Текст книги "Плыть против течения (ЛП)"

Автор книги: Мелинда Салисбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Его улыбка увяла, когда он увидел веревку и лампу.

– Что сказать Рену?

– Помнишь, я говорила, что после землетрясения озера слились? – сказала я.

Он нахмурился, но кивнул.

– Нам нужно еще землетрясение. Или нечто схожее. До заката сегодня. Тебе нужно придумать, как обвалить вход, чтобы они не могли выбраться. Так мы их остановим. Закроем пещеры и поймаем их там. Надеюсь, навсегда.

– Альва…

– Рен, я никому больше не могу это доверить. Ты мне нужен. Понимаешь?

Его лицо исказила боль.

– Наверное.

Я сглотнула.

– Хорошо. Сделай это. Что бы ни случилось, сделай. До заката, Рен. Мне нужно идти. Прости.

Я развернулась и побежала.

* * *

Подъем по горе был не проще от страха, что бил по мне как летняя буря. Говорили, ужас помогал людям творить невозможное: переворачивать телеги, чтобы спасти детей, поднимать обломки зданий, чтобы добраться до любимых, но мне это не помогло, пока я пыталась догнать отца. Я не получила внезапный прилив сил. Бока кололо, ноги горели, пока я гнала себя вперед. Легкие тяжело работали и пересохли. Я звучала как старуха, но не замедлялась и не останавливалась. Я не оглядывалась на Ормскаулу. Не могла. Я могла лишь идти дальше, потому что не могла теперь потерять и отца. Не могла позволить ему совершить глупость.

Не без меня.

У озера я замерла, чтобы отдышаться, прислонилась к дереву, прижав ладонь к ребрам, пытаясь прогнать боль. Вода была серым плоским зеркалом, и я посмотрела на небо, удивившись, что собрались тучи. Дождь был близко. Он будет позже, его может не хватить. Но это было лучше, чем ничего. Я приняла это как знак, пошла по северному берегу, где озеро встречалось с горами.

Я села и развернула веревку, завязала узлы через каждый фут, чтобы Кора могла по ней выбраться из норы. Я начну с нее. Потом найду отца. Я свернула веревку и повесила на плечо.

Напротив пересохшего дна озера вход в пещеру выглядел готовым проглотить меня. Не было видно отца, даже когда я подошла ближе, я не заметила следов на твердой земле или обрывков ткани на острых краях камней. Но я знала, что он был тут. Куда еще он мог пойти?

Глубоко вдохнув, я опустилась на живот и, с колотящимся сердцем в горле, поползла в пещеру, прижимая лампу к груди, как ребенка.

Я не сводила взгляда с выхода, думала о кусочке света, пока медленно пробиралась в их логово.

Как только туннель расширился, я повернулась, пошла на четвереньках, пока не смогла встать. А потом зажгла лампу. Сияние было другом в темноте, и хоть я знала, что меня это выдаст, я была благодарна за свет. Это успокоило сердце в моей груди, бьющееся, как птица в клетке.

Я прижала правую ладонь к стене и вспоминала путь, по которому сбегала. В этот раз я видела, где тропа расходилась, замерла на развилке, слушая. Было тихо, только колотилось мое сердце. Я взяла себя в руки, повернулась направо, направилась к дыре, пока не дошла до нее.

Я опустилась на колени и заглянула, увидела большие глаза Коры Рейд, поднявшей кулаки для боя. От этого она нравилась мне куда больше.

Я прижала палец к губам и ждала, пока она кивнет, а потом опустила лампу и взяла веревку. Хэтти лежала в яме лицом вниз, волосы разметались. Она не двигалась, не начала вставать. Может, ее не укусили, и она умерла как-то, но не вернулась. Я подумывала спросить Кору проверить, но Кора решительно не смотрела на нее, и нам не нужно было, чтобы она сломалась сейчас.

Я бросила край веревки Коре, подняла палец, указывая ей подождать. Веревку было не к чему привязать, и я обвязала ею свой пояс, завязала узел так, как учил отец. Я показала ей медленно руками, что я отойду, но дерну за веревку, чтобы она поднималась. Я сделала это дважды, чтобы она запомнила, и чуть попятилась.

