Текст книги "Сердце Мириаля"

Автор книги: Мэгги Фьюри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

Прежде чем Тулак успела удивиться, почему у дракена вырос такой зуб на пещеры, Каз глянул на темный, стылый очаг, затем – на ее грязное заплаканное лицо.

– Проблемы?— мурлыкнул он. – Позволь-ка мне…

Сунув морду в очаг, дракен выпустил длинный язык пламени, от которого непослушные дрова занялись и в один миг жарко запылали. Победно ревя, огонь поднялся до самого дымохода, и Тулак тотчас ощутила, как ее лицо и руки обволакивает блаженное тепло. Ей также пришлось признать, что дракен своим телом весьма надежно преградил путь в комнату сквознякам – теперь кордегардия быстро прогреется.

– Что, неплохо для неуклюжего болвана?— ухмыльнулся он.

– Спасибо, Каз, – искренне проговорила Тулак. – Извини, что я оскорбила твой огонь – больше этого не повторится.

Она подбросила дров в очаг и опустилась на пол рядом с ним, наслаждаясь тем, как тепло растекается по ее продрогшему телу, и не сводя глаз с завораживающей пляски пламени. Ох, до чего же она устала, а в тепле так славно дремлется… но нет, нет, засыпать ей еще рано. Сначала нужно… Тулак обмякла. Каменная плита перед очагом – не самая лучшая подушка, но старая наемница даже не заметила такого мелкого неудобства. Нехорошо это, подумала она. Нам нужна еда Я не должна засыпать…

И уснула.

Ивар уснуть не смел. Он был слишком легко одет, да и не ел весь день Хотя он был твердо убежден, что ненависть укрепит его, но сейчас его силы с каждым часом иссякали – их высасывал безжалостный мороз. И все же в конце концов вечер подарил ему удачу. Одна из служанок леди Серимы тайком выскользнула из дома и с корзиной в руках направилась в Нижний Город.

Для Ивара это было как нельзя кстати. Вначале он замышлял проникнуть в погреб через угольный желоб, но скоро наткнулся на запертую решетку. И вот когда Ивар крался вдоль стены особняка, разыскивая иной путь в дом, он едва не столкнулся с этой самой служанкой, которая как раз выходила из кухни. Дверь черного хода она за собой прикрыла, но Ивар так и не услышал щелчок засова.

Укрывшись в сумерках, он от радости только что не вопил в полный голос. Когда шаги служанки стихли, Ивар крадучись пробежал через двор к черному ходу и секунду выжидал, прижавшись ухом к двери. Из кухни, однако, не донеслось ни единого звука, хотя чуть раньше там было очень даже шумно и суматошно; по всему дому тогда зажгли лампы, и Ивар, подслушивая у окна, услыхал, как сонная и весьма недовольная жизнью кухарка громко сетует на то, что ее на ночь глядя вынудили варить овсянку. Сейчас, впрочем, в кухне царила тишина – и так продолжалось уже довольно долго. Ивар решил рискнуть. Он толкнул дверь и вошел в кухню, старательно вытерев на пороге облепленные снегом башмаки – чтобы не оставлять следов.

В кухне стояла непроглядная темнота – огонь в печи и плите уже погасили на ночь. Ощупью бредя по кухне, Ивар натолкнулся на угол кухонного стола, и в тишине разнесся неприятный пронзительный звук – то ли скрип, то ли стон. Незваному гостю в ночи этот звук почудился оглушительно громким.

Ивар замер, словно волк, со всех сторон обложенный охотниками. Желание бежать и жажда мести раздирали его пополам, и он был готов броситься в бой, едва только услышит на лестнице шаги. Наконец долгое напряженное ожидание миновало, и Ивар перевел дух. Он благодарил провидение за то, что в богатых домах, просторных и прочно построенных, стены чересчур толсты, чтобы пропускать звук. Ивар давно уже наблюдал за домом, считая всех, кто заходил туда, – к этому времени он уже знал, сколько человек живет в доме и где они спят. Там были четыре служанки – вернее, три, если вспомнить о той безмозглой девке с корзиной, – и кухарка. Все они должны спать в чердачных комнатах – Ивар еще раньше видел свет в окнах верхнего этажа и сосчитал тени, двигавшиеся за ставнями. Экономка, помощник Серимы и сама бессердечная сука разместились этажом ниже. Все это установить было легко, и беспокоило Ивара лишь одно. Был еще один жилец, в окне которого весь вечер горел неяркий свет, и примерно в то время, когда на кухне разворчалась кухарка, в доме началась суматоха, беготня и хлопанье дверьми. Это Ивара слегка обеспокоило. Кто он, этот таинственный обитатель дома, спящий при свете? Больной? Ребенок? Детей у суки нет, да и не станет эта бессердечная тварь хлопотать о больном. Как бы то ни было, сейчас это уже не важно, хотя и может подпортить его планы на завтра.

