Текст книги "Дело было так"

Автор книги: Меир Шалев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 28

– Именно так и сказала? – весело переспросила мама. – «Мой отец не просто агент, а один из самых крупных агентов компании „Дженерал электрик“ в Лос-Анджелесе»? Сказала тебе, а смотрела в это время на бабушку?

Это был особый момент, первый в своем роде и восхитительный. Не мама рассказывает мне о своей маме, а я рассказываю ей о ней.

– Да, дело было именно так… – гордо ответил я, в точности имитируя бабушку, вплоть до ее акцента.

– А мама? Что она сказала?

– Ничего. Но мне показалось, что я увидел, как ее глаза вспыхнули. Впрочем, не исключено, что это мне только сейчас так кажется, из-за всего, что произошло потом.

Правильно ли я увидел? Действительно ли в глазах бабушки вспыхнула какая-то искорка? Не знаю, но даже если и вспыхнула, то тут же исчезла. Я сказал, что уже поздно, а мы устали от поездки и хотели бы еще перед сном принять душ, и тогда она, к моему удивлению, сказала, что мы можем воспользоваться душем в доме.

– Ты уверена? – спросил я.

– Это в ее честь, не в твою.

– Ну, я-то как раз предпочитаю принимать душ в коровнике, – сказал я. – В твоем шикарном душе.

– О чем вы говорите? – спросила Авигайль.

– О том, что я говорил тебе раньше, – что у моей бабушки душ нужно принимать в коровнике, – сказал я.

– О чем вы говорите? – спросила моя бабушка.

– Она сказала, что все в порядке. Она не хочет пачкать твою душевую, – сказал я.

Бабушка Тоня улыбнулась, почти подмигнула мне, поднялась и принесла нам два грубых старых полотенца и керосиновую лампу:

– Не стоит зажигать там электричество, а то вы перебудите мневсех коров.

– Я же тебе говорил, что так будет, – весело шепнул я Авигайль. – А ты мне не верила. Ты думала, что я тебя просто дурачу. Ну так вот, сейчас ты будешь принимать душ в обществе коров.

Стояла теплая ясная ночь. Полная луна уже прошла треть пути к вершине небесного свода. Коровы влажно дышали в стойлах. Я повесил лампу на гвоздь и рассказал Авигайль известную каждому человеку в Нагалале историю о старике, который повесил горящую керосиновую лампу на муху, сидевшую на стене, и в результате спалил свой сеновал.

Она расхохоталась, сняла с себя одежду и повесила ее на гвоздь. А потом стала поворачиваться на месте, а я, со шлангом в руке, поливал ее со всех сторон.

– Разденься и иди сюда, – сказала она. – Под шлангом полно места, а на стене достаточно мух и для твоей одежды.

Когда мы вернулись в дом, завернувшись в мокрые полотенца, бабушка Тоня сказала, что уже приготовила нам лежанку, но в эту минуту ее милое выражение вызвало во мне не столько невинные воспоминания детства или стихи Ибн-Эзры, сколько нетерпеливое и понятное возбуждение. Она отвела нас в комнату, открыла дверь, сказала свое: «Ну, развлекайтесь», – и вышла.

Авигайль, еще больше развеселившись, спросила:

– Что она нам пожелала? Доброй ночи?

Я сказал, что это можно понять и так, но на самом деле бабушка сказала что-то вроде «Have a good time».

Она сказала:

– Я не верю.

– Это то, что она сказала, и это в точности то, что она имела в виду.

Комната не изменилась с тех пор, как я спал в ней в прошлые разы и в самый первый свой раз. Та же старая этажерка с подшивками «Молодого рабочего» и приложения «Давар для детей», те же старые приятные простыни и складывающиеся деревянные ставни, та же слабая сетка, которую давно бы пора перетянуть, те же светло-оранжевые в точечках плитки пола, сверкающие от непрерывной чистки и мытья, и тот же шепот кипарисов, которые когда-то посадил дедушка, – в ту ночь они еще стояли там, по сторонам ведущей во двор дорожки, и на одном из них даже послышалось давнее пугающее уханье, но это ухала уже другая сипуха, не та, которая пугала меня, когда я, пятилетний, спал в этой же комнате. Может, ее правнучка?

Старая железная кровать скрипела. Мы с трудом сдерживали смех. Впрочем, описывать такого рода детали я не склонен, ни в моих вымышленных романах, ни в этом подлинном рассказе. Скажу лишь, что Авигайль провела тогда со мной всего несколько дней, а потом вернулась домой, в Америку. Мы не были друг для друга ничем особенным – просто случайное и мимолетное любовное приключение, – но в ту ночь, кульминация которой была еще впереди, я любил ее настоящей любовью, и ее объятия тоже говорили о любви.

