355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэгги Фьюри » Сердце Мириаля » Текст книги (страница 18)
Сердце Мириаля
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 20:09

Текст книги "Сердце Мириаля"


Автор книги: Мэгги Фьюри



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

Жилища лекарей стояли отдельно, позади Дома Исцеления – в тихом садике, где росли целебные травы и между аккуратных клумбочек тянулись поросшие мхом дорожки. К сожалению – и на горе всему Тиаронду, – в этом году большинство бесценных трав так и сгнило под проливным дождем, сколько ни пытались сами лекари и садовники их спасти. А сегодня, в довершение худшего, многострадальный садик еще и завалило снегом! Агелла старалась идти по дорожкам и не забрести ненароком на клумбу – еще раздавишь сапогом какую-нибудь травку, а бедным растениям и так уже досталось.

Низкий белый домик Эвелинден был куда просторней жилища Агеллы. В нем была вторая, отнюдь не тесная спальня, небольшая лаборатория с собственным источником воды и плитой для приготовления отваров, а также кабинет, битком набитый книгами и свитками. Эвелинден жила здесь вместе со своей подругой, тоже лекарем и ровесницей Агеллы – то есть чуть помладше самой Эвелинден. Эту стройную энергичную женщину с умными блестящими глазами и буйной копной черных кудрей звали Кайта, и именно она открыла Агелле дверь.

– О, да это Агелла! Какой чудесный сюрприз! Заходи же скорей и согрейся!

Обитательницы дома как раз заканчивали ужин, и когда женщина-кузнец вошла в кухню, Эвелинден проворно вскочила из-за стола. То была хрупкая женщина, крохотная и шустрая, как воробышек, но вместе с тем серьезная, волевая и фанатично преданная своему делу. Открытая улыбка необычайно красила ее простенькое лицо. Главная ее гордость – густая грива каштановых, с обильной проседью волос сейчас окутывала плащом ее плечи, хотя днем Эвелинден обычно заплетала тугие косы и подкалывала их повыше, чтобы не мешали работать. Раскрыв объятия, она стремительно шагнула к Агелле – и озабоченно нахмурилась:

– Дорогая моя, я никогда прежде не видела тебя такой бледной и измученной! Ты, часом, не больна ли?

Женщина-кузнец покачала головой:

– Нет, Эви, я здорова, только устала немного. Меня лечить не надо, но мне очень нужна твоя помощь…

– Это срочно? – вмешалась Кайта. – Если ты посидишь с нами пять минут, кто-нибудь умрет?

– Да нет, это не настолько… – Агелла не успела договорить, как уже обнаружила, что сидит с подругами за столом и жадно поедает из большой миски горячую похлебку, обильно приправленную специями и незнакомыми травами. Проглотив первую ложку, она невольно потянулась за кувшином с водой, а затем принялась за еду с поразительной прожорливостью – только успевай ложку ко рту подносить. День выдался нелегкий. Агелла даже не помнила, когда ела в последний раз, и лишь сейчас осознала, насколько она вымоталась. События этого дня отняли у нее почти все силы, но с каждым глотком похлебки по жилам все сильней растекались тепло и бодрость.

Потрясающе! – промычала она с полным ртом. ' Кайта просияла:

– Я так рада, что тебе нравится! Я испробовала самые разные сочетания специй и трав – искала укрепляющее средство, чтобы восстанавливать силы и помочь организму справиться с болезнями. Кажется, я наконец-то нашла нужную формулу – и сегодня вечером мне вдруг ужасно захотелось применить мое открытие в кухонной стряпне.

– Очередная бредовая идея, – вставила, улыбаясь, Эвелинден. – И, как большинство ее идей, отлично сработала. Уж и не знаю, кто эта женщина – сумасшедшая или гений.

– Что ж, мне это снадобье определенно помогло. – Агелла выскребла ложкой последние капли похлебки. – Правду говоря, это настоящее чудо. Спасибо, Кайта. Я и вправду очень нуждалась в таком средстве.

