Текст книги "Любимая мартышка дома Тан"

Автор книги: Мастер Чэнь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Вы опасный человек, – угрюмо проговорил Чжоу. – Вы очень много знаете.

– Просто умею считать, – откликнулся я. – Любой купец умеет. И знает, во сколько обходятся войны.

Вообще-то речь шла не о личных деньгах господина Чжоу и даже не о бюджете его ведомства. И моё предложение действительно было вполне разумным.

– Я посмотрю, что можно сделать, – наконец мрачно пообещал он. – Караваны должны идти, не так ли?

И я кивнул, стараясь не выразить на лице радость от того, что я только что решил между делом все финансовые проблемы своих текущих операций в империи.

– Я пришлю к вам завтра-послезавтра… да вот, господина Ду, раз уж вы с ним теперь знакомы, – продолжил Чжоу. – Он сообщит все об этих деньгах. И, кстати, он будет вашим почётным эскортом в этой поездке. Уверяю вас, что с ним у вас никаких проблем в дороге не будет.

И я почти сорвался. Уже много лет никто не диктовал мне, с кем путешествовать. А в данном случае речь шла о человеке, перехитрившем меня не далее как вчера днём и сегодня утром. Я самым жалким образом начал объяснять господину Чжоу, что хорошо знаю дорогу до восточной столицы – Лояна, что она, как и все дороги в империи, спокойна, удобна, снабжена отличными гостиницами, и такова же дорога до пещерного города Фэньяна.

Тут господин Чжоу начал как бы колыхаться и даже немножко сотрясаться. Меня посетила мысль насчёт того, что если прямо на моих глазах умрёт, подавившись непонятно чем, глава этого очень серьёзного ведомства, то у меня возникнут проблемы. А если я пожелаю спасти его, то, как утверждал один целитель в Фергане, мне придётся вытащить кинжал, воткнуть его в горло подавившемуся, повернуть и вставить туда какую-нибудь трубочку, дабы воздух снова получил доступ в грудь несчастного. Но если я начну спасать господина Чжоу таким образом, то у меня возникнут те же проблемы, только разрешатся они гораздо быстрее.

А господин Чжоу тем временем посодрогался ещё немножко и отчётливо выговорил: «Хо. Хо. Хо».

Он смеялся.

– Господин Ма-ни-а-хэ, мы же договорились помогать друг другу. А вдруг вы заблудитесь в пути и заедете… ну, хотя бы в один уезд под Янчжоу, где несколько десятков мастеров делают шёлк высочайшего качества, который идёт, минуя все официальные ведомства, прямо на чьи-то склады, а оттуда – к вам на Запад…

– Эти ткачи искренне думают, что работают на императора, – сухо отозвался я. – В любом случае речь идёт о десятках его подданных, которые зарабатывают на еду себе и своим семьям.

Господин Чжоу покивал и помахал рукой: проблемы шёлкоткачества его не интересовали, его ведомство занималось скорее тонкостями шелкоторговли.

А я понял, что обречён на пристальное внимание любых сотрудников господина Чжоу, которых ему будет угодно назначить на эту работу.

Я вытянул ноги и потянулся:

– Господин Чжоу, раз уж мы с вами теперь дружим, то не пора ли мне изучить расположение вашего дома… то есть ведомства? Где-то тут должен быть туалет. Можете попросить господина Ду проводить меня.

Чжоу снова показал свои неподражаемые зубы и ткнул большим пальцем через своё левое плечо:

– Да уж пройдите сами.

ГЛАВА 10
ЛИЦА ЦВЕТА ЗЕМЛИ

– Кончики крыльев у ястреба – чёрные, – сообщил я Юкуку, как только мы остались вдвоём среди кишащей народом рыночной площади.

– А, ну понятно, какими ж ещё им быть, – с облегчением отозвался он.

И после этого разговора, который оставил бы посторонних в полном недоумении, мы такими же загадочными фразами перевели торговый дом на режим предельной осторожности. Потому что надо было продолжать работу, несмотря на фактически полный контроль над любыми нашими движениями со стороны господина Чжоу. Предстояло перейти на новую систему сигналов, оборвать много налаженных каналов информации (шедшей к нам слишком прямыми маршрутами) и заменить их новыми, ждавшими этого часа в бездействии.

