда. Лори стояла у окна и собиралась опрокинуть подставку для книг. Увидев меня, она замерла.

– Уйди отсюда, – сдавленно произнесла она.

Она выпустила подставку и закрыла лицо руками. Я подбежала и обняла ее.

– Скажи мне, что случилось?

Она только качала головой:

– Уйди, ради бога, уйди!

Но я не могла бросить ее вот так.

– Тебе нельзя оставаться одной. Давай поедем ко мне. Этот вечер ты проведешь со мной, будем делать все, что захочешь.

Лори неожиданно затихла и отстранилась от меня.

– Хорошо, – равнодушно сказала она, – все равно мне больше нечем заняться.

И тогда я поняла. Этот ее ужасный друг, он ужасно разочаровал ее, обидел, подвел – в Валентинов день.

Странно, вспоминая тот вечер, – а я вспоминала его столько раз, – никак не могу понять, что произошло на самом деле, а что – моя фантазия.

Лори пришла ко мне около девяти, выглядела она довольно спокойной. Она принесла вино и до этого уже явно выпила.

Когда она сняла жакет, я увидела у нее на руке синяки. Они походили на браслет, будто кто-то сильно схватил ее за руку. Я сделала вид, что ничего не заметила.

Мы разлили вино. Я смотрела на Лори, которая сидела, ссутулившись, на диване. Она была такая красивая и такая грустная. Я подошла и обняла ее:

– Ты знаешь, как ты мне дорога.

Тут, помнится, она меня поцеловала, а может, я это придумала, и ничего такого не случилось.

Я открыла бутылку водки, и мы выпили немного. Лори улеглась на ковер и заговорила. Она рассказала мне ужасные вещи – о том, что делал с ней отец, что он заставлял ее делать ему. Слушать это было невыносимо.

Я легла рядом с ней и обвила ее руками. Мы долго не вставали с ковра.

Наконец она глубоко вздохнула и села:

– Что за гнусный вечер!

Выпитая водка вдруг подступила к горлу, и я побежала в ванную. Когда я вернулась, Лори стояла у компьютера и просматривала какие-то материалы.

– Я и не знала, что ты ему целый алтарь воздвигла.

Я страшно смутилась, увидев, что она открыла статьи о Джоне Брэдшоу, которые я нашла в Интернете.

– Это не алтарь, просто я пыталась кое-что разузнать.

Лори расхохоталась:

– Да брось, ты же помешалась на нем.

– Вовсе нет.

– Тогда как ты это назовешь?

– Просто он заинтересовал меня, – с достоинством ответила я. – Он такой неприступный. Я хочу испытать себя и посмотреть, как я с этим справлюсь. Со всеми его шипами.

– Как у Спящей красавицы.

Сравнение Джона Брэдшоу со Спящей красавицей показалось мне, особенно спьяну, настолько уморительным, что я захихикала.

– Ну, в общем, у меня только один вопрос, – сказала Лори. – Когда вы поженитесь, то назовете агентство «Браун и Брэдшоу» или «Брэдшоу и Браун»?

– Совсем спятила? – изумилась я.

– Поживем – увидим.

Я покачала головой:

– Жди, сколько хочешь. Он вдвое, а то и больше, старше меня, он самый противный человек на свете, не может посмотреть на меня, не поморщившись. Парочка хоть куда!

Мы снова принялись за вино и прикончили бутылку.

Лори качалась взад-вперед, сидя на полу:

– Мы так это дело не оставим. Надо что-то придумать. Раскрутить на всю катушку.

Я не понимала, о чем она говорит, но мне нравилось, что ей так хорошо и весело.

Она встала и, пошатываясь, снова подошла к моему столу. Конверт с моими фотографиями лежал на самом верху, и она стала вытаскивать их одну за другой. Достав последнюю – где я с задранной юбкой посылала в камеру воздушный поцелуй, – она подняла ее вверх.

– Вот это!

– О чем ты?

– Мы пошлем ее Джону Брэдшоу.

– Ты ненормальная! Допилась до зеленых чертиков!

