Текст книги "Темная комната"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

– Все отлично, – донесся ее собственный голос. – Прости, я сейчас была где-то уж очень далеко. А как у тебя идут дела?

Господи, как же она была сердита… она прекрасно помнила свой гнев…

Он присел перед ней на корточки, едва касаясь ладонями ее колен, и принялся изучать каждый дюйм ее лица:

– Если честно, то я ужасно расстроен и нахожусь в какой-то депрессии. А ты? – Он, видимо, ожидал от нее моментальной реакции и был разочарован или удивлен, когда ее не последовало.

Джинкс приложила руку к груди, ощущая, как бешено заколотилось ее сердце. Случилось еще что-то очень страшное. Это туманное воспоминание обрушилось на нее многотонным грузом. Случилось что-то еще… Причем настолько кошмарное, что боязно даже пытаться вспомнить…

– Я бы назвала свое самочувствие жизнью в подвешенном состоянии. – Она дышала отрывисто и неглубоко. – Я, конечно, существую, но раз я не могу нормально соображать, то существование становится бессмысленным. – Сейчас она обратила внимание на то, каким непривлекательным казался сегодня Джош. Весь издерганный и замученный, постоянно теребящий губы и нос. – Я полагаю, раз ты находишься в депрессии, значит, тебе до сих пор не удалось связаться с Мег. Угадала?

Он утвердительно кивнул, и она с тревогой отметила, что Хеннесси едва сдерживает слезы.

– Мне очень жаль. – Она потрогала цветы и положила их рядом с собой. – Было очень мило с твоей стороны принести мне их.

Джош устроился на траве, убирая руки с ее колен:

– Я чувствую себя просто ужасно, – повторил он. – Неужели ты сразу не могла мне позвонить и сказать, что попала в беду? Я бы примчался в ту же минуту.

– Ты говоришь совсем как Саймон.

Он нервно взъерошил волосы и отвернулся от ее изможденного, покрытого ссадинами лица:

– Саймон названивает мне каждый день. Его родители совсем с ума сошли, не знают, кого обвинять в случившемся: то ли друг друга, то ли Мег. Пытаются что-то предпринять, но ничего при этом не могут… В общем, я думаю, ты сама представляешь, как они расстроены.

– Мне очень жаль, – снова произнесла Джинкс. – Но, Джош, пойми и меня: мне тоже ни чуточки легче не становится оттого, что все вокруг начинают винить себя за то, что я въехала в столб.

Он бросил на нее беглый взгляд, но ничего не сказал.

– Но я не делала этого умышленно, – процедила она сквозь стиснутые зубы. – Эта машина стоила мне целого состояния, и можно было бы придумать тысячу других способов покончить с собой, кроме как разбивать вдребезги новенький «ровер».

Джош выдернул травинку и принялся теребить ее в руках:

– Вчера вечером я разговаривал с Дином, – смущенно начал он. – Бедняга был весь в слезах. Велел передать тебе, что твой бизнес идет отлично, и еще просил позвонить ему, как только ты этого сама захочешь. Я дал ему твой номер, но он боится звонить сам. Говорит, что вдруг, мол, ты будешь себя плохо чувствовать как раз в этот момент и не пожелаешь его слушать, и так далее.

Да, он совершенно безнадежен.

– Ну, почему же я буду себя плохо чувствовать именно тогда? – Джинкс попыталась улыбнуться. – Со мной уже все в порядке, и я понемногу собираюсь домой. – Но почему их сочувствие так трудно переносится? – Послушай, давай поставим эти цветы в мою палату, а потом немного прогуляемся. Идет? – Глупая женщина! Как ты собираешься преодолеть целых пятьдесят ярдов?

– А ты уверена, что уже настолько окрепла и можешь гулять? – забеспокоился Джош, поднимаясь на ноги.

– Да, – коротко бросила Джинкс. – Сколько раз можно повторять, что со мной уже все в порядке! – Она пошла впереди, чтобы он не смог увидеть выражения ее лица. – И поверь мне, я не намереваюсь застревать здесь. Мне уже было сказано, что в ментальном плане я абсолютно здорова. Теперь мне остается только доказать, что я и физически нормально себя чувствую. – Ну кого, черт возьми, она хочет обмануть? – Вот сюда. – Она с трудом приподняла ногу, чтобы перебраться через небольшой порог, и, оказавшись в палате, попыталась добраться до кресла.

