Текст книги "Чуждый зной"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Майкл Муркок
Чуждый зной
(Край Времени. Танцоры на Краю Времени – 1)

Нику Тернеру, Дэйву Бруку, Бобу Коверту, Дик-Мику, Дэлу Диттмару, Терри Олису, Саймону Кингу и Лемми из рок-группы «Хоквинд»

Ни лилии, чье тело так светло,

Ни жар ланит роскошных пылких роз

Не тронут так, как те, кого мороз

Загнал в парник под толстое стекло:

Ведь жить дает им чуждое тепло.

Теодор Вратислав, «Оранжерейные цветы», 1896 г.

ПРОЛОГ

Земной цикл (один из циклов развития Вселенной, если говорить точнее) приближался к концу, и человеческую расу перестали заботить мысли о будущем и о собственной эволюции. Унаследовав отработанные тысячелетиями технологии, человечество использовало их для удовлетворения своих самых причудливых фантазий, для разыгрывания невиданных масштабов спектаклей, для всевозможных развлечений и создания прекрасных нелепостей. Да и что еще оставалось делать людям? Прежние века ужаснулись бы варварскому размаху, с каким растрачивались ресурсы, были бы шокированы нелепым, с их точки зрения использованием материалов и энергии, сочтя людей этой эпохи развращенными и аморальными, если не хуже. Но даже если бы последние жители планеты и не сознавали факта, что они живут в Конце Времени, все равно из глубин подсознания в них прорезалось бы что-то, что заставило бы их потерять интерес к идеалам, философии и противоречиям, формирующим подобные вещи. Итак, они находили удовольствие в парадоксах и в эстетике стиля барокко. Если у них и была философия, она основывалась исключительно на личных пристрастиях и чувственности. Большая часть старых эмоций потеряла для них всякий смысл: они соперничали без ревности, испытывали привязанность без страсти, злость без ярости, доброту без жалости. Их замыслы, часто грандиозные, хотя и извращенные, воплощались без одержимости или оставались неоконченными без сожаления, так как смерть стала редкой гостьей, оставив людям жизнь до той поры, пока не умрет сама Земля.

И все же одним из людей, к его собственному безмерному удивлению, овладела страсть. Именно этому факту мы и обязаны возможностью ознакомиться с описываемой ниже историей – последней вероятно, в анналах событий человеческой расы, не слишком сильно, впрочем, отличающейся от той, которую считают первой.

Итак, перед вами история Джерека Корнелиана, который не знал, что такое мораль, и миссис Амелии Ундервуд, которая знала о ней все.

1. БЕСЕДА С ЖЕЛЕЗНОЙ ОРХИДЕЕЙ

В одеждах различных светло-коричневых тонов, Железная Орхидея и ее сын сидели на молочно-белом пляже, обязанном своей белизной мелко перемолотым костям. Совсем рядом, лениво накатываясь на берег, волны переливались жемчужным блеском. Море тихо дышало. Был полдень.

Между Железной Орхидеей и ее сыном, Джереком Корнелианом, лежала скатерть дамасского шелка, уставленная блюдами из слоновой кости. В продуманном беспорядке соседствовали рыба и картофель, меренги и ванильное мороженое, но самым броским пятном был центр стола, занятый ярко-желтыми благоухающими, почти чувственными лимонами.

Железная Орхидея улыбнулась янтарными губами и, потянувшись за устрицей, спросила:

– Что ты, любовь моя, понимаешь под словом "добродетель"?

Совершенной формы рука, чуть заметно припудренная золотом, замерев на секунду над устрицей, вернулась назад, чтобы прикрыть легкий зевок.

Ее сын растянулся на мягких подушках и, хотя чувствовал себя усталым после еды, послушно продолжил беседу:

– Я долго не мог до конца уяснить, что оно означает. Как ты знаешь, мой чудеснейший из минералов, очаровательнейший цветок, я изучал язык того времени довольно тщательно, и у меня сохранились записи. Я получаю от языка большое удовольствие, но некоторые нюансы ускользаю от понимания. Это слово я нашел в словаре, там сказано, что оно означает действие "согласно морали" или в соответствии с "моральными законами" – "хорошо, справедливо, правильно". Непонятно!

Он взял устрицу и, отправив ее в рот, прислушался к ощущениям. Устрицы – открытие Железной Орхидеи, и Джерек пришел в восторг от предложения встретиться на пляже, чтобы поесть их. Орхидея приготовила немного шампанского, но после короткого обсуждения оба согласились, что этот напиток не слишком отвечает их вкусам, и беззаботно разложили его на атомы.

