Текст книги "С Потомака на Миссисипи: несентиментальное путешествие по Америке"

Автор книги: Мэлор Стуруа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Под ватманом стоял пюпитр из грубо сколоченных досок. На нем лежала раскрытая посередине огромная конторская книга. Чья-то решительная рука перечеркнула в ней красными чернилами графы прихода и расхода и прочую бухгалтерскую канитель. Вместо них были вписаны четыре новых деления: имя, фамилия, адрес, племя. То была книга посетителей Алькатраза. Остров стал местом паломничества американских индейцев, их Меккой. Около двадцати тысяч человек побывало здесь в течение первых десяти месяцев. Я листаю шершавые страницы книги. От них веет ароматом куперовских романов. Звучные имена, экзотические названия племен – ирокезы, могикане, сиу, апачи, навахо, хопи, шошоны, шайены… Это индейский Антей прикасается к земле-матери, чтобы набраться сил.

Увлекшись изучением книги, я не заметил, как в комнату вошел парнишка лет пятнадцати-шестнадцати. Он остановился у порога и терпеливо ждал, пока я подниму голову.

– Алвин?

– Да. Чарли сказал мне, чтобы я показал вам остров.

– Ну, тогда пошли. Впрочем, одну секунду. Вот только распишусь в книге…-

Я вынул из кармана ручку, но вдруг заколебался.

– А мне можно?

– Думаю, что да, – ответил Алвин, испытующе глядя на меня. Он, видимо, понял причину моей нерешительности.

Я снова склонился над книгой. Имя, фамилия. Все в порядке. Адрес – Москва. Племя. Племя? Я задумался, водя ладонью по шершавой бумаге. Затем написал – коммунистическое…

К тюремным корпусам вела узкая полуобвалившаяся лестница. Ее ступени напоминали изъеденные цингой зубы сказочного чудовища. Мы осторожно карабкались по ним. Впереди Алвин, позади я. Мальчик был гибок как кошка и как кошка лениво-грациозен. И глаза его были полузакрыты, как у кошки. А длинные черные волосы перехватывала красная лента, струившаяся по лбу, словно сабельное ранение. Алвин родился в Неваде, но считает себя коренным жителем острова, поскольку находится на нем с первого дня оккупации.

Мы миновали сторожевую вышку. На ней развевался флаг – государственный флаг Алькатраза, знамя «Индейцев всех племен». На лазурном фоне полотнища были вышиты красными нитками вигвам, а над ним сломанная пополам трубка мира. «Нет мира над индейскими хижинами» – слышалось в шелесте знамени.

– Это мы водрузили его, – сказал Алвин. В полузакрытых глазах мальчика вспыхнула гордость. Он отсалютовал флагу…

Тюремные ворота были распахнуты настежь. Над ними распростер крылья американский орел, вырезанный из дерева и выкрашенный в черный цвет. В когтях он держал герб США с девизом «Страна свободных». Орел скорее напоминал стервятника. Впрочем, и свобода в Америке напоминает нечто иное. Прибитый над входом в тюрьму бывшими хозяевами Алькатраза и умышленно оставленный в неприкосновенности нынешними герб США выглядел злой пародией на самого себя.

Мы переступили тюремный порог. По обе стороны коридора в три этажа громоздились железные клетки. Этажи соединялись между собой винтовыми лестницами, тоже железными и тонкими, как штопор. Наконец-то я увидел воочию эту бесконечную панораму прутьев – тюремных тростников, знакомую по бесчисленным гангстерским кинофильмам. Но камеры были пусты. Гангстеры вслед за пеликанами покинули остров. Надзиратели не вышагивали по мостикам, бегущим вдоль железных клеток. Не громыхали засовы, не звенели цепи, не звучала команда. Кругом было тихо, как в космосе.

Я взглянул себе под ноги. На цементном полу, усеянном гравием, осколками стекла, обрывками бумаги, щепками и тряпьем, огромными красными буквами было написано: «Будь решительным. Не страшись никаких жертв. Преодолевай любое препятствие ради достижения победы». Несколько поодаль был нарисован двухметровый кулак, «Вся власть краснокожим!» – провозглашала подпись под ним.

