Текст книги "Возьми мое сердце"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

15

Из-за давней дружбы с обвиняемым и колких замечаний Кейти Майкл Гордон не мог остаться равнодушным к процессу «Штат Нью-Джерси против Грега Олдрича». Тем не менее, для него самого полной неожиданностью стала его собственная почти фаталистическая уверенность не только в том, что Грег виновен в гибели Натали, но и в том, что его непременно осудят.

Как и ожидал Майкл, дело вызвало всеобщий интерес. Натали Райнс была ведущей бродвейской актрисой и номинанткой на «Оскар». Олдрича, завсегдатая звездных тусовок, с легкостью узнавали на страницах таблоидов алчные до сенсаций читатели. После гибели Натали папарацци устроили за ним настоящую охоту: стоило ему появиться на вечеринке с какой-нибудь актрисой, сразу распространялись слухи об их романе. Желтая пресса на самом видном месте размещала заголовки о том, что Грег назван подозреваемым в убийстве своей жены.

Майкл понимал: и Олдричу есть, что сказать на суде. Однако остроту начавшемуся процессу придал дополнительный и неожиданный элемент: газеты не обошли вниманием молодую и привлекательную обвинительницу Эмили Уоллес и ее талантливое ведение дела.

Будучи в недалеком прошлом адвокатом, Майк сразу понял, что Эмили побуждает суд исключить всякую возможность непреднамеренного убийства. Билли Трайон и Джейк Розен, следователи из прокуратуры, дали суду предельно ясные показания, быстро и вразумительно ответив на все вопросы обвинителя. Они подтвердили, что не было обнаружено никаких следов взлома в доме жертвы. Сигнализация осталась без повреждений. Опытный грабитель мог бы простым консервным ножом вскрыть небольшой сейф, спрятанный в спальне актрисы во встроенном шкафу, но его никто даже не тронул. Данные с места преступления свидетельствовали, что злоумышленник скрылся с черного хода, пробежал через задний дворик и рощицу и оказался на ближайшей улице. Накануне ночью был дождь, поэтому преступник, предположительно, воспользовался пластиковыми бахилами, которые надел поверх ботинок. Четких отпечатков следов обнаружить не удалось, но на участке с мягким дерном сохранились две характерные вмятины, по которым установили размер ноги – между десятым и двенадцатым. Грег Олдрич носил обувь одиннадцатого размера.

К доказательствам приобщили формуляр системы безопасности. Как показал наладчик, в последний раз сигнализацию включали тринадцатого марта, в пятницу, в четыре часа дня, а в полдвенадцатого ночи выключили и с тех пор больше ею не пользовались. То есть дом не был защищен от вторжения ни в выходные, ни в утро понедельника, когда была убита Натали.

Мать жертвы Элис Миллз сообщила со свидетельской трибуны, что ее дочь прятала запасной ключ от дома в Клостере в фальшивом камне на заднем дворике.

– Грег, конечно, знал о тайнике, – заявила она суду. – Он сам купил его для Натали. Пока они жили вместе, она постоянно теряла или забывала ключ от квартиры, поэтому, когда Натали перебралась в Клостер, Грег посоветовал ей хранить где-нибудь дубликат, чтобы как-нибудь ночью не остаться на улице.

Последнее замечание Элис Миллз вычеркнули из протокола, однако все в зале слышали ее слова. Неожиданно она зарыдала и прокричала, обращаясь к Грегу: «Ты всегда был таким заботливым! Почему же ты вдруг изменился? Почему так ненавидел ее, что совершил убийство?»

Следующим свидетелем выступил продавец из Брукстоуна. Он представил суду кассовый чек, удостоверяющий, что Грег Олдрич расплатился за тайник для Натали кредитной картой.

Заключение медицинской экспертизы оперировало терминами, лишенными эмоций. Положение тела указывало на то, что на жертву напали сразу же, как она переступила порог кухни. Опухоль на затылке давала возможность предположить, что Натали Райнс сначала схватили, затем толкнули на пол и застрелили с близкого расстояния. Пуля прошла в непосредственной близости от сердца. Причиной смерти явилось внутреннее кровотечение.