Я встала и попыталась добраться до фотографии. Однако ковер оказался для меня непреодолимым препятствием, и, споткнувшись, я свалилась на пол.

Лежа там, я представляла себе сцену: Джон Брэдшоу, такой чопорный, застегнутый на все пуговицы, сидя за столом, открывает конверт, а там, на фотографии, я – с задранными ногами.

Меня разобрал смех. Я лежала на полу и хохотала до боли в животе. Это меня как-то отрезвило, я даже попыталась подняться, но тут передо мной снова встало лицо Брэдшоу, и я опять растянулась на полу.

– Давай сделаем это, – я давилась от смеха.

Тут я вспомнила про валентинку, которую купила для Гари, но так и не отдала. Я схватила сумку и вытащила открытку.

– Вот! Мы пошлем их вместе.

Эта идея привела меня в полный восторг. Уж я поквитаюсь с Брэдшоу за все его чванство.

Я замазала белым надпись на конверте и свою подпись. Однако попытка написать «Джону Брэдшоу» ничем не кончилась. Ручка не слушалась, и я не смогла вывести ни одной буквы.

– Дай мне, – сказала Лори.

Она положила все в конверт из манильской бумаги, написала на нем «Джону Брэдшоу лично» и запечатала.

Я сказала:

– В понедельник утром первым делом сунуть ему под дверь.

– Нет, – ответила Лори. – Мы сделаем это сейчас.

– Невозможно. Уже слишком поздно, и мы не в состоянии сесть за руль.

– Пустяки, здесь рукой подать.

Она уже не улыбалась. У нее был такой странный взгляд, что мне стало не по себе.

– Нам надо сделать это сейчас, – повторила она.

– Ну ладно, – сдалась я.

Мы добрались до машины. Подморозило, но надевать пальто было лень. Лори села за руль, а я смотрела по сторонам, чтобы не нарваться на полицейских.

Мы доехали до офиса, и я велела Лори припарковаться на стоянке.

– Мне нельзя. Там только для арендаторов.

– Как верховная богиня, я позволяю тебе сегодня здесь припарковаться, – заявила я.

Это прозвучало глупо, и я заметила, что ей не понравилось.

В здании оказалось темно, и глаза покойных кинозвезд смотрели на нас со стен сверху вниз. Мы на цыпочках прошли мимо нашей двери, не издав ни единого звука – меньше всего мне хотелось, чтобы Гари услышал и вызвал полицию. Впрочем, скорее всего, он ушел куда-нибудь со своей девушкой праздновать День святого Валентина.

Мы прокрались наверх, к офису Брэдшоу, и я, встав на четвереньки, просунула конверт под дверь.

Я поднялась и вдруг мгновенно протрезвела.

Притихшие, мы поехали обратно ко мне. Там я предложила Лори остаться на ночь, но она отказалась. Голос ее звучал отрешенно, словно она была где-то далеко отсюда.

Назавтра я проснулась в полдень, и в голове у меня жуткой вспышкой пронеслось все, что случилось прошлой ночью.

Я оделась так быстро, насколько сумела, приехала в офис и помчалась вверх по лестнице к офису Брэдшоу. Распластавшись на ковре, я минут пятнадцать пыталась вытащить конверт с помощью ножа для разрезания бумаги, но он оказался недосягаем.

Все выходные я хваталась за любое дело, подворачивающееся под руку, стараясь занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, как утром в понедельник Джон Брэдшоу вскроет конверт и увидит фотографию.

В воскресную ночь я составила план. Я приеду в офис рано утром и дождусь прихода Эммета. Я просто попрошу свой конверт обратно, объяснив, что он попал под дверь по ошибке.

Но когда в понедельник я приехала в восемь утра, «мерседес» Брэдшоу уже стоял на стоянке, дверь в его агентство была открыта, и конверта на полу не обнаружилось.

Казалось, день никогда не кончится. От Брэдшоу не доносилось ни звука – каждый час я на цыпочках прокрадывалась на лестницу, словно убийца на место преступления, и прислушивалась.

Лори весь день была молчалива. Никто из нас и словом не обмолвился о том, что произошло в пятницу ночью.

