Текст книги "Просто любовь"

Автор книги: Мэри Бэлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 9

Стояла прекрасная погода.

Когда экипажи поздним утром выехали в замок Пембрук, на ясном голубом небе сияло солнце. Позже, наблюдая из окна своей спальни, как пришел пешком мистер Батлер, и почти в тот же самое мгновение со стороны конюшен показалась двуколка, Энн отметила, что на небе все еще не было ни облачка.

Она завязала ленты своей соломенной шляпки под подбородком и поспешила вниз по лестнице, не ожидая пока ее позовут. Она вновь почувствовала себя молоденькой девушкой.

Мистер Батлер стоял в центре холла, с улыбкой глядя на нее. Удивительно, подумала Энн, как быстро она привыкла к его внешнему виду: к пустому правому рукаву, к багровой израненной правой стороне его лица, глазной повязке.

– Кажется, нас ожидает прекрасный день для прогулки, – сказал Сиднем Батлер.

Когда они вышли на улицу, Энн увидела, что возле лошади стоит конюх. Он почтительно поклонился им и остался стоять на своем месте, пока мистер Батлер помогал Энн усесться с левой стороны двуколки, а затем сам сел рядом с нею. Конюх передал ему вожжи и отошел назад, а они двинулись в путь.

Сиднем Батлер собирался сам править лошадью? Ей следовало этого ожидать. Она знала, что он способен справиться с любыми сложными задачами, включая и управление лошадью.

– Вы в безопасности, – заверил управляющий Энн, догадавшись, о чем она думает. – Я уже неоднократно делал это раньше. Удивительно, как много всего можно делать одной рукой. Я даже управлял упряжкой лошадей, когда выдался случай, хотя, должен признаться, это было нечто ужасное.

Его левая рука, впервые взглянув на которую, она обратила внимание на кисть с длинными артистичными пальцами, а позже, когда эта рука замечательно управлялась с вилкой, что она – ловкая и умелая, кроме всего этого, была очень сильной, настолько насколько это вообще возможно. Что Энн осознала, когда он безо всякого видимого усилия повернул лошадь и позже, когда они остановились возле его коттеджа, чтобы слуга погрузил корзинку для пикников в двуколку, после чего они выехали за ворота, пересекли мост и круто повернули с главной дороги на более узкую, которая вела через деревню и дальше.

– Вы можете писать левой рукой? – спросила Энн.

– У меня получается изобразить нечто похожее смесь паутины и птичьих следов. Но, к моему большому удивлению, похоже, что другие люди способны расшифровывать мои каракули. Теперь я также в состоянии произнести слово, состоящее более чем из трех букв, за минуту только при условии, что мой язык помещается под мою щеку под правильным углом.

Энн рассмеялась, поскольку он и сам тихонько посмеивался. Теперь было странно вспоминать, что в первый раз она восприняла его как печального сломленного мужчину, а он признался, что одинок. Но, конечно же, Сиднем Батлер не был человеком, погруженным в жалость к самому себе или потерпевшим поражение. Он был в состоянии смеяться над всеми видами глупости и даже над самим собой, – явный признак большой внутренней силы.

– Но тогда разве вы не можете держать в левой руке и кисть? – спросила Энн.

Она тут же пожалела о сказанном, хотя вопрос не был случайным. Энн, действительно хотелось знать, пытался ли он это сделать. Если Сиднем Батлер принял этот вызов, так же, как принимал другие, то возможно, он просто потерпел в этом случае неудачу. Энн осознала, что пересекла невидимую линию, которую они установили между собой в самом начале их знакомства. И хотя не было никакого внешнего признака, что его настроение изменилось, но во внезапно установившемся молчании была натянутость, которой не было раньше.

– Нет, – произнес Сид Батлер через некоторое время. – Мои кисти всегда в моей правой руке, мисс Джуэлл.

Он сказал об этом в настоящем времени. Энн не поняла, что он имел в виду. Но она не осмелилась спросить об этом. Она и так уже зашла слишком далеко.

