Текст книги "Цепная лисица (СИ)"
Автор книги: Мэри Эго
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– Зато ты так и не научилась держать свою псину на привязи, – хмыкнул он, усаживаясь обратно. – Тина, ты как? Не сильно испугалась?
Глупый вопрос. Но никто и не ждал ответа. Павел уже распаковывал пиццу, Илона заботливо наливала ему чая. Один из нас троих тут был лишним, и гадать кто именно не приходилось. В груди нарастало раздражение.
На деревянных ногах я подошла к креслу с другой стороны стола. Мне хотелось сесть как можно дальше от воркующих голубков, точно я могла запачкаться о розовую сладкую радость пропитавшую воздух вокруг них. И в то же время мне необходимо было видеть их обоих. Следить за каждым движением и беззвучным намёком, чтобы… понять, о чём думают эти двое. Собака, повизгивая, продолжала слюнявить свои конечности…
В душе разрасталась, не находя выхода, обида, готовая обернуться гневом. Я напоминала себе, что это не мои чувства. Не моя … ревность. “Ещё разозлиться не хватало… Нужно отстраниться, не вестись на провокации. Какое мне дело, пусть даже они трижды любовники. Мне всё равно! Всё равно! Да и Узы не реагируют болью, значит Павел ни о чём таком не думает…” – мантра не помогала. Масла в огонь подливала мысль, что Койот привёл меня сюда не только за диагностикой… Но и ради налаживания отношений с бывшей! Вот мне и урок… Разве общаясь с Алеком я не поступала так же? Но мы с Павлом друг другу никто! Значит можем делать, что угодно!
От противоречивых мыслей разболелась голова. Я напряжённо опустилась в кресло и спросила, стараясь ничем не выдать настроения:
– Илона, ты сможешь нам помочь? С Узами? С чего нужно начать? – в голос всё-таки пробрались саркастические нотки.
Вместо неё мне ответил Павел:
– Прежде чем снять Узы, нужно понять состояние духовного ядра. Это вроде МРТ перед операцией. Илона – диагност, она посмотрит, нет ли каких-то препятствий для ритуала.
– Под “Болячкой” ты имеешь в виду…
– Да. Алека, и всю эту мутную историю с хвостами, чёрным вихрем и всем прочим. Илону я в общих чертах посвятил в курс событий, так что ничего не бойся.
В груди неприятно кольнуло. Я бросила взгляд на Илону и заметила, что та наблюдает за мной ровно также, как я собиралась наблюдать за ней – с глубокой подозрительность.
– Всё это так загадочно, – протянула Кошка с неизменной улыбкой. – Первый раз вживую вижу человека, который, потеряв часть души, остался в своём уме. Хотя, кто знает… Такие вещи бывают хорошо скрыты, не так ли? – от тона Илоны у меня зубы сводило. Сволочизм читался в каждом её движении, в каждом слове. Она продолжила: – Да и Узы обычно не образуются вот так запросто… Это должно быть сама судьба! Сгораю от любопытства узнать вашу с Павлом историю с самого начала. Вы двое не похожи на людей, которых ожидаешь увидеть вместе. Вы дружили до того как… всё случилось?
– Не особо, – сухо ответила я, не понимая к чему она клонит.
– То есть, по сути, вы знакомы-то пару дней?
– Типо того…
– И значит, – подвела итог Кошка, – кроме Уз, вас ничего не связывает? Наверное, ждёшь не дождёшься, чтобы объясниться в чувствах с тем Псом с крыши? Он вроде тоже не против, насколько я поняла. Разве не прекрасно, что после избавления от досадной связи, ты и Павел, оба сможете вернуться каждый к своей жизни и забыть случившиеся как кошмарный сон?
Койот не собирался отвечать. Он откусил пиццу и внимательно посмотрел на меня своими глазами-колодцами. По его лицу невозможно было понять, что он думает. Ответ на вопрос Ведьмы был очевиден, но почему-то мои губы, точно приклеились к друг другу, словно стоит произнести “правду” и она неотвратимо случится, прямо здесь и сейчас. А ведьма засмеётся и скажет…
– Раз так, могу я забрать Павла себе? – вдруг вкрадчиво спросила Илона, озвучивая мои мысли.
