Текст книги "Сборник миниатюр "Enter one" (СИ)"

Автор книги: Меган Джой Уотергроув

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Я нашла на торгах новый дом и почти безоговорочно купила его. И не удивительно – он так дешево стоил, несмотря на все свое великолепие. Не знаю, зачем одинокой девушке такой большой дом, но мне это не помешало. Хотелось новой жизни, а этот дом как раз подходил для ее начала.

Первый месяц прошел неплохо. Я делала ремонт, постепенно облагораживала местность, окружающую дом – сажала цветы, расчищала фонтан. Все это хоть как-то отвлекало от боли, которая мучила меня. Еще через неделю я пригласила к себе подругу и ее жениха. В сентябре у них должна была состояться свадьба, и мне показалось, что мой новый дом отличное место для ее проведения. Кессиди согласилась. Я помню счастливое выражение ее лица, как она радовалась, что я нашла этот дом. Я радовалась тоже, но не долго.

Проводив ребят, я заперлась и решила пойти спать пораньше. Поднялась на верхний этаж, открыла дверь в спальню, и следующее, что помню – я на дороге, у обочины. Сижу на сырой земле и руки мои в крови. Что я наделала? – это первая мысль, которая посещает мою голову. И как я здесь оказалась? В ответ на мои вопросы появляется полицейская машина, за ней еще одна.

– Мисс, поднимите руки над головой! – кричит полицейский, наводя на меня пистолет. Его напарник стоит позади, и в его глазах я вижу ужас. Он меня боится.

– Пожалуйста, мисс! Вы должны пойти с нами!

Я поднимаю руки, как они велели, и иду навстречу. В этот момент мой разум снова дает сбой. Затем я слышу свой собственный крик. А точнее, рев. Я понимаю, что кидаюсь на первого полицейского, и его пистолет выпадает из рук. Я хватаю его и стреляю в упор. В голову. После выстрела от нее практически ничего не остается. Второй полицейский бежит от меня. Садится в машину и пытается уехать. Потом опять темнота – и я ничего не помню.

Странное ощущение. Будто бы все это сделала не я. Но на самом деле, как мне позже объяснили в клинике, после того, как я вошла в спальню, меня словно подменили. Соседка, миссис Джонс, видела меня, идущей по дороге с большим ножом в руках, но я этого не помню. Я не помню ничего из той ночи, и это самое плохое. Я не знаю точно, что совершила и зачем. Доктор Медисон говорит, что это сделала моя вторая половина. Другая личность, называющая себя Мари. Говорит, что общался с ней.

Я не верю. Не может такого быть. И пока я все это отрицаю, меня держат здесь, в «Андерхилле».

Надеюсь… все будет хорошо»

– Вот твои таблетки, дорогая, – говорит медсестра, миссис Хоссити. Я переворачиваюсь на кушетке и гляжу на нее. Темные волосы женщины кажутся мне почти черными в тусклом свете единственной лампочки. Она подкатывает поднос и берет небольшую коробочку с него. Протягивает мне.

– Думаю, после приема таблеток тебе нужно будет лечь спать. Они содержат снотворное.

Я слегка улыбаюсь и беру свою порцию антидепрессантов. Мне приносят их каждый день: утром и вечером. Обедаю я в общей столовой, как все. В клинике много пациентов с отклонениями в развитии, шизофренией, диссоциативным расстройством идентичности, как у меня. Я считаюсь одной из самых опасных, и именно поэтому моя палата одиночная и изолированная. Ко мне боятся кого-то подсаживать.

26 декабря, 2004 год.

Отрывок записи из дневника Кети Палмс:

«Давно не писала, даже кажется, что разучилась. Буквы вывожу коряво, и почерк сам на себя не похож. Кажется, я снова начинаю терять себя. Проснувшись утром в среду, обнаружила на полу надпись: Ты меня не спрячешь, – написано цветными мелками. Но откуда они здесь взялись? В палате их нет. Странно. Очень странно»

Солнце садится медленно. Я снова сижу у окна – больше занятий у меня нет. На улице сильный ветер, и небо хмурится. Будет дождь, чувствую это.

Вдруг слышу вой сирен. Это означает, что что-то произошло. Нарушение режима или хуже того – побег. Встаю со стула и подхожу к двери. Слышится топот бегущих ног, крики санитаров.

