Текст книги "Голубая кровь"

Автор книги: Маруся Климова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Климова Маруся
Голубая кровь

Маруся Климова

Голубая кровь

Кровь голубая в синей вене

Как флаг под мертвенной луной.

В. Кондратович

"Я хочу уехать за границу, как угодно, любым способом, только за границу. Я готов жить там в коробке из-под телевизора. Я согласен там убирать мусор, мыть полы – все, что угодно. Жаль только, что у них эту работу делают черные, белых не берут, но может, меня возьмут. А, может, какой-нибудь богатый старик возьмет меня к себе, и я буду ходить ему в магазин за покупками, ну и просто помогать.

Мой приятель Олег живет в ФРГ, он женился на старухе, она не очень старая, ей всего пятьдесят восемь лет. Правда, недавно она подала на него в суд за невыполнение супружеских обязанностей. Он мне тоже нашел старуху, только французскую – ей шестьдесят пять лет. Она не очень похожа на иностранных старушек – она прислала мне свою цветную фотографию – стоит в цветастом платье на берегу какой-то грязной лужи. Она такая здоровая, и рожа у нее кондовая – видно, что всю жизнь на фабрике работала. Одним словом, колода, как любит говорить мой приятель Пусик. Она очень любит Советский Союз и одобряет политику перестройки. Она как-то давно была в советской стране, и до сих пор не может забыть, так ей здесь понравилось – один милиционер был такой вежливый, что даже сходил ей за лекарством и купил его на свои деньги. У нее есть только кушетка и железная кровать, и вообще, обстановка в квартире не очень хорошая. Она слишком много платит за отопление зимой. Меня она содержать не будет, она так прямо и написала. Ну, может, конечно, не так уж прямо, но мне все равно показалось, что это хамство. Я к такому не привык. Конечно, она боится, или у нее просто есть отрицательный опыт, наверное.

Я послал ей свою фотографию. На ней я был сфотографирован с одной американкой, но американку я отрезал, чтобы старуха не ревновала... Я случайно отрезал себе еще и завиток волос, но потом пририсовал новый фломастером.

Я хотел ехать к ней со своим другом Сережей, я написал, что это мой двоюродный брат. Но я с ним поссорился, он оказался таким гадом, я с ним теперь даже разговаривать не хочу. Поеду к старухе один, а ей скажу, что его забрали в армию. Его, кстати, и так собирались забрать, все слали ему повестки, а он скрывался. Может, даже мне стоит позвонить туда и рассказать, что он скрывается, а сам собирается ехать за границу, чтобы его вовремя прихватили. А то на что это похоже – все служат, а он? А то он еще поедет туда и украдет что-нибудь в универмаге, а когда его поймают, расскажет и про меня. Тогда я больше не смогу никуда ездить. У них там насчет этого строго занесут в компьютер, и потом всю жизнь не отмоешься. Слава Богу, у нас еще до такого не дошло! Я тут по телевизору видел про Америку, как там они борются с теми, кто не платит налоги, это же просто ужас!

Старуха пишет, что, когда я приеду, она у меня сразу попросит паспорт. Так надежнее. Мне не жалко, у меня их целых два, один прописан на Рубинштейна, а другой – в Кировском районе, где я раньше жил, не знаю уж, который ей больше понравится. Еще она пишет, что сломала ногу и нуждается в помощи. Но мне кажется, это она меня на пушку берет, хочет проверить. Может, конечно, и на самом деле сломала, но тогда вообще нет смысла к ней сейчас ехать. Да я и так к ней сейчас не поеду, только через год. Я женюсь на ней и останусь там, а потом посмотрим. Я уже написал ей, что хочу взять ее фамилию. У нее очень красивая аристократическая фамилия – Дюран-Бертолле.

Мы с моим приятелем Веней недавно были в Западном Берлине. Западный Берлин – это единственное место, куда выгодно ездить. Мне и Вене устроил приглашение мой приятель Эдвин, с которым мы познакомились на пляже в Солнечном. Туда и дорога дешевая, приезжаешь, на эти обмененные деньги покупаешь видеоплейер и еще себе кучу тряпок. А потом здесь этот плейер продаешь. И с деньгами, и удовольствие.