Эвелинден улыбнулась ей:

– Да, знаю. Поэтому-то мы с Кайтой и настояли, чтобы ты вначале поела. Когда ты вошла в дом, ты больше смахивала на привидение. – Она потянулась через стол и взяла Агеллу за руку. – А теперь, дорогая моя, скажи, что мы можем для тебя сделать? Я ведь знаю, что ты не вышла бы из дому в этакий снегопад только ради удовольствия повидаться с нами. Сейчас Кайта нальет тебе чаю, и ты нам все расскажешь.

Когда Агелла завершила свой рассказ, лица ее слушательниц посуровели.

– Можете ничего не говорить, – вздохнула женщина-кузнец. – Я сама знаю, что не должна была приводить их сюда, что у меня могут быть неприятности, но с другой стороны – как еще я могла поступить?

– Только так, – согласилась Кайта. – Особенно в такую ночь.

– И все равно они не могут остаться здесь надолго, – напомнила им осторожная Эвелинден, – иначе тебе, Агелла, и впрямь не миновать неприятностей. Ты же не хочешь лишиться своей работы в Пределах – тем более теперь, когда бедствует вся Каллисиора.

– Дело не только в этом, – нахмурясь, проговорила Кайта. – Я знаю, Агелла, что ты желаешь добра своим родным, – но они ни в коем случае не должны прознать о запасах провизии, которые собраны в Пределах. Если слух об этом достигнет Нижнего Города, сюда во мгновение ока сбежится воющая от голода толпа.

Женщины переглянулись – и дружно отвели глаза. Кто же еще, как не порывистая, прямолинейная Кайта, мог затронуть тему, настолько неприятную для всех троих! Первой нарушила неловкое молчание Эвелинден:

– Конечно, всем нам не по душе думать, что, покуда мы живем в сытости, другие голодают, и мне, лекарю, вероятно, следовало бы стыдиться, что…

– А вот мне ни капельки не стыдно! – запальчиво перебила Кайта. – Я, между прочим, сполна отработала свое место в Доме Исцеления! Вы же знаете – хотя всех нас обучают в Пределах, но берут сюда на постоянную работу только самых лучших. Чтобы достичь своего нынешнего положения, я трудилась до изнеможения в заштатной приморской дыре на южном побережье. Я училась, работала, изнуряла себя – и все ради местных жителей. Я просиживала всю ночь подле их стариков и детей, я делилась с ними одеждой и пищей. Я не получила все блага и власть при рождении, как наш иерарх, а потому не желаю стыдиться того, что получаю чуть больше еды, чем другие. Если б мы раздали все свои запасы провизии голодным жителям Тиаронда, не говоря уж обо всей Каллисиоре, ее едва хватило бы на один день…

– Знаю, дорогая, знаю, – мягко прервала подругу Эвелинден. – В конце концов, таково решение иерарха, а мы все поклялись хранить тайну. Если мы откажемся от своей доли провизии, это никого не спасет.

– Боюсь, что горожане с тобой вряд ли согласятся, – угрюмо заметила Агелла. – И кто бы стал их в этом винить? Ты права, Кайта, – нельзя допустить, чтобы мои родные узнали… и к несчастью, Виора уже начинает кое о чем догадываться.

– В таком случае остается только одно. – Эвелинден решительно поднялась из-за стола. – Нужно поскорее привести твоих родных в чувство и подыскать им жилье в городе – хорошо бы уже завтра. Пойдем, Агелла, я с тобой.

Когда женщина-кузнец вернулась домой с лекарем, Виора набросилась на сестру, едва Эвелинден отошла снять свой белый плащ.

– Почему ты так долго? – прошипела она. Слух у лекаря был, как видно, острый.

– Это я ее задержала, добрая жешцина. Мне нужно было обсудить со старшим кузнецом Агеллой кое-какие личные дела.

Виора сверкнула глазами, но не осмелилась вслух оскорбить лекаря. Агелла спрятала улыбку, видя, какое сокрушительное поражение потерпела ее сестрица. Впрочем, она еще отыграется – и даже известно на ком.

Эвелинден объявила, что должна поговорить с Фелиссой наедине. Как ни кипятилась Виора, все ее возражения ни к чему не привели – лекарь настояла на своем.