Как только я решила, что была достаточно далеко, чтобы было безопасно, я встала на четвереньки, впилась в землю, пытаясь ухватиться, чтобы она могла подняться. Я решила, что если пригнусь и распределю вес, буду лучшей опорой для нее. Я потянула за веревку.

Как только она полезла, мое тело стало ехать, колени и ладони царапали камни. Под моими ступнями пропала земля, и веревка отдернулась. Кора подавила вопль, а я повернулась и увидела с ужасом, как близко была к падению.

Это не работало.

Я отвязала веревку и посмотрела на Кору. Ее глаза были большими и блестели, она подавляла крик, судя по дрожащему горлу, и я видела поражение, она пыталась смириться с тем, что я не могла ее вытащить.

Но я могла. И хотела.

Я отошла на шесть шагов, обвила веревкой руки, чтобы она не стерла мне ладони, согнула колени и раздвинула ноги. А потом дернула ее. Когда я не ощутила ее вес, я дернула веревку снова, чтобы она поняла намек.

Как только она стала подниматься, я прошла на два из шести шагов вперед, прикусила губу, чтобы не закричать от боли, когда веревка впилась в запястья и ладони. Я отклонилась как можно дальше, пока плечи не оказались параллельно с землей, не выпрямляла колени, отвечала на ее вес своим.

Я не пыталась тянуть ее, а представила, что корни выросли из моих ног и впились в землю, удерживая меня. Плечо грозило снова вылететь, все мышцы в теле ныли, но я не сдавалась.

Она помогла мне вылезти. Я могла сделать так для нее.

Я держала, пока все не покраснело перед глазами. Колени задрожали.

А потом я рухнула на спину, натяжение веревки пропало.

Когда я посмотрела, Кора сжимала край дыры, отчаянно пыталась выбраться, отбиваясь ногой. Подбежала к ней, взяла ее за руки и вытянула. Мы сели, тяжело дыша. Конечности стали желе, и Кора, наверное, была не в лучшем состоянии.

Я не ожидала, что она обнимет меня.

Мои глаза, закрытые пока я набиралась сил, открылись, я испугалась, что нас нашли, и меня сжал оланфуил. Но это была Кора Рейд, дрожала, уткнувшись головой мне в плечо, кожа была мокрой от ее слез. Я подвинулась, чтобы обвить ее рукой, неловко похлопала ее по спине, а потом отодвинула ее.

Я встала и поманила ее за собой. На эмоции не было времени.

Я свернула веревку, повесила на руку и взяла лампу. Кора двигалась скованно, но я торопила ее, вела по туннелю наружу. Я шла с ней, пока не стало видно выход. Я указала туда, прося ее уйти без слов.

Она покачала головой и настойчиво сжала мою руку.

Я в ответ вытащила пистолет и кивнула на туннель.

Она помрачнела, поджала губы и решительно посмотрела на меня. Она кивнула, словно разрешила мои действия, обняла меня еще раз на миг и ушла. Я смотрела ей вслед, пока не убедилась, что она выбралась на солнце в безопасность.

Когда я осталась одна, я повернулась к тьме, приготовила пистолет к выстрелам.

В этот раз я пошла прямо, глубже в гору, пытаясь сосредоточиться на том, что было вокруг и впереди. Тревога не отпускала меня, потому что в яме никого не было, кроме бедной Хэтти. Значит, остальных или не принесли туда, или их уже обратили. И от этого было больше оланфуилов, которых мне нужно было убить.

Тишина была зловещей, хотя мы с Корой были тихими, мы все еще издавали мелкие звуки. Ноги шаркали об камень, дыхание с трудом удавалось подавлять. Я была удивлена, что никто нас не услышал, не пришел проверить. И я была удивлена, что у них не было какого-то патруля. Они знали, что я была в курсе, где их логово, могли рассказать остальным. Они должны были выслеживать меня, быть на страже.

Или это была ловушка.

Я прижала палец к курку, ощущая, что пистолет готов к выстрелу.

