Текст книги "Возьми мое сердце"

Автор книги: Мэри Хиггинс Кларк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Мэри Хиггинс Кларк
Возьми мое сердце

1

Вовсе не северо-восточный ветер, а тягостное предчувствие обреченности заставило Натали в предрассветный час понедельника сбежать с Кейп-Кода обратно в Нью-Джерси. В уютном домике на Кейп-Коде, некогда бабушкином, а теперь ее собственном, она надеялась найти прибежище, но ледяная крупа, стучащая в окна, лишь усиливала мучивший ее страх. А потом, когда из-за аварии электросети дом погрузился во мрак, Натали пролежала ночь без сна, приписывая каждый шорох вторжению злоумышленника.

Дело в том, что она совершенно случайно столкнулась с человеком, пятнадцать лет назад задушившим Джейми, ее соседку по комнате в те времена, когда обе еще были нищими молоденькими актрисами. «И он понял, что я его узнала, – размышляла Натали, – это было видно по его глазам».

В пятницу вечером он с компанией друзей явился в театр «Омега» на закрытие спектакля «Трамвай "Желание"». Натали играла Бланш Дюбуа, на сегодняшний день самую сложную и интересную из своих ролей. В рецензиях ее расхваливали наперебой, но роль потребовала от Натали серьезной эмоциональной отдачи. Вот почему после спектакля, когда в дверь гримерной постучали, Натали не очень хотелось открывать. Однако она впустила гостей, и целая толпа ввалилась к ней с поздравлениями; тогда и вынырнуло из небытия знакомое лицо. Мужчина округлился с возрастом, который приближался к пятидесяти, но, несомненно, это был тот самый человек, чья фотография пропала из кошелька задушенной Джейми. Бедняжка скрывала свою личную жизнь и называла его лаконично – Джесс. Говорила, что это его интимное прозвище.

Натали была по-настоящему потрясена этой встречей и, когда их знакомили, невольно назвала мужчину Джессом. Все вокруг галдели, и никто ничего не заметил. Но он точно услышал...

«С кем теперь поделиться? – думала Натали. – Кто мне поверит? Моему, а не его cлову... Ведь осталось лишь смутное воспоминание о фотокарточке, которую Джейми прятала у себя в бумажнике». Натали и увидела-то ее только потому, что одалживала Джейми свою кредитку «Виза», а когда срочно понадобилось ее забрать, Джейми как раз мылась в душе и крикнула, чтобы Натали взяла кредитку в бумажнике. Вот тогда она и наткнулась на снимок, спрятанный в одном из отделений.

Джейми рассказала о Джессе только то, что он тоже пробовался на актерском поприще, однако без особого успеха и сейчас находится в процессе развода. Натали пыталась убедить подругу, что эта история стара как мир, но та и слушать не стала.

Они с Джейми снимали квартирку в Уэст-Сайде, до того самого ужасного дня, когда Джейми задушили во время утренней пробежки в Центральном парке. Ее бумажник валялся на земле, деньги и часы исчезли, как и фотография Джесса. Натали сообщила о снимке копам, но те не восприняли ее слова всерьез. В тот период в парке случилось сразу несколько ограблений, совершенных рано утром, и полицейские не сомневались, что Джейми просто оказалась очередной жертвой нападения хулиганов – единственной со смертельным исходом, как выяснилось...

На пути через Род-Айленд и Коннектикут дождь лил как из ведра, и лишь когда Натали свернула на Палисейдс-паркуэй, ливень постепенно стих. Она ехала все дальше; шоссе постепенно высыхало.

Почувствует ли она себя в безопасности хотя бы дома? Натали не была в этом уверена. Двадцать лет назад ее мать, оставшись вдовой, с облегчением продала свой дом и купила небольшую квартиру возле Линкольн-центра[1]1
  Линкольновский центр сценических искусств (Линкольн-центр) – театрально-концертный комплекс, построенный в Нью-Йорке в 1965 г.