– Если бы Натали оказали помощь сразу после ранения, ее можно было бы спасти? – спросила обвинитель.

– Вне всякого сомнения.

В тот вечер эксперты передачи «В судебных кулуарах» сосредоточили свое обсуждение на Эмили Уоллес.

– Тот взгляд, который она метнула на Грега Олдрича, когда задала последний вопрос суд-медэксперту, – это же чистейшая игра на зрителя, – прокомментировал Питер Ноулз, прокурор в отставке. – Она давала понять суду, что Олдрич после того, как выстрелил в Натали, вообще-то мог бы спасти ей жизнь. А вместо этого он оставил ее истекать кровью.

– Тут есть еще один момент, – веско заметил Бретт Лонг, криминальный психолог. – Зачем бы он стал действовать наудачу – вдруг кто-нибудь заглянул бы в дом после его ухода и оказал бы помощь раненой? Олдрич или другой стрелявший был уверен, что с ней покончено.

Эта же мысль посетила и Майкла. «Почему не я первый ее выразил? – спросил он себя. – Не потому ли, что избегаю оказывать Грегу хоть малейшую поддержку? И до конца ли я уверен в его виновности?» Однако вместо того, чтобы одобрить замечание Бретта Лонга, Майк произнес:

– Эмили Уоллес обладает редким даром внушать каждому присяжному, что она обращается непосредственно к нему. А мы-то с вами знаем, какой это результативный метод.

К концу второй недели процесса телезрителям предложили на интернет-сайте передачи оставить свои мнения относительно виновности Олдрича. Количество ответивших превзошло все мыслимые ожидания, и семьдесят процентов из них проголосовали за вердикт «виновен». Когда один из участников ток-шоу поздравил ведущего с таким горячим откликом, Майклу вспомнилось горькое замечание Кейти о том, что его, пожалуй, премируют за проделанную работу.

По мере того как сеть, сплетаемая вокруг Грега Олдрича, с каждым днем становилась все плотнее, у Майкла крепло ощущение, что он бросил своего друга в беде и, более того, самолично настраивает против него общественность. «А что же присяжные?» – думал он. Хоть им и не полагается следить за освещением процесса в средствах массовой информации, Майку было крайне интересно, сколько из них каждый вечер наблюдают за ходом дискуссии в его передаче и повлияли ли на них результаты голосования.

Смотрит ли ток-шоу «В судебных кулуарах» сам Грег – после того, как возвращается из зала суда домой? Что-то подсказывало Майклу, что все же смотрит... Также ему любопытно было узнать, не возникали ли у Грега – так, совершенно случайно – те же ощущения относительно Эмили Уоллес, что и у него: не казалось ли ему, что она чем-то явно напоминает Натали...

16

Зак понимал, что допустил ошибку: ни в коем случае не следовало оставаться вечером у нее на веранде и смотреть телевизор, зная, что она скоро вернется с работы. Он заметил, какими настороженными сразу стали ее глаза, и до чего холодно она поблагодарила его за заботу о Бесс...

Понимал он и то, что единственной причиной, по которой она до сих пор не отказалась от их договоренности, был ее нынешний процесс, но совершенно очевидно, что вскоре Эмили отыщет какой-нибудь удобный повод и отделается от его помощи. Или еще хуже: попытается навести о нем справки. Все-таки она прокурор... Нельзя, чтобы у нее возникли подозрения.

В те месяцы, когда он замышлял отомстить Шарлотте, ее матери и детям, он придумал свое будущее имя: Закари Лэннинг. Свои предыдущие имена он силился напрочь забыть, но иногда, во сне, они все же всплывали на поверхность его сознания.