По сути, следовало как бы выстроить из заранее заготовленных для такого случая «брёвен и камней» запасной торговый дом, якобы никак не связанный с нынешним. А это означало много работы для Юкука и его людей.

Вечером перед отъездом я со вздохом уселся на подушки недалеко от разгоравшихся перед ужином очагов Сангака, а Юкук, улыбаясь всеми морщинами, присел рядом.

– Юкук, у меня голова идёт кругом, – очень тихо признался я ему. – Загадок с каждым днём все больше, а разгадок мало. До этого дня мы действовали в темноте и на ощупь. А сейчас взошло солнце – и я вижу вокруг столько всего, что… И вот надо действовать – но нет времени думать. Скажи, что бы сделал на моём месте мой отец?

– Ваш батюшка? – переспросил он, оглядывая посетителей, заполнявших сиденья в ожидании ужина. – Он попросил бы принести ему кисть особого винограда, помните, какой он любил – тёмный, не изюм ещё, но уже чуть подсохший, морщинистый такой виноград, висящий на грозди. Он ведь иногда ходил с вами сам выбирать его на рынке: большое искусство. Он бы ел этот виноград и давал отдых голове.

– Сейчас шестой месяц, и если я буду ждать до осени с её подсохшим виноградом… – вздохнул я. – Ну, давай посмотрим, что мы знаем? Только то, что события несутся вперёд, мы во весь опор несёмся за ними и оставляем за спиной массу загадок. А это всегда плохо.

– Попробуем, господин, – потёр он руки. – Итак: самая старая загадка. Ваш предшественник.

– Мелек купил громадную партию войлока, – сказал я. – Связь войлока с созданием новой большой армии теперь очевидна, но не доказана, потому что возможны и другие варианты. Тут самое интересное – зачем он собирался снабжать имперскую армию, которая готовится пойти походом на согдийские города. Это что же, наш представитель работал против нас? Не знал, что готовится поход? Да нет же, похоже, как раз знал. Далее: он был убит карликом. Карлик, как мы теперь знаем, был нанят имперской службой по делам иностранцев. Но не Чжоу, её главой, потому что Чжоу за эту историю извиняется. Однако теперь понятно, почему Мелека убили: потому что он узнал о походе.

– Не верю, господин, – улыбнулся Юкук. – Не доказано. Убит карликом – да. Но нанять его мог кто угодно. Вот вам вариант: Мелек перехватил партию войлока, чтобы она не досталась будущей экспедиционной армии. И поэтому был убит кем-то, кому этот поход нужен. Ещё вариант: он узнал, для чего нужен войлок, уже после того как закупил его. Так что сказать точно, за что его убили, мы пока не можем. А Чжоу… то, что он извиняется за каких-то, как он сказал, глупых людей – так это ещё не доказательство. Он не сказал прямо, что это сделали его подчинённые. Это только вам так показалось. Мы знаем лишь, что с вами он решил в итоге договориться. А почему – неизвестно. Что-то в его делах изменилось. Потребовался кто-то вроде вас. Чжоу решил использовать ваши возможности. Какие – мы не знаем.

– Что ж, значит, Мелек купил по каким-то причинам войлок, а потом был по каким-то причинам убит. То есть тут мы не узнали ничего такого, чего не знали месяц назад, – подвёл я итоги. – Печально. Дальше: ведьма Чжао.

– Ходят слухи о том, что она бегает по крышам. Их кто-то активно распускает в последние года два. Известно, что якобы костями ведьмы главари заговора пугали его рядовых участников. Значит, какая-то связь между слухами и заговором возможна. И есть доказательства, что какой-то одетый ведьмой человек, очень хороший стрелок, на вид – старик, но не обязательно, потому что очень уж быстро бегает… спас вас от карлика номер два. Мы также знаем, что этот человек вёл за вами наблюдение, даже ночью. Возможно, охранял вас. Зачем – неизвестно. Связи между первым, вторым и третьим фактами – никакой. То есть почти ничего нового, все как и месяц назад. Но масса предположений.