Я вздрогнула от этих слов. А Ведьма улыбнулась шире. Красная улыбка расползлась по её лицу, как зловещая рана.
Тут до ушей донёсся рык. Жуткий пёс, ковыляя, приблизился к столу и упал у ног хозяйки. Розовый язык свисал между нижних зубов. Слюна стекала на пол.
Торопясь перевести тему, я спросила:
– Разве не опасно держать это чудище в доме?
Илона рассмеялась, точно услышала шутку года:
– Не больше чем прочих сумасшедших! Блэк один из самых добрых здешних жителей. Он себе на уме, но ум у него хотя бы имеется. Видела фигуру за первой дверью? Это твоё вероятное будущее, если не поторопишься.
– Имеешь в виду… Марию… твою мать? – осторожно спросила я.
– Да. От человека, каким она была, мало что осталось. Чужую судьбу моя мать читала как книгу, а свою решила обмануть. Но, нынче многие попадают в эту ловушку. – Она пристально посмотрела на Павла.
Павел дожевал кусок пиццы и ответил:
– А если судьба не нравится? То что? Даже не пытаться ничего сделать?
– Нужно жить в принятии…
– Не-е, увольте. Оставьте пресловутое принятие трусам! Взять того же Барона… – Павел говорил спокойно, словно объясняя прописную истину: – Ему же удалось приоткрыть завесу между мирами. Он говорил с океаном смерти, хотя считалось, что это невозможно.
– Нашёл, что в пример приводить. Там же все, кроме него, погибли. Даже его беременная супруга… Только не говори, что ты всё ещё водишься с этим чокнутым дедом?
– Тут ты не права, он самый разумный человек из тех, что я знаю. Просто ему не хватило знаний с тот раз. Но он заглянул в саму преисподнюю, и теперь ему многое открыто. Первые шаги всегда опасны, но это не повод их не делать! Если бы все боялись, то мы до сих пор ездили бы на ослах и думали бы, что мир плоский.
– Но и атомная война бы нам не грозила.
– Всегда есть две стороны медали.
– Но ты видишь только одну! – вскинулась Илона, но вдруг замолкла, внимательно глядя на собеседника. Её зрачки пульсировали. – Ах, вот оно что… Теперь я вижу. Барон пообещал тебе что-то. Что-то, от чего ты не в силах отказаться.
Повисло молчание. Павел кинул на меня нечитаемый взгляд, потом взял чашку, отхлебнул чая, сухо сказал:
– Вот именно, не могу отказаться. И никто на моём месте не смог бы. И дело не в том, что за мной должок… Просто я не могу иначе. Не могу не попробовать… изменить случившиеся. Барон знает, что делает. Я ему верю. Всё что он предсказывает – сбывается. Тогда, раньше… он тоже знал, но я его не услышал. Прежних ошибок я не совершу.
Кошка подалась к Павлу, взяла его за руку, прошептала на грани слышимости, но я навострила уши:
– Но я вижу другое будущее, – шептала она, – совсем не то, которое обещает тебе Барон. И это будущее ужасно. – И она повторила, дрожа всем телом. – Ужасно.
– Хватит, – твёрдо сказал Павел, забирая ладонь. – Не пойму, зачем ты завела этот разговор. Тем более сейчас. Да и пришёл я к тебе с совсем другой проблемой. Ты поможешь нам?
Илона отстранилась.
– Помогу… Проведём диагностику после завтрака. Приятного аппетита.
Следующие десять минут никто не произнёс ни слова. Все молча ели и думали каждый о своём, и только собака по имени Блэк продолжала негромко повизгивать, увлечённо вылизывая и покусывая собственную лапу.
***
После трапезы Илоне надоело изображать грусть, и она снова превратилась в коварную “бывшую”. Поднявшись из-за стола, она пригласила нас в смотровую. “Готова раскрыть мне свою душу?” – хитро выспрашивала она по пути, разве что ладони не потирая от предвкушения.
Смотровая напоминала жилище религиозного фанатика, только распятий недоставало. Белые стены, пол и потолок были изрисованы рыже-коричневыми незнакомыми символами. В углах комнаты, как пожухлые грибы, торчали огарки свечей. Посередине стоял прямоугольный стальной ветеринарный стол. На него-то мне и предложили лечь. Павел ободряюще кивнул, и я, со вздохом забравшись на столешницу, легла на спину. Сталь была холодной, как лёд.
