Текст книги "Просто любовь"

Автор книги: Мэри Бэлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 18

День для Сиднема начался неплохо.

Он начался с надежды. Этим утром Энн улыбнулась ему и даже пошутила. Она не повторила просьбу о немедленном отъезде и не возражала против того, чтобы провести утро с его матерью и Лорен. Сид полагал, что они все еще оставались друзьями. И на какое-то время этого было достаточно. Ему следует довольствоваться дружбой и взаимным состраданием к трагедиям в жизни каждого.

И продолжалось утро прекрасно. Сид вместе с отцом и Китом объезжали домашнюю ферму при усадьбе, встречая по пути арендаторов и их жен, которых Сид не видел уже несколько лет, с тех пор, как был здесь управляющим. Все это было очень приятно.

Но после полудня ему пришлось вернуться к реальности, появились обстоятельства, которые расстроили его и которые, как он опасался, могли внести еще большее напряжение в их брак. Энн с его матерью и Лорен отправились с визитами к соседям. Сид поднялся в детскую, собираясь предложить забрать Дэвида и остальных детей на прогулку. Но оказалось, что Кит первым пришел туда, чтобы взять Эндрю на урок верховой езды.

– Ты тоже должен пойти, Дэвид, – сказал Кит.

– Но я не умею ездить на лошади, – запротестовал мальчик.

– Ты никогда не ездил верхом? – Кит положил руку ему на плечо. – Тогда мы должны немедленно начать тренироваться.

– Вы будете учить меня, дядя Кит? – лицо Дэвида осветилось радостью.

– А для чего еще нужны дяди? – усмехнулся Кит. – Ты пойдешь с нами, Сид?

Несколько минут спустя все они уже направлялись к конюшням. Впереди мчались Дэвид и Эндрю, Софи восседала на руке Кита.

Грум подсадил Эндрю на его маленького пони в паддоке позади конюшен, в то время как Кит выбрал спокойную кобылу для Дэвида и объяснил ему основы верховой езды перед тем, как подсадить в седло и вывести кобылу с мальчиком в паддок. Затем Кит разрешил Дэвиду самому сделать круг, а сам пошел рядом, подбадривая и давая советы.

Дэвид был оживлен и взволнован. Таким Сиднем видел его всего пару раз в Глэнвир с братьями Бедвинами и маркизом Холлмером. Мальчик смеялся и болтал без умолку, чувствуя себя свободно в обществе Кита и называя того «дядя Кит», словно они уже много лет были лучшими друзьями.

Если бы у Дэвида уже имелся хоть какой-нибудь опыт, подумал Сиднем, он мог бы сам поехать с мальчиком и во время поездки научить его некоторым тонкостям искусства верховой езды. Общие интересы могли бы связать их некоторым подобием семейных уз. Но в данных обстоятельствах Сиднему казалось более разумным предоставить брату вести обучение, хотя перед тем, как продолжить урок, Кит вопрошающе посмотрел на него.

Вместо этого Сиднем подружился с Софи, которая рвала головки маргариток, росших в траве вокруг паддока. Девочка похлопала Сиднема по ноге и вручила букет. Он присел на корточки, чтобы поблагодарить малышку, и хотя Софи с опаской посматривала на повязку на его глазу, но не убежала от него. Вместо этого она неожиданно протянула пальчик, потрогала повязку и засмеялась.

– Забавно, не так ли? – спросил Сиднем. – Дядя Сид – смешной?

Софи снова захихикала счастливым детским смехом.

Они провели следующие полчаса, собирая маргаритки и лютики.

Когда настала пора возвращаться, Кит хотел было взять дочку на руки, но Софи, решительно тряхнув своими мягкими кудряшками, протянула ручки к Сиднему. Он отдал девочке цветы и подхватил ее. Эндрю шагал рядом с ними, спрашивая у Сида, почему он захотел отрезать руку. Дэвид шел с Китом, все еще оживленный и возбужденный после своего первого урока верховой езды. Когда они вернулись в детскую, то обнаружили там Энн, ожидавшую их, раскрасневшуюся и такую красивую в одном из своих самых нарядных новых платьев. Дэвид кинулся к матери, чтобы поведать о своих успехах, имя дяди Кита не сходило с его губ.