– Это дело наших рук. Мы разукрасили тюремный пол во время первого пау-вау [3]3
  Пау-вау – индейский совет.


[Закрыть], проходившего здесь сразу же после захвата острова, – сказал Алвин.

Я собрался было просить его показать мне камеры, где сидели Аль-Капоне, «пулемет-Келли» и другие знаменитые обитатели. Алькатраза, но, увидев надписи на полу, прикусил язык. Стало неловко соваться со всей этой пошлой гангстерской экзотикой к мальчику, витавшему в совершенно иных эмпиреях.

Впрочем, над некоторыми железными клетками значились имена их жильцов, старательно выведенные белой масляной краской. Это были имена президента, министра внутренних дел, директора ФБР, мэра Сан-Франциско, федерального судьи… Были тут и общие камеры для наблюдательных советов ряда корпораций, главным образом электрических компаний, хищнически захватывающих воду у индейских резерваций.

– Это не прошлые, а будущие обитатели «Острова дьяволов» [4]4
  «Остров дьяволов» – тюрьма Алькатраза.


[Закрыть], – решил на всякий случай просветить меня Альбин. Он говорил совершенно серьезно.

Я от души расхохотался. Даже слезы выступили на глазах.

– Здесь нет ничего смешного. Мы будем судить их за геноцид.

Я поперхнулся. В устах мальчика, почти еще ребенка, слово «геноцид» прозвучало как-то особенно зловеще. Дети его возраста обычно не знают этого слова. Но Алвин уже знал его. И не только понаслышке. Глаза моего гида еще больше сузились. Красная лента, струившаяся по лбу мальчика словно сабельное ранение, еще больше заалела. По крайней мере, мне так показалось. Я потупил взор и уперся в надпись на цементном полу: «Будь решительным. Не страшись никаких жертв. Преодолевай любое препятствие ради достижения победы».

– Правда твоя, Алвин. Здесь нет ничего смешного, – сказал я после минутного неловкого молчания…

Варварское истребление индейцев – одна из самых жутких страниц в истории Америки. Более ста лет назад, в 1869 году, комиссия, учрежденная президентом Грантом, разразилась покаянным документом, в котором говорилось: «История отношений между нашим правительством и индейцами представляет позорный ряд нарушенных договоров и неисполненных обещаний… История отношений между индейцами и белым пограничным населением представляет собой, как правило, отвратительную цепь насилий, убийств, грабежей и неправды с нашей стороны и, как исключение, дикие взрывы отпора со стороны краснокожих».

Покаявшись и заглушив голос совести, белые цивилизаторы вновь принялись за старое. Так, по приказу губернатора Аризоны были перебиты все апачи, не пожелавшие покинуть свои родные очаги, объявленные «умиротворенной территорией». Генерал Крук, руководивший этой кровавой экзекуцией, говорил: «Хуже всего в этих операциях то, что приходится воевать против людей, на стороне которых право». Но на стороне палачей была сила. А право палачи никогда не уважали.

Еще в начале XIX века, в 1802 году, индейские племена получили заверение от президента Томаса Джефферсона в том, что их права будут уважаться. «Братья, ваш отец, президент, будет во веки веков вашим другом. Он будет защищать вас, своих краснокожих детей, от плохих людей», – говорилось в президентском послании, выдержанном в покровительственно-пренебрежительных лицемерных тонах. Но на протяжении всего девятнадцатого столетия «плохие люди» только и делали, что драли кожу с «детей» Томаса Джефферсона. Американская кавалерия физически уничтожала индейскую нацию, американская администрация добивала ее морально и духовно. Путь первой был усеян трупами, путь второй – живыми трупами. Первая создавала кладбища, вторая – резервации. Палачи точили шашки, лицемеры – языки. Умиротворение «дикого Запада» стало символом дикости «западной цивилизации».