Они преодолели еще один крутой поворот за деревней, и дорога стала такой узкой, что придорожные посадки по обеим сторонам дороги задевали колеса двуколки.

– Что, если нам встретится другая повозка? – спросила Энн.

– Один из нас вынужден будет дать задний ход, – ответил Сиднем. – Это более эффективно, чем сидеть и сердито смотреть друг на друга. В этой местности каждый становится мастером в искусстве двигаться задним ходом.

Справа от них за зеленой изгородью изгибались под легким ветерком зеленые хлеба. Овцы паслись на более каменистой почве слева. А вдали неизменно виднелись вездесущие утесы и море. Дул теплый соленый ветерок.

– Вы, должно быть, очень гордитесь вашим сыном, – сказал Сид. – Он – прекрасный ребенок.

Энн взглянула на него с удивлением и признательностью.

– Несколько дней назад Ральф, Аллин, и Фрея рассказывали мне, с каким желанием он отдается и учебе, и развлечениям, – пояснил Батлер. – И что он готов играть со всеми младшими детьми. А здесь их собралась целая толпа, вы не согласны?

– Дэвид всегда был доброжелательным мальчиком, – сказала Энн. – В школе его любят все учителя и девочки. Раньше, когда он был меньше, я думала, что школа для него – замечательное место. Но он не может оставаться там вечно. Особенно ясно я осознала это за прошедший месяц. И все-таки, мне страшно подумать, что надо позволить Джошуа найти для него школу для мальчиков. Ох, мистер Батлер, оказалось, что быть родителем – намного труднее, чем я могла себе представить.

– В самом деле? – он взглянул на Энн, прежде чем повернуть двуколку с узкой дороги на другую, изрезанную колеями и проходящую между двух полей.

– Я ловлю себя на желании направлять его и руководить им, – сказала Энн, – потому что знаю, что для него лучше, и каким человеком я хотела бы его видеть. Например, я пыталась убедить Дэвида думать о живописи только как об интересном времяпрепровождении. Ему ведь придется зарабатывать себена жизнь, когда он вырастет. Но я была поражена, обнаружив, что он – уникальная личность, полностью независимая и очень отличающаяся от меня, с собственной волей. Почему это стало таким шоком? Умом я всегда понимала, что это верно в отношении всех людей. Но некоторые уроки необходимо выучить также и сердцем, прежде чем мы действительно усвоим их. Так легко быть родителем, пока не заведешь своих собственных детей.

Сиднем приглушенно рассмеялся.

– Вы заставили меня поверить, мисс Джуэлл, что мне, возможно, повезло, что у меня никогда не будет своих детей.

– Ох, – Энн резко повернулась к нему, – пожалуйста, не поймите меня превратно. Дэвид – это самое дорогое, что есть в моей жизни.

И тотчас же Энн пронзило чувство вины, потому что она наслаждалась этим прекрасным днем без сына. Фактически, она почти не вспоминала о нем. Понравилась ли ему поездка в замок? Не рисковал ли он чрезмерно на лестницах и зубчатых стенах? Достаточно ли Джошуа приглядывал за Дэвидом? Хорошо ли он себя вел?

Мистер Батлер посмотрел на нее и улыбнулся.

Почему у него никогда не будет своих детей? Потому что он намеревался никогда не вступать в брак? Потому что он не мог? Включала ли в себя пытка…

Внезапно ее внимание было отвлечено. Сиднем Батлер остановил двуколку, и Энн увидела, что впереди них дорога упирается в нечто, похожее на большую неглубокую чашу. Эта долина была окружена со всех сторон деревьями, за исключением участка, где проселочная дорога переходила в посыпанную гравием подъездную дорожку с деревянными воротами из пяти брусьев, с простыми ступеньками перелаза рядом с ними и пешеходной тропинкой. Перед ними расстилались обширные, покрытые травой луга, протянувшиеся по обе стороны от дороги. На них паслись кудрявые овечки. Некоторые нашли убежище от солнца в тени нескольких старых дубов и вязов.

