Текст книги "Медуза"

Автор книги: Майкл Дибдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Чтобы добраться до Сан-Джорджио ди Вальполичелла, пришлось свернуть с основной дороги, стремительно уходившей вверх, в горы, сквозь туман нависавшие над долиной. Немного покружив, Дзен остановился в центре деревни, возрастом со всей очевидностью превосходившей все, что довелось ему увидеть по пути. Бойто сказал, что будет ждать его в баре рядом с церковью.

– Не ошибетесь, она у нас одна.

Так и оказалось. Дзен оставил машину на площади и пошел к месту назначенной встречи – типичному деревенскому «водопою», лишенному как обаяния, так и претензий.

Ему навстречу поднялся человек лет за шестьдесят, с копной коротко стриженных седых волос, дородный, с квадратными плечами и, как все местные жители, похожий на немца. Дзен принес Бойто извинения за то, что потревожил его в столь ранний час, они заказали кофе, после чего отставной инспектор приступил к изложению.

Он очень хорошо помнит дело Комаи, сказал Бойто, потому что это было одно из тех дел, относительно которых он имел все основания полагать, что совершено преступление, однако не смог этого доказать.

– Эти люди всегда выходят сухими из воды! Она тоже улизнула, а мне не хватило то ли ума, то ли власти, то ли удачи, чтобы заставить ее заплатить. Вот и чувствуй теперь себя виноватым, будто это ты преступник. Такие дела оставляют мерзкий привкус во рту. Вы меня понимаете?

– Конечно.

– Гаэтано Комаи, жертве, было в то время за семьдесят. Его жене Клаудии – почти на двадцать лет меньше. Их сын Нальдо находился в школе, а прислуга взяла выходной. Гаэтано к тому времени ушел в отставку после долгой и славной армейской карьеры. Он страдал от болезни органов кровообращения и мог передвигаться только в металлических «ходунках». В их веронской квартире был лифт, а на вилле, здесь, в Вальполичелле, они соорудили кресло-подъемник, чтобы хозяин мог подниматься и спускаться по лестнице. Вам знакома такая штуковина? В сущности это платформа, к которой приделано кресло. Она приводится в движение электрическим мотором, гоняющим платформу вверх и вниз по стальному рельсу, встроенному под перилами лестницы.

– Я слышал о таких устройствах.

– Мы узнали о случившемся, когда сеньора Комаи позвонила в полицейский участок Неграра и бессвязно пролепетала, что произошло нечто ужасное, пожалуйста, мол, приезжайте немедленно. Никаких подробностей. Это само по себе немного странно, не так ли? Ваш муж лежит, серьезно травмированный, как предполагается, падением с лестницы, а вы вместо того, чтобы звонить в «скорую», звоните в полицию.

– Вы задали ей этот вопрос?

– Она утверждала, что была в шоке. Так или иначе, патруль приехал и немедленно вызвал по радио «скорую», но та лишь констатировала смерть сеньора Комаи. Тем временем полицейские выслушали показания его жены о том, как произошел несчастный случай.

«Ее муж был наверху, дремал после обеда, – процитировал Дзен. – Она читала книгу внизу, в главном салоне, и вдруг услышала стук его «ходунков» на галерее, потом гудение мотора кресла-подъемника, пронзительный крик и серию тяжелых ударов. Она выбежала, чтобы посмотреть, что случилось, и увидела его скрюченное тело у подножия лестницы. Подъемник неподвижно стоял на уровне верхних ступеней».

Армандо Бойто посмотрел на Дзена с подозрением.

– Откуда вы это узнали?

– Я прочел дело, инспектор. Можете не сомневаться, домашнее задание я выполнил добросовестно. Что мне нужно от вас, так это некоторые детали, не отраженные в официальном отчете.

Бойто кивнул.

