Текст книги "Город Масок"

Автор книги: Мэри Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14
МОСТ ВЗДОХОВ

В свое первое утро в Венеции Малхолланды встали рано, специально чтобы опередить толпы туристов, осаждавшие Пьяцца Сан-Марко. Они оказались почти что первыми в очереди в базилику и провели там некоторое время. Люсьену мозаики понравились гораздо меньше, чем его родителям, так как были сделаны из золота и после холодного серебряного блеска базилики Маддалены в Беллеции показались ему слишком кричащими.

Он поспешил поддаться по крутой лестнице в музей, с его позолоченными бронзовыми лошадьми, вышел на лоджию. на которой стояли статуи, и посмотрел на площадь с того самого места, где Арианна пряталась в Беллеции. Вид открывался просто потрясающий. Небо было необыкновенного синего цвета, будто на открытке, над площадью хаотично порхали голуби, а над лагуной медленно кружили белые чайки. Элегантные черные гондолы качались на воде вдоль Пьяццетты, а на высоких колоннах стояли защитники города – крылатый лев и Святой.

И несмотря на все, что он видел, он не мог заставить себя поверить, что это настоящий город, а Беллеция – альтернативный. Здесь было очень красиво и гораздо чище, чем в тальянском городе, но Люсьен видел, что это было похоже скорее на картину, которую нельзя сравнивать с тем, с чего ее писали. Было трудно поверить, что воде и в самом деле движется, птицы летают, а толпы туристов передвигаются по площади.

Он вернулся к родителям, ждавшим его у выхода из собора. В руках матери был путеводитель.

– Это было замечательно. А сейчас давайте пойдем, посмотрим Дворец дожей.

Они пошли к воде, прокладывая себе путь между туристами и голубями, заполонившими землю, обходя стороной прилавки с их безвкусными шутовскими колпаками и пластиковыми гондолами, окрашенными под золото. Розовый дворец, протянувшийся вдоль Пьяццетты, привлекал множество посетителей, и перед ним уже выстроилась очередь.

Кульминацией экскурсии была прогулка по крытому Мосту Вздохов, ведущему к темнице, по тому же самому маршруту, по которому вели отчаявшихся осужденных преступников. Здесь тоже образовалась очередь. Но с того самого момента, как они вошли во дворец. Люсьену было не по себе. Залы дворца были темными и мрачными, с потускневшими от времени панелями и картинами. Даже личные апартаменты дожа не имели ничего общего с апартаментами Герцогини.

Не было ни Зеркальной комнаты, ни комнаты хотя бы похожей на комнату с подсвечником в виде павлина и тайным ходом. На самом деле Люсьен еще снаружи определил, что здесь нет ничего похожего на палаццо Родольфо. От всех этих различий между городами у него разболелась голова.

Но его родители уже заняли очередь на Мост Вздохов, так что ему пришлось тоже пойти туда.

Посередине моста напряжение в черепе Люсьена стало невыносимым, но его уже оттеснили от родителей. Он посреди толпы. На другой стороне моста тесные каморы, сейчас они были заполнены одетыми футболки и шорты туристами, пародийно напоминавшими предыдущих обитателей.

Люсьен не знал, что с ним происходит. Это не походило на проявление его болезни. Ему было трудно дышать в голове гудело. Его толкнули в одну из камер, и он по– чувствовал, что сейчас ему будет плохо. Им овладело опущение отчаяния и ужаса. Он явно почувствовал чей-то чужой страх, скорее всего страх того, кто отбывал здесь последние дни перед ужасной смертью.

– Эй. что с тобой? – сказал американец. – Эй, посмотрите, что с парнем, похоже, он сейчас потеряет сознание!

Родители Люсьена тут же оказались рядом, и вскоре вокруг него поднялась ужасная суета – он слышал, как люди говорили «отойдите» и «ему нужен воздух, как будто в кино. Родители перенесли его обратно через мост, и чем дальше они отходили от темницы, тем лучше он себя чувствовал.

– Со мной все в порядке, правда. – заверил он родителей, собравшихся искать врача.