Букет выпал из ее рук, и цветы рассыпались по полу. Затем она почувствовала, как сильные руки Джоша подхватывают ее, и неясные образы поплыли по вздувшейся реке ее памяти.

Лондон, Хаммерсмит, Шубери-террас, 43.

4 часа дня.

Фрейзер позвонил в квартиру сорок три и спросил появившуюся на пороге миссис Хелмс, не говорила ли ей Мег о том, что собирается переезжать из этого дома, как только вернется в Англию.

– Конкретно она мне об этом не сообщала, – задумчиво произнесла полная соседка, – но раз уж вы спросили, то теперь я вспомнила, что они, действительно, перевозили отсюда ее вещи. Это было как раз перед отъездом. Я тогда еще сказала Генри, что не удивлюсь, если она решит поменять квартиру. Но потом она оставила мне ключ и попросила присматривать за Мармадюком, поэтому у меня все и вылетело из головы. Она предупредила меня, чтобы я следила за котом и ни в коем случае не пускала его в комнаты. «Пусть живет только в коридоре, миссис Хелмс», – настаивала она. И передала мне банки с кормом. Что же с ним теперь будет? Генри не разрешит мне взять его к себе, он у меня сильно болен, понимаете…

– Мы позаботимся об этом и обязательно что-нибудь придумаем, – пообещал Фрейзер. – Но пока что вы не могли бы продолжать его кормить?

– Ну, разумеется, я не допущу, чтобы животное голодало, – нехотя согласилась миссис Хелмс, – только вы побыстрее придумывайте. Сами понимаете, держать кота в таком узком душном коридоре не совсем гуманно.

В этом Фрейзер был полностью с ней согласен.

– Скажите, миссис Хелмс, вы случайно не помните, чем занималась мисс Харрис? – поинтересовался он.

– Похоже, вы и сами практически ничего не знаете о ней, сержант. Вы уверены, что пришли по адресу?

Он кивнул:

– Так как же насчет ее работы? – напомнил полицейский.

– Она называла себя «охотницей за талантами». Подбирала высококвалифицированные кадры для предприятий. Сначала работала в большой компании где-то в Сити, затем, лет пять тому назад, открыла свою маленькую фирму. – Она растопырила пальцы и покачала ладонью. – Однако из того, что она мне рассказывала, я делаю вывод, что дела у нее шли не блестяще. Люди сейчас неохотно бросают старые места. Да и как не бояться, когда то тут, то там проходит сокращение штатов?

– Вы случайно не знаете, как называется ее фирма?

– Нет. В основном мы разговаривали о Мармадюке и о нашем молочнике, да и то не слишком часто. – Женщина пожала плечами. – Мы же были просто соседями, да не такими уж и близкими. Хотя мне, конечно, очень жаль, что она погибла. Она никогда не доставляла нам хлопот.

Последняя фраза еще долго мучила Фрейзера. Добираясь до машины, он мысленно повторил ее пару раз.

«Она никогда не доставляла нам хлопот». Это, пожалуй, была самая гнетущая и наводящая тоску эпитафия, которую ему только приходилось слышать.

Клиника Найтингейл, Солсбери.

4 часа дня.

– Что случилось? – озабоченно спросил Алан Протероу, беря Джинкс за кисть и нащупывая пульс. Сейчас он раздумывал, кем является этот посетитель и почему он так шарахнулся в сторону, услышав позади себя тихий голос.

– Ради Бога, осмотрите ее, – в отчаянии взмолился Джош, устраивая Джинкс поудобнее на кровати. – Мне кажется, она умирает.

– Это исключено. Она крепка как танк. – Он отпустил руку женщины. – Спит. – Он посмотрел на перепуганного посетителя. – Да вы выглядите куда хуже, чем она. Вот вами бы мне и следовало заняться.

