Текст книги "Рябь (ЛП)"

Автор книги: Мэнди Хаббард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 5

Я плавала всю ночь, но мой желудок всё ещё переворачивается, в то время как я вхожу в двери школы, застёгивая свою флисовую кофту, словно она может защитить меня от того, что грядёт. Пережить сегодняшний день будет непросто.

Прошло уже две недели с начала учебного года, то есть сегодня мой день рождения. Это должен быть счастливый день. Для всех остальных в школе так бы и было. Но мой день рождения всегда будет очередной годовщиной смерти Стивена, и никто не позволит мне об этом забыть. Возможно, полиция и посчитала меня невиновной, но для всех остальных я в ответе за случившееся. Навсегда останусь той, которая забрала жизнь Стивена.

Я поднимаю подбородок, расправляю плечи и пытаюсь идти к моему шкафчику так, будто не замечаю внимательные взгляды моих одноклассников.

Ученик классом младше, не замечая напряженной атмосферы в коридоре, проходит мимо меня, обдавая мое тело одобрительным, практически похотливым взглядом, пока не замечает, что я смотрю на него свирепо, и только тогда отворачивается.

Несколько человек, Сиенна и ее парень Патрик, а также Никки с Кристи, стоят вместе неподалеку от моего шкафчика. Они разместились у большого окна, официально закрепленного за старшеклассниками. Неофициально, за самыми популярными среди них, что означает, это место принадлежит компании Сиенны. Почему именно мне достался шкафчик так близко расположенный к окну, где они собираются?

Я поворачиваюсь к своему шкафчику, сконцентрировавшись на попытке сдержать дрожь в руке, чтобы они не заметили моего волнения. Я ошибаюсь с комбинацией в первый раз и вынуждена начать сначала. Я чувствую их взгляды на своей спине. Моя грудная клетка сжимается, и мне становится трудно дышать.

Наконец, я набираю последнюю цифру и открываю дверь.

Песок, словно вода, высыпается к моим ногам. Мои книги, тетради и все остальное в песке.

Я оборачиваюсь, пытаясь понять, кто из моих одноклассников сделал это. Сейчас Сиенна стоит ближе, чем минуту назад, ее рука лежит на бедре. Она одета в черную юбку по колено и в одну из старых футболок Стивена, которую он носил хотя бы раз в неделю. Я не видела эту футболку с прошлого года. С моего семнадцатого дня рождения. Мне становится интересно, что еще из его вещей она сохранила.

Моя грудь быстро поднимается и опускается, я близка к тому, чтобы все оставить и сбежать.

– С Днем Рождения, – говорит она, ее голос дрожит.

Я моргаю.

В ее словах нет злости.

Я сжимаю руки в кулаки, отчаянно пытаясь сохранять спокойствие.

– Как долго ты собираешься это делать?

Она поворачивает голову в сторону, и свет, льющийся из окна, ловит мерцающие слезинки на ее глазах.

– До тех пор, пока мой брат не вернется.

Она разворачивается и уходит прочь. Мне хочется крикнуть ей вслед, что я так же сильно, как и она, хочу возвращения ее брата, что на самом деле я не хотела убивать его, и она не должна продолжать так вести себя со мной, но я глотаю эти слова.

Один за другим все расходятся. Я возвращаюсь к шкафчику, хлопком закрываю его и отправляюсь прочь в противоположном направлении.

С Днем Рождения меня.

Когда я переступаю порог дома, бабушка сидит в своем кресле, но ее глаза закрыты, а равномерное сопение заполняет гостиную. Я замираю в дверном проеме, наблюдая за ней, мои руки все еще сжимают тяжелый рюкзак.

Ее седые волосы растрепаны, розовый свитер и рубашка немного смяты, но она выглядит такой безмятежной. Вот бы и я могла почувствовать такое же умиротворение. Каждая конечность, каждая мышца расслаблены.