– Это все атмосфера того места, – сказал американец. первым заметивший, что Люсьену плохо, и ушедший вместе с ними. – Сотни людей ожидали там своей смерти. Это не могло но оставить следа. Просто ваш мальчик более чувствителен, чем другие, это точно.

Молодая женщина отправилась на лодке на Бурлеска, с сердцем, наполненным радостью не меньше, чем ее кошелек был наполнен серебром. Ее семья уже сомневалась, что Энрико вообще назначит день свадьбы: они были помолвлены очень давно. Но теперь, с деньгами, полученными от Герцогини, и тем, что дал ей жених, это стало возможно, и она ехала заказывать себе свадебное платье. И где еще в Лагуне искать белые кружева, как не в Бурлеска?

Есть одна особенная старушка на этом острове, чья работа была настолько изысканной, что слава о ней распространилась далеко за его пределами. Плода Беллини может и возьмет немного дороже, чем обычные мастера, но дето она сделает ей самое лучшее платье. Подруги Джулианы сказали ей. что найти ее будет очень просто. «Ищи белый дом. – говорили они, – он там только один».

* * *

Родольфо плыл очень быстро, ведя мандолу мимо оживленных каналов к женскому монастырю на севере городе, где, как он знал, Сильвия сейчас вносила пожертвования серебром для девочек– сирот, бывших на ее попечении. Когда она вышла оттуда и увидела Родольфо, самостоятельно управлявшего своей мандолой, глаза ее расширились от удивления и тревожных предчувствий.

Герцогиня отпустила своего мандольера и села в мандолу к сенатору. Она с любопытством посмотрела на седого мужчину, находившегося в каюте. Тот снял шляпу и представился как Гульельмо Кринаморте, слегка запнувшись, перед тем как произнести свое имя.

Родольфо отвел мандолу в боковой канал и, привязав се к вехе, спрыгнул к ним в кабину.

– К чему вся эта таинственность? – шутливо спросила Сильвия. – И кто твой компаньон? – Но улыбка слетела с ее губ, когда она разглядела выражение лица Родольфо.

– Я очень редко говорю тебе, что речь идет о жизни и смерти, – сказал Родольфо.– Но сегодня как раз такой случай. Ты знаешь о приказе задержать чужеземца, присутствовавшего в городе в Запретный день?

Герцогиня кивнула:

– Да, я подписала его этим утром. Очень необычно, правда? Я предположило, что это окажется очередным Недоразумением.

– Я очень надеюсь на это. – ответил Родольфо. – А знаешь ли ты, о ком шла речь?

– Нет. – ответила Герцогиня. – ты сам знаешь, сколько бумаг мне приходится подписывать каждый день. Я не читала их, просто необычное обвинение бросилось мне в глаза.

– Речь шла о Лючиано. – сказал Родольфо и был поражен ее реакцией. Она мгновенно побледнела и схватилась за горло, как будто ей не хватало воздуха.

– Все в порядке. – сказал Детридж. успокаивающе похлопывая ее по другой руке, – юноши не было дома. Ом ушел в свой мир, и его не будет еще несколько дней.

–Но есть кое-что, чего вы не знаете, – сказала все еще не пришедшая в себя Герцогиня. – Я подписала два приказа. И я уверена, что командир стражи говорил, что один из них для девушки. Я не читала и его и не знаю второго имени, но разве не в день после Венчания с Морен Лючиано впервые попал в Беллецию? И разве не в этот день он встретил Арианну?

Родольфо снова был удивлен. Он никогда но рассказывал Герцогине, кто показывает Люсьену город, и ничего не знал о расследовании, предпринятом Джузеппе.

– Мы должны вернуться—я отправлюсь к ее тете, Леоноре. – сказал он. – Это ужасно, что подобное случилось с такой юной девушкой.

– Родольфо, ты ничего но понял. – горько сказала Герцогиня. – Это не просто юная девушка. Я должна тебе кое-что рассказать...