[Закрыть], поскольку ее ранние годы прошли на Манхэттене. А в прошлом году, после расставания с Грегом, Натали стало известно, что скромный домик ее детства в северном Нью-Джерси снова выставлен на продажу.

– Натали, – говорила ей мать, – ты совершаешь непоправимую ошибку. Это безумие с твоей стороны – даже не пытаться наладить ваш брак. Бегство домой еще никому не помогло. Ты не в силах оживить прошлое.

– Я лицемерила, выходя замуж за Грега, – отвечала Натали. – Ему нужна женщина, способная заменить Кейти мать. А я не могу. В прошлом году я почти половину времени была в разъездах. Ничего хорошего из этого не выходит. Искренне надеюсь, что, когда мы будем жить отдельно, он, наконец, поймет: наш брак окончательно распался.

У Натали не получалось доказать матери простую вещь: ей не удалось стать для Грега такой женой, в какой он нуждался, какую хотел видеть.

– Но ты по-прежнему любишь его, – настаивала мать. – А он – тебя.

– Это вовсе не значит, что мы хорошая пара.

«И вот тут я права», – отметила про себя

Натали, ощущая комок в горле, подступающий всякий раз, как она давала себе слабину и думала о Греге. Ей бы очень хотелось обсудить с ним встречу с Джессом. Но что она скажет? «Грег, как мне быть, если я почти уверена, что знаю человека, убившего мою подругу Джейми, хотя у меня нет доказательств его виновности?»

Нет, к Грегу она обратиться не может: слишком велика вероятность, что он начнет умолять ее начать все заново, и она сдастся...

Натали даже пришлось соврать ему, что у нее на примете есть другой мужчина, однако звонки от Грега не прекратились.

В Клостере, повернув с парковой магистрали на Уолнат-стрит, Натали почувствовала, что ей ужасно хочется кофе. Она долго ехала без остановки, на часах уже было без четверти восемь – в обычные дни к этому времени она успевала выпить не меньше двух чашек.

Большинство прежних построек по Уолнат-стрит были снесены, на их месте выросли роскошные особняки. Натали шутила, что теперь ее участок с обеих сторон обнесен семифутовыми заборами, которые полностью отгораживают от нежелательного соседства. Когда-то дом справа занимала семья Кин, а слева – семья Фоли; сейчас же Натали толком не знала, с кем проживает бок о бок.

Вырулив на подъездную аллею и нажав на пульт, открывающий гаражные ворота, она вдруг с новой силой ощутила всеобъемлющее присутствие неизвестной враждебной силы. Ворота медленно поползли вверх, и Натали иронично покачала головой. Грег был прав: она и в жизни перевоплощается в своих героинь. Еще до потрясения, вызванного встречей с Джессом, она, как и Бланш Дюбуа, уже была на грани нервного истощения.

Натали завела машину в гараж и заглушила мотор, но по непонятной причине не спешила опускать за собой ворота. Вместо этого, оставив водительскую дверцу машины открытой, она распахнула дверь в кухню и переступила порог.

Там чьи-то руки в перчатках сграбастали ее и втащили внутрь, а затем с силой толкнули. Падение и удар затылком о дощатый пол вызвали в голове Натали расходящиеся волны боли, но она успела заметить на нападавшем полиэтиленовый плащ и такие же бахилы поверх обуви.

– Пожалуйста, – прошептала она, – не надо...

Натали загородилась руками, словно защищаясь от пистолетного дула, направленного ей прямо в грудь. Щелчок спущенного курка стал ответом на ее мольбу.

2

Без десяти восемь Сюзи Уолш, как всегда пунктуальная, свернула с шоссе 9-W и направила машину к дому семидесятипятилетней вдовы Кэтрин Бэнкс, у которой вот уже тридцать лет состояла в домработницах, являясь по будням ровно к восьми и освобождаясь после ланча, в час дня.