Мы любили, и смеялись, и смотрели друг на друга нос к носу, и играли в «сейчас я не вижу, а ты видишь, а сейчас я вижу, а ты не видишь» и в другие секретные игры всех близоруких, а потом, после того как я перевел ей комикс Нахума Гутмана с последних страниц «Давара для детей», мы уснули, как были, раскинувшись на смятой постели, без одежды и без одеял, и такими нас увидела бабушка, когда в три часа утра открыла дверь и вошла в комнату.

Она не постучала, и я не почувствовал, как она вошла, но Авигайль вскочила, схватила простыню с пола, закуталась в нее, села на постели и воткнула локоть мне под ребра. Несколько секунд я моргал спросонья, потом пришел в себя и понял, что странное размытое существо в белом балахоне – не порождение моего сна, а бабушка Тоня собственной персоной, и что я гол, как младенец, а она – в длинной ночной рубашке, сшитой, как видно, из старых простынь, которые тоже было запрещено выбрасывать. Но когда я наконец сел на постели и надел очки, чтобы понять, что происходит, я вдруг совершенно перестал интересоваться и самой бабушкой, и ее нарядом, потому что увидел, в тени за ней, еще что-то большое и странно сверкавшее в полутьме.

Глава 29

Сердце мое замерло. Я сразу понял – передо мной знаменитый пылесос, легендарный «свипер бабушки Тони». Он явился наконец из той сказочной страны, что за дверью ванной комнаты, из страны наших семейных вымыслов и сказаний, выбрался из своей коробки, сбросил свой саван и материализовался у меня на глазах. Вот он – собственно-личное доказательство своей реальности. Не сон, не сказка и не обман зрения. И не тот маленький пылесос, который якобы привез сюда дядя Исай уже после образования государства, а тот самый, прославленный, большой свипер – пылесос глобуса и карандаша, широкого океана, Нью-Йорка и Тель-Шамама, белого, желтого и зеленого, синего, в горошек и красных. Значит, дело было именно так, во всех его деталях и тонкостях. И мама была права.

Бабушка Тоня прошла в центр комнаты. Пылесос ехал за ней. Оба шли совершенно бесшумно. Она, маленькая, – босиком, он, большой, как корова, но тихий, как кошка, – на своих черных резиновых колесах. Ночная рубашка белела. Хромовое покрытие сверкало. Корпус свипера был и в самом деле огромен, как бочка. Толстенный, с мою руку, шланг покачивался с той ленивой расслабленностью, в которой угадывается огромная скрытая мощь.

Хоть и абсолютно голый, я все же позволю себе сейчас на миг задержаться, чтобы кое в чем признаться, прежде чем продолжать. Дело в том, что в мою душу давно уже и не раз закрадывалось подозрение, что все наши семейные рассказы о свипере были не столько разными версиями одного и того же вымысла, сколько разными мифами, разросшимися вокруг некой давней, но вполне реальной истории, как привитые ветки со временем разрастаются вокруг ствола. Но тогда, думал я снова и снова, вполне возможно, что в некоторых, а то и в большинстве наших семейных историй, как это свойственно и всем другим мифологиям, дело хотя и «было», но было не совсем «так». Дедушка Арон действительно собирался покончить с собой, но вовсе не в Иордане, а в ручье Кишон. Цыгане не умыкали дядю Ицхака – он сам удрал к ним из дому. Иа, наша ослица, безусловно, была интеллигентной, но отнюдь не такой умной, как мне рассказывали, – она не открывала замок «куском железной проволоки», а просто украла ключ из дедушкиного кармана. И возможно даже, никогда не летала по воздуху, а если и летала, то не дальше чем до Кфар-Иошуа. И вот, поскольку все эти истории давно уже вызывали мое подозрение, я все время мысленно преуменьшал и размеры, и весь облик легендарного пылесоса. А сейчас выяснилось, что и моя мама, очевидно, делала то же самое, ибо настоящий свипер оказался во много раз больше и величественней, чем в ее рассказе.

Так или так, но вид свипера, который на моих глазах облекся в шланг и корпус, а также мягкое тепло женского тела под моим левым боком, неопровержимо свидетельствовавшее, что я в здравом уме и в полном сознании, – все это привело меня в восторженное состояние. Так, наверно, чувствовал себя Генрих Шлиман, когда, по его словам, «подтвердил писания Гомера», раскопав и опознав развалины Трои. И так, наверно, будут чувствовать себя какие-нибудь будущие археологи, когда в один прекрасный день вдруг обнаружат Скинию Завета и Ноев ковчег.