– Эй, – позвал Койот. – Ничего не бойся, ладно? Это просто диагностика. Может быть слегка неприятно, но помни – это абсолютно безопасно.
Его слова скорее напугали меня, нежели наоборот. Я кисло улыбнулась:
– Безопасно так же как в прошлый раз?
– Нет, тогда не всё пошло по плану, – хмыкнул Павел. – А теперь ты в руках профессионала.
– У меня же нет выбора, правда?
– Правда, – вздохнул Койот, пожал мне плечо, будто извиняясь, и встал у стены.
Илона приглушила свет, зажгла пару свечей и нависла надо мной, вытянув руки ладонями вниз.
– Та-ак, посмотрим-посмотрим, что у нас тут, – бормотала она. Её Эмон двигался с ней в едином ритме, за всё время я не заметила, чтобы он, как моя Лисица или Койот Павла, смотрел куда-то, куда не смотрит сама Илона. Она, словно слилась с ним в единый организм. Может это объясняет её кошачьи зрачки? Гармония с душой, так говорил Павел?
Илоне я совершенно не доверяла. В какой-то момент даже подумала, не послать ли всех и пойти самой искать способ избавиться от Уз?
Илона продолжала водить надо мной ладонями, они опускались всё ниже, пока не легли мне на солнечное сплетение – туда, откуда брали начало Узы.
– Каждая душа связана с этим миром множеством каналов, – говорила Илона, переводя вес тела на руки. – Они, как артерии, тянутся через все наши перерождения, питая, или забирая энергию жизни. Самые сильные каналы соединяют нас с родителями, с детьми и с любимыми. Прошлая жизнь влияет на настоящее, карма не выдумка, неисполненные желания бывших ипостасей как клеймо на нашем лбу – отпугивают счастье. Мы посмотрим на твою душу в разрезе времени, отправимся от момента сейчас к прошлой жизни, но для этого путешествия ты должна пустить меня. Ну-же, пусти меня, девочка, – пробормотала она, давя ладонями всё сильнее. – Прошу, пусти. – Казалось, она сейчас проломит мне грудину. Уже было невозможно дышать.
Терпеть стало невыносимо. Я хотела попросить её убрать руки, но … даже не смогла открыть рот, будто челюсть привинтили к голове шурупами. Тело не слушалось, я словно попала в жуткий сон, где могла только вращать глазами.
Павел стоял у стены, скрестив руки, и просто смотрел… Или нет, не просто… Он тоже не совсем двигался. Не моргал, и его грудь не вздымалась, а лицо застыло хмурой маской. Знаки в комнате пульсировали, как бьющиеся сердца. Стены надвигались, сжимая пространство. Металл стола обжигал холодом затылок. Мороз перетекал на плечи, на шею, я не чувствовала ничего кроме этого холода, боли в груди и раздирающего желания дышать. Втянуть воздух, хоть самую малость…
Ведьма продолжала давить, ласково приговаривая:
– Пусти меня, девочка, и всё тут же закончится. Пусти, – Глаза её горели, как два изумруда. Лицо слилось с кошачьей мордой. Чёрная шерсть вздыбилась на холке.
Голос кошки раздавался уже не снаружи, а внутри, точно молотком, он впечатывал мне в мозг одно единственное слово: “Впусти! Впусти! Впусти!” Лёгкие стиснуло ледяным кулаком. Боль и холод сплелись в единый узел. Я закричала, беззвучно, и оглушительно одновременно. И, в следующий миг, Кошка провалилась в меня, прямо вслед за руками. Мир померк…
Сцена 11. Диагностика
Застывшая, холодная, без капли воздуха и света, я падала во тьму. Моё тело и личность рассыпались, как песочный замок от порыва ветра.
Кто я? Где я? Голову затопили воспоминания, которых я не знала, мысли – которые забыла, мечты – о которых не подозревала.
Ветер и снег неслись со мной наперегонки, задушенный кролик был в моей звериной пасти.
Из норы, спрятанной за переплетением корней, навстречу выпрыгнули беззаботные рыжие лисята. И вдруг в затылке раздался хлопок, и картинка стёрлась, будто на холст разума плеснули белой краски. И тут же новые образы наводнили голову.