В Де-Мойне Зак звался Чарли Муиром. В той жизни он трудился электриком и являлся членом добровольческой пожарной дружины. Шарлотта была его третьей женой, но сама она об этом не догадывалась; Чарли и Шарлотта – премилое сочетание. На свои сбережения он купил им дом, а через два года жена вышвырнула его за порог, а на его место вселились ее мать и дети. «Оккупировала мой собственный дом, – думал он со злобой о теще, – хотя за всю нашу с Шарлоттой жизнь не навестила ни разу...» Шарлотта подала на развод, и ей присудили и дом, и алименты, поскольку она пожаловалась, будто ей пришлось бросить любимую работу и стать домохозяйкой, готовя для мужа еду. Шарлотта была лгуньей: свою работу она терпеть не могла.

А потом оказалось, что Шарлотта встречается с одним парнем из пожарного депо, с Риком Морганом. И этот Рик, в свою очередь, наушничал кому-то, будто Шарлотта порвала с мужем, потому что боялась его, он вгонял ее в дрожь...

С каким наслаждением Зак наблюдал, как Эмили Уоллес тратит целое лето на сбор фактов, добиваясь обвинительного вердикта для парня, который убил свою жену! «И она его укатает, как же иначе, – размышлял Зак, – такая умница-разумница. И невдомек этой умнице, что я замочил пятерых разом!» Его тщеславие тешило то, что имя и лицо Эмили постоянно мелькали в прессе и на телевидении, словно поздравляя с успехом и его.

«Сейчас я – самый близкий ей человек, – рассуждал про себя Зак. – Я проверяю ее электронную почту. Роюсь в ее столе. Прикасаюсь к ее белью. Читаю письма, которые посылал ей муж из Ирака. Я знаю Эмили лучше, чем она сама».

Однако прежде всего необходимо было успокоить ее подозрения. Зак стал разузнавать по соседству и отыскал старшеклассницу, которая хотела найти подработку на время после уроков. В пятницу, по истечении второй недели процесса, он увидел, как Эмили выходит из машины, и направился к ней.

– Эмили, прошу прощения, но на складе меня поставили в другую смену, какое-то время я буду работать с четырех до одиннадцати вечера, – солгал Зак. – Поэтому вам с Бесс придется трудновато...

На этот раз, к его горькой обиде, он прочитал в глазах Эмили искреннее облегчение. Тогда он сообщил о девочке, которая жила в квартале от них и согласилась вместо него выгуливать и кормить Бесс – по меньшей мере, до Дня благодарения, когда у нее начнутся репетиции в школьном театре.

– Зак, вы невероятно любезны, – ответила Эмили. – На самом деле я теперь буду заканчивать раньше, так что помощь мне больше не потребуется.

За ее словами он услышал «никогда». Зак мог поклясться, что Эмили больше никому не позволит хозяйничать в ее доме.

– Что ж, вот на всякий случай ее телефон, а вот ваши ключи... – Избегая смотреть ей в глаза, он добавил застенчиво: – Я ведь каждый вечер смотрю эти «Судебные кулуары». Вы просто молодец. Жду не дождусь, как вы уделаете этого Олдрича, когда его вызовут давать показания. Он наверняка ужасный мерзавец.

Эмили с улыбкой поблагодарила и засунула ключи поглубже в карман. Поднимаясь по ступенькам крыльца к двери, она подумала: «И слава богу, что все так закончилось. Я ломала голову, как от него отделаться, а бедняга сам все сделал».

Прищурившись, Зак смотрел ей вслед. Как когда-то Шарлотта выбросила его вон из дома, так и Эмили теперь вышвырнула его из своей жизни. Зря он надеялся, что она согласится на помощь той школьницы и наймет ее заботиться о собачке, а потом с радостью пригласит его обратно. Этому не бывать.

Ярость, которая, бывало, окатывала его как волной, вновь овладела всем его существом. И Зак все для себя решил. «Теперь твой черед, Эмили, – подумал он. – Отказа я не приму. Я к этому не привык и не собираюсь привыкать».