Будучи страстной театралкой, Сюзи с восторгом отнеслась к тому обстоятельству, что известная актриса Натали Райнс купила в прошлом году дом по соседству с миссис Бэнкс. Всего две недели назад Сюзи видела актрису в уже сошедшем со сцены спектакле «Трамвай "Желание"» и решила для себя, что лучше Натали никто не сыграл незащищенность героини Бланш Дюбуа, даже Вивьен Ли в киноверсии пьесы. Изящный облик, гибкая фигурка и волна белокурых волос – Натали воистину была живым воплощением Бланш.

Сюзи боготворила Райнс, однако ей пока не довелось лично встретиться с актрисой. Она надеялась, что однажды столкнется с ней где-нибудь в супермаркете, но ей все не везло. А пока, отправляясь утром на работу или возвращаясь после обеда домой, Сюзи непременно проезжала мимо дома Натали, хотя днем ей приходилось огибать для этого целый квартал, прежде чем вырулить на главную магистраль.

Но в тот понедельник притязания Сюзи на встречу с Натали Райнс почти претворились в жизнь. Проезжая мимо дома актрисы, она увидела, как та выходит из своей машины. Сюзи ахнула; эта секунда причастности к жизни кумира наполнила волшебством весь предстоящий день.

В час дня, прихватив список покупок на завтра, Сюзи весело распрощалась с миссис Бэнкс, села в машину и медленно покатила по подъездной аллее. Сюзи колебалась: существовал всего один шанс на миллион, что она увидит Натали Райнс второй раз за день, к тому же усталость брала свое. Однако привычка возобладала, и Сюзи выбрала обычный маршрут.

Поравнявшись с коттеджем соседей актрисы, она нарочно сбавила скорость, а у дома Натали резко затормозила. Гаражные ворота были открыты, водительская дверца машины распахнута – так же, как утром. Натали всегда опускала гаражную створку и вряд ли оставила бы без присмотра незапертую машину.

«Может, и не стоит лезть не в свое дело, – подумала Сюзи, – но я так не могу».

Она повернула к дому Райнс, заглушила мотор, вылезла из машины и нерешительно шагнула в гараж. Помещение было совсем небольшим, поэтому, чтобы добраться до входа в кухню, Сюзи пришлось прикрыть дверцу автомобиля Натали, в салоне которого на переднем пассажирском сиденье лежала дамская сумочка, а сзади на полу – чемодан. Теперь уже не было сомнений: случилось что-то непредвиденное.

Сюзи постучала в дверь, подождала немного, а затем, не в силах уйти просто так, нажала на ручку. Дверь оказалась незапертой. Обеспокоенная, как бы вся история не закончилась арестом за незаконное вторжение, Сюзи все же толкнула дверь, повинуясь непонятному импульсу, и переступила порог кухни.

И тут же закричала: Натали Райнс лежала, скорчившись, на кухонном полу; ее белый свитер с узором из жгутов весь спереди был пропитан кровью. Глаза актрисы были закрыты, она издавала тихие жалобные стоны.

Сюзи опустилась возле нее на колени, нащупала в кармане сотовый и набрала «911».

– Клостер, Уолнат-стрит, восемьдесят! – крикнула она в трубку. – Натали Райнс! Кажется, в нее стреляли... Быстрее! Она умирает!

Сюзи выронила телефон и стала гладить Натали по голове, утешая ее:

– Мисс Райнс, все будет хорошо... Сейчас пришлют «Скорую». Она приедет с минуты на минуту, вот увидите...

Звуки, слетающие с губ Натали, стихли, а еще через мгновение остановилось сердце. Последней мыслью актрисы была прощальная реплика Бланш Дюбуа в конце спектакля: «Я всю жизнь зависела от доброты первого встречного».

3

Ночью ей снился Марк. Сон был мутный и вязкий; в нем она слышала голос Марка и силилась отыскать его, бродя по запутанным коридорам какого-то мрачного дома.

Эмили Келли Уоллес проснулась, ощущая в голове привычную тяжесть, надолго обременявшую голову после каждого такого сна. Но в этот раз Эмили решила не поддаваться подавленному настроению.

