Текст книги "Отвергнутая жена (СИ)"

Автор книги: Мартиша Риш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Сами губы Люции шепчут реквием по погибшей любви, молят богов, чтобы муж был ещё счастлив с другою. Пусть не она станет его женой, подарит потомков. Пусть Розен навсегда забудет о той, что тоже держал в руках, о той, чья страсть и любовь его самого погубили. Люция не может колдовать на такое, нет в ней достаточно силы, чтоб отречься от любимого барона. Все, что она может – только молить богов. Они с Розеном родились в разных мирах, не могли быть счастливыми. Никогда барон не сможет отказаться от своей веры. Если бы он согласился с нею вместе жить, смог бы простить Люции ее суть, она бы осталась здесь навсегда. Ни секунды бы думать не стала. Но увы, не бывать этому.

В стороне едва прокашлялся стражник, ведьма узнала в нем Герберта. Он стоял позади всех, с жалостью смотрел на колдунью. Наконец кивнул головой, улыбнулся, показал раскрытую ладонь – вечный символ доброй воли и дружбы. Девушка томительно долго качала головой в ответ. Этот жест супруги уловил Розен. Теперь барону стало ясно, какой именно страж подходил к окну темницы его жены, передавал ведьме еду и воду. Соперник! Нет, скорей уж, предатель. Иначе и не назовешь. Живет за счет Розена, а сам тайком ухлестывает за его женой. Не долго ему теперь суждено жить. Барон выше золота ценил верность, ненавидел предателей всем своим сердцем.

Огромной воли стоило Розену вновь обратить свой взгляд на супругу. По щекам девушки текли крупные слезы, падали на камни мостовой. И не было в Люции ни раскаяния, ни страха за себя. Не о том она скорбела, она оплакивала то, что между ними было. Розен уловил ее чувства будто свои собственные, он отчетливо понял, что Люция готовится расстаться с ним навечно.

Дурочка, разве могла она поверить, что, барон доведёт суд до конца? Что он позволит костру разгореться? В конюшнях все готово к побегу, стоят начищенные кони, собраны седла, поклажа, для малыша приготовлен сверток из мягкого кроличьего меха. Вечером он напоит кардинала и священника крепким вином, затем убьет Герберта, а ночью заберет из замка жену, ребенка и отправится за границу. Они снова будут вместе. Как угодно, но он вымолит прощение у своей ведьмы, встанет на колени, упадет в ноги. Ради нее одной бросит все – богатства, титул, новый свой замок. Ему и не нужно все это без жены.

Вот только нехорошее предчувствие кололо под сердцем, шептало, что ничему этому не дано сбыться. Замок сейчас и вправду похож на осажденный, всюду селяне, приехала даже мелкая знать из числа ближних соседей. Но разве это способно остановить Розена? И не таких врагов топтал он копытами своих боевых коней. Прорвутся! Быстрым ходом до границы пять часов, а там их уже никто не достанет. Ни церковь, ни все другие. Главное, теперь ничем не выдать себя. Нельзя, чтоб кто-то догадался о его замысле. Побег должен пройти в тишине, так спокойней будет и жене, и ребенку.

– Вы подтверждаете, что жена колдовала? Отрекаетесь от нее?

– Отрекаюсь. Люция – колдовка! – жестко ответил барон кардиналу.

Тот улыбнулся, не часто встретишь настолько уверенных в своей правоте людей. Тех, чьими действиями руководит только разум, а вовсе не глупое сердце.

Люция чуть улыбнулась в ответ на слова мужа. Следующий вопрос кардинала был адресован теперь уже ей.

– Колдовала ли ты, Люция? Предала ли ты веру свою? Овладел ли дьявол твоим сердцем. Ответь нам, ты – ведьма?

– Я родилась ведьмой. И колдовала тогда, когда на это была моя воля.

– Виновна! Сжечь на костре! Бес покинет ее тело в час смерти, освободит несчастную душу.

Паул вздрогнул, он не ожидал столь быстрого приговора, помыслить не мог о том, что барон так быстро отречется от жены.

– Позвольте мне исповедовать Люцию.

Паул не стал ждать ответа кардинала, ловко поднялся, обогнул длинный стол. Встал рядом с ведьмой. Кругом ахнули люди, все как один, замерли от испуга.