Сиднема слабо утешило то, что Софи снова похлопала его по ноге, желая показать одну из своих кукол.

Он упустил возможность стать для своего пасынка тем отцом, которого тот так хотел иметь. Хотя мог это сделать. Он мог сам научить Дэвида садиться на лошадь. Для этого вовсе не нужно было подсаживать его. Но Сид позволил себе почувствовать, что он – худший учитель, нежели Кит, и отступил. Сейчас он корил себя за это, но было уже поздно.

Ему оставалось только призвать себя к терпению. Возможно, в следующий раз он не упустит такого шанса.

Его решимость была проверена на прочность в тот же день – и поколеблена.

После ужина Энн поднялась наверх, чтобы, как обычно, рассказать Дэвиду сказку на ночь и уложить его спать. Сиднем немного помедлил, помня, что в день их свадьбы в Бате мальчик был возмущен его вторжением в их ежевечерний ритуал, но потом все-таки последовал за Энн. Его отец читал в гостиной, а мать была занята своей вышивкой. Лорен в детской кормила Джеффри, Кит ушел вместе с ней.

Постучав в открытую дверь, Сиднем тихо зашел в комнату Дэвида и сел в кресло, находившееся в некотором отдалении от кровати мальчика. Энн рассказывала свою историю. Сид улыбнулся, когда она прервала повествование на самом интересном месте точно так же, как сделала в Бате. Хотя на этот раз он промолчал.

– Мама! – как и в прошлый раз, запротестовал мальчик.

– Продолжение будет завтра, – Энн поднялась и наклонилась, чтобы поцеловать сына. – Как всегда.

Сиднем заметил Кита, стоявшего в дверях.

– Матери могут быть самыми жестокими созданиями, Дэвид, – сказал тот, подмигивая. – Их следует обязать заканчивать историю в тот же день, когда они начали ее рассказывать. Это нужно сделать законом. Ты собираешься завтра кататься верхом? Может быть, уже не в паддоке?

– Да, пожалуйста, дядя Кит! – воскликнул мальчик. – Но больше всего мне хочется рисовать. Он… мой… мистер Батлер купил мне масляные краски и множество других вещей в Бате, но я не могу пользоваться ими, потому что никто не научил меня, как это делать. Вы можете научить? Или тетя Лорен? Пожалуйста!

Он сел в постели и умоляюще посмотрел на Кита.

Кит взглянул на Сиднема – так же, как сделал это раньше в паддоке.

– Я никогда не был художником, Дэвид. И тетя Лорен тоже. Я не знаю никого, кто хорошо рисовал бы, кроме…

Он снова посмотрел на Сиднема и вопросительно приподнял брови.

Сиднем сжал ручку кресла. Внезапно он почувствовал головокружение.

А затем увидел, что Дэвид, все еще сидевший на кровати, умоляюще смотрит на него.

– Вы можете показать мне, как рисовать масляными красками, сэр? – спросил он. – Можете? Пожалуйста.

– Дэвид, – довольно резко произнесла Энн.

Сиднем вдруг с неумолимой ясностью вспомнил такой же неприятный эпизод из своей собственной жизни. Когда ему было девять или десять лет, родители подарили ему на Рождество краски, и он отчаянно хотел рисовать ими. Но дом был полон родственников, приехавших в Элвесли на праздники. Для детей на каждый день было запланировано множество развлечений, не оставляющих свободного времени. Ему было приказано убрать краски до отъезда гостей и возвращения его домашнего учителя из отпуска. Это было самое долгое и тоскливое Рождество в его жизни.

– Пожалуйста, сэр, – снова попросил Дэвид. – Прошло уже целых два дня. И пройдет еще вечность, пока мы доберемся до Уэльса и моего учителя.

Сиднем облизнул пересохшие губы.

Это было смешно. Смешно! Он занимался живописью в юности и наслаждался этим. Даже достиг определенного мастерства. Но с тех пор как потерял правую руку, он больше не мог рисовать. Это не было такой уж большой утратой. Он мог делать множество других вещей. Он мог бы стать отцом для своего пасынка, если бы…

– Дэвид, – произнес Сиднем. – Я был правшой. Я не могу больше рисовать. Я…

– Но вы можете сказать мне, как рисовать, – возразил Дэвид. – Вам не нужно рисовать самому. Просто объясните мне.