В Западном Берлине я так бегал по магазинам, что совсем похудел, ножки у меня стали как спички – просто ужас. И главное – никак потом не мог поправиться. Нет, вообще-то мне поправиться – раз плюнуть, я наоборот этого боюсь. И ноги у меня сейчас, по-моему, не толстые, это я специально джинсы такие купил – в обтяжку.

В Западном Берлине я украл в универмаге туфли за двадцать марок, свитер и рубашку – там никто за этим не смотрит. А к свитерам у них приделаны такие железные блямбочки, и когда с ней выходишь из магазина, раздается пиканье. Причем, эту блямбочку никак не отодрать, а продавец кладет свитер на тарелочку – она и отваливается. И как только они это делают?

Так вот, Веня нашел свитер без такой штуки – мы его и украли. Он зашел в кабинку и запихал его в пакет. Свитер был очень красивый – синий, крупной вязки – у меня его потом отняли. Я выходил из ресторана летом, а там мажоры тусовались, они с меня его и сорвали. Хорошо, что я сам в метро убежал, к милиционеру.

У меня в последнее время проблема с работой – хорошо бы устроиться в тот музей, что в бывшем соборе, недалеко от меня, музейным смотрителем – там ведь вполне культурное место, и к тому же иностранцы бывают. Я сяду у входа, прикинусь – у меня это самый худший прикид, остальные гораздо лучше. Я сделаю себе прическу, может, меня кто-нибудь и возьмет, ну, иностранец, конечно. Пусть даже баба, а не мужик, наплевать. А пока они мне будут что-нибудь дарить: сигареты, например, или ручки. Не знаю только, стоит ли сейчас я могу устроиться директором булочной – наверное, это лучше.

Я все равно уеду отсюда через год, просто пока надо хоть где-нибудь работать.

Вообще-то, мне ничего не надо, я могу жить на рубль в день. Мяса и масла я не покупаю, сахара тоже. Газеты и кино мне не нужны, там одна пропаганда. Правда, водку я пью, я от нее сразу худею.

Если я поступлю работать в собор, мы с Марусей сразу напьемся. Маруся это моя подруга, она работает недалеко от меня. Я называю ее Марусиком. Я хотел, чтобы она называла меня Пауль, но она зовет просто Павликом.

Два дня назад мы у нее напились – а там еще была баба – комсомольский секретарь – просто ходячий лозунг какой-то. Откуда она взялась? Никогда бы не подумал, что у Марусика такие подруги. В ней было столько коммунистического. С ней рядом и сидеть-то было невозможно. А потом я пошел провожать другую бабу, ее звали Ира – мне не хотелось, но она так прицепилась, пришлось идти. Я никак не мог поймать ей тачку и решил – поймаю на Невском. Мы пошли на Невский, но там было то же самое. А я как раз там рядом живу, я решил – пойдем ко мне, я по телефону вызову. Мы пришли, она сразу же схватилась за телефон и звонит в такси. Я ей говорю: сними хоть пальто, а она не слушает. Дозвонилась, спрашивает адрес, я ей сказал, а потом спрашивает фамилию, я ей говорю: "Крокодилов", после чего ее там попросили не хулиганить и бросили трубку. Тогда она набросилась на меня, зачем я ввожу в заблуждение службу быта и не говорю свою настоящую фамилию. Наконец я сам позвонил в такси и назвался Чемодановым, мне почему-то поверили, только сказали, что лучше бы моя фамилия была Смирнов.

Ира все допытывалась у меня, как моя настоящая фамилия, но я так и не сказал. Пока мы ждали такси, я рассказал ей, что хочу учить французский язык, и она сразу же принялась писать мне спряжение французского глагола avoir и при этом пыталась положить голову мне на плечо, а когда я не выдержал и отодвинулся, она мне сказала: "Брось, пожалуйста, свои педерастические штучки!" "А ты брось свои жидовские примочки," – ответил я. Тут она вдруг разрыдалась и говорит "Что ж, если черные волосы и глаза, то уже и жидовка!"