Время подошло к трем часам, но ничего так и не случилось. Я понемногу успокаивалась. Мне вдруг пришло в голову, что Брэдшоу мог и не понять, что на том снимке – я. Он же агент и ежедневно получает, возможно, десятки фотографий от актрис, нуждающихся в представителе. Так что, скорее всего, он просто взглянул с отвращением на снимок и отшвырнул его прочь, даже не заметив, кто на нем.

И слава богу, что у меня хватило ума не подписывать валентинку.

В пять часов заглянул Гари и сказал, что сегодня рано уходит.

– Собираешься куда-нибудь со своей девушкой? – спросила я.

Он слегка покраснел:

– Вообще-то да.

– Знаешь, мог бы сказать мне о ней.

Он кивнул:

– Я хотел.

– Она хороша?

– Очень.

– Что ж, я рада за тебя.

– Спасибо. – Он помолчал, и потом добавил: – Еще я хотел сказать, что скоро уеду отсюда. Ты прости, что я так надолго у тебя застрял. Я вот-вот получу достаточно денег, чтобы снять собственное жилье.

– Это просто замечательно, – сказала я и добавила, что он может оставаться, сколько захочет.

– Я очень тебе благодарен, но думаю, что мне правда пора съезжать.

После его ухода я села за стол и почувствовала, что мне почему-то стало тоскливо. Через несколько минут раздался стук в дверь. Все-таки он вернулся, подумала я, и бросилась открывать. За дверью стоял Джон Брэдшоу.

От неожиданности я онемела. Он тоже молчал. Потом спросил:

– Можно мне войти?

– Да-да, конечно.

Я была так смущена, что едва смогла провести его к себе в кабинет. Краем глаза я пыталась увидеть выражение его лица, но мне это не удалось.

Оказавшись в кабинете, он, казалось, совершенно забыл обо мне. Неторопливо прохаживаясь по комнате, он рассматривал фотографии в рамках и перебирал книги на полках.

– Вижу, вы мало что здесь поменяли.

– Да. Мне хотелось оставить все, как было у дяди.

– Понимаю, – сказал он с резкой усмешкой. – Он был очень симпатичным человеком.

Мы стояли так близко друг от друга, что я чувствовала легкий, дорогой запах лайма от его костюма. Я заметила, что у него глаза цвета застиранной синей рубашки. А руки белые, как у моего папы, только с превосходным маникюром.

Мы молчали. Он отвернулся от меня, положил на стол портфель и открыл его. Сердце у меня упало при виде конверта из манильской бумаги.

– Я пришел сюда в связи с этим.

От стыда я не могла поднять глаз.

– Я был несколько заинтригован, получив это, – продолжал он. – Вы хотите подыскать себе агента, я так должен понимать?

Я была так ошарашена – меньше всего я ожидала от него подобных слов, – что меня разобрал смех.

Он положил конверт на стол и словно забыл о нем. Потом пристально посмотрел на меня:

– Вам нравится в Лос-Анджелесе?

Голос его звучал ласково. Почти как голос дяди Джина.

Я ответила, что очень.

– А работать агентом вам тоже нравится?

– Да. У меня даже случились некоторые достижения.

Я рассказала про Джинетт. Он кивнул:

– Да, это очень захватывающие моменты.

Опять воцарилось молчание, потом Брэдшоу посмотрел на часы и сказал, что у него есть дела. Я надеялась, что он забыл о конверте, но он взял его со стола и аккуратно уложил в портфель. Я проводила его до двери. В холле он повернулся ко мне.

– Может, когда-нибудь вы окажете мне честь поужинать со мной?

После его ухода я уселась за стол в полной прострации.

Все, что произошло, слишком невероятно. Я не могла поверить, что Джон Брэдшоу – надменный, высокомерный Джон Брэдшоу – сейчас приходил сюда и оказался таким привлекательным и любезным.

Я чуть не позвонила Лори, но потом решила этого не делать. Если бы я рассказала ей, то вся история превратилась бы в шутку, а это не шутка. Я не понимала, что случилось, кроме того, что это самое невероятное происшествие на свете, но я точно знала одно: шуткой здесь не пахло.

