Текст книги "Морской волчонок (с иллюстрациями). Перевод Л. В. Рубинштейн, Н. И. Яньков."

Автор книги: Майн Рид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 4. ЯЛИК

Нет, все уроки прошли даром! Я побывал на краю гибели, но это не только не отбило у меня тягу к воде, но даже наоборот.

Знакомство с молодым лодочником скоро переросло в прочную дружбу. Его звали, как я сказал, Гарри Блю, и он обладал смелым и добрым сердцем. Нечего и говорить, что я крепко привязался к нему, да и он ко мне. Он вел себя так, как будто я его спас, а не он меня. Он затратил много труда, чтобы сделать из меня образцового пловца, и научил меня пользоваться веслами так, что через некоторое время я стал грести вполне уверенно, гораздо лучше, чем другие мальчики моего возраста. Я греб не одним веслом, как дети, а двумя, как взрослые, и управлялся без всякой посторонней помощи. Это было великое достижение. И я всегда гордился, когда Гарри Блю поручал мне взять его шлюпку из заводи, где она стояла, и привести ее в какое-нибудь место на берегу, где он ждал пассажиров, желающих покататься. Проходя мимо судов, стоявших на якоре или вблизи пляжа, где прогуливались люди, я не раз слышал насмешливые восклицания вроде: «Гляди, какой забавный малыш на веслах!» или «Разрази меня гром! Посмотрите на этого клопа, ребята!»

Я слышал и другие шутки, сопровождаемые раскатами хохота. Но это меня ничуть не смущало. Наоборот, я очень гордился тем, что могу вести лодку, куда нужно без всякой помощи и, пожалуй, быстрее, чем те, кто был ростом вдвое выше меня.

Прошло немного времени, и надо мной перестали смеяться, разве только кто-нибудь из приезжих. Односельчане же увидели, что я умею управлять лодкой, и, несмотря на мой юный возраст, стали относиться ко мне даже с уважением – во всяком случае, шутки прекратились. Часто меня называли «морячком» или «матросиком», а еще чаще «морским волчонком». Дома во мне всячески поддерживали мысль о профессии моряка. Отец хотел сделать меня моряком. Если бы он не погиб, то в следующий раз  я отправился бы с ним в море. Мать всегда одевала меня в матросское платье излюбленного тогда фасона – синие штаны и куртка с отложным воротником, с черным шелковым платком на шее. Я гордился всем этим. И отчасти мой костюм и породил кличку «морской волчонок». Это прозвище мне нравилось больше других, потому что его придумал Гарри Блю, а с тех пор как он спас меня, я считал его своим верным другом и покровителем.

Его дела в то время процветали. У него была собственная лодка – вернее сказать, две лодки. Одна из них была много больше другой – он называл ее шлюпкой, в ней помещались трое или четверо пассажиров. Вторую лодку, маленький ялик, Гарри купил недавно, и она предназначалась для одного пассажира, на ней меньше приходилось работать веслами. Во время купального сезона шлюпка, конечно, была в действии чаще. Почти каждый день на ней катались отдыхающие, а ялик спокойно стоял у причала. Мне было позволено брать его и кататься сколько угодно, одному или с товарищами. Обычно после школьных занятий я садился в ялик и катался по бухте.

Редко я бывал один, потому что многие мои однокашники любили море, и все они смотрели на меня с величайшим уважением, как на хозяина лодки. Мне стоило только захотеть, и я тут же находил себе спутника.

Мы катались почти ежедневно, если море было спокойно. Понятно, в бурную погоду ездить на крошечной лодочке было нельзя, сам Гарри Блю запретил такие прогулки.

Наши рейсы совершались лишь на небольшие расстояния от поселка, и я всегда старался держаться берега и никогда не отваживался отойти подальше, потому что в море любой случайный шквал грозил мне опасностями.

Однако со временем я осмелел и чувствовал себя как дома и вдали от суши. Я стал уходить на милю от берега, не думая о последствиях. Гарри заметил это и повторил свое предупреждение. Может быть, этот разговор и подействовал бы на меня, не услышь я через минуту, как он говорил обо мне кому-то из своих товарищей:

– Замечательный парень! Верно, Боб? Молодчина! Из него выйдет настоящий моряк, когда он вырастет!