– Кто это сделал?! – кричат они, – Кто?!

Я отхожу от двери как раз в тот момент, когда она распахивается. На пороге я вижу доктора Медисона, главного психотерапевта, который совсем недавно здесь. Его перевели из другого штата месяц назад. Он держит в руках шприц, и выражение его лица не такое, как обычно. Что-то страшное случилось.

– Ты это сделала? – спрашивает он. Голос, как струна, натянут и холоден.

– Я вас не понимаю… – тихо говорю я, стараясь не выказывать страха, – Я ничего не делала…

Доктор Мэдисон молчит и упрямо смотрит на меня. В глаза. Ноги подкашиваются, но я продолжаю стоять.

– Скажи…ты убила санитарку? Как ты это сделала?

– Я…не…

– Не лги мне, Кети. Просто скажи…как?

Голова кружится, сердце заходится, и через секунду я уже не могу нормально дышать.

– Я не делала…– шепчу я, и слезы текут по щекам, – Я ничего не делала…

– Ты говоришь так, чтобы я не посадил тебя в карцер?

– Нет! – кричу я, – Я НЕ УБИВАЛА! Я ничего…

Внезапно голос мой затихает, и я не могу больше себя контролировать.

Доктор Медисон отходит, в его глазах сомнение, но оно быстро пропадает. Он понимает, что говорит уже не с Кети. Глаза новой собеседницы странным образом меняют цвет с синего на зеленый, и вот она уже абсолютно другой человек. Другая сторона медали.

– Привет, доктор, – говорит она нежно, – Хотите поговорить о моем наказании?

– Мари, я полагаю?

– Верно-верно. Она самая.

– Зачем ты убила санитарку? – спокойно спрашивает доктор Медисон, – И как? Как ты выбралась из палаты?

– Не все вопросы сразу, добрый доктор.

Улыбка – дьявольская, глаза – безумны. Она думает, что ей все можно.

– Хорошо, – говорит Медисон, вздыхая, – Зачем?

– Пусть они уйдут, – кивает на двух санитарок, стоящих позади, – И тогда я все Вам расскажу…

Доктор кивает, и санитарки удаляются, запирая за собой дверь.

– Ну вот, – вздыхая, шепчет она, – Теперь мы одни, доктор Медисон.

– Расскажи, как ты выбралась из палаты?

– А Вам не страшно оставаться здесь, в запертой комнате, с психически неуравновешенной девушкой? Может быть, у меня в рукаве нож?

– Не думаю, что ты могла достать его.

– Но ведь как-то же я убила ту санитарку? – улыбается и смотрит прямо ему в глаза. Медисон молчит некоторое время, а затем говорит:

– Я хочу поговорить с Кети.

– Она сейчас не здесь…только со мной Вы можете говорить.

Доктор по-прежнему держит в руках шприц с успокоительным, на случай буйства со стороны пациентки, но она стоит спокойно и просто смотрит на него. На губах полуулыбка, руки теребят край смирительной рубашки. Она словно маленькая девочка, – думается доктору.

– Кети? Ответь мне, – говорит Медисон, – Ты слышишь?

– Не слышит, – отвечает Мари, – Она больше не хочет слушать Вашу ложь.

– Я не лгал ей.

– Врете, – снова улыбка, – Зачем Вы наговорили ей, что она больна?

– А разве это не так?

– Нет. Я часть нее…

– Ты – не реальна, а Кети больна. У нее раздвоение личности, ты-то должна это знать. Должна понимать, что ты всего лишь ее подсознание.

Мари тихо смеется и продолжает теребить рубашку. Доктор замечает краем глаза запекшуюся кровь у нее в ногтях.

– На лице убитой санитарки обнаружили царапины, – говорит доктор, – Ты пыталась выцарапать ей глаза?

Мари мило улыбается, но глаза ее говорят – Беги, спасайся, пока я тебя не убила!

Она безумна. Хуже, чем он, доктор Медисон, предполагал.

Доктор смотрит внимательно, будто пытается высмотреть в ее лице что-то. Но ничего нет. Она все такая же пациентка. На него смотрят глаза Кети Палмс, но вот разум ее не с ней. Она просто смотрит на него и молчит.

– С этого дня ты переходишь на экспериментальное лечение, Кети.