Я был очень рад, когда наконец пришло такси. Она явно нездорова. Я, было, хотел, чтобы она меня обучала французскому языка, но теперь не хочу. Да к тому же она просит пять рублей за урок.

Но, наверное, она меня иногда вспоминает, мы все же знакомы.

Веню недавно ограбили – он спал, а к нему влезли через окно. Его били железным ломом по голове, но он жив – удивительно, его и ломом не убьешь. Сейчас он, конечно, немного не в себе – у него что-то с головой. Хотя это у него и раньше было, наверное, от старости – он уже становится "бабушкой". Но я все равно его очень люблю.

Милиция, конечно, ничего не нашла, да и не найдет – его грабят уже не в первый раз.

Почему у нас все так плохо, разве Ленин этого хотел?

Говорят, Маргарет Тэтчер пьет по утрам грейпфрутовый сок. И это весь ее завтрак. А здесь просто некуда пойти вечером, никаких развлечений, ничего. Я вспоминаю Западный Берлин – там совсем другое дело – идешь, как по большому магазину! Там даже дождь какой-то особенный. Когда там пошел дождь, я протянул руку – ну точно, совсем особенный дождь!

Я заходил там в самый дорогой универмаг КДВ, ничего не покупал – там все очень дорого, но там можно бесплатно прыскать на себя разные духи, и я каждый день заходил туда и прыскался. А один раз продавщица сама взяла флакон и опрыскала меня всего – наверное, я ей понравился. От меня потом целую неделю хорошо пахло.

Когда я приехал обратно – тут везде грязь, все грязное, ото всех воняет говном, жрать нечего – ужас! Я даже никуда выходить не хотел. Я покрасил всю свою мебель в белый цвет из распылителя и поставил низенький столик, а на него положил иностранные журналы. Я стал выращивать цветы, но они плохо росли – в комнате слишком темно. Я привез из Западного Берлина много разных дезодорантов, и они все стояли у меня под зеркалом. Все мои знакомые приходили ко мне и прыскались. Они все, наверное, думали: "Ну ничего, я один попрыскаюсь, это немного!" И так каждый, а их сколько! В конце концов, мне пришлось все убрать – ведь им что-нибудь объяснять бесполезно!

У меня есть соседка. Шурка, она уже на пенсии Она со своим мужем все подглядывала за мной и подслушивала. Но я один раз ее поймал у своих дверей и сказал: "Все подслушиваете? Материалы на меня собираете?" И с тех пор она меня побаивается, хотя подслушивать, конечно, продолжает. Раньше у меня была жена и дочь – это единственное, о чем я жалею в своей жизни. Я женился потому, что думал, что так должны делать все. Во всех фильмах, которые я видел, молодые люди встречались с девушками, и у них рождались дети. Конечно, мне всегда больше нравились юноши, но я думал, что я какой-то ненормальный.

Когда мне было двенадцать лет, к нам в гости приехал мой двоюродный брат, и нас положили спать в одну постель. Мы трогали с ним друг друга за разные места, обнимались, и в конце я почувствовал такой кайф, ну просто кончил, хотя тогда я еще не знал, что это так называется.

Мой папаша был сумасшедший, у него была любовница, я ее знал – она была техником-смотрителем из нашего РЭУ – такая крашеная блондинка с потасканной рожей. Он приводил ее к нам, когда матери не было дома, а я был за стенкой, и все было слышно – всякие там стоны и шуршание.

А моя жена была балерина. Она все время притворялась, что любит меня, все изображала что-то, а потом у нас родилась дочь. Тут уж жизнь стала просто невыносимой. Я помню, мы с ней ужасно поругались, она мне так осточертела, и ее рожа, и ее задница еще больше, и ее проклятые родственники, они просто доводили меня до сумасшествия. Я шел по Фонтанке и думал, какой я несчастный, как все плохо, какая ужасная жизнь – и вдруг увидел идущего мне навстречу... Лицо его показалось мне таким прекрасным и почему-то знакомым. Он улыбнулся мне. Так мы познакомились с Веней."