В доме было так тихо, что Ивар рискнул зажечь свечу. Вряд ли свет разбудит тех, кто спит наверху, а вот нечаянный грохот может обернуться для него полным крахом. Он отыскал на столе огарок свечи, такой крохотный, что, когда Ивар зажег его, расплавленный воск закапал ему пальцы, но этого огонька хватило, чтобы найти, где кухарка хранила всякие хозяйственные мелочи. Ивар зажег новую свечу, еще одну сунул в карман про запас и продолжил обшаривать кухню.

Толстый кухаркин кот, которого явно завели, чтобы сократить поголовье мышей и тараканов, но вместо этого раскормили балованную зверюгу до неприличия, угрюмо таращился на Ивара с коврика перед очагом. Горшок с круто сваренной овсянкой, в котором торчала поварешка, так и оставили, погасив огонь, на краю очага. Овсянка была еще теплая, и Ивар тотчас набил рот сытным варевом, с волчьей жадностью глотая ложку за ложкой. Он прикончил почти половину горшка, твердо уверенный, что утром эту недостачу не обнаружат, потом направился в кладовую и отрезал себе щедрый ломоть хлеба – с ненавистью отметив при этом, что у Серимы, в отличие от бедняков Нижнего Города, еще в изобилии водится мука, – кусок белого козьего сыра (другого сейчас не достанешь ни за какие деньги) и изрядную долю холодного мясного пирога.

Сложив свою добычу в котелок, чтобы легче было унести ее с собой, Ивар налил в кувшин воды из котла, стоявшего у очага, и спустился в угольный погреб – туда вела из кухни соседняя с кладовой дверь. Осторожно спустившись по крутым ступенькам, он направился в дальний угол, где было суше всего – там хранили дрова. Устроив себе уютное логово в темноте, за грудой дров и растопки, он наконец устроился отдохнуть. И ждать.

Теперь, когда он благополучно проник в дом, можно и не спешить. Первоначальный замысел Ивара – пробраться в дом после наступления темноты, тихонечко прикончить суку, чьи громилы надругались над его женой, удрать и будь что будет – претерпел изменения, когда объявили о Великом Жертвоприношении. Там наверняка соберется весь город, и такое множество народу не скоро пропустят через узкий туннель – единственный доступ в Священные Пределы. Слуги Серимы, как подобает простонародью, скорее всего уйдут из дома раньше, чем сама сука, – тогда-то Ивар и примется за дело. Времени у него хватит с избытком, чтобы осуществить все, что задумано.

Мясник ощупал в темноте два ножа, которые прихватил с собой, орудия его ремесла: большой тяжелый нож для рубки мяса и тонкий, более гибкий – чтобы снимать кожу. Оба ножа были остро наточены. Опытным жестом Ивар потрогал пальцем лезвия. Интересно, сколько может прожить человек после того, как с него живого ободрать кожу? Любопытно будет это проверить. Кляп отлично заглушит все крики. Прежде чем Сериму хватятся, дело будет сделано, а его и след простынет.

В темноте губы Ивара искривились в ухмылке. На бойнях всегда говорили, что он – знаток своего дела.