– Кети здесь нет! Ты что, идиот? ЕЕ НЕТ! – кричит Мари, – ТОЛЬКО Я!

Она хватается за край матраца, поднимая его, и вытаскивает оттуда скальпель.

– Нет, не делай этого! – доктор предупредительно поднимает руку, – Успокойся…

– Пошел ты к черту, гребанный ублюдок! Никто не хочет слушать меня! Я – НАСТОЯЩАЯ! КЕТИ – ВЫДУМКА! – Мари подносит скальпель к руке и молниеносно режет себе руку. Кровь хлещет из нее, как из фонтана, но девушка не реагирует. Ей словно не больно. Она только безумно хохочет.

Глаза бегают в разные стороны, и доктор понимает – нужно действовать, пока не поздно. Вколоть успокоительное, иначе она убьет себя. Но через несколько секунд перед доктором снова его пациентка. Кети Палмс. Она испуганно озирается по сторонам, потом хватается за порезанную руку и начинает кричать, что есть силы. Визг становится невыносимым.

– Кети! Успокойся!

– Боооооже, что с моей рукой?! – девушка падает на пол, и он тут же вкалывает ей успокоительное. Большую дозу, чем нужно.

– Кети? Кети? Слыши…

Она отключается и падает ничком. Лекарство действует, она ничего не чувствует. Доктор кладет ее на кровать и зовет медсестер. Девушке определенно понадобится сделать операцию и переодеть испачканные кровью вещи. Медисон понимает, что здесь не поможет ничего, кроме разговора с самой Кети. Но как заставить ее говорить?

19 января, 2005 год.

Из дневника Кети Палмс:

«Очнулась. Наконец-то, смогу сама думать и воспринимать реальность. Доктор Медисон часто наведывается ко мне. Ну, то есть чаще, чем обычно. Наверное, я сделала что-то ужасное…или мне лучше? Ничего не могу вспомнить из прошлой и позапрошлой недели. Видимо, все-таки хуже»

4 февраля, 2005 год.

– Итак, Кети, прошло уже довольно много времени с последней терапии, и мне кажется, тебе хочется с кем-нибудь поговорить. Так?

Голос доктора Медисона намеренно тихий и спокойный, дабы никак не подействовать на сознание и настроение пациентки. Кети сидит в уголке, подогнув под себя колени, и смотрит в окно. Ее взгляд, как всегда, пространный и она не реагирует на слова доктора.

– Кети? Ты очень долго ни с кем не говорила. Тебе нужно общение, – говорит доктор, – Поговори со мной.

Кети закрывает глаза и качается взад-вперед.

– Она…не ушла… – тихо-тихо шепчет девушка, – Она вернется…

– Ты говоришь о Мари?

Кивает.

– Мы прогнали ее, Кети. Ты должна рассказать мне, что произошло тогда, три года назад…

– Ничего не помню, – говорит она, глядя на доктора, – Моя память отказывается мне подчиняться.

Доктор Медисон ставит свой чемоданчик на стол и достает из него папку. На ней написано – «Кетрин Роза Палмс, пациентка №21. Синдром диссоциативного расстройства идентичности».

– Кети, ты помнишь свое детство? – спрашивает доктор Медисон, доставая ручку и блокнот, – Расскажи мне о своей семье.

Кетрин вздыхает, словно ее насильно побуждают к чему-то, но все же говорит:

– У нас был дом…большой, с красивым двориком…

– Такой, как на этом фото? – доктор показывает ей фото дома, который она купила три года назад. Девушка рассеянно кивает.

– Значит, ты купила его не просто так? Этот дом напомнил тебе о детстве. Верно?

– Да.

– Почему ты больше не живешь в своем старом доме? Там живут твои родители?

Кети снова закрывает глаза и раскачивается. Из ее горла вырываются еле слышные всхлипы, а по щекам текут слезы.

– Кети?

– Нет семьи…больше нет…все мертвы…

– Кто это сделал с ними? Ты помнишь что-нибудь?

– Я…я…была там…– шепчет она, – Он…

– Кто? Твой отец?

Доктор достает из папки еще пару фотографий. На них изображены мистер и миссис Палмс, а с ними две маленькие девочки. Она постарше, другая совсем маленькая, лет пяти. Светлые волосы заплетены в косички, а на практически одинаковых лицах улыбки. Доктор Медисон показывает фото Кети.