– Мы как раз к ним приближаемся. Простите, я вынужден рассказывать все по порядку, чтобы не сбиться. Сеньора Комаи продемонстрировала патрульным, а позднее и мне, что подъемник может двигаться только тогда, когда кнопка пуска в подлокотнике утоплена. Должно быть, механизм остановился, когда сеньор Комаи по неизвестной причине потерял равновесие и упал с лестницы, разбившись насмерть. Патрульный, которого за эту догадку следовало сразу повысить в должности, поднялся на верхнюю площадку и лично испытал управление подъемником. Как и сказала безутешная вдова, механизм двигался, пока сидящий нажимал на кнопку. Но только двигался он вверх!

Бойто с Дзеном обменялись долгими взглядами.

– Эти кресла-подъемники – весьма примитивные устройства, – продолжил Бойто. – Они двигаются либо вверх, либо вниз до предела, и сменить направление могут только в конечной точке рельса. Следовательно, в момент падения сеньор Комаи должен был подниматься, а не спускаться, а в этом случае версия событий, предложенная его женой, – очевидная ложь.

– Как она это объяснила? – спросил Дзен.

– Сначала рыдала и мямлила что-то невразумительное, потом прибегла к испытанному аргументу – была, мол, в шоке, а потом вдруг вспомнила, что сама поехала на подъемнике наверх, чтобы взять в ванной какие-то лекарства. Она якобы была слишком слаба, чтобы идти пешком. И очень боялась лестницы. По ее словам, та представлялась ей «злой силой».

Дзен взглянул на часы.

– Но вы ей не поверили?

– Конечно. В карманах сеньоры Комаи и вблизи от тела не было никаких лекарств, и патологоанатом не нашел никаких следов их применения. Зато вдобавок к ожидаемым переломам и ушибам он обнаружил глубокую кровавую рану на затылке. – Бойто пожал плечами. – Как вы знаете, при подобных падениях может случиться много странного. Сеньор Комаи мог разбить голову о край ступеньки или о столбик балюстрады в конце лестницы – очень замысловато вырезанная вещь, со множеством острых краев. Однако проблема состояла в том, что ни на одном из этих предметов не было следов ни крови, ни кожи, ни волос. Когда я обратил на это внимание вдовы, она заявила, что вытерла все поверхности, потому что ей было невыносимо видеть кровь мужа. Тогда я поинтересовался, чем она все это вытерла. Тряпкой, ответила она. И где же эта тряпка? «Я ее сожгла в камине. Она вызывала у меня тошноту».

– В камине? Но ведь дело было в августе.

– Именно. Причем в удушающе жаркий день, когда температура воздуха поднялась выше тридцати градусов и надвигалась гроза. Тем не менее в салоне действительно ощущался запах дыма. Я осмотрел кочерги, все они были чугунные и очень тяжелые, все в саже, за исключением одной, которую, судя по всему, только что почистили. Когда я задал вопрос о камине, сеньора Комаи покраснела и ответила, что ее вдруг зазнобило, – вероятно, дело в критическом возрасте, к которому она приближается. Иногда ей внезапно становится жарко, иногда – холодно. Это весьма деликатный вопрос. И разве закон запрещает разжигать камин в собственном доме?

Дзену нравился Армандо Бойто, при иных обстоятельствах он бы с удовольствием провел с ним день, обсуждая несуразности этого давно закрытого дела, но сейчас ему была дорога каждая минута.

– Значит, вы имели многообещающее prima facie [30]30
  На первый взгляд (лат., юр.).


[Закрыть]дело, полностью зависевшее от косвенных доказательств? – предположил Дзен.