У меня из головы не выходила его усталая улыбка и печальные, прекрасные руки. И неужели он правда хочет пригласить меня на ужин?

Гари

Худшей зимы у меня в жизни не было. Даже сегодня неприятно вспоминать те ночи, что я провел в офисе Пандоры.

Честно говоря, уже через неделю после приезда в Лос-Анджелес я понял, что ничего хорошего из этого не выйдет. Будь я поумнее, то меньше потерял бы, вернувшись в Палм-Спрингс или подыскав что-нибудь доступное в Лос-Анджелесе. Но я упрям, слишком упрям, как говорил мой отец, и никогда не желаю признавать свои ошибки.

Что мне стоило принять первоначальное предложение Пандоры и пользоваться ее офисом только днем? Я прекрасно там работал бы, и никаких ужасных, невыносимых ночей. Мельчайшие бытовые заботы становились непреодолимым препятствием, я не мог даже погладить рубашку. Каждый вечер мне приходилось ездить в спортзал, чтобы принять душ, это ужасно утомляло. Но я продолжал твердить себе, что все это временно, все ради экономии, я могу вынести что угодно, если надо потерпеть лишь несколько недель.

Но больше всего меня угнетало, что я снова оказался рядом с Пандорой. Это настоящий ад – видеть ее каждый день, испытывать прежние чувства и знать, что ответа на них нет. С самого начала она ясно дала мне понять, что ее предложение чисто деловое и в нем нет ничего личного. А я-то, дурак, втайне надеялся, что когда перееду в Лос-Анджелес и снова окажусь рядом с ней, то смогу каким-нибудь чудом возобновить наши отношения. Но ничего не вышло.

Пандора отнеслась ко мне со всей душой. Она бросала дела, чтобы показывать мне город и знакомить с потенциальными клиентами. Но мне это не нравилось. Я не желал быть ей в тягость и в конце концов отказался от ее опеки, сказав, что справлюсь со всем сам.

Она отступилась и оставила меня в покое, а со временем я почувствовал, что потихоньку сползаю со статуса друга на статус жильца. Хуже этого ощущения ничего не придумать.

Да и просто видеть вблизи, как изменили ее несколько месяцев в Лос-Анджелесе, становилось невмоготу. Пандора полностью приняла голливудский стиль жизни и, казалось, стремится не только называться агентом, но и выглядеть как агент. Для нее важно есть в модных ресторанах, ходить на ланч с нужными людьми, наряжаться, как старлетка, в облегающую одежду, красить пряди волос в разные цвета.

Но, может, я к ней несправедлив. Я ведь знал, как она хотела добиться успеха. И если она сочла, что это кратчайший путь, кто я такой, чтобы осуждать ее? Просто для меня Пандора Браун всегда была чем-то особенным, и мне больно видеть, как она изо всех сил старается уподобиться всем, кто живет в этом городе.

И кое-что еще меня сильно беспокоило. Ее дружба с Лори Макс. Признаюсь, что с нашей первой встречи в «Старбаксе» я относился к ней с предубеждением.

Я сразу решил, что она из тех женщин, которые всего добиваются с помощью секса, в Палм-Спрингс тоже таких хватало. Но со временем я убедился, что ошибался. Я стал понимать, что облегающая одежда и яркая косметика могут служить некой дымовой завесой, за которой она пытается что-то скрыть. По правде говоря, Лори меня просто пугала. У меня возникало чувство, будто все, что она делала или говорила, имело какую-то тайную цель, выражало скрытые ото всех намерения.

Но Пандора от нее в полном восторге. Она все время ходит с ней обедать, берет ее с собой на деловые встречи, в выходные они иногда ездят по клубам. Согласен, Лори можно высоко ценить за деловые качества, но Пандора явно хватила с ней через край. Понятно, что она скучала, что ей не хватало Стеф и она невольно искала ей замену. Но, по-моему, можно найти что-нибудь получше.