Проход стал расширяться, и я замедлилась. А потом стены вдруг пропали по бокам, словно их стерли, и я оказалась в открытом пространстве, пол странно мерцал в тусклом свете лампы.

Я попала на дно старого озера. Я склонилась и увидела окаменевшие скелеты рыб, их кости сохранились на дне подземного озера. Камни когда-то были улитками, а теперь затвердели навеки, в камнях остались следы листьев и травы, похожие на перья.

Я шла дальше, страх сменился удивлением. Мой сапог задел что-то, что сдвинулось, и я увидела длинную бледную ракушку в форме конуса, ее обитатель давно умер. Я подняла ее и любовалась перламутровым покровом внутри. Я убрала ее в карман как талисман и продолжила озираться.

А потом увидела ее.

Моя мать стояла передо мной, выжидала, словно готовилась к этому мигу.

У ее ног неподвижно лежал мой отец.

Мой желудок сжался, холодный страх пронзил мое сердце. Потому я не дала ему попрощаться. Это должно было отогнать катастрофу. Это должно было сделать так, чтобы такое не случилось.

Моя мать шагнула ко мне, и я подняла пистолет, не сводя взгляда с отца. Это было нечестно. Я заметила, что моя рука дрожала, хотя раньше так не было. А потом я заметила, что я вся дрожала от страха, усталости и гнева, терзающих меня.

Она словно ощутила это – учуяла – и изогнула губы в улыбке, стало видно острые длинные клыки.

Она подняла палец к губам и махнула мне идти за ней.

Я покачала головой.

Она сделала это еще раз, помахала мне ладонью.

И сквозь горе и гнев я кое-что поняла.

Она не напала на меня. Она могла сделать это, пока я не смотрела, но нет. Она ждала, чтобы я увидела ее, ждала шанса пообщаться со мной. Она не подняла тревогу, не стала мне угрожать. Может, она не хотела мне навредить? Она могла желать поговорить со мной или даже помочь?

Может, он не был мертв?

Был лишь один способ узнать.

Я указала дулом на отца с вопросом во взгляде.

Она улыбнулась, но в этот раз не показала зубы, словно этим намекала, что все хорошо.

Этого хватило.

Я пошла, направляя пистолет на ее грудь, медленно шагая. Она следила, склонив голову, как птица или ящерица, лицо было бесстрастно-любопытным.

Вблизи она была жуткой: под бледной кожей виднелись темные вены, глаза были не полностью темными, как у других, но радужка была с коричневой кровью. Она выглядела хрупкой, высушенной, как дно озера. Ее волосы стали тонкими, и я видела, что местами они выпали. И я знала, что если она проживет еще тысячу лет, уже не будет похожа на мою мать. Она будет выглядеть как они, но меньше, лысая, темноглазая, лишенная человечности.

Может, когда-то они тоже были другими. До того, как мы приняли их за богов. Раса великанов, что жила тут задолго до нас. Или она вырастет на плоти и крови людей, которых раньше любила, разовьется, чтобы пугать и убивать.

Я медленно склонилась, следя за ней, прижала пальцы к шее отца в поисках пульса. Пальцы намокли, а пульса не было. И я поняла, что она сделала.

Я встала, палец прижался к курку.

Она настороженно отпрянула, помахала мне идти за ней. Она указала на меня, на свое ухо, сжала ладони.

«Выслушай. Прошу».

Я должна была развернуться и убежать, ждать на солнце, пока Рен завалит выход.

Я должна была выстрелить в нее, а потом в отца, чтобы он не обратился, и чтобы я не видела их такими, не проводила жизнь, зная, что они заперты тут. Не переживая, что однажды я выйду наружу и увижу их бок о бок, ждущих меня.

Но маленькая глупая частичка меня хотела выслушать ее. Семь лет я желала ее возвращения, а теперь она была тут, молила о минуте моего времени.

И хоть отец лежал у ее ног, я посмотрела в глаза мамы и кивнула.

Она посмотрела на пистолет. Я поняла, отодвинула барабан и убрала палец с курка. От тихого щелчка моя мать повторила жуткий наклон головы и слабо улыбнулась, словно гордилась тем, что я была послушной. Мне не нравилось, что я была рада, угодив ей.