Должно быть, где-то перед подъемом с противоположной стороны долины имеется низкая изгородь, подумала Энн. Выше она могла видеть коротко подстриженные лужайки, цветочные клумбы и что-то, напоминавшее розовые кусты. И, конечно же, там, на дальнем склоне находился дом, более всего привлекший к себе ее внимание. Он был построен из серого камня, и с точки зрения архитектуры был не особенно красив: квадратной формы, трехэтажный и очень основательный, с прямоугольными окнами на двух нижних этажах и квадратными на верхнем. Стены более чем наполовину были увиты плющом. Со всех сторон дом окружали деревья.

Это строение нельзя было назвать ни просто домом, ни настоящим особняком. Он был маловат в сравнении с Глэнвир, отстоявшим от него всего на несколько миль. Помещичий дом – вот правильное название. Низина, в которой приютились дом и парк, создавала впечатление полной уединенности и компактности, если и не совсем чего-то незначительного.

По другую сторону дороги, с которой они свернули, на расстоянии одной или двух миль, находилось море.

Энн вдруг осознала, что мистер Батлер не сделал ни одного движения, чтобы спуститься вниз и открыть ворота. Он смотрел на нее.

– Что вы об этом думаете? – спросил мужчина.

– Я думаю, – ответила Энн, в то время как ее глаза упивались видом дома, деревьев, цветника, усеянного овцами луга и всего парка в целом, – что вы будете счастливы здесь, мистер Батлер. Разве может быть иначе?

Как мог кто-то не быть здесь счастливым? Внезапно ее охватила такая зависть, такая сильная тоска, что казалось, ее сердце откликнулось на это физической болью.

– Когда я приехал в Глэнвир, здесь жили на основании десятилетнего договора аренды отставной военно-морской капитан и его жена. В прошлом году они отсюда уехали, и я почти не предпринимал попыток найти новых арендаторов. Полагаю, это единственный случай, когда я пренебрег своими прямыми обязанностями управляющего Бьюкасла.

– Герцог продаст его вам?

– Бьюкасл не сказал «нет», но он также не сказал и «да». Он обещал дать мне ответ перед своим отъездом отсюда.

Внезапно Энн осознала, что управляющий, должно быть, очень богатый человек, если способен сделать предложение о покупке такой собственности. В социальном положении между ними зияла пропасть. Хорошо, что она не строила никаких планов в отношении него.

Но Энн была очень рада, что они стали друзьями.

– Не подержите ли вы вожжи, пока я открою ворота? – спросил Сиднем.

– Позвольте, это сделаю я. – Энн выпрыгнула из двуколки, не дожидаясь его ответа, открыла ворота и качнула их на петлях назад. Потом она встала на нижний брус и прокатилась часть пути, глядя на мистера Батлера в двуколке, над которым хотела подшутить. Внезапно Энн осознала всю эту окружавшую ее сельскую красоту: зеленую траву, синее небо, пение птиц, стрекот и жужжание насекомых, легкий ветерок. Она вдыхала запахи растений, животных и моря, ощущала, как припекает солнце. Энн поняла, что это – одно из тех ярких счастливых мгновений, которые навечно сохраняются в памяти.

Без улыбки, Сиднем пристально вглядывался в ее лицо. Было невозможно догадаться, о чем он думает. Возможно, Энн обидела его, самолично открыв ворота. Вероятно, Сиднем Батлер подумал, что она считает его неспособным сделать это самостоятельно.

– Я не могла не поддаться искушению, – сказала Энн. – Вы подождете немного, пока я взберусь по ступенькам перелаза?

– Несмотря на то, что ворота уже открыты? – он криво улыбнулся ей.

– Перелазы сделаны для того, чтобы взбираться по ним, – заявила Энн. – Никогда не могла сопротивляться этому желанию.

Взмахнув рукой в направлении перелаза, он одарил ее чуть насмешливым полупоклоном со своего места в двуколке.