– Мне почему-то показалось, что она умирает. – Он уперся руками в кровать, чтобы немного успокоиться. – Теперь я чувствую какую-то слабость. По-моему, я больше не выдержу таких испытаний. Я уже которую ночь не могу заснуть. С тех пор, как мне позвонил Саймон Харрис и сообщил, что Джинкс погибла.

– Зачем же он вам это сказал?

– Потому что Бетти Кингсли нажралась до чертиков и позвонила матери Мег, обозвав ее при этом убийцей.

Алан жестом указал в сторону сада:

– Давайте пройдемся с вами вон туда. Я – Алан Протероу. – Он взял Джоша под руку и помог ему выйти.

– Джош Хеннесси, – представился посетитель, послушно выходя на улицу. – Представляете, только она успела убедить меня, что чувствует себя хорошо, как в следующую секунду у нее закатились глаза и – нате вам, пожалуйста! – Он рухнул на деревянную скамейку и закрыл лицо руками. – Зачем она притворялась, что с ней уже все в порядке и она, якобы, уже достаточно окрепла? Точно так же было и тогда, когда умер Рассел. «Все хорошо, все хорошо». А потом – раз! – и в больницу…

– Так вы с ней давно знакомы?

Он кивнул:

– Двенадцать лет. С тех пор, как я подружился с Мег. Я партнер мисс Харрис, – пояснил Джош. – Мы работаем в консультационной фирме по подбору кадров. – Он сердито сжал кулаки. – Вернее, работали, до той самой минуты, пока она, вильнув хвостом, не смоталась, оставив меня один на один с банковским менеджером, жаждущим крови, и какими-то сомнительными клиентами, которых я раньше в глаза не видел.

Алан чувствовал, как с Джоша волнами сходит напряжение.

– Понимаю, – посочувствовал доктор.

– Правда? А я никак не могу этого понять. Вы, наверное, уже в курсе того, что Мег буквально украла у Джинкс жениха? То есть, вы можете вообразить, как она подставила собственных родителей? Сначала они получают совершенно сбивающий с толку звонок о том, что Лео передумал жениться на Джинкс и теперь женится на Мег, а потом до них доходят новости о том, что Джинкс хотела покончить с собой. Боже мой! И вдобавок ко всему я остаюсь один в водовороте контрактов и пытаюсь хоть как-то справиться со всей кучей работы. А Мег, видите ли, решила прошвырнуться по Франции со своим идиотом! – Голос его надломился. – Я ничего не могу понять. – Он потер глаза руками. – Я устал как собака.

Алан соболезнующе посмотрел на собеседника:

– Ну, если вам станет легче, я думаю, что относительно Джинкс ваши волнения необоснованны. Я внимательно наблюдаю за ней и могу вас уверить, что она действительно чувствует себя неплохо и очень быстро выздоравливает.

– Саймон предупреждал меня, что она неважно выглядит, но такого я просто не мог ожидать! – Он кивком указал в сторону палаты. – Я не думал, что она настолько плоха.

– Ну, уж не настолько, поверьте мне. Поймите, она пережила страшный удар по голове, и поэтому не помнит некоторых событий, происходивших в течение двух недель. И это все. Она очень сильная женщина. Дайте ей еще неделю-другую и увидите, как все встанет на свои места. Сейчас это только дело времени.

Джош тупо уставился на свои ладони:

– Наверное, вы ее не видели с волосами. Джинкс производит очень сильное впечатление. Настоящая итальянка. – Он дотронулся рукой до плеча. – Волосы вот такие, густые и черные. Глаза темные. Я всегда считал, что это какая-то несправедливость, что она стоит по другую сторону фотоаппарата. Именно ее должны снимать, а не она. – Он замолчал.

– Вы, кажется, просто без ума от мисс Кингсли.

– Да, но мне не повезло. Когда я был свободен, она уже была замужем, а когда она освободилась, я успел жениться. – Он отвернулся и принялся разглядывать деревья, растущие по краям лужайки. – Затем я получил развод, а в это время на горизонте уже возник Лео. Как вы считаете, она все еще любит его?

– Говорит, что нет.

Джош повернулся и внимательно вгляделся в лицо доктора:

– Вы ей верите?

– Конечно.

– Почему?