(C)

x x x

Маруся закурила сигарету и отложила дневник Павлика в сторону. Во дворе напротив был серый дом. По двору бегали маленькие дети. Рядом находились какие-то очистные сооружения и летом, когда ветер дул в их сторону, в квартире воняло, как будто что-то разлагается. Сейчас была весна, грязный снег еще не растаял, и все вокруг было грязное, серое и унылое. В такие дни она всегда чувствовала беспокойство и тоску, и ей хотелось пойти куда-нибудь, только чтобы не сидеть на месте, и хотя идти было некуда, все равно, можно было идти просто по улице, по лужам, мимо серых домов, и так ходить долго, долго, пока не устанешь, и ноги не откажутся передвигаться. Тогда можно будет сесть на скамейку на ледяном ветру, потому что некуда идти и никто не ждет, и никто никому не нужен, и так и должно быть всегда, до самой смерти.

Когда Маруся училась в школе, у нее было много знакомых девочек. Эти девочки были маленькие, им было только по двенадцать лет, как и Марусе, но они все уже были настоящие бляди. Одна из них ходила в синей куртке и курила в подворотне. А другая, по имени Ляля, жила со взрослым мужиком.

У мужика была жена и дети, но по вечерам он встречался с Лялей. Он трахал Лялю в подвале, но больше ей нравилось сосать. Она даже как-то спросила Марусю: "Как ты думаешь, через рот нельзя залететь?" Маруся не знала, она в этом не разбиралась. Другая девочка была очень толстая, все ее звали Куча. Ей это не нравилось, и она просила, чтобы ее называли Бланка, потому что она была влюблена в певца Рафаэля и даже учила испанский язык во Дворце пионеров. У нее была цель в жизни – переспать с Рафаэлем. Переспать с Рафаэлем, а потом умереть. Она сказала: "Каждому, кто назовет меня Бланка, я буду давать рубль". Но ее все равно звали Куча. Когда ей сказали, что Рафаэль – гомосексуалист, она не поверила и продолжала надеяться.

Сама Маруся до семи лет жила у бабушки в городе Жмеринке. Там вечерами они собирались с мальчиками у большого солдатского забора, за которым была воинская часть. Мальчики были старше, им было лет по десять, они делали кольца из разноцветных проволочек и дарили их Марусе, а она за это ложилась с ними в канаву, и они тыкали в нее мягкими пипками. Один мальчик говорил другому: "Далеко не запихивай, а то у нее ребенок будет".

Однажды к забору прибежала бабушка Маруси, наверное, она заподозрила что-то, но ее заметили издали и успели мирно рассесться на бревна. "Вы що тута робытэ? – с подозрением спросила бабушка. "Та от, сыдымо тута, ответил самый старший Алик очень спокойно, – кольцо Маруське плэтэмо". Бабушка сказала, что уже поздно, а действительно, было уже совсем темно, и она взяла Марусю за руку и увела ее домой.

Вечером, лежа в кровати, Маруся боялась, что ее дедушка уже все узнал. она вся тряслась от страха, а еще она боялась, что у нее будет ребенок. Ей было непонятно, что она будет с ним делать, ей было очень страшно, и она говорила себе, что больше никогда так делать не будет. А на другой вечер повторялось то же самое. Днем они играли с подружкой на солнышке, ловили бабочек. Они научились определять, где самец, а где самка, и заставляли их ебаться. Если им попадалась бабочка с толстым брюшком, они сладострастно дрожали и говорили: "Это беременная".

Вокруг было много насекомых, и птиц, и воробьев, и все они ебались друг с другом.

Вечером к калитке прибегал кривоногий рыжий мальчик и говорил: "Маруська, ебаться будешь?", и они вместе бежали к большому забору, где росли желтые одуванчики.