Родители Люсьена отвели его в кафе во Дворце дожей. Это было место, стоившее того, чтобы принадлежать Беллеции – там можно было пять капуччиио и наблюдать, их гондолы скользят по каналу. Это кафе показал им американец. прежде чем покинуть их.

– Что случилось с тобой? – спросил отец Люсьена, до только они сели пить кофе с маленькими миндальными пирожными.

– Я думаю, что это из-за жары и толпы. – сказал Люсьен, – что-то вроде внезапного приступа клаустрофобии,—хотя ои знал, что это было чем-то большим, просто он старался убедить родителей, что с ним все в порядке и им не нужно прямо сейчас возвращаться в отель Люсьен задумался: как много времени должно пройти после того, как он окончательно выздоровеет, прежде чем родителя перестанут обращаться с ним. как с куском мерлинского стекла.

Они же не будут вечно встревоженно смотреть на него после каждого чиха или зевка? И что будет, если он не поправится? Обычно Люсьен не имел ничего против того, чтобы быть единственным ребенком в семье, но в последнее время ему хотелось брата или сестру, чтобы снять с себя хотя бы часть этого груза—быть единственным предметом родительской любви. «Теперь я понимаю, что чувствует Арианна», – сказал он себе.

В белом доме на острове Бурлеска пожилая женщина показывала белое кружево молодой.

Выбирая материал для платья, вуали, различных предметов нижнего белья для медового месяца, а также для того, чтобы отделать постельное белье, уже лежащее в кедровом сундуке в доме ее родителей, будущая новобрачная была очень радостна и общительна. Старой мастерице стало любопытно, как случилось, что такая бесспорно симпатичная, но явно необразованная девушка может позволить себе такое роскошное подвенечное платье.

Выбор и покупка такого количества ткани заняли массу времени, и в течение дня Джулиана стала еще разговорчивой. Близость исполнения ее желаний сделали ее неосторожной, и она позволила себе столько намеков, что Паоле не составило труда заполнить пробелы —ей очень не понравилось то, что она узнала об Энрико и его щедром хозяине ди Киммичи.

Если Джулиана и была удивлена количеством примерок, необходимых по мнению мастерицы, то она этого не показывала. Ее обрадовала возможность провести еще несколько дней так же приятно, как этот: сидя среди великолепных кружев и обсуждая свою предстоящую свадьбу с такой приятной женщиной.

* * *

Арианна хотела увидеть мать. Пока что с ней обращались очень хорошо, хотя навещать не разрешали. неизвестность очень мучила девушку. Арестовали ли Люсьена, Или он успел  стравагировать домой прежде, чем пришла стража? По крайней мере, он был с Родольфо, человеком очень влиятельным, особенно по сравнению с тетей Леонорой.

Ночь в камере была ужасной. Там было темно, гораздо темнее, чем в ее спальне в Торроне или здесь, в доме Леоноры, потому что ни в самой камере, ни в коридоре не горело ни свечей, ни факелов. По крайней мере постель была достаточно чистой, но она всю ночь просыпалась из-за шороха сена, которым был набит ее тюфяк. У нее не было никакой надежды на спасение, ведь действительно совершила преступление, в котором ее обвиняли, так что, если у обвинения есть свидетели,—ей конец. Конечно, она заранее знала о наказании, но когда она строила свои планы, то основывала их на предположении, что ее не поймают. Тогда она предполагала,, что когда станет мандольером и со временем все раскроется, то тот факт, что она девушка, привлечет к себе все внимание, и никто не вспомнит, в какой день она поступила в Школу. А за то, что претендент мог оказаться особой женского пола, никакого наказания не оговаривалось.

Теперь она должна была посмотреть правде в лицо: за преступление, которое она совершила, ее приговорят к смерти на костре. Никто никогда не нарушал правила Запретного дня, но ни у кого не было никаких сомнений по поводу того, что было бы, если бы его нарушили.

Людей казнили на костре и за другие преступления, например, за государственную измену, – несколько казней даже было совершено при ее жизни. Она знала, что костер обычно располагается меж двух колонн, защищавших водный путь в город на вершине одной из них стояла статуя Маддалены, а на вершине другой – крылатый овен. Подобные казни были публичными: беллецианцы считали, что тот, кто предал свой город не заслуживает милосердия и жалости.