Войдя в дом, Эмили вдруг ощутила необъяснимую тревогу и два раза провернула за собой ключ в замочной скважине. А на веранде, выпуская Бесс из конуры, она прониклась неожиданной идеей, что неплохо бы поставить засов на дверь черного хода.

«Откуда они взялись, все эти опасения? – спрашивала себя Эмили. – Наверное, во всем виноват процесс... Я постоянно обсуждаю жизнь Натали и поневоле начинаю чувствовать себя на ее месте».

17

С самого начала процесса для Грега Олдрича вошло в привычку отправляться из зала суда в офис своего адвоката и вместе с ним пару часов разбирать показания свидетелей обвинения, которые выступали в этот день. Потом он на такси отправлялся домой. Кейти неукоснительно присутствовала на всех заседаниях суда, как и собиралась, условившись с отцом, что по окончании слушания, около четырех часов дня, будет возвращаться домой и заниматься с репетитором. По настоянию отца Кейти также согласилась хотя бы иногда встречаться с одноклассницами, с которыми когда-то училась вместе на Манхэттене – до того, как стала пансионеркой школы Чоат в Коннектикуте.

Совместные вечера отец и дочь проводили с просмотром ток-шоу «В судебных кулуарах». Кадры очередного дня заседаний и выражаемые экспертами мнения неизменно сердили девочку, порой доводя до слез.

– Папа, почему Майкл ни разу за тебя не заступился? – возмущалась она. – Когда мы катались вместе на лыжах, он казался таким хорошим и всегда говорил, что ты очень помог Натали в ее карьере. Почему же теперь он не повторит это зрителям, ведь тебе бы это так помогло!

– Мы еще ему покажем, – уверял в таких случаях Грег. – Больше не будем кататься с ним на лыжах.

И он в шутливом негодовании грозил телевизору кулаком.

– Ну, папа! – прыскала от смеха Кейти. – Я же серьезно.

– И я серьезно, – печально отзывался отец.

Грег признавался себе, что в те несколько вечерних часов, когда дочь уходила повидаться с друзьями, он получал столь необходимую передышку. Днем он ощущал, как любовь Кейти, которая в зале суда сидела за его спиной, согревает его, как теплое одеяло. Но иногда ему просто хотелось побыть в одиночестве.

В тот вечер он снова уговорил дочь встретиться с кем-нибудь из знакомых, пообещан, что в клубном ресторане, расположенном в их доме, закажет себе ужин с доставкой. Однако после ухода Кейти Грег налил себе двойной шотландский виски со льдом и уютно устроился в спальне перед телевизором с дистанционным пультом в руке. Он собирался в очередной раз посмотреть передачу Майкла, но сначала ему необходимо было основательно порыться в памяти.

Несколько часов назад адвокаты Ричард и Коул Муры напомнили ему, что на завтра назначено выступление свидетеля Джимми Истона и что исход процесса полностью зависит от правдивости его показаний.

– Грег, его ключевое – в прямом смысле ключевое! – заявление состоит в том, что вы с ним встречались в твоей квартире, – предупредил его Ричард. – Я в который раз спрашиваю; была ли у него хоть крохотная возможность попасть к тебе в гости?

Отвечая своему адвокату, Грег не удержался и вспылил:

– Я никогда не приглашал этого вруна к себе домой, и хватит об этом!

Но все же вопрос Ричарда не давал ему покоя «Как может Истон утверждать, что был у меня? Или я повредился в уме?»

Глотнув еще виски, Грег почувствовал, что достаточно собрался с духом для просмотра «Судебных кулуаров», однако стоило передаче начаться, как благотворный эффект от элитного шотландского напитка улетучился. Семьдесят пять процентов зрителей, проголосовавших на сайте передачи, сочли его виновным. «Семьдесят пять процентов! Целых семьдесят пять!»

Грег не верил своим глазам. На экране возникли кадры дневного заседания, где Эмили Уоллес в упор на него смотрела. И вновь, как и в зале суда, он поежился, прочитав презрение и осуждение в ее взгляде. А сейчас все телезрители стали этому свидетелями. «Невиновен, пока вина не доказана, – с горечью подумал Грег. – А уж она-то постарается доказать, что я виновен».