Пистолет был разоружен. Я убрала его в карман, зацепила ручкой край. На всякий случай.

Она повела меня по дну озера направо, двигаясь тихо и грациозно, чего раньше я у нее не замечала. Появился проход, темное пятно на стене пещеры, и волна паники охватила меня, когда я оглянулась и не увидела путь, по которому пришла, туннель скрылся во тьме. Я знала, что проходов тут были десятки, они тянулись от подземного озера глубже под гору. Конечно, тут были и другие туннели, иначе где прятались остальные? Я ругала себя за то, что не отметила проход палкой или камнем.

Сердце трепетало, я шла за ней по проходу, пока мы не оказались в маленькой пещере. Стены блестели кварцем, отбрасывая на нас радугу. Ее кожа впитывала это, а по мне радуга плясала. В углу валялась груда тряпок, стены были в метках.

Я присела и посмотрела на них, желудок сжался, когда я увидела силуэты, нарисованные чем-то темным и коричневым. Женщина, мужчина и ребенок. Наша семья. В крови.

Я поняла, что это было ее место. Потому остальных не было в гроте. У них были свои пещерки, как эта, и они прятались там. Она привела меня в свое гнездо.

Я посмотрела на нее, она закрыла собой выход, и я поежилась от страха. Я совершила ужасную ошибку. Я позволила ей поймать меня.

Мы были теперь одного роста. Я поняла это, когда она шагнула ко мне. Она была раньше выше меня, но теперь мы были наравне. За семь лет я выросла, стала почти женщиной. А она стала монстром.

– Зачем я тут? – спросила я, хотя знала. – Чего ты хочешь?

Она открывала и закрывала рот, словно пыталась вспомнить, как его использовать. Я подозревала, что она не говорила за семь лет до этого ночи. Ей не нужно было. И когда она заговорила, голос был грохотом могил и земли. Голос был бездной.

– Дочь, – ответ и ласка.

Против моей воли меня наполнила тоска.

– Было больно? – спросила я.

Я в ужасе смотрела, как ком волос отвалился на ее руку с куском скальпа. Она стряхнула его, как насекомое, не переживая. А я вдруг вспомнила ее у трюмо, как она расчесывала волосы и говорила мне, что ей нужно было провести гребнем сто раз утром и сто раз на ночь.

– О, да, – она улыбнулась, ее зубы сияли.

Я полезла в карман, нашла пистолет, сжала рукоять. Палец отыскал спусковой крючок, а большой палец – курок. Даже если я успею выстрелить и попаду по ней, мне еще нужно было выбраться отсюда. Отыскать путь мимо остальных, которые точно выбегут из своих нор, чтобы поймать меня.

Было поздно. Я понимала, что умру. Временно.

– Закрой глаза, – сказала она. От ее дыхания воняло мясом и гнилью.

Я видела только ее зубы.

ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

– Элис?

Она пропала. Я моргнула и увидела Жиля Стюарта, прижатого к стене пещеры, его ноги бесполезно болтались, белые пальцы моей матери сжимали его горло.

Он не боролся. Он мягко улыбался, словно она была лучше всех, кого он видел.

Она оскалила зубы, понюхала его.

И когда ее язык проехал по его пульсу, он испугался.

– Элис, – повторил он с дрожью. – Это я. Жиль.

В ответ она зарычала, звук донесся и ее живота.

– Элис? – Жиль отчаянно посмотрел на меня.

Я ненавидела его. Так сильно, что едва могла дышать от этого. В груди не хватало места и для воздуха, и для презрения к нему. Но я не хотела смотреть, как мама вырывает его горло.

– Мам, – сказала я.

Она повернулась, скаля зубы, не узнавая меня.

Но я должна была попробовать.

– Не надо, – я шагнула вперед и вытащила пистолет.

Жиль заскулил, ее хватка сжалась, она широко раскрыла рот. Невозможно широко.

– Я люблю тебя, – проскулил он.

Ей было плевать на любовь. Она уже не знала, что это, но он не понимал. Он видел то, чего хотел больше всего в мире, то, что не мог получить. Это вернулось к нему, и он мог забрать это.