Впрочем, бабушку Тоня интересовали отнюдь не эти историософские и когнитивные аспекты явления ее свипера народу.

– Спроси ее, – сказала она мне, совершенно игнорируя и нашу ситуацию, и мою наготу, и растерзанную кровать, как будто мы все еще сидели с ней на ее кухне, разговаривая и закусывая водку селедкой, – спроси ее, может ли ее отец достать мне маленькую прокладку для этого свипера.

Я не поверил своим ушам.

– Бабушка, – изумился я, – и ради этого ты вошла сюда без стука, прямо посредине? Ради какой-то прокладки для твоего старого пылесоса? Ты знаешь, который час?

– Это очень маленькая прокладка, – сказала она, – и я не вошла посредине. Я слышала, когда все закончилось. И я дала вам достаточно времени отдохнуть и остудиться.

Авигайль была в шоке. Она спросила шепотом:

– Что происходит? Это тот самый пылесос, которым она не пользуется? Чего она хочет?

– Она хочет, чтобы твой отец достал ей какую-то деталь для этого пылесоса, – сказал я. – Объясни ей, что это невозможно, иначе она не даст нам спать до утра, и дай мне конец простыни, я не могу так лежать перед нею.

– Скажи ей, что это очень маленькая вещь, – сказала моя бабушка. – Эта испорченная прокладка, она не закрывает как следует быть, и мне нужна новая вместо нее.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь пользовалась им всего одну неделю.

– Две, – сказала она. – И я очень хорошо все знаю, потому что так сказал Ицхак, а Ицхак почти инженер, и он понимает толк в таких делах. Он разобрал этот свипер, и он его проверил, и он сказал, что когда-нибудь, через много-много лет, эта прокладка уже не будет работать как следует быть, и тогда вся пыль убежит мненаружу.

– Но почему она понадобилась тебе именно сейчас?

– Она понадобилась именно сейчас, потому что Ицхак сказал, что это случится через много-много лет, а с тех пор прошло почти сорок лет. Разве это не много?

Эта железная логика меня покорила.

– Она хочет поменять уплотнительное кольцо для этого пылесоса, – сказал я Авигайль, – и просит, чтобы твой отец достал ей его.

Авигайль встала, потянула всю простыню к себе и завернулась в нее. Потом подошла к свиперу, наклонилась над ним и стала внимательно его рассматривать. Я остался лежать, от всей души наслаждаясь происходящим. Немногим парам дано уже в первую совместную ночь оказаться в такой необычной и возбуждающей ситуации: «последняя стража» [62]62
  Последняя стража– время от двух часов утра до рассвета.


[Закрыть]ночи, сквозь щели жалюзи просачивается свет полной луны, висящей над горизонтом, любовник лежит на кровати в чем мать родила, его бабушка стоит рядом в ночной рубашке, а его женщина, в одной простыне на голое тело, склоняется над древним пылесосом, который материализовался какую-нибудь минуту назад и уже нуждается в замене прокладки! Чего еще желать?!

– Сделай мне одолжение, – сказал я Авигайль, – скажи ей, что это очень старый пылесос и для него нигде уже нет прокладок. Она уйдет, и ты вернешься ко мне.

Бабушка Тоня рассердилась. Она не поняла моих слов, но их интонация была ей совершенно понятной.

– Что ты ей там сказал? – требовательно спросила она, но Авигайль уже утратила всякий интерес ко мне и к моим словам и перенесла все свое внимание на бабушку и на ее свипер.

Она выпрямилась.

– Скажи ей, – сказала она, обращаясь ко мне, но продолжая смотреть на бабушку, – скажи ей, что мой отец будет очень рад выставить эту машину в витрине своего агентства в Лос-Анджелесе. Во всех Соединенных Штатах нет такой старой машины в таком хорошем состоянии. Mint condition! Скажи ей, что, если она отдаст его мне, мой отец пошлет ей взамен совершенно новый современный свипер.

– Авигайль, – сказал я, – это не просто «sweeper», это сввииипперрр! Ты должна поработать над своим английским произношением.

– О чем вы там говорите? – снова спросила бабушка Тоня. Она, конечно, слышала, как я подражал ее произношению, и теперь к ее обычной постоянной подозрительности примешалось еще и раздражение.

Я объяснил ей, какую сделку предлагает Авигайль, и она еще больше насторожилась. Что? Ее свипер приглашают в Америку? А ей пошлют новый? А когда? И как? И вообще, она не может отдать им этот свипер, пока ей не привезут оттуда другой.