Помимо их очевидного противостояния что-то в облике Эмили Уоллес смущало его и выбивало из равновесия. Один из гостей передачи назвал ее выступление на суде «игрой на зрителя», и Грег согласился с этим. Он прикрыл веки, убавил громкость телевизора, сунул руку в карман и извлек оттуда сложенный листок бумаги; в этот день на заседании суда он заполнил записями не одну страницу.

На листке он обозначил некоторые выкладки. Счетчик взятой напрокат машины вначале показывал пятнадцать тысяч двести миль; когда Грег сдавал ее обратно, набежало еще шестьсот восемьдесят. Путешествие от Манхэттена до Кейп-Кода и обратно насчитывает пятьсот сорок миль. С субботы до вечера воскресенья он пять раз мотался туда-сюда между мотелем в Хайянисе и домом Натали в Деннисе. На каждую такую поездку приходится примерно по двадцать миль. Всего за это время он должен был накатать не больше ста миль.

«Все равно остается еще столько пробега, что вполне хватило бы на поездку до дома Натали, где я мог убить ее и успеть вернуться на Манхэттен, – размышлял Грег. – Неужели это все-таки сделал я? Вроде раньше мне не доводилось бегать по два часа и больше. Я что, настолько отключился от реальности, что сам не помню, как убил ее? И я оставил ее там истекать кровью?»

Грег открыл глаза и добавил звук на телевизоре. Его бывший близкий друг Майкл Горлом возвестил с экрана: «Завтра на заседании суда нас, видимо, ждет нечто невообразимое. Главный свидетель государственного обвинения Джимми Истон даст показания о том, как Грег Олдрич нанял его для совершения убийства своей супруги, известной актрисы Натали Райнс».

Олдрич пультом выключил телевизор и осушил стакан до дна.

18

– Ваша честь, обвинение вызывает Джеймса Истона.

Дверь камеры временного содержания приоткрылась, и из нее показался Истон, с обеих сторон сопровождаемый двумя судебными приставами. Он неторопливо направился к свидетельской трибуне. Как только Эмили взглянула на него, ей на ум пришло любимое изречение ее бабушки: «Из свиного уха шелкового кошелька не сошьешь».

На Джимми был темно-синий костюм, белая рубашка и синий узорчатый галстук – те, что Эмили специально подобрала для его выступления в суде. Ему пришлось согласиться и на посещение тюремной парикмахерской, но, даже сносно подстриженный, Истон не перестал выглядеть отъявленным мошенником, как и предупреждала Эмили своего шефа.

Имея богатый опыт участия в криминальных процессах, Джимми знал, что и как надо делать. Дойдя до судейского стола, он остановился прямо напротив судьи Стивенса, и тот попросил для начала назвать свое полное имя, а фамилию произнести по буквам.

– Джеймс Истон, и-эс-тэ-о-эн.

– Сэр, поднимите правую руку и присягните суду, – велел Стивенс.

Пока Джимми с видом праведника клялся говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, по залу прокатились смешки. «Ужасно! – в смятении подумала Эмили. – Дай бог, чтобы мой главный свидетель не обескуражил присяжных».

Судья Стивенс требовательно постучал молоточком и предупредил, что тот, кто вербально или не вербально прокомментирует показания свидетеля, будет немедленно удален из зала и отстранен от участия в дальнейших заседаниях.

Наконец Истон уселся на свидетельское место, и Эмили с серьезным выражением лица спокойно к нему направилась. Ее стратегия заключалась в доверительном рассказе о его преступном прошлом и о заключенной с ним сделке о снисхождении. Во вступительной речи Эмили четко обозначила уголовные тенденции, свойственные Истону, и теперь торопилась подкрепить свои слова подробностями. Она надеялась, что подача сведений «в лоб» убедит присяжных в том, что она честна и откровенна с ними и что ее свидетель, несмотря на свой длинный криминальный перечень, все же заслуживает доверия.