Но к тому времени, как Энн вскарабкалась на две каменные ступеньки и, перекинув обе ноги через деревянную перекладину, уселась на ней, чтобы повернуться и одарить его улыбкой, Сиднем уже выбрался из двуколки и, закрепив вожжи на верхней перекладине ворот, шагнул по направлению к Энн, предлагая ей руку, чтобы помочь спуститься.

– Если бы у меня сейчас было две руки, я смог бы сыграть роль настоящего джентльмена и перенести вас вниз.

– Но тогда, – заметила Энн, вкладывая свою правую руку в его левую, а другой придерживая юбку, – я упустила бы шанс спуститься, подобно королеве, мистер Батлер.

Тем не менее, из нее получилась очень недостойная королева. Когда нижняя ступенька опасно зашаталась под ее весом, Энн спрыгнула на землю и едва смогла удержаться от того, чтобы не столкнуться с Сиднемом головами. Рассмеявшись, Энн посмотрела ему в лицо, находившееся всего лишь в нескольких дюймах от ее собственного.

Дежавю[9]9
  Дежавю (фр. deja vu – уже виденное) – психологическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации.


[Закрыть] сразило ее, подобно удару кулаком в низ живота. Это было так похоже на эпизод на утесе.

Его левый глаз казался очень темным и напряженным, а неулыбающийся рот был очень красив. Энн чувствовала его дыхание у своего лица. Всем своим телом она ощущала жар его тела. На одно головокружительное безумное мгновение она качнулась чуть ближе к нему, полуприкрыв глаза.

А затем резко отшатнулась и опять рассмеялась, вырывая свою руку из его руки, так же, как она сделала это в прошлый раз.

– Благодарю вас, сэр, – беспечно сказала Энн. – Я, несомненно, была бы весьма опечалена, если бы вы не поддержали меня. Полагаю, что моя гордость и чувство собственного достоинства пострадали бы больше, чем любая другая часть меня, но гордость и чувство собственного достоинства тоже следует оберегать.

– Я должен был это предвидеть, – произнес Сиднем Батлер.

Несколько мгновений спустя они опять уселись рядом в двуколку и продолжили свой путь в долину, где находились помещичий дом и парк Ти Гвин.

Энн думала о том, что она опять почти дотронулась до него. Не просто до его руки, но до него самого. Она почти поцеловала его – и он это понимал. Сейчас он неподвижно сидел рядом с Энн, зная, что женщина избегает его. Но, скорее всего, он неправильно понимал причину этого.

Дело было не в нем. Совсем не в нем.

Причина заключалась в ней.

Физическая близость внушала ей ужас.

Но возможно, Сиднем Батлер почувствовал облегчение, когда она отвернулась. Энн не была девственницей. Она была изнасилована. У нее был ребенок. Все эти факты легко могли заставить мужчину чувствовать к ней отвращение, равное тому, которое Энн могла бы испытывать в отношении него.

Но Энн не думала, что он чувствовал отвращение.

Она посмотрела на долину и дальше – на дом и сады, и вновь попыталась просто почувствовать себя счастливой.

***

В Ти Гвин не было постоянно проживающих слуг. Тем не менее, Сиднем следил за тем, чтобы за садами регулярно ухаживали, а также проветривали и убирали дом. Как управляющий герцога Бьюкасла он делал бы так, даже если бы у него не было личной заинтересованности в этой собственности. Но тогда, возможно, он не приезжал бы сюда так часто, чтобы лично убедиться в проделанной работе.

Он направил двуколку к конюшне, распряг лошадь, задал ей воды и овса. В это время мисс Джуэлл всего лишь за этим наблюдала, поскольку от ее помощи он вежливо отказался. Сиднем оставил корзину для пикника в двуколке, чтобы позже они могли принять решение, где именно устроить пикник.