– Бабушка, – сказал я, – где ты живешь? Уже существуют самолеты, и есть почта с доставкой на дом. Посылка от отца Авигайль прибудет прямо из его конторы в Америке к твоему дому в Нагалале. Тебе придется лишь крикнуть посыльному: «Вокруг, со двора!»И вообще, почему ты всегда думаешь, что все на свете только и хотят тебя обмануть?

– Скажи ей, – сказала Авигайль, явно опасаясь потери темпа, – скажи ей, что вдобавок к новому свиперу мой отец пошлет ей еще какой-нибудь электроприбор компании «Дженерал электрик». Какой-нибудь небольшой подарок. Блендер, тостер, фен – что она захочет.

Ее голос, который еще недавно шептал нежности в мою шею, теперь вдруг стал деловым и даже немного жестким. Я перевел бабушке это новое предложение, и ее подозрения еще более усилились.

– Что это такое тостер? Мне не нужны всякие штучки, которые даже мой внук не может перевести.

И она решительно пошла к двери, ведя за собой свой свипер – по-прежнему покорный, послушный и еще полный надежды.

– Задержи ее, – сказала Авигайль.

– Бабушка, – позвал я, – подожди минутку.

Она остановилась.

– Авигайль хочет тебе еще что-то сказать.

– Скажи ей, – сказала Авигайль, – что мой отец будет рад уплатить тоже. Вдобавок к новому пылесосу и к маленькому подарку он даст ей за эту старую машину еще пятьсот долларов. Я могу немедленно выписать чек.

На этот раз подозрение проснулось и в моей душе. Эта девушка, такая симпатичная, такая персиковая, такая ароматная, забавная, полная юмора и страсти, с которой я познакомился накануне утром на почте около рынка, с позвоночником, который начинается на таком привлекательном затылке и кончается таким симпатичным хвостиком, вдруг обернулась жадной, корыстолюбивой спекулянткой, которая к тому же еще и торгуется, как на иерусалимском рынке.

А кроме того, во мне поднялось возмущение.

– У тебя в кармане чековая книжка с такими суммами, а мы ездим в автобусах и принимаем душ вместе с коровами? – укоризненно сказал я.

– Семьсот пятьдесят, – быстро сказала она.

– Бабушка, – сказал я, – не считая всех подарков и совершенно нового свипера, Авигайль предлагает тебе за твой старый и испорченный свипер еще семьсот пятьдесят долларов чеком, и я полагаю, что смогу убедить ее дать еще больше. Так что, если ты согласна, я думаю, мне причитаются небольшие комиссионные.

– Твой перевод был намного длиннее моего оригинала, – сказала Авигайль. – Что ты ей там добавил?

– Мы с ней обсуждали цену.

– Скажи ей тысячу долларов, это включает также десять процентов, которые положены тебе.

– Я уже добился тысячи, – сказал я бабушке. – Но за это я в дополнение к своим десяти процентам требую разрешения мыться в твоей закрытой ванной.

–  Ни в коем случае нет, – отрезала она и немедленно поинтересовалась: – А какой доллар она имеет в виду, новый или старый?

– Что она сказала? – насторожилась Авигайль. – О каком долларе она говорит?

– Я думаю, что она путает доллар с рублем, – сказал я.

Я объяснил бабушке, что на доллар, в отличие от рубля, совсем не повлияло убийство царя Николая большевиками, и снова повторил ей предложение Авигайль.

– Сколько это будет в лирах? – спросила она.

Я перевел в лиры. Я уже не помню, какая получилась сумма, но это была очень большая сумма, как для такой, как она, старой мошавницы, так и для такого, как я, молодого водителя машины «скорой помощи», который вынужден выращивать белых мышей, чтобы заработать на жизнь и учебу. Но стоило мне назвать эту сумму, как бабушка тут же сказала:

– Раз она готова выложить за этот старый свипер такую кучу денег, значит, он стоит намного больше.

И тут Авигайль, не понимая, о чем мы говорим и не зная мою бабушку как следует быть, сделала роковую ошибку.

– Скажи ей, – сказала она, – что я прошу также, чтобы она его включила, потому что мне нужно убедиться, что он работает.

– Ты делаешь ошибку, – сказал я.

– Бизнес есть бизнес, – ответила она. – Я на этом настаиваю.

– Бабушка, – сказал я, – она просит тебя включить твой свипер, чтобы убедиться, что он работает. Так что я предлагаю сговориться с ней на тысячу долларов, а насчет ванной мы поговорим с тобой потом наедине, когда она уедет.

