Текст книги "Торир Рыжебородый"

Автор книги: Майкл (Майк) Даймонд Резник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Невозможно, – согласился Донахью.

– Это значит, что Кол приготовится, какие бы предосторожности мы бы ни предприняли, – продолжал Рислер.

– Вот это я и пытаюсь тебе сказать, – прорычал Рыжебородый.

– А если он приготовится к твоему приходу, – продолжал Рислер, – его армия тоже будет наготове.

– Я смогу разгромить его Уродов, – уверенно сказал Донахью.

– Спорный вопрос, – возразил Страмм, – но не в этом суть дела. Вопрос: сможешь ли ты разгромить Гарета Кола?

– Дай мне дотянуться до него и…

– Забудь об этом, Урод! – фыркнул Страмм. – Ты будешь пытаться дотянуться до него своими руками всю жизнь, и это не принесет тебе ничего хорошего. Если Кол вступит в битву, а рано или поздно он должен будет так поступить, перед тобой встанут те адские чудовища, которые он создает силой своего разума. Ты их должен будешь победить.

– Бесполезно, Элстон, – сказал Рислер. – Мы будем пытаться уничтожить их еще многие поколения. Ничто не сможет повредить им.

Страмм мгновение внимательно смотрел на него. Потом выражение его лица смягчилось, плечи опали, и он проговорил:

– Конечно, ты прав.

– Да пошел он к Рету! – прошипел Донахью.

– Что?

Изображение огненной птицы вспыхнуло в мозгу Рыжебородого. Человек… он сам… стоял на омытом кровью берегу, недавно срезанные головы висели на его поясе. Он поднял камень и швырнул его в огненную птицу… и существо закричало от боли.

– Да пошел он к Рету! – повторил Донахью. – Дайте мне возможность, и я покажу вам ремень сплетенный из внутренностей Гарета Кола!

– Ты что-то вспомнил! – возбужденно сказал Страмм. – Что?

– Это мой пропуск из вашего проклятого города, – усмехнулся Рыжебородый. – Я скажу вам, когда мне захочется… если захочется!

Казалось, Страмм мгновение раздумывал над словами пленника.

– Хорошо, Урод. Кажется, мы сможем доверять друг другу.

– Точно, – согласился Донахью, поднимаясь на ноги и потягиваясь. – И так как я уйду отсюда через несколько недель, я хочу иметь место, где смогу жить. Уединенную обитель.

– Уединенную?

– Именно так. Не хочу, чтобы кто-нибудь заглядывал в содержимое моей головы… или глазел на меня.

– Ты получишь то, что просишь, – пообещал Страмм.

– И еще, – продолжал Рыжебородый, стряхнув раздавленное насекомое с шеи. – Я не в настроении тренировать вашу армию с пустым желудком… и пустой кроватью.

Глава 7

Она была простушкой.

Ее звали Алата Дрейк, и, хотя она была не совсем уродливой, она была далеко не хорошенькой. Это не имело большого значения, хотя однажды так расстроило ее, что с тех пор она стыдилась смотреть в зеркало.

Это случилось давным-давно, до того как она поняла, что когда ты – дочь Алдана Повича, никто не скажет о том, что ты недостаточно красива. И когда она вышла замуж за Майкла Дрейка – тут же ставшим членом Совета Баронов, никто тем более не смел упомянуть об этом у нее за спиной, так как Майкл Дрейк был не столь забывчив, как ее отец.

Существовало много вещей, которых Дрейк не забывал. Хотя в этом едва ли была вина Алаты, но муж обвинял ее в том, что женился на ней по расчету, и не касался ее со свадебной ночи, которая была четыре года назад. Он не любил общаться со старым Повичем, отчасти из-за женитьбы и отчасти потому, что Пович считался номинальным главой Совета Баронов. А совсем недавно Дрейк стал приходить в ярость при упоминании об Элстоне Страмме. Он проклинал Страмма за то, что тот сохранил жизнь Донахью и убедил Повича и Рислера выделить Уроду солдат. Так как на Совете он вынужден был вести себя пристойно, он вымещал гнев на Алате.