Сиднем испытывал странное нежелание вести Энн в дом. Или возможно, все было как раз наоборот. Ему мучительно сильно хотелось показать ей дом, но хотелось сделать это в правильное время. В момент прибытия он все еще чувствовал себя немного расстроенным из-за происшествия на перелазе, когда он почти поцеловал ее. Вышла бы ужасная бестактность! Когда Энн отпрянула от него, это стало веским напоминанием о том, какой глупостью с его стороны было бы позволить себе влюбиться в эту женщину.

Иногда, поскольку они становились друзьями, и, вообще, он чувствовал себя очень уютно в ее компании, Сиднем забывал о том, что в отношениях между ним и любой женщиной не может быть ничего иного кроме дружбы.

В настоящий момент он совершенно не хотел оказаться с мисс Энн Джуэлл наедине внутри любого помещения, хотя сегодня в своем муслиновом платье с завышенной талией и узором в виде веточек, дополненном соломенной шляпкой с гибкими полями, она выглядела еще более привлекательно, чем обычно. И платье и шляпка были отделаны голубыми лентами. А ведь он видел этот ее наряд не в первый раз. Энн казалась загоревшей и похорошевшей после нескольких недель, проведенных в Глэнвир, хотя ей, возможно, и не понравилось бы, если бы Сиднем отметил этот факт – леди обычно не нравится загорелый цвет кожи. Сиднем не думал, что сможет когда-нибудь забыть, как она стояла на нижней перекладине распахнувшихся ворот и со смехом смотрела на него, словно беззаботная девчонка.

Это разрывало ему сердце.

Он повел ее на прогулку по парку, по тропинке, вьющейся среди деревьев, через открытый луг, держась в стороне от овец и их экскрементов. Они полюбовались ромашками, лютиками и клевером, которые невозможно было увидеть на более тщательно подстриженных лужайках за пределами низкого заборчика. Далее они прошли через лужайки, сначала к задней части дома, где, даже при том, что дом стоял пустым, были расположены грядки с овощами, а затем – к фасаду: к ярким цветникам, в которых, к удовольствию Сиднема, не было сорняков и к беседке, увитой розами.

Здесь он с радостью присел, поскольку после почти часовой непрерывной прогулки его правое колено сильно разболелось. Воздух был насыщен ароматом десятков роз, которые росли на клумбах и тянулись вверх, цепляясь за шпалеры[10]10
  Шпалера(здесь) – деревянная или металлическая решетка или натянутая в несколько рядов проволока, прикрепленная к столбам, служащая опорой для растений.


[Закрыть]. Слышалось низкое жужжание пчел.

Однако Энн садиться не захотела. Если бы он знал это заранее, то и сам остался на ногах, но теперь решил не вставать. Сиднем сидел и смотрел на Энн, склонившуюся над розовыми клумбами, чтобы поближе рассмотреть некоторые самые красивые цветки и, слегка коснувшись их, почувствовать их аромат.

Она выглядит довольной и расслабленной, подумал Сиднем. Казалось, что эта женщина принадлежит этому месту так же, как и он сам…

Сиднем не знал, как ему удастся справиться с разочарованием, если Бьюкасл откажется продать ему Ти Гвин. Он не думал, что в этом случае сможет остаться здесь в Уэльсе. Это была тревожная мысль, поскольку на земле не существовало другого места, где бы ему еще хотелось жить.

Но даже, если он действительно когда-нибудь будет жить здесь, если когда-нибудь он вновь будет вот так сидеть в жаркий, навевающий сон летний полдень, то и тогда он будет одинок.

Его взору не предстанет красивая женщина среди цветов.

– Вы можете срезать несколько роз, если хотите, – сказал Сиднем, – и забрать их с собой в Глэнвир. Я принесу из дома нож.

– Они завянут, – ответила Энн, обернувшись к нему. – Лучше я оставлю их здесь, в естественной среде, чтобы они прожили отмеренный им срок. Но спасибо за предложение.

Сиднем встал, когда Энн подошла к нему, а потом снова сел, после того, как и она села рядом. Но ему следовало бы пересесть на другую сторону, запоздало подумал он. Энн села с его «слепой» стороны. Обычно он не был таким неуклюжим.