Любители мифотворчества утверждают, что судьба улыбнулась наконец индейцам, когда один из них, Уоллес (Чиф) Ньюмен, стал футбольным тренером Виттиер-колледжа. Среди его питомцев был щуплый паренек, просиживавший большую часть времени на скамье для запасных игроков. Звали паренька Ричард Мильхауз Никсон. В 1946 году тренер вновь понадобился Никсону, который вел свою первую избирательную кампанию, пытаясь попасть в палату представителей конгресса США. Согласно легенде, ныне уже канонизированной, Чиф Ньюмен обещал помочь Никсону, но при условии, что последний «сделает хоть что-нибудь для индейцев».

И вот сто лет спустя после самобичеваний президента Гранта из Белого дома раздались почти аналогичные слова другого президента Соединенных Штатов: «Первые американцы – индейцы – наиболее изолированное меньшинство в нашей стране. Начиная с их первых контактов с европейскими поселенцами, американские индейцы то и дело подвергались угнетению и насилию. Их лишали земли предков и права быть хозяевами своей судьбы. Их история – это частью агрессии белого человека, нарушенные договоры и постоянное отчаяние». Затем следовал пассаж, напоминавший джефферооновское обещание более полуторавековой давности, хотя и не такой цветастый, без отца-президента и его краснокожих детей. «Особые отношения между индейцами и федеральным правительством зиждутся на священной обязанности правительства Соединенных Штатов и имеют чрезвычайную моральную и законную силу», – торжественно провозглашал Никсон. Он, разумеется, не упомянул о том, что первый договор между правительством и индейцами был заключен еще в 1778 году и тоже имел «чрезвычайную моральную и законную силу», настолько чрезвычайную, что индейцы до сих пор гнутся под ее бременем. Зато президент не мог удержаться, чтобы не рассказать индейским вождям, призванным в Белый дом на, всеамериканское пропагандистское пау-вау, о футбольном тренере Ньюмене и об условии, которое он поставил своему бывшему питомцу.

– Сегодня я рад сказать, что мне удалось сделать «хоть что-нибудь для индейцев», – сказал Никсон.

Под «хоть что-нибудь» президент подразумевал свое послание конгрессу о положении коренных жителей Америки. Оно и впрямь было составлено по принципу «хоть что-нибудь». Так, например, индейцам племени таос-пуэблос возвращались 48 тысяч акров земли в штате Нью-Мексико, отнятые у них «без всякой компенсации» в 1906 году, А как насчет остальных земель? Не вдаваясь в глубь веков, укажем, что в 1897 году индейцы владели 146 миллионами акров земли. К 1970 году в их руках осталось всего 56 миллионов. Вернуть 48 тысяч акров из украденных 90 миллионов, это и есть по Никсону «хоть что-нибудь»!

Впрочем, иметь землю еще не значит жить на земле. До 1970 года индейцев как самостоятельную этническую группу даже не считали нужным включать в бюллетени переписи населения. Поэтому никто не знает точно, каково их число на сегодняшний день. Согласно приблизительным данным 452 тысячи индейцев живут в резервациях и еще 200 тысяч в городах. В 1700 году индейское население Америки доходило до трех миллионов человек. Да, геноцид собрал свою страшную жатву – ив долине Огайо, где полегли племена шоуни, и на тракте Джорджия – Оклахома, усеянном трупами ирокезов, и на просторах Южной Дакоты, в скалах которой высечены гигантские гордые профили великих американских президентов, – короче, везде, куда проникли штык, Библия и доллар. Давным-давно сгнил в земле генерал Кастер, прославившийся зверским истреблением индейцев, но в трагической судьбе краснокожих мало что изменилось. Средняя продолжительность жизни индейца 44 года. (Велого американца – 71 год.) Детская смертность у индейцев в два раза, а безработица – в десять раз выше, чем у белых, 40 процентов всех индейцев – безработные. В наиболее бедных резервациях их число доходит до 80 процентов! Средняя заработная плата индейского населения на 75 процентов ниже стандартного прожиточного минимума. 90 процентов их домов считаются непригодными для жилья. Кто-то умудрился подсчитать, что средняя индейская семья проделывает в день одну милю пешком, таская воду для своих домашних нужд.