– Дочь моя, – руки старика, намокли от пота.

Ему вдруг стало страшно ошибиться. Нельзя нарушить данное девушке обещание, только в нем ее спасение. Он один может сохранить все те знания, все рецепты, которые известны колдунье.

– Святой отец? – ведьма притопнула ногой, ее волосы взметнулись сами собой, стали похожи на рассерженных кобр, готовящихся к прыжку.

Паул выставил перед собой распятие, мизинцем он приготовился сдвинуть с креста ножны, обнажить острый клинок. Только бы не ошибиться. Только бы все у него получилось и никто, ни один человек не успел его остановить и осудить позже. Ему нельзя погибнуть! Иначе погибнет и Зенон, кардинал своего не упустит, это ясно без слов. Вон каким взглядом таращится на Паула Герберт, а руку сжал на рукояти меча. Наконец Паул сдернул вниз ножны, они звякнули о булыжник.

– Прости, – крикнула ведьма, улыбнулась на прощание мужу и словно птица бросилась на клинок. Кровь потекла вниз. Весь вес хрупкой женщины опрокинулся на старика, он едва смог удержаться на ногах. Но дело еще не сделано до конца!

– Люция!

Крик барона смешался с возгласом Герберта. Только барон поспешил со всех ног к жене. Паул сунул пузырек с зельем к губам женщины – как бы его опрокинуть в нее? Пришлось выронить тело на камни. Не тело, живую еще пока женщину! Старик склонился над ведьмой, капля зелья наконец вылилась на бледные губы. Паул принялся быстро читать слова заговора прямо на глазах у кардинала. Вышло, голос не дрогнул, слова сложились в верное заклинание. Ровно через пятьсот лет проснется колдунья. Теперь дело за малым, расправиться точно так же и с Зеноном.

– Вы живы, отец Паул? Досадно, что все так вышло.

– Это распятие подарил мне наставник в обители... Случилось настоящее чудо. Меня спас сам бог! Ведьма хотела пронзить зубами мое жалкое горло.

Паул лгал, глядя прямо в глаза тому, перед кем должен был бы покаяться. Он чуял, что пропасть между ним и церковью, чьим порождением была инквизиция, стала непреодолима. Пузырек скрылся в рукаве длинного балахона, как и не было его.

Розен рухнул на колени рядом с телом жены, он подхватил ее голову, уложил себе на колени. Взвыл подобно дикому волку. Никто, ни один человек сейчас не рискнул бы подойти к нему. Громадный, смелый, сильный, огромного роста и невероятной стати мужчина баюкал на руках ту, что была ему дороже жизни. Громко заплакал младенец в замке, казалось, будто его поднесли к окну, такими безутешными стали рыдания.

Герберт пошатнулся, невидящим взглядом он окинул площадь. Мир внезапно стал серым для него. В кармане парень сжал несколько серебряных монеток, сточенные по краям, они впились в кожу не хуже ножа. Пусть такая боль, лишь бы самому не взвыть так, как воет красавец-барон. Ему теперь можно, хоть он сам виноват во всем том, что случилось.

Он, Герберт, не виновен ни в чем, он отчетливо видел то, как Люция сама бросилась на распятие. Видел, какими глазами эта женщина смотрела на своего мужа. Она простила того, кто обрек ее на лютую смерть. Избавила их всех от вида своих мучений. А теперь Герберт не может даже подойти, обнять тело той, которую полюбил. Ничего, зато он способен исполнить обещание, которое дал Люции. Он позаботится о ее сыне, не даст малышу погибнуть. Позаботится о нем, глаз спускать с мальчишки не будет.

– Тело лучше сжечь этой же ночью, – бесстрастно сказал кардинал.

– Люция, – прошептал Розен, – Ее нельзя сжигать. Никогда, я себе обещал.

– Церковь считает иначе.

Кардинал продолжил убеждать безумца. Розен поднялся на ноги, обнажил меч, готовясь напасть.

– Вон отсюда! Чтоб я вас больше не видел!

– Барон, – старик положил свою ладонь Розену на плечо, – Я помогу вам похоронить несчастную. Омолю ее душу. Молитесь и вы у колыбели своего сына. Мальчик теперь сирота, он так беззащитен.