Я решил, что далекие прогулки не под таким уж строгим запретом, и слова Гарри «держать ближе к берегу» не произвели на меня должного впечатления, что едва не стоило мне жизни, об этом я вам сейчас расскажу.

Но прежде позвольте отметить одно обстоятельство, которое перевернуло вверх дном мою жизнь. Случилось большое несчастье: я потерял обоих родителей.

Я уже говорил, что мой отец был моряком. Он командовал судном, которое, помнится мне, ходило в американские колонии. И отца так подолгу не бывало дома, что я вырос, почти не зная его. А это был славный, мужественный моряк с обветренным, почти медного цвета, и при этом красивым и веселым лицом.

Моя мать была сильно к нему привязана, и, когда пришло известие о гибели судна и моего отца, она не смогла совладать с горем. Она стала чахнуть, ей больше не хотелось жить, и для нее осталась лишь надежда присоединиться к отцу в другом мире. Ей недолго пришлось ждать исполнения своих желаний: всего через несколько недель после того, как до нас дошла ужасная весть, мою бедную маму похоронили.

Таковы были обстоятельства, которые изменили всю мою жизнь. Теперь я стал сиротой, без средств к существованию и без дома. Родители мои были люди бедные, семья наша целиком зависела от заработков отца, а он не мог принять никаких мер на случай своей смерти. Мы с матерью остались почти без денег. Может быть, судьба была милостива, что увела ее из этой жизни – жизни, в которой не осталось больше места для радостей. И хотя я долго оплакивал мою дорогую, милую матушку, но впоследствии не мог удержаться от мысли, что, пожалуй, лучше, что она ушла от нас. Долгие-долгие годы прошли бы, прежде чем я смог бы помочь ей, и холод и мрак нищеты стали бы ее уделом.

Последствия смерти родителей оказались для меня чрезвычайно серьезны. Я не остался, конечно, на улице, но условия моей жизни совершенно изменились. Меня взял к себе дядя, который ничем не походил на мою нежную, мягкосердечную мать, хотя и был ее родным братом. Напротив, это был человек сердитый, с грубыми привычками. И скоро я убедился в том, что он относится ко мне нисколько не лучше, чем к своим работникам и слугам.

Мои школьные занятия закончились. С тех пор как я переступил порог дома дяди, меня больше в школу не посылали. Но мне не позволяли и сидеть без дела. Мой дядя был фермером, и он нашел для меня работу: с утра до вечера я пас свиней и коров, погонял лошадей на пашне, ходил за овцами, носил корм телятам… Я был свободен только в воскресенье – не потому, что дядя мой был религиозен, но таков уж обычай: в этот день никто не работал. Вся деревня строго соблюдала этот обычай, и дядя был вынужден ему подчиняться – в противном случае, мне думается, он заставил бы меня трудиться и в воскресенье.

Поскольку мой дядя не был религиозным, он не заставлял меня ходить по праздникам в церковь, и  я был предоставлен сам себе. Как только у меня появлялась возможность удрать из дому, я отправлялся к воде и либо помогал моему другу Гарри Блю возить пассажиров по бухте, либо забирался в ялик и уходил на нем в море ради собственного удовольствия. Так я проводил воскресенья.

При жизни матери мне внушали, что грешно проводить воскресенье в пустой праздности. Но пример дяди научил меня иному, и я пришел к заключению, что этот день – самый веселый из всех дней недели.

Впрочем, одно из воскресений оказалось для меня далеко не веселым и, больше того, едва ли не последним днем моей жизни. И, как всегда, в новом приключении участвовала моя любимая стихия – вода.

Глава 5. ОСТРОВОК

Было прекрасное воскресное утро. Майское солнце ярко сияло, птицы наполняли воздух радостным щебетаньем. Резкие голоса дроздов смешивались с нежными трелями жаворонков, а над полями то здесь, то там звучал неумолчный монотонный крик кукушки. Зеленые изгороди, поля молодой пшеницы, луга, пестревшие золотыми и алыми цветами, птичьи гнезда в живых изгородях – все эти прелести сельской природы манили многих моих сверстников, но меня больше влекло то, что лежало вдали, – спокойная поверхность небесно-голубого цвета, сверкающая под лучами солнца, как зеркало. Великая водная равнина – вот где были сосредоточены все мои желания, вот куда я рвался всей душой! Мне казалось, что море красивее, чем волнуемая ветром пшеница или пестревший цветами луг; легкий плеск прибоя музыкальнее, чем трели жаворонка, а йодистый запах волн приятнее аромата лютиков и роз.