– Согласен, – кивнул я. – Теперь заговор. Он существует, идёт набор чиновников в ряды заговорщиков. Заговор направлен против императора. Глава его – видимо, какая-то женщина. Влиятельная. Её не видели, имя её неизвестно. Самое же для нас важное – что прямой связи между убийством Мелека и заговором пока не ощущается. И вообще, хотя заговор – новый факт, но он нам не нужен. Я не вижу никакой связи между заговором и походом. Нас интересует только поход. Надо отбрасывать лишнее, знаешь ли.

– Лишнее? Не знаю. Пока рано говорить о лишнем. К тому же заговоров может быть несколько, если учесть, что премьер-министр и император по-разному смотрят на право тюрок Великой Степи получать на императорской службе генеральские звания – это же вы мне сегодня сказали, да? Так, теперь этот ваш Чжоу, – продолжил Юкук. – Он, конечно, про вас знал давно. Но вот сейчас захотел пообщаться. Говорит, что официально не знаком с идеей похода. И не одобряет поход. Хочет использовать вас для каких-то целей – похоже, что для выяснения фактов об этом самом походе. Но это ещё точно неизвестно. Каких именно фактов? Увидим. Так, подождите, господин: вы говорите, что нет прямой связи между двумя визитами карлика, заговором и походом. А это как раз самое интересное…

– Мне кажется, Чжоу всё-таки признал, что сначала он – или его подчинённые с его согласия – хотел меня просто убить, – продолжил я свою мысль. – А сейчас передумал. И решил вместо этого со мной познакомиться. Давай всё же попробуем понять, почему. Тут очевидна связь с походом. Допустим, Чжоу узнал о моих… э-э-э… возможностях при императорском дворе. Ведь я могу узнать, сам знаешь от кого, про этот поход больше, чем даже он сам. Ну, а то, что моя завтрашняя поездка на границу для выяснения подробностей о походе будет куда эффективнее, чем усилия его людей, -очевидно. Он меня использует. Я – его. Так что пока мы – в союзе. Откуда он все про меня знает – и знает давно, – для нас с тобой не секрет, мы, наконец, узнали, через кого именно (тут Юкук мрачно кивнул). В любом случае он держит меня за горло. Будет пока что выкачивать из меня информацию. И использовать возможности торгового дома для своих целей.

Вопрос в том, как нам этот союз с Чжоу употребить для достижения нашей цели. А именно – чтобы не было никакого похода. Ведь это всё, что нам нужно. Не больше.

– Хорошо, допустим,– неохотно признал мою правоту Юкук. – Ну, и самое важное. Очень важное. Канцелярия премьера действительно готовит поход на Запад, а именно – на наши города. Это факт. Он подтверждается всеми нашими «глазами и ушами», а также «дядюшками». Цели похода не ясны, но в принципе представимы. Отодвинуть границу, взять под контроль ещё часть Пути. Возглавит поход заклятый враг премьера, пользующийся, однако, милостью императора. Связи между походом и заговором пока не видно. Хотя… вот вам вариант: пытаются убрать полководца подальше от столицы, чтобы он не мешал заговору? Связь похода с судьбой Мелека – да, возможна. Но какая – неясно. Далее, почему премьер хочет дать своему врагу мощную армию – непонятно. Наверняка ведь для того, чтобы нанести ему какой-то ущерб, а не наоборот. А какой тут может быть ущерб?

– Ну, это просто, – сказал я. – Ань Лушань лишается в этом случае своих трёх пограничных округов, и хотя он и получает другую армию, но уходит с ней далеко на запад. И надолго. На год или больше. Вот и всё. Значит ли это, что премьер – тоже в заговоре против императора? А кто ж его знает. Хотя… Что-то важное мы только что сказали, Юкук, – но упустили. Вот это чувство меня в последние дни и тревожит: что уже многое ясно, но нет времени сесть и подумать.

– Да? – задумался Юкук. – Ну, так или иначе, вы уже очень много узнали, господин. А после поездки узнаете ещё больше. И мы постараемся. Главное – что поход не будет неожиданным для Самарканда. А что вы ещё можете сделать? Убить премьер-министра?