– Когда я была вынуждена покинуть свое место гувернантки у леди Пруденс Мор, – сказала Энн, – я переехала в небольшой коттедж в деревне Лидмер. Хотя я зарабатывала на жизнь, давая частные уроки, однако я все-таки была вынуждена принять финансовую поддержку, которую мне предложил Джошуа. У меня было несколько учеников и мой маленький сын, которые занимали почти все мое время. И все же я чувствовала себя очень одинокой. Когда я закрывала дверь коттеджа за своими учениками, в нем оставались только Дэвид и я. Иногда я находила это… невыносимым.

– Тогда для вас стало благом, – сказал Сид, – то, что вам, в конце концов, предложили работу в школе-интернате.

– Да, – согласилась Энн, – это лучшее из того, что случилось со мной за долгое время. А вам нравится жить одному?

– Я никогда не бываю совсем один, – заметил Сиднем. – Всегда есть слуги. У меня почти со всеми ними дружеские отношения, особенно с моим камердинером.

Он не мог видеть Энн, не повернув голову направо. Из-за этого Сиднем испытывал определенное неудобство.

– А вам понравится жить здесь? – спросила она. – Принесет ли это вам счастье, которого вы так страстно желаете?

Всего лишь час назад, когда они остановили двуколку на вершине холма, Энн заверяла его, что он сможет быть здесь счастлив. Во время последнего часа они энергично прогуливались, разговаривали и смеялись, а иногда им было уютно просто молчать вместе. Они были согреты солнечным светом и летом. В какой момент их обоих охватила меланхолия?

Весь день Сиднем старался не думать о том, что это был ее последний день в Глэнвир, что уже завтра утром она уедет, что все гости разъедутся к началу следующей недели. Когда-то Сиднем считал дни в страстном ожидании их отъезда. А сейчас он неохотно считал дни совсем по другой причине. Но для мисс Энн Джуэлл пребывание здесь заканчивалось. Сиднем уныло думал обо всех потраченных впустую днях, когда он не виделся с Энн. Но даже, если бы он проводил в обществе Энн все дни напролет, сегодняшний день все равно был бы последним.

– Моя жизнь будет такой, какой я сам ее сделаю, – сказал Сиднем. – Это верно всегда и для каждого из нас. Мы не можем знать, что нам принесет будущее, или какие чувства мы будем испытывать. Мы даже не можем быть уверены, что наши самые тщательно разработанные планы будут осуществлены. Мог ли я предугадать, что случится со мной на Полуострове? Могли ли вы предугадать, что произойдет с вами в Корнуолле? Тем не менее, все это с нами случилось. И это изменило наши планы и наши мечты столь радикально, что никто не осудил бы нас, если бы мы сдались, никогда больше не строили планов и не мечтали. Это – тоже выбор, который каждый из нас должен сделать. Буду ли я здесь счастлив? Я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть счастливым, если Бьюкасл согласиться продать мне Ти Гвин.

– О чем вы мечтали? – спросила Энн.

Сиднем повернул голову в ее сторону так, чтобы видеть Энн. Она сидела на краю скамейки, лицом к нему и пристально смотрела на него большими глазами, казавшимися дымчатыми под ее длинными ресницами и тенью от полей шляпки. Очевидно, Энн намеренно так пристально рассматривала его изуродованную сторону. Сиднем мог бы предложить ей поменяться местами, но он этого не сделал. Так было безопаснее. Ему следовало постоянно напоминать себе о том, как Энн отпрянула от него там, возле перелаза, – да, это было именно то, что она сделала, – и что ему не следует позволять своим чувствам к этой женщине выйти за пределы дружеских.