– Мы можем быть вместе, – выдавил он. Его штаны потемнели. Несмотря на его слова, он обмочился.

И хотя я ненавидела его, я подняла пистолет, оттянув курок, и направила на нее.

Она отпустила Жиля и повернулась ко мне.

Он обмяк на земле с огромными глазами, а она бросилась на меня и ударила так сильно, что я увидела звезды. Я выпустила пистолет, и он застучал по камням. Я рухнула на ее тряпки. Они гадко воняли, и я закашлялась, пытаясь выбраться. А потом она надавила на меня, вес был на моей груди, холодная ладонь прижалась к моему лицу, закрыла мой рот, она повернула мою голову в сторону. Другая прижала мою руку, пока я извивалась под ней, пытаясь вырваться.

«Я не умру так. Не умру в куче тряпок под землей, убитая существом с лицом моей матери».

Сила вспыхнула во мне, и я оттолкнула ее коленями. Она зарычала как зверь, толкнула меня на пол, слюна капала с ее клыков, пока она пыталась укусить меня.

А потом ее глаза опустели, она мертвым грузом обмякла на мне.

Я увидела серебряный блеск над ее плечом.

И застывшее лицо Жиля Стюарта, еще сжимавшего пальцы, словно он держал нож, торчащий теперь в спине моей матери, вонзенный по рукоять.

Я дала себе три секунды – три быстрых удара сердца – чтобы взять себя в руки, а потом столкнула ее с себя. Она уже стала рассыпаться, кожа слетала, становясь пылью. Я вытащила нож из ее спины, вокруг него кожа уже рассеивалась. Она пропала за секунды, остался лишь тонкий слой пепла на земле.

Я посмотрела на Жиля, его ладони дрожали.

– Я не хотел… – он умолк. – Это было для защиты. Ты сказала, серебро… Это было не для нее. Я любил ее.

И он взвыл.

Это был звериный вопль горя и потери.

Это был сигнал для оланфуилов.

Я сунула нож в карман, нашла в лохмотьях свой пистолет и схватила лампу.

Напоследок я увидела, как Жиль Стюарт на коленях собирает прах моей матери и прижимает к груди. Пыль сыпалась между его пальцев, пока он пытался поймать ее, удержать. Я оставила его в темноте и побежала.

Оланфуилы в их гнездах просыпались, яростно щелкали, проверяя друг друга. Я была как маяк, лампа покачивалась в руке, пока я пыталась вспомнить, откуда пришла, боясь останавливаться. Мои ноги стучали по земле, пока я бежала к выходу.

Я добралась до отца и споткнулась, горе пронзило меня. Я не хотела уходить. Я не хотела, чтобы он был похоронен тут. Мы только помирились. Все было хорошо.

Но оланфуил появился передо мной, старый, зубы желали моей плоти, и я выстрелила ему в грудь.

Я стреляла, пока бежала, выпустила еще три снаряда по быстрым белым мишеням, что пытались меня поймать.

Впереди появился свет, и голос кричал, но мои уши от шока не различали слова.

Маррен Росс поймал меня и толкнул за себя, направил дальше по проходу. Он побежал за мной, и я бросила лампу за его плечо в проход туннеля. Стекло разбилось, масло разлилось, и загорелся огонь. За ним кричали оланфуилы.

Мы бежали, потом поползли на четвереньках, огонь сиял за нами. Бутылки стояли вдоль прохода, и Рен просил меня быть осторожной. А потом я увидела сладкий свет мира снаружи, он манил нас домой. Надежда наполнила мою грудь.

Я сбила одну бутылку, учуяла спирт, когда содержимое разлилось. Я повернула голову и смотрела, как она катилась.

И увидела двух оланфуилов, ползущих за нами, тянущихся к Рену.

– Иди! – крикнула я ему, вытащила пистолет и прижалась к стене, чтобы он пролез мимо меня. Я повернулась на спину, оланфуил тянулся когтями к моей лодыжке.

Его пальцы сжали мою лодыжку и потянули к себе, а я прицелилась, закрыла глаза от вспышки и выстрелила. Но не по оланфуилу, а по бутылке рядом с ним. Первая пуля не попала, и я выругалась и выстрелила снова.