Глава 23. ВОЗРОЖДЕНИЕ НАДЕЖДЫ

Интересно, подумала фея воздуха, чем сейчас заняты Вельдан и Казарл? Из Тиаронда она возвращалась над перевалом и сейчас как раз пролетала в окрестностях лесопилки. Надо надеяться, что они давно уже спят, заключила Тиришри. Лесопилка стояла в стороне от тропы, укрытая от ветра в небольшой уютной долине. С края долину окаймлял лес, а за ним вставали крутые, покрытые осыпями горные склоны. Лесопилки и дома Тулак еще не было видно, зато часть перевала легла перед Тиришри, как на ладони. Фея почти не смотрела на горную тропу – кто же пустится в такой опасный путь ночью, да еще в буран? Люди, конечно, странный, непостижимый народец, но… Но кажется, они куда страннее, чем полагала Шри. Кто-то брел по тропе, шаг за шагом отвоевывая у неистовой бури.

Все надежды Шри на то, что остаток ночи пройдет спокойно, лопнули как мыльный пузырь.

– Это еще что за новость? — раздраженно пробормотала фея. Только она размечталась о том, как с добрыми вестями вернется в пещеру… Шри опустилась чуть ниже, чтобы приглядеться к неведомому смельчаку – или безумцу.

– Великий Эолис! Да ведь это же кони Тормона! Тиришри очень даже хорошо знала, как выглядят эти кони.

Когда торговец рассказывал свою историю, он так терзался горем, что образы, запечатленные его сознанием, помимо воли проникали в разум феи. То были на редкость четкие и красочные картины – даже удивительно, что исходили они от человека, не обладавшего телепатическим даром. Сейчас Шри могла бы побиться об заклад, что узнала вороных исполинов, но окончательно утвердилась она в своем мнении, увидав ослицу. Животные такого пестрого окраса и сами по себе редки – а сколько еще скромных осликов путешествует в такой великолепной компании? Ну и ну, подумала Шри. Вот это поворот событий! Только как же они сюда попали?

Фея воздуха искренно и горячо сострадала горю Тормона, и сейчас ей на один миг – радостный, но, увы, краткий – показалось, что в Цитадели она что-то напутала, а сейчас наконец отыскала жену торговца – не убитую, а живую. Каким-то чудом она избежала смерти и отправилась на поиски мужа. Шри уже хотела сообщить об этом Элиону, когда привычная осторожность подтолкнула ее прежде проверить свою догадку. Было нечто странное в тощей человеческой фигурке, ведшей под уздцы пеструю ослицу. Фигурка эта в чем-то не совпадала с образом Канеллы, который Шри позаимствовала из мыслей Тормона. Лучше уж удостовериться самой, прежде чем вселить в торговца напрасные надежды – а кроме того, он ведь сразу захочет убедиться, что она здорова. И потом, Канелла непременно должна была взять с собой дочку…

Фея, чертя круги, опустилась к компании, бредущей по перевалу, – и тотчас поняла, что ошибалась. Хвала провидению, что она не поспешила выболтать Элиону свои фантазии! Это же вовсе не жена Тормона! Бедняга будет вне себя от горя, когда кони и ослица вернутся одни, без нее. Шри, однако, была не только разочарована, но и озадачена. Кто этот незнакомый мальчик? Торговец в своем рассказе не упоминал никаких мальчиков, да и этого парнишки Шри в его мыслях не видела. Фея очень даже неплохо разбиралась в людях, и насколько она могла судить, этот юнец вряд ли мог справиться с такими огромными конями. И зачем он увел их в горы в такую непогоду? Скорее всего, решила фея, он направляется к лесопилке. Даже если изначально у него были другие планы, теперь только там он сможет найти укрытие от бури. А ведь лесопилка в руках людей, которые едва не убили Тормона! Неужели этот парнишка с ними заодно? А если нет, зачем, во имя Эолиса, скитается он по горам в буран, да еще с чужим имуществом? Одно Шри знала наверняка – мальчишку нельзя пускать на лесопилку…

– Что ж, отлично, юноша, — пробормотала фея. – Может, ты и сам еще этого не знаешь, но у тебя сейчас изменятся планы.