– Мои мечты были довольно скромными, – сказал Сиднем. – Я хотел рисовать. Мне хотелось иметь свой собственный дом, жену и детей. Нет, позвольте мне быть совершенно искренним, так, как вы просили. Я хотел быть великим художником. Мечтал выставляться в Королевской Академии. Но я оказался перед выбором, – как видите, выбор существует всегда. Мне также хотелось, чтобы люди видели, что я такой же храбрый и мужественный, как и мои братья. И поэтому я попросил отца купить мне офицерский патент. И чем больше моя семья возражала, утверждая, что такая жизнь не для меня, тем упорнее я на этом настаивал. Теперь я должен жить с последствиями того выбора, который совершил. И я не назову тот выбор неверным. Это было бы глупо и бессмысленно. Тот выбор привел меня ко всему, что случилось с тех пор, включая настоящий момент, и ко всем тем выборам, которые я сделаю сегодня или завтра, или на следующей неделе. К выборам, которые приведут меня и к следующему, и последующим этапам в моей жизни. Все это длинный путь, мисс Джуэлл. Я пришел к пониманию того, что наша жизнь – это путешествие, и всегда требуются сила и храбрость, чтобы сделать следующий шаг, не рассуждая о том, что правильно, а что неправильно.

– Были ли вы столь мудры до того, как получили ранение? – спросила Энн.

– Конечно, нет, – ответил он. – И если я проживу еще десять или двадцать лет, слова, которые я только что произнес, покажутся мне глупыми, или, по меньшей мере, поверхностными. Мудрость происходит из жизненного опыта, а пока что мой опыт исчисляется двадцатью восемью годами.

– На один меньше, чем мне, – сказала Энн. – Вы моложе меня.

– А о чем мечтали вы? – спросил он.

– О браке с кем-то, к кому я смогу чувствовать привязанность, – ответила Энн. – О детях. О скромном собственном домике в деревне. По крайней мере, часть того, о чем я мечтала, я получила. У меня есть Дэвид.

– И вам выбрали потенциального мужа? – спросил Сиднем.

– Да.

Следующий вопрос он бы не задал. Ответ был слишком очевиден. Этот мужчина, кем бы он ни был, бросил ее после того, как выяснилось, что она беременна от кого-то другого.

Это был кто-то из Корнуолла?

– Но вы правы, – сказала Энн. – несмотря ни на что, мы вынуждены продолжать путешествие по нашей жизни. Альтернатива слишком ужасна, чтобы всерьез рассматривать ее.

В наступившей за этим тишине Сид почувствовал себя неуютно. Он был уверен, что она не шевелилась. Должно быть, она все еще сидит боком около него. Конечно же, он мог просто встать. Он все еще не показал ей внутреннее убранство дома. Но какое-то упрямство заставляло его оставаться на месте, и позволить ей вдоволь насмотреться на него. Словно она не видела его прежде.

– Это не очень приятное зрелище, не так ли? – наконец отрывисто произнес Сиднем, и тут же ему захотелось прикусить язык. Что она могла сказать в ответ на такие полные жалости к самому себе слова, кроме как поспешить с совершенно глупой ложью, чтобы утешить его?

– Нет, – сказала Энн, – не очень.

Эти слова скорее позабавили его, нежели причинили боль. Он опять повернул голову и улыбнулся ей.

– Но это часть того, кем вы являетесь, для всех тех, кто знает вас сейчас, – сказала Энн. – Этого нельзя избежать, если только вы не решите стать отшельником или носить маску. Я думаю, что для вас ужасно быть слепым на один глаз, не иметь руки и быть не в состоянии делать многие вещи, которые легко получались у вас раньше. И это, должно быть, ужасно, глядя в зеркало, каждый раз вспоминать, как вы выглядели раньше, и что вы никогда не будете снова так выглядеть. Вы были удивительно красивы, не правда ли? Вы и сейчас красивы. Но те, кто видит вас сегодня, – особенно, как мне кажется, те, кто не знал вас раньше, – быстро привыкают к вашей внешности. Правая сторона вашего лица не слишком привлекательна, как вы сами сказали. Но она не уродлива. Это правда. Возможно, она могла бы быть такой, но не стала. Она является неотъемлемой частью вас самого, а вы – человек, заслуживающий уважения.