Не став ждать завтрака, ограничившись куском хлеба и чашкой молока, раздобытыми в кладовой, я отправился к морю. Дядя не возражал против моих прогулок по полям, но моря он почему-то не любил, и часто запрещал мне ходить на берег. Поэтому я пошел не обычным путем, а окольной тропинкой, и я достиг берега никем не замеченный.

Добравшись до маленькой бухты, где молодой лодочник держал свои лодки, я увидел, что шлюпка ушла в море, а ялик остался в моем распоряжении. Ничего другого мне и не нужно было: я решил совершить на ялике большую прогулку. Первым делом я забрался в него и вычерпал всю воду со дна. Там накопилось ее порядочно и, поскольку воду он пропускал медленно, было ясно, что яликом уже несколько дней не пользовались. Старой жестяной миской, служившей для этй цели, я за минут десять-пятнадцать, осушил лодку в достаточной степени. Взяв в сарае весла и уключины, как обычно не спрашивая ни у кого разрешения, вставил уключины, вложил в них весла, и оттолкнул лодку от берега.

 Крохотная лодочка, послушно повинуясь ударам весел, заскользила по воде, легкая и подвижная, как рыба. И с веселым сердцем я устремился в искрящееся голубое спокойное море. Не было ни малейшей ряби, вода была так прозрачна, что я мог видеть рыб, играющих на большой глубине. Я видел дно, покрытое чистым серебристо-белым песком, видел, как маленькие крабы, величиной с золотую монету, гонялись друг за другом и преследовали еще более мелкие создания, рассчитывая позавтракать ими. Стайки сельдей, широкая плоская камбала, крупный палтус, красивая зеленая макрель и громадные морские угри, похожие на удавов, – все резвились или подстерегали добычу.

В это утро море было совершенно спокойно, что редко случается на нашем побережье. Погода как будто была создана специально для меня – ведь я предполагал совершить большую прогулку, как уже говорил вам.

Вы спросите, куда я направлялся. Слушайте, и вы сейчас узнаете.

Примерно в трех милях[6]6
   Английская сухопутная миля – мера длины, равная 1609,3 метра; здесь: морская миля равна 1852 метрам.


[Закрыть] от берега виднелся маленький островок. Собственно говоря, даже не островок, а группа рифов или скал, выступающая над уровнем моря только в часы отлива. В остальное время скалы были покрыты водой, и тогда был виден лишь небольшой тонкий столб, увенчанный буйком, поднимавшийся из воды на нескольких футов.[7]7
  Фут – примерно 0.3 м


[Закрыть] Таким образом обозначался риф, предупреждались суда о подводных камнях.

Когда островок был виден, он был блестящего черного цвета, но порой, казалось, что он весь покрывался снегом, и это выглядело очень красиво. Я знал, почему он меняет цвет, знал, что белый покров, который появляется на островке, – это большие стаи морских птиц, которые устроились на скалах, чтобы либо отдохнуть после долгого полета, либо поискать мелкую рыбешку или ракообразных.

 Я всегда мечтал съездить на островок. Когда я смотрел на него – а это случалось всякий раз, когда я оказывался у берега, – во мне пробуждалось желание исследовать его из конца в конец. Я знал его очертания в часы отлива и мог бы нарисовать их, не видя самого островка. По бокам островок был ниже, а в середине образовывал кривую линию, напоминая гигантского кита, лежащего на поверхности воды; а столб напоминал гарпун, застрявший в спине кита.

Мне очень хотелось потрогать этот столб, узнать, из какого материала он сделан, высок ли вблизи, потому что с берега казалось, что он высотой не больше метра. Мне хотелось выяснить, что за штука у него наверху и как закреплено основание столба. Вероятно, столб был вбит очень прочно. Мне случалось видеть, как в штормовую погоду гребни волн перекатывались через него, и пена вздымалась так высоко, что ни скал, ни столба вовсе не было видно.