Глава 18

Розен приказал увести кардинала и священника, которого прислал герцог Улисский в замок. Горькие слезы барона исчезли, он разом потерял все чувства. И только в ушах все так же звучала отчаянная мольба его Люции – «Прости!»

Как будто бы он ее не простил! Ей одной барон был готов простить все, переступить какие угодно законы, позабыть родину, службу Шведской короне, церковь и доблесть свою! Да только сказать не успел об этом.

Люция бросилась на крест священника, избавила себя от страданий тела, а барона обрекла на вечные муки. Никогда больше не будет он счастлив, все, что осталось от его жизни – Зенон. Единственный и любимый сын, который смотрит на этот мир широкими глазами Люции. Малыш рвет душу отца, взывает плачем к матери и не знает о том, что она его больше никогда не услышит.

Если бы только можно было отправиться за женой прямо сейчас! Бросить все, найти ее там, за чертой, вернуть сюда, Розен бы сделал это ни секунды не сомневаясь. Зачем только он решил поступить с Люцией так, как велел ему долг рыцаря? Зачем решил действовать по закону? Думал, что супруга его околдовала? Да пусть бы и так! Лишь с ней одной он был счастлив. То была настоящая любовь, вовсе никакие наведенные чары. Колдунья погибла, ее колдовство должно было схлынуть. Да только любовь к жене еще хлеще терзала сердце барона, разрывала, выкручивала и не было сил унять эту тоску, забыться.

Даже ради собственного ребёнка Розену не удавалось прийти в себя, он все так же сжимал в ладони прядку волос жены, вдыхал ее запах. Единственное, что осталось на память. Самое ценное из того, что он имеет окромя сына.

К барону подошло двое стражей, одного из них он узнал. Герберт! Иноверец, чужеземец, продажный пес войны, готовый биться за деньги по любую сторону от границы, ни чести у него нет, ни совести. Именно он подходил к оконцу темницы, именно он баловал жену разговорами, может, и похлеще что делал.

Тяжелые руки отца Паула придавили плечи барона, а затем приподняли голову вверх, развернули к себе.

– Отдай ее им, сын мой. Твою жену нужно омолить.

– Нет, – Розен как сумасшедший прижал к себе тело любимой женщины, стал баюкать. Впрочем, почему как сумасшедший? Тот, кто потерял любовь, и вправду теряет рассудок от горя.

– Отдай. Я стану молиться над ней до самой ночи.

– А потом? Бросишь ее на костер как велел кардинал? Нет, этого не будет! Я похороню жену рядом с замком! И плевать мне на закон! Ведьма или нет, она моя жена! – Была ею, – старик с великим сочувствием посмотрел в глаза Розена.

Он замешкался на секунду, будто хотел что-то сказать другое, раскрыть особую тайну. Будто бы имел власть над смертью. Розену почудилось, что вот-вот святой отец сознается в том, что жена жива и все, что случилось было обманом, чтоб отвести казнь от Люции. Ведь она дружила со стариком. Ради Люции Паул был готов на многое, покуда не узнал о том, что та ведьма. Да только сердце Люции больше не билось, не вздымалась ее грудь под ладонью и ресницы не трепетали.

– Не отдам.

– Не тревожь ее больше. И всем прочим не дай потревожить, – Паул склонился к самому уху Розена, – Мы похороним Люцию тайно, чтоб никто не смог найти ее могилу. Посреди леса. Откуда пришла, туда и уйдет. Птицы будут щебетать над ней. Так будет лучше, поверь мне. А пока, стражи отнесут ее тело в часовню.

Розен отвел прядь волос с лица любимой, задумчиво посмотрел на нее, поднял руку, поцеловал в ладонь.

– Забирай, – прохрипел он.

Барон чувствовал себя стариком, прожившим целую жизнь, а ведь ему не было еще и тридцати лет. Он опустил Люцию на расстеленный по земле куцый плащ стража, развернулся и побрел в замок.

Пустые комнаты, переходы, громадная оружейная – ничто не приносило радости, хоть каких-нибудь чувств. Барон метался будто зверь, которого заперли в клетке. Налетал на слуг, швырял бесценные вещи об пол, срывал с окон портьеры. К бесу все! Не имеет жизнь теперь смысла.