– Тем не менее, – продолжал Джерек, – мне бы хотелось на собственном опыте испробовать, что это такое. «Добродетель» предположительно включает в себя «самоотрицание», – и, предупреждая ее вопрос пояснил: – Что означает "не делать ничего приятного".

– Но ведь все, шелковый мой, приятно!

– Верно, в том-то и заключается парадокс. Видишь ли, мама, древние делили свои ощущения на части – категории: одни из них, похоже, не считались приятными, другие, наоборот, казались приятными, но почему-то не нравились им!.. О дорогая Железная Орхидея, я вижу, ты готова забыть обо всем… Я же часто прихожу в отчаяние, пытаясь разрешить загадку. Почему одна вещь считается достойной существования, а другая нет? Но… – Его красивые губы растянулись в улыбке. – Я решу проблему – так или иначе, рано или поздно. – И он закрыл отяжелевшие веки.

– О Корнелиан!

Она засмеялась, тихо и нежно, и потянулась через скатерть. Изящные руки скользнули в его просторную накидку, поглаживая теплое тело.

– Дорогой! Как ты хорош сегодня!

Джерек поднялся на ноги, переступил через скатерть, опустился на Орхидею и медленно поцеловал.

Море вздохнуло.

Когда они проснулись, все еще в объятиях друг друга, стояло утро, хотя ночи не было. Кто-то, без сомнения, менял ход времени для собственного удовольствия. Но это не имело значения.

Джерек отметил, что море стало розовым, почти светло-вишневым, мрачно дисгармонируя с пляжем, что скала и две пальмы на горизонте исчезли, а на их месте, сверкая в лучах утреннего солнца, вознеслась серебряная пагода в двенадцать этажей.

Взгляну налево, Джерек с удовольствием увидел, что его воздушная машина, напоминающая паровой локомотив начала 20-го столетия, но вполовину меньших размеров, отделенная золотом, слоновой костью и рубинами, все еще находится там, где они оставили ее. Он снова бросил взгляд на пагоду, изогнув шею, так как голова матери покоилась его плече. Потревоженная движением, Железная Орхидея тоже повернулась, чтобы посмотреть, и как раз в этот момент крылатая фигура, оторвавшись от крыши пагоды и беспорядочно вихляя в воздухе, полетела на восток.

Железная Орхидея махнула рукой в сторону исчезающего Герцога.

– Прощай!

Затем, повернувшись к сыну, добавила:

– По-моему, он играет в одну из своих старых игр, – и взглянув на остатки завтрака, скривила лицо: – Нужно убрать это.

Движением кольца на левой руке Орхидея превратила завтрак в пыль, тут же унесенную прочь легким ветерком.

– Ты собираешься туда вечером? На его вечеринку?

Она подняла изящную руку, отяжеленную коричневой парчой, и коснулась лба кончиками пальцев.

– Думаю, да. – Джерек распылил подушки. – Мне нравится Герцог Королев.

Губы Орхидеи чуть скривились, но Джерек, не замечая этого, прищурившись рассматривал розовое море.

– Хотя порой ему изменяет чувство цвета.

Он повернулся и направился к воздушной машине. Забравшись в кабину, Джерек громко позвал:

– Все на борт, моя сильная, моя нежная Орхидея!

Она хихикнула и потянулась к нему. Джерек, протянув руки, подхватил ее за талию и поднял в кабину.

– Поезд следует до Пасадены!

Он дунул в свисток.

– Следующая остановка – Буффало!

В ответ на звуковой сигнал маленькая машина величественно поднялась в воздух и, непринужденно попыхивая белым паром, выбивающимся из трубы и из-под колес, поплыла над землей.

– Ее создали в Вирджинии, – рассказывал Джерек Корнелиан, натягивая малиновую с золотом фуражку машиниста. – Девяносто седьмой год, Пантукская линия!

Железная Орхидея, удобно устроившись на сидении из бархата и меха горностая (точная копия, как она поняла, с оригинала), с усмешкой наблюдала за сыном: как он, открыв дверцу топки, ловко кидал туда лопатой огромные черные алмазы, сделанные им специально для воздушной машины, хотя и бесполезные, зато прекрасно дополняющие эстетическую ткань воспроизведения прошлого.

– Где ты нашел все эти сведения, Корнелиан, сын мой?