С берега трудно различить, что за птицы садятся на черную скалу, покрывая ее своими телами так, что она становилась белой, потому что с такого расстояния самые крупные из них казались не больше воробья, и отдельную птицу вообще можно было бы не заметить. Вероятно, это были чайки.

Ах, сколько раз, и с каким нетерпением ждал я случая съездить на этот островок! Но случая все не представлялось. Островок лежал слишком далеко для моих обычных прогулок, и слишком опасно было отправляться туда одному на утлой лодчонке. Гарри Блю обещал свозить меня туда, но в то же время посмеивался над моим желанием посетить островок. Что ему эта скала! Он не раз проплывал мимо нее, даже высаживался там и привязывал лодку к столбу, чтобы пострелять морских птиц или половить рыбу, но мне ни разу не случилось сопровождать его в этих увлекательных поездках. Я все надеялся, что он как-нибудь возьмет меня с собой, но под конец утратил всякую надежду: ведь я был свободен только по воскресеньям, а воскресенье было для моего друга самым трудовым днем, потому что в праздник множество людей хочет кататься по морю.

Долго я ждал напрасно и наконец решил больше не ждать. В это утро я принял дерзкое решение взять ялик и одному отправиться на риф. Таков был мой план, когда я отвязал лодочку и ринулся на ней в сверкающий голубой простор моря.

Глава 6. ЧАЙКИ

Я назвал свое решение дерзким. Сама по себе затея не представляла ничего особенного. Она была дерзкой только для мальчика моего возраста. Надо было преодолеть три мили на веслах по открытому морю. Так далеко от берега я один еще никогда не заплывал, разве что на милю, да и то по мелководью. С Гарри мы бывали и подальше, но с ним я ничего не боялся. Другое дело – одному: ведь все зависело от меня самого. Если что-нибудь произойдет, никто не окажет мне помощи, не даст совета…

Едва я отъехал на милю, как моя затея стала мне казаться не только дерзкой, но и безрассудной, и я уже готов был повернуть обратно. Но мне пришло в голову, что, если какой-нибудь мальчик из тех, что мне завидуют, а такие были в деревне, сейчас смотрит на меня с берега, то он может подумать, что я повернул назад потому что испугался, и все станут называть меня трусом. Отчасти благодаря этой мысли, а отчасти потому, что желание посетить островок все-таки еще не прошло, я приободрился и приналег на весла.

В полумиле от рифа я бросил весла и обернулся, чтобы посмотреть на него. Я сразу заметил, что островок весь находится над водой – был отлив. Но черных камней не было видно из-за сидевших на них птиц. Многие из них кружили в воздухе, некоторые то садились, то поднимались снова. Были слышны их резкие крики.

Мне хотелось посмотреть на птиц вблизи, я старался грести бесшумно, чтобы их не испугать и мне удалось приблизиться, таким образом, на расстояние около двухсот метров. Я долго разглядывал их с большим интересом.

Если бы мне пришлось на этом закончить прогулку и тотчас вернуться назад, я все же считал бы себя вознагражденным за потраченные усилия. Птицы, которые теснились около камней, все были чайками, но здесь были две породы, различные по размерам и не совсем одинаковые по цвету: одни были черноголовые, с сероватыми крыльями, другие – покрупнее первых и почти целиком белые. И те и другие выглядели так, словно ни одно пятнышко грязи никогда не касалось их снежно-белого оперения, а их ярко-красные лапки были похожи на ветви чистейшего коралла.

Все они были заняты. Одни охотились за мелкой рыбешкой, крабами, креветками, омарами, выброшенными последним приливом. Другие сидя чистили себе перья и словно гордились их видом.

Однако, несмотря на кажущуюся счастливую беспечность, чайки, как и другие живые существа, не были свободны от забот и дурных страстей. На моих глазах разыгралось несколько свирепых ссор – я так и не мог определить их истинную причину. Особенно интересно было наблюдать, как чайки ловили рыбу: они падали пулей с высоты и почти бесшумно исчезали под водой, а через несколько мгновений появлялись снова, держа в клюве сверкающую добычу.

Я долго сидел в своей лодочке и любовался движениями птиц. Но все же решил до конца выполнить свой план и высадиться на остров.