Я закричала, когда агония пронзила мою лодыжку, было так горячо, что мне стало холодно. Бутылка взорвалась. Волоски на моей ноге загорелись, но я терпела боль, перевернулась и поползла туда, где Рен тянулся ко мне.

Я взяла его за руку, и он вытащил меня на свет.

Я рухнула на землю и уставилась на зрелище передо мной. Мэгги Уилсон и Мэри, Диззи и кроха Кэмпбеллы, Мак из таверны, Тальбо из гостиницы, Йен-кузнец и даже миссис Стюарт, бледная и худая, с Корой и Рейдами, миссис Баллантин. Почти вся деревня стояла там, они запихивали тряпки в бутылки и передавали их туда, где Гэван стоял с факелом.

Как только мы с Реном выбрались, он зажег первую и бросил в дыру.

– Его отец… – сказала я Рену.

– Он знает. Кора сказала ему, что Жиль полез туда.

Я посмотрела на Гэвана, увидела печальную решимость на его лице. Он зажигал бутылки и беспощадно бросал их, работая механически, как мельница его отца.

Дыра засияла оранжевым и красным, и Коннор Андерсон побежал вперед с большой бочкой в руке. Порох.

– Назад, – крикнул Гэван, взял бочку, и толпы отпрянула.

Рен поднял меня на ноги, боль пронзила мою ногу. Я ушла, хромая, Рен сжимал мою талию. Мы присоединились к жителям. Мэгги Уилсон подошла и обвила рукой мои плечи, и Рен отдал меня ей. От нее пахло мукой, лавандой и хорошим.

Гэван бросил бочку в дыру и побежал к нам, а потом мимо, и мы следовали за ним подальше от дыр на дне озера, которое еще недавно было полным воды.

Долгое время ничего не происходило.

Потом земля задрожала.

Так было несколько секунд, и снаружи было мало что видно. А потом несколько камней упало. Это не радовало.

А потом гул сотряс гору, и пыль облаком вырвалась из входа в пещеры. Нам пришлось снова отпрянуть, пока пыль летела к нам, закрыть глаза и лица, склонить головы к одежде. Когда пыль рассеялась, оставив нас с тонким слоем грязи, кашляющий Гэван шагнул вперед. Диззи и кроха Кэмпбелл были с ним, пока остальные затаили дыхание, пытаясь увидеть среди пыли вход в пещеры.

Гэван повернулся и кивнул, и жители обрадовались.

Но мне нужно было увидеть самой.

Я выбралась из хватки Мэгги и пошла вперед, каждый шаг был будто по ножам. Гэван ждал меня, Кэмпбеллы прошли мимо меня, похлопав меня по плечам, а потом обняли друг друга. Диззи поднял Мэри в воздух и закружил, словно девочку. Кора Рейд была среди своих братьев, все открыто плакали. Люди вокруг меня обнимались, улыбались и радостно вопили. Ормскаула давно не была такой единой, все вместе работали и надеялись. Настоящая деревня.

Но я смотрела на запечатанный вход. Я шагнула ближе, сердце колотилось в груди. Я боялась, что обгоревшая худая рука вырвется из камней и схватит меня, утащит внутрь.

– Они еще могут выбраться, – сказал Гэван, подойдя ко мне. – Зависит от того, все ли внутри обвалилось. Может, мы получили лишь несколько дней передышки. Но этого хватит, чтобы сделать пули и укрепить деревню, найти еще способы удержать их там. Мы будем следить за этим местом.

– Гэвин, твой па…

– Я знал, что он не вернется, если войдет туда. А твой отец? – я покачала головой. – Мне жаль.

– И мне.

Он посмотрел на небо над нами, там были тучи.

– Что будет теперь? – спросил он. – Если их больше нет? Что делать дальше?

– Не знаю. Жить дальше, наверное.

– Ты – наомфуил.

– А ты – хозяин мельницы. Хозяин Ормскаулы.

Гэван стиснул зубы.