Я разворачиваюсь и направляюсь в кухню. Открываю несколько шкафов. Ужин. Он займет мои мысли и руки. Я рассматриваю варианты, мои руки скрещены на груди. Сейчас я не в том настроении, чтобы готовить сложное блюдо. Единственное, чего я хочу, – покончить с едой, убедительно улыбнуться и уйти к себе в комнату, чтобы переждать время до ночи. Я беру фасоль, кукурузу, немного сухой лапши и тушеных помидоров. Добавлю к ним замороженных овощей, и суп готов. Бабушка любит суп.

Я наполняю кастрюлю водой, ставлю ее на плиту и включаю огонь. Когда я тянусь в ящик за ковшиком, краем глаза замечаю что-то розовое. Я улыбаюсь так широко, как только могу, поскольку моя бабушка направляется ко мне, а я хочу скрыть все напряжение, скопившееся за день в школе.

– Лекси, милая, я не слышала когда ты пришла.

– Ты спала в это время, бабуля.

Она хмурится.

– Тебе не следует готовить ужин в твой день рождения.

– Знаю, но я люблю готовить, – я высыпаю лапшу в кастрюлю, а потом разворачиваюсь, чтобы взглянуть на нее. – Все хорошо, правда. Ты можешь присесть. Обед будет готов через двадцать минут.

Она уходит, её тапки шаркают по деревянному полу. Я наблюдаю за ней, пока ярко-розовый цвет не исчезает из виду.

Поворачиваюсь назад и тянусь к консервному ножу, открываю томаты и сбрасываю их в кастрюлю, тихо напевая при этом. В школе отстойно, но мне приятно чувствовать себя нормальной, находясь дома. Это так отличается от моих больших, сверхъестественных проблем. Когда я здесь, мне не приходится ждать подвоха.

Я нахожу в шкафу баночку итальянской приправы и немного добавляю в кастрюлю. Затем прислоняюсь бедром к столу, пока жду, когда закипит суп.

Слышу приближающиеся шаги. Бабушкино лицо закрывает большая коробка, обёрнутая в простую коричневую бумагу. Её морщинистые, жилистые руки крепко держат её.

У меня пересыхает во рту.

– Я думала, мы договорились, никаких подарков, – говорю я.

Единственное, в чем я отчаянно нуждаюсь, это деньги на бензин.

– Подарок не от меня, – отвечает она, ставя коробку на стол.

Когда я вижу почерк, мне становится трудно дышать.

– Он от твоей матери. Она дала мне его прежде... – ее голос обрывается. Бабушка откашливается: – Она хотела, чтобы я передала его тебе.

Я хмурюсь.

– Ты хранила его на протяжении шести лет?

– Я боялась, что тебя очень сильно расстроят старые вещи твоей матери. Но теперь ты взрослая. Если хочешь взглянуть на них, они твои.

– О.

Я смотрю на коробку.

Она накрывает мою руку своей.

– Я доварю суп. Почему бы тебе не пойти к себе в комнату и не открыть коробку наедине?

На этот раз я не возражаю. Беру коробку, захожу в свою комнату и закрываю за собой дверь с тихим щелчком.

Шесть лет моя бабушка хранила это.

Я присаживаюсь на край кровати, поверх маминого старого покрывала в цветочек. Кажется, это в другой жизни я жила с ней в арендованном доме на другом конце города.

В течение нескольких долгих секунд я пристально смотрю на коробку. Мне страшно узнать, что внутри нее. Вдруг там какая-то глупая вещь, вроде шкатулки для украшений или плюшевого медведя?

Мне нужны лишь ответы, подсказки, что делать и как наладить жизни, которые я разрушила.

Я протягиваю руку и срываю с коробки бумагу. Стук моего сердца отдает у меня в ушах. Я снимаю крышку с тяжелой коробки и протягиваю руку. Мои пальцы нащупывают клочок бумаги, я вытаскиваю и разворачиваю его, делая глубокий вдох.

Моей дочери на шестнадцатилетие.

Я сожалею, что меня нет рядом, когда ты нуждаешься во мне. Надеюсь, это поможет понять, что тебя ждет.

Я не осознаю, что плачу, пока не замечаю темных пятен на бумаге. Я должна была получить это в мой шестнадцатый день рождения. В день, когда все изменилось. Знала ли бабушка об этом и просто забыла? Или мама не сказала ей?