–  Ни в коем случае нет! – повторила бабушка. – Ты мне испачкаешь ванную, и мне придется ее мыть. И свипер от работы тоже испачкается, а я не умею его разбирать, и тогда я не смогу уснуть, пока не придет Ицхак. Я уже женщина пожилая, и Ицхак уже тоже не молодой, и этот свипер тоже уже не младенец.

Я расхохотался. Обе женщины уставились на меня в четыре удивленных глаза. Тут говорят о бизнесе, о серьезных денежных делах, над чем ты смеешься?

– Скажи ей, что я хочу увидеть и услышать, как он работает, – повторила Авигайль. – И я хочу также посмотреть, как он всасывает.

Я перевел бабушке и это, а затем добавил:

– И вообще, не нужен тебе никакой дядя Ицхак. Покажи ей, что твой свипер работает, и она заберет его вместе со всей его пылью. Тысяча долларов за эту развалину – это же куча денег, бабушка. Давай набросаем немного мусора на пол и покажем ей, что он работает.

Слова могут порой подействовать сильнее, чем та реальность, которую они описывают. Так и тут – оказалось, что ошибка, которую сделал я, была много больше ошибки, которую сделала Авигайль. Слова «набросаем», и «мусор», и «на пол» произвели на бабушку Тоню такое ошеломляющее воздействие, что она уже не способна была услышать голос здравого смысла. Набросать еймусор? Мусор ейна пол? Нарочно набросать еймусор на пол?! Нет и нет! Ни в коем случае нет,ни за какие деньги в мире! Она с гневом повернулась к двери, и несчастный свипер потащился за ней следом, в отчаянии оглядываясь назад и еще не понимая, что произошло.

– Что случилось? – прошептала Авигайль. – Позови ее обратно!

– Сейчас была моя очередь сделать ошибку, – сказал я. – Мы оба ошиблись, каждый в свой черед, и ты себе не представляешь, насколько.

– Стоп, плиз, стоп! – воскликнула Авигайль.

Бабушка Тоня обернулась и окинула ее леденящим взглядом. Я уже знал, что она сейчас скажет, и весь сжался в ожидании на кровати.

–  Ты ко мне говоришь? – процедила она, повернула к нам спину и вышла.

– Что она сказала? – испугалась Авигайль. – Что она сказала?!

Я не ответил. Я знал, что все пропало. Я слышал, как поворачивается ключ в двери ванной. Прошли две-три минуты, и я понял, что сейчас бабушка возвращает несчастный пылесос в одиночную камеру его коробки и снова накрывает той старой тюремной одеждой, в которую он был укутан сорок лет.

– Что она сказала? – повторила Авигайль свой вопрос.

– Она сказала «ты ко мне говоришь», – сказал я.

– Что это? Пожалуйста, говори по-английски.

– Это что-то вроде «you talking to me?» – сказал я.

Авигайль набросилась на меня, повалила на кровать и возмущенно прошептала:

– «You talkin' to mе», так она сказала? Ты все испортил! Я хотела привезти моему отцу подарок.

Снаружи послышался поворот ключа, запиравшего ванную комнату. Я с силой обнял Авигайль. Еще немного и бабушка выйдет на свою повседневную работу и вытащит из-под нас матрац. Вставай-вставай, хватит гнить в кровати. Пора убирать. Есть куча работы.

Первые лучи солнца зажглись в щелях жалюзи.

– Посмотри, – сказал я Авигайль, указывая на хоровод пылинок, танцующих в солнечном свете. Мы поднялись, оделись и пошли на утреннюю прогулку в поля. Потом вернулись, чтобы попрощаться с бабушкой и сказать ей спасибо. Авигайль сказала ей на беглом английском, что, если она изменит свое мнение, пусть сообщит мне, а я сообщу ей, и бабушка мило улыбнулась и даже не попросила меня перевести. Мы пошли позавтракать у Цили и Яира, а оттуда на главную дорогу – поймать автобус, чтобы продолжить свое путешествие.

Мы провели вместе несколько веселых и приятных дней, а потом я проводил ее в аэропорт. Она полетела домой, к своему отцу и своему другу, а я вернулся к машине «скорой помощи», к своим мышам и занятиям. Больше я ее не видел. Иногда я думаю: где она сегодня? И какова ее судьба? Вышла ли она замуж за друга, который был у нее тогда и которому она отправляла посылку, что и привело к нашей встрече? Занимается ли она тем, чему училась – воспитанием проблемных детей? А может, живет с подругой в Беркли? Или у нее индюшиная ферма в Иллинойсе и семеро детей от трех первых мужей? Одно мне ясно – она вернулась в Лос-Анджелес без свипера моей бабушки. Но зато с одним из ее самых лучших выражений.