– Я набрел на тайник, где хранились записи, – ответил он ей, вытирая честный пот с лица шелковой тряпицей (под ними промелькнули море и горный хребет), – относящиеся к тому же периоду, что и этот локомотив. Им, по меньшей мере, миллион лет, хотя есть признаки, что они сами являются копией с других оригиналов. Хранились, кстати, в идеальных условиях, передаваемые от одних владельцев к другим из поколения в поколение.

Он захлопнул дверцу топки, отбросил платиновую лопату и, присоединившись к матери на сидении, принялся рассматривать странную местность, над которой они пролетали и которую миссис Кристия, Вечная Содержанка, начала было строить давным-давно, но затем бросила.

Местность не производила впечатления гармоничной. Скорее, она представляла собой хаос: на двух третях ее громоздились холмы, составлявшие гордость арийских ландшафтов 91-го столетия, покрытые змеиными деревьями в мрачном стиле Сатурна, но почему-то оставленные неокрашенными; рядом с полоской реки, характерной для из периода Бенгальской империи, высились готические руины 11-го столетия. Понятно, конечно, что такой ландшафт заканчивать не хотелось, но все-таки зря она не уничтожила его. Кому-нибудь придется сделать это рано или поздно.

Развеселившись окончательно. Джерек запел:

 
Котел раскочегарил,
Вином его залив,
Наш Кэрри Джон направил
Свой паровоз в Сент-Клиф.
И ветру не угнаться,
И пуле не догнать;
Без четверти двенадцать
Его там будут ждать!
 

Он повернулся к Железной Орхидее.

– Тебе нравится? Качество записей было неважное, но, кажется, я правильно разобрал слова.

– Этим ты и занимался последний год?

Она подняла красивые брови.

– Я слышала шум, доносившийся из твоего дома, и думала, – раздался смешок, – что этот шум связан с сексом, – она нахмурилась, – или с животными. – И добавила с улыбкой: – Или и то, и другое.

Локомотив, издавая гудки, по крутой спирали спускался к ранчо Джерека – типичному зданию 19-го столетия из пенистой пластмассы, крытому черепицей. Каждый угол веранды поддерживали деревянные индусы почти в сорок футов высотой. Все они имели бороды из настоящих волос, и у каждого в тюрбане переливалась чудесная жемчужина двенадцати дюймов в диаметре. Индусы были единственной экстравагантной деталью в остальном простого здания.

Локомотив приземлился на лужайке, и Джерек, чей интерес к древнему миру не иссякал уже почти два года, протянул руку, чтобы помочь выйти Железной Орхидее. Мгновение она колебалась, словно пытаясь вспомнить, что должна делать, затем, ухватившись за его руку, спрыгнула на землю с криком:

– Брависсимо!

Вместе они направились к веранде, изучая окружающий ландшафт, выдержанный в том же стиле, что и дом. В небе пылал закат, бросающий пурпурные блики на склоны холмов, увенчанных черными силуэтами сосен. В другую сторону тянулась низина, служащая пастбищем для стада бизонов. Через каждые несколько дней из хитроумно замаскированного отверстия в земле появлялась группа механических всадников, которые с воплями скакали кругами вокруг бизонов, выпуская в воздух тучи стрел, прежде чем набросить на животное лассо и заклеймить его. Бизоны, специально выращенные в собственном генетическом банке Джерека, казалось, не обращали внимания на атаку, вопреки заложенному в них инстинкту. Всадники же были изготовлены в механической мастерской, потому что Джереку не нравилось выращивать людей. (Кто захочет быть обвиненным в плохих манерах, когда придет время распылять созданное?)

– Прекрасный закат, – отметила мать, давно уже не бывавшая здесь. Солнце действительно было таким огромным в те дни?

– Больше, – сказал он, – судя по всем данным. Я, скорее, даже уменьшил его.

Она коснулась его руки.

– Ты всегда был склонен к самоограничению. Мне это нравится.

– Благодарю.

Они поднялись по белой витой лестнице на веранду, вдыхая восхитительный аромат магнолий, усыпанных крупными цветками. Пройдя через веранду, Джерек нажал на рычаг, и двери распахнулись перед ними, пропуская в гостиную, занимавшую весь этаж. Остальные восемь этажей были отданы под кухню, спальни, кладовые. Железная Орхидея задержалась около сложной кружевной конструкции, которую Джерек воспроизвел по старой голограмме. Выполненная в стали и хроме, она походила на огромное яйцо, конец которого достигал потолка.

– Что это, источник моей жизни? – спросила она.

– Космический корабль, – объяснил Джерек. – Они все время пытались летать к Луне или отражали нашествие с Марса – не знаю, правда, успешно ли, но в те времена не существовало марсиан. Некоторые из писателей были склонны приукрашивать свои повести, без сомнения, чтобы развлечь современников.