Но это было невозможно. Это было просто невозможно.

– Дэвид, сказала Энн твердо. – Разве ты не видишь…

– Думаю, что смогу сделать это, – услышал Сиднем свой голос, словно доносившийся издалека. Я смогу объяснить тебе, как надо рисовать. Ты достаточно смышлен, чтобы научиться делать это без того, чтобы мне пришлось направлять твою руку.

– Сиднем…

– Вы сделаете это? – Дэвид приподнялся на кровати, всем своим видом выражая сильное возбуждение. – Завтра? Мы возьмем мои новые краски, и будем рисовать?

– Завтра утром после завтрака, – Сиднем улыбнулся ему и поднялся с кресла. – А сейчас засыпай, а не то нам обоим попадет от твоей мамы.

Дэвид плюхнулся обратно на подушки, его щеки внезапно вспыхнули румянцем.

– Завтра, – воскликнул он, – будет самым лучшим днем в моей жизни! Я не могу дождаться.

Сиднем выскользнул из комнаты раньше Энн.

Кит уже исчез.

Он в состоянии дать своему пасынку некоторые указания. Это не причинит ему боли. То отвращение, которое он испытывал к живописи – даже просто к другим художникам – было то, что ему следовало преодолеть. Это было похоже на болезнь. Сид испытал приступ настоящей тошноты, почувствовав запах красок Морган в Глэнвир и, когда покупал краски для Дэвида в Бате.

В любом случае, теперь он связан обязательством. Он собирался заняться этим со своим пасынком – потому что его брак и его обязательства перед мальчиком значили больше, чем его собственные чувства. Но на мгновение ему пришлось остановиться на лестнице. Сид почувствовал, что у него кружится голова.

Энн сидела на низком стуле в большой, полной света и почти пустой комнате, расположенной на одном этаже с детской. Она предположила, что это была комната для занятий, которой пользовались, когда в доме были дети подходящего возраста.

Посреди комнаты был установлен новый мольберт Дэвида с натянутым на подрамник небольшим холстом, и сейчас мальчик стоял перед ним с новой палитрой в левой руке и кистью – в правой. На столе около него размещалась написанная маслом картина, изображавшая море, которую Сиднем использовал в качестве наглядного пособия. Сам Сид стоял за правым плечом Дэвида.

Воздух был пропитан сильным запахом красок.

Энн наблюдала больше за Сиднемом, чем за Дэвидом или его рисованием. Он был очень бледен. Прошлым вечером Сид был неразговорчив. Не дотронулся до нее, когда они легли в постель, а сразу отвернулся, притворившись, что уснул. Но еще долго лежал без сна, так же, как и она, тоже старательно изображавшая спящую.

Поверил ли Сид тому, что Энн сказала ему позапрошлой ночью, хоть она не стала объяснять, да он этого и не просил? Или все еще считает себя уродливым и неприкасаемым? Энн предположила, что он расстроился, когда именно Кит дал Дэвиду его первый урок верховой езды. И понимала, что он согласился на урок рисования, чтобы выполнить свое обещание и стать таким отцом, каким намеревался быть. Она также знала, что Сиду претила сама мысль о рисовании, не говоря уж о занятиях им.

Но он принял этот вызов ради ее сына. Видя это, Энн еще сильнее влюбилась в него. Как много нашлось бы мужчин, которые, даже женившись на ней, были бы готовы на нечто большее, чем просто терпеть ее незаконнорожденного сына?

– Нет, нет, – услышала она голос Сида. – Ты продолжаешь скользить кистью, словно рисуешь акварелью. Попытайся двигать запястьем, чтобы воспроизвести своеобразие этих волн. Слегка ударяй кистью.

– Я не могу сделать это, – раздраженно сказал Дэвид после очередной попытки. – Покажите мне.

И тут кое-что произошло или не произошло, – нечто, заставившее Энн похолодеть. Позже она так и не смогла понять, откуда внезапно ощутила, что Сиднем поднял свою правую руку, чтобы взять кисть, и только потом осознал, что руки больше нет.