– Это твоя сестра?

Кивает.

– Что с ней случилось, Кети?

Молчит, всхлипывает. Потом обхватывает руками голову, и сдавленный крик вырывается из горла.

– Ее нет…

– Что с ней случилось? Ее убили? Кто это сделал?

Крик, сильный и полный боли, накопившейся за многие годы. Кети мотает головой, не желая отвечать, но доктор не отступает. Она должна раскрыться перед собой. Должна переступить через эту черту, чтобы понять себя. Понять, что произошло в ту ночь, когда она попала в «Андерхилл».

– Кети, кто сделал это с твоей сестрой?

– ОТЕЦ! – кричит она из всех сил, – ОН ЕЕ УБИЛ! Она…она была такой маленькой…еще ребенок…всего 11 лет…

Доктор вздыхает и продолжает спрашивать:

– Зачем он убил ее? Ты была там? Ты видела это?

– Да…он пришел поздно…был пьян, – всхлип, – Мама заперлась в комнате, чтобы он ее не тронул…ТРУСЛИВАЯ СУКА!

Глаза Кети снова начали менять цвет, но доктор вовремя отвлек ее внимание. Он показал еще одно фото. Фотограф-криминалист сделал его на месте преступления, той ночью, в доме Палмсов. На фото девочка, очень похожая на Кети. Она лежит на письменном столе, в кабинете. Ее маленькое тельце все в ссадинах и синяках, а розовое платье порвано вместе с трусиками.

– Он насиловал ее? – тихо спрашивает доктор. Кети остекленело смотрит на фото и трогает его руками. Проводит пальцем по лицу сестры на снимке и замирает. Глаза, полные слез, смотрят на доктора.

– Да. Он ее насиловал.

– А тебя? Ты подвергалась насилию со стороны отца?

– Нет…он меня боялся. Я была старше и все могла рассказать матери…хотя, она все равно ничего бы не сделала…

– Кети, а как звали твою сестренку?

Кети снова смотрит на фото, но на этот раз нежно, и еле слышно произносит:

– Ее звали…Мари.

Доктор Медисон вздыхает.

Из записей доктора Медисона:

Все становится понятным. Она пытается быть такой, как сестра. Пытается сделать так, чтобы она была с ней. Разум разделился на две части: Кети и Мари. Только вот одна из них ненастоящая, и не хочет этого осознавать. Пытаюсь заставить ее рассказать обо всех убийствах. Надеюсь, это поможет. Иначе – только шок»

– Кети, ты должна понять, что Мари уже не вернуть. Она умерла, и ты больше не сможешь ей помочь, – говорит доктор Медисон, – Ты и не могла ей помочь.

– Он задушил ее, когда она начала сопротивляться. Я стояла в коридоре и смотрела на все это…я могла ему помешать раньше, чем он сделал это…

– Но ты сделала это позже, верно?

– Да, – взгляд Кети снова возвращается к нормальному, и она почти адекватна, – После того, что я увидела…я пошла на кухню, взяла нож для разделки мяса и вернулась в кабинет. Открыла дверь, вошла. Он стоял над ней…с расстегнутой ширинкой…и пытался что-то сделать с ней…точнее, с ее телом.

Вздыхает, пытается держать себя в руках. Доктор рядом, внимательно слушает ее, стараясь не встревать. Она расскажет всё.

– Я…он меня не видел…я подошла сзади, и…

– Ты его убила?

– Да. Я нанесла ему двадцать четыре ножевых ранения, если быть медицински-точной, доктор, – говорит Кети. Ее голос спокоен, и она даже слегка улыбается. Ей нравилось то, что она сделала.

– А что было потом?

Кети пожимает плечами.

– А как Вы думаете? Я пошла к матери. Она пряталась в комнате…за кроватью, – руки Кети немного подрагивают, как бывает при болезни Паркинсона, а на лбу возникает испарина. Она очень волнуется. – Когда я вошла, она начала причитать, что мол «Не делай этого…», но…мне было все равно. Я так сильно ее ненавидела, что…она не смогла защитить ее…Мари умерла из-за ее трусости! Эта лживая эгоистичная сука убила мою МАРИ!

– Кети, Кети…тише, успокойся…– доктор гладит ее по голове, и она снова начинает плакать.