– Твоей дочери нужно поговорить о том, что произошло сегодня – иначе она никогда не сможет с этим смириться, а тогда лечение и начать-то невозможно. Я ей чужая, и она спокойно сможет рассказать мне все, зная, что меня это не касается. Мы увидимся с ней раза два, а потом я навсегда исчезну из ее жизни. Ей не придется видеть меня каждый день и сознавать, что мне известны все подробности ее трагедии.

На миг воинственный пыл Виоры испарился.

– А ей это поможет? – жалобно спросила она. Агелла вдруг поняла, что сварливость сестры во многом проистекала из ее тревоги за дочь, и устыдилась того, что так злилась на нее.

Эвелинден похлопала Виору по руке:

– Поможет, не волнуйся. А потом я дам ей сонное снадобье, чтобы она спокойно проспала до завтрашнего дня. Хороший отдых ей не повредит – как и вам обеим, кстати, так что отправляйтесь спать.

Глава 18. ВНУТРЕННИЙ ВРАГ

Чердачная комната, устроенная под покатой крышей дома, когда-то, возможно, и была уютной, но за долгие годы небрежения деревянная кровля потрескалась, а кое-где провисла и даже зияла прорехами. Морозный ветер свистел вовсю, задувая в дыры мельчайшую снежную пыль. По комнате привольно гуляли сквозняки, и оттого пламя лампы прыгало и корчилось. По стенам плясали причудливые тени – от кресла и кровати, от сундуков, мешков и прочей негодной рухляди, которой был забит чердак. Из-за этой пляски казалось, что в комнате все непрестанно движется, и в самом деле – одна тень, длинная и черная, металась, точно маятник, вдоль стены, и к безумному хороводу теней прибавлялся стремительный силуэт человека, который мерно расхаживал по комнате. Блейд и в лучшие времена почти не нуждался в сне. Поскольку он был не из тех, кто упускает хоть малейшее преимущество, то за долгие годы приучился, постепенно сокращая время сна, довольствоваться одним-двумя часами краткого отдыха. Блейд давно уже обнаружил, что ночная тишина, когда большинство людей неразумно погружается в скотское забытье, – самое подходящее время для составления и обдумывания планов, при этом деятельное и шумное время дня можно использовать исключительно для претворения в жизнь своих замыслов.

Этой ночью Блейду было о чем подумать. Не задержи его буран в этой развалюхе, сидел бы он сейчас в Тиаронде, обсуждая с суффраганом Гиларрой детали завтрашней церемонии, которая окончательно отправит набожного и жалкого болвана Заваля к его драгоценному богу. Кроме того, на уме у Блейда были один-два плана, которые следовало применить для того, чтобы обеспечить полную покорность Гиларры. Планы, о которых она не узнает до тех пор, покуда не решит заартачиться

Впрочем, Блейд не собирался попусту тратить время, тревожась о том, чего все равно не изменишь. Хотя снежная буря и держит его здесь, в то время как он должен быть в Тиаронде, снег не станет опасной помехой его планам. Такой буран в самом начале зимы, как правило, к утру выдыхается сам собой. При нем две дюжины крепких воинов, которые без труда расчистят дорогу к Тиаронду.

Блейд давно уже задумал избавить Каллисиору от нелепой религии, мертвой хваткой вцепившейся в горло страны. Только уничтожив дарованную богом власть иерарха – залог суеверного преклонения подданных, – он мог сам стать во главе страны. А когда Каллисиора будет в его руках, за нею последует Гендиваль. Этот край – превосходная опора для следующего шага: низвергнуть глупца Кергорна и самому возглавить Тайный Совет.