Эмили понимала, что ступает по тонкому льду, который может вот-вот треснуть. Но Джимми Истон просто образцово отвечал на череду ее вопросов, заданных сухим нейтральным тоном. Держался он скромно и покорно признал за собой многочисленные приводы в полицию и неоднократные тюремные сроки. И вдруг без всякого предупреждения он выдал незапланированное:

– Но ни разочка, мэм, я ни одной живой души даже пальцем не тронул. Вот почему я по доброй воле отказался от сделки с Олдричем и не укокошил его жену.

Ричард Мур вскочил со стула:

– Возражаю!

«Молодчина, Джимми, – мысленно похвалила свидетеля Эмили. – Ну и пусть вычеркивают это из протокола – главное, что присяжные услышали».

Первая часть показаний Истона заняла все утро. В двадцать минут первого судья Стивенс, понимая, что обвинитель вскоре приступит к опросу свидетеля по поводу его причастности к делу Олдрича, постановил:

– Мисс Уоллес, поскольку в полпервого мы обычно делаем перерыв на ланч, суд продолжит заседание в тринадцать тридцать.

«Время выверено точь-в-точь! – обрадовалась Эмили. – Так мы хоть немного отделим биографию Истона от его показаний против Олдрича. Благодарю, ваша честь!»

С невозмутимым выражением лица она дождалась, пока Истона препроводят обратно в камеру, а присяжные покинут зал суда. Затем поспешила в кабинет Теда Уэсли, который все утро присутствовал на заседании. Эмили не терпелось узнать мнение шефа о том, как она справилась с допросом Истона.

Две недели прошло с того дня, когда объявили о возможном назначении Теда на пост генерального прокурора Соединенных Штатов; публикации в прессе хлынули лавиной – в большинстве весьма благожелательного свойства. «И что в этом удивительного? – на ходу думала Эмили, торопясь на встречу к начальнику. – Тед показал себя прекрасным профессионалом, а до карьеры прокурора был не последней фигурой в республиканских кругах...»

В кабинете босса ей сразу бросилась в глаза кипа публикаций на рабочем столе – наверняка все о том же назначении. Да и сам Уэсли ничуть не скрывал своего оптимизма.

– Эмили! – воскликнул он. – Подойди сюда. Ты только взгляни.

– Я почти все заметки о вас читала. Вы теперь неслыханно популярны. Поздравляю.

– Ты и сама не промах. Так потрудилась над этим процессом, что даже меня потеснила с первых страниц.

Он успел заказать сэндвичи и кофе и теперь придвинул пакет с провизией и начал распаковывать ланч.

– Для тебя я выбрал ржаные хлебцы с ветчиной и швейцарским сыром. И черный кофе. Угадал?

– То, что надо.

Эмили взяла протянутый сэндвич.

– А теперь присядь и переведи дух. Мне надо с тобой поговорить.

Эмили перестала разворачивать сэндвич. «Что-то не так», – пронеслось у нее в голове, и она вопросительно взглянула на начальника.

– Эмили, я лишь хочу дать тебе один совет. В свое время ты не пожелала предавать огласке, тем более с кем-то обсуждать операцию на сердце, сделанную тебе два с половиной года назад. Вся прокуратура знает, что ты перенесла операцию, ведь несколько месяцев ты отсутствовала по болезни. Но ты старательно умалчивала о подробностях, и, скорее всего, я единственный здесь в курсе, что это была не просто операция, а пересадка.

– Все верно, – спокойно ответила Эмили, выдавливая на хлеб горчицу из пакетика. – Тед, вы ведь видели, что со мной было после гибели Марка. Я превратилась в развалину. Люди жалели меня, мне было просто нечем дышать от их сочувствия... А потом, через год, как гром среди ясного неба – надо менять клапан аорты. В сущности, для меня все осталось по-прежнему. Коллегам было известно, что раньше чем через три месяца я не появлюсь. Клапан не прижился, и стало ясно, что нужна срочная пересадка. Но мне повезло – сразу нашелся донор. Я потихоньку легла в ту же больницу и лишь немногим сказала – в том числе и вам, – что со мной происходит.