Шли дни, я понемногу научился справляться со своими чувствами. Перестал ожидать отклика от Пандоры и постарался с головой уйти в работу. Но тут меня поджидало другое разочарование. Оказалось, что обосноваться в Лос-Анджелесе не так просто, как я думал, и бизнес продвигался не так быстро, как я ожидал. Связи и знакомства Пандоры ничем не помогли, рекламные объявления, которые я давал сам, также не приносили ощутимых результатов, и я целыми днями сидел без дела. Несколько раз я был близок к тому, чтобы все бросить и вернуться домой, но упрямство не позволяло, и я давал себе еще неделю. А потом еще одну.

Мама и Джанин предлагали мне помощь, но я, конечно, отказывался. Так прошел месяц. Я сгорал со стыда при мысли о собственной беспомощности, мне было невыносимо жить в офисе Пандоры.

Наконец, где-то в конце декабря, наметились какие-то сдвиги. Слухами земля полнится, и я приобрел некоторую известность. Бизнес стал набирать обороты, список моих клиентов пополнялся. В середине января я даже начал откладывать деньги, хотя до того, чтобы снять собственное жилье, было еще далеко. И все-таки я приободрился. Переезд в Лос-Анджелес оправдался, по крайней мере с точки зрения бизнеса. Единственное, что мешало мне жить, – это чувство одиночества, которое с каждым днем усиливалось.

Вечерами, после ухода Лори и Пандоры, вокруг воцарялась тишина. Вся эта обстановка – потертая мебель, картотеки с документами десятилетней давности, афиши в холле с портретами давно умерших кинозвезд – так угнетала меня, что жизнь казалась жалкой и никчемной.

Я стал совершать долгие прогулки по ближайшим окрестностям, чтобы хоть на несколько часов вырваться из офиса. Поначалу я выбирал маршруты в районе Сансет-Плаза, бродил мимо магазинов, бутиков и ресторанов, разглядывал людей, которые туда приходили. У них были безукоризненные прически, дорогая одежда, и мне казалось, что в их походке и манере говорить есть какая-то нарочитая поспешность.

Вскоре мне там надоело, и я стал уезжать дальше по бульвару Сансет или Пико. Там оказались довольно злачные места, с большим количеством баров и порномагазинов, но все-таки они выглядели по-настоящему живыми. Я вспомнил свой первый приезд в Лос-Анджелес, когда меня ужаснуло убожество Голливуда. Теперь я чувствовал себя вполне уютно в таких местах. Видимо, Лос-Анджелес изменил не только Пандору.

Иногда я ужинал в кафе или пропускал рюмочку в баре, но на секс-шоу не ходил никогда. Мне казалось, что там я почувствую себя еще более одиноко.

Со временем я стал завсегдатаем этих мест, начал узнавать людей, регулярно приходивших туда по вечерам. На бульваре на каждом углу стояли ночные бабочки в коротких юбках и с пышными прическами. Поначалу они приняли меня за возможного клиента, но и потом, когда поняли, что я не по этому делу, относились ко мне по-дружески, здоровались, махали рукой или стреляли сигареты.

Однажды я увидел новенькую. Она выглядела очаровательной, полной какой-то свежей чистоты. Ей место где-нибудь на ранчо в Аризоне, а не на углу Сансет-Стрип в поисках клиента. Когда я подошел поближе и снова взглянул на нее, то понял, что ей не больше четырнадцати лет.

От этого я впал в такую тоску, что несколько вечеров вообще не мог выйти из дома. И только когда сидение в четырех стенах достало меня окончательно, я снова отправился своим старым маршрутом. Эту девушку я больше не видел.

Иногда для разнообразия я забредал на бульвар Санта-Моника, где слонялись парни-проститутки. Они сразу поняли, что я не их поля ягода, но, как и девицы, относились ко мне по-приятельски, и мы вполне ладили. Однако там была еще одна компания, которая мне сильно не нравилась. Каждый вечер, часов в одиннадцать, десятка полтора парней выныривали неизвестно откуда и по двое, по трое кучковались на каждом углу. Они одевались в черную кожу и передвигались очень тихо. Каждый раз, когда появлялась полицейская машина, они мгновенно растворялись во тьме и вновь выползали, как тараканы, едва полицейские скрывались за углом. Я тщательно старался обходить их стороной.