И она поспешно послала мысленный зов своему собрату-чародею:

– Элион? Приготовься. И лучше сразу начни расширять пещеру…

Предоставив потрясенному напарнику ломать голову над тем, как объяснить эти слова Тормону – если учесть, что торговец понятия не имеет о существовании Тиришри, – фея быстро прикинула, что же ей делать. Парнишка совсем уже близко от лесопилки и скоро заметит свет в окнах. Действовать надо немедля… С самим мальчиком Шри ничего поделать не могла, но зато, припомнив свой трюк с гнедой кобылкой Элиона, проникла в нехитрые мысли вороных коней и ослицы – и поместила там ясный и четкий образ жены торговца, взятый прямиком из его воспоминаний. Сефрийцы вдруг навострили уши, а ослица, совсем выбившаяся из сил, вскинула понурую голову. Все трое увидели вдруг, что впереди на тропе стоит их хозяйка, услышали, как она зовет их знакомым свистом. Усталости как не бывало. Пара вороных и ослица дружно ринулись вперед, выдернув поводья из рук мальчика, и помчались вверх по тропе за тающим, дорогим их сердцу видением, оставив нового «хозяина» валяться ничком на снегу. Парнишка испустил отчаянный вопль, вскочил и бросился за ними следом, оступаясь и путаясь в сугробах.

Тиришри хихикнула.

– Ну, теперь все в порядке, — сказала она себе. – Остается лишь полететь вперед и смести снег с тропы, чтобы им ничто не мешало всласть побегать.

Сколль совсем выбился из сил. Подъем вместе с конями по горному перевалу обернулся для него истинным кошмаром наяву. Неприятности начались сразу, как только они выбрались из города и на тракте повстречались с телегой, которая везла мертвецов. Теперь, когда городское кладбище было переполнено, могильщики принялись – без особого успеха – жечь мертвые тела на равнине к западу от Тиаронда, между рекой и городскими стенами. Гнилая человеческая плоть – неподходящее топливо, да к тому же земля от дождей превратилась в настоящее болото, а воздух был пропитан сыростью, и оттого погребальные костры больше дымили, чем горели, источая нестерпимую вонь и клубы омерзительного жирного дыма.

Бывший ученик Агеллы почти не обращал внимания на своих подопечных. Из предосторожности он привязал поводья коней к поясу, но вороные, оказавшись вне стен города, как будто успокоились и покорно трусили вслед за ослицей. Из-под громадных копыт били фонтаны грязи, но Сколль, уже заляпанный по уши, и этого не замечал. Унылый пейзаж – топкая земля и вонючий дым погребальных костров как нельзя лучше подходили его настроению. Он совсем пал духом, сомнения и страхи толклись в его мыслях, точно комариные тучи, не давая ему ни минуты покоя. Что теперь с ним будет? Только потому, что он пришелся по душе вороному жеребцу, из него вряд ли выйдет толк в выездке коней. Что, если госпожа Тулак и вовсе не захочет оставить его при себе? Ведь если б ей был и вправду нужен ученик, она бы его давно сама подыскала. Ее-то об этом даже никто и не подумал спросить. Выбросили Сколля вон, как мешок с отбросами, – лишь бы избавиться. Агелла давно уже искала повода от него отделаться, вот и ухватилась сегодня за первый же подходящий случай. Вот в чем дело-то! Она ведь тетка Сколля, а потому не могла так просто, за здорово живешь отправить его назад к матери – ну а ей самой он вовсе не нужен. Сколль чихнул, едва не плача от тоски и безнадежности. Никому-то он не нужен, а все потому, что бестолковый. И госпоже Тулак он тоже не нужен. И если у него больше не получится укротить коней, она как пить дать отошлет его назад – и что с ним тогда будет?

И тут Сколль получил весомое доказательство того, какой он и впрямь паршивый лошадник. Когда они приблизились к погребальным кострам, животные – за что он никак не мог их винить – совсем потеряли голову от удушливых миазмов смерти. Когда порыв ветра плюнул облако жирного дыма прямо на тракт, ослица громко фыркнула, отпрянула и взвилась на дыбы, выгнув спину, точно разъяренная кошка. Сколль вылетел из седла в первый, но, безусловно, не последний раз – и с громким хлюпаньем шлепнулся лицом в грязь, прямо под огромные копыта сефрийцев. Одно ужасное мгновение ему казалось, что сейчас его расплющат, точно хлебный мякиш, но вороные, как видно, сочли его падение последним и наивысшим оскорблением своих чувств. Они зафыркали, забились – и дружно рванули очертя голову по равнине, волоча Сколля за собой, – поводья-то по-прежнему были привязаны к его поясу.