Я снова перечитываю письмо.

Мама знала. Она знала, что покинет меня и написала эту записку за несколько лет до того, как я должна была ее прочитать.

Она написала это перед тем, как убила Грэга, или после?

Я протягиваю руку и прикасаюсь к чему-то твердому, в кожаной обложке, и как только достаю этот предмет, то понимаю, что это книга. Очень старая книга.

Я провожу пальцами по сухой, выцветшей поверхности, когда кладу книгу на колени, и мои джинсы покрываются пылью. Должно быть, она очень древняя. Когда я приподнимаю обложку, открывая книгу, отламывается корешок.

Первая пожелтевшая от времени страница практически пустая, кроме двух слов, написанных уверенным идеально каллиграфическим почерком:

Для прόклятых.

Я неровно вздыхаю, затем провожу пальцем по странице и переворачиваю ее.

7 января, 1750

Уильяму не подходит Джулия. Их помолвка – это деловая сделка, не более того. А поскольку сейчас он влюблен в меня, то и жениться хочет на мне, а не на ней. Он пообещал мне, что разорвет их помолвку.

Предполагаю, что ее не очень волнует, чего хочет он. Ей нужен только его титул, и она будет бороться, если он захочет уйти. Надеюсь, ему хватит сил.

Сегодня, когда он осмелился потанцевать со мной на балу в Херксбери, я прочла это в ее глазах. Еще не кончилась песня, а я уже знала, что согрешила. Позже, я стояла в стороне, оскорбленная, когда он лгал, чтобы успокоить ее. Он сказал, что просто пытался быть вежливым. Сказал, что никто не приглашал меня на танец, а он, будучи джентльменом, пригласил.

Танец из жалости.

Она все еще злилась, но я знала, что-то произошло между нами.

Она сделает все, чтобы заполучить его, чтобы стать герцогиней. Поэтому мы должны тайно сбежать. Уилл попросил меня подождать месяц, а потом он будет моим, только моим.

Шарлотта

18 января, 1750

Я в ужасе. Джулия знает. Она все знает. Она застала меня, когда я укладывала багаж, и набросилась на меня. Она думает, что может контролировать меня только потому, что я работаю у нее компаньонкой, но она не может решать, кого мне любить.

Она сказала, что я глупая, потому что верю ему. Она сказала, что он скомпрометировал ее, поэтому теперь его долг жениться на ней. Ее слова отдавались тупой болью в моей груди. Должно быть, она лжет. Это меня скомпрометировали. Но ведь я просто прислуга. Его нельзя заставить жениться на мне. Впервые я не уверена, что все эти месяцы поступала правильно.

Но я должна доверять ему. Он меня любит. Он сдержит все обещания, что шептал мне. Я больше ничего не могу сделать, кроме как верить в это. Слишком поздно, чтобы вернуться назад и исправить то, что я сделала.

Шарлотта

7 февраля, 1750

Прошлым вечером Уилл должен был приехать и забрать меня. Я просидела три часа за конюшней на перевернутом ведре, дрожа от холода, а он так и не появился. Мне пришлось просить конюха оседлать лошадь, чтобы я могла поехать в его поместье. Но все было напрасно, потому что мне сказали, он уехал на север со своими друзьями. Как он мог так поступить?

Я была вынуждена вернуться домой, но Джулия сразу же выяснила, куда я ездила. В гневе она набросилась на меня и, если бы не камердинер ее отца, я могла сильно пострадать. Не прошло и часа, как ее отец уволил меня, даже не дав рекомендательного письма.

Этим вечером я стояла на станции, ожидая экипаж, который забрал бы меня от единственного дома, который у меня был эти последние два года, когда Джулия подлетела ко мне верхом на лошади, ее волосы не были собраны и развивались за спиной. Я никогда не видела ее такой растрёпанной, а одного взгляда ее глаз хватило, чтобы мой желудок завязался в узел.

Она спрыгнула с лошади и бросила в меня чем-то. Немного мерцающего, похожего на пыль, порошка, от которого я закашлялась. В легких до сих пор горит, даже когда я пишу это, находясь в километрах от того места, на старом постоялом дворе.