Не спеши делить шкуру неубитого медведя, сурово приказал себе Блейд. До Гендиваля пока еще очень и очень далеко. Сейчас его главной заботой должна быть Каллисиора – и до сих пор все здесь шло согласно его замыслу. Хитроумная интрига, которую Блейд задумал и начал претворять в жизнь еще много лет назад, наконец-то заработала – и результаты оказались даже лучше, чем он ожидал. Он намеревался сломать Заваля, подорвать его уверенность в себе, лишить его веры и почитания подданных. Единственное, что не учел при этом Блейд, – безудержную ненависть Серимы к иерарху. Ее слова о Великом Жертвоприношении, варварском древнем обычае, который город унаследовал от дикого и мрачного прошлого, – слова эти прозвучали как нельзя кстати. И вот теперь Заваль, натворив в последние дни немало истерических глупостей, все равно что сам себя возвел на жертвенный костер. Все идет согласно плану, сказал себе Блейд, – все, кроме одной непредвиденной и жизненно важной детали. Дракон.

С какой стати вдруг он объявился в Каллисиоре? Ответ мог быть только один. Дракон направлялся в Гендиваль, дабы обсудить с Кергорном разрушение Завес, и если пустынный житель отважился на такой риск – тогда, похоже, архимаг все-таки решил действовать.

Что ж, на этот раз Кергорн опоздает… но все же Блейд понимал: чтобы наверняка добиться успеха, он должен как можно дольше хранить в тайне свои действия. К несчастью, появление дракона могло означать лишь одно: он никогда не отправился бы в такой опасный путь в одиночку. Если только его спутник или спутники не погибли в оползне – а солдаты Блейда, скрупулезно обыскав окрестности, никого больше не нашли, – значит, где-то поблизости бродит на воле по меньшей мере один неизвестный чародей.

Блейд резко остановился. Узнали его или нет – что, в общем, маловероятно, потому что большинство нынешних полевых агентов слишком молоды, чтобы его помнить, – все же остается крохотный шанс, что он будет раскрыт прежде, чем сумеет во второй раз открыто выступить против Совета. За годы своего изгнания Блейд потратил немало усилий, чтобы скрыть свою истинную сущность, – еще и по этой причине он медлил так долго, прежде чем начать действовать. В Каллисиоре, как и в других краях, тут и там жили тайные соглядатаи Совета. Набранные из местных жителей, они жили обычной, повседневной жизнью, пряча истинное свое лицо даже от родных и близких. Это с их помощью Кергорн узнавал все, что творилось в мире, и именно они были самой грозной опасностью для Блейда, когда он впервые появился в Каллисиоре, – опасностью, которую он со временем терпеливо и тщательно устранил.

Далеко не все в Гендивале были согласны с Кергорном. У Блейда было много сторонников, которые, увидев, какая участь постигла их предводителя, сочли за благо покориться решению Совета. И все же многие из них все эти годы оставались верны его идеям. Постепенно и крайне осторожно Блейд сумел направить послания нужным адресатам, и когда прежние соглядатаи Совета в Каллисиоре расстались с жизнью – а кое-кто и не без посторонней помощи, – Блейд понемногу заменял их своими сторонниками. Так продолжалось до тех пор, пока вся Каллисиора не оказалась у него под контролем, и он уже полагал, что может без помех приступить к исполнению своего плана. И вот…

Да зачем же я беспокоюсь ? Пускай буран сделает свое дело. По губам Блейда вдруг пробежала улыбка. Ну конечно же! Если даже этот неведомый чародей не погиб в оползне, вряд ли ему, чужаку, удастся пережить в горах чудовищную снежную бурю. Еще не все потеряно – пока.

Его размышления прервал внезапно пронзительный вопль, доносившийся снизу. Похоже, Заваль все никак не угомонится. И так, вероятно, будет продолжаться до тех пор, пока его не поглотит жертвенное пламя. Блейд уже хотел спуститься вниз по шаткой и ветхой лестнице, но передумал. Его давно уже занимало странное преображение иерарха, случившееся на Змеином Перевале, но лишь сейчас его осенила занятная идея…

Поглядим-ка, подумал Блейд, как он ведет себя, когда считает, что за ним никто не наблюдает? Взяв с собой одеяло и лампу, он перебрался в дальний конец чердака и пристроился как раз над комнатой, в которую поместили Заваля. Опустившись на колени, Блейд внимательно обследовал пол и обнаружил-таки зазор между досками. Увы, в комнате внизу было слишком темно, чтобы ясно видеть, что там происходит, но если Заваль вновь начнет бесноваться, вдруг да услышишь что-нибудь интересное? Блейд положил на пол рядом со щелью сложенное одеяло, задул лампу и, устроившись поудобнее, приготовился ждать.