Но среди них был один малый, которого невозможно не заметить. Все прочие как-то не запоминались, но этот – просто нечто из ряда вон выходящее. Высокий, темноволосый, с прекрасной мускулистой фигурой, он походил на кинозвезду. Я не понимал, как парень с такой внешностью оказался на бульваре Санта-Моника, промышляя наркотиками или чем там еще.

К полуночи я возвращался в офис. В голове у меня звучала музыка, автомобильные гудки, и мне уже не было так одиноко.

В первый день нового года Том и Хелен обвенчались в часовне пустыни в Палм-Спрингс. Я отнесся к обязанностям шафера крайне серьезно и несколько часов сочинял речь, которая показалась смешной – по крайней мере мне.

На свадебном приеме я получил массу удовольствия, оказавшись среди старых друзей. Перед отъездом я хотел сказать Тому, как много он всегда для меня значил, но не хватило слов, чтобы выразить свои чувства. Я просто крепко обнял его и велел Хелен беречь мужа.

– Не сомневайся, – сказала она, и в голосе ее звучала такая любовь, что я чуть не взвыл.

По дороге в Лос-Анджелес я размышлял, как странно складывается наша жизнь. С самого детства мы с Томом были так похожи, что люди принимали нас за братьев. Как же получилось, что один из нас женился на любимой девушке, а другой превратился в самого одинокого человека во всем Лос-Анджелесе?

А через неделю я встретил Сару.

У меня была назначена деловая встреча в новом туристическом агентстве в Западном Голливуде. Когда я вошел в приемную, то заметил в одном из отсеков молодую женщину, миловидную, с вьющимися рыжими волосами и карими глазами. И главное – она очень естественно выглядела, не то что все эти лос-анджелесские девицы.

Она говорила с кем-то по телефону, судя по всему, собеседник ей попался непростой, но она общалась с ним на редкость терпеливо. На все вопросы отвечала вежливо и, даже повесив трубку, не выказала неудовольствия. Я хотел похвалить ее манеру обхождения с клиентами, но тут вышел управляющий, и мы отправились обсуждать наши дела.

Потом, когда я вернулся в приемную, она все еще сидела за столом и разбирала какие-то бумаги. Но я чувствовал – она знает, что я засмотрелся на нее.

Я стал прохаживаться туда-сюда, пытаясь найти тему для разговора. У нее за спиной висели туристические плакаты, рекламирующие Швейцарию, и я решил, что эта тема ничуть не хуже любой другой.

– Правда, что Маттерхорн[9]9
  Маттерхорн – гора в Швейцарии и название аттракциона в Диснейленде.


[Закрыть] в Швейцарии больше, чем в Диснейленде? – спросил я.

Она засмеялась:

– Правда. Но там нет Снежного человека.

Таким вот образом у нас завязался разговор – о Диснейленде, Швейцарии, шале и катании на лыжах, даже о сыре.

Потом, когда мой набор тем иссяк, я спросил, как ее зовут.

– Сара, – ответила она.

Меня это потрясло.

В детстве у меня была любимая песня. Хит семидесятых годов «Улыбайся, Сара». Я постоянно слушал ее и все пытался представить, как выглядит девушка из песни. Она казалась мне очаровательной и скромной, примерно такой, как эта Сара.

– Вы из Лос-Анджелеса?

– Из Лейк-Эрроухед. Правда, находится неподалеку отсюда.

Я снова поразился. Лейк-Эрроухед для меня особое место. Однажды, в семь лет, я провел там целую неделю. Тогда мы в последний раз отдыхали всей семьей. Потом отец заболел.

Я подумал, что Сара могла находиться там в то время. Может, она была одной из тех девчушек в ярких купальниках, которые плескались в озере или лакомились мороженым на пляже. Я мог промчаться мимо на водных лыжах, даже не взглянув в ее сторону.

Время шло, а меня ждала еще одна встреча. И все-таки я предложил ей выпить со мной кофе после работы.