Сиднем рассмеялся, все еще глядя на нее. По правде говоря, он был глубоко тронут. Он чувствовал, что, говоря так, Энн не старалась всего лишь утешить его.

– Спасибо, мисс Джуэлл, – сказал Сид. – За все годы, прошедшие с тех пор, как это со мной случилось, не нашлось никого, даже среди членов моей семьи, особенно среди членов моей семьи, рискнувших столь откровенно поговорить о том, как я выгляжу.

Внезапно Энн поднялась со скамьи и подошла к одной из решеток, за которые цеплялись розы. Она наклонила голову, чтобы понюхать один особенно красивый красный цветок.

– Я сожалею, – сказала она, – о том, что произошло раньше.

Многое случилось раньше. Тем не менее, Сиднем понял, о чем она говорит.

– Это моя вина, – сказал он. – Я не должен был даже думать о том, чтобы поцеловать вас.

Но он не думал. В этом была вся проблема. Если бы он думал, то никогда бы не подошел к ней так близко. Он отпустил бы ее руку сразу же, как только Энн восстановила равновесие, и отошел от нее.

Энн повернула голову, чтобы взглянуть на него.

– Но это была я, – сказала она. – Это именно я едва не поцеловала вас.

Ее щеки внезапно зарделись.

Ах! Он не понял этого. Того, что она остановила себя, и теперь она чувствовала, что должна извиниться перед ним. Сид посмотрел вниз и смахнул соринку со своих бриджей.

Однажды, около трех недель тому назад, она прикоснулась кончиками пальцев к его щеке, а затем отдернула руку, словно обжегшись.

Сегодня она почти поцеловала его и снова судорожно отпрянула от него.

Внезапно Сиднем осознал, что Энн стоит прямо перед ним. Сид посмотрел на нее, собираясь улыбнуться и предложить пойти взглянуть на дом. Но ее глаза были такими большими и глубокими, что Сиднему показалось, что он может видеть сквозь них ее душу. И вновь Энн прикоснулась кончиками пальцев к тому же месту, которого касалась раньше.

– Вы не уродливы, мистер Батлер, – произнесла она. – Вовсе нет. Действительно не уродливы.

И, наклонив голову, прижалась губами к левой стороне его рта. Ее губы заметно дрожали, и Сиднем почувствовал, что ее дыхание у его щеки было весьма неровным. Но со стороны Энн это не было символическим поцелуем, призванным всего лишь доказать, что у нее достаточно храбрости, чтобы сделать это. Нет, ее губы оставались прижатыми к губам Сиднема так долго, что он почувствовал ее вкус и возжелал ее настолько, что ему пришлось сжать рукой скамью с силой, достаточной чтобы на деревянном сидении остались вмятины.

Подняв голову, Энн опять посмотрела на него как-то по-особенному, так, что ее взгляд сосредоточился на обеих сторонах его лица. И Сид заметил, что глаза ее полны слез.

– Вы не уродливы, – снова повторила она почти яростно, будто желая убедить в этом саму себя.

– Спасибо, – Сиднем заставил себя улыбнуться и даже тихонько засмеяться. – Спасибо, мисс Джуэлл. Вы очень добры.

Он хорошо понимал, чего ей стоило прикоснуться к нему таким образом. Она была сострадательной натурой. Не ее вина, что он чувствовал себя сейчас еще более безрадостно, чем раньше.

У нее был вкус солнечного света, женщины и мечты.

– Могу я показать вам дом? – спросил Сид, вставая.

– Да, пожалуйста. Я весь день ждала этого с нетерпением.

А затем он совершил нечто весьма огорчительное, нечто, чего не делал уже в течение длительного времени. Он предложил Энн свою правую руку, чтобы женщина могла опереться на нее.

Ничего особенного, если не считать того, что ничего не произошло.

Руки не было.

Она шагнула к нему, даже не заметив этого его жеста.

На краткий миг он забыл, что был всего лишь половиной человека.