Алан пожал плечами:

– Потому что она совершенно не сердится на Мег. – «А вот ты готов сожрать ее с потрохами», – добавил про себя доктор.

Литтлтон-Мэри, Уилтшир. Дом священника.

4 часа дня.

Чарльз Харрис отложил ручку в сторону и закрыл руками текст проповеди, которую подготавливал для службы.

– Это надо прекратить, Кэролайн. Ты закатываешь истерики на пустом месте. Когда Мег будет морально готова, она обязательно нам позвонит. И, кроме того, давай посмотрим на вещи серьезно, – сухо добавил он, – «будет готова» – это как бы рабочее выражение. Судя по тому, как часто она нам звонила и приезжала сюда, мы могли бы сто раз отправиться ко всем чертям и вернуться, а она бы этого даже не заметила. Ей всегда было гораздо интересней общаться с ухажерами, чем с собственными родителями.

Кэролайн бросила на мужа недовольный взгляд:

– А ты этого терпеть не мог, да? Ты же всегда был против ее мужчин.

– Не говори ерунды! – огрызнулся преподобный Харрис. В его жизни все чаще возникали такие моменты, когда он готов был ударить свою супругу. – Неужели нам опять нужно все это пережевывать? – вздохнул он и снова взялся за ручку, чтобы продолжить написание проповеди. – Мне необходимо поработать. – С этими словами он поставил для себя на полях отметку.

– А ты ведь был потрясен, когда услышал о ней и Расселе, верно? – язвительно прошипела Кэролайн.

– Да, конечно.

– Только представить себе: твоя малютка Мег вдруг попадает в объятия старика, который ей в отцы годится! А ведь она любила его.

Священник продолжал смотреть на лист бумаги перед собой, но уже понимал, что написать ему ничего не удастся, настолько сильно тряслись руки.

– Тебя, наверное, обидело то, что твоя дочь преспокойно наслаждается сексом с почти пожилым господином, но при этом не может ни секунды оставаться в собственном доме рядом с тобой?

– Нет, – спокойно ответил Чарльз, – меня обидело то, как она подло поступила по отношению к своей лучшей подруге. Между нами говоря, Кэролайн, мы с тобой создали и вырастили настоящее чудовище.

Глава девятая

25 июня, суббота.

Клиника Найтингейл, Солсбери.

6 часов вечера.

Джинкс снова устроилась под любимым буком. Темные очки опять на глазах, анонимность восстановлена. Для посторонних она была просто интересным объектом: этакая худенькая изможденная женщина, совершенно одинокая и к тому же пытающая скрыться за широкими листьями густых ветвей. Почти что, как отметил про себя Алан Протероу, наблюдая ее в окно своего кабинета, птичка в клетке. Больше всего на него производило впечатление ее одиночество. Он раздумывал над тем, возможно ли вообще будет сломать железные оковы, сдерживающие ее эмоции. Было весьма сомнительно, чтобы Джинкс, как все нормальные люди, стремилась к счастью. Она оставалась по-прежнему ранимой. Доктору вспомнился разговор с ней, произошедший накануне.

– Наконец-то я почувствовала облегчение, – призналась она, когда Протероу спросил ее, как она ощущает себя после того, как бинты с головы были сняты. – Только дети понимают, что это такое: быть счастливым.

– А вы были счастливы в детстве, Джинкс?

– Наверное, да. Запах свежеиспеченного хлеба всегда поднимает мне настроение. – Она улыбнулась, заметив, как доктор недоуменно поднял брови. – Мой отец не всегда был богатым. Когда я была маленькой, мы жили в небольшом домике где-то в Лондоне. Мать сама готовила еду и даже пекла хлеб. И я до сих пор не могу равнодушно относиться к запаху домашнего свежего хлеба. Мне хочется веселиться, прыгать и кувыркаться.

– Какую мать вы имеете в виду? Родную или же мачеху?

Неожиданно Джинкс замялась:

– Наверное, все же мачеху. Я была слишком маленькой, чтобы помнить то, что делала моя родная мать.

– Вовсе не обязательно. Мы начинаем запоминать события, имевшие место в очень раннем возрасте. Вполне возможно, что вы храните впечатления еще с тех времен, когда только начали ходить. Особенно если после этого начиналась не слишком счастливая полоса.