Энн закрыла лицо руками и некоторое время дышала медленно и беззвучно, прежде чем рискнула снова посмотреть на мужа. Сиднем взял кисть в левую руку и склонился к холсту. Но рука дрожала, и было очевидно, что он не сможет показать Дэвиду то, что намеревался. Он издал тихий, невнятный стон, а затем наклонился вперед и взял конец кисти ртом, чтобы крепче удержать ее в кулаке. Он нанес несколько смелых мазков кистью по холсту и отодвинулся.

– Ах! – крикнул Дэвид. – Теперь я понимаю. Теперь я вижу. Это волны и они не плоские. Дайте мне попробовать.

Он выхватил кисточку из руки Сиднема и сделал несколько собственных мазков на холсте, а потом с триумфом посмотрел на Сиднема.

– Да, – Сид положил руку на плечо мальчика. – Да, Дэвид. Теперь ты понял это. Видишь разницу?

– Но ведь все это одного цвета, – сказал Дэвид, вновь обращая все свое внимание на холст. – У воды ведь разные оттенки.

– Точно, – согласился Сиднем. – И скоро ты обнаружишь, что можно добиться большего, смешивая масляные краски разных цветов и оттенков, чем это возможно в случае с акварелью. Давай я покажу.

Энн смотрела на них – на двух своих мужчин, которые склонили головы друг к другу, полностью поглощенные общим делом, и совершенно не обращали на нее внимания.

Возможно ли хоть какое-нибудь исцеление?

Возможно ли исцеление после столь тяжкого увечья?

Возможна ли целостность, если кто-то так сильно покалечен?

Энн прикрыла рукой свой живот, служивший приютом еще нерожденному члену их семьи.

Еда на тарелке Сиднема имела вкус соломы.

Он не мог избавиться от запаха красок в носу и в голове.

– Сиднем, Кит и Лорен собираются составить тебе и Энн компанию сегодня во время визита в Линдсей-Холл? – спросила его мать.

Они должны были поехать туда еще вчера. Он, конечно же, написал Бьюкаслу, сообщив, что берет короткий отпуск, на который продолжительность его службы давала право. Но не объяснил причину. Правила хорошего тона предписывали Сиду нанести визит в Линдсей-Холл со своей молодой женой до того, как Бьюкасл услышит от кого-нибудь еще о его пребывании в Элвесли. Им необходимо отправиться туда сегодня.

– Может быть, ты захочешь занять мое место в экипаже, мама, – произнес он. – Я неважно себя чувствую. Я останусь здесь.

Энн решительно посмотрела на него через стол.

– Тогда и я останусь. Мы можем отправиться в Линдсей-Холл в другой раз.

Было невозможно спорить с Энн в присутствии посторонних. Но все, чего ему хотелось – это чтобы его оставили в покое.

– Тогда мы возьмем детей на верховую прогулку, хорошо, Лорен? – предложил Кит. – Полагаю, что Дэвид поедет с нами с вашего разрешения, Энн?

– О, конечно, – согласилась она. – Он с нетерпением ждет этого.

Немного погодя Сиднем и Энн поднялись наверх в свои комнаты.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – заявил Сиднем, – и немного побыть одному. Я собираюсь пойти прогуляться. Ты останешься здесь или займешься чем-нибудь с моей матерью?

– Я хочу пойти с тобой, – возразила Энн.

– Я не буду тебе хорошей компанией. Я неважно себя чувствую.

– Я знаю.

Как он полагал, проблема была в том, что Энн действительно знала.

Внезапно его поразила мысль, что одиночество, возможно, не было таким уж невыносимым состоянием. Возможно, брак тоже имел свои неудобства? Это была тревожная и неприятная мысль. Он всегда страстно желал иметь жену, спутницу жизни. Но весьма наивно думал о браке, как о чем-то вроде «они жили долго и счастливо», как о конечном пункте назначения, нежели о новой развилке на его жизненном пути.

– Не исключай меня из своей жизни, Сиднем, – воскликнула Энн, словно прекрасно понимала, о чем он думает. – Мы должны попытаться наладить наши отношения, если сможем. Мы были друзьями в Уэльсе, ведь так? Давай будем друзьями и сейчас. Я хочу пойти с тобой.

– Тогда пошли, – неохотно сказал он, взяв свою шляпу и ожидая, пока она наденет свою новую теплую ротонду[16]16
  Ротонда – верхняя теплая женская одежда без рукавов в виде длинной накидки


[Закрыть] и завяжет ленты шляпки под подбородком.