А просвещение? 42 процента индейских детей из поступающих в среднюю школу не заканчивают ее. Пятиклассное образование – вот их обычный предел. (Это ниже, чем даже у мексиканцев и негров.) Иногда их школы расположены в сотнях миль от резерваций, и индейским детям приходится тратить больше времени на переезды, чем на занятия. Но никакая статистика не может передать тех душевных мук, которые выпадают на долю маленьких индейцев, считающихся «счастливчиками», поскольку они посещают школу. Белые сверстники издеваются над ними, допекают вопросами вроде: «А ты совершил твой ритуальный танец? Как поживает твоя скво? Где привязал ты свою лошадь?» Преподаватели заставляют их писать сочинения на тему: «Почему мы счастливы с тех пор, как в Америке высадились пилигримы?» В самом деле, почему?

– Как можно требовать от индейца, чтобы он считал себя составной частью современной Америки, если в каждой телевизионной программе его изображают или в качестве злодея, или в качестве тупого животного? – спрашивает Рэй Фэдден, смотритель музея племени махауков в северном Нью-Йорке.

Кино и телевидение по-прежнему пекут фильмы о «хороших парнях» – ковбоях, первых поселенцах, солдатах и «плохих парнях» – индейцах. Первые по-прежнему истребляют вторых, и потоки крови заливают экраны – от гигантских панорамных до миниатюрных транзисторных. Весной 1969 года я был в Лос-Анджелесе на ежегодной церемонии присуждения «Оскаров». Роскошное здание «Музыкального центра», где проходило вручение знаменитых золотых статуэток, пикетировала группа индейцев. В руках пикетчиков были плакаты. «Прекратите изображать нас убийцами, дикарями и животными» – значилось на них. Жюри Американской академии киноискусства по-своему прислушалось к этому призыву. Главный «Оскар» был присужден Джону Уэйну, отправившему к праотцам не одну сотню индейцев за свою долгую кинематографическую карьеру.

Тяга индейцев к образованию огромна. Очень важно иметь в виду, что на сегодня из каждых десяти индейцев шестерым меньше двадцати лет. (По рождаемости индейцы вышли сейчас на первое место в США. Она у них в два с половиной раза выше средней.) Наши представления о вождях и старейшинах, степенно раскуривающих трубку мира и вершащих судьбами племен на своих пау-вау, безнадежно устарели. Когда я был на Алькатразе, в совет из семи человек, управлявший островом, входили наш знакомый Чарли Дана, 26-летний индеец из племени чоктау, уроженец штата Оклахома и бывший секретарь центра американских индейцев в Сан-Франциско; семинол Эл Миллер, студент Сан-Францисского колледжа; сиу Джон Труделл, студент того же колледжа; калифорнийский индеец Вернон Конвей, 24 лет; баннок Ла Нада Минс, студентка университета Беркли, 22 лет; сиу Стелла Лич, молодая медицинская сестра, и шауни Джуди Скрейпер, студентка Вашингтонского университета.

– Подъем национально-освободительного движения среди индейцев и переход от пассивного сопротивления к радикальным акциям во многом объясняется резким омоложением наших племен, – рассказывал мне Чарли. – Клоунаде стариков, способствовавших превращению индейцев в туристский аттракцион для белых, приходит конец. Для нас «Великий белый отец» стал «Великим хонки», то есть «Великим барменом из грязного салуна». А тех индейцев, кто не поддерживает нашу борьбу, мы называем «дядя Том-Том» [5]5
  По аналогии с «Дядей Томом» – презрительной кличкой, которой негры награждают своих соплеменников, смирившихся с рабской участью.


[Закрыть]. Нам до смерти надоело играть роль услужливого Тонто при Лоун Рейнджере [6]6
  Персонажи из кино– и телевизионных серий о белых поселенцах и индейцах.


[Закрыть]… Наши предки умели молчать с достоинством. Но сейчас этого уже мало. Старики побаиваются раскачивать пирогу. Как бы, чего доброго, не перевернулась! А ведь сейчас даже кричать с достоинством недостаточно. Нужны дела. А для них нужны образованные люди. «Великий хонки» не дурак. Он соображает что к чему. Мы страдаем от «промывания мозгов» куда больше, чем от отсутствия воды или алкоголизма.