Сейчас она сидела одна в своей спальне, равнодушно расчесывая свои длинные, черные волосы. Когда-то она мечтала, чтобы ее волосы ниспадали длинными, льющимися локонами, но они оставались кудрявыми и непокорными. Обычно она носила их зачесанными вверх, закрывая шалью или шарфом, но в своих личных комнатах давала им свободно струиться до талии, в надежде, что, если их часто причесывать, они каким-нибудь образом превратятся в «копну славы», о которой Алата мечтала с давних пор.

Алата отсутствующим взглядом смотрела из окна вниз на улицу. Та была как обычно пуста, потому что Дрейк никогда не видел причины выставлять стражу вокруг замка, если его нет дома. Он не мог придумать причину, по которой кто-то может возжелать его жену, но сделал замок как можно доступнее, на тот случай, если кто-то все же захочет украсть ее. Однако, к его разочарованию, никто не собирался этого делать.

Алата подумала об охраняемом коридоре на третьем этаже замка. Она никогда не была там, но знала, так же точно как собственное имя, что Дрейк держит там женщину. Так же точно она знала, что там не одна женщина. Баронесса не порицала мужа. Ведь он женился на ней по одной простой причине: хотел получить Баронство. Она послужила этой цели, и Майкл Дрейк не видел, как в дальнейшем можно ее использовать. Раньше она предполагала, что муж убьет ее, но, пока Пович имел силу, Дрейк заботился о ее здоровье или, по крайней мере, делал вид.

Что касается Алаты, она давно подчинилась сложившейся ситуации. Однажды, много лет назад, был молодой человек – юноша с золотистыми волосами и стройным, крепким телом. Алата никогда не разговаривала с ним, потому что он был простым воином, а она – дочерью Барона. Каждый день она выдумывала новые уловки, чтобы увидеть его, когда он патрулировал землю ее отца, и однажды вечером упала ему в объятия, притворившись, что споткнулась в темном коридоре. Теперь она краснела, когда вспоминала, как бесстыдно вела себя в тот вечер; но румянец оставался, когда она вспоминала ощущение его рук, обнимавших ее в тот миг, когда он ставил ее на ноги. Потом однажды он отправился на битву с Гаретом Колом, и она никогда больше не видела его. Говорили, что Донахью носил его голову на своем поясе.

Но тогда Алата была молоденькой, томящейся без любви девушкой. Теперь она стала женщиной и со вздохом выполняла свои женские обязанности, праздно думая о том, что муж ее может скоро вернуться, но ничуть из-за этого не волнуясь.

А мысли Майкла Дрейка в этот миг были далеко от дома и очага. Пович созвал новую встречу Совета Баронов в последней попытке убедить Дрейка и Крастона поддержать поход Донахью. Крастон наотрез отказался приехать. Дрейк согласился только при условии, что Донахью будет присутствовать, чтобы ответить на вопросы.

Три недели прошло с того времени, как Бароны взяли его в плен, – недели, за которые Рыжебородый сделал очень мало. Он лишь удовлетворял свои различные желания. Наконец, под настоятельным нажимом Страмма, он занялся подготовкой армии.

Процесс подготовки оказался относительно прост. Страмм, Пович и Рислер – каждый выделил ему по две сотни солдат. Рыжебородый выстроил их в линию, быстренько прогулялся туда-сюда вдоль строя и заявил, что готов к битве. После этого Пович устроил встречу Баронов.

Дрейк вошел в огромный зал замка Повича, только когда Страмм и Донахью уже появились.

– Что сказал Крастон? – спросил Страмм, опустившись на подоконник.

– Ничего, – ответил Пович, зажигая свою неизменную трубку. – Боюсь, он в самом деле не явится на это представление.