– Я изрубила эту тварь на кусочки…она это заслужила. ПУСТЬ ОНА ГОРИТ В АДУ!

Доктор Медисон продолжает успокаивать пациентку, пока та не ложится на кровать и не засыпает.

Из записей доктора Медисона:

«Теперь вторая личность Кети должна уйти. Она знает всю правду. Все, что требовалось узнать ее израненной душе. Шоковая терапия не понадобится».

Вечер 4 февраля, 2005 год.

Я просыпаюсь, еще темно. Сейчас вечер? Непонятно. Стены моей палаты уже не те. Это другая палата. Видимо, меня перевели из-за буйного поведения. Или может, наоборот? Я вылечилась? Смотрю в окно по привычке. Там снова дождь, ничего нового. Сажусь на стул, смотрю – на столе лежит мой дневник. Он чем-то испачкан. Кажется, это кровь. Но ведь я ничем не поранилась…странно. Открываю его на первой странице. Записи с прошлого и позапрошлого года. Листаю, листаю…и ничего не понятно. На всех страницах следы крови. Будто кто-то испачканными пальцами трогал его, перелистывал страницы. Нет…не может быть. Не верю своим глазам…к следующей страничке прикреплено фото. Это доктор Медисон, я узнаю его. Он лежит на кровати в палате…в моей палате. Это стены моей палаты. Его лицо выражает испуг. Что за чертовщина? Кто оставил это здесь?

Я встаю со стула и иду к двери. Она почему-то открыта. Как такое может быть? На ночь все двери в клинике закрывают. Распахиваю ее и выхожу в коридор. Никого. Обычно санитарка сидит на своем посту, но сейчас ее нет. Еще более странно. Иду по коридору, рассматривая двери палат других пациентов. Вот моя дверь. Моя старая палата. Я берусь за ручку и открываю ее.

О Боже…на кровати лежит доктор Медисон, а в груди его торчит скальпель. Глаза так и застыли в выражении ужаса. Как и мои. Я оседаю на пол…сердце словно останавливается. Кто сделал это? И тут я замечаю, что пол грязный. Медленно поднимаюсь, и вижу только одно – надпись:

«Я все еще здесь, сестренка»

_____________________________________________________________________________________

ПОДАРИ МНЕ УЛЫБКУ

Give me a smile

В динамиках старого проигрывателя играла совершенно невинная мелодия, повествовавшая о том, как нелегка жизнь клоуна. Как за улыбкой он прячет слезы, а внутри него – буря невымещенных эмоций.

Сейчас мне тоже хотелось расплакаться. Но я молчала. Потому что не хотела провоцировать его. Он был строг и совершенно ненормален. Сегодня я видела его впервые, но создавалось такое ощущение, словно мы были вместе каждый день каждой недели каждого года.

Он стоял передо мной, а я сидела на кровати, глядя на его сумасшедшее лицо. Он выглядел так, словно мог прямо сейчас взрезать всех людей на планете. Медленным, тягучим движением он провел рукой по волосам, а затем посмотрел на меня. Ярко зеленые глаза загорелись в темноте, озарив, казалось, всю комнату невероятным, притягательным светом. Но он не был хорошим парнем. Ему не хотелось погладить мои волосы, не хотелось быть ласковым и дарить цветы. Ему хотелось крови. Смерти.

– Сегодня ты спала, как ангел, – сказал он тихо, – Мне хотелось прикоснуться к тебе.

– Ты прикоснулся, я почувствовала, – ответила я на свой страх и риск. Он улыбнулся. Наверное, это показалось ему смешным. Мой ответ. А может, что-то другое промелькнуло в его голове, не знаю. Что я на самом деле знала, так это то, что он собирается сделать со мной.

– Ты такая грустная, – заметил он, присаживаясь передо мной на корточках. Глаза снова блеснули, а в руках, словно по волшебству появился острый мясницкий нож. Он тоже заблестел в свете луны, когда я посмотрела на острие. – Все могло быть иначе.

– Правда?

– Наверное. Если бы ты сегодня пошла на работу, как обычно…возможно, я бы никогда не осмелился прийти к тебе. Но сейчас я здесь. И я хочу, чтобы ты подарила мне одну улыбку. Всего лишь одну. Последнюю.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему ты делаешь это?