Она заявила, что это цыганское проклятие. Ее глаза расширились и были пугающими, когда она сказала, что я буду такой же жалкой и одинокой, как была она. Что я заплачу за то, что пыталась украсть ее жениха. Я хотела сказать ей, что это он добивался меня, но она все равно бы не послушала.

У меня есть немного сбережений, я продержусь, пока Уилл не сдержит своего обещания и не вернется ко мне, тогда всё будет хорошо.

Шарлотта

15 февраля, 1750

Я не смогла найти Уилла. Его нет дома уже больше недели. Я сняла небольшую комнатку над таверной, поскольку это было все, что я могла себе позволить. Но я всего в нескольких километрах от дома Уилла, ниже по побережью, рядом со скалами Эксмора. Вообще-то я планировала отправиться вглубь страны, но не смогла уехать далеко от моря. Странно, ведь я всегда ненавидела, когда воздух пропитан запахом соли.

Шарлотта

В горле образуется комок. Вот оно. Вот как это все началось. Двести пятьдесят лет назад. Мои пальцы дрожат, пробегая вдоль неровной желтой бумаги. Я переворачиваю страницу.

21 марта 1750

Прошлой ночью я обнаружила, что плаваю в озере без какой-либо на то причины. Мне повезло, что я не утонула, так как я никогда не училась плавать. Хочу домой, но у меня больше нет дома, и я должна это запомнить.

Кажется, у меня будет ребенок, и я не знаю, что теперь делать. Я отправила Уиллу два письма, но он не ответил. Подозреваю, что Джулия каким-то образом перехватила мои письма.

Шарлотта

30 марта, 1750

Я не могу больше здесь оставаться, мои сбережения почти закончились, и скоро меня выбросят на улицу. Мне придется отправиться на юг, найти кузину и молить ее приютить меня.

Но я не уйду, еще нет. Я не могу уйти, не увидев Уилла снова. Я собираюсь в поместье Вармут в последний раз в надежде, что он вернулся.

Я должна знать, правда ли он женится на Джулии, как пишут в газетах?

Шарлотта

2 апреля, 1750

Он умер. Я совершила что-то ужасное. Я не понимаю, что случилось со мной, но знаю, что мне нужно бежать.

Джулия сделала это со мной. Я тогда должна была понять по ее безумному виду, что она в отчаянии и готова на такое, чего я и предположить не могла.

Я должна найти ее немедленно. Прежде чем меня повесят за убийство. Я всего лишь прислуга, а он герцог. Они не успокоятся, пока не докопаются до правды.

Пока не раскроют меня.

Шарлотта

Я переворачиваю страницу, но не нахожу больше записей, написанных темными угловатыми буквами. Я листаю вперед и назад несколько раз, пытаясь понять, что произошло.

Следующие записи были сделаны в конце 1766 года. Они были сделаны другим почерком, более легким и изогнутым, чем у Шарлотты. Я возвращаюсь в начало записей Шарлотты и начинаю считать.

Шестнадцать лет. Разрыв во времени составляет шестнадцать лет. Я задерживаю дыхание, когда сканирую глазами первые строчки.

Новые записи принадлежат дочери Шарлотты и Уилла. Обреченной на такую же судьбу. Все в груди сжимается, и я останавливаюсь на середине предложения. Я переворачиваю несколько страниц, пока не обнаруживаю новый почерк. На сей раз это восемнадцать лет спустя. Новая девочка. Та же самая история. На первой странице она подводит итоги нескольких лет своей жизни. Она пишет о первом человеке, которого убила.

Я возвращаюсь на несколько страниц назад. Почему Шарлотта перестала писать? Она умерла или просто передала книгу дочери?

Мои пальцы переворачивают страницы все быстрее и быстрее, и почерк сменяется еще несколько раз. Я не могу читать эти истории, не сегодня. Уверена, все они будут мне до боли знакомы.

Я уже собираюсь закрывать книгу, когда замечаю несколько последних записей.

Почерк принадлежит моей маме.