– Не велика потеря, – заявил Рыжебородый, полусидя, полулежа на огромном деревянном кресле. – Я не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы он присоединился к нам, – прибавил он, приветствуя Дрейка непристойным жестом.

– Попридержи язык, Урод! – отрезал Дрейк.

Донахью засмеялся и потянулся за кубком вина. Он осушил его, вытер несколько заблудившихся капель с бороды и повернулся к Повичу.

– Так о чем будет речь? – неожиданно требовательным голосом спросил он.

– О приближающейся войне с Гаретом Колом, – ответил Пович.

– Мы готовы, – усмехнулся Рыжебородый.

– Отлично, – заметил Рислер. – Когда ты начнешь тренировать людей?

– Тренировать их? Мы готовы сражаться прямо сейчас! – таким был ответ Донахью.

– Но без сомнения ты должен выработать какую-то стратегию! – запротестовал Пович, шепелявя заметнее, чем обычно. – Ты же не собираешься просто вломиться в Метро, понадеявшись на лучшее!

– Да, у меня есть стратегия, – спокойно ответил Донахью. – Моя стратегия – убить Гарета Кола.

– И это все? – недоверчиво спросил Пович.

– Это все, что вы должны знать, – уточнил Рыжебородый, подойдя к Страмму и забрав у него его кубок с вином.

– Элстон, – сказал старый Барон, – я думаю, нам лучше подробно обсудить эту важную деталь. Когда я проголосовал за тебя и Джеральда, у меня сложилось впечатление, что мы обсудим план нападения, сможем посоветоваться и внести разумные предложения.

– Никто не будет мною командовать! – очень важно заявил Донахью.

– Никто и не пытается это делать, – равнодушно сказал Рислер. – Все мы хотим знать, как ты собираешься разгромить Кола.

– А через две секунды после того как я скажу тебе, Дрейк, ты пустишь стрелу мне в сердце, – ответил Донахью.

– Почему ты уверен, что я не сделаю чего-нибудь другого? – спросил Дрейк, впервые подав голос.

– Перво-наперво, – сказал Рыжебородый, – никто, кроме меня, не знает, как сражаться с Гаретом Колом. И второе, у тебя кишка тонка убивать Летунов.

Дрейк покраснел и положил руку на рукоять меча.

– Убери руку, или это будет последний меч, который ты обнажишь! – проворчал Рыжебородый, глядя на него.

– Попридержи язык, Урод! – прорычал Дрейк. Рука его не двигалась.

– К Рету вас обоих!

– Успокойся, Майкл, – сказал Пович. – Не давай ему завести тебя. Это всего лишь его обычная манера разговора.

– Тогда его нужно поучить манерам, – сказал Дрейк.

– Если даже меня кто-то и поучит, – взревел Донахью, – то не тот человек, у которого кишка тонка сражаться с Гаретом Колом!

Страмм внимательно наблюдал за Донахью и Дрейком, готовый встрять, если потребуется. Наконец он решил, что пора, и шагнул к Донахью, собираясь взять Рыжебородого за руку и оттащить его от Дрейка.

Мгновением позже он лежал на спине, захлебываясь теплой, соленой кровью, в то время как три его зуба оказались выбиты.

– Держись подальше, Норман! – проорал Донахью.

– Кто-нибудь дайте ему меч, – сказал Дрейк, обнажив клинок.

– Мне не нужно оружие, чтобы сражаться с Норманами! – взревел Донахью.

– Я помню то, что ты говорил раньше, Урод, – ответил Дрейк с холодной улыбкой на губах.

Рыжебородый наклонил голову и бросился на молодого Барона, словно бык. Дрейк сделал шаг в сторону, вытянул меч и зацепил им руку Донахью. Рыжебородый почувствовал, как стальное острие разорвало его кожу. Он метнулся в сторону, и меч, пропахав борозду по всей длине руки Урода, вылетел из руки Дрейка и, громко зазвенев, упал на пол.