Сколль пропахал физиономией топкую грязь, по обе стороны от него покатились волны болотной жижи. Грязь залепила глаза, и он ослеп. Липкая жижа набилась в рот и нос, он задыхался, неистово кашляя и плюясь. Вороные проволокли его по всем камням, затаившимся в раскисшей земле, по всем канавам и ямам. Острый камень ударил в лицо, и Сколль услышал жалобный хруст сломанного зуба.

Кони остановились, только добежав до реки. Они принялись пить, сторожко озираясь, черные лоснящиеся бока исходили паром в промозглом воздухе. Шатаясь, Сколль поднялся на ноги и сплюнул кровавую жижу вместе с обломками зуба. А затем отвязал от пояса поводья, вернее – отрезал, потому что затянувшиеся узлы распутать было невозможно. Кони, жадно хлебавшие ледяную воду, не обратили на это никакого внимания. Впрочем, в этот миг Сколлю было на все наплевать, даже если эти сучьи дети вздумают от него удрать. Опустившись на колени, он смыл с лица кровь и густой слой грязи. Хвала Мириалю, что это была именно грязь – проволоки его так вороные по твердой каменистой почве, его бы, верно, сейчас и в живых не было.

Тут ему отвесили солидный тычок пониже спины – Сколль от неожиданности едва не свалился в реку. Зловредная ослица последовала-таки за своими вороными приятелями. Сколль даже и не знал, радоваться ему или огорчаться. Впрочем, долго у реки не проторчишь, а ехать верхом все же лучше, чем идти. Он пошарил в карманах жилета, выудив пригоршню засохших медовых сластей, – вдруг да удастся поправить настроение лошадкам? Затем Сколль произнес краткую молитву Мириалю, подобрал волочащиеся по земле поводья и, морщась от боли во всем теле, кое-как вскарабкался на узкую спину ослицы. Когда он повернул прочь от реки, на тракт, который вел к Змеиному Перевалу, начал сыпать снег.

Очень скоро Сколль обнаружил, что на этом неприятности не кончились. Когда подъем по горной тропе стал круче, ослица недвусмысленно намекнула, что больше не намерена терпеть на своей спине такую обузу. После того как Сколля раз десять сбросили с седла, лягнули, укусили и потоптали, он сделался на редкость понятливым и от души согласился с ослицей. Снегопад, увы, становился все гуще, мороз крепчал, и пешему Сколлю, хочешь не хочешь, пришлось сбавить шаг. Стемнело, а он все еще был далеко от цели своего путешествия, да к тому же идти в темноте приходилось почти на ощупь. К этому времени буран бушевал уже вовсю. Сколль промерз до мозга костей и совсем выбился из сил, но остановиться на отдых не решался. Уроженец горного города, он с малых лет слышал страшные рассказы о путниках, которые остановились подремать в снегу – и заснули навечно. И Сколль шел вперед, с трудом волоча ноги и мечтая об одном – добраться до лесопилки прежде, чем замерзнет до смерти.

«Просто не верится, – мрачно думал он, ковыляя по рыхлому снегу. – Когда я проснулся утром, был самый обыкновенный день – и как же это я оказался в метель на горном перевале, в обществе двоих коней-убийц и злонравной ослицы, на пути к новой жизни с сумасшедшей старухой, которая никогда меня и в глаза не видела? Это же нечестно!» Сколль ненавидел всех – старую ведьму Тулак, треклятую ослицу, вороных ублюдков, мать, которая отдала его в ученики, но больше всего – госпожу Агеллу, которая нашла такой мерзкий и изнурительный способ от него избавиться. Он принялся измышлять самую мучительную участь для всей честной компании, когда животные вдруг разом, как один, помчались вверх по тропе, опрокинув его в снег. В довершение всего мерзавка ослица опять приложила его копытом!.. И тут до притупленного усталостью и холодом сознания дошел весь ужас положения. Кони удирают! Разве госпожа Тулак возьмет его в ученики, если он явится к ней с пустыми руками? Отчаянно завопив, Сколль проворно вскочил на ноги и пустился в погоню.