Запись начинается не с самого начала страницы, как остальные, а сделана в стороне, словно была написана в спешке. Больше шестнадцати лет назад. Мне не было еще и двух на тот момент.

Я откидываюсь на спину. В этом году отец ушел от нас. В горле образуется ком. Я с трудом дышу, пытаясь вникнуть в написанное.

Я рассказала ему. Я думала, он любит меня и останется. Если не из-за меня, то хотя бы ради Лекси. Но он не мог находиться рядом со мной, когда узнал, кто я на самом деле. Через несколько часов, пока она еще спала, он ушел. И даже не попрощался с ней.

Я моргаю. Мой отец. Она говорит о моём отце.

Я больше никогда не раскрою никому своей сути. Такой боли я не испытывала прежде. Быть отверженной.

Я стискиваю зубы, отчаянно пытаясь сдержать слезы. Страница надорвана с трех из четырех краев, словно когда-то здесь было написано больше, но это всё, что она пожелала сохранить. Всё, что она готова подарить вечности и поделиться этим с другими девушками, которые когда-нибудь будут читать эту книгу.

Я переворачиваю страницу.

Я совершила единственную вещь, которую, как я думала, никогда не сделаю.

Убила.

Я не знала, что Грэг пошел за мной. Не знала, что он был там, в тени, когда я вошла в океан.

Не важно, как это случилось, важно только, что его не стало. И убила его я. Я не могла себя заставить отпустить его руку, даже после того, как его тело остыло. Я оставила его там, на пляже, чтобы кто-то другой нашел тело.

Такая боль сильнее, чем это можно себе представить, гораздо сильнее той, которую я испытала, когда меня отвергли. С этой болью невозможно жить.

Я хочу быть рядом с Лекси, но не могу так жить дальше. Я не сильнее своих предшественниц. И никогда не буду счастлива, потому что навсегда останусь сиреной.

Лекси, если ты читаешь это, хочу чтоб ты знала: мне очень жаль покидать тебя.

Я плачу, пытаясь избавиться от тяжелого груза, что свалился на мои плечи. Свернувшись калачиком, я отталкиваю от себя книгу. С громким стуком она падает на пол.

Думаю, я всегда знала, что моя мать покончила с собой, но после прочтения написанного, чувствую себя опустошенной и раздавленной. Она сама так решила и, привязав шлакоблок к своим ногам, прыгнула с пирса.

Она испытывала ту же боль, с какой я живу каждый день.

Если бы эта книга попала ко мне два года назад? Пошла бы я плавать со Стивеном? Хочется верить, что нет. Никогда. Но так ли это на самом деле, я не уверена.

Каждые двести пятьдесят лет в нашем поколении рождается такая девушка, как я. И эта девушка становится причиной смерти мужчины. Мое убийство Стивена было неизбежным.

Теперь я знаю, кто я и кем всегда была – сиреной.

Я подтягиваю колени к груди и начинаю плакать еще сильнее, надеясь, что бабушка не услышит меня.

Глава 6

Я прохожу через двойные двери школы, крепче сжимая ремни моего простого черного рюкзака. Я преодолеваю всего несколько метров холла, когда ситуация становится отстойной. Моя нога что-то задевает, и я начинаю падать. Пытаюсь за что-нибудь ухватиться, чтобы удержаться, но всё, что могу поделать, это вытянуть руки в ожидании неминуемого падения. Кожа на локтях, впечатавшихся в уродливый коричневый ковер на полу, горит от боли.

Тогда я понимаю, что споткнулась об выставленную на моём пути ногу. Кто-то сделал это нарочно.

Я оказываюсь на полу лицом вниз, мой рюкзак отбросило в сторону. Я поднимаю голову. Все смотрят. Тем не менее, физически я в порядке.

Чего не скажешь о моей папке. Все мои задания и листки с записями рассыпались по полу.

Я перевожу взгляд на своих бывших друзей: Сиенну, Никки, Кристи, половину бывшей футбольной команды Стивена. Два года назад они бы заступились за меня, если бы кто-то поступил так со мной. Они бы помогли мне встать и собрать вещи.

Вместо этого, сейчас они просто стоят и хихикают. Некоторые даже смеются и перешептываются.