– О! Что могло заставить их делать это? В космос! – Она содрогнулась.

Люди потеряли желание покидать Землю столетия назад. Конечно, космические путешественники время от времени посещали планету, но чаще всего они оказывались скучными ребятами, которые мало что могли предложить в плане развлечений. Их обычно не задерживали долго, разве только кому-то приходила в голову фантазия оставить их в своей коллекции.

Джерек не испытывал желания путешествовать во Времени, после того как однажды очень ненадолго посетил свое любимое девятнадцатое столетие и, подобно большинству людей, обнаружил, что реальность, скорее, разочаровывает. Куда интереснее заниматься воспроизведением определенных периодов и разнообразных местностей – так, чтобы ничто не могло испортить фантазию или волнение открытия, когда обнаруживаешь какую-нибудь новую частицу информации и добавляешь ее к текстуре воспроизведенного.

Вошел механический слуга и поклонился. Железная Орхидея протянула ему свою одежду, как научил ее Джерек (еще один обычай старого времени), и направилась к фикусовому дереву, чтобы растянуться под ним.

Джереку приятно было видеть, что у нее снова появились груди и, таким образом, она не противоречит окружению. Все соответствовало временному периоду, даже слуга, облаченный в длинное свободное пальто, кожаные ковбойские штаны, из-под которых торчали грубые башмаки, на голове котелок, а в зубах несколько пенковых трубок. По знаку хозяина он удалился.

Джерек сел рядом с Железной Орхидеей, прислонившись спиной к дереву.

– А теперь, милая Орхидея, расскажи, чем ты занимаешься?

Ее глаза заблестели.

– Я делаю детей, дорогой. Сотнями. – Она хихикнула. – В основном ангелочков. И, представь, не могу остановиться. Я построила для них маленький вольер, сделала трубы и арфы и сочинила сладчайшую музыку. И они исполняют ее!

– Хотелось бы послушать!

– Какая жалость!

Она искренне расстроилась, потому что не подумала о нем, своем любимце, единственном настоящем сыне, и объяснила:

– Видишь ли, я это забросила. Сейчас я делаю микроскопы. И сады, конечно, куда нужно ходить с ними. И крошечных зверей. Но как только я снова сделаю херувимов, ты их непременно услышишь.

– Если я буду добродетельным… – начал он высокопарно.

– А, теперь я начинаю понимать значение этого слова: если имеешь желание сделать что-нибудь, то делаешь наоборот. Например, хочешь быть мужчиной – следовательно, становишься женщиной. Желаешь полететь куда-нибудь – отправляешься под землю. И тому подобное. Да, это великолепно. Ты создашь моду, попомни мои слова. Через месяц, кровь от моей крови, все будут добродетельными… А что мы будем делать потом? Есть что-нибудь еще? Скажи мне!

– Да. Мы можем быть «злыми», или «скромными», или «ленивыми», или «бедными», или… о, забыл… «достойными». Имеются сотни таких слов.

– И ты расскажешь нам, как стать такими?

– Ну… – Он нахмурился. – Мне еще не все ясно, требуется уточнить, что под ними подразумевается. Но к тому времени, когда понадобится, я уже буду знать много больше.

– Мы все будем тебе благодарны. Я помню, как ты познакомил нас с Лунными Каннибалами. И с Плаванием. И… как это… с Флагами.

– Мне понравились флаги, – сказал Джерек.

– Особенно когда миледи Шарлотина сделала этот восхитительный флаг, накрывший все западное полушарие. Металлическая ткань толщиной с крыло муравья! Помнишь, как мы смеялись, когда он упал на нас?

– О да!

Она захлопала в ладоши.

– Потом Лорд Джеггед построил флаг-мачту, чтобы замочить дождем каждого, даже Монгрова. А Монгров закопался в подземный Ад, с дьяволами и всем прочим из книги, принесенной с собой путешественником во Времени, и поджег «Бункер-2» Булио Гиммлера, оказавшийся совсем рядом, и Булио так рассердился, что стал закидывать атомными бомбами Ад Монгрова, не подозревая, что обеспечивает Монгрова теплом, которое тому необходимо.

Они смеялись от всей души.