Донахью повернулся к Дрейку и, скривившись, выдал поток проклятий. Потом Рыжебородый вытянул огромную руку, сжал шею Барона, оторвал его от земли и впился другой рукой в лицо Дрейка. Когда он убрал руку, от носа Дрейка ничего не осталось, кроме бесформенной массы раздавленного окровавленного хряща.

Дрейк слабо сопротивлялся, пытаясь высвободиться из захвата Донахью. Рыжебородый освободил его на мгновение, но тут же обхватил его тело могучими руками и сжал его. Дрейк слабо помахал руками, потом неожиданно напрягся. Раздался громкий треск, и Донахью отшвырнул труп на пол, ворча от отвращения. Даже Люди, скрученные спазмами смерти, не выглядели так уродливо, как труп Дрейка.

Рыжебородый вызывающе посмотрел на оставшихся Баронов, приготовившись к их атаке. Но Пович и Рислер лишь молча посмотрели на то, что недавно было Майклом Дрейком. Страмм с трудом поднялся. В руке у него был меч.

– Я бы советовал тебе стоять там, где стоишь, – сказал он Донахью. – Могу уверить, что меня ты так легко не прикончишь.

Что-то подсказало Донахью, что Барон говорит правду и будет опасным противником, даже если Рыжебородый завладеет мечом Майкла Дрейка. Поэтому Урод сделал так, как Страмм сказал ему. Напрягшись, он замер, ожидая, что случится дальше.

– Ну, джентльмены, – продолжал Страмм, не сводя глаз с Донахью, – теперь мы, кажется, столкнулись с другой проблемой.

– Говорю: убить его! – горячо объявил Рислер. – Эндрю и Майкл были правы… мы должны были уничтожить его в тот самый миг, как схватили!

– Чепуха! – резко заявил Страмм. – Донахью по-прежнему наша единственная надежда победить Гарета Кола. И на тот случай, если ты забыл: Майкл достал оружие первым. Урод сражался голыми руками.

– Правда, – удивился Пович. – Но ты понимаешь, что это значит, Элстон?

– Возможно, – ответил Страмм. – Но я предлагаю, чтобы мы отложили суд до тех пор, пока не вернемся из Метро. Тогда мы сможем вынести решение.

– Решение о чем? – спросил Рыжебородый.

– Ты поставил нас в неловкое положение, – объяснил Страмм. – Согласно нашим законам, любой человек, кто убьет бездетного Барона в честном сражении, получает добытое в битве.

– Что это означает?

– Это означает, что ты можешь получить все его привилегии и владения. Однако твое положение в лучшем случае очень странное, – Страмм сделал паузу, а потом повернулся к Рислеру и Повичу: – Я предлагаю посмотреть, как он поведет себя в битве против Кола, прежде чем выносить решение относительно этого случая.

– Согласен, – сказал Пович. Потом, повернувшись к Донахью, добавил: – Ведь ты на самом деле не хотел убивать его.

– Я не слышал ничего о том, чтобы кто-то говорил ему не убивать меня! – фыркнул Рыжебородый. Он наступил на труп, словно его и не было, и принялся искать другую чашу с вином. Неожиданно он усмехнулся. – Так я завладел тем, что имел он? У него была жена?

– Заткнись! – раздраженно приказал Уроду Страмм.

– Я взгляну на нее, после того как прикончу Гарета, – объявил Донахью.

– Что мы станем делать с Майклом? – спросил Рислер, словно загипнотизированный глядя на перекрученное тело.

– Пусть гниет в земле, потому что все, чем я могу еще его напутствовать, – проклятье, – заявил Рыжебородый, осушил кубок и вышел из зала.

Глава 8

Это были скучные похороны. Долгие, скучные, наполненные помпезностью и церемониальностью. Один за другим Бароны говорили над могилой; все, кроме Рислера, были красноречивы. Донахью то ли был раздражен, то ли просто игнорировал происходящее. Страмм все время внимательно наблюдал за Уродом, боясь, как бы не случилось повторного несчастья и у землекопов, роющих могилы, снова не появилась работа.