Но я не покажу им, что меня это задело. Я отвожу взгляд и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. Сосредотачиваюсь на своей злости. На придурке, который подставил подножку.

Но не важно, как упорно я пытаюсь это скрыть: им удается ранить меня. Не столько издевками, сколько своим поведением, каждый раз напоминая мне, что я совершила, что это я несу ответственность за его смерть.

Я стискиваю зубы, в то время как все начинают расходиться, представление официально окончено. Они наступают на мою папку, комкая мою аккуратную домашнюю работу и оставляя на листах грязные следы. Я хватаю то, что осталось от моих выполненных заданий и заталкиваю обратно в папку.

Внезапно я замечаю протянутую ко мне руку со стопкой моих конспектов по химии. Мой взгляд скользит по руке к плечу, шеи... пока не останавливается на лице Коула. Он выглядит встревоженно.

– Кажется, это твое.

Я смотрю на него снизу-вверх, стараясь стереть со своего лица все эмоции. Я выдавливаю из себя благодарность, поднимаюсь на ноги, вырываю листы у него из рук и заталкиваю их в рюкзак. На долю секунды я позволяю себе заглянуть ему в глаза.

Затем отворачиваюсь и ухожу.

Спустя несколько часов я сижу на уроке английского, ерзая на стуле. Сиенна и Коул сидят слишком близко, отчего мне не комфортно. Все сидят слишком близко.

Я хочу, чтобы они просто забыли о моем существовании. Хочу, чтобы я тоже могла забыть о них, но забыть мою прежнюю жизнь невозможно. Я тоскую по друзьям, которые когда-то у меня были, потому что знаю, что ничего не вернуть назад.

Мне приходится самой отказываться от друзей. Только так я останусь жива. Только так они останутся живы.

В любом случае, не похоже, чтобы они хотели меня вернуть. На похоронах Стивена Коул пытался заговорить со мной, но тогда я не была готова с кем-либо разговаривать.

А через несколько секунд появилась Сиенна и сказала, что я не имею права находиться там, и, в порыве эмоций, дала мне пощечину.

Коул обхватил ее за талию и, кричащую, отвел подальше от меня. В следующий раз, когда я увидела ее в школе, она надела маску замкнутости и холодности, которая одурачила всех. Кроме меня.

Миссис Дженсен возвращает мне проверенную домашнюю работу за первые две недели, вырывая меня из воспоминаний. Я смотрю на оценки.

А

А

А

Я слегка улыбаюсь, складывая эссе в задний отдел моей заново восстановленной папки. Если бы все остальное в жизни могло быть таким же легким, как домашние задания. Таким же не требующим усилий, как плавание.

Миссис Дженсен возвращается в начало класса, обтирая руки о джинсы.

– Итак, с этим закончили, давайте теперь займемся нашим первым большим проектом.

Несколько учеников тяжело вздыхают, но я оживляюсь. Даже если мне и не нравится ходить в школу, я люблю учиться. Когда-нибудь я стану доктором или ученым. Найду лекарство от рака или сделаю другое полезное открытие. Я верну этому миру то, что однажды забрала.

Я уеду в колледж, расположенный где-нибудь далеко отсюда и достаточно большой, чтобы я могла сохранять анонимность, затерявшись среди студентов. Уверена, я найду другое место, где смогу плавать, но я позабочусь об этом, когда перееду туда.

– Ваш первый проект будет выполнен по группам.

По классу распространяется шепот, в то время как ученики начинают искать партнеров. У меня падает сердце, несмотря на то, что я пытаюсь взбодрить себя. Может быть, я смогу работать с новеньким Эриком Или-как-там-его. Может быть, он еще не слышал сплетен обо мне, хотя и прошла уже целая неделя занятий.

Миссис Дженсен прочищает горло, призывая к тишине.

– Пока вы еще не слишком воодушевились, я сама разделю вас на тройки. Итак, посмотрим...

Миссис Дженсон начинает делить класс. Когда она доходит к той части класса, где сижу я, до меня доходит ужасная и неизбежная истина: я окажусь в группе с Сиенной и Коулом.