Незнакомые женщины называли меня дочерью, а мужчины – женой, чужие дети тянули ко мне руки, а я обнимала их, как родных. Я рождалась и умирала, становясь сильнее, моя душа крепла и росла. Я – сердце этой души. Единственная моя задача – хранить то, что было, и не потерять то, что будет.
***
Стеклянная комната, серебряная от инея. По стенам, полу и потолку сетью сосудов пролегли трещины. Каждый осколок – окно в свой собственный мир, в своё личное небо – где-то сияют звёзды, где-то плывут облака, а где-то белеет оштукатуренный потолок материнского дома.
В середине комнаты, вырастая прямо из стеклянного пола, возвышается металлический стол. На нём, болтая ногами, сидит девочка лет шести, с призрачными лисьими ушами на макушке и с таким же призрачным хвостом. Она одета в красное платьице-колокольчик, усыпанное белым горошком. Из-под юбки выглядывают босые ступни с поджатыми от холода пальцами.
Глаза девочки – цвета осенних листьев – жёлтые, с рыжими вкраплениями, без намёка на зрачок. Лицо невозможно разглядеть – оно скрыто за призрачными масками, то и дело меняющимися, перетекающими из одного состояния в другое: от боли к радости, от старости к молодости, от человеческого облика… к лисьей морде. Малышка смотрит перед собой, погружённая в мысли.
В комнате есть кто-то ещё. Это кошка, чёрная как смоль, с глазами – изумрудами. Животное прыгает у ног девочки, играясь с подолом платья. Каждый знает – кошки не умеют разговаривать, но эта – умеет. Её слова проникают в разум так же естественно, как воздух проникает в лёгкие при вдохе.
Кошка говорит: “Привет малышка, я – Илона. А знаешь кто ты? Ты – то, что зовётся “Кора” – истинная форма Эмона – внутренний ребёнок, суть человеческой души. Ты несёшь в себе отпечатки всех прошлых рождений, опыт и память каждого из воплощений. В тебе заключена искра Бога без которой невозможна сама жизнь. Если Рамна и Эмон – это две скорлупы ореха, то ты – его ядро. Они – мякоть яблока, а ты его семя. Ты – “Кора” одной заблудшей лисички по имени Тина. Ты – это она, только с другой стороны, скрытой от чужих глаз и даже от неё самой. Мне потребуется твоя сила видеть потоки энергии внутри воспоминаний, чтобы понять как ты потеряла хвосты. И что за тёмный вихрь вы с Павлом видели. Только после этого я смогу залечить твои раны и приступить к рассеиванию Уз. Но для начала, скажи, как тебя зовут? Как звучит твоё истинное имя?”
Девочка смотрит, но будто не слышит. Она ёжится от холода, призрачные уши, слишком большие для маленькой головы, понуро опущены, худенькое тельце раскачивается в такт невидимым барабанам. Белые пряди волос спускаются по спине серебряным шлейфом. Девочка не знает ни о какой “Сути” и “Душе”, да и кошка ей совсем не нравится, ведь она хочет украсть кое-что ценное для девочки, вот только не получается вспомнить, что именно.
Слишком много воспоминаний крутится перед глазами, слишком много имён хранится в голове – вытесняя и подменяя друг друга, они как мокрый снег слипаются в безобразный ком. Почти невозможно сконцентрироваться на чём-то конкретном, и только одно желание достаточно сильно, чтобы не дать себя забыть. Желание согреться.
Кошка тычется влажным носом девочке в бледную как мел пятку и шепчет:
“Не удивлена, что ты не в состоянии разговаривать. Слишком слабенькая. Я буду звать тебя – Кора. Узреть своё имя, как и говорить способны только зрелые души. Ядро растёт с каждым перерождением, по его возрасту можно определить примерный возраст души, а ты же совсем дитя. Удивительно, что в теперешнем воплощении ты прозрела, да ещё и родилась трёх-хвостой лисицей, с таким-то захудалым багажом прошлых жизней. Впрочем, может Павел что-то напутал, и никаких хвостов и не существовало. Не поверю, пока своими глазами не увижу. Покажешь их мне?”
Девочка прекращает раскачиваться. Она выхватывает из потока слов знакомое имя: “Павел”. Где-то в груди коротко ёкает. Лисьи уши навостряются, призрачные лица приобретают черты настороженности.