Тед, забыв про сэндвич, подался вперед и с искренним сочувствием взглянул в глаза своей подопечной.

– Эмили, я прекрасно понимаю, почему ты ни раньше, ни теперь не хочешь поднимать эту тему. Я же помню, как ты отреагировала, когда полгода назад я поинтересовался, хватит ли у тебя здоровья для этого процесса. Ты боишься показаться кому-то слабой. Но давай смотреть правде в лицо. Сейчас ты ведешь очень показательный случай и скоро сама станешь знаменитостью. Каждый вечер процесс разбирают в ток-шоу «В судебных кулуарах», твое имя там звучит постоянно. Тебя много обсуждают, хотя пока ничего существенного не нарыли. Но поверь – это лишь вопрос времени, скоро все факты станут достоянием гласности. Ничего не поделаешь, люди по природе своей любопытны. Таблоиды скоро растиражируют и операцию, и гибель твоего мужа в Ираке – пусть даже с выгодной для тебя стороны.

Эмили отхлебнула кофе.

– Каков ваш совет, Тед?

– Надо подготовиться ко всяческим вопросам и впредь из-за них не расстраиваться. Желаешь ты того или нет, но ты теперь публичная фигура.

– Ах, Тед, мне даже думать об этом невыносимо, – произнесла Эмили с досадой. – Мне даже вспоминать об этом не хочется. Вы сами знаете, что некоторые сотрудники в прокуратуре и без того сильно усложняют жизнь своим коллегам-женщинам.

«В частности, такие сотрудники, как ваш двоюродный братец», – добавила она про себя.

– Эмили, уверяю тебя, меня всегда восхищало, что ты не допускаешь никакого снисхождения к себе, несмотря на проблемы со здоровьем.

– Есть и другая сторона медали, – доверительно продолжала Эмили. – Марк не собирался умирать так рано. Он полагал, что скончается дома от старости. И у него было полно планов, как мы с ним проведем нашу совместную жизнь. Мы даже начали выбирать имена для будущих детей. А потом так случилось, что я осталась жива только благодаря чьей-то смерти. Я много думаю об этом. Мой донор – он или она – тоже лелеял надежды на будущее. Вот с чем трудно примириться...

– Это мне тоже очень понятно. Но все же прислушайся к моему совету.

Эмили откусила кусок сэндвича и натянуто улыбнулась.

– Давайте сменим тему. Мне показалось, вы одобряете мою политику по отношению к Джимми Истону?

– Ну, я видел, как корчился Ричард Мур, пока Джимми выкладывал суду свою уголовную подноготную и сделку с обвинением. Ты пошла ва-банк и этим совершенно выбила почву из-под ног у защиты. Присяжным остается только поверить в то, что Истон, хоть и слизняк, в данном случае не врет.

Эмили отломила от сэндвича еще несколько кусочков и завернула остатки в целлофан.

– Спасибо, Тед. Надеюсь, вы говорите от всего сердца... – Она помедлила, пытаясь справиться с подкатившим к горлу комком. – И вообще, за все вам спасибо. Вы поддержали меня после гибели Марка... и когда я болела. А потом дали вести это дело... Такое не забывается.

Уэсли встал.

– Ты заслуживаешь гораздо большего, чем мое участие, – искренне заверил он. – Знаешь, Эм, если ты засудишь этого Олдрича, я буду ходатайствовать у нового прокурора о назначении тебя первым помощником. И поверь мне, это не пустые слова. А теперь иди и сделай из Истона конфетку для присяжных. Изобрази его святошей.

Эмили рассмеялась, поднимаясь вслед за шефом.

– Если мне это удастся, то подтвердятся слова моей бабушки, которая уверяла, что я способна всучить конному полисмену дохлую кобылу! До встречи, Тед.