Он вошел в свои комнаты, служанки испуганно вжались в стены. Малыш сладко сопел в колыбели, сжимая в ладошках зайчонка, сшитого его матерью. Тряпичная игрушка напомнила Розену о жене. Мысли скакали одна на другую. Безумие ненадолго покинуло мужчину, взгляд стал почти осмысленным. Он даже улыбнулся своему малышу, поправил одеяльце грубыми пальцами, натянул почти до самого носика. Мальчик чуть сморщился сквозь сон, приоткрыл крохотный ротик, причмокнул так, как делал это с материнским соском.

– Нашли кормилицу? – спросил Розен полушепотом.

– Страж привел в замок козу. Ее молоком поят вашего сына, – тут же присела в реверансе служанка.

– Который страж? Я хочу отблагодарить его. Мой малыш должен жить, расти здоровым. Люция так сильно его любила.

– Герберт. Он проявил заботу о наследнике.

– Герберт? Что ж, его я точно отблагодарю как следует.

Розен вырвался из замка во двор, расспросил кого-то из слуг о Герберте, бегом поднялся на второй этаж над конюшнями, попутно треснулся головой о низкую балку. В полутемной казарме парень был один. Бледный, стройный, гораздо моложе самого Розена. Пес войны, наемник! Хотя, какой там пес? Щенок! Молоко еще на губах не обсохло, чтоб заступать дорогу своему господину. Сколько ему лет? Двадцать четыре – самое большее.

– Ты! – прошипел барон и яростно бросился на Герберта. Даже меч из ножен не стал доставать. Ему захотелось убить любовника супруги собственными руками, придушить!

– Барон? – насмешливо спросил парень.

Схватка была недолгой. Ни один из противников не успел достать поясного ножа. Розен ослеп от ярости, Герберт попытался увернуться, ничем хорошим для него такой поединок кончиться не мог в любом случае. Убьет барона – его самого повесят. Не станет защищаться – погибнет как трус. Пальцы Розена почти сомкнулись на горле стража, пока тот отступал к стене.

– Куда ты собрался? – зло прошептал барон и, как ему показалось, вдавил Герберта спиной в стену.

Дело решил переплет окна. Под весом Герберта он проломился, парень вылетел вместе с ним наружу, рухнул в стог свежего сена.

– Убью. Подожди меня там!

Люди во дворе замка ахнули, кто-то бросился к Розену, другие поспешили откопать из стога сена Герберта. Наконец из замка вышел во двор слуга, поднял голову на казарму.

– Ваше сиятельство, кардинал пригласил вас к себе.

– Чтоб ему сдохнуть!

– Кардинал говорит, дело важное. Касается самого короля.

Барон тряхнул головой, будто рассерженный лев своей гривой.

– Иду. Поживи еще немного, Герберт, пёсий ты сын! Этого из замка никуда не выпускать. Жить ему осталось до заката!

Глава 19

Паул безуспешно пытался прикрыть рану Люции. Было видно, как проступает молодая кожа, срастаются края. И ничего не поделаешь с этим, колдовское зелье наполнило тело невероятной силой. Старик погуще растер проступившую кровь, да обмотал шею колдуньи шнурком, поверх которого вывесил крест. Полюбовался своей работой недолго, а и ладно, в лесу все одно будет темно! Никто не заметит, что рана исчезла.

Паул поставил рядом с девицей скамью, выложил на нее молитвенник, переложил станицы своими четками. Если кто и войдет, то сомнения в том, что делал возле ведьмы Паул, не возникнет. Старик боялся навести на себя подозрения. Когда в замке гостит кардинал, стоит быть готовым ко всему. Нельзя сейчас погибнуть, никак нельзя. Он обещал Люции утаить от всех бед ее малыша, опоить зельем, спрятать. Пройдут годы и мать снова возьмет на руки своего сына. Старик вздохнул, выдернул из-под тела чужой плащ, завернул девушку в свое собственное грубое покрывало.

Теперь нужно поторопиться, уговорить стражей перенести тело подальше отсюда, на обочину их лучшей дороги. Наемники не раз встречались со смертью, знают, как отличить мертвеца от живого. Времени осталось ровно до ночи, потом любой страж легко сможет понять, что Люция вовсе не умерла. Паул еще раз проверил дыхание девушки, приложил ухо к прекрасной груди – нет никаких признаков жизни. Да только и признаков мертвого тела нет.