– Что я могу сделать? Самое простое: отправиться домой готовить армию, – поднялся я. – Стотысячный корпус – полный кошмар. Он сметёт «чёрных халатов» и захватит весь Согд, и тогда наши с тобой дела будут очень плохи. И мне только и останется, что дружить с господином Чжоу. Или мы отобьём первую атаку, но тогда имперцы втянут Согд в войну на несколько лет – а это ещё хуже. Все наши труды последних лет – впустую. Посмотрим, что думает по этому поводу некто Ань Лушань. Все, пора ехать. До встречи через полтора месяца. Отвлеки Сангака, чтобы он не вздумал предлагать мне плов перед отъездом.

Мне предстоял тоскливый путь. Тоскливый потому, что нет худшего развлечения, чем ехать в любимые места, сопровождая собственного тюремщика. Лоян – город редкой и тихой красоты. Но попробуй посиди в очаровательном ресторанчике на берегу журчащего канала, в чьей воде купают свою зелёную листву ивы, в сопровождении унылого господина Ду. Он непременно скажет, что для него тут дорого, или что ему не нравится лицо хозяина. И что за углом есть ресторанчик получше. Хотелось бы оставить этот уголок нежного Лояна, да и весь город, для более весёлых случаев.

Но господин Ду, чуть раскачиваясь в седле второсортного казённого степного конька с совершенно не запоминающейся внешностью, к счастью, вёл себя достаточно вежливо и разговорами не докучал. Зато его неприметный скакун понравился моей Мышке, и я тихо злобствовал в седле: попробуй, объясни глупой лошади, что за штука такая – неподходящее знакомство.

А объяснить я мог бы. Неподходящее знакомство – это, кстати говоря, ещё и когда к тебе приходит по четвёртым дням недели счастливая, как утренний зяблик, возлюбленная императора в сопровождении маленькой свиты. А ты хорошо знаешь, что и этот визит трудолюбиво зафиксирован кистью твоей второй тени – какого-нибудь торговца веерами, давно уже маячащего на главной улице твоего квартала.

– Как это ты уедешь на целых два месяца? Но мы… мы не закончили лечение! – засияла она дразнящей улыбкой в вечер того самого дня, когда господин Чжоу решил со мной подружиться. – Эй, израненный в боях чужестранец, по каким это делам ты хочешь оставить бедную актрису одну на такой долгий срок? Да она просто умрёт без твоих рук. Да, да, продолжай вот там – я сегодня споткнулась и чуть растянула ногу, а под твоими руками все так быстро проходит. Ты в этой поездке хочешь заработать денег, да? А почему ты ни разу не попросил денег у меня – ведь никакого труда… и это даже будут не мои деньги… Ну, вот что, решено, – закончила она, снова опуская лицо на льняную подушку. – Решено: у тебя есть приказ самой гуйфэй. Поедет… ну, поедет твой заместитель. Сделку, или что ещё там ты готовишь с Ань Лушанем… кстати, он ведь ещё и мой приёмный сын… оплатит императорская казна. Как просто!

И она чуть покрутила на лежанке ягодицами, блестевшими от мёда, смешавшегося с её потом.

И тут со мной что-то произошло. Может быть, я слишком долго сдерживался, терпя неожиданную утрату своей свободы и вообще всю эту идиотскую ситуацию, когда именно ей я ничего не мог объяснить и именно ей мне столь многое хотелось сказать.

Моя рука поднялась к тёмным доскам потолка бани и хлёстко опустилась на самую аппетитную часть её тела. Сила удара испугала меня самого, но мне уже было всё равно.

– Тебе нужны подданные, выполняющие твои приказы, уважаемая гуйфэй? – проталкивал я слова сквозь сжатое яростью горло. – Но меня среди них не будет никогда. Мне не приказывает никто.

Тут память непочтительно показала мне содрогающегося господина Чжоу, выговаривающего свои «Хо. Хо. Хо», и ярость моя ещё усилилась.

– Если ещё раз… Если ещё хоть раз ты попытаешься указывать, что я должен делать… -давился словами я.

– А! – жалобно сказала она тонким голоском. Я замер.

– Варвар, – всхлипнула после короткой паузы Ян, пытаясь повернуть голову и рассмотреть содеянное мной. – Жуткий степной варвар. Как ты мог! Ведь это увидят служанки… О-о-о, какая боль.