По воскресеньям они с братом Гришей ходили на станцию, туда приезжали поезда, и в буфете продавали мороженое. Там на стене в зале ожидания висел огромный портрет Ленина в расстегнутом пальто, развевающемся на ветру, а вокруг на картине были серые тучи. Марусе он почему-то очень не нравился, и эта картина вызывала у нее тоску и беспокойство, и, когда ей однажды попалась газета с портретом Ленина, она даже выколола ему глаза, а потом изрезала на куски. Тогда, еще совсем маленькая, она любила играть в собачек. Она привязывала себя веревкой за руку к ножке стола и лаяла "ав-ав". Она говорила, что она собачка Нэрочка. При этом ей виделась такая пушистая белая собачка, которую она то ли видела где-то у знакомых, то ли просто в книжке. До пяти лет она спала в постели с дедушкой. Она очень любила дедушку, только иногда он ужасно храпел. А потом вдруг дедушка перестал с ней спать, и ее переселили на пол, на перину. Обычно они спали на чердаке. Маруся слышала, как дедушка говорил бабушке: "Я не могу с ней спать, у меня наступает возбуждение". Маруся не поняла, что это.

Бабушка часто делала вареники, и Маруся их очень любила. Как-то они с бабушкой поехали в гости в Мирополь – там жила бабушкина родственница. У родственницы было два внука, уже большие. Там приготовили вареники с вишнями, и Маруся, даже после обеда, все ходила по комнате и ела их. Она бы рада была переключиться на что-нибудь другое, но не могла, и все ела их и ела. Тут в комнату зашел один из внуков бабушкиной родственницы. Сережа, и ущипнул ее за бок. Маруся не поняла, зачем он это сделал, но покраснела. Он сказал: "Ешь, ешь", и еще раз ущипнул. Маруся смутилась и ушла.

Там была деревянная уборная, где висела книжка с какими-то странными буквами, которых Маруся раньше никогда не видела. Маруся уже умела читать и все буквы знала. Она взяла листок и пошла к бабушке спросить. Бабушка сказала, что эта книга напечатана давно, и сейчас таких букв нет. Потом они пошли прогуляться. Было очень жарко. Недалеко стоял завод, и из огромной трубы лилась вода, от этого рядом образовался пруд, называвшийся здесь "ставок". Маруся разделась и тоже полезла в воду. Там было много мальчиков, они стали смеяться над ней. На Марусе были голубые трикотажные штаны. Ей пришлось одеться и уйти, хотя ей очень хотелось залезть в трубу, как это делали ловкие загорелые мальчики, и поплескаться там.

Вечером они с бабушкой поехали в поезде назад. Маруся увидела в буфете пряник, светло-коричневый, облитый белой глазурью, и стала просить бабушку купить. Но бабушка сказала, что нету денег и что Маруся уже сыта. Маруся обиделась. Она смотрела в окошко. Там уже темнело, в окне были одни деревья, кругом лес и лес.

Напротив бабушкиного дома через улицу жила Ленка, подружка Маруси. Ленка была бледная и худая, с черными волосами. У Ленки была старшая сестра – Наташка. У нее тоже были знакомые мальчики, которые часто приглашали ее в парк. Она не любила туда ходить вечером, потому что говорила, что ее могут отъебать. Маруся удивлялась, – почему она не хочет, ведь это же так приятно, но вслух говорить об этом не решалась.

У Наташки был красивый кулончик на цепочке, короткая юбка, белая кружевная блузка и черный широкий пояс с золотой пряжкой.

Марусе очень хотелось быть как Наташка. Однажды она потихоньку пошла к ним, там никого не было дома. Она зашла в комнату, открыла шкаф и достала оттуда пояс и цепочку с кулончиком. Потом так же тихонько пошла домой. Дома она надела на себя цепочку и попыталась застегнуть пояс. Но она была толстая, и пояс застегнулся с большим трудом – только на последнюю дырочку. Маруся даже не могла вздохнуть. Ей казалось, что теперь она хоть немного стала похожа на Наташку Она попыталась начесать волосы у себя на голове, она много раз видела, как это делает Наташка, но так и не поняла, как. От этого все волосы спутывались, но зато голова казалась большой и круглой, как воздушный шар. Но тут подкралась бабушка, набросилась на Марусю и стала орать, что она себя уродует. Маруся даже не слышала, как подошла бабушка, ни одна половица не скрипнула. Бабушка любила подглядывать и подслушивать и ходила бесшумно, как кошка.