Сама Арианна никогда не присутствовала на казни, родители ни за что бы не привезли ее на такое ужасное зрелище, но она видела то, что остается после такого костра, а воображение у нее было очень живым Здесь, в темнице Герцогини, было очень легко представить пламя, запах собственной горящей плоти и боль. Арианна не могла вынести всего этого и громко закричала, но ее никто не услышал.

И сразу после этого случилось нечто совершенно фантастическое. Видение Люсьена возникло прямо в ее камере: он был окружен странно одетыми людьми и смотрел прямо на нее. Лицо его выражало такую боль и страдание, что Арианна сразу забыла о собственных переживаниях. Это продолжалось буквально одно мгновенье, но после этого она почувствовала себя гораздо спокойнее. До, она была в опасности, но то же самое касалось Люсьена, который был абсолютно невиновен.

Он ничего не знал о законе и не мог знать, что нарушает его. Но это, не спасет его, так как ему никто не поверит. Арианна почувствовала себя виноватой – ведь он мог гораздо быстрее вернуться домой, если бы она не потащила его за собой в то утро.

Думая о том, как помочь ему и как передать весточку Родольфо, Арианна погрузилась в беспокойный сон.

Люсьеи чувствовал себя гораздо лучше. У него еще раз появилось это ужасное ощущение – когда он проходил между двух колонн возле остановки вапоретто, но быстро прошло. Оглянувшись.

Люсьен обратил внимание, что Только туристы проходили между колоннами. – все местные обходили колонны, даже если очень спешили. Он подумал, что надо посмотреть в мамином путеводителе, что это значит.

– Здесь говорится, – сказала она,—что на вапоретти можно купить проездной билет. Давай-ка сделаем это. Дэвид, давай купим три недельных постоянных и будем передвигаться всюду по воде, как настоящие венецианцы.

Люсьен улыбнулся се энтузиазму, и она улыбнулась ему в ответ се тревога за здоровье сына немного отступила. Привезти его сюда на каникулы было действительно хорошей идеей, и сейчас он сполна наслаждался своим пребыванием здесь. Конечно. Люсьен был уже слишком взрослым, чтобы проводить каникулы с родителями, но он был единственным ребенком в семье и вообще с удовольствием проводил с ними много времени.

Сейчас он стоял на причале Сан-Марко и смотрел на большой купол церкви Благовещения, на другом берегу, примерно там, где вТалии находилась Chiesa del t Grazie.

Именно здесь по мосту из лодок подставная Герцогиня шла к церкви, в то время как убийца готовился напасть на настоящую, а Люсьен нырнул в грязный канал за сокровищем.

Подошел вапоретто, и они проехали пять остановок к Риальто. каждый раз пересекая канал.

Венеция была очень шумным городом, так что в его суете он иногда забывал о талийском городе на несколько часов. Особенно шумным был Риальто, где можно было купить все: от дешевых безделушек для туристов до баснословно дорогих золотых ювелирных изделий.

Единственной вещью, постоянно напоминавшей Люсьену о Беллеции, были маски – ими были заполнены все без исключения магазина и лотки. Многие венецианские маски закрывали все лицо, и их нужно было держать за позолоченную палочку. Но были и другие, гораздо больше похожие на маски Герцогини или других беллецианских женщин – те, которые закрывали только верхнюю половину лица и в Венеции держались на резниках, тогда как в Беллеции они были на бархатных или сатиновых завязках.

– Хочешь, мы купим тебе одну из них? – спросил отец, когда Люсьен разглядывал маски.

– Нет, спасибо, пап. Я имею в виду, что я, конечно, хочу маску, но мне здесь ничего не нравится.

– Их здесь так много! – сказала мама. – Уверена, что масок, украшающих дома людей по всему миру в сотни раз больше, чем когда-нибудь было на Карнавале.