Теперь пришло время позаботиться о себе, часть договора исполнена, да и Паулу нельзя сейчас встретиться с собственной смертью. Обещание, данное ведьме, должно быть исполнено.

В кармане рясы нашёлся флакон с остатками зелья, Паул во всем привык экономить, не стал откупоривать другой пузырек. Допил то, что было в склянке. Солоноватая капля выплеснулась на язык и исчезла. Неужели это все? Так мало нужно, чтоб обрести почти бессмертие? Как узнать, подействовало на него самого зелье или же нет?

Старик засомневался, начал прислушиваться к себе. Дыхание все такое же, ноги не занемели, правое колено так и продолжает ныть. Может, хоть ссадина на руке заживет? Или мозоли сойдут с натруженных рук? Люция велела опасаться полной луны, первые ночи проводить в своем доме и не болтать. Подойдет ли для этого келья? Кругом иконы, тексты святых писаний. Мало ли, что может случиться. Может, в следующее полнолуние наведаться в семью вышивальщицы?

Паул встряхнул пузырек, на самом донышке оставалась тоненькая розовая линия, ободок, самый последний остаточек бесценного зелья. Выливать жалко, подействует или нет на человека – не ясно. Кого бы еще пригласить с собой в вечность? Может, собаку? Все живая душа. Времена нынче темные, кому-то нужно охранять вещи. Да и пес хорошо служит, а ест мало. Чудная порода – лохматое тельце на коротеньких ножках, уши торчком, длинный хвост всегда поднят вверх на манер знамени. Старику его пес видом напоминал щетку для натирания паркета.

Паул долил в пузырек немного воды, сдобрил ею хлеб, бездумно отставил склянку на стол, та тотчас же опрокинулась. Лохматая собачонка радостным влиянием встретила хозяина, с благодарностью приняла лакомство из его рук.

– Подействует – хорошо, хоть над тобой скорбеть не придется, Жулик Пятый.

Пес радостно вильнул хвостом и навострил уши. Паул тут же посмотрел в сторону, указанную псом, ахнул и побежал к конюшням. Разъярённый, побагровевший от злости барон, стоял в проломе казарменной стены, надменно смотрел вниз.

– Убью. Подожди меня там!

В стоге сена кто-то зашевелился. Паул бегом бросился спасать несчастного, черным вороном перелетел через двор. Старику было ясно, что Розен сейчас не в себе, его разум затуманило горе. Уцелел ли хоть ребенок Люции? В таком состоянии мужчина способен натворить дел, о которых сам же потом пожалеет. Но вроде бы истошных криков служанок не слышно.

Как спасти того, кто сейчас возится в стогу, от ярости барона? В его руках сосредоточена вся власть над этими землями. Решит казнить – и никто не сможет его остановить. Барон в своем гневе страшен, да и силы ему отпущено богом немерено, редко встретишь такого высокого человека.

Похоже, что из замка состояние Розена тоже заметили. Его призвал к себе кардинал. Хоть бы ему удалось успокоить барона! Хоть немного смягчить его состояние. Иначе всем на этих землях несдобровать! Из стога сена показалась рука и тотчас человек замер. Мимо широким шагом прошел Розен. Из его глаз разве что искры не сыпались! Паул и сам замер в испуге. Кто его знает, то зелье, может, еще не подействовало. Умереть от укола кинжала совершенно бы не хотелось. Розен скрылся за дверьми своей обители, тут же весь двор пришёл в движение. Молодому стражу, упавшему в стог, помогли подняться на ноги. Паул сразу же узнал Герберта. Не повезло ему попасться под горячую руку барона. Парень стряхнул с лица сено, пригладил пятерней растрепанные волосы.

– Ты цел, сын мой?

– Вполне, – зло откликнулся Герберт.

Ему безумно хотелось вынуть меч из ножен, броситься на Розена, а лучше вызвать того на поединок один на один. Вряд ли только Розен примет этот вызов, скорей всего, посмеется над стражем и только.

– Спрячься в конюшнях до завтра, сын мой, – старик уловил взгляд Герберта и правильно его оценил.

– Ну уж нет.