Слушая Чарли, я невольно вспоминал тех учителей, что предлагают индейским школьникам писать сочинения на тему «Почему мы счастливы с тех пор, как в Америке высадились пилигримы?». Операция по «промыванию мозгов» носит тотальный характер. По сути дела, она столь же бесчеловечна, как и военные операции генерала Кастора по «вышибанию мозгов» из индейцев. Ведь она преследует ту же цель – держать в рабском повиновении племена краснокожих.

В одном из учебников по истории можно прочесть следующее: «Все племена американских индейцев в ходе своего кочевничества проживали в течение нескольких поколений на замерших просторах Аляски. Это умертвило их ум, убило в них всякое воображение и чувство инициативы». Подобные расистские бредни отравляют сознание индейцев, парализуют их волю. Они и впрямь пострашнее алкоголя и наркотиков. Когда посещаешь резервации, ужасаешься не столько нищете, царящей в них, сколько забитости проживающих там индейцев. Многие из них не осмеливаются поднять на тебя глаза, а тем более пожать протянутую руку. Ведь ты белый, то есть существо высшего разряда.

Этнограф Е. Ньюкамер, долгие годы изучавший жизнь племен хопи в штате Аризона, рассказывает, что «они до сих пор верят в превосходство богов белых над богами индейскими, поскольку белые носят одежду и имеют сверкающие автомобили, а у индейцев нет ни того, ни другого». Уолтер Мондейл, один из немногих, кого искрение заботят судьбы индейского населения (он даже избран почетным вождем племени чиппева), считает, что школы в резервациях «содержат элемент катастрофы», ибо там индейцам прививают мысль об их неполноценности. «Первое, чему их обучают в школах, это то, что они всегда были, есть и будут проигрывающей стороной», – говорит Мондейл. Сенатор Эдвард Кеннеди, возглавляющий подкомиссию по делам образования индейцев, признает, что «наша политика в области просвещения американских индейцев представляет для них национальную трагедию».

Индейцев, посещающих американские университеты, чрезвычайно мало. Их можно по пальцам пересчитать. Даже в Беркли, наиболее либеральном, учатся всего несколько десятков индейцев.

Незадолго до поездки на Алькатраз у меня была встреча с Джеком Эллардом, возглавляющим департамент информации университета Беркли. В живописных техасских сапогах и умопомрачительной рубашке, Эллард опрокидывал все, даже самые дерзкие, представления об ученом муже. Он скорее напоминал исполнителя стилизованных ковбойских песенок из какого-нибудь ночного клуба Лас-Вегаса, И кабинет Элларда в «Спроул-холле» не имел ничего общего с традиционной «кельей ученого». Стены его были украшены старинными фотографиями покорителей «дикого Запада», плакатами. На самом большом из них было изображено пурпурное сердце, взрезанное посредине лезвием безопасной бритвы. Подпись под рисунком гласила: «Забота о всех людях – пытка для отдельной личности». По-видимому, этой пытаемой отдельной личностью и был сам Джек Эллард.

Я попросил мистера Элларда показать мне данные о национальном составе студентов Беркли. Данные были доставлены в кабинет через две-три минуты расторопной секретаршей. В них, между прочим, говорилось, что из 28 тысяч учащихся лишь 52 – индейцы. А вот из Гонконга было 354 студента, из Тайваня – 288. Я обратил внимание Элларда на эти «пропорции». В ответ он только пожал плечами, согбенными в заботах о всех людях.

Не следует думать, что такое положение со студентами-индейцами объясняется исключительно материальными трудностями. В Беркли обучение бесплатное. Индейцы, поступающие в высшие учебные заведения, вынуждены расплачиваться куда более высокой ценой – своим достоинством и национальными особенностями. В Америке вы можете встретить, хотя и весьма редко, индейца – доктора наук или крупного технического специалиста. Но это люди, утратившие, как правило, связь со своим народом, скрывающие свою родословную, стыдящиеся ее. Они живут и вращаются в мире «белых». Они не индейская интеллигенция, а, американская интеллигенция индейского происхождения. Это люди довоенного поколения, люди преклонных лет. Отчаявшись добиться возрождения своего народа, они ограничились борьбой за личное благополучие.