– Именно так. Естественно, я хотел бы отвезти сеньору Комаи в Верону и допрашивать ее в участке двадцать четыре часа в сутки без перерыва, пока она не расколется. Но об этом не могло быть и речи. Не то чтобы Комаи принадлежали к сливкам веронского общества, но и никем они тоже не были. Влиятельные друзья и знакомые с готовностью устроили бы публичный скандал по поводу того, что излишне ретивый офицер полиции не только мешает вдове Гаэтано пережить трагическую утрату, но и фактически обвиняет ее в убийстве мужа. Мне ни за что не удалось бы найти судью, который согласился бы выписать ордер на ее арест. Более того, когда я все же попытался это сделать, мне ясно дали понять, что любые дальнейшие шаги в этом направлении будут стоить мне перевода из Вероны в куда менее желанное место.

Он развел руками, словно хотел обнять этот бар, всю деревню и окружающую природу.

– Здесь мой дом, доктор! У меня не было ни малейшего желания приносить себя в жертву и отправляться в какую-нибудь кишащую блохами помойную яму вроде Калабрии или Сицилии. И ради чего, в конце концов? Дело все равно не дали бы довести до ума. Нужно быть реалистами.

Дзен изобразил на лице полное понимание.

– Но вы по-прежнему думаете, что это сделала она? – спросил он.

Бойто взглянул на него чуть ли не сердито.

– И вы еще спрашиваете?

– Тогда как?

Бойто глубоко вздохнул.

– Думаю, она дождалась, пока ее муж отправится наверх поспать, как он обычно делал в это время суток. Под каким-то предлогом пошла по ступенькам рядом с подъемником и, не доходя до верхней площадки, уговорила мужа остановиться, а может, просто выволокла его силой из кресла и столкнула с лестницы. Не забывайте: она была намного моложе его и очень сильна физически. Потом она сбегала в салон и принесла кочергу. Возможно, к тому времени он уже умер, но она хотела быть совершенно уверена, поэтому размозжила ему затылок, потом разожгла камин, в котором заранее заготовила дрова, вытерла кочергу тряпкой, а тряпку сожгла. Эксперты-криминалисты обнаружили в золе волокна ткани, но это, как вы понимаете, вполне укладывалось в ее версию.

Дзен кивнул.

– Хорошо, допустим, вы правы. Она его убила. Но зачем?

Бойто сделал широкий жест, призванный выразить бессилие.

– Это вторая проблема, которую я пытался разрешить в ходе следствия. Если бы удалось найти убедительный – или хоть какой-нибудь! – мотив, я, может, и отыскал бы судью, который принял бы его во внимание, несмотря на давление со стороны друзей семьи. На первый взгляд, однако, сеньора Комаи не получала никакой выгоды от смерти мужа. Она, разумеется, наследовала все его имущество, но была и без того прекрасно обеспечена. Ладили между собой супруги Комаи, судя по всему, неплохо, как большинство супружеских пар средних лет. К тому времени оба миновали возраст романтических страстей, и у нее не было никаких признаков психопатии. Поэтому, если я прав и она его убила, то непонятно – что могло спровоцировать ее на столь неслыханный риск. К сожалению, мне так и не удалось получить ответ на этот вопрос. – Бойто почтительно улыбнулся. – Может быть, вам повезет больше, доктор. Могу ли я узнать, чем вызван ваш интерес к этому делу?

– Я расследую гибель сеньоры Комаи.

Это сообщение вызвало у Бойто шок. Дзену пришло в голову, что бывший полицейский, вероятно, относится к категории служак, имеющих все основания считать, что они потратили большую часть жизни на события, не представлявшие для них личного интереса или им неподвластные. Уйдя на покой, такие люди не имеют привычки слушать новости и остаток жизни проживают, не засоряя себе голову лишней информацией.

– Как и ее муж, она умерла от падения, – уточнил Дзен, вставая и кладя на стол банкноту. – Официальная версия – несчастный случай.

Они вышли в безрадостное серое утро.

– А что стало с их виллой? – поинтересовался Дзен, пытаясь нашарить в карманах вечно теряющийся ключ от машины. – Я высматривал ее по дороге сюда, но так и не увидел.