Пович говорил бесконечно, оплакивал своего зятя часа три, с легкостью повторяя дважды или даже трижды одно и то же, и церемония продлилась бы еще дольше, если бы милосердная природа не решилась заявить о себе громом, молниями и дождем, которые в конце концов заглушили речь старика и разогнали плакальщиков по домам.

Рыжебородый сопровождал трех объединившихся Баронов (Крастон, не выдержав, уехал намного раньше, так и не дождавшись, когда старик Пович закончит говорить) в замок Повича. Даже варвар Донахью удивленно вытаращился при виде яркой зелени, обрамляющей самое старое и великолепное из поместий Баронов. Куда бы Донахью ни посмотрел, он видел лишь яркие клумбы цветов любых вообразимых форм и цвета. Два десятка аккуратно выложенных камнями дорожек вились среди них. Местами их затеняли огромные цветущие кусты. Землю устилали экзотические мхи и лишайники, сверкавшие каплями недавно прошедшего дождя.

Интерьер замка, выдержанный в стиле неброской роскоши, выглядел таким же простым, как и в обители Рислера, но при близком рассмотрении оказался уникальным и самобытным. Однако простота была отличительным признаком здания и его обстановки, точно так же как и самого Повича. Необычная мебель, заботливо украшенная резьбой, была из самого лучшего дерева, но сделана просто, для того чтобы быть удобной. Ни один предмет не нарушал гармонию. Даже массивный стол в обширном обеденном зале не выделялся на общем фоне. Пович оказался единственным Бароном кроме Крастона, кто установил в своем доме сложную водопроводную систему. Каждая комната имела собственную ванну и уборную. Твердые облицовочные панели стен покрывали барельефы, но только небольшая часть их изображала сражающихся Нормалов, а в большинстве своем – пасторальные сцены и ландшафты, большая часть которых как две капли воды походила на сады Повича. Даже слуги соответствовали атмосфере старого дома. Страмм не держал слуг, у Дрейка слуг заменяли старые воины, а обитель Крастона никто не видел. Только Рислер и Пович имели слуг, соответствовавших смыслу этого слова, но слуги Рислера всегда казались больше рабочими. Противоположное впечатление производили мужчины и женщины, суетившиеся в обители Алдана Повича.

Гости остановились в библиотеке – огромной комнате, наполненной до потолка книжными полками и ларцами, хотя фактически тут содержалось, в самом лучшем случае, книг пятьдесят. Литература всегда была в большом почете, но с давних пор только Страмм и Крастон выказывали к ней реальный интерес. Пович и другие не чувствовали дискомфорта в своих огромных, но пустых библиотеках.

– Которая из присутствовавших вдова Дрейка? – спросил Рыжебородый, как только слуга Повича закрыл за ними дверь.

– Никто не требует от тебя хорошего воспитания, Урод, – с отвращением сказал Страмм, – но ты можешь, по крайней мере, из вежливости держать рот на замке, пока тело Дрейка не остыло.

– Но не холодным же телом Дрейка я интересуюсь, – хохотнул Донахью. – Его женушка должна быть еще теплой!

– Еще одно замечание, вроде этого, и я за себя не ручаюсь! – фыркнул Рислер.

– Только попробуй, – зловеще предупредил Донахью.

– Заткнись, Урод! – приказал Страмм. – Я не стану охранять твою жизнь, если ты будешь убивать Нормалов. Побереги свою жажду крови для Гарета Кола. Тебе она, возможно, понадобится, чтобы заставить Кола хорошенько попотеть, прежде чем ты его убьешь.

Слова Страмма произвели должный эффект на Рыжебородого, как Барон и надеялся. Донахью немедленно замолчал, внимательно глядя на свои ладони, сжимая и разжимая кулаки. Простое упоминание имени Кола приводило Урода в ярость, и Страмм пользовался этим, когда чувствовал необходимость. Всякий раз это срабатывало.