Молча и не касаясь друг друга, они прошли по подъездной дорожке, затем по мосту в стиле Палладио и, наконец, свернули на тропинку, которая вывела их через рощу к небольшому озеру, на южном берегу которого стоял небольшой, причудливого вида мраморный павильон, возведенный для создания живописного эффекта при наблюдении с противоположного берега.

День был холодный, пасмурный и довольно ветреный. Землю покрывал ковер из опавших листьев, хотя и на деревьях их оставалось еще достаточно. Энн вошла в павильон и села, а Сиднем остался снаружи, уставившись на покрытые зыбью воды озера.

Он не часто чувствовал себя таким подавленным. Просто не позволял себе этого. Всякий раз, когда его настроение угрожало ухудшиться, он еще больше загружал себя работой. Работа была замечательным противоядием от депрессии. И он не часто предавался жалости к самому себе. Это было утомительно, трусливо и бессмысленно. Сиднем предпочитал думать о том, в чем ему повезло, а этого было немало. Он был жив. Даже это казалось чудом.

Но временами депрессия или жалость к себе, или даже оба этих чувства все-таки охватывали его, в независимости от того, насколько решительно Сид пытался им противостоять. Он боялся таких дней. В эти дни ни работа, ни мысли о хорошем не помогали.

Сегодня был как раз такой случай.

Он все еще ощущал запах красок в голове.

Все еще помнил мгновение, когда поднял правую руку, чтобы взять у Дэвида кисть.

Свою правую руку.

И все еще помнил, как он поднял левую руку к холсту.

– Сиднем…

Он почти забыл о присутствии Энн. Она была его женой, его новобрачной. Ждала их ребенка. И она проявила к нему безграничную доброту, невзирая на свою собственную боль.

– Сиднем, – повторила Энн, – разве нет какого-нибудь способа, чтобы ты смог снова начать рисовать?

Ах. Она слишком хорошо его понимала.

Он невидящим взглядом уставился на павильон.

– У меня больше нет правой руки. Моя левая не справилась с этим. Ты же видела это сегодня утром.

– Ты использовал рот и изменил захват на кисти. И после этого смог сделать так, что Дэвид понял то, о чем ты говорил.

– Я не могу писать картины левой рукой и ртом. Прости меня, но ты не понимаешь, Энн. В моей голове возникают образы, которые перетекают в мою правую руку, которой больше нет. Должен ли я писать призрачные картины?

– Возможно, ты позволил видению управлять тобой вместо того, чтобы подчинить его своей воле?

Энн сидела на каменной скамье в павильоне, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Сейчас она больше всего походила на ту строгую учительницу, которой была еще несколько дней назад – и как всегда была ослепительно красива. Сид отвернулся.

– Образы – это не мускулы, которые можно натренировать, – тихо сказал он. – Я потерял глаз и руку, Энн. Я неверно вижу. Все изменилось. Все сузилось, стало плоским и потеряло перспективу. Как я смогу правильно рисовать, если неверно вижу?

– Правильно, – Энн голосом выделила то же слово, что и он. – Откуда мы знаем, что такое правильное и точное видение?

– То, что видят два глаза? – с горечью заметил Сид.

– Но чьи два глаза? Наблюдал ли ты когда-нибудь за птицей, парящей так высоко в небе, что кажется почти неразличимой для человеческого глаза, а затем камнем падающей вниз, чтобы схватить на земле мышь? Можешь ли ты представить, какое зрение имеет эта птица, Сиднем? Можешь ли ты представить, что значит видеть мир ее глазами? Видел ли ты ночью кошку, которая способна видеть то, что невидимо для нас в темноте? На что должно быть похоже такое зрение, как у кошки? Как мы узнаем, какое зрение – правильное? И существует ли оно вообще? Сейчас, имея только один глаз, ты видишь все немного по-другому, чем вижу я, или чем видел прежде ты сам. Но разве из-за этого твое зрение стало неправильным? Возможно, твое художественное видение способно разглядеть новое значение вещей и находить другие способы его выражения. Но это не значит, что ты будешь рисовать хуже. Возможно, требуется изменить твою манеру письма, чтобы это сподвигло тебя на то, о чем ты раньше и не мечтал?