– А почему она должна была начаться? – Джинкс отвернулась.

– Потому что ваша мать умерла. И поэтому для вас и отца, скорее всего, начались трудные времена.

Она пожала плечами:

– Даже если так оно и было, я уже не помню. И это само по себе печально. Смерть все же должна оставлять какой-то отпечаток, как вы полагаете? Удивительно, что мы так быстро забываем о ней и продолжаем жить будто ничего и не было.

– Вот и хорошо. Самое главное, что нам удается двигаться дальше, – подхватил Протероу. – Иначе мы стали бы похожими на мисс Гавишам из «Больших Надежд», и сидели бы, как она, всю оставшуюся жизнь за пустым столом.

Женщина улыбнулась:

– Ну, если говорить о Диккенсе, как я его помню, то бедную мисс Гавишам бросил жених в день свадьбы, и всю жизнь она не снимала подвенечного платья. Менее тактичного сравнения вы подобрать не смогли. Но в моем случае все обстоит несколько по-другому, и я не собираюсь развивать тему брака и семьи.

– Ну, тогда давайте побеседуем о более приятных для вас вещах. Что поддерживает в вас желание жить?

Она печально покачала головой:

– Да ничего. Я предпочитаю темноту и покой, где нет места никаким чувствам. Ведь для каждого взлета есть свое падение. Я очень не люблю испытывать грусть разочарования.

– Но в отношениях не должно быть никаких разочарований, Джинкс. Как раз, наоборот, в большинстве случаев они несут людям радость и удовлетворение, к которому стремятся практически все. Неужели вам не кажется, что это вполне достойная цель в жизни?

– Мы опять начали разговор о браке и детях, доктор Протероу? – подозрительно посмотрела Джинкс на Алана. – Наверное, Джош Хеннесси признался вам, что я ему очень нравлюсь?

Доктор сдержанно засмеялся:

– Сам он этого не говорил, но мне несложно было догадаться.

– Правда, Мег ему нравится гораздо больше, чем я, – безразлично заметила Джинкс. – И это вполне серьезно. Хотя сама она относится к нему, как к родному брату, потому что не привыкла сочетать работу и удовольствие. А ему-то всего-навсего хочется просто трахнуть ее. И его собственная жена поначалу ему тоже очень нравилась, – раздраженно добавила она. – Но только через четыре года он со спокойной совестью бросил ее, заявив, что она за это время успела ему надоесть. О таких отношениях вы говорите, утверждая, что это – предел мечтаний любого разумного человека?

– Я сомневаюсь, что вы бы ему надоели, Джинкс. Но, в любом случае, разговор шел не об этом. Я думаю, что имел в виду удовлетворенность жизнью и человеческими отношениями.

Женщина не смогла сдержать смеха:

– Что ж, я считаюсь неплохим фотографом, и вот это действительно дает мне удовлетворенность. Если меня будут помнить хотя бы за одну-единственную фотографию, этого будет вполне достаточно, чтобы считать себя бессмертной. Другого мне не надо. Моя работа для меня тоже в каком-то смысле рождение нового. Новое творение возникает, когда ты проявляешь пленку или печатаешь фотографии в темной комнате. И появляются примерно те же чувства, как при рождении ребенка из темноты чрева.

– Неужели?

Она снова пожала плечами:

– Думаю, да. Впрочем, единственное подобие родов, которое мне пришлось испытать – это довольно неприятные ощущения в туалете. Хотя, наверное, рождение ребенка достойно уважения. Тем не менее, чувство достижения чего-то значительного в обоих случаях имеет много общего. – Лицо ее при этих словах ровным счетом ничего не выражало. – С тем же успехом можно сказать, что когда результат получается не таким, каким ты его ожидаешь, тебя охватывает такое же разочарование. Но произведения искусства, будь то дети или фотографии, никогда не бывают совершенными. – Она секунду колебалась, а потом добавила: – Но уж если повезет, это может быть очень интересным и увлекательным занятием.