– Поговорим об убийстве Кола, – сказал Пович, разжигая трубку, – сейчас самое подходящее время определиться с нашими планами.

– Как хотите, – пожал плечами Страмм.

– Ты хочешь устроить вторжение в Метро, я так понимаю?

– Конечно. Смерть Майкла ничего не изменила.

– Ничего не изменила? – недоверчиво повторил Пович. – Ради бога, Элстон, ты просишь нас отдать наших лучших солдат твари, которая убила Барона!

– Совершенно верно, Майкла тоже об этом просили. Я хотел, чтобы он остался жив, но он сам напросился.

– Будьте вы прокляты, он – прав! – глядя в потолок, сказал Рыжебородый.

– Но, Элстон…

– Послушай, Алдан, – сказал Страмм. – Успех или провал нашего рейда зависит от способности Донахью пробиться через физические и психологические линии обороны Кола и того, сможет ли Рыжебородый уничтожить его. Я не вижу, почему смерть Майкла должна увеличить или уменьшить наши шансы. Если Донахью смог бы одержать победу неделю назад, он сможет и сейчас; а если нет, то я сомневаюсь, что смерть Майкла увеличила его силы и поможет ему в деле убийства Кола.

– Я знаю все это, – запротестовал Пович. – Только я не думаю, что наши люди последуют за ним в Метро. Я сомневался и раньше, а теперь после убийства Майкла я в этом уверен.

– Мы пойдем с ним, – сказал Страмм. – Ведь твои люди пойдут за тобой.

– Я так и предполагал, – недовольно пробормотал Пович.

– Ну, я могу гарантировать, что мои люди за мной пойдут, – сказал Рислер.

– Пока они будут получать приказы от меня, мне все равно, за кем они станут следовать, – воскликнул Рыжебородый.

– Мы еще ничего не решили, – осадил Урода Рислер.

– Я обещаю, что они выполнят любой разумный приказ, который ты отдашь, – сказал Страмм. – Если же твое понимание разумности приказов значительно отличается от наших, мы сымпровизируем.

– Ты думаешь, нам стоит предпринять еще одну попытку уговорить Эндрю, чтобы он присоединился к нам? – спросил старик между затяжками трубки, которая у него постоянно гасла в этот день, и Страмм с любопытством посмотрел в его сторону.

– Слишком жирно будет, – фыркнул Рислер, подойдя к ряду книг, взяв одну из них с полки и с отсутствующим видом полистав ее.

– Я склонен согласиться с Джеральдом, – сказал Страмм. – Очень сильно сомневаюсь, что Эндрю присоединится к нам.

– Кому нужен этот слепец? – спросил Донахью. – Он только под ногами будет мешаться.

– Что нам нужно, так это символ единства Баронов, – раздраженно сказал Пович. – Хотя не могу представить, как кто-то вроде тебя может это понять.

Донахью внимательно посмотрел на старика, но ничего не сказал. Когда стало очевидно, что наступившая тишина нарушена не будет, он отвернулся от Баронов и начал мерить шагами мозаичный деревянный пол. Это помогло ему снять напряжение, потому что по натуре своей Рыжебородый был деятельным человеком, а теперь все чувства говорили ему, что движение – самый быстрый способ расслабить напряженные нервы и мускулы. Он сделал глубокий вдох. Комната пахла разными сортами дерева, и Донахью радовался этому так же, как Пович, любивший цветы, наслаждался цветочными ароматами. Донахью снова прошел мимо трех Баронов, потом подошел к окну и выглянул наружу. Цветы не были для него такой уж редкостью, но так как в Туннелях ничего не росло, Донахью видел цветы, только когда воевал. Он любил их запах, но изобилие яркого цвета било ему по глазам. Своей красотой цветы вызывали в Донахью не удивление, а простое детское удовольствие от того, что он нашел множество красивых штучек, приковывающих его внимание. Наконец, оторвав взгляд от цветов, Донахью повернулся к Баронам. Рислер с глупым видом перелистывал другую книгу, Пович занялся своей трубкой, которая постоянно гасла, а Страмм с любопытством смотрел на Рыжебородого.