Нет. Только не это. Я не могу разговаривать с ней. Не могу разговаривать с ним.

Как я и ожидала, она называет наши имена и отворачивается к доске, словно это не она только что изменила курс вселенной или, как минимум, вызвала третью мировую войну. Я хватаюсь за край стола и изо всех сил пытаюсь дышать.

– Для вашего проекта вам нужно прочитать и обсудить роман. Можете выбрать любую книгу, но до завтра вы должны одобрить ее у меня. Вашим заданием будет изложить ваше понимание книги в письменном виде и представить перед классом. Вы работаете втроем, так что я ожидаю от вас хороших результатов.

Класс начинает двигать столы. Я медлю, но затем разворачиваю свой стол, упираясь взглядом во враждебное выражение лица Сиенны. Перевожу взгляд на Коула. Его теплая, скромная улыбка застает меня врасплох. Как он может выглядеть настолько расслабленным, зная, что происходит между Сиенной и мной?

– Предлагаю взять фэнтези, – говорю я сквозь стиснутые зубы. – Может быть, один из романов Евы Стоунволл.

– Ты даже не представляешь, насколько странной иногда кажешься? Ты что наглоталась клей для зубных протезов.

– Что? Я не расслышала тебя, потому что твоя рубашка чересчур кричащая, – огрызаюсь я.

Ее глаза обеспокоены, когда она опускает взгляд на свою яркую желто-розовую рубашку с V–образным вырезом. Затем смотрит на меня с ненавистью.

Коул обводит нас взглядом, но игнорирует нашу словесную перепалку.

– Это девчачьи романы. Как насчет чего-нибудь из Карла Левисона?

– Фу. Его книги скучные,– говорит Сиенна. – И, наверняка, ты их уже все прочел.

– Ты шутишь? Он гений, – отвечает Коул.

Сиенна пожимает плечами.

– Давайте сделаем «Манхэттенскую подготовку».

Я фыркаю.

– Отлично, выбирай дрянь на подобии «Манхэттенской подготовки». Миссис Дженсен никогда не разрешит ее взять – это то же самое, что писать про комиксы.

Глаза Сиены округляются, и она скрещивает руки на груди.

– Не разрешит, если мы преподнесем ее в таком виде, как она есть. Но мы можем сказать миссис Дженсен, что хотим выяснить, являются ли книги намеренной сатирой по отношению к привилегированным слоям общества. Может, настоящей целью автора было показать, насколько поверхностна элита, утрируя поведение героев. Она высмеивает их, а не делает привлекательными.

Коул тут же противоречит ей.

– Никаким образом эти книги не могут называться сатирой. Это просто дурацкие романы для мыльной оперы. Бессмысленная чушь. – Внезапно, он замолкает. Его глаза загораются, и он выпрямляется. – А что, если мы используем этот формат для презентации? Мы можем устроить дебаты прямо перед классом: действительно ли книга задумывалась как насмешка или же это не более чем обычная чушь?

Сиенна опирается руками на парту.

– Угу. Мы можем сделать нормальную презентацию, такую, где каждый по отдельности высказывает свое мнение. И не будет... – ее голос затихает, и она впивается в меня взглядом, – необходимости общаться.

– Да, ладно. А я думал, что ты была самой умной в классе? – говорит Коул.

Она фыркает.

– Я все еще самая умная.

Коул бросает на нее насмешливый взгляд.

– Докажи. Давай сделаем что-то неожиданное, изобретательное, и сделаем это хорошо.

Сиенна вздыхает. Ее жажда успеха перевешивает желание избегать меня.

– Как хочешь.

Коул откидывается на спинку стула, с довольным выражением на лице.

Я отворачиваюсь и изучаю каракули в углу моего стола, сделанные несмывающимся маркером, безуспешно пытаясь подавить панику. Я не могу этого сделать. Не могу работать с ней. С ними.

Когда я поднимаю глаза, Коул улыбается мне, заставляя мое сердце пропустить удар.

– Ты согласна?

Я слабо улыбаюсь, киваю и разворачиваю свой стол обратно, считая секунды до того момента, когда ночью смогу погрузиться в озеро.