– Скоро здесь будут твои кони, – сообщил Элион "Гормону. И мысленно добавил: Только, ради всего святого, не спрашивай, откуда я это узнал! — Тебе лучше выбраться наружу и подождать их. Сейчас они направляются вверх по тропе.

Торговец ошеломленно уставился на него:

– Откуда ты это узнал?

У Элиона кровь застыла в жилах. Он кожей чувствовал, как пламя гнева, неизменно тлевшее в Тормоне, с каждой секундой разгорается все ярче. Чародей не нашел в себе силы выдержать взгляд торговца.

– Элион, – прорычал Тормон, – ты спас мою жизнь, и поэтому я сейчас пощажу тебя! Как ты мог опуститься так низко, чтобы насмехаться над…

Его гневную речь прервало громкое ржание. Гнедая повернула голову, сторожко наставив уши. Миг спустя Тормон и сам услышал приглушенный топот копыт по засыпанной снегом тропе. В одно мгновение он оказался снаружи и по глубокому, почти по пояс, снегу вскарабкался на тропу. Элион выбрался вслед за ним, прихватив с собой светилку. Хотя тень от ее блекнущего света падала вперед, мешая разглядеть, куда поставить ногу, все же это было лучше, чем вслепую пробираться в кромешной бурной ночи.

Из темноты, волоча за собой поводья, вымахнули сефрийцы, и Тормон громко позвал их. Даже в блеклом свете Элион видел, как ошеломлен его спутник. Да и не он один.

– Разрази меня гром! – пробормотал чародей. – Я и не знал, что бывают такие большие кони! Куда же мы их теперь денем?

— Они ребята закаленные! – Тормону, как и прежде Элиону, пришлось повысить голос, чтобы перекричать вой ветра. – Не впервые им придется ночевать в снегу. Ниже по оврагу есть место, где скала нависает над самым дном, и снега там почти нет. Может, нам придется сложить из хвороста заслон от ветра. Если не пожалеешь горсти-другой зерна, они запросто дотерпят до утра.

Элиона так и подмывало огрызнуться – сам, мол, заботься о своих клячах, – но он без возражений смирился с мыслью снова поработать на свежем воздухе. Ответить иначе ему не позволило бы сострадание к этому бедняге, в один день лишившемся всего.

– Тогда поторопимся! – крикнул он. – Чем раньше мы покончим с этим делом, тем скорее вернемся в пещеру. Мы тут того и гляди отморозим…

Элион осекся – из снежной круговерти вынырнул пегий ослик и едва не сбил его с ног.

Восторженно ахнув, Тормон поймал уздечку ослицы и, как мог, утихомирил возбужденное животное.

– Это любимица Канеллы… – начал он и тут же смолк. Элион увидел, как Изменилось его лицо, – и сердце его сжалось от сочувствия.

Он-то знал, чего стоят такие оговорки. На миг почти забываешь о своей потере – и тут какая-нибудь мелочь с новой силой пробуждает боль, словно проворачивают в груди острый нож.

– Ну, пойдем, – ворчливо бросил он. – Устроим укрытие для твоих вороных бестий. Малышка, я полагаю, поместится с нами в пещере.

Чародей с таким усердием принялся за дело, мечтая лишь поскорее вернуться под надежный и теплый кров, что почти позабыл о том, что кони были не одни. Он помогал Тормону поставить торчком обломок ствола молодой сосны, когда услышал мысленный зов Тиришри:

– Элион/ Скорее! Мальчик только что пробежал мимо тебя! Лошади, ослы, мальчишки… И когда же все это кончится?

Зло ругнувшись, Элион оставил озадаченного Тормона в одиночку возиться в темноте и, высоко подняв над головой светилку, снова вскарабкался на тропу. В снегу виднелась свежая цепочка следов, уходивших наверх.

– Чума тебя забери! – пробормотал Элион.

– Он не мог далеко уйти, — заверила его Шри. – Он слишком обессилел.

Элион пошел по следу. Ему было проще – он двигался по борозде, уже пропаханной в снегу. Таинственный конокрад, как видно, от усталости не заметил, что следы, по которым он идет, сворачивают вбок. Скоро чародей обнаружил предмет своих поисков. Мальчишка совсем выбился из сил, но упрямо полз по тропе на четвереньках – вперед. Молодец парень, подумал Элион. Так и надо – никогда не сдавайся.