Моё сердце сжалось. В тоске мгновенного раскаяния я упал лицом в чуть вспухшую плоть её ягодиц и попытался зарыться в неё лицом.

– А, да, да, – прошептала она. – Ударь меня ещё раз. Какое необычное ощущение… Иди сюда, сюда…

Перед моими глазами как будто засиял золотой свет. Наши с ней тучи прорвались дождём одновременно и сразу, с невероятной силой, и на наш двухголосый стон приоткрылась дверь бани, и в щели показалось озабоченное лицо Лю. Мгновенно оценив ситуацию, она удовлетворённо кивнула, снова исчезая.

Я вздохнул, провожая это прекрасное воспоминание, и с содроганием увидел справа от себя висячие усы господина Ду и скрывавшую остальную часть его лица коническую соломенную шляпу.

– Сейчас начнётся степь, господин Мань, – вежливо сказал он. – Не хотите ли сократить путь? Я очень неплохо охочусь на птиц, и некоторые из них бывают довольно вкусны…

И я, от позорного страха перед спором с ничтожным Ду, провёл неделю без какого-либо подобия мытья перед сном, рыся напрямую через голые степи. Надо признаться честно, скучный Ду в степи преображался. Он оказался великолепным охотником, птицы как будто сами летели на стрелу его маленького арбалета. А вкус некоторых из них почти примирил меня с фактом существования господина Ду. Тем более что по вечерам он не докучал мне разговорами, покрывая с помощью маленькой походной кисточки клочки бумаги иероглифами.

Скучные серые люди, постоянно ущемлённые своей бедностью или невысоким рангом, – это очень плохо. Сколько раз я поддавался своим чувствам, жалея их за неудавшуюся жизнь или стыдясь собственного богатства и собственных успехов или подвигов, – и столько же раз жалел о своей слабости. Потому что нет предела подлости, на которую способен маленький человек против большого, щедрого и великодушного. И нет предела изобретательности, с которой маленький человек находит оправдания собственным подлостям.

Вот почему я каждый раз с такой радостью нахожу в этих людях хоть какие-то таланты. Браво, господин Ду, вы, оказывается, совсем не плохой путешественник. Очень полезное для вашего ведомства качество.

И, в конце концов, с кем я только не проводил ночи среди бескрайней пустоты Великой Степи, с её чёткими линиями и чистыми красками – синевой гор, бледной зеленью и голубизной закатного неба! Степь переживёт нас всех, наших друзей и врагов. И будет показывать свою красоту все новым странникам.

Собственно, господин Ду вёл меня по не столь уж безлюдным местам. То там, то тут всадники возникали по вечерам маленькими кляксами туши на багряном горизонте и так же быстро исчезали с него. И ровно на седьмое утро мы увидели с очередного каменистого гребня неподвижно стоящие тоненькие столбики дыма в долине, а вокруг них – очень странный пейзаж.

На равнине – серые прямые линии города среди чахлой сероватой зелени.

А дальше, на склоне длинной гряды, сотни похожих на пчелиные соты крошечных отсюда пещер.

Шачжоу, подумал я. Это напоминает громадный Шачжоу на западной границе империи, на развилке Пути, с его множеством гостиниц и с врывшимися в точно такой же склон мириадами пещерных храмов Учителя Фо, с их летящими по каменным сводам улыбающимися феями и бодисатвами, с оранжевым муравейником сотен монахов, с хранящейся там громадой свитков, содержащих мудрость с четырёх сторон света.

Впрочем, никаких оранжевых одежд при въезде в этот город мы не увидели. Одежды на людях были грязно-серые и невесёлые. Что делать – окраина империи.

Мы уже приблизились к центру города, но длинные буроватые глухие стены городских кварталов повсеместно перемежались целыми выводками серых куполов, из верхушек которых в пронзительное небо поднимались струйки сизого дыма. Юрты. Войлок – камень и дерево Степи.

Город был странно пуст для такого солнечного утра, только несколько верблюдов вяло передвигали как бы бескостные, песочного цвета ноги в дальнем конце улицы и уносили вдаль опавшие горбы в клочьях грязной шерсти.

Но стоило нам повернуть за очередной угол, как картина изменилась.