Она взглянула на Бесс, девятифунтовую мальтийскую болонку, подаренную братом Джеком на Рождество. Собачка крепко спала на соседней подушке. От одного вида своей любимицы Эмили сразу стало легче. Она выбралась из постели, сняла с крючка теплый халат, всегда висевший под рукой в ее прохладной спальне, подняла с подушки Бесс, недовольную, что ее разбудили, и спустилась на первый этаж. Здесь, в этом доме в Глен-Роке, штат Нью-Джерси, она прожила большую часть своих тридцати двух лет.

Три года назад в Ираке от придорожной мины погиб Марк, и Эмили поняла, что больше не сможет оставаться в их квартире. Годом позже, когда она набиралась сил после операции, отец передал ей этот небольшой дом в колониальном стиле. Шон Келли давно овдовел, женился вторично и переселился во Флориду. «Эм, это дельное предложение, – заверил он дочь. – Без всякой закладной, налог умеренный, и со всеми соседями ты знакома. Прими его. Если потом ты решишься на новое жилье, продай дом, и у тебя будут деньги на первый взнос».

«А ведь и вправду получилось неплохо, – рассуждала Эмили, спеша в кухню с Бесс под мышкой. – Мне так здесь нравится».

Таймер кофеварки, установленный на семь утра, запищал, возвещая, что напиток готов. Завтрак Эмили состоял из свежеевыжатого апельсинового сока, подогретого кекса и двух чашек кофе. Налив себе вторую, Эмили поднялась по лестнице обратно на второй этаж – принимать душ и переодеваться.

Новая ярко-красная водолазка удачно оживила приобретенный в прошлом году темно-серый брючный костюм. «Для суда в самый раз, – подумала Эмили, – да еще и противоядие для такого хмурого мартовского утра и сна про Марка». Она поколебалась, оставить ли распущенными темные прямые волосы до плеч, однако, в конце концов, заколола их. Затем слегка подкрасила ресницы и подвела губы. Настала очередь серебряных сережек. Вдевая их в уши, Эмили вдруг поймала себя на мысли, что начала забывать о румянах. А во время болезни она без них из дому не выходила.

Сойдя вниз, она еще раз выпустила Бесс погулять на задний дворик, а потом, после нежного объятия, заперла собачку в конуре.

Через двадцать минут Эмили въехала на парковку Бергенского окружного суда. Часы показывали всего четверть девятого, а на стоянке уже было полно машин. В течение шести последних лет Эмили выполняла обязанности помощника прокурора и нигде не чувствовала себя так комфортно, как в здании суда, к которому и направилась. Эмили даже не подозревала, сколько восхищенных взглядов притягивает ее высокая стройная фигура, стремительно огибающая автомобили: ее мысли были целиком сосредоточены на решении, которое готовилось вынести большое жюри.

На протяжении нескольких дней большое жюри выслушивало свидетельские показания по делу об убийстве Натали Райнс, бродвейской актрисы, около двух лет назад скончавшейся в собственном доме от огнестрельного ранения. Ее раздельно проживающий супруг Грег Олдрич, хоть и был в числе подозреваемых с самого начала, подвергся аресту лишь три недели назад, когда неожиданно объявился его вероятный сообщник. Все ждали, что большое жюри[2]2
  Большое жюри – расширенная коллегия присяжных (от 12 до 23 человек), решающая вопрос о предании обвиняемого суду и предъявлении ему официального обвинения. После предъявления обвинения большое жюри распускается, и в самом судебном процессе участвует малое жюри.


[Закрыть] вот-вот предъявит обвинительный акт.

«Давно пора, – подумала Эмили, входя в здание суда. – Я бы все отдала, только бы вести это дело». Она пересекла вестибюль с высоким потолком и, минуя лифт, поднялась по лестнице на третий этаж.

Прокуратура занимала все западное крыло здания, в котором разместились сорок помощников прокурора, семьдесят следователей и двадцать пять секретарей суда. Эмили набрала код на внутренней двери, открыла ее, приветственно помахала телефонистке на коммутаторе и по пути в свой кабинет поспешно сняла пальто.