Он секунд пять стоял молча, наблюдая за мной. Его веки то открывались, то закрывались. Совершенно бесстрастно он смотрел, как по моей щеке стекает слеза. Совершенно спокойно он приблизился к моему лицу, чтобы посмотреть в глаза. Совершенно тихо и, словно наслаждаясь, он воткнул нож в мое податливое тело и провернул им, словно ключом в замке. Я не кричала.

Зачем будить соседей? Все равно никто из них не вызовет подмогу. Уже слишком поздно.

Он осторожно опустил меня на кровать. С его ножа капала моя кровь. Медленно, будто вязкая краска ярко бордового цвета. Я ощущала, как смерть подкрадывается ко мне. Тихонько, не спеша.

Его лицо посетила улыбка.

– Подари мне улыбку, – повторил он, приглушая звук на проигрывателе. Мне хотелось плакать. Сейчас, надрывно. Но силы ушли вместе с кровью. Ушли к нему. Поэтому я просто закрыла глаза, и когда его холодные губы коснулись моих, я улыбнулась.

А когда открыла их, его уже не было.

__________________________________________________________________________

ПРАХ К ПРАХУ

Dust to dust

Нам не суждено было быть вместе.

Мы прекрасно знали это и все же влюбились, как малые дети. Я никогда не позволяла себе вольностей или того странного поведения нынешней молодежи, которая курит травку, шатается по клубам и спит с кем попало. А он – был полной моей противоположностью. Постоянно ругался, раздражался по пустякам, курил по несколько сигарет за час, пил виски, а его постель всегда была занята кем-то, каждый раз новым. Но у нас все же было кое-что общее – мы были одиноки. Слишком долго, наверное. Именно поэтому судьба свела нас вместе.

Моя семья – пуритане. Они не приемлют ничего «плохого», будь то курение или незащищенный секс. У него семьи не было вовсе. Отшельник, бродячая собака, как звала его моя мать. Не пара для такой как я. И все же…

Он подошел к музыкальному автомату и засунул туда четвертак. Потом, почесывая в темноволосом затылке, стал выбирать песню. Я стояла посреди пустого зала и просто наблюдала за ним. Его движения всегда казались небрежными, легкими, словно весенний ветерок, но сам он не был таким. Сложный человек с непростой судьбой. И я любила его. Так, что не могла дышать, пока его нет рядом.

Он развернулся, чтобы взглянуть на меня. Пару секунд его серые глаза изучали меня, а затем он улыбнулся и едва заметно подмигнул. Заиграла песня группы The Civil Wars. Чудесная мелодия, грустные слова. Словно о нас.

Я поджала губы, силясь, чтобы не расплакаться. Он вздохнул и зашагал ко мне. Его тяжелые рокерские ботинки стучали по полу, звук отдавался эхом у меня в ушах. Небрежным движением руки он смахнул со лба темную челку, а затем его рука взяла мою. Я чувствовала, как по телу разлетаются искры удовольствия, невыносимого и горячего, как он сам. Никогда бы не подумала, что от одного прикосновения могут возникать такие эмоции. Он снова улыбнулся и притянул меня к себе.

– Закрой глаза и слушай музыку, – сказал он тихо, затягивая меня в танец. Я послушалась его. Закрыв глаза, я ощутила себя свободной. Музыка разливалась по залу, принося с собой невероятное чувство чего-то прекрасного, отличного от кошмара, в котором мы жили.

Одинокие дети. Одинокие судьбы.

Я слышала стук его сердца, дыхание. Он дышал мне в висок, оставляя на нем теплый воздух и поцелуи. Одна рука держала мою, а вторую он положил на талию. Мы были так близко и, в то же время, так далеко. Нас разделяла пропасть. Совсем скоро я покину этот город. Покину его.

Не вынести.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – прошептал он еле слышно. Я заплакала. Слова куда-то исчезли из моего разума. Я просто хотела танцевать с ним, пока не умру. Мне не хотелось думать о том, что через несколько часов мне придется оставить его здесь навсегда. – Знаешь…ты сказала, что могла бы сбежать со мной. Ты передумала?

Я старалась не завопить от боли, сдерживалась, как могла. Он слегка отстранился и посмотрел на меня. Его лицо посетила маска печали. Наверное, я могла бы ответить «нет, не передумала», но слова матери прочно засели у меня в мозгу – «Он никогда не будет с тобой, поняла? Такие, как он, не исправляются. Он найдет себе новую игрушку, а тебя выбросит. Запомни это»

Песня закончилась. Я молчала. Он молчал.