Нет, нет, нет! Оно здесь, у меня в голове! Уберите это, уберите, УБЕРИТЕ!

Внутри Заваля было чудовище. Всем своим сознанием он чуял его пугающе чуждое присутствие, затмевавшее, словно тень, все его мысли и поступки. Там, на вершине горы, мир обрушился на Заваля с беспощадной, убийственной мощью оползня, который поглотил дракона. Мириаль покинул своего слугу, и он сделался беззащитен перед силами ада. Им овладело некое неназываемое зло, переместившееся в него прямиком из мертвого дракона – там, на горе. Заваль ощущал, как присутствие чужака распирает его голову, и так уже готовую лопнуть от обилия мыслей – и своих, и совсем непонятных, непостижимых. Они то возникали в его сознании, то исчезали снова, словно чудовищные рыбы, резвящиеся во мрачных глубинах смятения и страха. Голова нестерпимо болела от обилия мыслей, образов, воспоминаний, насильно втиснутых в хрупкий сосуд его мозга – все равно что втиснуться в сапоги лилипута.

Во мраке своей временной темницы иерарх снова и снова пытался избавиться от стянувших тело веревок, хотя, по правде говоря, он и сам не знал, зачем это делает. Сопротивляться нет смысла – теперь он уже должен был бы это понять. Всякий раз, когда он пытался побороть судьбу, дело оборачивалось новым его поражением. К чему же тогда мучиться? Воистину он проклят Мириалем и на сей раз ему не избежать уготованного конца. Завтра вечером все будет кончено – и это, быть может, к лучшему. Как он смог бы жить дальше, если в голове у него сидит демон?

Заваля пробрала дрожь. Будучи иерархом, он всегда отрицал существование демонов, утверждая, что это лишь глупые сказки и суеверные бредни простонародья. И вот он опять ошибся – уже в который раз. Опять бурный поток событий подточил скалу его веры. Многое из того, в чем Заваль был непреклонно уверен, уже сточила и бесследно унесла прочь эта беспощадная река.

И что хуже всего – никто в этом не виноват, кроме самого Заваля. Это он подошел к неведомой, чужестранной твари так же легкомысленно, как трехлетний ребенок подходит к дворовой собаке. Как мог он быть настолько глуп? Неужели тяжкие испытания последних дней лишили его всегдашней осторожности? Ведь он иерарх и не его дело рисковать собой перед ликом неведомого. С чего бы еще он взял с собой Блейда и отряд его вооруженных скотов? Но нет же – ему так не терпелось осмотреть проклятую тварь, он был так слепо уверен, что она мертва, – и напрочь позабыл о благоразумии! В тот миг Заваль был ослеплен отчаянием. Он ведь так рассчитывал на то, что дракон окажется жив! От этого зависела его собственная жизнь. Притом же его манило и обыкновенное человеческое любопытство – даже мертвый, облепленный грязью, дракон представлял собой невероятное, восхитительное зрелище.

Заваль подошел – и тут нечто прыгнуло из мертвого чудовища прямо в него. Мир вокруг поблек, затмился слепящей вспышкой… и в этот миг чужая, враждебная сущность взорвалась в его мозгу фонтаном боли. Удар, пускай и бесплотный, был так силен, что Заваль рухнул на колени.

Как найду я силы перенести это ? Пойман, заперт в темнице чужого тела – до самой смерти этого существа…

Что это было? Заваль оцепенел, от страха у него перехватило дыхание. Это не его мысль! О Мириаль благой, что же с ним происходит? Демон овладевает его мыслями!

Лучше бы я умер!