– Хватит. Нам нужно все менять. Людям нужна работа. Но мельница работать не будет, пока озеро не наполнится. Мы не позволим ему больше пересыхать.

Словно в ответ, небеса разверзлись.

И народ Ормскаулы стал танцевать под дождем.

Я не могла танцевать, все кости и мышцы болели, пылали и мерзли. Я пошла к дому, радуясь дождю на коже. После пары ярдов я поняла, что кто-то был со мной, знала, не глядя, что это был Рен. Мы шли в тишине какое-то время, оба хромали.

– Ты очень тихая, – сказал Рен.

– Устала, – ответила я.

Мы молчали, пока не добрались до моего дома.

Я забыла о заколоченной двери, пришлось заползли внутрь, нога болела. Рен последовал за мной.

Он встал в коридоре, выглядел удивительно неловко.

– Мне уйти? – спросил он.

Я покачала головой. Я не хотела быть одна.

– Нет. Останься. Только дай мне помыться.

Он нахмурился, но пожал плечами и пошел на кухню.

– Я сделаю чай.

Я прошла, хромая, в свою спальню, стала искать чистую одежду. А потом остановилась, порылась в сумке для побега, еще лежащей на кровати, взяла одно из нарядных платьев, но не то, что меня заставлял надевать Жиль. Я забрала его в ванную, где водой из бочки вымыла волосы, лицо и тело.

Когда я дошла до ран на ногах, я опустилась на стул и осторожно смыла кровь с пылающей кожи и порезов.

И увидела две колотые ранки над левой лодыжкой.

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Я знала, что была укушена. Я знала, что лодыжку пронзила боль не от осколков бутылки. В тело словно напихали сосулек. Два ряда зубов. Один для еды, другой для обращения.

Моя мать не врала, когда сказала, что было больно.

Я хотела ошибаться. Я отгоняла эти мысли весь путь домой, хотя ощущала, как меня охватывает холод. Он был у колен, и они были застывшими и скованными.

Я не знала, что будет, когда он доберется до сердца. Я догадывалась, что человеческое перестанет биться, а сердце монстра забьется.

Я протерла раны, надела новое платье через голову, заплела волосы в косу. Я вытащила из кармана грязной одолженной юбки пистолет матери и последнюю серебряную пулю, вставила ее в барабан, и он с щелчком встал на место.

Я не хотела умирать. Я хотела жить. Покинуть это место и попробовать удачу где-то еще. Я хотела целовать Маррена Росса, чтобы мы не могли дышать. Я хотела сделать с ним куда больше, чем поцелуй. Я хотела увидеть море и попробовать шоколад. Я хотела вырасти. Я хотела описать на бумаге свой мир. Лучше того, который я знала.

Так было не честно.

Я покинула ванную и прошла на кухню, каждый шаг был агонией. Но я выдавила улыбку, увидев Рена на столе с двумя горячими чашками чая.

– Можно кое-что лучше, Маррен Росс, – сказала я. – Это ведь праздник.

– Вижу, – он кивнул на мое платье, его глаза пылали как при лихорадке.

– Я красивая? – спросила я. Смерть, похоже, сделала меня храброй.

Рот Рена раскрылся, и я рассмеялась.

Я вытащила хороший виски отца и два стакана, наполнила их до краев, подвинула один к нему, подняла свой.

Первый глоток обжег горло, и я сделала еще, гадая, смогу ли выжечь холод внутри.

Он не поверил мне.

– Что происходит? – спросил он, склонился ближе, игнорируя напиток.

Я опустила пистолет матери на стол между нами.

– Если мне не хватит смелости, это сделаешь ты, – сказала я.

Он отпрянул от стола так быстро, что чуть не сбил свой стул.

Я говорила дальше:

– В идеале мне нужно быть на солнце. Последний рассвет, и я стану пеплом. Но я переживаю, что проявится инстинкт, и я попытаюсь напасть на тебя или убежать… – я умолкла. – С мамой это произошло быстро. За часы. Похоже, так было и с Джеймсом. Я не знаю, сколько мне осталось.

«Ничего хорошего», – подумала я.

– О чем ты?

– О, Рен. Ты знаешь, о чем я.