Мне не хотелось отвечать.

– Передумала? – снова спросил он спустя секунды, протягивая ладонь к моей мокрой щеке и стирая одну слезинку за другой, – Если нет, то я буду счастлив. Так счастлив, что подарю тебе все, что ты пожелаешь. Я буду стараться, поверь. Заработаю кучу денег, сведу татуировки, если тебе не нравится, даже от дурных привычек избавлюсь, слышишь? Все что угодно. Лишь бы ты не уходила.

Я не могла сказать ему, что все равно уйду. Это было бы жестоко.

Поэтому я просто обняла его и прошептала:

– Я всегда буду любить тебя. Ты научил меня многим новым вещам, о которых я даже не могла и подумать. Ты сделал меня сильнее, увереннее в себе. Я была одинока до того момента, как встретила тебя. Сейчас я это понимаю. Наверное, мы с тобой…

– Ты уходишь, – сказал он, прерывая меня. Теперь я видела в этих серых глазах туманы боли. Он отошел чуть дальше от меня и замер, осмысливая свои же слова. Я молчала, потому что в горле встал большой комок, который я не в силах была проглотить. Мне хотелось провалиться под землю, здесь, сейчас. Лишь бы не видеть, как он плачет.

Проходили минуты, а мы все еще стояли посреди зала. На повторе играла та же песня. Наконец, он покачал головой. Единственный жест, который он совершил за эти несколько минут. А затем он упал на колени.

– Не уходи, – только и сказал он. Я не могла поверить, что этот своенравный, вольный парень с множеством дурных привычек и плохим поведением стоял передо мной на коленях и плакал. Мое сердце скатывалось вниз с диким, трещащим звуком, больно отдаваясь в грудной клетке. Да, мне было больно. Да, я хотела сесть рядом с ним и никогда не покидать его.

Но нам не суждено было быть вместе. Никогда.

Жестокая издевка судьбы, решившей посмеяться нам в лицо.

Я грустно улыбнулась. Но ведь правильно говорят – все, что ни делается, все к лучшему? Не знаю, верила ли я в это сейчас. Но поступать правильно было моим приоритетом с малых лет. Я была правильной, он – нет. Так было суждено. Так было задумано.

На секунду я прислушалась, наконец, к словам песни:

Пропусти меня сквозь стену, которую возвела вокруг себя.

И мы сможем зажечь спичку и спалить ее дотла.

Позволь мне держать тебя за руку и танцевать с тобой вокруг огня

Перед нами.

Прах к праху.

Да, так было суждено.

– Прости меня, – вырвалось из моего рта, – Прости меня…

А затем, закрыв глаза, я развернулась и вышла из пустого зала, оставив за спиной песню об одиноких душах и свою любовь.

___________________________________________________________________________________

ПРОЩАЙ

Goodbye

Мы убегали от полицейской погони уже не в первый раз. Нас затравливали, как лис, а затем убивали. Одного за другим. Банда распалась скорее, чем мы предполагали. Оставшиеся четыре человека неслись по заснеженной трассе, сворачивая то в лес, то снова возвращаясь на дорогу. Мы пытались путать следы. Ничего не получалось. А все-таки полиция умнее, чем принято думать.

Сердце колотилось, ноги потряхивало, а внутренности – как желе. Я знала, что рано или поздно мы попадемся. Но умирать сейчас не хотелось. Мои легкие оказались самыми слабыми, и вскоре я просто начала задыхаться. Морозный воздух бил в лицо, в рот, стараясь сделать так, чтобы я сдалась. Но я все еще дышала. Тяжело.

Рядом со мной бежал мой брат Дэвид. Его лицо покрылось инеем, но держался он все же лучше, чем я. Бак и Кристи шли впереди, постоянно оглядываясь на нас и подгоняя. Я прекрасно знала, что подвожу команду. Меня нужно оставить, чтобы спасти остальных. Не все дела еще сделаны. Нельзя прекращать работу.

Я остановилась, сложившись пополам. Где-то вдалеке послышался лай собак.