– А что это за маска, с носом в виде клюва, которая встречается во всех магазинах?

Мама порылась в своем путеводителе.

– Это маска Доктора Чумы. В шестнадцатом веке здесь была сильная эпидемия чумы, и доктора носили маски подобной формы, чтобы защититься от микробов.

– Но они ведь не знали ничего о микробах в шестнадцатом веке? – сказал отец, и они начали один из своих бесконечных споров, от которых, по опыту Люсьена. ему нужно было просто отключиться. Пока они шли по улицам обратно к Сан-Марко. Люсьен тоже думал о чуме, про которую ему рассказывал Арианна, эпидемии, убившей треть населенна. Если бы врачи знали, как она распространяется, она бы не забрала стоило жизней,

– Не могу поверить! – внезапно громко воскликнула мама, будто сама вдруг увидела какую-нибудь заразу. – Это отвратительно!

Люсьен посмотрел туда, куда она указывала. В углу площади стоял «Макдональдс». Его мама не могла прийти в себя от возмущения. Она была ярой противницей этой, как она ее называла, «американской заразы», от которой уже пострадали самые красивые города Европы.

– Как насчет бургера и картошки, Люсьен. – подмигивая, спросил отец.

– Не заводи ее, пап. – засмеялся он в ответ.– Давайте лучше поедим пиццы.

Они нашли симпатичную закусочную, где можно было купить пиццу, бутерброды и баночку прохладительного напитка. Они ели, сидя на ступенях фонтана в центре площади и наблюдая эа прохожими. Мама Люсьена морщилась каждый раз, когда видела кого-нибуд жующего бургер.

Затем они продолжили свой путь обратно к Пьяцца Сан-Марко, следуя за ярко-желтыми указателями, изогнутые черные стрелки на которых, казалось, специально сбивали с толку.

– Смотри. Люсьен. – сказал отец, внезапно остановившись. – Вот магазин, в котором продают тетради, такие же. как та. что я принес тебе. Ну. ты понимаешь, о чем я, та, с которой начался твой интерес к Венеции.

Они вошли. Это было как пещера Али-бабы с сокровищами из мраморной бумаги. Прекрасные тетради любых размеров: от карманных до таких, для которых понадобился бы отдельный стол.

Цены были просто астрономическими, но отец не успокоился, пока Люсьен не выбрал себе карандаш, покрытый точно таким же, как его тетрадь, пурпурно-красным за крученным узором. Он достал свою уже немного потрепанную тетрадь – чтобы сравнить.

– Ты уверен, что больше ничего не хочешь? – спросил у него отец. – Я согласен, они действительно подходят. Похоже, что твоя старая тетрадь немного полиняла, а? Что с ней случилось? Ты делал записи в ванной?

Следующим магазином бил великолепный магазин масок. Там Люсьен нашел серебряную маску кошки, напомнившую ему о Беллеции. Она была сделана гораздо лучше, чем дешевки с лотков Риальто, и родители с радостью купили ее ему. Потом они нашли ларек с изделиями из бархата, и Люсьен купил матери зеленый шарф, а отцу – пару домашних тапочек. Остаток пути в отель они проделали, пребывая в отличном настроении.

Герцогиня гордо шла по Мосту Вздохов, ее платье развевалось на ветру, как флаг. Как только охранник открыл камеру, она велела ему уйти. Видя. что он медлит, она в нетерпении махнула ему рукой: «Я не думаю, что она представляет какую– нибудь угрозу. Вы ведь обыскали ее на предмет оружия ? Хорошо, а если она попытается придушить меня своим тюфяком, я обещаю, что позову на помощь».

Тогда он зажег факел в углу камеры и ушел на другую сторону моста.

Девочка спала. Она выглядела истощенной, в ее волосах запуталась солома. Герцогиня тихо закрыла за собой двери камеры. Но даже этот тихий звук разбудил девочку. она вскочила и уставилась на свою посетительницу, потом вновь разочарованно опустилась на матрас.

– А, – сказала она, – а я подумала, что вы – моя мама.