В войну она жила в оккупации, но имела связь с партизанами. Она часто рассказывала, как она шла в Киев или из Киева, выводила из окружения какого-то секретаря партии, хранила какие-то передатчики – у Маруси потом все спуталось в голове, и ничего конкретно вспомнить она не могла. У матери бабушки было четырнадцать детей, она была простая крестьянка и всю жизнь работала. Во время голода в тридцатые годы бабушка спасла всю их семью, потому что стащила где-то мешок пшена, и по ночам, чтобы не был виден дымок из трубы, они варили его и ели. С того времени отец Маруси очень любил пшенную кашу.

Бабушка приговаривала: "Мою жизнь никто не знает, что я пережила, как я страдала, Боже, Боже!"

А мама говорила Марусе, что у бабушки было много любовников, что она в молодости работала продавщицей в магазине.

В молодости бабушка была довольно красивая и познакомилась со своим мужем, который работал большим начальником в киевском НКВД. У них родился ребенок, марусин папа, а потом муж ее бросил, – мама говорила, потому что бабушка была очень хамская. После этого бабушка вышла замуж за дедушку. Она оформляла витрину и надела на себя красивую юбку. Дедушка ее заметил и потом специально пришел в магазин с ней познакомиться. Он попросил у нее какие-то консервы, а она раздраженно швырнула их ему в рожу и дедушка ее сразу полюбил.

Потом они с дедушкой построили дом. Дедушка работал на паровозе машинистом и во время войны помогал немцам. У него даже был друг – Ганс.

Дедушка говорил, что при немцах везде был порядок, и они всех кормили. Работать с немцами было одно удовольствие. Но потом, когда наши победили, дедушка уже не писал Гансу, и боялся, как бы его не заложили соседи. Но соседи и сами почти все дружили с немцами, и один мужик – его звали Грихаил – вообще стучал у немцев и закладывал всех коммунистов. Потом он тоже затихарился.

Обо всем этом Маруся слышала от мамы.

Дедушка с бабушкой часто ругались, и Марусе это нравилось, потому что тогда про нее вообще забывали. Они с Ленкой потихоньку учились курить. Маруся воровала у дедушки папиросы "Шахтерские", и они курили их за солдатским забором. Она только набирала дым в рот, поэтому никаких неприятных ощущений не было. Дым выходил изо рта тонкой красивой струйкой. Наташка курила точно так же. Маруся со своим младшим братом Гришей и с Ленкой часто ходили в кино. Они шли через большой парк, который назывался "Парк культуры и отдыха железнодорожников". Они проходили мимо серебряной матери, которая протягивала своего младенца куда-то вверх, и мимо коричневых каменных оленей. Однажды, когда бабушка с Марусей и братом гуляли здесь, они все вместе сфотографировались, и Маруся залезла на оленя. В углу парка стоял старый грязный сортир, и соседи рассказывали, что в нем один мужик утопил свою мертвую жену. Он ее разрезал на куски и утопил там. Маруся боялась этого сортира.

Потом из парка они выходили на асфальтовую площадь, шли мимо стадиона, украшенного плакатами. На плакатах были нарисованы мускулистые мужики и бабы в трусах и майках.

Кинотеатр был совсем новый и находился сразу за парком. Они покупали билеты и долго ждали начала сеанса. Они заходили в музей какого-то революционера, который находился рядом с кинотеатром. Туда можно было заходить бесплатно, и они ходили каждый раз перед кино. Там были гнутая алюминиевая ложка и вилка, а также потрескавшаяся тарелка и мутный стакан все это принадлежало революционеру, из этого он ел и пил. Там же в витрине были выставлены его вышитая сорочка и засаленный военный френч. Еще был обгрызенный карандаш и картонка с пробитыми на ней линиями, при помощи которой он писал, когда окончательно ослеп. В последней комнате в витринах были разложены подарки, которые на юбилей этого революционера прислали разные заводы и фабрики. Особое впечатление производил на Марусю сахарный бюст писателя, который прислал сахарный завод. Ей хотелось отколоть хотя бы кусочек, но бюст стоял в стеклянной витрине.