– Дженни? – лицо Дэвида казалось мне обеспокоенным, он присел подле меня на корточки и попытался заглянуть в глаза. Я покачала головой и хрипло задышала. – О, нет. Нет, малышка, держись. До границы еще немного!

– Нет…ты знаешь, что я всех подвожу. Прости меня, Дэйв, – я готова была разрыдаться, но не могла себе этого позволить. Брат многое отдаст за меня, но я не хотела, чтобы это была его жизнь. – Вы должны идти без меня. Я задержу их.

– Не вздумай, – буквально зарычал он, подхватывая меня под мышки и заставляя выпрямиться. – Ну же, идем. Еще чуть-чуть.

Я попыталась улыбнуться, но ничего не вышло. Губы потрескались от холода и закровоточили. Я застонала от боли. Дэвид почти плакал. Я видела в его глазах то, что он не хотел показывать – боль, страх. Он тоже знал, что для меня это конец. Но брат был упрямцем. Он сел на снег и выдохнул пар изо рта.

– Что ж, тогда мы умрем вместе.

– Нет! – воскликнула я, – Вы должны продолжать наше дело! Иначе эти сволочи уничтожат все живое, заменят природу техникой. Ты должен бороться, Дэвид!

– Без тебя не стану, Джен, – он улыбнулся, не показывая зубов, а затем поманил меня за собой. Я нехотя опустилась на землю рядом с ним, он крепко обнял меня, прижав к себе. Мы знали, что не скроемся от полиции надолго. Может, нас нагнали бы на самой границе. А может, и нет. К черту мысли. Я вжалась в тело брата и стала плакать. Слезы не долетали до земли, они застывали по дороге. Дэвид шептал мне на ухо, что все будет хорошо, хотя и сам знал, что это не так.

Наконец, звук стал ближе. Собаки гнались за нами, полиция прибавляла скорость своих машин. Считанные минуты до конца. Они не станут задерживать нас. Сейчас все делается иначе. По пуле между глаз и все кончено.

Дэвид поцеловал меня в макушку.

– Ты сильная, – прошептал он, – Ты самая сильная из всех.

Я зарыдала еще сильнее. Его руки тряслись, но не отпускали меня до того самого момента, как из-за поворота показались мерцающие огни фар. Машины приближались, из граммофона я услышала голос командира полиции:

– Оставаться на месте! Именем главы Федерации вы обвиняетесь в пособничестве и организации преступных действий категории Z и будете подвержены немедленному устранению.

Я закрыла глаза, сжимая руку Дэвида как можно крепче. Он ответил на это лишь одной фразой:

– Прощай, сестренка.

А затем я услышала выстрелы.

________________________________________________________________________________

ПРЯМИКОМ В АД

Straight to hell

Предисловие:

Тот, кто хоть раз побывал в этом городе – жалеет об этом всю свою жизнь.

1927 год, 13 октября.

Дорога петляла битый час. Старый «Форд» потихоньку катился по извилистой трассе и, казалось, будто все это продолжается вечность. За рулем сидел мужчина. Среднего телосложения, коренастый, с короткими черными волосами и бородкой. Он непринужденно курил сигару, глядя вперед. На соседнем кресле сидела девушка. Ее длинные светлые волосы были заплетены в аккуратный пучок – ни один волосок не выбивался из прически. Зеленые глаза любопытно разглядывали лес, мимо которого они проезжали. Ей нравилось путешествовать, тем более с любимым мужем. Он вызывал у нее крайне приятные чувства, хотя знакомы они были не так давно. Поженившись, так сказать, вслепую, оба супруга остались довольны браком, и теперь путешествовали вместе вот уже два месяца. Роза Макинтош, в девичестве, Дженсен, любила красивую природу. Отправиться в странствие для нее было просто чудом. Она была благодарна Богу, что встретила Хойта.

– Хойт?

Мужчина повернул голову в ее сторону и приветливо улыбнулся.

– Что такое, дорогая?

– Мне кажется, что мы едем не туда. Мэриленд в другой стороне, кажется.

– Нет-нет, я смотрел по карте. Все верно.

Роза замолчала и снова уткнулась взглядом в стекло. Они проезжали какой-то странный темный лес, хотя она была почти на сто процентов уверена, что никакого леса здесь быть не должно. Ее родители, когда были живы, возили ее к тетушке, которая жила в Аннаполисе.