Герцогиня вздрогнула, но ответила с обычной строгостью:

– Разве так положено разговаривать со своим правителем? Не удивительно, что ты сидишь здесь за государственную измену.

Арианна снова вскочила.

– Ваша Светлость, – ответила она, запинаясь. – Мне очень жаль. Вы застали меня врасплох. Я не хотела оскорбить вас.

Арианна ожидала чего угодно, но только не того, что произошло через мгновенье. Она так давно ненавидела Герцогиню. что перестала думать о ней как о конкретном человеке. А сейчас эта прекрасная дама, державшая жизнь Арианны в своих руках, стояла рядом и смотрела на нее из– под маски фиалковыми глазами, наполненными слезами; затем она подошла и крепко обняла Арианну.

Глава 15
ЯЗЫК КРУЖЕВ

Ринальдо ди Киммичи был в ярости. План сработал лишь наполовину, и это была слабая половина. Девчонка была в тюрьме, и он был уверен, что с помощью купленных им свидетелей ее признают виновной и приговорят к смерти. Но станет ли сенатор Родольфо беспокоиться о ней, если парня не поймают? А парень как будто испарился. Он должен был быть в доме сенатора, ведь никто не видел. чтобы он выходил оттуда.

Ди Киммичи нанял двух новых шпионов для круглосуточной слежки за домом сенатора, чтобы схватить мальчишку, как только тот вернется, а Энрико получил своего рода повышение и занялся более ответственными делами. Но посла беспокоила мысль о том, что Родольфо знал, где мальчик, и предупредил его об опасности, так что тот теперь не покажется. А если парень был именно тем, кем его считал ди Киммичи, то у него были возможности скрыться так. что никакие шпионы его не найдут.

Вскоре должен был состояться суд – беллецианцы никогда не откладывали ничего важного надолго. Совет соберется через несколько дней и вынесет приговор. И если девчонку казнят, то парень, скорее всего, никогда не вернется.

– Мы должны найти мальчишку! – кричал ди Киммичи на Энрико. – Иначе я не смогу надавить на Герцогиню! А она должна подписать этот договор!

* * *

Он мог бы немного успокоиться, если бы видел Родольфо, всю ночь бродившего по саду в раздумьях. Сенатор ломал голову над тем, как передать не ведающему об опасности Люсьену сообщение, чтобы тот не возвращался в Беллецию, прямо в уготованную ловушку. Люсьен обычно стравагировал сюда, в лабораторию, но Родольфо не знал, как повлияет неделя, проведенная Люсьеном вне этого мира и вдали от его родных мест. Если он стравагирует ночью, то может направиться прямо к Арианне.

С тех пор как его доставили из Школы Мандольеров к Родольфо, Люсьен ни разу не пропустил утренних занятий в лаборатории до того самого дня, когда родители увези его из Англии.

Насколько понимал Родольфо, для Люсьена ночи в его мире соответствовали дням в Беллеции, точно так же, как это было у Уильяма Детриджа. Если Люсьен стравагировал больше одного раза в течении дня или ночи в любой из вселенных, он прибывал в другой мир спустя несколько мгновений после того, как покинул его. Но если он откладывал стравагацию до следующей ночи, то в Беллеции проходил целый день.

Однако недельный перерыв в еженощных путешествиях Люсьена из его мира еще не имел прецедента, и Родольфо не знал, как долго продлится его отсутствие в мире Талии. Он, Люсьен и доктор Детридж провели много часов, обсуждая разницу в том, как течет время в Англии Люсьена и Талии.

Детридж сказал им, что его первое, случайное, путешествие (то, когда он пытался получить золото) произошло в 1552 году, двадцать пять лет назад, по белленцианскому времени. Но в мире Люсьена прошло четыреста двадцать пять лет. Если бы портал вел себя всегда одинаково, то один год в Талии соответствовал бы примерно семнадцати в мире Люсьена. Но именно в этом и заключалась проблема: в действии портала не было единообразия. И хотя сейчас, во время визитов Люсьена, время, кажется, текло с одинаковой скоростью в обоих мирах, в некоторые произвольные моменты время в его мире значительно ускорялось, и не было никакой возможности предсказать, когда это произойдет в очередной раз.