– Если ты еще не до конца справился со вспышкой гнева, то, наверное, ты с удовольствием проводишь меня назад в мой замок на обед, – сказал Страмм.

– Обед? – повторил Рыжебородый. – А что потом?

– Ты голоден?

– Да.

– Тогда какая разница? С другой стороны, я не верю, что наша дискуссия приведет к какому-нибудь плодотворному решению.

– По крайней мере ты еще поговоришь с Эндрю? – спросил Пович.

– Почему я? – ответил Страмм. – Я и Крастон не такие уж близкие друзья. Если честно, я мог бы даже сказать, что мы держимся друг от друга на определенном расстоянии.

– Это лишь подчеркивает то, что говорить должен ты, – сказал Пович. – Если заговоришь ты, Эндрю будет знать, что это не просто жест, а серьезное предложение примирить наши разногласия.

– Все верно, – вздохнул Страмм. – Не то чтобы я чего-то добьюсь, но сделаю это из уважения к тебе, Алдан.

Он и Донахью встали и отправились в шестимильную прогулку к замку Страмма. Бароны часто разъезжали на лошадях (или, скорее, на тех животных, в которых превратились лошади) или нанимали своего рода рикш для путешествий между поместьями, но Страмм предпочитал пешие прогулки, и в Донахью, как ни в ком другом, он нашел великолепного спутника для таких развлечений.

Они молча и быстро шли по дороге. Редкие сломанные плиты бетона выглядывали из грязи, но большая часть древней дороги была неотличима от бессчетных тропинок, окружающих владения Страмма. По пути им не попалось ни одной резиденции, так как все Бароны, кроме Крастона, жили на ободе Ступицы, но то тут, то там виднелись следы древних поселений: фундаменты, древние сточные трубы, и только миновав границу имения Повича – простые каменные очаги и дымоходы – все, что осталось от домов, которые существовали сотни лет назад.

После того как они прошли около трех миль, Донахью повернулся к своему спутнику и неожиданно спросил: – Почему, Рет возьми, есть такие, кто повинуется слепому человеку?

– Я надеюсь, что не этот вопрос беспокоит тебя все время, – улыбнулся Страмм.

– Ты не ответил.

– Разве не ответил? Ну, как ты знаешь, Эндрю – Барон. Тут у нас нет человека, который один всеми бы командовал, как у вас ваш Гарет Кол или как в Спренгфилде – их Канцлер. Пять Баронов – сейчас четыре – всегда правили вместе. Это хорошо по многим причинам, потому что останавливает любого, стремящегося приобрести слишком большую силу и злоупотребить ей. Нет, мы не то чтобы не пытаемся приобрести силу, сам понимаешь, но не похоже, чтобы один из нас добился успеха в этих попытках.

– Что останавливает Человека от того, чтобы собрать самую сильную армию и взять то, что он хочет? – спросил Рыжебородый.

– Очень логичный вопрос. Ты удивляешь меня, Урод, – Страмм сделал паузу, потом продолжал: – Базис нашей политики основывается на методе вербовки наших армий. Каждый из нас может забрать в армию на три года каждого пятого мужчину, в течение которых мы должны платить ему и содержать его иждивенцев. Естественно, в каждый призыв все Люди, которых мы получаем в армию, совершенно определенно не военные, и в таком случае обстоятельства сильнее нас.

– Но опытный генерал может получить преимущество в битве, – запротестовал Донахью. – Я доказывал это много раз!

– В конкретной битве – да. Но в Ступице всегда нечетное число Баронов. Когда-то их было трое, а еще раньше – семь. Неважно, сколько. Самое важное, что Баронов – нечетное число, и невозможна такая битва, где один генерал мог бы что-то изменить.

– Что останавливает тебя от нападения, скажем, на Рислера? Это будет равный бой.