Билеты в кино продавали без мест, и все дети стояли в очереди у стены, а потом, когда двери открывались, бежали и занимали места. Маруся была очень большая и толстая. Один раз какие-то взрослые мальчики с сигаретами уставились на нее, и один из них сказал: "Гляди кака пузата. Ебана, должно быть". Это произошло именно в тот день, когда у Маруси было хорошее настроение, и когда она решила, что она совсем не толстая, а, скорее, худенькая. Маруся покраснела, ушла и спряталась в кустах. В кустах валялись пачки из-под папирос, смятые пожелтевшие окурки, какие-то грязные тряпки, и ползали муравьи. Она долго сидела там, думала, но ничего не могла понять.

В кино они смотрели, в основном, индийские фильмы, там все было так красиво, все обнимались и целовались.

Когда Маруся ходила в кино с Гришей без Ленки, им часто встречалась одна и та же пара – девушка в короткой юбке и высокий парень с длинными волосами и вытянутым бледным лицом. Они ходили обнявшись. Марусе они очень нравились, и она все время наблюдала за ними издалека, а потом показала их Грише. Гриша с ней согласился, что они очень красивые. С тех пор они стали называть девушку "красавицей". Они даже ходили за ними по парку, стараясь, чтобы их не заметили. Потом как-то с ними опять пошла Ленка, и они показали "красавицу" ей. Ленка внимательно осмотрела ее с ног до головы и сказала: "Эта ваша красавица, по-моему, беременная". Маруся покраснела, ей стало очень неприятно, она пожалела, что показала красавицу Ленке, а та все испортила. Ленка часто смотрела, как Маруся ебалась с мальчиками, но сама не хотела, а когда Маруся ее спрашивала, почему, она уклончиво пожимала плечами. Но она даже предлагала Марусе ебаться у нее за домом на огороде, там никто ничего не увидит, говорила она, и можно это делать даже днем. Гриша тоже иногда смотрел на Марусю и мальчиков.

Маруся мечтала похудеть, но бабушка готовила очень вкусно, и Маруся не могла заставить себя отказаться, да к тому же бабушка и не разрешала не есть. Ночью, лежа в постели, Маруся щупала свой живот и пыталась его втягивать.

У бабушки была картонная коробка, и в ней много пластинок. Маруся часами слушала их. Когда пластинка кончалась, она ставила ее снова. Многие песни она помнила наизусть. "Все ждала и верила сердцу вопреки, мы с тобой два берега у одной реки". Маруся представляла себе какого-нибудь мальчика, что это они с ним два берега, и взволнованно ходила по комнате. Она не знала, кто из мальчиков, с которыми она лежала под забором, нравится ей больше. То ей казалось, что она любит рыжего кривоногого Витальку, то ей нравился больше Юрка с выпученными глазами, а то рябой узкоглазый Алик.

Потом она уехала в Ленинград, ей пора было идти в школу.

В Жмеринку она приезжала почти каждое лето.

Через год она снова приехала и на вопрос: "Ебаться будешь?" отрицательно покачала головой. С тех пор мальчики, когда они играли вместе, говорили ей: "Маруська, а ну отвернись, я поссу!"

Когда Маруся училась уже в пятом классе, ее отправили в спортивный лагерь. Она ходила тогда в плавательный бассейн. Спортивный лагерь находился в городе Туапсе. Провожал ее туда отец. Он постриг Марусю очень коротко, к тому же она ходила все время в брюках, отчего все принимали ее за мальчика. Когда она села в поезд, там было много девочек, они стали играть в какую-то игру и спросили ее: "Как тебя зовут?" Она тихо пробормотала:

"Мура", а они стали называть ее "Шура", потому что подумали, что она мальчик, и одна девочка, самая красивая, с яркими синими глазами и алыми губами стала с ней кокетничать. Потом Маруся объяснила им, что она не мальчик, и все очень удивились Она действительно была похожа на высокого здорового мальчика в шортах и мужской рубашке. Жить их поселили у какой-то старухи, и она сказала, увидев Марусю: "Вот хорошо, и парень есть, будет следить за дисциплиной!" Марусе это даже нравилось, она давно уже хотела быть мальчиком, ходила в брюках и в классе дружила только с мальчиками. У нее был друг – Вова Гольдман. Они с ним лазили на помойки, забирались на крыши и бросали оттуда лампочки на головы прохожим. Еще они любили звонить в квартиры и убегать, пока не открыли. Часто они ходили по подвалам, полузатопленным водой и жгли газеты, освещая ими путь. Однажды они боролись с Вовой на диване, и он стал вдруг задирать ей платье и сильно сопеть. Маруся с большим трудом справилась с ним и освободилась. Вова жил в соседнем доме и часто приходил в гости.

По ночам, когда родители спали, Маруся играла с братом в игру, которую придумала сама. Она ложилась на пол голая, а брат на нее садился. Он трогал ее, и Марусе было приятно.

Отец Маруси был капитаном и плавал за границу. Как-то они с мамой пошли встречать отца к нему на корабль, когда он пришел из рейса. Маруся очень любила порт и корабли, и серое небо, море и чаек, их всегда было очень много, они летали и кричали странными голосами. Она всегда мечтала плавать на таком же белом корабле по серому морю, у морского ветра был прекрасный запах, ей казалось, что это и есть счастье. И потом, спустя уже много, много лет, стоило ей почувствовать морской ветер с запахом водорослей, ее сразу же тянуло туда, к морю, она даже сама точно не знала, куда, просто уйти, уйти в море.

Тогда на корабле была еще одна девочка, и они с Марусей долго бегали по кораблю, везде заглядывали и попали в машинное отделение. Огромный бородатый мужик с голубыми глазами сказал им: "А во что вы играете? Вот мы, когда были маленькие, играли в доктора, раздевались и смотрели". Маруся захихикала, и они убежали. В коридоре ей захотелось в туалет, но задвижка на двери была сломана. Ее подружка держала ручку, и тут откуда-то появился бородатый мужик, ласково отстранил девочку, открыл дверь и стал смотреть, как Маруся сидит на унитазе. Потом он потрогал что-то у себя в штанах и ушел. Маруся с подружкой побежали за ним и увидели, как он зашел в дверь каюты. Они тоже заглянули туда. Там было сильно накурено, и за столом, уставленным бутылками, сидела компания пьяных мужиков с красными рожами. Они увидели девочек и стали приглашать их: "Заходите, заходите, у нас здесь и конфеты есть!" Но Маруся боялась, хотя ей и было интересно посмотреть, что будет дальше. Она бегом спустилась в машинное отделение и затаилась там, между трубами, она знала, что рано или поздно бородатый туда придет, потому что была его смена.

Наконец, примерно через полчаса, послышались шаги, и на трапе показался бородатый, он уже успел напиться, и ноги у него заплетались. Он спустился вниз и зашел в клетку, на которой были нарисованы череп и кости, и стал что-то там ковырять. Тогда Маруся выскочила из своего убежища, подбежала к клетке и повернула в дверях ключ, который бородатый оставил снаружи. Сперва он не понял, реакция у него была замедленная, он ласково улыбнулся и сказал ей: "А, это ты. Пришла," – и хотел выйти из клетки, но оказалось, что дверь заперта. Он стал трясти металлическую сетку и вопить: "Открой, а ну открой сейчас же!" и ругаться матом, а Маруся убежала. Сверху с головокружительной высоты она оглянулась, трап уступами уходил вниз, там все гудело, и с самого дна, как из преисподней, доносились хриплый рев и звон сетки.

Долго, конечно, он так не просидел, его выпустили, а Марусю наказали. Ее посадили в туалет, который в каюте был вместе с ванной. Туалет был белый, красивый, там все блестело, и Марусе даже нравилось там сидеть.