– Если я уеду на неделю и всё это время не буду посещать Беллецию, – предположил Люсьен, – то и в этот мир я вернусь через неделю.

Но никто из них не знал, случится ли так на самом деле. Когда Детридж говорил Герцогине, что Люсьена некоторое время не будет, они действительно думали, что его не будет как минимум неделю. Но сейчас, вернувшись в лабораторию, Родольфо боялся, что время в мире Люсьена опять ускорится и Люсьен может вернуться в любую минуту. Он пытался прикинуть, сможет ли он или Детридж оставить Люсьену предупреждение, переместившись в его мир.

– Я готов сделать это, – сказал Детридж, – если это поможет мальчику.

– Спасибо, – ответил Родольфо, – это было бы замечательно, но я думаю, что у вас не получится. В

двадцать первом веке вы будете сильно дезориентированы. По крайней мере, я в двадцатом веке оказался в весьма затруднительном положении. К тому же я уверен, что вы прибудете в момент сразу после следующей стравагации Люсьена и будет слишком поздно.

– Значит, мы должны найти другой способ, – сказал Детридж просто.

Ничего не зная о том, сколько людей думают о нем в Беллеции, Люсьен продолжал исследовать Венецию. Его родители были ошеломлены его знанием города, даже несмотря на то, что время от времени он пытался провести их беллецианским маршрутом к чему-нибудь, что не существовало в Венеции или находилось совершенно в другом месте. Как бы там ни было, ему все лучше удавалось сглаживать эти различия, и большую часть времени он демонстрировал просто потрясающее знание города и его обычаев. «Чтение, бесспорно, пошло тебе на пользу», – сказал ему отец.

Сегодня они собирались поплыть на острова, и Люсьену пришлось приложить усилия, чтобы называть их правильно: Мерлино – Мурано, Бурлеска – Бурано и Тороне – Торцелло. Вначале они приплыли на Мурано, с его бесконечными магазинами, продававшими изделия из стекла, и бесчисленными зазывалами, затаскивавшими туристов на демонстрацию того, как работают их стеклодувы.

– «Ingreso liberto», – прочитал отец на одной из дверей. – По-моему, это означает «вход свободный». А разве могло бы быть иначе? Это же магазин!

Никому из них не понравилось кричаще раскрашенное и баснословно дорогое стекло, хотя Люсьен купил-таки самого простого стеклянного овна – без крыльев. Он жалел, что не может рассказывать родителям, каким может быть настоящее стекло Лагуны. Музей тоже был совершенно обычным и не сравнимым с мерлинским. Не было ни Мастера Стекла, ни роковой маски, и пока его родители с интересом разглядывали какие-то древние черепки и осколки, заскучавший Люсьен ждал их в саду, где в высокой траве играли полудикие кошки.

Самым лучшим на Мурано был момент, когда они обедали в ресторанчике на берегу канала, на террасе у самой воды. На другой стороне была древняя церковь, про которую в мамином путеводителе было сказано, что под ней лежат кости дракона, которого святой убил своим плевком.

Бурано был больше похож на свой талийский эквивалент, за исключением того, что там не было единственного белого домика, хотя Люсьен специально обыскал весь городок.

– О, вы только посмотрите на это кружево! – воскликнула мама, и потрясенный Люсьен увидел седую старушку, работавшую у дверей своего дома. Дом был голубым, а кружево не столь искусным, как работа Паолы, но все же очень красивым. Люсьен был очень взволнован и настоял на том, чтобы купить маме скатерть, хотя на это ушли практически все деньги, которые он привез с собой в Венецию.

– Нет, Люсьен, в самом деле, не нужно, – протестовала она, но ничто не могло остановить его.

– Помнишь мой сон? – сказал он. – Про кружева, когда ты никак не могла меня разбудить? Я очень хотел подарить их тебе.