Обстановку этого крошечного закутка без единого окна составляли два металлических шкафа с картотекой, два разномастных стула для опроса свидетелей, вращающееся кресло, стол полувековой давности и стойка-вешалка. Горшки с цветами на шкафах и на углу стола, по выражению Эмили, служили озеленению Америки.

Она повесила пальто на шаткую вешалку, уселась в кресло и взяла папку, содержимое которой штудировала накануне вечером. Это было дело Лопеса – семейная ссора, повлекшая за собой убийство. Двое малолетних детей, теперь сирот, их отец в окружной тюрьме... «И моя обязанность – упрятать его за решетку», – сказала себе Эмили, открывая папку. Начало процесса было назначено на следующую неделю.

В четверть двенадцатого зазвонил телефон.

– Эмили, не заскочишь на минутку? – спросил прокурор Тед Уэсли.

И, не дожидаясь ответа, отключился.

Пятидесятилетний Эдвард Скотт Уэсли, или просто Тед, прокурор округа Берген, был красивым мужчиной даже по самым строгим стандартам. При немалом росте он обладал безупречной осанкой, которая не только делала его выше, но и добавляла прокурорскому облику властности, призванной, как написал один из журналистов, «ободрять добропорядочных людей и обескураживать тех, у кого есть причины для неспокойного сна». Глаза цвета индиго и густая темная шевелюра с едва наметившейся проседью дополняли портрет образцового руководителя.

Постучавшись в приоткрытую дверь и войдя в кабинет, Эмили немало удивилась пристальному изучающему взгляду своего начальника. Наконец он бодро произнес:

– Здравствуй, Эмили, прекрасно выглядишь. Как здоровье?

Наверняка вопрос был задан с умыслом.

– Лучше не бывает.

Эмили постаралась выдержать несерьезный тон, будто слова Теда застали ее врасплох и она понятия не имеет, к чему такие прелюдии.

– Хорошее самочувствие в ближайшее время тебе понадобится. Большое жюри обвинило Грега Олдрича.

– Надо же!

Эмили ощутила прилив адреналина. Конечно, она была заранее уверена в подобном исходе, но понимала, что весь процесс будет строиться на косвенных уликах, а потому стопроцентной гарантии дать никто не может.

– Я просто из себя выходила, пока этот негодяй мелькал в бульварных газетенках и водил дружбу со всякими выскочками, хотя всем известно, что он оставил свою раненую жену истекать кровью. Натали Райнс была замечательной актрисой, и когда поднималась на сцену... Господи, она творила там чудеса.

– Не стоит раздражаться из-за светского успеха Олдрича, – миролюбиво заметил Уэсли. – Лучше упрятать его за решетку подобру-поздорову. За это дело возьмешься ты.

Именно это Эмили и ожидала услышать, однако она не сразу свыклась с новостью. Обычно прокурор, если он под стать Теду Уэсли, приберегает подобного рода процессы для себя. В таком случае его имя сохранится в заголовках, а Тед Уэсли был явно неравнодушен к признанию.

Прокурор улыбнулся, видя ее замешательство.

– Эмили, это строго между нами, но сейчас я зондирую почву насчет одного престижного назначения, которое состоится осенью вместе с приходом нового кабинета. Для меня оно весьма желательно, и Нэн с удовольствием перебралась бы в Вашингтон. Ты же знаешь, она там родилась. Словом, мне бы не хотелось, чтобы затянувшийся процесс нарушил мои планы. Так что Олдрич твой.

«Олдрич мой! Олдрич мой!» Радость проникла в Эмили, полностью ее захватила. Вот то дело, которого она упорно дожидалась, пока непредвиденные осложнения двухлетней давности не выбили ее из колеи.

Вернувшись к себе в кабинет, Эмили решила позвонить отцу, но тут же отбросила эту мысль: он постоянно напоминал ей, что не стоит перегружать себя работой. То же самое она услышит и от брата, компьютерного разработчика в Силиконовой долине[3]3
  Силиконовая (Кремниевая) долина – район в штате Калифорния. Технопарк, мировой центр компьютерной и электронной индустрии.