Радикальная индейская молодежь не желает следовать их примеру, Вот почему так резко возросло за последнее время количество «дропаутов» [7]7
  «Дропауг» – студент, покинувший колледж до окончания полного курса обучения.


[Закрыть]среди студентов-индейцев. После двух-трех лет обучения они бегут из университетов, распознавая в них духовные резервации. Далеко не случайно, что в Билле о правах, принятом «Индейцами всех племен», значительное место занимает требование создания индейского национального университета и культурного центра. В прокламации «Почему мы захватили Алькатраз» на этот счет сказано следующее: «Нашим родителям запрещалось говорить на родном языке. Их загоняли в школы-интернаты и подвергали насильственной ассимиляции. Наших родителей заставляли приобщаться к «цивилизации», помахивая перед их носом в качестве приманки долларовыми бумажками… Одна из причин, толкнувших нас на захват Алькатраза, – это трагедия индейского студенчества в университетах и колледжах. Мы не желаем, как наши родители, проходить через интеллектуальную мясорубку «Великого хонки». Мы не желаем, чтобы нас толкли в общеамериканской ступе и плавили в общеамериканском тигле. Нашим мозгам нужно знание, а не промывание…»

Несколько лет назад, путешествуя по Бирме, я столкнулся с племенем, женщины которого имели неестественно удлиненные шеи, украшенные железными обручами. Чем больше обручей, тем длиннее шеи. Их начинают носить с раннего детства и не снимают до самой смерти. Впрочем, снять обручи с шеи такой женщины – значит убить ее. Дело в том, что с годами шейные позвонки и мышцы атрофируются от бездействия, ибо тяжесть головы поддерживается исключительно обручами.

Воспоминания о женщинах этого бирманского племени как-то непроизвольно, инстинктивно пробудились во мне во время знакомства с индейскими резервациями. Они словно обруч на шее краснокожих, жизнь с которым означает рабство, а расставание – смерть. Первая резервация была основана в Соединенных Штатах в 1853 году. Сейчас число резерваций доходит до трехсот, и в них проживает, как мы уже писали, 452 тысячи человек, то есть подавляющее большинство американских индейцев. Резервации находятся в ведении «Бюро по делам индейцев», которое, в свою очередь, является департаментом министерства внутренних дел США. Среди служащих бюро число индейцев не превышает пяти процентов. Это в основном или подсадные утки, или представительская этнография, сборище тех самых «дядей Том-Томов», которых столь сильно и заслуженно презирает радикальная индейская молодежь.

Согласно федеральному законодательству бюро обязано помогать индейцам «в достижении лучшей жизни». Оно ведает делами просвещения, медицинского обслуживания, охраной «договорных земель и вод», короче, регламентирует любой и каждый шаг индейца от колыбели до могильной плиты, скрупулезно расписанный в 489 параграфах 363 законоположений, касающихся резерваций. Без разрешения бюро индеец не может, например, продать принадлежащий ему клочок земли. Зато бюро может отнять у него детей и передать их или в интернат, или на воспитание приемным родителям – белым. Либеральные критики величают подобную систему «чрезмерным патернализмом». Полная зависимость порождает полную беспомощность. Люди начинают цепляться за кандалы рабства, как за спасательный круг. А такие кандалы – самые страшные на свете. Их не то что начинают любить, а как-то привыкают к ним, сживаются с ними. И, что еще хуже, не как с неизбежным злом, а как с неизменным порядком вещей, раз и навсегда заведенным. Кандалы рабства отягчают. Кандалы рабства, становящиеся спасательным кругом, развращают. Раб-иждивенец – наихудшая разновидность раба. Он безнадежен.

Превращение индейцев в таких вот именно рабов и называется «достижением лучшей жизни» на языке «Великого хонки». Роберт Веннет, первый индеец из племени онеида, назначенный в 1966 году президентом Джонсоном на пост главы бюро, после почти что пятилетнего пребывания в шкуре «дяди Том-Тома», вынужден был выйти в отставку, заявив: «Администрация полностью игнорирует нужды индейцев».