Чья это была мысль – его или чужака? Заваль вдруг осознал, что это не важно. Откуда бы ни пришла эта мысль, она была совершенно, абсолютно истинна. Иерарх отлично помнил тот миг, когда он подошел к дракону и им завладело зло. Как же быстро воспользовался Блейд его несчастьем! Как если бы только и ждал подобной возможности. Заваль тогда был слишком охвачен ужасом, чтобы вслушиваться в предательские речи командира Мечей Божьих, – но сейчас, в миг страданий и беспомощности, они прозвучали в его мыслях как наяву.

Иерарх не выдержал напряжения последних месяцев… Зверь испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку… Мириаль отвернулся от иерарха… Заваль должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам…

К горлу Заваля волной прихлынула горечь. Блейд! Хитрый, коварный, ненавистный предатель! Он давно уже приговорил меня к смерти, и не случись тот кошмар на горе – нашел бы иной способ бросить меня в жертвенный огонь. Как бы ни пытался я избежать своей судьбы – гибель моя уже предрешена.

Что ж, пусть будет так. С чувством, весьма похожим на облегчение, Заваль смирился с неизбежным. По крайней мере его смерть покончит и с чудовищем, которое затаилось в его голове. Если Мириаль и его подданные желают, чтобы Заваль пожертвовал своей жизнью – что ж, он сделает это без уверток и без сожалений. Почти без сожалений. Жалеет он лишь об одном – ох как жалеет! – что не сможет прихватить с собой Блейда.

Человеческое зрение оказалось досадно плоским и ограниченным. Человеческое тело было хрупким, слабым, неуравновешенным творением плоти, жалким и уязвимым. А уж человеческий разум!.. Путаный, недоразвитый, явно малоиспользуемый – мутный водоворот мыслей и эмоций без малейших признаков какой-либо системы…

Неудивительно, что Этон захлебывался в этом водовороте.

Знай он, что ему предстоит, уж верно предпочел бы умереть, чем перенестись в этот чудовищно чуждый разум. Его гигантский интеллект и громадная, накопленная всей расой память попросту не умещались в этом примитивном, ограниченном сознании, которое от перегрузки так и трещало по швам. Боль была необычайной и непереносимой

Все равно что втиснуться в сапоги лилипута.

Как могло проникнуть в его разум это чуждое сравнение? Этон закричал от ужаса, но ночную тишину разорвал лишь пронзительный человеческий вопль Неужели это – взаимопроникновение? Неужели мысли человека смешиваются с его мыслями? Этон внезапно застыл, потрясенный до глубины души Как только мог он решить, что его идея окажется успешной? Разве могут сознания двоих столь разных существ ужиться в одном мозгу?

Призвав всю свою решимость, дракон преодолел жгучую боль и попытался оценить свое в высшей степени необычное положение. Мучительно осваиваясь в хаосе чужого разума, он совершенно выпустил из виду окружающий, телесный мир, а потому прежде всего следовало изучить, что его окружает. Новое тело Этона было куда слабей и уязвимей драконьего, и физические опасности представляли для него нешуточную угрозу.

К удивлению Этона, он больше не был под открытым небом, на горном перевале. Его человеческое тело, ноющее и онемевшее, лежало на чем-то мягком, комковатом, пахнущем пылью и сыростью. Он попытался подняться – и не смог: руки и ноги были крепко связаны. Тьма окружала его – итак, он слеп и беспомощен!

И вновь Этона едва не накрыла с головой волна всепоглощающего страха. Для драконов темноты не существовало. Их зрение обладало широчайшим спектром, в том числе и тепловым, и было необычайно острым. Их блестящие выпуклые глаза были так широко расставлены, что им был доступен самый полный обзор – кроме небольшого слепого пятна за затылком.

И все же самое ужасное заключалось отнюдь не в этих ограничениях. Затаившись в чужом сознании, Этон незаметно обследовал пределы его возможностей. Порой мир физический и духовный различаются не так уж сильно. Точно так же, как Этой сразу понял бы, что его драконьему телу недостает крыла или лапы, сейчас он легко обнаружил, что разум, приютивший его, не обладает ни малейшими телепатическими способностями – а стало быть, то же относится и к нему, Этону. Он теперь глух и нем – и останется таким до конца своих дней. Где найдет он силы перенести такое испытание? Пойман, заперт в темнице чужого тела – до самой смерти этого существа…

Лучше бы я умер!..