Он ухватил мальчишку за шиворот, рывком поставил на ноги и пригнулся, позволяя тому мешком свалиться к нему на плечо. По счастью, идти с ношей было недалеко, мальчишка оказался легкий, и дорога все время вела под уклон. Элион уложил парнишку в пещере, укрыл обоими одеялами, потом влил ему в рот немного воды с медом и бренди и сунул фляжку в дрожащую руку.

– Постарайся выпить, сколько сможешь, – сказал он. – Я скоро вернусь. Не бойся – теперь все будет хорошо.

По крайней мере я на это надеюсь, думал чародей, спеша вернуться к Тормону. Если мальчишка не сможет объяснить, откуда взялись у него эти кони, лучше бы он умер на перевале.

Сколль очнулся, не понимая, где он и что с ним. Он сознавал, что весь дрожит, но разве не перестал он дрожать целую вечность назад, в буране? Была боль, онемение, и больше – ничего. Сколль отметил, что вой ветра звучит как-то глухо, словно издалека, ощутил уютное тепло одеяла, которым он укрыт. Наверно, он все же добрался до лесопилки… но тогда и одеял должно быть побольше и кровать помягче. И почему так сильно пахнет лошадью? В темноте ничего не видно, но, похоже, это все-таки не лесопилка. Впрочем, какая разница? Здесь нет ни ветра, ни снега. Есть одеяло и какое-то укрепляющее питье. И, хвала Мириалю, здесь нет ни вороных убийц, ни зловредной ослицы с острыми зубами и ужасно твердыми копытцами. Наплевать, где он оказался. Ему хорошо – и ладно.

Сколль ненадолго задремал. Когда он проснулся, услышав голоса, то дрожал уже не так сильно, было светло, а стены и низкий потолок оказались почему-то сплетенными из ветвей и сучьев. Уши и пальцы на руках и ногах ужасно болели – значит, к ним возвращалась чувствительность, и это его порадовало. Пусть лучше болят, чем отмерзнут.

Вошли двое мужчин. Один из них, тот, что постарше, был в толстой, подбитой овчиной куртке из черной кожи – такие носят восточные горцы, – и лицо у него было сердитое, мрачное. Двигался он порывисто, нервно, словно усилием сдерживал неимоверную ярость. Сколль содрогнулся, узнав вольного торговца, которого видел утром в Пределах, бывшего хозяина вороных и треклятой ослицы. Второй человек, стряхивавший снег с длинного черного плаща, был ему совсем незнаком.

Где он? Почему здесь эти люди? Сколль повернул чуть вправо голову, которая раскалывалась от боли, и обнаружил, что пара вороных чудовищ непостижимо превратилась в стройную гнедую кобылку. А вот ослица, увы, никуда не делась – протиснулась внутрь вослед за людьми, и Сколль приуныл. По счастью, мужчины были заняты тем, что отряхивались от снега и устраивали ослицу рядом с гнедой лошадкой. Они даже не заметили, что Сколль открыл глаза. Он поспешно зажмурился, страшась затаенной ярости торговца, и вспомнил первое правило учеников: «Если кто-то сердится, значит, он сердит на тебя». В любом случае эти люди наверняка ждут от него каких-то объяснений. Если Сколль притворится спящим, он хоть немного, да отсрочит неизбежное… Впрочем, он был так обессилен, что и притворяться долго не пришлось. Очень скоро он крепко заснул.

Казалось, он лишь на миг смежил веки – и тут кто-то начал сильно и размеренно бить его по лицу. От боли Сколль мгновенно стряхнул навеянное холодом оцепенение. Приоткрыв слезящиеся глаза, он увидел, что над ним склонился торговец. Настоящий хозяин вороных. Тот, чью жену… Сколль громко застонал.

– Откуда у тебя этот жилет? – Каждое слово торговец сопровождал новой увесистой оплеухой, и удары становились все сильнее. – Отвечай! Откуда… у тебя… этот… жилет?