После этого она извинилась и молча удалилась в сад, оставляя Протероу догадываться, что же она имела в виду: своего собственного пока еще не рожденного ребенка или надежды отца на самое себя. Хотя вполне вероятно, что ни то ни другое. Доктор почему-то вспомнил и двух до сих пор не женившихся братьев Джинкс, которые так и жили в доме родителей. Насколько он успел понять по выражению, которое появлялось на ее лице при одном только упоминании их имен, они не слишком-то любили свою умную и талантливую сестру.

Он уже хотел отвернуться от окна, закончив созерцать одинокую фигуру Джинкс, как вдруг заметил, что к ней через лужайку спешит какой-то мужчина. Откуда он появился, черт бы его побрал? Испытывая, помимо всего прочего, чувство ответственности за свою пациентку и понимая, что ему не удастся опередить неизвестного, доктор распахнул дверь на улицу и заорал во весь голос:

– Вот вы где, Джинкс! Я вас везде разыскиваю!

Вздрогнув, она оглянулась и увидела сначала приближающегося к ней младшего брата, а уже потом доктора Протероу:

– Господи, как же вы меня напугали, – с укором в голосе выдохнула она. – Здравствуй, Фергус, – приветливо кивнула женщина молодому человеку. – Вы уже знакомы друг с другом? Это Фергус Кингсли, мой брат, а это – доктор Алан Протероу, мой психиатр-экзистенциалист. Из вас никогда не получится обманщик, – улыбнулась она Алану. – Вы же наблюдали за мной минут десять, не меньше. К чему теперь такая паника?

Доктор пожал Фергусу руку.

– Потому что я очень серьезно отношусь к своим обязанностям, Джинкс, и понимаю всю ответственность, возложенную на меня. А вашего брата я до этого момента не видел. Передо мной был просто незнакомый мужчина. – Он сложил руки на груди. – Кстати, мне уже становится интересно, – продолжал он без всякой враждебности в голосе, – как вам удалось проникнуть на территорию клиники? У нас есть правила, по которым посетители сначала отмечаются у администратора и спрашивают, может ли их принять пациент. Это же элементарный этикет, но для нас очень важно, чтобы посетители уважали наши устоявшиеся законы. Я уверен, что вы согласитесь со мной.

Под пристальным взором доктора Фергус покраснел и опустил глаза:

– Простите. – Он выглядел очень молодо. – Я как-то не подумал. – Юноша махнул рукой в сторону дальнего края лужайки. – Я припарковался у ворот, а оттуда прошел сюда. – Он искоса посмотрел на Джинкс. – Вообще-то я собирался сначала все сделать, как положено, а потом неожиданно увидел тебя.

Джинкс сняла очки и, прищурившись, ожидала ответа доктора. Причем почерневший больной глаз она совсем закрыла рукой. Так ничего и не услышав, женщина заговорила сама:

– Что-то я не припомню, чтобы раньше кто-то спрашивал у меня, хочу я принимать посетителей или нет. Какие-то извращенные правила, которые меняются по прихоти директора.

Алан примирительно улыбнулся:

– И, тем не менее, они остаются правилами. Мне надо будет проверить, чтобы и в дальнейшем они выполнялись неукоснительно. – Он вежливо поклонился брату и сестре. – Что ж, наслаждайтесь встречей. Если вам захочется выпить по чашечке чая, ваш брат может попросить администратора, и вам подадут чай, куда вы пожелаете. – Он приветливо помахал рукой на прощание и быстрым шагом направился назад в свой кабинет.

– Иногда мне кажется, что он более безумен, чем некоторые из его пациентов, – задумчиво произнесла Джинкс, глядя вслед доктору.

– По-моему, ты ему нравишься, – не задумываясь, выпалил Фергус.

Джинкс рассмеялась:

– Не будь олухом! Он не слепой, а мне иногда дают зеркало, и я прекрасно понимаю, на кого сейчас похожа. – Она вернулась к действительности, и глаза ее сразу же хищно сузились. – В общем, мне становится даже неприятно, что он постоянно наблюдает за мной. Я начинаю чувствовать себя, как пленница или заключенная.

– А он тебе нравится?

– Да.

– Он женат?

– Он вдовец. – Она нахмурилась. – А почему тебя это так интересует?