Кора неловко сползает со стола, садясь на корточки рядом с животным. Говорящая кошка её совсем не смущает. Она ничему здесь не удивляется, как спящий не удивляется полёту. Единственное, что твёрдо знает девочка с жёлтыми глазами – уходить опасно. Погружаться в прошлое – опасно. Ведь её могут услышать. Поэтому она никуда отсюда не уйдёт. Призрачные маски становятся плаксивыми и тут же воинственными и снова расплываются в калейдоскопе эмоций и возрастов.
“Кора”, – мяучит кошка, щуря зелёные глаза. – “Когда-нибудь, через множество перерождений, ты вырастешь и сольёшься с Эмоном и Рамной Тины, передав ей знания о предыдущих жизнях, но сейчас она ещё не готова принять тебя, как свою часть, поэтому я здесь. Чтобы помочь. Пойдём, погуляем, Кора. Тут слишком холодно, чтобы засиживаться. Когда мы разорвём Узы, отток энергии прекратится и станет теплей – обещаю. Ты что, трусишь? Здесь некого бояться. В прошлые перерождения мы соваться не будем… да ты бы и не сумела, слишком мала для таких путешествий. Да и проводнику без подготовки в прошлые жизни не попасть. Так что считай и дел-то всего-ничего. Заглянем в парочку воспоминаний теперешней жизни, да и только”.
Кора не понимает, зачем ей куда-то уходить, холод совсем и не страшен, ведь он добрее тьмы, что поселилась снаружи.
Но вдруг кошка лижет девочке ногу, трётся о лодыжку тёплым боком, и Кора невольно тянется погладить животное, но то ускользает, прогибая спинку. Девочка делает ещё попытку. Ей очень хочется прикоснуться, ведь руки малышки совсем заледенели, а кошка такая горячая. И мягкая. Что плохого случится, если одолжить у неё немного тепла? Это желание вытесняет все прочии мысли.
Девочка бежит за кошкой, протягивая к ней ладони, но вдруг, та останавливается и, подобрав лапки, впрыгивает в осколок, в котором видны тяжёлые низкие тучи. Кора по инерции тянется за ней, маленькая ручка проваливается за стеклянную гладь. Что-то вдруг хватает её с той стороны и рывком затягивает внутрь.
***
Смоляные волны перекатываются под ногами, небо дымчато-синее, цвета спелой сливы, и всё вокруг пронизано миллионами нитей, по которым движется время, течёт энергия жизни. Мёртвый океан замечает непрошенных гостей, вздымается выше, словно зверь, выгибающий спину, но девочка с кошкой уже покидают опасное междумирье, шагнув в тонкий разрез, открывшийся перед ними.
Поздний вечер, над тёмным переулком плачет осеннее небо. В отблесках фонарей застыли четыре полу-человеческие фигуры. Две Гиены, что загнали добычу в угол и жаждут расправы. Койот, серый, как туман. И белая Лиса, слабая от душевных ран. В её груди зияет чёрный провал, размером с волейбольный мяч. Он насквозь прошивает одежду и тело Эмона и больше всего напоминает чёрную дыру. От краёв провала, словно ядовитые жилы, расходятся в стороны тёмные трещины.
“Ого”, – удивлённо бормочет кошка. Секундой раньше она и Кора появились за спинами Гиен и теперь взирали на развернувшуюся сцену, словно на представление в театре. Дождь пролетал сквозь них, точно они были бесплотными призраками. Кошка подергивая усами, сердито продолжает:
– “Эта дыра… На духовной оболочке. Такое без диагноста не обнаружишь. Где тебя угораздило заполучить такую духовную рану? Вероятно, когда хвосты отдавала… С подобной брешью в душе энергия будет утекать очень быстро… Может лет пять Тина ещё протянет. И однажды просто не проснётся. Хорошо хоть ядро цело. Если дыра перекинется на тебя, Кора, то ты уже не сумеешь переродиться. Теперешняя жизнь станет последней. По той же причине опасны и Узы без чувств. Они поглощают не только душу, но и само ядро. И поэтому мы тут – чтобы вас, дурней, спасти… Мы отправимся глубже в воспоминания и найдём первопричину ранения. Если знать её – то можно и рану вылечить. Вернёмся в реальность, залечим эту ямину в твоей груди и разорвём Узы. И вы с Павлом помашете друг другу ручкой, разве не здорово?”