– Ее больше нет. Сеньора Кюмаи продала виллу после смерти мужа, чтобы, по ее словам, избавиться от тяжелых воспоминаний. Дом снесли и на освободившемся месте построили многоквартирные жилые дома, которые вы, должно быть, заметили у главной дороги. Небольшая потеря с точки зрения архитектуры. Лучшей частью усадьбы всегда был сад. Забавно, что часть его она оставила за собой.

– Как это?

– Сама вилла представляла собой фантазию XIX века на темы готики и ренессанса, но позади нее, окруженный стеной, до соседней улицы простирался сад. Он был отлично распланирован, и уже в пятидесятые годы растения достигли возраста зрелости. А в самом конце сада стоит игрушечный дом, который родители построили для Клаудии ко дню рождения. После допроса я пошел посмотреть на него, но там не было ничего интересного для нашего расследования. Домик слишком мал, чтобы взрослый мужчина мог хотя бы выпрямиться в нем во весь рост. Тем не менее сеньора Комаи продала все, кроме клочка земли с этой игрушкой, а потом построила дополнительную стену, чтобы загородить домик от жильцов новых домов. Все сочли ее сумасшедшей. Сентиментальная прихоть, полагаю.

Дзен нахмурился.

– Где это находится?

– Вилла стояла там, где теперь квартал новых жилых домов, прямо напротив заправочной станции AGIP, которая будет справа от вас, когда вы поедете обратно в Верону. Но там не на что смотреть.

Дзен подумал несколько секунд, потом сделал глубокий вдох.

– Хороший здесь воздух, – заметил он.

Бойто согласно кивнул.

– И не только в прямом смысле слова. Сан-Джорджио всегда была «красной деревней», одной из немногих в этой клерикальной местности. Из-за каменоломен, знаете ли. Именно здесь добывали безупречный, высококачественный камень, которым облицовывали дверные и оконные наличники во всей округе. И рабочие каменоломен вскоре создали свою организацию под эгидой итальянской компартии. Таким образом, интеллектуальный воздух здесь тоже лучше, чем в других местах, по крайней мере, с моей точки зрения. – Он смущенно улыбнулся. – Конечно, я здесь родился. У вас может быть другое мнение. Наша церковь стоит того, чтобы ее посетить. Отдельные ее фрагменты относятся к 712 году, а сама деревня еще старше, стоянка здесь существовала в эпоху неолита, а может, и раньше. Я с удовольствием покажу вам окрестности, если у вас есть время.

Но именно времени у Аурелио Дзена и не было.

В маленьком городке Сант-Амброджио, что у подножия горы, он припарковал свой «Фиат» на огромной площади, примыкавшей с севера к средневековому центру, и дальше пошел пешком – мимо бакалеи и отделения связи, где можно было посылать и получать факсы. В бакалее он купил рулет с ветчиной и сыром, на почте узнал номер их факса. Потом вернулся к телефонной будке на площади и позвонил в кремонскую квестуру.

– Да-да, у нас есть информация, которую вы запрашивали, доктор. Поместье, описанное вами, действительно существует, хотя и стоит заброшенным. Вам сообщить подробности сразу или отправить факсом в отель? Разумеется, доктор! Сей же час. Только один вопрос, если вы позволите мне такую вольность…

– Да? – сказал Дзен, жуя рулет.

– Когда я позвонил в местное бюро записи актов гражданского состояния, у их сотрудницы нужная нам папка оказалась прямо под рукой. Она сказала, что за последние несколько дней сведения о бывшем имении семьи Пассарини запрашивают уже второй раз.

– А кто запрашивал в первый?

– Она сказала – кто-то из Министерства обороны. Поэтому я, естественно, задался вопросом, не происходит ли в имении что-то, о чем нам следует знать. Мы могли бы послать туда несколько своих людей, чтобы обыскать место.

Дзен чуть не подавился рулетом.