Брат только пожал плечами и неопределенно хмыкнул:

– Как будто ты не знаешь, что обычно говорят про психиатров и их пациентов. Интересно, станет ли он следующим претендентом на руку и сердце представительницы рода Кингсли.

– Фергус, оставь его в покое, – сердито проговорила Джинкс. – Я не собираюсь оставаться здесь надолго, поэтому у меня не будет ни времени, ни возможности развивать с ним отношения более глубокие, чем простое знакомство.

Юноша прислонился спиной к стволу бука:

– Значит, ты уже готовишься вернуться домой?

– Уехать домой, – поправила она. – В Ричмонд. И сразу же за работу. Сидеть здесь и целыми днями ничего не делать – это не по мне. Я гожусь на кое-что более интересное.

– Это ты бросаешь камушки в мой огород?

– Да нет же, – тут же спохватилась она. – Ты знаешь, Фергус, как ни странно, но сейчас меня куда больше интересуют мои собственные проблемы, чем твои. – Она внимательно посмотрела на его угрюмое лицо, так похожее на лицо Майлза. Разве что не было того обаяния, которое старший брат мог выражать всякий раз, когда хотел этого. – Ты приехал сюда просто так или на то были какие-то причины?

Фергус шаркнул ногой по траве.

– Мне интересно было узнать, как у тебя идут дела и как ты поправляешься. Майлз говорил, что ты не очень-то хорошо себя чувствовала, когда он был здесь, а под конец вообще упала в обморок во время разговора.

– Я просто тогда здорово устала. – Она опять надела солнцезащитные очки, чтобы он не мог видеть выражения ее глаз. – Майлз пожаловался, что Адам довел тебя до слез. Это правда?

Он снова залился краской.

– Майлз самый настоящий негодяй. Он дал честное слово, что никому не расскажет. Ты знаешь, иногда я даже затрудняюсь сказать, кого ненавижу больше: его или папочку. Они оба порядочное дерьмо. Чтоб они сдохли! Вот тогда все бы пошло на лад.

Все тот же детский скулеж, который она слышала с тех пор, как Фергусу исполнилось пять лет. Только голос его стал более грубым.

– Допустим, он тебя выпорол. Но чем же ты так разозлил Адама?

– И вовсе не я. Это из-за того, что ты торчишь здесь. – Он скользнул спиной по стволу и уселся на корточки. – Папуля вышел из себя и начал орать на всех подряд. Майлз забился куда-то в угол, как всегда, а мама просто сидела и пыталась что-то лепетать в ответ. Короче, ты сама знаешь, как это у нас бывает. Мне не надо ничего тебе рассказывать.

– И все же ты наверняка что-то натворил, – не отступала Джинкс. – Конечно, он может сердиться и на меня, – тут она указала рукой в сторону здания больницы, – и на все это, но ни разу он не бил тебя без серьезной на то причины. Итак, что же было на этот раз?

– Я всего-то двадцать фунтов позаимствовал, – забормотал юноша. – Но он представил все так, будто я совершил какое-то жуткое преступление.

Джинкс тяжело вздохнула:

– У кого ты занял?

– Ну, какая разница? – сердито буркнул Фергус. – Ты ничем не лучше нашего поганого папули. – Он сжал губы, отчего стал совсем уродливым. – Но только почему-то никто не хочет понимать, что если бы папа относился ко мне как к человеку, а не как к бессловесному рабу, мне и не приходилось бы занимать деньги. И вообще, это унизительно: быть сыном Адама Кингсли и при этом зарабатывать такие крохи. Я постоянно твержу ему, что если бы он мне положил хорошую зарплату, у меня и в мыслях бы не было одалживаться. Все же я сын босса. Это должно что-то значить. Почему мы с Майлзом обязаны начинать с низов?

– Видишь ли, – раздраженно заговорила Джинкс, – если бы ты хоть изредка называл вещи своими именами, то здорово изменил бы мнение Адама о себе. А ваша бесконечная ложь выводит его из равновесия. Неужели непонятно? Ты же вор, – она бросила на брата презрительный взгляд, – и все это знают. Поэтому к чему использовать такие слова, как «занимать», «одалживать» и «заимствовать»? У кого же ты украл деньги на этот раз?