Девочка стоит рядом с кошкой и никак не реагирует на её слова, а только завороженно смотрит на Павла. Он манит продрогшую Кору, точно жаркое пламя у которого можно согреться. Ноги невольно делают шаг, но тут её взгляд перемещается за спину Тине, и Кора замирает, словно вмерзая в землю. Там, за спиной, ничего нет, кроме обыкновенной тени, но девочка в страхе обхватывает себя руками, лисий хвост мечется из стороны в сторону, по лицу скользят призрачные гримасы ужаса – они разевают рты в беззвучном крике, как пойманные на крючок рыбёшки.
– “Ты чего?” – мяукает кошка, как вдруг прежде неподвижная тень оживает. Вырастает, расползается по асфальту и стене бесформенной кляксой, клубится чёрным дымом прямо над головой Тины и Койота. “Похоже на проклятие”, – обеспокоенно мурлычет Илона.
Гиены из воспоминания скалятся. Их двое, но за ними стоит один человек – мужчина с мутными глазами и улыбкой хищника. Близнецы связаны плотным каналом, точно пуповиной. Скалясь, они синхронно шагают вперёд, облизывая клыки яркими красными языками. Кора шумно втягивает воздух и одними губами старательно складывает слова. Призрачные маски скользят по её лицу, и все как одна беззвучно что-то говоря, будто подсказывая Лисе из прошлого, что нужно теперь сказать.
Койот из прошлого что-то шепчет, складывая пальцы в непонятные знаки. Тина из воспоминания громко произносит: “Мы истинные партнёры”.
Звук вибрирует. Гром разбивает небо, и волна энергии устремляется к пальцам Тины из прошлого. Тень позади неё бессильно стонет, а Тина крепче сжимает руку Павла. Энергия чистым потоком соединяет их души. Жизненная сила, сверкающая в Койоте, вначале медленно, а затем всё быстрее устремляется по открывшемуся каналу к белой Лисе, заполняя зияющий провал в её груди жидким светом. Края дыры точно их облили сывороткой роста, выстраиваются заново, стягивая зев раны. Но энергии недостаточно, чтобы закрыть её даже на треть.
Тьма за спиной Тины прошлого расползается, дрожит, точно от боли, огромной тяжёлой тучей заслоняя небо, и вдруг взрывается, обрушиваясь на землю смоляным дождём. Капли оборачиваются пауками – чёрная россыпь глаз, волосистые брюшки – перебирая острыми лапами, волна пауков несётся… и вовсе не на Павла и Тину. А на кошку и девочку в красном платьице.
Кошка в испуге прикусывает спутницу за ногу, и та бежит за животным. Тьма уже рядом, уже поглотила почти весь окружающий свет, когда девочка с разбегу прыгает в лужу, да там и исчезает. Вслед за ней прыгает кошка.
***
Мгновение темноты, мёртвый океан у самых ног, и вот беглецы оказываются под чистым звёздным небом, пересечённом линиями электропередач. В десяти шагах у края крыши разворачивается драма. Тина здесь ещё подросток, она застыла с перекошенным от гнева лицом. У её белоснежной лисицы три хвоста. В груди по прежнему чернеет дыра, но в этот раз она вдвое меньше, а жуткие жилы, расходящиеся от краёв, едва заметны. А вот клякса тени за спиной никуда не делась, она мельче чем в прошлом воспоминании, но быстро растёт, набухая с каждым брошенным подростками оскорблением, словно питаясь ненавистью.
Алек и Тина связаны тонкой, как паутина, сетью – первым ростком любви. Она соединяет их губы, их руки, их сердца. Гнев, зародившись в Тине, горячей искрой ранит Алека, и наоборот. Хрупкая связь звенит от напряжения, готовая порваться от любого неосторожного слова.
“Действительно, три хвоста”, – по-деловому хмыкает кошка. Кажется, её совсем не волнует ни чужеродная тень, ни откровенная сцена ссоры. – “Никогда бы не подумала, что это возможно при таком молодом ядре. Ты не перестаёшь меня удивлять. Судя по тому, что тут хвосты при тебе, а рана всё равно имеется – потеря хвостов не была их первопричиной, а только расширила края. Но всё равно интересно, как ты хвостики потеряла… Посмотрим?”