– Нет, нет, нет! Само поместье нас нисколько не интересует. В любом случае оно представляет собой сейчас, скорее всего, груду развалин. Речь идет только об установлении фактов.

– А, понятно. Но с чем именно это связано?

– С ведущимся в Риме уголовным следствием, которое я по понятным причинам не имею права обсуждать. У Министерства обороны свой интерес в этом деле. А еще больше ситуацию осложняет то, что идет гражданский судебный процесс, и рассматриваемые в ходе него доказательства имеют отношение к нашему расследованию. В частности, вопрос о том, кому принадлежало имение в шестидесятые годы. Так что это всего лишь восстановление общей картины, на фоне которой расследуется дело, не представляющее никакого интереса для провинции Кремона. В противном случае я, конечно, уведомил бы вас.

К его облегчению, кремонского инспектора это, похоже, убедило.

– Отлично, доктор. Простите, что полюбопытствовал, но я подумал – лучше спросить. Мы, естественно, стараемся не упускать из вида ничего важного, что происходит на нашей территории.

– Разумеется.

– Вот и прекрасно. Я сейчас же отправлю вам всю информацию факсом.

Выйдя из телефонной будки, Дзен закурил и стал осматривать квадратную площадь, окруженную безжалостно остриженными деревьями. Площадь была непропорционально велика для столь маленького города, на ней вполне можно было проводить полковые учения. Должно быть, когда-то здесь был овечий рынок, куда с гор пригоняли целые отары. Иного объяснения Дзен придумать не мог.

Вернувшись в будку, он позвонил Джемме. Телефон не отвечал, поэтому Дзен оставил сообщение на автоответчике – достаточно короткое, чтобы те, кто прослушивали телефон, не смогли засечь номер, с которого он звонил. Только по дороге на почту он вспомнил, что Джемма собиралась провести дня два у сына, и это навело его на другую мысль. Получив факс из кремонской квестуры, Дзен купил лист бумаги – в Венето ничего не дают даром – и факсом же послал сообщение своему другу Джорджио де Анджелису из уголовной полиции с просьбой направить техническую команду в квартиру на виа дель Фоссо, чтобы убрать все прослушивающее электронное оборудование, какое они там найдут. Он не счел нужным сообщать, что запасной ключ от квартиры находится у соседа снизу. Специалисты министерства откроют замок любой сложности – вы и чихнуть не успеете.

Сев в машину, Дзен решил по дороге все же бегло осмотреть останки загородной усадьбы Клаудии и Гаэтано Комаи, располагавшейся всего в нескольких километрах от Сант-Амброджио. К тому же ближайший выезд на автостраду все равно находился в том направлении. Следуя инструкциям Армандо Бойто, он легко нашел заправочную станцию, от нее повернул налево и поехал мимо квартала многоквартирных домов. Миновав примерно три четверти аллеи вдоль современного чугунного забора на бетонном основании, он увидел каменную стену усадьбы девятнадцатого века. Стена огораживала тыльную часть сада. В середине ее была встроена зеленая деревянная калитка. Наклейка на заднем бампере припаркованной рядом потрепанной «Тойоты» призывала сказать «нет!» бомбардировкам Сербии самолетами НАТО и геноциду сербского населения, спасать китов и думать глобально, но действовать локально.

Время от времени откуда-то доносился странный раздражающий звук, будто тихо выла собака, запертая за забором. В наши дни одинокий собаки, как и одинокие дети, стали нормой, размышлял Дзен, открывая заднюю дверцу машины и щелкая замками чемодана. Он и сам был единственным ребенком в семье, но тогда все было по-другому. В пригороде Венеции, где он вырос, существовало детское сообщество, ребята учились и играли вместе, давали клятвы верности, предпринимали рискованные вылазки и тузили друг друга, соперничали за главенство в «стае», изобретали замысловатые игры, не требовавшие дорогостоящего реквизита, исследовали территорию и устраивали шуточные битвы с конкурирующими уличными компаниями. Но все это осталось в прошлом. Теперь и собаки, и дети вынуждены в одиночестве искать смысл жизни. Неудивительно, что они так много хнычут.