Арианна была потрясена. Герцогиня с трудом взяла себя в руки и рассказала ей историю, настолько невероятную, что Арианна даже не сразу поняла, о чем она говорит.

– Ты веришь, что ты дочь Валерии и Джанфранко Гаспарини, ведь так? – спросила Герцогиня.

– Верю? Нет, я знаю, что это так. – ответила Арианна.

– Да, я знаю твою историю. – согласилась Герцогиня. – Figlia dcl 'lsola, единственный ребенок, рожденный на острове за долгие годы. Только это не так.

– Что именно не так?

– То, что ты рождена на Торроне. На самом деле ты родилась здесь, в Беллеции, о этом дворце, и была тайно переправлена на остров, когда тебе было всего несколько часов отроду.

– Я не верю вам, – сказала Арианна. – Откуда вы узнали об этом?

– Я сама присутствовала при твоем рождении, – ответила Герцогиня с обычным для нее чувством юмора. – Я даже участвовала в нем самым непосредственный образом. Догадываешься, о чем я?

Арианна попыталась представить себе Герцогиню в роли акушерки, но не смогла.

– Я родила тебя. – нежно сказала Герцогиня. – ты моя дочь, Арианна, но я отдала тебя своей старшей сестре Валерии и ее мужу.

У Арианны закружилась голова. Валерия и Джанфранко не ее родители? Это то же самое что сказать, что Беллеция не город. Это полная бессмыслица. И Герцогиня – ее мать? Все, что Арианна знала о себе до сегодняшнего дня, оказалось неправдой. Но среди всех бушевавших в ней эмоций одна мысль всплыла в ее сознании: если она родилась здесь, в Беллеции, то не совершала преступления, оставаясь в городе на Giornata Vietataf. Ее не сожгут. Она ухватилась за эту мысль и постаралась успокоиться.

– О чем ты думаешь? – спросила Герцогиня.

– О многом, – ответила Арианна. – Но если то, что вы сказали – правда, тогда я не должна больше сидеть в этой камере.

Герцогиня вздохнула.

– Это правда, но я бы хотела, чтобы ты добровольно осталась здесь до суда, всего на несколько дней. Я подготовлю доказательства, которые убедят Совет, что ты белецианка по рождению, но мне нужно, чтобы твое происхождение оставалось тайной еще некоторое время. Иначе мы обе окажемся в опасности.

В этот момент Арианна выхватила еще одну мысль из ви хря, кружившего в ее голове: «Если Джанфранко – мой приемный отец, тогда кто же настоящий?»

Торцелло был точно таким, каким Люсьен запомнил Торроне, за исключением мозаик в маленьком соборе, которые были не серебряными, а золотыми. Белоснежные домики вокруг канала, где жила Арианна, торговцы кружевом и стеклом, у которых, конечно, не было мерлинских кинжалов, травянистая пустошь за собором – все это заставило Люсьена почувствовать себя как дома первый раз за время путешествия, несмотря на то что на Торроне он был только один раз.

К тому моменту, когда они вернулись к каналу, чтобы сесть на паром, который доставит их обратно в Венецию, он очень устал, но чувствовал себя счастливым. Но. проходя мимо дома, соответствовавшего дому Арианны, он снова испытал странное чувство. Это было не так плохо, как в тюрьме во Дворце дожей, это был не тот ужас и отчаяние, а сильное ощущение опасности, и на этот раз оно, казалось, угрожала ему самому.

Как только они отвезли Герцогиню обратно в ее палаццо, Родольфо высадил Детриджа у лаборатории, на ступенях у входа в которую все еще ждали два стражника, те самые, которые принесли ордер.

– Если Люсьен вернется. – прошептал Родольфо. – отправь его через тайный ход во дворец

Герцогини, с ней он будет в безопасности, а я вернусь за ним сейчас я должен отправится к  Леоноре.

Тетушка Арианны была в ужасном состоянии. То, что произошло с ее племянницей, когда та находилась под ее опекой, было немыслимо. Она еще не собралась с силами, чтобы принести  ужасную новость родителям Арианны, и Родольфо сказал ей, что сделает это сам.