Тут мы увидели несколько лавчонок, толпу людей, ощутили запах хлеба и баранины. И ещё эта улица постепенно заполнялась ровным приближавшимся гулом от десятков копыт, всхрапывания и вздохов коней, позвякивания сбруи. Земля начала еле заметно покачиваться.

Никто из прохожих не обращал на кавалькаду особого внимания: видимо, отряд всадников на улице здесь не был событием. Да и сами прохожие были чем-то смутно похожи на проезжавших – в основном, молодые мужчины. В конце концов, я был в пограничном округе, где большая часть мужского населения была военными, в свободное время обрабатывавшими свой надел земли или доверявшими это занятие родным.

Если бы эти всадники оказались вдруг на чистых, запруженных многоцветной толпой улицах Чанъани, то посмотреть на них остановились бы многие: эти равнодушные лица цвета земли, не знающие румян и сурьмы, но знакомые с беспощадным ветром степи… эта расслабленная качающаяся посадка, говорящая о том, что в седле такие всадники могут спать целую ночь, как и отправлять с седла всяческие естественные потребности… и, наконец, вооружение.

Тут не было одинаковых небольших луков в тряпичных чехлах и одинаковых парадных доспехов. Воины Ань Лушаня, похоже, считали особым шиком громадные тюркские луки, натянуть которые под силу только настоящим силачам. Луки эти, укреплённые у левого стремени, доставали им до пояса, если не выше. И ещё эти воины не гремели без необходимости металлом – по случаю летней жары на них были лишь насквозь пропылённые длинные мундиры, которые в пешем строю доставали бы им до щиколотки. Может быть, броня, состоящая из множества худо-бедно связанных вместе пластинок, и путешествовала с ними у седла в одном из притороченных бесформенных мешков, но никаких попыток выставить это богатство напоказ всадники Ань Лушаня не делали.

– Смотрите, хорошо смотрите, господин Мань. Вот воины империи. Настоящие воины, – услышал я негромкий голос. В нём звучала гордость, и ещё еле заметный, но явно обращённый ко мне, врагу и шпиону, намёк на угрозу.

Это был господин Ду – он вытянулся, расправил плечи, он был спокоен как никогда за время нашего знакомства. Но голос его готов был вот-вот прерваться, а глаза, обращённые на всадников, влажно блестели.

Я внимательно посмотрел на него, а потом бесстрастно перевёл взгляд на ехавших мимо нас расслабленным шагом пограничников.

У половины были светло-рыжеватые волосы, и глаза их были зелены или сини. У многих волосы были распущены по плечам и заплетены в косички.

Это были кидани.

Воины империи, защищавшие её границы от тюрков-киданей, и сами были по большей части киданями.

Не то чтобы я этого не знал раньше, но одно дело – знать, другое – увидеть.

В пограничных войсках империи, как и в любых других, мог служить кто угодно: выходец из Коре, или Пэкче, или Силлы, кидань или уйгур, или карлук, или любой другой тюрок Великой Степи, а то и полусогдиец-полутюрок типа меня или, в конце концов, самого Ань Лушаня. По столице десятками тысяч ходили представители всех народов, окружавших империю, и чувствовали себя там как дома.

И всё же вид обряженных в имперские мундиры таких же киданей, как и те, что находились по ту сторону границы, вызывал у меня странное тревожное чувство. В голове мелькнули мысли: а как вообще отличить этих киданей – защитников империи – от тех, которые считались их противниками? А что будет, если они договорятся?

Но господина Ду эти неприятные перспективы не пугали. Он смотрел на воинов империи и восхищался ими до слёз.

Днём мы с ним наконец помылись среди множества земляноликих мускулистых людей, некоторые из них были жутко исполосованы шрамами. И даже поспали в тесной клетушке, бок о бок, как накануне в степи. Гостиниц получше тут не было. После чего я в одиночестве отправился в губернаторский дворец – сильно уменьшенную копию императорского дворца в столице, – и пообщался там с безмятежными офицерами охраны.

– Маннах, поставки войлока округу, и ещё встретиться лично с цзедуши и поговорить, – чётко доложил я.– Он знает, о чём.