Он подошел к калитке, держа в руке небольшой набор инструментов, извлеченный из чемодана. Этот полезный комплект приспособлений достался ему в годы службы инспектором в Неаполе, когда мелкий воришка-домушник невольно оказался в эпицентре крупной операции, в которой участвовал Дзен. Взломщик охотно согласился выкупить свободу за клятву молчания и набор рабочих инструментов, а также краткий курс пользования ими в придачу.

Инструменты хорошо послужили Дзену во многих ситуациях, но одного взгляда на здешний запор оказалось достаточно, чтобы понять: на этот раз они ему не помогут. Дверь запирал старомодный цилиндрический замок, выкованный вручную тогда же, когда была построена сама вилла. Он поставил бы в затруднительное положение даже специалистов министерства. Против такого замка набор хитроумных отмычек, предназначенных для современной индустриальной продукции, был бессилен.

Вой послышался вновь, на сей раз он был громче и длился дольше. Дзен взглянул на белую «Тойоту». На ней были номера старого образца, начинающиеся с двухбуквенного кода провинции, где зарегистрировано транспортное средство, в данном случае – Песаро.

На всякий случай, ухватившись за ручку, Дзен толкнул калитку плечом. На мгновение зацепившись за свой каменный порожек, дверь распахнулась.

Сохранившийся клочок старого сада состоял из густого кустарника, тянувшегося вдоль стены, и торчавших из него лиственных деревьев, слишком крупных для столь малого пространства. Проторенная дорожка вела от калитки к миниатюрной поляне, и Дзен пошел мимо разрозненных кущей и заросшей дерном лужайки к стене гигантских кипарисов, где дорожка круто изгибалась и заканчивалась у крохотного кирпичного домика, укрывшегося в углу сада.

Вой возобновился с еще большей силой и страстью, порой перерастая в горестные стоны, сопровождаемые нечленораздельным бормотанием. Дзен остановился в нескольких метрах от миниатюрного строения. Он еще мог уйти незамеченным, но вместо этого приблизился к низкой входной двери и открыл ее.

Прежде чем войти, он тщательно осмотрел крохотную комнату, по опыту зная, как легко горе находит выход в насилии, но в комнате никого не было. Слева от него, между окнами, висело зеркало, занавешенное черным лоскутом. Справа стоял маленький туалетный столик с одним центральным и множеством боковых ящиков по обе стороны. В дальнем конце – стол и стулья. Были в комнате также печь и камин, а дальше виднелась еще одна дверь. И это из-за нее доносился вой.

Дзен наклонил голову, чтобы не удариться о низкий потолок с нависающими балками. В доме было холодно и сильно пахло сыростью. Он пересек комнату и открыл дальнюю дверь. За ней оказалась каморка еще меньших размеров. На том же месте, где в первой комнате находился туалетный столик, здесь стоял комод. Его верхний ящик был выдвинут. На низкой деревянной кровати под единственным окном сидел, сложившись пополам, и безутешно рыдал Нальдо Ферреро. На коленях у него лежал альбом, похожий на тот, в который Дзен когда-то вклеил коллекцию железнодорожных билетов, подаренную ему отцом.

– Простите меня, – тихо сказал Дзен.

Нальдо вскочил, вытирая слезы, и швырнул альбом на кровать.

– Как вы посмели сюда прийти! – гневно воскликнул он. – Вы убили мою мать! Что вы сказали ей, мерзавец? Вы запугали ее, да? Вы угрожали ей бог знает чем, и она бросилась с балкона в страхе и отчаянии!

– Возьмите себя в руки, сеньор Ферреро. Ваша мать умерла в Лугано. Как я мог там ее допрашивать? В Швейцарии итальянская полиция не имеет полномочий. Кроме того, ее смерть явилась результатом трагической случайности. Во всяком случае, таково заключение швейцарских властей, а они славятся своей независимостью и эффективностью.