Кора остервенело мотает головой и пятится, едва не спотыкаясь о спутницу, обхватывает себя руками. Призрачные уши до предела прижаты к голове, лицо становится звериным – призрачная настороженная лисья морда. В груди у девочки невыносимо давит и ноет, точно разболелся старый шрам. Кисло-горький привкус заполняет рот – это вкус вины и скорби. Кошка вьётся у её ног, уговаривая:
“Да прекрати ты шарахаться от каждого шороха! Посмотрим ещё немного. Метка проклятия не способна нам навредить. Так, напугает немножко. Ко мне многие обращаются с подобными. Твоя, конечно, выглядит немного больше обычной, но снять – минутное дело. Вернёмся – так и быть, почищу тебя. Была бы ты покрепче – и сама бы смогла изгнать”, – в голос кошки пробиваются беспокойные нотки. Что-то не в порядке и она это чувствует, но разобраться “что именно” пока не получается.
Кора часто дышит, как загнанный в угол зверёныш, зажмуривается, не в силах смотреть на то, что произойдёт дальше.
Тем временем Алек, не глядя под ноги, бежит по краю. За ним, оставляя на бетоне чёрные кляксы следов, гигантским пауком крадётся тень. Она переползает за спину рыжему Псу, нависает и… взрывается вспышкой тьмы, толкая подростка ударной волной, хоть и слабой, но достаточной, чтобы изменить судьбу одного мальчишки.
Алек, взмахнув руками по широкой дуге, заваливается за край крыши.
Кошка едва не подпрыгивает от удивления. Тина из воспоминания испуганно вскрикивает, и вместе с ней, подняв лисью морду к небу, взвывает раненым зверем Кора. Прежде слабая паутина чувств между подростками вспыхивает, точно от электрического разряда, и наполняется силой, затвердевая, как остывший металл. Алек зависает в воздухе, словно подвешенная на верёвочках марионетка.
Тина-подросток бежит, она уже рядом, но вес Алека слишком велик, нити трещат и начинают рваться. Одна. Вторая. Осталась только самая яркая нить – та, что связывает сердца подростков. Эта последняя нить берёт начало в паре сантиметров от раны, что зияет в груди Эмона.
Тина прошлого напряженно протягивает руку. Не достать! Её Эмон скулит. Призрачная пятипалая лапа Лисицы тянется за границы тела, хватает Пса за ворот куртки и с рычанием дёргает вверх, на крышу. В тот же момент с треском, с какой рвётся изношенная ткань, лопается последняя нить.
Алек уже в безопасности – лежит на спине, а рядом катается по бетону и корчится, точно в припадке, Тина. Её глаза выпучены, пальцы скрёбут грудину, впиваясь в свитер и кожу под ним, челюсти стиснуты так, что можно расслышать, как скрипят зубы. Дыра в груди её Эмона разрастается. Границы раны крошатся, как сухое печенье, и проваливаются внутрь, исчезая в черноте. А из центра дыры вместе с ударами сердца мощными толчками вытекает нечто похожее на ртуть, образуя на бетоне аккуратную серебряную лужицу.
Хвосты Тины прошлого бледнеют, точно теряя краску. Воронка ширится. В небо вырывается истошный крик – это Тина запоздало вопит от боли. Тень, медленно, но неотвратимо подбирается к разлитому свету. Она ослабла от прикосновения к физическому миру, но с каждым новым криком Тины движения Тени становятся резче, а очертания – чётче.
Алек замер, не смея даже дышать, его глаза широко раскрыты, в них плещется ужас, губы перекошены страхом. Тьма уже рядом, ещё миг и … Вдруг Алек, с рычанием подтягивается ближе к Тине и порывисто протягивает руку к разлитой энергии. Та, точно её коснулись сухой губкой, мгновенно впитывается в душу Пса, вплетаясь в неё серебряным узором. На кончике хвоста, рядом с рыжей пушистой кисточкой, наливаются светом две белые кисточки поменьше.