И снова дракон был вынужден сражаться с паническим ужасом – и одолел его. Помни, грозно велел он себе. Помни о своем долге перед соплеменниками, о всех обширных знаниях, которые хранятся в твоей памяти. Если б ты мог выбирать легкий путь, ты бы тихо умер там же, на перевале. Ну же, провидец, успокойся! Изучи свою ситуацию бесстрастным разумом, иначе все жертвы будут напрасны. Темнота, отсутствие ветра и снега, затхлый пыльный воздух – все говорило о том, что он находится в неком замкнутом пространстве, то есть человеческом жилище. Его доставили сюда, покуда он, ни о чем не подозревая, тонул в беспамятстве сразу после перемещения. Эта мысль породила в нем искру нового страха. Что, если он опять впадет в забытье? В другой раз такое состояние может погубить его.

Внезапно Этон осознал, что его новое тело извивается и корчится, пытаясь без его ведома перекатиться с боку на бок. С замешательством он вспомнил об истинном владельце этого сосуда плоти – тот, как видно, проснулся и пытается предъявить свои права. До сих пор Этон почти не задумывался о человеке, чье тело он захватил, и хотя ему было немного стыдно, он не решался подробно исследовать своего нежданного соседа по разуму. Слишком уж его страшила сама мысль о взаимопроникновении – то есть необратимом смешении сознаний.

Однако же что-то надлежит предпринять. Чем сильней тревожился и ужасался истинный владелец тела, тем сильней метался и корчился человек, и его физическое здоровье явно ухудшалось. Боясь повредить эту хрупкую плоть, Этон без проволочек принял решение. Он вынудил себя расслабиться, затаиться и прекратить всякие попытки установить контроль над новым телом. Наверняка это был наилучший выход. В конце концов, из них двоих только человек имеет хоть малейшее понятие о том, что с ними происходит. Остается лишь надеяться, что его действия помогут выжить им обоим… но, Свет вездесущий, как же тяжко дается такая беспомощность!

Этон сразу понял, что принял правильное решение. Когда человеческое тело перевернулось, он увидел на полу тончайшую полоску золотистого света лампы. Светящиеся линии четырехугольника очертили плотно закрытую дверь. Хотя при таком слабом свете невозможно было разглядеть окружающее, сама возможность что-то видеть уже была для дракона большим облегчением. Полоска света отчасти рассеяла его страхи, и Этон, не сводя с нее глаз, сосредоточился на иных своих чувствах. Впрочем, ничего особенного он при этом не обнаружил: лишь сырой и затхлый сумрак комнаты, пересохшее от жажды горло, желудок, ноющий от голода, боль в голове и в затекших, связанных членах. Откуда-то поблизости доносились едва слышные голоса, но, как он ни напрягался, ничего не смог разобрать. Будь проклята человеческая ограниченность!

Пока провидец смотрел на полоску света, в его сознании, словно молния в ночи, вспыхнуло воспоминание. Склон горы.

Ужас первого взгляда на мир глазами чужака. Вооруженные люди, которые окружили его, кричащего и корчащегося на земле. Кольцо солдат размыкается, и на сцене появляется еще одна фигура. Солдаты почтительно склоняются перед ним, но и этого не нужно, чтобы понять: человек этот наделен властью – и немалой. От него исходят сила и мощь, властность и абсолютная уверенность в себе. Рядом с ним другие люди кажутся бледными тенями…

И вдруг дракона окатила волна ненависти, отвращения и леденящего, убийственного страха —.явно те чувства, которые испытывал к этому человеку тот, кто стал приютом Этона. Дракон этому нисколько не удивился. В нем самом родилось смутное чувство узнавания, зыбкое воспоминание, которое из темных глубин памяти понемногу всплывало к свету сознания. Вначале дракон встревожился, убежденный, что в его разум вновь проникают человеческие чувства. Разве может он кого-то знать в этом жестоком, чужом, враждебном краю?

И все же чувство узнавания становилось все сильнее.