Нальдо чуть было не застал его врасплох, нанеся внезапный удар кулаком, но пространство было слишком тесным, чтобы размахнуться, – удар не достиг цели, Дзен просто отступил на шаг, ничего не сказав и не сделав. Словно потрясенный собственным безрассудством, Ферреро стремительно протиснулся мимо него и выбежал из дома. Дзен склонился над кроватью и поднял альбом. Тот раскрылся приблизительно на первой четверти. Причина вскоре стала ясна: в этом месте были вклеены десять фотографий. Все – сделанные в тогда еще большом саду.

На первых шести был изображен молодой человек, на двух следующих – женщина лет тридцати. Мужчине можно было дать шестнадцать-семнадцать, так молодо он выглядел: гибкое мускулистое тело атлета, коротко остриженные черные волосы и настороженный взгляд, в котором угадывалось что-то еще. Что именно – по крупнозернистой, плохого качества черно-белой фотографии понять было трудно. На двух снимках он был в повседневной одежде, выглядевшей чуточку комично, – в стиле, уже вышедшем из моды, но еще не ставшем классикой. На трех других – в плавках, причем на одном снимке мужчина плавал на спине в маленьком бассейне. Последняя фотография представляла его обнаженным и, очевидно, спящим на кровати, которую Дзен мог увидеть и сейчас, слегка повернув голову.

Фотографии женщины были композиционно более продуманными – никаких срезанных макушек и невыгодных ракурсов. Объект, однако, был более загадочным, хотя Дзен в первый же момент узнал Клаудию: оказывается, она и в молодости не была красавицей, но ее взгляд – такой же по-своему непроницаемый, во всяком случае, не до конца понятный, как и у молодого человека, – позволял предположить, что доставляла она хлопот не меньше, чем имела их сама. У нее было одно из тех лиц, чьи невыразительные пухлые черты сочетание дерзости, отчаяния и вожделения преображает в нечто гораздо более сильнодействующее, чем просто «миловидность».

Ее тело, едва прикрытое бикини, словно добавляло мощный басовый аккорд в тревожную песню сирены. А тот факт, что Клаудиа была полновата и балансировала на грани среднего возраста, задавал финальную ноту. Снова взглянув на фотографии Леонардо, Дзен понял: смутное чувство, которое он заметил в его взгляде, было страхом. Вообще-то ничего удивительного: ведь он спал с женой своего командира. Но интенсивность и глубина переживания молодого человека казались несоразмерны этому простому обстоятельству. Леонардо, конечно, боялся полковника, но странным образом его жены он, видимо, боялся еще больше.

К тому времени, когда были сделаны два последних снимка, кто-то из них, должно быть, освоил функцию автоматической съемки, поскольку позировали – весьма неуклюже – они уже вдвоем, в купальных костюмах, возле бассейна. Эти снимки наводили на размышления самого разного свойства. Дзен смутно вспомнил из школьной программы что-то об атомах – или молекулах? – которые «связываются» с другими потому, что обладают частицами, которых недостает другим. Ироническая двусмысленность ситуации была совершенно очевидна, но он только сейчас осознал ее более глубокий подтекст. Эти фотографии не оставляли никаких сомнений: жена Гаэтано Комаи и лейтенант Леонардо Ферреро были обречены с первого момента их встречи.

Как они сами к этому относились – другой вопрос, но в том, что это так, Дзен был почти уверен, когда обратился к первым страницам альбома. Они представляли собой плотно исписанный темно-зелеными чернилами дневник – летопись их романа, которую Клаудиа стала вести вскоре после его начала. Чтобы прочесть все, потребовалось бы не меньше часа, потому что там было почти семьдесят пять страниц, причем Клаудиа тяготела к многословной иносказательной прозе, в которой недоставало подробностей, зато в избытке имелись длинные рассуждения о чувствах, предположения, запоздалые соображения, комментарии и риторические вопросы. Понимая, что у него в запасе не часы, а в лучшем случае минуты, Дзен прибег к эвристическому методу чтения – просматривая текст по диагонали, выхватывал куски наугад, что-то пропускал, а что-то брал на заметку.