– Ты должен помочь мне, если не испугаешься.

– Помочь в чем, интересно?

– Идем скорей в келью, там все обсудим, – Паул бросил настороженный взгляд на замок.

Душеспасительные беседы кардиналы обычно ведут долго, а там уже и стемнеет. Если всё-таки Розен раньше наведается в часовню к телу жены, то одного стражника всяко можно спрятать в сундуке. Или в дальнем углу под собственной кроватью среди паутины, дохлых мух и старинных свитков. Если бы еще страж согласился там полежать!

– Идёмте, святой отец, – смирился Герберт слишком уж быстро.

Он надеялся ухватить немного времени, чтобы подумать. Чутье советовало молодому мужчине бежать как можно скорее и как можно дальше от проклятого замка. Не барон прибьет, так скоро случится осада.

Как только падет Смо́ленск, замку Розена тоже не устоять, барона самого вывесят вместо знамени на широких воротах. Все сметет войско царя, а уж стоит к нему присоединиться князьям, камня на камне здесь не останется. Шведский престол гораздо дальше царёва трона.

Сердце, напротив, приказывало остаться – оплакать Люцию, выкрасть и унести как можно дальше отсюда ее любимого сына. Он обещал, а обещания стоит давать только тогда, когда твердо намерен их исполнить. Увезет мальца в Тропоры, подсунет матери, та прокормит. Никто и не узнает в светленьком малыше наследника великого рода. Вырастет точно так же, как все. Его, Герберта, станет называть папкой. Почему бы и нет? Что плохого в ребенке? Селянам объявит, будто бы женился на чужбине, да жена померла, остался вдовым. Тогда Зенона примут. Только имя ребенку придется сменить. Крестить Иоанном, чтоб уж точно никто и никогда его не нашел из свиты барона. Хорошая месть выйдет для Розена – в одночасье он потеряет все.

Стражник вошел в часовню следом за стариком, потоптался на широких ступенях немного. Внизу пахло сыростью, травами, ладаном и свечами. Для кого-то, может быть, умиротворяющий запах, но только не для Герберта. Ему каменное здание чудилось обителью смерти, в особенности теперь, когда так глупо лишила себя жизни красивая женщина.

Живой ведьмы он почти не боялся, но кто знает, на что способна она мертвая? Ну-ка восстанет? В их городке и не такие слухи ходили о колдуньях. Некоторые и вовсе болтали, будто бы после смерти ведунья забирает с собой на тот свет всех тех, кем дорожила или напротив, тех, кого ненавидела. Якобы она ночью может подняться из своей могилы, обойти дома, стучать в двери и окна. Откроешь – уведет за собой на погост и обратно пути уж не будет.

Паул не знал, как половчей приступить к разговору. Он видел, что для Герберта ведьма значила много. Может быть, Люция ему помогла, а может, парень влюбился в красавицу. Как бы его уговорить сделать все именно так, как было обещано Люции?

Герберт стоял бледный, как меловая стена, косил взглядом на сверток с телом. Боится! До дрожи боится колдунью. Думает, что та умерла. Не станет ничего проверять. Только бы помог. Вдвоем уж они точно справятся и звать никого не придется.

– Помоги мне ее схоронить как стемнеет. Не убоишься, сын мой Герберт?

– Не убоюсь, – парень отчаянно затряс головой, – А днем нельзя?

– Кардинал может увидеть, да и горожане тоже. Разорят могилу, сожгут тело. Нехорошо выйдет.

– Нехорошо. Я помогу.

– А потом уезжай отсюда так далеко, как только сможешь. Ни к чему тебе оставаться при бароне.

– Не уеду, – жестко и твердо ответил парень, весь страх исчез из его глаз, как и не было.

– Я знаю, барон хорошо платит стражам. Такого щедрого господина сложно найти. Но даже на золото не купить жизни. Розен может убить тебя. Уезжай. Зачем тебе тут оставаться?

– Я дал слово Люции позаботиться о ее сыне.

– Ты – наемник. Разве есть у тебя честь, чтоб держать слово? Я и сам позабочусь о сироте. Не беспокойся о крохе.

– Я останусь здесь, рядом с ребенком.

– Воля твоя.