История о том, как республиканская администрация подыскивала преемника Беннету, заслуживает того, чтобы остановиться за ней несколько поподробнее. Облава продолжалась более полугода, но каждый раз «охотники за скальпами» возвращались с пустыми руками. В вигваме, именуемом министерством внутренних дел США, царила растерянность… «Неужели мои предки настолько постарались, что перебили их начисто еще до нашего прихода в Вашингтон?» – терялся и терзался в догадках министр Хиккел. Затем он снова рассылал во все края своих самых прославленных следопытов.

Иногда последние возвращались на Потомак с добычей. Но ликования по этому поводу бывали недолгими. Допросив пленников, их тут же отпускали на волю. Дичь по своей кондиции явно не устраивала министра, и охота продолжалась.

Кого же искали следопыты на пост главы бюро – марсианина? Нет, индейца. Так в чем же дело? Или охота в резервациях запрещена? Нет, индейцы не бизоны, поэтому охотились на них и в резервациях. Но безуспешно.

– Индеец, да не тот, – упавшим голосом говорили бледнолицые чиновники из министерства внутренних дел, когда им демонстрировался очередной Монтигомо – Ястребиный Коготь.

Им нужен был не просто индеец, а индеец-республиканец, да еще такой, который согласился бы занять пост главного «Том-Тома». А это все равно, что отыскать иголку в стоге сена при полном солнечном затмении. Конечно, можно было, не мудрствуя лукаво, назначить на этот пост белого. Но республиканская администрация не захотела отстать от предыдущей – демократической, при которой вышеназванное бюро возглавлял индеец. Пропагандистская ценность подобной затеи была вполне очевидна и для внутреннего потребления (своему человеку индейцы будут доверять охотнее) и для внешнего (смотрите, мол, как мы печемся о развитии самостийности индейцев). Однако, как назло, все кандидаты или оказывались демократами, или отказывались прислуживать.

Но вот наконец судьба улыбнулась охотникам. Им посчастливилось отыскать индейца-республиканца, согласного занять декоративный пост в Вашингтоне. Нашли его в совершенно неожиданном месте – в Гринич-Виллидже, районе нью-йоркской богемы. В связи с этим в министерство внутренних дел посыпались звонки: откуда взялись индейские племена в Гринич-Виллидже и не является ли, чего доброго, найденный там кандидат битником или хиппи?

Ответ гласил: нет, не является. Зовут последнего из могикан Луис Брюс. Ему 63 года. Живет он на Десятой стрит в Нью-Йорке и имеет солидную молочную ферму в Ричфилд-Спрингс. Кстати, назвал я его последним из могикан не ради красного словца и не под влиянием литературных ассоциаций, связанных с романами Фенимора Купера, которыми мы все зачитывались в детстве. Во-первых, мистер Брюс и впрямь принадлежит к племени могикан, а во-вторых, он действительно один из последних.

– Моя индейская кровь и принадлежность к республиканской партии представляют редчайшее сочетание, – сказал Брюс на пресс-конференции. – Пожалуй, я один из немногих индейцев-республиканцев в Америке. Недаром для того, чтобы найти меня, понадобилось более шести месяцев охоты.

Брюс родился в резервации Онондага. Отец его был вождем племени. Настоящее имя последнего из могикан – «Агвелиус», что по-индейски означает «Быстрый». Надо сказать, что республиканизм Брюса-Агвелиуса носит весьма своеобразный характер. Так, в 1952 году он поддерживал кандидатуру Эйзенхауэра на пост президента, но одновременно объезжал резервации и выступал против политики Эйзенхауэра по индейскому вопросу. «Индейцы не желают быть гражданами второго сорта. Они хотят сами решать свою судьбу», – говорил Брюс.

Несмотря на своеобразие республиканизма Агвелиуса-Быстрого, министр решил не привередничать. Где гарантии, что ему удастся найти другого? И потом, какое значение имеют убеждения последнего из могикан! Ведь его роль в Вашингтоне исключительно декоративная, так сказать, этнографическая. Политикой по-прежнему заправляют бледнолицые братья.