– У Дженкинса, – опустив глаза, признался Фергус. – Но я бы ему потом все равно их вернул.

– Ну, тогда нет ничего удивительного в том, что Адам тебя выпорол, – устало произнесла Джинкс. – Мне тоже было бы крайне неприятно извиняться перед своим садовником за то, что мой двадцатичетырехлетний сын украл у него деньги. Ты, наверное, подумал, что у Дженкинса не хватит смелости пожаловаться и тебе все сойдет с рук? Это хуже, чем воровство.

– Ну, перестань, Джинкс. Я уже и без тебя выслушал все это от папули, но вы оба тут не правы. Я ведь на самом деле собирался отдать ему эти деньги. Если бы он поговорил со мной, мы бы все вдвоем уладили. Так нет же, он сразу побежал к старику и тут же сделал из мухи слона.

Что-то очень важное внезапно словно щелкнуло в голове Джинкс. Она всегда потом будет вспоминать о том, что это, вероятно, лопнула та связь, кровными узами притягивающая ее к этой семье, которую потом она станет избегать, как прокаженную. В эту секунду Джинкс осознала, что ей больше не надо притворяться, что она любит их, не надо скрывать своего истинного отношения к ним. Ведь кроме презрения, она сейчас, глядя на Фергуса, ничего не испытывала. Наконец-то она согласилась с мнением Адама, который, правда, никогда не высказывал его вслух: Майлз и Фергус были сынками своей мамочки и, подобно Бетти, считали Адама просто денежным мешком.

Джинкс свирепо оскалилась:

– Сейчас я расскажу тебе кое-что, чего раньше никогда еще не говорила. Во-первых, я презираю твою мать. Я всегда ненавидела ее с той самой минуты, как только она вошла в наш дом. Это вечно пьяная толстая скотина с удивительно низким интеллектом. Во-вторых, она вышла замуж за моего отца с единственной целью – стать настоящей леди. И она проявила достаточно хитрости, чтобы уговорить его жениться на ней. А ведь она и в подметки не годилась моей матери, хотя ему показалось, что Бетти, возможно, станет хоть каким-то утешением для него. Он был слишком одинок, но из этого брака ничего хорошего не вышло. Он просто посадил себе на шею вульгарную проститутку, которой от него кроме денег ничего не было нужно. – Она подняла вверх три пальца. – В-третьих, может, все было бы и не так плохо, если бы она еще не нагрузила его такими довесками, как ты и Майлз. Даже имена у вас – сплошное недоразумение. Адам хотел назвать вас как-нибудь попроще, например, Дэвидом или Майклом. Но нет! Элизабет настояла на том, чтобы ее сыновья носили имена, достойные детей настоящей леди.

Здесь Джинкс заговорила совершенно другим голосом, имитируя Бетти:

– «Папочка, надо выбрать что-нибудь пошикарнее, Дэвид и Майкл слишком уж простовато». – Она нервно вдохнула, набирая в легкие побольше воздуха. – Четвертое: в итоге Адам становится отцом двух самых ленивых, тупых и бесчестных сыновей, которых только можно произвести на свет. Каждый ген, который вы унаследовали, принадлежит вашей матери. Вы оба абсолютно неспособны внести хоть какой-то вклад в дело процветания семьи. Наоборот, вы постоянно пытаетесь опустить меня и Адама до вашего низкого уровня. Пятое: как ты смеешь оправдывать кражу денег у садовника, который трудится в поте лица, чтобы обеспечить свое очень скромное семейство, и ездит на весьма условной машине, в то время как ты, маленький ублюдок, – тут она даже сплюнула, – беспрестанно выпендриваешься своим «порше», чтобы покорять всех глупеньких шлюх, наивно полагающих, что ты имеешь к фамилии Кингсли какое-то отношение? Ты можешь мне это объяснить? Можешь?!

Фергус был потрясен. Он молча смотрел на нее и не мог отвести глаз, впервые заметив, как она стала похожа на отца. Тот же разъяренный голос, тот же волевой подбородок. Но юноша годами играл на ее жалости и, так же как и Майлз, здорово поднаторел в этом деле.