Все то время, пока она говорила, Сид смотрел на серую, подернутую рябью поверхность озера, в которой, благодаря растущим вдоль берега деревьям, отражались мириады красок осени.

Сид испытал мучительный прилив нежности к Энн. Она так страстно хотела помочь ему, как и тогда, когда он проснулся от ночного кошмара. А он все еще не знал, как помочь ей.

– Энн, я не могу снова рисовать. Не могу. И все же я не могу жить, не рисуя.

Последние слова вырвались непроизвольно и ужаснули его. Сид никогда не осмеливался даже думать об этом. Не решался поверить в их правдивость и сейчас. Поскольку, если все обстояло именно так, то в его жизни не оставалось места надежде.

Внезапно им до глубины души овладело отчаяние.

А затем он снова ужаснулся тому, что громко всхлипнул, а когда попытался сдержаться, то не смог.

После этого Сид уже не мог остановить рыдания, разрывавшие его грудь и смущавшие до ужаса. Он попытался уйти, но тут две руки крепко сжали его в объятьях и продолжали удерживать, даже когда он начал вырываться.

– Нет, – сказала Энн, – все хорошо. Все хорошо, любимый. Все хорошо.

До этого он ни разу не плакал. Он кричал, когда был не в состоянии сдержать себя, стонал и мычал, а потом злился, страдал в одиночестве и стойко терпел. Но он никогда не плакал.

А сейчас он не мог сдержать слез. Энн держала его в объятьях и утешала, словно обиженного ребенка. И, как обиженный ребенок, он находил утешение в ее руках, ее тепле, ее шепоте. Наконец рыдания перешли в икоту, а потом и вовсе прекратились.

– Боже мой, Энн, – сказал он, отодвигаясь и шаря в кармане в поисках платка. – Прости меня. За кого ты теперь меня принимаешь?

– За того, кто преодолел все виды боли, за исключением самой глубокой.

Сид вздохнул и внезапно осознал, что идет дождь.

– Пойдем в укрытие, – он взял Энн за руку и увлек под крышу павильона. – Мне так жаль, Энн. Это утро просто выбило меня из колеи. Но я рад, что сделал это. Дэвид был счастлив. И он обязательно добьется успехов в рисовании маслом.

Их пальцы переплелись.

– Ты должен посмотреть в лицо последней, самой глубокой боли. Даже более того. На самом деле, ты только что уже сделал это. Но ты сделал это с отчаяньем. Должна быть надежда, Сиднем. У тебя есть художественное видение и твой талант. Этого достаточно, чтобы побудить тебя двигаться вперед, даже без правой руки и одного глаза.

Сид поднял их переплетенные руки и поцеловал тыльную сторону ее ладони, прежде чем отпустить. И попытался улыбнуться

– Я буду учить Дэвида. Стану ему отцом во всех отношениях. Буду ездить с ним верхом. Буду…

– Ты сам должен рисовать вместе с ним. Ты должен рисовать.

Но хотя он достаточно успокоился, внутри него все еще оставались холод и боль, о которых Сид не осмеливался думать годами с тех пор, как вернулся с Полуострова.

– И тебе, – сказал Сиднем, с ослепительной ясностью внезапно осознав то, о чем до этого мгновения даже не думал, – надо поехать домой, Энн.

Последовало короткое, напряженное молчание. Лишь снаружи доносился тихий шелест дождя и плеск воды в озере.

– В Ти Гвин? – спросила она.

– В Глостершир.

– Нет.

– Иногда, чтобы двигаться вперед, необходимо сначала вернуться назад. По крайней мере, я думаю, что так надо, как бы нам этого и не хотелось. Полагаю, нам обоим нужно вернуться назад, Энн. Если мы сделаем это, то у нас появится надежда. Не уверен насчет этого в моем случае, но я должен попытаться.

Повернувшись к ней, Сид обнаружил, что Энн с непроницаемым выражением лица пристально смотрит на него. Она была очень бледна.

– Это то же самое, чего ты хочешь от меня.

– Но… – она надолго замолчала, – я не могу и не поеду домой, Сиднем. Это ничего не изменит и не решит. Ты ошибаешься.

– Пусть будет так, – он снова взял ее за руку.

Они сидели молча и смотрели на дождь.