Человек, явившийся ему в воспоминаниях, шагнул вперед, нависая над ним, точно зловещая скала. Рука поднялась для удара – и тут, в последний миг перед тем, как воспоминание кануло в бездну небытия, Этон узнал его:

– Аморн! ТЫ!

Ночное эхо вторило слитному крику человека и дракона.

Теперь, решила Тиришри, когда Элион и его новый приятель благополучно устроены на ночь, ей вовсе нет смысла шнырять вокруг убежища. Люди поужинали скромной дорожной пищей из припасов Элиона и теперь дружно клевали носом – фея же, как и все ее соотечественники, не нуждалась в сне. Уж лучше она сделает что-нибудь полезное, например, поможет Тормону. Когда вольный торговец рассказывал Элиону о том, что с ним приключилось, Шри незримо витала в пещере, и ее, как часто случалось и раньше, поразило то, как легко прибегают люди к предательству и жестокости. Тронутая горем Тормона, фея поклялась себе, что немедля отправится в Тиаронд и постарается разузнать, какая участь постигла его жену и дочь. Ничего страшного не случится, если она ускользнет на часок-другой – наверняка для Элиона и его спутника эта ночь пройдет спокойно.

– Элион.— Шри отвесила молодому чародею увесистый телепатический тычок, чтобы он не успел погрузиться в то жутковатое, похожее на смерть забытье, в котором отчего-то так нуждаются люди (хотя Тиришри считала, что проводить столько времени в бессознательном состоянии совершенно бессмысленно).

– Что? — Элион с усилием разлепил глаза. – Что-то случилось ?

– Нет – по крайней мере мне об этом ничего не известно. И поскольку у нас уже долго не было новостей от Вельдан и Казарла – полагаю, что и у них все благополучно. Сейчас они, вероятно, уже спят, и мне бы не хотелось их будить.

– Как же, спят, — проворчал Элион. – К этому трижды клятому дракену неприятности слетаются, как мухи на падаль.

– Элион! Вовсе ни к чему так злобствовать! — строго выговорила ему Шри. – По мне, так все, что ты сказал о бедном драконе, можно с тем же успехом отнести и к вам, людям! Здесь как будто все тихо, — продолжала она, – так что я хочу пролететь вдоль перевала к Тиаронду и пошарить в Священных Пределах. Быть может, мне удастся разузнать, что случилось с женой и дочерью Тормона. Если вдруг понадоблюсь – позовешь.

Она ощутила, что Элион собирается с мыслями, дабы ей возразить, а потому, не дожидаясь его ответа, выскользнула из пещеры и приспособила свое зрение к темной и бурной ночи. Теперь, когда передвижение Шри не замедляли люди, ей ни к чему было спускаться вниз по перевалу, который широкой петлей огибал подножие горы. Куда быстрей будет пролететь прямо над хребтом. Ухватившись за пригоршню снежинок, Шри отдалась на волю ветра, и он понес ее прямо к городу.

На улицах города было тихо и безлюдно, когда Пресвел вышел из дому, закутавшись в теплый, подбитый мехом плащ.

Безымянной тенью в снежной ночи направлялся он от дома Серимы, располагавшегося в квартале богачей, к тесно застроенным террасам и узким извилистым улочкам настоящего Нижнего Города. Какие разные значения люди могут придавать одному и тому же слову, размышлял Пресвел, с трудом бредя по глубокому снегу. В Священных Пределах Нижним Городом именуют весь Тиаронд – и от души его презирают. Мы, жители богатых особняков на Эспланаде, зовем Нижним Городом весь прочий Тиаронд и свысока взираем (пускай не все, но очень многие) на честных работяг, которые вынуждены жить в тесных и захламленных домишках. Да, я вырос в таком вот домишке и хорошо знаю, что их жители не заслужили такого презрения – но это дела не меняет. Просто удивительно, как люди нуждаются в том, чтобы на кого-то смотреть свысока. Честные трудяги зовут Нижним Городом окраины и припортовые закоулки – и держатся подальше от тамошних бедолаг, влачащих жалкое существование в сырых и трухлявых хижинах.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю