Текст книги "Психотерапия нового решения. Теория и практика"

Автор книги: Мэри Гулдинг

Соавторы: Роберт Гулдинг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

По поводу пациентов, подобных Нине, и заседает обычно больничный персонал: Действительно ли пациент намеревается убить себя или он просто «запугивает» нас? Мы убеждены, что такой вопрос бесполезен. Первый шаг в терапии – или сделать так, чтобы пациент заключил серьезный контракт не убивать себя, или поместить пациента в больницу, где бы он не смог этого сделать. Пациент может не «намереваться» сделать это, однако иногда он может ошибиться и все-таки совершить самоубийство. Он должен быть защищен от самого себя, пока не научится не использовать шантаж и научится тому, что «единственный человек, который гарантированно будет с вами до гробовой доски, это вы сами». Никакой шантаж не заставит другого человека быть все время рядом; единственное действие шантажа – поддерживать у шантажиста депрессию и суицидальность.

Как уже говорилось, таких пациентов излечивать трудно. Несколько лет назад на профессиональной встрече один известный терапевт заявил, что ни один суицидальный пациент не может быть по-настоящему «вылечен». Затем он продемонстрировал свои методы работы с суицидальными пациентами, показав видеозапись лечения человека, направленного к нему после серьезной попытки самоубийства. На пленке демонстрировалось, как команда врачей спасает девочке жизнь. Он объяснил, что пригласил ее родителей просмотреть эту запись. Затем он прокрутил перед собравшимися профессионалами свой разговор с девочкой и ее родителями. Он задал ей следующий вопрос: "Что заставило тебя попытаться убить себя?". (Курсив наш, чтобы подчеркнуть нашу уверенность в невозможность заставить кого-нибудь сделать что-то.) Она призналась, что совершает попытки самоубийства, когда родители не позволяют ей делать то, что она хочет. В конце, после всех пролитых слез, терапевт поворачивается к родителям и спрашивает их: "И что это заставляет вас чувствовать?". (Курсив опять наш.) Эти люди – узники системы семейных отношений, в которой все, чтобы добиться своего, шантажируют друг друга слезами, угрозами и попытками покончить с собой. Терапевт не должен играть по правилам такой системы. Напротив, он должен вынудить каждого члена семьи признать свою независимость от шантажа, признать, что никто не может заставить его или ее чувствовать себя плохо, что человек сам отвечает за свои чувства. Вопрос терапевта "И что это заставляет вас чувствовать?" спровоцировал то, что семья так и осталась в старом сценарии, когда девочка знает, что добиться чего-нибудь от родителей можно лишь угрозой самоубийства. Неудивительно, что родители в этих условиях сказали следующее: «Мы чувствуем себя ужасно; мы не знали, что ты так переживаешь; конечно, ты можешь делать все, что пожелаешь». И с этого момента до конца своей жизни (если, правда, она под влиянием обстоятельств или внутреннего порыва не изменится) эта девочка будет считать самоубийство вполне приемлемым жизненным выбором.

Я убью себя, и ты пожалеешь об этом (или полюбишь меня)

Тайное убеждение, которое требуется вытащить на свет божий, это что смерть не есть смерть. Мамочка и папочка полюбят его, когда он станет мертвым, и каким-то хитрым способом он сможет наслаждаться их сожалениями и признаниями в любви. «Классно придумано», – говорим мы. Мы высмеиваем эту «мечту», чтобы пробиться через Детский отказ клиента понять, что мертвому будет абсолютно все равно, что они почувствуют и осознают. Ведь именно он и будет тем, кто умер.

Некоторые клиенты проигрывают другие вариации на эту тему, желая умереть, чтобы воссоединиться с мертвым родителем. Старшеклассница Ивон, чья мать умерла, перестала есть, получила диагноз anorexia nevrosa (невротическая анорексия) и похудела с 55 до 32 килограммов. Ее идея заключалась в том, что если она умрет и присоединится к маме, то мама ее, наконец, полюбит. Некоторые родители так же, как и некоторые священники, лелеют мысль, что рай – реальное место, где мы все постепенно очутимся. Может это и так… мы не спорим с религией… но Ребенок, которому говорят: «Ты встретишься с бабушкой на небесах», верит, что рай – это место в конце жизненного пути. С этим Детским заблуждением и надо работать.

Боб работал с Ивон, чтобы она поняла, что мама мертва… мертва-мертва. Отца, чьи поглаживания дочери состояли лишь в озабоченности по поводу ее еды и веса, Боб попросил держать дочь во время сеанса на коленях. Боб научил его не приставать к Ивон с расспросами о еде, а искать другие способы ее поглаживать. Священника убедили прекратить с ней разговоры о том, «что подумает на небесах твоя мама о том, что ты перестала есть», потому что это только поддерживало ее заблуждение. Наиболее важным толчком в излечении было заключение Ивон антисуицидального контракта, а затем и принятие решения не убивать себя. Она почувствовала себя намного лучше и быстро набрала вес.

Я почти умру, и ты пожалеешь об этом (или полюбишь меня)

Это решение похоже на «Я убью себя, и ты пожалеешь об этом», за исключением того, что клиент не считает себя ни депрессивным, ни суицидальным. Как правило, подобное раннее решение принимается, когда ребенок видит, что во время болезни пренебрежение и негативные поглаживания резко меняются на любовь и заботу. Иногда один или оба родителя – врачи, которые до болезни не были особо щедры на поглаживания. В других случаях в семье много детей, и на каждого просто не хватает родительских времени и энергии. Однако когда ребенок заболевает, он узнает, как добиться заботы и времени от всей семьи. Хотя часто здесь же присутствует сообщение «Не будь», мы не верим, что оно – предпосылка для принятия детского решения "Я почти умру…". Мы знакомы с врачом, отец которого тоже врач, в детстве перенесшим серию отитов. Когда он болел, мама меняла свое расписание так, чтобы оставаться дома. Позже при пункции ему занесли инфекцию, вкололи укол против столбняка, в результате которого у него была сильнейшая анафилактическая реакция, из-за которой он чуть не умер. Ему кололи в сердце адреналин, делали искусственное дыхание и ряд других спасательных мероприятий. Это событие стало одним из острейших детских воспоминаний. Он заработал тяжелейшую аллергическую крапивницу, и мать с отцом в течение всего времени его выздоровления оставались дома и заботились о нем. С тех пор он имел еще несколько тяжелых инфекционных заболеваний, одно из которых было бы смертельным, если бы к тому времени как раз не поступил в продажу пенициллин. Он снова почти умер.

Он рассказывает забавные истории о том, как чуть не разбился, прыгая с парашютом, или как дважды чуть не сгорел в самолете, на котором он облетал свое лесничество. Он «едва избежал смерти», когда за несколько дней до Перл-Харбора его уволили по здоровью из ВВС, в то время как все его друзья погибли в Гвадалканале. Его жизнь полна подобного рода приключениями или, точнее сказать, несчастными случаями, и его истории всегда вызывают «живительный» смех висельника. Хотя сейчас он и перестал рассказывать истории о «на волосок от смерти», курить он не бросил и, вероятно, все еще живет по своему старому сценарию, несмотря на все «героические» попытки выскочить из него.

Эти случаи особенно трудны для лечения, потому что пациенты должны расстаться с позитивными поглаживаниями. Люди действительно любили их, когда они «почти умирали». Естественно, что Ребенок задается вопросом: «И что же мне даст расставание с таким стилем жизни? А есть ли, вообще, смысл жить, не получая теплых, заботливых поглаживаний?». И хотя взрослый пациент знает, что сможет и другими способами получить подобные поглаживания, Ребенок борется -буквально до последнего вздоха. Поэтому так важно, чтобы в процессе лечения Ребенок пациента увидел, как можно получать поглаживания за то, что он живет, а не за то, что «почти умирает».

Я тебя заставлю убить меня

Это позиция типичной разуверившейся жертвы насилия над ребенком. Дети приходят в такое отчаяние, когда они страдают от боли, причиняемой насилием, что выбирают единственный путь в жизни – желание умереть… подобно тому, как безнадежные раковые больные желают одного – прекратить свои страдания. Психолог, в детстве подвергавшийся насилию, продолжал жить по сценарию «Я заставлю тебя убить меня». Он гулял по ночам в опасных местах, затевал драки в барах. На семинаре, проходя терапию, он осознал, что его поведение направлено на «поиски смерти». После этого он вернулся в раннюю сцену, в которой мать швыряла его об стену. Он вновь ощутил, как подначивал ее, отказываясь плакать или признать свою вину; он вспомнил, как думал, что она убивает его и что он скоро умрет. Своим новым решением он подтвердил, что не был тогда убит, что в конце концов избавился от нее. И затем вдруг объявил, что прекратит поиски человека, способного его прикончить.

Первый шаг в лечении – установить сцену, в который клиент мог бы осознать, что пытается подставиться смерти. Многие это отрицают. Терапевту требуется отыскать ключи к двери, за которой прячется понимание собственных намерений пациента. Например, один терапевт-пациент стоял с Бобом на веранде, когда мимо на мотоцикле с ревом пронесся наш бывший повар. Боб заорал: «Надень свой чертов шлем, идиот!», и терапевт расхохотался. Когда Боб спросил, в чем причина смеха, тот ответил, что тоже любит носиться на крутом мотоцикле и никогда не надевает шлема. Затем он гордо, с легким «юморком», поведал Бобу о своем жеребце: как часто тот пытался его прикончить. Боб ответил, что не видит ничего смешного в возможности быть убитым, и спросил, не хочет ли терапевт поработать, чтобы защитить себя от убийства кем-нибудь, в том числе лошадью. Сначала терапевт отрицал свою суицидальную позицию, но позже проделал успешную работу по выходу из смертоносного жизненного сценария. Иногда Боб создает себе неприятности, когда в свободное от терапии время противоречит людям за столом или у бассейна, слыша смех висельника. Шоковая ценность подобной конфронтации, тем не менее, перевешивает переживаемую неловкость. Ведь иначе такие люди прошли бы мимо нас, как они проходили мимо сотен других людей в своей жизни.

Боб добавляет следующее персональное замечание: "Я намеренно противостою смеху висельника, даже когда не работаю. Все, кто знаком со мной, знают, что я считаю себя сторожем брату своему, и как врач я обязан противостоять смертоносному сценарию в той же мере, в какой обязан смахнуть ядовитого паука с чьей-то шеи".

Я докажу вам, даже если это меня убьет

Люди этого типа могут быть поделены на две категории: те, кто пытается "доказать всем на свете родителям", стремясь ко все большим и большим достижениям, и те, кто пытается "разоблачить всех на свете родителей", куря, злоупотребляя алкоголем и наркотиками. Очевидно, что последние могут стать наркоманами и алкоголиками. Не все наркоманы начинали с дерзких решений, но многие начинали именно с них, используя гнев в качестве прикрытия того, что могло бы стать депрессией.

Представители первой группы – передостигатели, целеустремленные пионеры, люди типа А по Фридману2 – решают: «Я докажу вам, даже если это меня и убьет». Решить «Я докажу вам» – неплохое дело, проблемы приносит вторая часть предложения. Психотерапевтический мир полон таких людей: стремящихся ко все более и более широкому признанию, получающих степень за степенью, добивающихся успеха за успехом, тратящих годы на психоаналитическую учебу, а затем растерянно оглядывающихся по сторонам, не зная, к чему же стремиться теперь, и получающих в награду язву, гипертонию, коронарное давление, коронарную непроходимость, и, в завершение, депрессию и мысли о самоубийстве, потому что либо никто их не замечает, либо некуда дальше стремиться. Однажды много лет назад, Боб проводил показательный семинар для одной психотерапевтической организации. Один из участников предложил ему побороться на руках. Обычно мы уклоняемся от подобных вызовов, но на этот раз Боб согласился. После поединка терапевт сообщил, что он только что из больницы, где лечил коронарную непроходимость. Он продолжал «доказывать им» и напрягался так, что угроза нового тромба становилась весьма вероятной. Другой психотерапевт также лежал в больнице по поводу сердечной недостаточности. Следуя своим установкам, он поехал кататься на лыжах, где при спуске у него случился сердечный приступ. Сразу послеэтого он пришел на семинар, где продолжал демонстрировать повышенную физическую активность. Он «доказывал им, пусть это и убивает его». Что, собственно, и происходило. На семинаре он упорно работал (естественно), переместился в раннюю сцену, где ему было пять лет, и отец заявил ему, что он – не настоящий мужчина (это в пять-то лет!). Он скривил лицо, сжал кулаки и заорал на отца: «Я докажу тебе, пусть это меня и убьет». Вот так этот упрямый пятилетний храбрец и руководил его взрослой жизнью. Он услышал свои слова, прочувствовал свой гнев, а затем обнаружил в себе скрытый поток печали, берущий начало в том, что отец любил его меньше, чем старшего сына. Оставаясь в сцене, он вышел вперед и сказал отцу: "Ты псих, папа. Я отличный пацан, и твоя вина, что ты этого не видишь. Я не собираюсь убивать себя только для того, чтобы доказать тебе, что я отличный пацан. Я не должен ничего доказывать ни тебе, ни други ". После терапии он начал замедлять темп жизни, меньше работать, меньше бегать, получать больше удовольствия и радоваться жизни, а не «доказывать им».

Люди с позицией «Я докажу вам, даже если это меня и убьет» должны преодолеть два детских решения. Первое: они должны принять новое решение жить, а затем принять новое решение, что они значимы, уникальны, независимо от того, что они делают или не делают. Они стремились к признанию за свои поступки и к получению обусловленных поглаживаний. Для таких людей очень тяжело принимать безусловные поглаживания, но как только они признают свою значимость, это становится легче. Обычно решающий момент – переместить пациента в сцену раннего детства, в которой он 1) скажет родителям, что он собирается жить и 2) сообщит им о своей внутренней ценности. Иной раз тупик таков, что необходим прорыв из тупика третьей степени, так как человек никогда не чувствовал себя значимым просто потому, что существует на свете.

Повторим, что наиболее важное в лечении таких людей – распознать тупик. Люди с позицией «Я докажу вам, даже если это меня и убьет» редко выглядят подавленными и не говорят о самоубийстве, если они еще не добрались до конца своего сценария. Важно вовремя остановить достигателя, пока он до конца не размотал нить своей жизни. Один из психоаналитиков Боба сказал ему, что наконец добился в жизни всего – хорошей практики, красивого дома, нового кадиллака, всего, о чем он мечтал, и теперь ему не к чему стремиться, разве что к смерти. Он и умер вскорости, от сердечного приступа, а ведь был не старше Боба!

Вторая группа людей с позицией «Я докажу вам, даже если это меня и убьет» зависимы от алкоголя, переедания, наркотиков, никотина и используют их, чтобы медленно убивать себя. Они начинают жизнь с багажом депрессии и недостатка поглаживании, используют гнев, (чтобы скрыть депрессию, а затем начинают саморазрушение, чтобы «доказать им». (Заметим, что люди с саморазрушительными привычками могут отвечать и на иные сообщения, например: «Если ты не изменишься, я убью себя едой», или «Я почти умру от табака, но не до конца, и потом ты полюбишь меня».) Мятежники сопротивляются сообщениям эго-состояния Родитель, таким, как «Будь хорошим», «Будь аккуратным», «Будь почтительным», подчиняясь предписанию «Не будь».

Один клиент рассказывал: «Я помню, как начал курить. Я стащил сигарету из маминой пачки, лежавшей на журнальном столике, и дерзко задымил, когда никого не было дома. Не помню, на что я злился, но помню, что был страшно зол и уверен, что мама была абсолютно несправедлива ко мне. Я начал пить, когда был зол, так как не имел средств на третий год учебы в колледже, и понимал, что они вполне могли бы найти денег на мою учебу. Я и до сих пор от злости закуриваю или прикладываюсь к бутылке, хотя теперь знаю и другие способы борьбы с гневом».

Первый терапевтический шаг здесь все тот же – помочь клиенту принять решение прекратить убивать себя алкоголем, едой, курением или наркотиками.

Джон, например, сказал, что хочет бросить курить. Боб спросил, не бросил ли он уже. Джон ответил отрицательно, и Боб сказал, что хочет начать работать с ним через 72 часа после того, как он бросит курить. Это наша обычная уловка, заставляющая пациента сначала прекратить отравлять себя. Если он не желает делать этого, значит мы имеем дело с Родительским контрактом, который клиент не намеревается выполнять. Если же он соглашается и возвращается через три дня, мы ведем с ним диалог, подобный тому, что вел Боб с Джоном:

Боб: Поставьте перед собой два стула. Хорошо. Теперь сядьте на первый стул и будьте своими легкими. Вас годами терроризировал этот курильщик. Поговорите с ним.

Легкие: Эй, парень, что ты делаешь со мной? Ты меня убиваешь.

Боб: Нет, вы же легкие, легкие. Что с вами делает Джон, легкие?

Легкие: Ты наполняешь меня всякой дрянью, парень. Я не могу впустить в себя достаточно воздуха, чтоб выработать для тебя кислород. Парень, прекрати эту петрушку.

Джон: (Пересев). Да бросьте вы, легкие, вам не так уж и больно.

Легкие: Парень, хватит значит хватит. Я так работать больше не могу.

Джон: Ага. (Замолкает, кажется, он не хочет вырываться из тупика.)

Боб: Пересядьте и станьте вашими легкими, какими они станут через 10 лет, если Джон не бросит курить.

Легкие: Через десять лет меня здесь не будет, я буду в гробу.

Боб: Скажите это Джону, представив, что вы еще не совсем в гробу.

Легкие: Посмотри, что ты наделал! Ты одной ногой в могиле, потому что просмолил меня, изжарил, утопил в дыму. Ради Бога, нет, ради себя – брось курить, пока мы все не сдохли – сердце, я, легкие, все мы.

Джон: Прости меня, парень. Я брошу.

Боб: Десять лет спустя или сейчас?

Джон: Я бросаю.

Боб: Когда?

Джон: Прямо сейчас.

Боб: Скажите это вашим легким.

Джон: Ладно, легкие, вы победили. Эй, и я выиграл!

Боб: Хорошо. Теперь будьте легкими бросившего курить Джона десять лет спустя.

Джон: Да. Джон, спасибо. Мне сейчас по-настоящему хорошо. Я порозовел и могу вместить больше воздуха.

Интенсивность такого ощущения обычно довольно сильна. Пациенты, как правило, не отказываются стать своими просмоленными легкими. Если они уклоняются и делают вид, что не понимают, что творится в их легких, мы, став их легкими, описываем в красках свое состояние. Мы также добавляем информацию, полученную из других источников: страстная тяга к сигарете длится обычно не более нескольких минут; дыхание резко улучшается в течение 72 часов, так как в крови уменьшается количество окиси углерода и увеличивается количество кислорода. Мы настаиваем, чтобы люди сосали леденцы (не сахар) и вымывали в первые 72-96 часов токсины из крови, а также заменяли сигарету чем-нибудь вкусненьким.

Едоголики, алкоголики и наркоманы могут лечиться примерно одним и тем же способом. К примеру, толстый человек может завязать диалог между своим жиром и ртом, или между своими телами, какими они станут 10 лет спустя, если он не прекратит переедать, и если прекратит. Каким бы ни был диалог, цель клиента – почувствовать серьезность и разрушительность своих действий. Затем мы двигаемся к принятию нового решения.

Следующий пример касается пациента с пищевой зависимостью. Его зовут Джо, и он открывается нам однажды ближе к вечеру.

Джо: Я хочу прекратить есть, когда я не голоден. И хочу прекратить изводить себя, когда ем.

Боб: Знаете, я сегодня много работал и не уверен, что хочу поработать еще – но вы продолжайте, а я решу после того, как выслушаю вас. (Вполне приемлемо для терапевта не принять контракт так же, как время от времени допустимо делать ошибки. Серьезнейшая проблема молодых и неопытных (а также старых и слишком опытных) терапевтов в том, что они никогда не отказываются работать или «пытаются» быть безупречными. Один из признаков хорошего терапевта – готовность рискнуть и совершить ошибку, чтобы затем посмотреть, что произойдет в результате этой ошибки.)

Джо: Иногда, когда наступает время еды, я начинаю есть, не чувствуя, что ем много, и наедаюсь так, что мне становится плохо.

Боб: Что там у вас происходило в детстве в связи с едой? Что происходит дома, и кто там сейчас? (Боб уже переместился в настоящее время, чтобы облегчить работу эго-состояния Ребенка.)

Джо: Я возвращаюсь в бабушкин дом. Я тогда был старшеклассником

и переехал к бабушке от тети. Та-то кормила меня, чтоб только калорий хватало, не больше.

Боб: Кто кормил? (Боб употребляет прошедшее время – это ошибка.)

Джо: Тетя. А затем меня отправили к бабушке. А у нее считалось, что если ты не изображаешь из себя машину по переработке еды, ты серьезно болен. (В этом месте Боб должен был бы поработать с родительским «ты», но он и это пропустил. Боб явно устал, и ему разумней было бы отказаться от работы.)

Мэри: А где была ваша мать?

Джо: Родители развелись, когда мне было пять лет. Сначала я переехал жить к тете, затем к бабушке.

Мэри: Ваша мать больна или сумасшедшая, или еще что-нибудь?

Джо: Да-а. Она была сумасшедшей.

Мэри: Лежала в больнице?

Джо: (Печально). Все дело в бабушке, мамы никогда не было дома. Она была медсестрой. Работала с 3 до 11 и никогда не вставала утром, поэтому если мы хотели есть, то довольствовались тостами и арахисовым маслом. Мы иногда не видели ее по пять дней кряду.

Мэри: Сколько вам было? (Очевидно, что и Мэри поддалась, и тоже работает в прошедшем времени.)

Джо: Девять.

Мэри: Итак, сначала вы были себе мамой, затем получили женщину, которая выдавала вам только прожиточный минимум, а потом стали жить у бабушки. Ничего удивительного, что вы перекормили себя.

Джо: Да. А еще я ем, когда нервничаю. Вроде как я должен что-то сделать и не знаю что.

Мэри: Как вы еще себя успокаиваете?

Джо: Ванну принимаю.

Мэри: Вы женаты?

Джо: Да.

Мэри: У вас жена, которая вас кормит и успокаивает и наоборот?

Джо: Да. Мы оба так делаем. Кстати, моя жена похожа кое в чем на бабушку. Если я иду куда-нибудь и говорю: «Сделай мне бутерброд», – она собирает мне провизии на несколько дней.

Боб больше не хочет работать. Ему понятно, что мы позволяем Джо скорее рассказывать, нежели быть в сцене. Мы получаем историю, но не возможность работать, и Боб решает, что сначала Джо получит задание, а потом, когда появится больше шансов принять новое решение со стороны Ребенка, поработает.

Боб: Вам домашнее задание. На этой неделе кладите на тарелку ровно столько, сколько, как вам кажется, вы сможете съесть, и прекращайте есть, как только насытитесь. Хорошо? Неважно, сколько останется на тарелке. У нас ничего не пропадет: собаки, знаете ли, утки, лошади, бычки.

Джо: Ладно.

Боб: Просто останавливайтесь и смотрите, что произойдет. Эксперимент.

Мэри: Я услышала, что у вас большая проблема с тем, как успокаиваться. У вас нет депрессии?

Джо: Сейчас нет.

Боб: Когда последний раз пытались покончить с собой?

Джо: Пару лет назад.

Боб: Что-нибудь делали с этим?

Джо: Да, заключил контракт, что найду другие пути решить проблему, и нашел. Тогда я и начал снова переедать.

Мэри: Сейчас лечитесь у терапевта?

Джо: Нет.

Мэри: Хотите на этой неделе заключить контракт добиться решения жить и наслаждаться жизнью?

Джо: Да.

Участник группы: Как у вас возник позыв к самоубийству? Я об этом ничего не услышал.

Мэри: (Отвечает пациенту, а не задавшему вопрос. Мы не любим разговаривать о людях, только с ними.) Вы выросли без заботы и нормального питания. Выросли с матерью, по какой-то причине не желавшей вас. Она передавала вас с рук на руки, а когда вы были с ней, не заботилась о вас. Медсестры, если хотят, могут выбрать смену и поудобней, чем с 3 до 11.

Боб: Итак, вы получили, может быть не прямо, предписание «Не будь».

Мэри: И ваша тетя не настолько хотела вас, чтобы нормально кормить. Все выглядит так, как будто многие люди не замечали, каким вы были симпатичным ребенком.

В этом диалоге выявилось еще несколько важных моментов. Часть, представляющая Маленького Профессора, очень изобретательна. Когда Джо заключил контракт не убивать себя, но не принял новое решение, «маленький мальчик» начал больше есть, используя это как способ подчиниться невысказанному контракту. Раннее сообщение было: «Если ты не ешь, ты болен». И таким путем маленький мальчик может всем противостоять, как бы говоря: "Видите ли, я просто делаю то, что мне сказали!". Было бы лучше, если б его прежний терапевт привел Джо к антисуицидальному решению в дополнение к контракту – это могло удержать Джо от медленного самоубийства с помощью переедания.

Другое решение проблемы: толстые люди могут учиться есть только неприятную для них пищу и избегать привлекательной. Если человек продолжает придерживаться такой «диеты», то раньше или позже тело само себя защитит.

Многие толстяки вылизывают свои тарелки в качестве подхалимажа перед голосами из детства. Прося их не доедать все до конца, мы передаем им некие новые сообщения, которые они сначала могут услышать как Взрослые, а затем встроить их в своего Родителя.

Мы не использовали телепатию, когда спросили Джо о самоубийстве. Каждый раз, услышав, что пациентом пренебрегали, мы думаем о возможном самоубийстве и спрашиваем о нем. Так мы часто замечаем очевидное или даже скрытое.

Я доведу тебя, даже если это меня убьет

Эти пациенты внешне выглядят скорее разгневанными, чем депрессивными, но они так же стремятся к ранней смерти, как и суицидальные пациенты, отчаявшиеся пациенты, пациенты с установкой «буду работать много, чтобы доказать вам» и наркоманы.

Подумайте о погоне по шоссе со скоростью 100 миль в час, погоне полицейских за грабителями. Подумайте о грабителях, которые носят огнестрельное оружие, участвуют в вооруженных ограблениях, садятся в тюрьму, лелеют свой гнев и там, терроризируют других заключенных, убивают охранников. Воспитанные в гневных семьях, эти люди и выросши полны гнева. Когда они подставляют себя смерти (в соответствии со сценарным решением довести других), они становятся не менее мертвыми, чем те, которые убили себя в очевидной депрессии. Пациент, дальше всего прошедший по пути «Я вас доведу, даже если это и убьет меня» – это параноик, придумывающий себе врагов.

Вот уже 14 лет мы работаем с персоналом комиссии по делам несовершеннолетних штата Калифорния. Эти замечательные люди каждый день имеют дело с юными плутами, скрывающими под маской гнева и «отсвечивающего» поведения глубокую депрессию. Один из способов достучаться до ребят – перенести их сценарий на бумагу. Когда правонарушитель видит, что по сценарию он планирует умереть к 25 годам, он, возможно, почувствует необходимость серьезной терапии. Он обнаружит, что сам в ответе за разрушение себя, что мир не нацелен довести его, если только он сам не вынудит мир это сделать. Постепенно он научится ценить себя достаточно сильно для того, чтобы оставаться в живых.

Тот же подход можно применять и ко взрослым преступникам. Мартин Гродер, работавший раньше в федеральной тюрьме Мэрион, создал выдающуюся программу для взрослых заключенных, многие из которых имели пожизненные сроки за убийства без права досрочного освобождения. Несколько лет назад на трехдневном семинаре, который мы проводили в этой тюрьме, один из заключенных размышлял вслух о плане побега, который, вероятнее всего, привел бы не только к убийству охранника, но и к его собственной смерти. Терапевтическим выбором для него было решиться не убивать себя и расстаться со сценарием «Я вас достану, даже если это и убьет меня». Движение, начатое Гродером и другими, превратило некоторых преступников в терапевтов, успешно работающих с другими заключенными (так же, как и с людьми за пределами тюрьмы). Гродер использовал комбинацию ТА, гештальт-терапии, первичного крика и других подходов.