– Дела, творящиеся в резервациях, ужасны и печальны. Мы создали монстра, – говорит Луис Брюс.

Монстр этот, в свою очередь, создает в резервациях голод, безработицу, болезни. На Алькатразе я встретился с Деннисом Хэстингсом, индейцем из племени омаха. Деннис сбежал на остров из резервации, находящейся в штате Небраска, выстроил себе небольшой вигвам с видом на мост «Золотые ворота», как он грустно шутит, и стал членом «Индейцев всех племен».

– Недавно я вновь посетил свою резервацию. Хотел повидаться с матерью. Боже, что там творится! Только за последний месяц умерло тринадцать человек. И знаете от чего? От простуды и других болезней, от которых в наше время люди уже не умирают…

Президент Никсон и в этом отношении сдержал слово, данное Чифу Ньюмену, – «сделать хоть что-нибудь для индейцев». В своем послании конгрессу Никсон предложил ассигновать на нужды здравоохранения в резервациях десять миллионов долларов. Служба Белого дома сообщала, что вожди индейских племен буквально обрывали президентский телефон благодарственными звонками. Когда я рассказал об этом Хэстингсу, он злобно рассмеялся.

– Жаль, что телефон на Алькатразе отключен – наша «горячая линия» с Белым домом не работает, а то бы я выложил им свою благодарность.

Мы сидели перед вигвамом Хэстингса. Стоявший рядом Чарли Дана, опираясь на один костыль, чертил другим по гравию какие-то цифры.

– Говорят, что бюро кормит индейцев. Враки. Это индейцы кормят бюро. Вот смотрите. – Чарли указал резиновым наконечником костыля на вычерченные им цифры. – Пятнадцать тысяч дармоедов из бюро получают ежегодно около четырехсот миллионов долларов в качестве заработной платы. Было бы куда лучше разогнать их и поделить эти миллионы между индейцами. А никсоновских грошей нам не видать как скальпов марсиан. Его послание еще должно быть одобрено сенатом, где заседают джентльмены, мало чем отличающиеся от генерала Кастера. Ведь нельзя же дать каждому из них в жены Ла Донну [8]8
  Ла Донна из племени команчей – жена сенатора Харриса, активный борец за права индейцев.


[Закрыть]!

Чарли как в воду смотрел. Помните, «хоть что-нибудь» – 48 тысяч акров земли, возвращенные племени таос-пуэблос? Клинтон Андерсон, сенатор-демократ от штата Нью-Мексико, который в прошлом уже дважды блокировал аналогичные законопроекты, пообещал провалить и этот никсоновский билль.

К вигваму Хэстингса подкатил на велосипеде Пронзенный Стрелой.

– Угощайтесь, – сказал он, ставя перед нами два картонных ящика – один с кока-колой, другой с шоколадными батонами.

Мы взяли по банке коки. К шоколаду никто не притронулся.

– За успех вашего дела, – сказал я, чокаясь своей банкой с банками индейцев.

– Спасибо. За успех, – отозвались Пронзенный Стрелой и Хэстингс.

– Простите за коку, но на Алькатразе употребление алкогольных напитков в общественных местах строжайше запрещено, – произнес Чарли. Он не извинялся. Просто объяснял.

Алкоголизм – бич резерваций. Когда-то «Великий хонки» расплачивался спиртом за индейские земли. Теперь многие индейцы, не имея земли, пьют с горя, чтобы забыться. «Мы пытаемся утопить в вине наше рабство. Мы свободны только тогда, когда пьяны», – говорит Билл Пенсоньо, председатель Национального совета индейской молодежи. Алкоголизм способствует росту самоубийств. В резервациях число самоубийств в три раза выше, чем в среднем по Соединенным Штатам, а в некоторых даже в десять раз. Всю Америку потрясла история 16-летнего мальчика из резервации Форт-Хилл, штат Айдахо, повесившегося в тюрьме. За два дня до этого он рассказывал сенатору Роберту Кеннеди о своем безвыходном житье-бытье в резервации. Сенатор не успел помочь ему. Впрочем, не успел помочь и самому себе.