– Будет доложено сегодня же. Но для вас же лучше бы прийти завтра,– загадочно отрапортовал молодой пограничник, а потом, после паузы, смягчился и добавил: – Он сегодня немножко, как бы это сказать, отдыхает.

И я кивнул, развернулся и тронулся обратно, не представляя, чем же буду заниматься до завтрашнего утра.

Закат застал меня в большом и заполненном одинаковыми, как братья, мужчинами дворе нашей гостиницы, по краям которого исходили паром и дымом жаровни.

В дальнем углу двора я с некоторым удивлением увидел господина Ду – его окружала толпа офицеров, которые, как мне показалось, смотрели на него с обожанием. Он что-то говорил нараспев, и свита его время от времени разражалась радостными воплями. Наш господин Ду, значит, хорошо находит общий язык с военными – ну, что ж, почему бы и нет.

А я подсел со своей немалых размеров миской к группе офицеров постарше и счёл необходимым заказать на всех целый доу рисового вина (заранее содрогаясь по поводу его качества). Жест был воспринят как должное.

– Что, согдиец, торгуем на старости лет? А раны не болят? – услышал я хриплый голос, невнятно произносивший слова (что говорило об отсутствии зубов) и, конечно, с очень странным акцентом. Полукидань, полуханец? – размышлял я, глядя сквозь винный туман в голове на поросшего седой щетиной офицера с куском разваренного дымящегося мяса в нечувствительных к жару пальцах. И где это я его видел, и откуда он знает про мои раны – а, он же мылся рядом со мной стражу-другую назад.

– Да чего этим ранам болеть – подумаешь, порез на лопатке и ещё стрела в правое плечо. Вот если бы кости обломали копьём, вот тогда… – дал я правильный ответ.

Офицер кивнул, признавая справедливость моих слов. Мы с ним подняли на уровень бровей чашечки с желтоватым вином, приветствуя друг в друге братьев по оружию.

– Чем торгуем? – поинтересовался офицер, чмокая губами и не очень одобряя вино. – Уже разбогател, наверное?

– Ещё бы мне не разбогатеть – уже второе поколение моей семьи владеет торговым домом, – пожал я плечами. – Вот и я тоже выучился. Что же мне, всю жизнь по степям скакать? Годы-то уже…

– Согдийцы, – печально покивал он. – Все согдийцы торгуют. Небось живёшь в столице. Ну, или в Лояне. К нам оттуда редко заезжают, да нам и не надо. О чём со столичными говорить? Ты вот небось шёлком торгуешь…

– Ну, шёлк – это… – неопределённо отозвался я, воздев глаза к небу. – Я вам войлок привёз. Вот этот товар мне понятен. Неплохой войлок. Года на два его хватит, не меньше.

Это опять был правильный ответ, и мы с офицером и его товарищами снова подняли чаши. И разговор о хорошем войлоке стал общим. Из него скоро выяснилось, что половина сидевших на нашем ковре – уже не в строю, но отлично живут в Фэньяне и окрестностях, и «к вам в империю» переселяться не спешат. Здесь у каждого своя земля, «у вас» все дорого, а ещё – какая охота тут, в степи! Шкуру настоящего барса хочешь? Добудь! Хоть завтра утром!

– А кидани? – поинтересовался я. – Те, которые по ту сторону?

– Сейчас мир, – проговорил сквозь мясо какой-то ветеран, сам очевидный кидань, – ну а потом, насчёт охоты с ними всегда можно договориться… Ты вот лучше скажи, ты сам-то давно в последний раз был в бою? И где?

– Талас, – честно ответил я. – Четыре года назад.