Паул посмотрел на сверток, в котором лежала Люция. Интересно, как сильно нужно его встряхнуть, чтобы она очнулась от сна не вовремя? Вышивальщицу мать разбудила очень быстро. Только бы с Люцией этого не произошло!

*** Кардинал был умным человеком, не зря он имел столь высокий сан. Он видел смятение и ярость, которые буйствовали в душе барона. Крепкий человек, сильный, опасный враг. Хорошо, что ему не так долго осталось ходить под небесами. Герцог Улисский обещал хорошую плату, если с Розеном все удастся уладить так, как нужно. Что ж, свидетелей нет, слуги не в счет, они не разумеют в зельях, эликсирах и ядах. Когда не действуют слова, хороший эликсир – это именно то, что нужно. И никто не сможет уличить кардинала в обмане, благо приграничье – не Ватикан, и не двор короля, здесь так редко плетутся стоящие интриги.

– Я не стану заключать нового брака! Ни с герцогиней, ни с кем-либо еще!

– Воля ваша, барон. Давайте разделим вино и я уеду из замка, чтобы сообщить герцогу Улисскому о вашем решении лично.

– Не стоит.

– В знак уважения ко мне. Или вы отказываетесь от церкви?

– Нет.

Кубок наполнился бордовым вином, из тяжелого перстня внутрь кубка выпало несколько капелек особенного эликсира. Через несколько минут воля покинула тело барона. Взгляд Розена потерял осмысленность, а язык стал заплетаться.

– Вам дурно? – участливо спросил кардинал.

– М-мм, – барон с трудом мог понять, что происходит. Все его силы уходили на то, чтоб стоять и не падать.

– На рассвете мы отправимся в земли герцога Улисского. Вы возьмете вместе с собой сына и тех людей, кому больше всего доверяете.

– Да, я...

– Вот и хорошо.

– Ближе к обеду я вас обвенчаю в церкви. Сделаем все так, как должно.

– М-мм.

– Я рад, что мы смогли договориться. Возьмем лучших ваших коней. Их вы позже подарите церкви в моем скромном лице.

Глава 20

Преддверие тьмы окутало землю туманом, спутало очертания зданий, людей, деревьев. Все разом стали казаться ожившими чудищами из маминых сказок, всё дальше разносились шаги по брусчатке. Мир будто замер и вместе с тем ожили детские страхи, заполнили душу тревогой.

Паул сидел за столом, упорно читал письмена, в которых Герберт не мог понять ни слова. Латынь все еще оставалась для парня непосильным секретом, хоть и знал он несколько языков. Шведский язык уже почти так же хорошо, как родной, другие похуже, но все же мог изъясняться. Свеча начала чадить, оплыл густой воск на медное блюдце. Священник в своей черной рясе казался Герберту единственной живой душой в целом мире. Парень видел, что старик не боялся. Ни тьмы, сползающей на землю, ни той, что лежала одна в холодной часовне за стеною от них.

– Когда страх заполняет душу, проси бога о помощи. Он всегда рядом.

– Я не знаю молитв.

– Проси так, как знаешь. Искренняя мольба бывает сильней той, что выучена из книги. Просто помни, бог рядом с тобой. Он не даст случиться дурному.

Герберт поёжился, ему стало обидно, что не бояться его учит старик. Стыд и позор тому наемнику, который показал страх.

– Мне не страшна смерть. Много раз ходил с нею рядом.

– Любому свойственно пугаться неизвестности. Она повсюду, никогда не знаешь, что случится с тобой завтра. И кто с тобой рядом. Просто верь мне. Люция при жизни просила, чтоб я о тебе позаботился. Ты дорог ей.

– Был дорог. Или вы думаете, ведьма может подняться? – Герберт побелел. Он не солгал, когда говорил, что много раз был рядом со смертью. Но тех, о ком говорили в старых сказах, все же боялся.

– То, о чем я думаю, тебе лучше не знать. Пойдём, сын мой. Дело должно быть сделано. Ночь коротка, а работа нас только ждёт.

– Меня не пропустят стражи у ворот, барон приказал. Придется идти кругом, через лаз в стене. Как бы нас там не заметили.

– С такой ношей через ворота я и не думал идти. Мы пойдем другою дорогой. Я отопру старый ход. О нем все давно позабыли.

– Он есть здесь?