[Закрыть]. «К тому же Джек, наверное, как раз едет на работу, – подумала Эмили. – В Калифорнии сейчас только полдевятого утра...»

«Марк, Марк, ты бы сейчас гордился мной...»

Эмили прикрыла веки, пережидая внезапно нахлынувшую тоску по мужу, потом встряхнулась и взялась за досье Лопеса, заново перечитывая каждую строчку. Обоим супругам было по двадцать четыре года, жили раздельно, двое малолетних детей... Муж явился с просьбой о примирении, жена бросилась вон из квартиры, затем пыталась увернуться от него на истертой каменной лестнице их старой многоэтажки. Подозреваемый уверял, что жена сама упала, а няня, выскочившая на площадку вслед за ними, клялась, что это Лопес толкнул жену. «Но обзор оттуда недостаточный», – про себя рассуждала Эмили, изучая фотоснимки места происшествия.

Снова зазвонил телефон. На сей раз, это был Джо Лайонс, государственный защитник Лопеса.

– Эмили, давайте я заскочу к вам и мы обсудим дело. Ваше ведомство поставило все с ног на голову. Он не толкал жену – она оступилась. Это несчастный случай...

– Хм, няня так не считает, – напомнила Эмили. – Но пообщаться надо. В три вполне подойдет.

Повесив трубку, она вернулась к снимкам. На фото, сделанном при аресте, обвиняемый рыдал, и Эмили по-прежнему не могла отделаться от неприятных сомнений. Она призналась себе, что не до конца уверена в виновности Лопеса. Может, его жена и вправду поскользнулась. Может, это действительно несчастный случай...

«Я стала слишком бескомпромиссной, – вздохнула Эмили. – Поневоле засомневаешься: может, надо было податься в адвокатуру...»

4

Ранее тем же утром Закари Лэннинг из своего дома наблюдал сквозь открытые планки старомодных жалюзи, как Эмили торопливо завтракает у себя на кухне. Как-то подрядчик оставил ее дверь незапертой, и Заку удалось тайком установить микрофон в шкафчике над холодильником. Теперь он улавливал краткие фразы, обращенные к собачке, которая устроилась у Эмили на коленях.

«Как будто она разговаривает со мной», – удовлетворенно думал Зак, перетаскивая ящики на складе, расположенном на Сорок шестом шоссе, где он подвизался грузчиком. Из дома, который он после побега из Айовы снял по поддельным документам, было всего двадцать минут езды до работы. Смена начиналась в полдевятого утра и заканчивалась в полшестого – такой график его целиком и полностью устраивал. Он мог подсматривать за Эмили рано утром, а потом отправляться на работу. Вечером соседка возвращалась домой, готовила ужин, и он снова составлял ей компанию. Иногда к ней приходили гости, но все они злили Зака: Эмили принадлежала только ему.

В одном он был уверен: сейчас у нее нет постоянного мужчины. Зак знал, что Эмили вдова. Если им случалось сталкиваться на улице, она держалась с ним любезно, но отстраненно. Однажды Зак набрался смелости и сказал ей, что он на все руки мастер, и она может, не стесняясь, обращаться к нему при любых поломках в доме, однако ему сразу стало ясно: она никогда не прибегнет к его помощи. Как и все прочие, она сразу отвергла его взглядом. Она не пожелала понять, что он сторожит ее, охраняет... Она никак не могла уяснить, что отныне они неразлучны.

Но все поправимо. Закари Лэннинг, тщедушный человечек среднего роста, под пятьдесят, с темными глазками и редеющими бесцветными волосиками, был в высшей степени непримечательной личностью. Повстречав такого, тут же о нем забываешь. И конечно, никто даже представить себе не мог, что этот самый Зак числится в общенациональном розыске за хладнокровное убийство жены, приемных детей и тещи, совершенное в Айове полтора года назад.