Красивые птицы оставались на месте почти до того момента, когда я уже вплотную подошел к острову. Одна из чаек, все время сидевшая на верху сигнального столба, издала пронзительный крик, похожий на команду и все они поднялись в воздух. Отлет птиц меня почему-то опечалил. Море как будто потемнело – с рифа пропала его белая одежда, обнажились голые скалы с черными, блестящими, как будто смазанными смолой, камнями. Но это было еще не все. Поднялся легкий ветерок, облако закрыло солнечный диск, зеркальная поверхность воды замутилась и посерела.

Риф имел теперь довольно унылый вид. Но так как я решил его исследовать и приехал именно с этой целью, я налег на весла, и вскоре киль моего суденышка заскрипел, коснувшись камней.

Увидев маленькую бухточку, которая вполне годилась для моей лодки, я направил туда нос ялика, высадился на берег и зашагал прямо к столбу, на который столько лет смотрел издали и с которым так сильно хотел познакомиться поближе.

Глава 7. ПОИСКИ МОРСКОГО ЕЖА

Скоро я дотронулся руками до этого куска дерева и почувствовал такой прилив гордости, как будто это был Северный полюс, и я его открыл. Я был немало удивлен действительными размерами столба и тем, как я обманывался, глядя на него издали. С берега он казался не толще шеста от граблей или от вил, а его набалдашник – размером с довольно крупную репу. Как же я был удивлен, когда увидел, что на самом деле диаметр столба втрое больше моей ноги, а у него наверху настоящая бочка вместимостью в сорок литров, прочно насаженная на конец столба. Бочка была выкрашена в белый цвет; впрочем, об этом я знал и раньше, часто наблюдая с берега, как она блестит на солнце. Я ошибся и в высоте столба. С берега он казался не выше человеческого роста, но он возвышался надо мной подобно корабельной мачте. В нем было не меньше трех с половиной метров – да, по крайней мере, трех с половиной!

Я неверно судил и относительно площади острова, она оказалась  раз в сто больше. Грубый прямоугольник длиной примерно сто метров в длину и сорок в ширину, был усеян камнями разных размеров, от мелкой гальки до валунов с человека величиной, были другие камни еще крупнее, но это, как я понял, выступали вершины скал. Все камни были покрыты черной вязкой массой, похожей на смолу. Кое-где росли большие пучки водорослей, в том числе хорошо знакомый мне вид морской травы, которую я  таскал ее на дядин огород для удобрения картофеля.

Осмотрев сигнальный столб и подивившись истинным размерам бочки на его вершине, я оставил его и принялся исследовать риф. Я хотел взять с собой на память об этой знаменательной и приятной поездке какую-нибудь диковинную раковину, больше всего мне хотелось найти панцирь морского ежа.[8]8
   Морской еж – животное из отряда иглокожих; живет на песчаном морском дне, у берегов, под камнями.


[Закрыть] Иногда они попадались у нас на взморье, но редко, и очень ценились в качестве украшения для каминной полки. Они могли быть на этом отдаленном рифе, редко посещаемом лодочниками, и я медленно бродил, тщательно обыскивая каждый провал и расселину между скал. Но это оказалось вовсе не легким делом, значительно более трудным, чем я предполагал. Я уже говорил, что камни были покрыты вязкой массой, которая делала их скользкими. Они были такими скользкими, как будто их вымазали мылом, и ступать по ним было очень сложным делом. Я падал и получил несколько основательных ушибов.

Мне не попадалось ни одной устрицы, о чем я искренне пожалел, потому что проголодался и с удовольствием съел бы дюжины две. Я находил только маленьких крабов и омаров, но не хотелось есть их сырыми.

Наконец я увидел этот чудесный предмет – темно-красный, круглый, как апельсин, но гораздо крупнее апельсина. Но, я думаю, нечего описывать вам, как выглядит панцирь морского ежа.

Я взял его в руки и любовался закругленными формами и забавными выступами на спинке панциря. Это был один из самых красивых морских ежей, каких я когда-либо видел. Я поздравлял себя с удачей – для этого стоило съездить на риф.

Я вертел в руках свою находку, рассматривал ее. Через несколько минут я оторвался от этого зрелища, и обернулся к лодке.

О ужас! Что я увидел! Морской еж выпал у меня из рук, и я застыл потрясенный картиной, которая открылась моим глазам. Что это? Лодка! Лодка? Где моя лодка?