– Неужели это было триста лет назад? – Джерек ностальгически вздохнул и, сорвав лист с фикуса, принялся задумчиво жевать его. На загорелый подбородок стекал голубой сок. – Я иногда думаю, – продолжал он, – что не знаю лучшей последовательности событий, чем тогда, когда все, кажется, осуществлялось само собой, одна вещь естественно приводила к другой. Ад Монгрова, если ты знаешь, уничтожил весь мой зверинец, кроме одного существа, которое сбежало и сломало большинство его дьяволов. Все остальные в моем зверинце погибли. Фактически из-за Гиммлера. Или из-за миледи Шарлотины. Кто может сказать?

Джерек отбросил в сторону лист и, помолчав, добавил:

– Странно… С тех пор я не завожу зверинца. А ведь почти все имеют какой-нибудь зверинец, даже ты, Железная Орхидея.

– Мой так мал! По сравнению со зверинцем Вечной Содержанки, конечно.

– Разве? У тебя три Наполеона, у нее же ни одного.

– Верно, но если честно, то я не уверена, что хотя бы один из них подлинный.

– Трудно сказать, – согласился он.

– Зато она имеет абсолютно подлинного Аттилу-хана. Сколько она нервничала, пока не совершила этот обмен. Но Аттила такой скучный…

– Наверно, ты именно поэтому перестала собирать коллекцию, улыбнулся Джерек. – Подлинники зачастую менее интересны, чем подделки.

– Так оно и бывает, плод моего лона.

Последние слова не следовало понимать буквально. В действительности, как знал Джерек, в момент его рождения мать представляла собой разновидность мужского антропоида и совсем забыла про него. Случайно, месяцев шесть спустя, она обнаружила инкубатор в созданных ею джунглях. Все это время, с самого момента рождения, инкубатор заботился о мальчике, тот был здоров, и мать сохранила его, за что Джерек был ей благодарен. В те времена рождалось так мало настоящих человеческих существ.

Возможно, именно потому, что был естественно рожденным ребенком, он чувствовал такой интерес к прошлому. Многие из путешественников во Времени, даже некоторые космические путешественники, тоже когда-то были детьми.

Он хорошо ладил с людьми, жившими вне зверинцев и принявшими обычаи своего общества.

Переч Трало, например, который правил миром в 30-м столетии просто потому, что являлся последним человеком, появившимся на свет из чрева настоящей женщины, был превосходным, остроумным компаньоном. И Клер Кирато, певица из 500-го столетия, – особый случай, так как благодаря какому-то эксперименту над ее матерью она тоже вошла в жизнь ребенком. Младенцы, дети, подростки… все!

Это был опыт, о котором он не жалел. О любом опыте не стоит жалеть. Он был любимцем всех друзей матери, потому что, непрестанно меняясь до самого повзросления, всегда был новым для них. Они с восхищением наблюдали, как он растет. Каждый завидовал ему, каждый завидовал Железной Орхидее, хотя та, спустя некоторое время порядком утомившись от Джерека, удалилась жить в горы.

Да, каждый завидовал ему, кроме Монгрова (который, однако, никогда бы в этом не признался) и Вертера де Гете, который был искусственно создан младенцем. Вертер, являясь продуктом эксперимента, не очень радовался сам себе и, хотя у него больше и не было шести рук, все еще испытывал отвращение к тому, как менялось его тело, никогда не имевшее одинаковых членов или той же самой головы на следующий день.

Джерек заметил, что мать задремала. Стоило ей только прилечь на мгновение, как она засыпала – привычка, которую она выработала в себе, так как во сне к ней приходили самые лучшие идеи. Джереку же почти не снились сны. Если бы они снились, полагал он, ему не пришлось бы искать старые записи, чтобы читать, смотреть и слушать их.

И все-таки его признавали одним из лучших реконструкторов прошлого, даже если оригиналы, им созданные, не равнялись по силе фантазии творениям его матери или Герцога Королев, хотя в глубине души Джерек считал, что у Герцога Королев отсутствует эстетическое чутье.

Джерек вспомнил, что он и Железная Орхидея приглашены к Герцогу сегодня вечером, а поскольку давно не бывал на вечеринках, решил одеться во что-нибудь ошеломляющее.

Обдумывая, что выбрать, Джерек решил придерживаться моды 19-го столетия, так как ему нравилось постоянство стиля. И ничего причудливого. Все должно быть в меру, чистым, создающим образ, производящим впечатление и совершенно безличным. Вмешательство в стиль может только испортить эффект. Выбор казался очевидным.

Он остановился на полном вечернем костюме.

И подумал с самодовольной улыбкой, что выполнит все в сдержанной гамме светло-оранжевого и темно-голубого цветов. Смокинг. Цилиндр. С гвоздикой, разумеется, в петлице.