На миг Сколля охватил панический ужас. Они были одни. Второй мужчина куда-то исчез – если он вообще ему не приснился. Никто не поможет ему, не спасет от гнева торговца. Сколль поглядел на лицо мужчины, искаженное гневом и болью, и в памяти его вспыхнуло видение – длинный, обернутый в холст сверток во дворе Цитадели. Торговец уже обо всем догадался, но вид у него был такой, словно он сейчас прикончит гонца, принесшего дурную весть. Как же, как сказать ему правду? Сколль застонал от боли, которую вызвали вовсе не оплеухи. Если б только этот человек перестал его бить, дал ему хоть минутку подумать!..

В этот миг он услышал, как вошел второй мужчина.

– Клянусь жизнью, – весело проговорил он с порога, – ну и храбрый же ты парень, если пустился в путь в этакую ночь! – И тут его тон резко изменился. – Эй, Тормон! Полегче! Оставь паренька в покое. Он не сможет ответить на твои вопросы, если ты сшибешь ему голову с плеч.

Торговец не сводил яростного взгляда с избитого лица Сколля.

– Не лезь не в свое дело! – огрызнулся он и вновь занес руку для удара.

Худая загорелая рука протянулась над его плечом и сжала запястье.

– Тормон, ты же знаешь – я, как никто другой, понимаю, каково тебе сейчас. И все же помни – в западню тебя завлек иерарх. Этот мальчишка и яйцо-то разбить не способен, не то что… – Он осекся.

– Убить мою жену и дочь, – страшным шепотом договорил торговец. Плечи его обмякли, яростный огонь в глазах мгновенно угас.

– Позволь мне расспросить парнишку, – мягко проговорил незнакомый мужчина. – Тебе вовсе не стоит делать это самому. Я узнаю у него правду. Обещаю.

Наступила долгая тишина. Сколль затаил дыхание. Затем торговец оттолкнул руку своего спутника и отодвинулся подальше от Сколля, туда, где теснились гнедая кобылка и ослица.

– Ладно, Элион. Допроси его сам, ежели сумеешь. Мне и глядеть-то на него тошно. Только вначале сними с него жилет Канеллы. – В голосе его послышались слезы. – Сними с него жилет!

– Хорошо.

Сколль увидел над собой новое лицо – молодое, с коротко остриженной бородкой и темными волосами. Сколль отпрянул, съежился, страшась того, что сейчас произойдет. Голова у него кружилась, лицо горело от боли, ныла губа, поцарапанная сломавшимся зубом, а кровь из носа затекала в горло. Сколль понимал, что ведет себя как ребенок, но ничего с собой поделать не мог. Все ужасы этого дня разом обрушились на него, и он бурно, отчаянно зарыдал.

– Клянусь всеми безднами ада! – раздраженно вздохнул молодой мужчина. – Этого нам только недоставало! – Твердой рукой, но очень бережно он обтер лицо Сколля тряпкой, смоченной в холодной воде. – Ну и вид у тебя – грязь, кровь, сопли, слезы!.. Тебя бы сейчас и родная мать не узнала. – Он подсунул руку под спину Сколля, приподнял его, помог сесть. – Ну вот, так-то лучше. Когда кровь так хлещет из носа, нельзя лежать навзничь – еще захлебнешься.

– И поделом, – проворчал из своего угла торговец. – Ты, кажется, собирался его допросить?

– Всему свое время. – Смуглые руки проворно расстегнули пуговицы злосчастного жилета и помогли Сколлю избавиться от мокрой и грязной одежки, которая втравила его в такие неприятности. Сколль вздохнул с облегчением, но тут же затрясся от холода – костра в пещере не было. На плечи ему набросили одеяло, и он благодарно укутался в теплую шерсть. Потом вытер окровавленный нос рукавом рубашки и постарался дышать глубоко и ровно. Наконец ему удалось усмирить постыдные рыдания.

Тогда его спаситель без единого слова встал и выбрался из пещеры, оставив Сколля одного с бешеным торговцем. Юноша уже готов был удариться в панику, но тут чернобородый вернулся, отряхивая с плеч и волос крупные снежинки.

– На, возьми. – Он протянул Сколлю тряпку, которой недавно вытирал ему лицо. Теперь в тряпке была пара пригоршней снега. – Приложи к носу и держи, покуда не растает, только смотри не промокни. Холод остановит кровотечение и не даст носу распухнуть.