Тьма ревёт, теряя форму, обрушиваясь на бетон сотнями пауков. Она снова не получила того, что хотела. Смоляные твари набрасываются на Алека, впиваясь в его Эмона чёрными жалами, словно пытаясь вырвать то, что он забрал. Подросток крепко прижимает локти к груди, пряча испуганное лицо в ладонях. По его щекам черчат дорожки беззвучные слёзы.
Кошка тихонько тянет Кору за платье, показывая на разбитые бутылки в паре шагов. Прежде чем тьме удаётся их заметить, кошка с девочкой бесшумно исчезают, провалившись в осколки, как в зыбучие пески.
***
Миг перехода и они уже выходят из настенного зеркала, ступают на линялый ковёр, оказываясь в тёмной комнате спящего дома. Через окно в помещение едва проникают тусклые отблески фонарей, освещая узкую пустую кровать, огромный, до потолка, платяной шкаф с массивными резными дверцами и девочку восьми лет, стоящую в паре шагов от Коры и кошки. Босые ноги девочки выглядывают из-под длинной в пол ночнушки, волосы – гладкие и тёмные, как горький шоколад, почти достают до поясницы, в руках – свёрнутый в рулон маленький красный плед в белый горошек, который Тина выпросила у мамы на блошином рынке пару дней назад.
У Эмона девочки за спиной три красивых, пушистых хвоста, но дыра всё ещё уродует тело Лисы. Рана меньше, размером с небольшое яблоко, и располагается точно по центру груди. Зловещей тени нигде не видно.
Кошка косится на Кору, говорит устало: “Ну, хоть проклятия тут нет, видимо ты заработала его позже. Признаю, с ним не всё так просто, как думалось. Честно говоря, я вообще не встречала проклятий, способных контактировать с физическим миром. Ну да позже разберёмся с твоими странностями. Тут нам делать нечего. Дыра появилась не сейчас, так что придется отправиться глубже”.
Кора и не думает слушать наставления кошки, она следит за маленькой Тиной, которая тем временем, судорожно вздохнув и крепче прижав плед, медленно открывает дверь комнаты, замирая при малейшем скрипе петель. На дрожащих ногах она крадётся по короткому коридору к прихожей. Кора следует за ней, и кошка, недовольно мяукнов, устремляется следом.
Стоит двери в прихожую открыться, как в нос присутствующим ударяет кислый запах мочи и рвоты. На паркете прямо у входной двери лежит мужчина с помятым лицом, длинной, воспалённой царапиной на щеке, крупным, пористым, посиневшим носом и такими же крупными посиневшими губами. Впалые щёки густо заросли недельной колючей щетиной, по полу растеклась уже подсохшая вонючая лужа. От пьянчуги разит перегаром в перемешку с мятной жвачкой, которой он надеялся обмануть жену. Все вместе запахи составляют жуткую какофонию, от которой щиплет глаза, а нос намертво закладывает.
Эмон мужчины – чёрный косматый Пёс – крепко спит. Очертания Эмона смазаны, синюшный язык вывалился наружу, шерсть свалялась.
Кошка с Корой стоят в паре шагов за спиной маленькой Тины и молча наблюдают, как та, не обращая внимания на грязный пол и жуткий запах, опускается на колени и нежно кладёт ладонь на лоб отца и тут же, словно обжёгшись, отдёргивает руку. Решительно нахмурив брови, девочка разворачивает плед и, то и дело оглядываясь и замирая, как пуганая мышка, принимается укрывать отца. Как вдруг с её детских пальчиков соскальзывает тёмный сгусток.
Он скользит по покрывалу и перебирается на спящего мужчину, скатывается к правому глазу и всасывается прямо под веки спящему.
Нога мужчины конвульсивно дёргается. Маленькая Тина вздрагивает и отшатывается в испуге, но отец, не размыкая век, резким точным движением, которого не ожидаешь от пьяного, хватает её за руку. Он приподнимается, и открывает правый глаз. От туда на маленькую Тину смотрит сама тьма.
– Это ты виновата, – скрежещет мужчина и трясёт дочь так рьяно, словно пытается смешать коктейль из костей и крови. – Виновата в том, что я сдохну здесь сегодня как грязная шавка! Как кусок мусора! Ты. Виновата. Маленькая дрянь. Убир-р-райся… – Его ладонь разжимается и Тина откатывается к стене, тут же вскакивает – в голубых глазах стоят слёзы испуга.