Первый этап его исследования не дал почти ничего, кроме вычитанного между петляющих строк факта, что изначально роль Леонардо в их отношениях была пассивной. Это Клаудиа инициировала роман, когда молодой лейтенант появился на вилле однажды летним днем якобы для того, чтобы вернуть книги своему командиру. Так случилось, что Гаэтано Комаи был в отъезде по делам. Совсем другие дела стали вскоре разворачиваться у него дома. Спустя короткое время лейтенант Ферреро начал регулярно бывать на вилле, причем именно в те дни, когда Гаэтано и прислуга отсутствовали.

Дзен уже хотел отложить альбом, когда заметил, что захватанная часть обреза не кончается там, где завершается исписанная часть страниц, а продолжается чуть дальше. Перевернув два пустых листа, он обнаружил продолжение текста, написанного на первый взгляд другой рукой. И перо было другим – обычная синяя шариковая ручка. И почерк – более плотный, жесткий и наклонный. Всего три страницы, Дзен прочел их целиком, очень быстро.

Нальдо Ферреро стоял за входной дверью, словно ждал его.

– Простите, что набросился на вас, – сказал он кающимся тоном.

– Вы подали заявление о выдаче тела вашего отца?

– Еще нет. Я был занят. Но я этим занимаюсь.

Дзен посмотрел ему в глаза.

– Сеньор Ферреро, когда мы встречались в прошлый раз, я обещал помочь вам в пределах своих возможностей в обмен на ваше сотрудничество. Вынужден признаться, что мне это не удалось, но я дам вам совет. А вы правильно сделаете, если им воспользуетесь. Не обращайтесь в судебные органы по этому делу. Не пытайтесь больше ничего выяснять, ни официально, ни неофициально. Возвращайтесь в «Ла Сталлу», женитесь на Марте, если она согласится, и постарайтесь обо всем забыть. Одного человека уже убили за причастность к этому делу. Второй был погребен под землей по мнимому смертному приговору. Если вы не остановитесь, то можете стать третьим. Это дело затрагивает очень важные интересы людей могущественных и безжалостных. В любом случае вы ничего не обретете. Боюсь, да почти уверен, что тела вашего отца уже просто не существует. Оставьте это и продолжайте жить своей жизнью.

Оказавшись снова за рулем, Дзен выместил подавляемые до того момента эмоции на несчастном арендованном автомобиле, выжимая из нет о максимум скорости на поворотах и редких прямых участках дороги, распугивая других участников движения пронзительными сигналами клаксона и резко вжимая педаль тормоза до самого пола. Выехав наконец на автостраду, он сначала направился на запад, а потом свернул на юг от Кремоны. У заправочной станции в Геди припарковал машину за мастерской, вдали от главного строения, между двумя огромными красными трейлерами с надписью «Transport Miedzynarodowy» по бортам и адресом предприятия в Польше. В магазине-баре при станции купил маленький электрический фонарик, заказал кофе и граппу и устроился за одним из стоячих столиков. У него так сильно дрожали руки, что он с трудом подносил ко рту чашку и стаканчик.

Несколько лет назад, приехав в родную Венецию, Дзен непреднамеренно стал виновником смерти своего друга детства, оказав на него чрезмерное давление в момент, когда тот был слишком уязвим. Похоже, теперь происходило то же самое. В тот раз он никак не мог предвидеть последствий своих действий, однако чувство отвращения к себе у него осталось. Сейчас он надеялся лишь на то, что ему будет дарован шанс насколько возможно загладить свою вину.