Я задрала платье и показала ему рану.

Он смотрел на круглые следы, которые разделяли два дюйма. Они выглядели как пустяк.

– Я не могу тебя застрелить, – сказал он.

Я ему верила.

– Тогда это должна сделать я, – я потянулась за пистолетом.

Он схватил его и держал как змею.

– Рен, от этого не вернуться. Я не исцелюсь. Лекарства нет.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю. Или превращение, или смерть. Айлин и Хэтти умерли. Джеймс и моя мама превратились.

– Превратись. Я позабочусь о тебе. Я дам тебе то, что нужно. Прослежу, чтобы ты никого не ранила. Это не должно быть концом.

– Рен…

– Нет, Альва. Нет, – он мотал головой, глядя на пистолет.

Я заговорила нежно:

– Рен, послушай. Так или иначе, для меня все кончится плохо. Но я могу хотя бы сделать так, чтобы никто больше не пострадал. Мне нужно, чтобы ты помог мне с этим. Если не можешь, то я знаю, что нужно сделать.

Он рассмеялся.

– И все? Или ты стреляешь в себя сейчас, или я в тебя потом?

Я кивнула. Так и было. Такой была ужасная правда.

Рен отвернулся от меня, его плечи дрожали.

Мое сердце разбивалось.

Я взяла стакан, прошла к входной двери и выбралась наружу через дыру. Я села на крыльце, смотрела на дождь. Небо было хмурым, дождь кончится не скоро. И пахло приятно. Чистотой.

Рен сел рядом со мной. Его глаза были красными, он сжимал виски в руке.

Он обвил меня рукой и притянул к себе.

– Я думал, что все пройдет так, – начал он сдавленным голосом.

Он рассказал, что собирался отправиться за мной, когда я уехала бы. Объяснил, что мы могли бы работать в Инвернессе. Я не сказала. Что не собиралась туда. Это была его мечта. Я прижалась к его груди и слушала, как билось его сердце, пока он рассказывал, как ухаживал бы за мной. Как после споров и ошибок мы стали бы парой, полюбили друг друга. Он сказал, что уже был на этом этапе и ждал, пока я его догоню.

– Хоть ты и умная, но порой ничего не понимаешь, – сказал он, и я рассмеялась. – Но я бы подождал, – тихо сказал он. – Я бы подождал.

Рен рассказал, что поцеловал бы меня, устроил бы свадьбу, дрожал бы в моих руках. Он расписал десятки лет для нас, успехи, несколько поражений, чтобы радость была слаще. Как мы выросли бы, жили и любили. Рассказал о наших детях и их детях. За день и вечер он сочинил жизнь для нас, и я не спорила, его слова отгоняли холод, что поднял до моего живота, подступал все ближе к груди с каждым часом.

Он будто ощутил это, притянул меня ближе.

– Сделай вид, что я ушла, – сказала я. – Для Мэгги, Гэвана и остальных. Не рассказывай им правды.

Он целовал мои волосы снова и снова, потом лицо – мои щеки и веки, прижал мои ладони к своим губам, поцеловал и их, а потом прижал меня к себе снова.

– Не расскажу.

Его сердцебиение стало невыносимым. Я выбралась из его рук и поднялась, делая вид, что мне нужно было потянуться. Самое темное время ночи. Луна скрывалась за тучами, лил дождь. Если это продолжится, озеро быстро наполнится снова.

Часы в доме пробили пять часов.

В последний час своей жизни я сидела рядом с ним, уже не соприкасаясь. Он был слишком теплым. Я ощущала его жар, его жизнь. Мы не говорили, потому что ничего не осталось. Он рассказал историю о нас, и я хотела, чтобы она была правдой.

Небо над нами стало светлеть, и моя кожа вдруг стала тесной.

Рен прижал губы к моему виску, произнес старые слова у моей кожи, которые не принадлежали рту мальчика-сассенаха.

Я полезла в его карман, вытащила пистолет и опустила на его колени.

На всякий случай.

Мое сердце колотилось об ребра, пыталось уместить биение за всю жизнь в несколько мгновений.

Я закрыла глаза и повернула лицо к солнцу.