– У-у-у, куда тебя занесло, – дружно запели ветераны. – М-да, весёленькое было дельце. Ты вот спроси сегодня у них там, в империи («у них?» – в очередной раз отметил я), – а что было у Таласа. Думаешь, скажут? Они и слова такого не слышали. О нас если говорят, то только о победах, да и то два слова…

– Да какое там дельце, – проговорил я, чуть раскачиваясь и прислушиваясь к приятному гудению в голове. – Битвы и не было. Утром – в строй, и ждёшь. И вот у горизонта пыль до неба, и облаком катит тебе в глаза. Показываются из пыли всадники, с визгом пускают стрелы, крутят кривыми клинками. Всматриваешься в пыль. И видишь, что вроде они исчезли. Только разведчики их так и носятся прямо по нашим рядам, да ещё в наших мундирах, – добавил я не без удовольствия. – И так стоишь до заката. Битвы нет. А стрелы летят, люди падают. Где противник, сколько его – непонятно, авось генералы знают. Да только вряд ли. И вот на второй день становишься в строй – и снова тучи пыли, снова ветер в глаза, и снова ничего. Ноги гудят. Глаза нечем промыть. А битвы нет. И третий день. И четвёртый. А на пятый в просветах между пылью видишь, что конница карлуков, которая была слева, куда-то делась. И там пустота. Но это ещё бывает, а вот когда видишь эту же конницу на возвышении и совсем с другой стороны, лицом к тебе – вот тут становится нехорошо. Дальше снова пыль, конница карлуков вроде бы качнулась вперёд, к нам, ряды наши начинают двигаться, двигаться, и все бегут, и все быстрее – вот когда самое весёлое и начинается. Кошмар. Но… я как-то вот живу…

Ветераны на ковре вокруг меня шумно вздыхали и понимающе кивали, а я, полуприкрыв глаза, улыбался сам себе.

Если бы командующий имперской армией Гао Сяньчжи знал, что его тридцатипятитысячному войску противостоят всего-то тысяч шесть-семь «чёрных халатов», наскоро собранных новым наместником Согда… Грозная армия из Дамаска, последняя и несбывшаяся надежда свергнутого дома Омейядов, к этому моменту была уже полностью деморализована, офицеры её оттеснены с придворных и армейских постов. А на что годится новая армия, верна ли она ему – новый халиф ещё не знал, как не знал, сколько продержится его власть.

Тем выше оценил новый халиф полученный от нас подарок – одиннадцать тысяч пеших и конных самаркандцев. И моих разведчиков. Но даже и этого было бы недостаточно для того, чтобы победить.

Победу наместнику халифа принесла конница карлуков, первые четыре дня битвы недвижимо стоявшая на поле боя на стороне империи.

Карлукский ябгу сначала смотрел на меня краем глаза – подумаешь, имперский офицер-посыльный от его союзника Гао, в пыльном красном мундире. Может и подождать. А я молча рассматривал его шелковистые волосы, веером лежавшие на плечах, и редкий тохаристанский шёлк его тяжёлого халата.

А потом сделал то, чего ни один природный ханец не допустил бы, – для человека из народа хань оказаться с непокрытой головой было верхом непристойности.

Я снял шлем. И мои, тогда ещё длинные, тюркские волосы тоже разлетелись по плечам.

Ябгу лениво повернул голову, сначала оценил во мне соотечественника, – а потом глаза его встретились с моими и начали удивлённо расширяться.

Он очень хорошо знал, кто такой Нанидат Маниах. И знал, что в лагере имперской армии этот человек находиться никак не мог. Но я был здесь, перед ним.

И, глядя только что взошедшему на трон юноше в глаза, я сказал:

– Самарканд ждёт вас в гости, властитель. Когда найдётся время. А пока что я привёз вам письмо от сестры.

Сестра ябгу, уже месяц наслаждавшаяся положением гостьи моей семьи (и лучшей едой, и банями, и музыкой, и редчайшими – на выбор – шелками из наших хранилищ), хорошо понимала, что делает. Она напоминала брату, что нет такого кагана или ябгу, которому стоило бы навсегда поссориться со «страной воды», Согдом. И потому, что для человека Великой Степи «водяные города» – это вечная мечта об удовольствиях, от тёплой ванны до горячего тела зеленоглазой танцовщицы. И потому, что карлуки, чьи земли были зажаты между империей и Согдом, жили тем, что облагали караваны данью. А для этого караваны должны были как минимум идти через их территории. Если же границы империи будут отодвинуты слишком далеко на запад, то карлукам будет попросту не с чего брать дань – караваны пойдут уже по землям империи, а карлуки, оттеснённые от Пути на север, окажутся всеми забыты. И сестра в своём письме мягко напоминала новому властителю именно об этом, даже не намекая на своё положение добровольной заложницы.