– Ведёт прямо к лесу.

– Когда же его успели прокопать? Замок недавно построен. Да и земля здесь вязкая, все должно было обвалиться.

– Не только прокопать, но и облагородить камнем. Этот ход был здесь до того, как возвели стены замка. Эта часовня когда-то была амбаром, где хранили припасы. В темнице и вовсе был раньше ледник. Приграничье хранит много тайников. Иди за мной и не бойся.

Герберт ничего не успел ответить священнику. Паул встал, потянул из стороны в сторону задеревеневшую спину. Сырость, казалось, пропитала каменные стены насквозь, тело человека не терпит такую влагу. Неспешно он прошёл в часовню, мельком взглянул на Люцию – он все боялся, что ведьма не вовремя оживет. Благо тело лежало именно так, как он его и оставил. И покрывало сохранило все те же складки. Крепко спит, не шелохнется. Теперь, главное, не разбудить.

– Не грохочи сапогами, услышат, – шикнул он на Герберта, медленно, чтоб не звякнуть, раскрыл кладовую, переставил ящики, отодвинул в сторону полог. В нос сразу ударил сквозняк и запах земли. Хоть бы ход и вправду нигде не обвалился! Три деревянных ступени блестели будто намыленные. Зато впереди ход был сухим и потолок казался надежным. Может, и дальше не случилось обвала.

– Где вы храните факел?

– Зачем он тебе? Все и так видно.

– Я ничего не вижу. Совсем. Там хоть ровно?

– Свечи тебе хватит, возьми в моей келье. Огниво осталось на столе, – немного смутился Паул.

Он и вправду видел все, что скрывал старый ход. Только после слов Герберта старик осознал, что света здесь нет, так же, как нет и окон. В тайном ходу всегда царила непроглядная тьма, без свечи он сюда никогда не совался. Свеча и та давала недостаточно света, но факел? Где ж его раздобыть? Чтоб не чадил, нужно взять паклю, промочить ее как следует маслом. Попробуй, раздобудь это все. Да и паутину можно поджечь. Лучше уж так, со свечой. Или он теперь в темноте может видеть? Неужели и вправду подействовало на него зелье?

– Спаси тебя бог, Люция, – поклонился он спящей девушке.

Герберт вернулся быстро и уже с запаленной свечей. Священнику он не доверял. Помнил, какими тот сыпал обвинениями на суде. Нет, до кардинала отцу Паулу было, конечно, далеко в злоязычии. Но Розена-то именно он убеждал в том, что ведьму нужно казнить! И это при том, что с баронессой священник много беседовал, часто они вместе собирали травы, сидели над книгами на скамье перед часовней. Неужели не жаль ему было девицы? Или вера оказалась сильней любви к ближнему? Сам Герберт, окажись он на месте священника, никогда бы не смог обречь на такую смерть женщину.

– Вот свеча.

Черты старика исказились в трепетном свете крохотного огонька. Он напоминал теперь демона или кого похуже. В руке старика блеснула острая кирка.

– Передай свечу мне.

– Зачем?

– Я стану освещать путь, а ты понесешь тело.

– Да, пожалуй.

Герберт передал свечку и направился к телу. С каждым шагом его душу все больше наполнял страх. Зачем он здесь? Как угораздило влезть в такое дело? Даже в своем городке он бы никогда не рискнул хоронить ведьму. Хоть бы и вместе с их священником. Так почему здесь согласился? Да еще и тайком, вдали от кладбища, посреди леса и, самое жуткое, ночью. Но Люция! Это же не просто ведьма, это любимая женщина. Он обещал ей заботу. Вот и исполнит свое обещание. Слово, которое было дано ведьме, точно не стоит нарушать.

Парень согнулся, кое-как перевернул девушку на спину, подхватил на руки. Тело оказалось подозрительно легким. Парень вздрогнул и тут же замер. Он изо всех сил прислушивался к дыханию. Ведь так не бывает! Легко носить на руках только живых. Как придет смерть, так тело сразу становится тяжелым. Вес изменяется. Женщины, к примеру, легко носят на руках годовалых младенцев. А кадку того же веса даже поднимают с большим трудом. Вес живого и неживого ощущается по-разному. Люция же вовсе ничего не весила, точно она уснула, а не умерла.