– Равный бой нельзя выиграть. Тому, кто выиграет, без сомнения, придется ассимилировать армию проигравшего и его собственность, а тогда остановить его будет трудно. С другой стороны, Эндрю и Алдан могут и не вмешаться, если начнется битва.

– А что, если они решат поддержать другую сторону?

– Тогда армия Дрейка станет решающим фактором, и та сторона, которую она выберет, выиграет. Из-за этого число Баронов должно уменьшиться до трех, если предположить, что ты или кто-нибудь еще вовремя не примет титул Майкла, и тогда мы снова окажемся в ситуации, когда ни один из Баронов не сможет победить двух других.

– А что останавливает Баронов от того, чтобы собраться вдвоем и напасть на третьего? – спросил Рыжебородый.

– Сознание того, что победа не стоит риска. От такого маневра никто не выиграет, но менее ловкий политический и военный игрок из пары потеряет все. Может, это выглядит слишком просто, чтобы быть практичным, и кажется слабым регулятором, но система проработала тысячу лет или около того, а прагматизм – окончательный тест для любой политической системы.

– Интересно, – заметил Донахью, совсем заскучавший от таких умных разговоров. – Как же это сработает в случае с Крастоном?

– Кажется, я немного увлекся. Извиняюсь. В любом случае необходимо, чтобы мы действовали по возможности вместе. Система, которую я только что описал, кажется рабочей, но это не значит, что она не прошла нескольких тестов и не была подтверждена кровью бессчетных тысяч воинов. Видишь ли, она не позволяет использовать силу для достижения цели, но, с другой стороны, не может остановить попытки этого добиться.

– Не могу уследить за мыслью…

– Я пытаюсь сказать, что, как только начнется битва, Эндрю Крастон останется единственным Бароном в Ступице. Он сможет полностью контролировать все законы, всю коммерцию и Людей… и те, коль так случится, вольются в его армию.

– И ты хочешь сказать, что ты и Пович думаете, что Крастон попытается захватить Ступицу, пока мы сражаемся с Гаретом? – удивился Рыжебородый.

– Возможно. Он ведь может, особенно если нас не будет достаточно долго и наши Люди засомневаются, не разбил ли нас Кол. А даже если Крастон и не попытается, его отказ участвовать в кампании расскажет всем о том, что между нами возникли серьезные разногласия. Среди Людей появятся различные клики, оказывающие внимание кому-то из нас, и если они обретут достаточную силу, то мы окажемся втянутыми в гражданскую войну, которой никто не хочет. – Он сделал паузу, довольный собой. Теперь если кто-то спросит Донахью, Рыжебородый даст правильный ответ.

– Тогда тебе лучше немного надавить на Крастона, – согласился Донахью. – Я тоже могу приложить руку, если ты хочешь.

– Ты имеешь в виду помочь кулаком, не так ли?

– Что-то в таком духе, – был ответ.

– Я думаю, что даже ты не станешь применять физическую силу по отношению к слепому, – сказал Страмм.

– Я слишком много ставлю на кон.

– Ты имеешь в виду Кола? Мне казалось, ты говорил, что можешь победить его с несколькими сотнями людей.

– Могу, – ответил Донахью. – Но я теперь Барон, как любой из вас. И я хочу быть уверенным, что мой замок, моя армия и моя женщина будут в целости и сохранности к тому времени, как я вернусь.

– Вся хитрость в том, чтобы вернуться, – заметил Страмм. – Надеюсь, ты применишь для этого все свои умственные способности.

– Об этом не беспокойся! – фыркнул Донахью. – Когда я доберусь до Гарета…

– Да, я знаю, – перебил его Страмм. – Ты задушишь его, или что-то в таком духе. Тем не менее вначале ты должен подобраться к нему, чтобы до него дотянуться.

– Я выполню свою часть работы! Ты только присмотри, чтоб этот Крастон не остался один.

– Я свое дело сделаю, – сказал Страмм, и сам удивляясь, как лжет с таким убеждением.